Глава 8. Ответ
Цокот зубов застыл на периферии слуха. Звучит откуда-то из далей эхом. И непонятно, страх ли подстёгивает в памяти доводящий до безумия стук чудовищных зубов, или то признак жаждущего за границей света. Томас не разбирается, и даже особо не боится. То светлое, что он вложил в этот чудотворный буй, оправдалось, даровав ему спасение. И время. Даровав львиную долю времени, чтобы обхаживать со всех сторон в голове образ чудовищного «нечто».
Рука тянется к груди. В голову лезут рассуждения. Новый виток всё таких же, ни к чему не приводящих, мыслей. И теперь даже паника кажется милее. Но ничего. Томас наспех в неё войдёт, не обнаружив в голове ответов.
Делать нечего, и это должно быть ясно. Вполне понятная и здравая идея, оставаться в этом странном, но, судя по всему, безопасном месте до рассвета, надеясь, что кто-нибудь спасёт. А если нет, то постараться вплавь достигнуть суши. И ясно всё предельно и понятно. Вот только та сука злобная, что каждый раз гвоздём царапает извилины, заставляя безвольное сознание страдать в стыде к полной своей безысходности, сейчас упорно практикует свой зверский ритуал на мозге Томаса. Всё продолжает задавать вопросы и повторяет о необходимом поиске ответов. Но какие ответы могут быть? Какие ответы способен найти Томас, если всё его мироощущение рушится непомерной глупостью повторяющегося звоном в голове вопроса: «Почему в августе моя кожа покрывается инеем?» Он медленно следит за этим проклятым чудом, которое словно фейерверк на празднике абсурда. Томас не понимает, почему всё так, как оно есть, и оттого ему сейчас безумно тошно.
Холод пробирает до костей, отбивает дрожью ритм на коже. Единственное, что умаляет ситуацию сейчас, – это крохотные струйки крови, что сочатся из разорванной груди, но их ублажающий жар лишает Томаса тепла внутреннего, постепенно умерщвляя. Томас убирает руку с израненной груди и прикасается ей к Глории. Он сворачивает голову взглядом на кошку. Её некогда чернеющая шерсть вся покрыта белёсым налётом, словно присыпана снегом. Томас прижимает её сбоку к себе рукой, понимая при этом, что ничем не делает лучше. Рука его как будто из чистого льда, и, наверное, такая же хрупкая.
«Пасть, монстр, цокающий зубами, горн, буй… Артур», – вопрошающие образы, остающиеся без ответов. Они путаются и сталкиваются, роятся и наслаиваются друг на друга. Все его мысли теперь словно песок или, куда вернее, прах. Томас не находит в нём опоры и задыхается, утопающий под его толщами. Всё понимание мира для него теперь настолько шатко, что непонятно, как не пришлось пока сомневаться в законах природы.
– А… постой, – Томас обратил внимание на иней, жадно поглощающий свободное место на его открытой плоти. – Вот теперь всё правильно.
Томас хрипло смеётся. Он заливается жалким смехом, прерываясь на чудовищный ломкий кашель, весь надламываясь изнутри. В переменные мгновения, задавливая истерику и утирая слёзы, но через миг вновь сходится на рваный хохот. Продолжая изливаться, он смотрит на Глорию. Она недвижима, но не так, как должно. Так, будто ей больно держать ступор. Томас не чувствует её жизнь и в ту же секунду, прервав смех, пугается. Он хватает её обеими руками и поднимает вверх. Сквозь тонкую кожу он чувствует, как едва бьётся сердце. Лишь дальним эхом доходит до пальцев Томаса.
– Господи… – изломанным голосом проскрипел Томас.
Он распахивает куртку и выпускает шквал, казалось, багрового пара с металлическим запахом. Томас подносит Глорию к груди, как к самому тёплому месту, и скоро запахивает её сверху. Придерживает её рукой, сильно вжимая себе в сердце, стараясь отогреть заиндевелое тельце багряными потоками, теперь уже заметно более редкими.
Томас, застывший взглядом на незримом горизонте, рыскает рукой по поддону. Он вспомнил про склянку. Ту самую, что в подарок досталась ему от всячески хулимого им Артура. Нащупав дрожащей рукой околевшую и постепенно покрывающуюся льдом сумку, он скоро хватается за собачку. Под звуки хруста и надлома Томас кое-как расстёгивает молнию. Пошарив рукой, он вынимает склянку с такой яркой, что кажется горящей, жидкостью. Незамедлительно открыв её зубами, Томас выплёвывает крышку куда-то далеко в воду. Он опрокидывает бутыль и, вылив в себя треть, останавливается.
По всему телу пробежала тёплая волна. Она в мгновение согрела кончики пальцев, вернув им покалывающую чувствительность. Томас отпил ещё несколько глотков, после чего, слегка раскрыв сверху куртку и оголив голову Глории, прислонил к её рту горлышко бутылки и влил несколько капель внутрь. Кошка широко раскрыла глаза. В недовольстве она чуть покрутила головой, но, почувствовав, видимо, то же самое тепло в конечностях, приободрилась. Её полудрёма сменилась привычными эпизодами ступора. Жалко, что, как и с Томасом, чудесное свойство мёда продлилось недолго.
Конечно, апабский мёд неплохо сказался на поверженном холодом теле Томаса, но от обморожения он его не спас. Безумный холод всё так же довлел над ним и после осушения фляжки с солнечным нектаром. Меж тем опьянение быстро вышло на свет и ударило по ощущениям. Голову склонило назад. Томас прислонился ей к металлическим перекладинам буя и неозвученной мыслью спросил сам у себя, не оставит ли на железе свою вмёрзшую плоть.
Так Томас миновал минуты, а за ними и часы. Оставленный в холодном забытьи своим же собственным разумом. С откинутой, казалось, не на металл, но на мягкую перину головой. Томас слышит шум, что так размеренно вползает в его внимание. Этот шум покрывает тело, освобождая его от власти над самим собой. Смыкает его глаза, замедляет ритм дыхания. Дарит Томасу то, чего он так сильно хочет. Спокойствие. То самое, от чего недавно бежал. Противясь чему, он угодил в клоаку. Томас выдыхает кристальный пар и опускается в сладчайший сон.
Из сна его вытягивает свет. Через закрытые веки он проникает в глаза и даёт знать о своём присутствии. Хрустальная голова чуть двигается. Томас делает над собой усилие и приотворяет веки. Он видит облака. Пушистые, раскидистые, вьющиеся. Такие яркие и изливающиеся лучами света. Парящая частица солнечного неба над водной гладью.
Томас, не отводя изумлённых глаз, смотрит, как облака приближаются к нему, и на лице возникает едва заметная, тяжёлая улыбка. Перед Томасом открывается такая прелесть, что поначалу кажется иллюзией. Бьющий по ушам гудок разносится из-за облаков. Он в мгновение выводит Томаса и Глорию из предсмертного транса. Оба, спохватившись, подскакивают на месте. Томас, моргая, возвращает глазам чёткость и фокусируется ими на облаках.
Из завитков тумана выходит бьющее светом во все стороны судно. Корабль из странного тёмного металла. Глаза Томаса округляются. Несмотря на помпезный выход и странный вид корабля, всё это представление, возможно, было меньшим по удивительности за сегодня.
Томас ни разу не видел ничего подобного. Типаж чем-то напоминал пароход, но судно абсолютно точно им не являлось. Этот корабль казался старше всех известных Томасу разновидностей судов. Точно давний предок современных кораблей. Сейчас, наблюдая впереди судно, оставляющее за собой, что немаловажно, зелёный дым, стелющийся по глади, Томас будто увидел некую старую реликвию и приятно отметил для себя, что она по-прежнему годится в пользование.
Судно подплыло поближе, и Томас стал различать детали. Он чуть шелохнулся, когда увидел женскую фигуру, медленно выходящую из тумана. Её стан облегал нос корабля. Прелестная женщина с повязкой на глазах и вытянутой вперёд левой рукой. Её длинное платье развевалось вниз под корабль и складками плавно переходило в волны. Казалось, что это она ведёт за собой судно, слегка придерживая его рукой. Эта женщина не была похожа на тех слепых богинь, образы которых достаточно часто всплывают в миру как лик беспристрастия. Девушка на носу корабля была слепа не из-за беспристрастия, но из-за страсти. Томас понял, увидев улыбку на её лице. Она пылала страстью к далям – и потому была слепа ко всему иному, и потому стремилась вся вперёд. Томас влюбился в неё. Быть может, оттого, что её лик был тем самым, что явился для его спасения, но тем не менее симпатия, возникшая перед этим славным образом, достаточно отпечаталась в его памяти.
В надстройке, занимающей почти треть от всего судна (оно было достаточно небольшим), стала видеться мужская фигура. Из-за яркого света образ незнакомца обрисовывался лишь силуэтом без деталей. Проплывая мимо буя, мужчина повернул голову, приподнял свою шляпу, чем-то напоминающую цилиндр, и кивнул в знак приветствия.
Судно проплыло мимо. Томас, поражённый, опешил. Весь покрывшись лихорадочными спазмами, он стал выдавливать из себя слова:
– Спас… Спа… – Горло сходилось на страшный кашель. – Спасите! Спасите! – Крики разносились по всей округе. Звонкие печальные выкрики, которые, без сомнения, задели бы чувства любого нормального человека.
Судно остановилось. Мужчина в рубке чуть опустил голову и с минуту поразмышлял под продолжающиеся крики Томаса. Резким движением, как бы говорящим: «А, ладно!», мужчина двинул пару рычагов, нажал на пару кнопок, и пароход проследовал задним ходом. Выключив боковые фонари, неизвестный выглянул в окно рубки. Мертвецки бледное лицо скорчило вопрошающую мину. Томас слегка поёжился, но сумел снова выдавить из себя немного надорванным от крика голосом:
– Спасите.
Капитан опустил взгляд и тяжело вдохнул. Он пару секунд показательно поразмышлял, взвешивая все за и против, после чего выдал фразу, бьющую, словно пощёчина.
– Чем заплатишь? – прозвучало со стороны холодного и безразличного лица.
Томас отпрянул головой назад и пустым взглядом обвёл своего собеседника.
«Что же ты за тварь-то такая?!» – выплыло из туманного болота сознания Томаса.
Капитан хотел показать, что ему плевать на положение Томаса, что он ныне властитель ситуации и при этом она его не особо заботит. Возможно, это было чуть наигранно, а возможно, он и взаправду был безжалостным сребролюбцем, это на самом деле не так важно. Куда важнее, что этот Капитан тут. Что спасение, пускай и через мелочную душу ублюдка, всё-таки пришло к Томасу, а значит, он будет жить.
– В ка-ком смыс-ле? – по слогам проговорил Томас.
– Чем за проезд заплатишь? В таком смысле, – устало пояснил Капитан.
Томас с отвращением посмотрел на безнравственную морду перед собой. Дикая ненависть, и не только к безнравственному хладнокровию Капитана, но и ко всей его злосчастной личности, подступила к горлу Томаса. Подавляя чересчур громко звучащее в одурманенной голове желание плюнуть в лицо бледного ублюдка, он нащупал сумку, уже почти полностью вмёрзшую в буй, с хрустом оторвал её и показательно продемонстрировал содержимое Капитану. Глаза заблестели, как у вороны. Капитан зажёгся, это прямо бросалось в глаза, и сам он не особо это скрывал, прямым текстом высказав объект своего желания Томасу.
– Вот отдашь его – и довезу тебя хоть до края Бездны, – Капитан указал на горн.
«…Бездны», – Томас попытался улыбнуться, отметив, что это слово как нельзя лучше описывает окружающую темноту, но лицо, по ощущениям, в тот же миг разошлось трещинами.
Рука углубилась в сумку и, достав из неё дракона, протянула Капитану, который, в момент его выхватив, спрятал за шиворот.
– Замечательно. Перелазь, – сказал Капитан, отворачиваясь к штурвалу с видом полностью потухшего интереса к собеседнику.
Томас приподнялся на дрожащие ноги, аккуратно придерживая Глорию. Кровь разлилась по студёным венам, голова загудела. По телу стали метаться въедчивые мурашки. Он был уверен, что вот-вот может рассыпаться, нужно лишь пару лишних движений – и побегут трещины, разрушающие тело. Томас пошатнулся, чуть не соскользнув с поддона, но, схватившись за перила судна, всё же устоял. Крепко вжимая в грудь Глорию, он перелез через перила и ногами утвердился на борту. Томас почувствовал необычайную безопасность, точно миновал все возможные угрозы.
Глаза оббежали взором судно. Палуба до отказа была заполнена ящиками и контейнерами самых разных размеров. Томас, удивлённый, почему ящики не в трюме, заглянул в грузовой люк и обнаружил, что всё складское помещение донельзя уставлено ящиками. Плотно один к другому. Увиденное заставляло дивиться грузоподъёмности этого судна, по размерам более напоминавшего катер. Томас углядел на корабле металл, дерево далеко не первой свежести, продукты и, что удивительно, землю. Огромное количество небольших контейнеров с землёй. В общем, на судне была куча самого разного продовольствия, которое в нормальном мире, во-первых, не возится так халатно вместе, во-вторых, не на таких судах.
Поискал на корабле место для себя, Томас нашёл такое позади Капитана, в рубке. Он не желал находиться поблизости с настолько мелочным человеком, но либо так, либо придётся мёрзнуть на открытой палубе. Краем разума задев в голове мысль о том, что на судне может быть ещё кто-то, Томас ещё раз оглянулся и вместе с Глорией уселся на довольно большой ящик с некой пестрящей цветом торговой эмблемой.
Капитан слегка бросил взгляд на севшего позади Томаса и, увидев его лихорадочное состояние, сказал: «У меня плед есть, в ящике справа», – всё с тем же отрешённым видом.
Это был странный эпизод проявления заботы, который шёл вразрез с тяжёлым образом, поданным Томасу ранее. Капитан продемонстрировал Томасу совершенно иную сторону своего характера, чуждую той, с которой он его встретил.
Томас потянулся к ящику и достал оттуда большой плед, на вид хранящий в себе всё тепло мира. Томас укутался в него, словно в кокон. Своей серой невероятно мягкой шерстью плед нежно прилегал к коже, обдавая теплотой всё тело. В общем, на деле это чудо было ничуть не хуже, чем на вид.
Тепло вмиг разморило Томаса, и голова в то же самое мгновение начала клониться в сон. Он несколько раз взглянул на Глорию, дабы убедиться, что ей тоже тепло и уютно, и, закрывая глаза, откинул голову на ящики позади.
– Мы не порешили с проездом, – спокойно сказал Капитан, заметив уход Томаса в дрёму.
Корабль тронулся с места. В глубине послышался скрежет, стук и свистящий напор пара. Томас поднял голову и обернулся в сторону буя. С благодарностью он посмотрел через наполовину сомкнутые веки на своего спасителя и попрощался с ним от всего сердца.
– А вы куда плывёте? – спросил Томас, не поворачиваясь.
– Дадхэм, – ответил Капитан таким тоном, будто удивился самой возможности подобного вопроса.
Томас вопрошающе посмотрел на собеседника. Он не знал такого города, потому предположил, что Пасть отнесла его очень далеко от дома.
– Ладно. А какие города будем проплывать?
– Уже никакие. Вон свет от города стал виден, осталось часа два, может три.
– А до Фагорта (город, в который Томас отвозил рыбу) долго отсюда добираться?
– Это… Это трактир какой-то?
– Нет, город.
Капитан удивлённо ухмыльнулся.
– Прости, малец, такого города не знаю.
Томас опустил взгляд на ноги. Голодные псы вопросами с новой силой вгрызлись в его извилины. Но Томас отбросил их, донельзя уставший оттого, что не может их побороть вразумительными ответами. Он сказал Капитану короткое: «Дадхэм пойдёт», – и, сильнее укутавшись в теплейший плед на свете, уснул.
Глория ёрзает головой, мягкая шерсть щекочет подбородок. Томасу удалось поспать, но лишь час. Он проснулся с ненавистным ощущением налёта на коже. Она полностью отогрелась, но последствия обморожения выступили в виде ломаных рытвин, в глубине которых по ощущениям полыхает раскалённая магма. Всё жжётся и свербит настолько, что, кажется, дотронься – и снимешь слой кожи.
Томас находит взглядом Капитана. Он стоит, опираясь на небольшой письменный столик, и листает некую книгу, внимательно выписывая в неё свои заметки. Сейчас, в более спокойной обстановке, Томас мог хорошенько разглядеть своего «спасителя». Тяжёлым взглядом он упёрся в кожу Капитана. Бледная, словно у трупа. Холодного, белёсого с синими оттенками цвета. Из-за подобной патологии мешки под глазами кажутся темнее, и лицо походит на череп с туго натянутой поверх кожей. Одежда, вот тут самое интересное. Шляпа, пальто, больше похожее на сюртук, болотно-зелёная рубашка с жилетом и, судя по всему, золотой цепью от карманных часов. Будто мертвец, похороненный пару веков назад, а ныне вставший, чтобы на своём призрачном судне бороздить море.
Томас встряхнул головой, выбрасывая из головы глупости. Он высунул руку из пледа и выставил перед собой. Поминутно глядя то на Капитана, то на свою ладонь, он поражался разнице в цвете. Из-за этих всплесков удивления Томас не сразу обратил внимание, что Капитан отвлёкся от книги, также детально рассматривая его, и, кажется, в точности с такими же эмоциями.
«Что за бред? Это я, по-твоему, странный?» – подумал Томас, поражаясь округлённой в удивлении надбровной дуге Капитана.
Мысли вспыхивают желанием спросить всё прямо. И не только о поведении Капитана, но и о Пасти, о чёрном монстре, о неизвестно куда девшихся солнце и ветре. Обо всём, что буравит голову. И Томас уже рвётся, но вмиг замолкает, издав лишь тихий писк. Он не знает, с чего начать. Не знает, как высказать всё волнующее его, чтобы не посчитать самого себя сумасшедшим. Что-то вырисовывая губами, Томас яростно рыскал в поисках подходящего вопроса, но единственное, что пришло ему на ум, – спросить о времени.
– Простите, Капитан.
Капитан более откровенно повернул голову в сторону Томаса.
– Вы не подскажете, сколько до рассвета?
Лицо Капитана растянулось в самой широченной из когда-либо виденных Томасом улыбок. Настолько резко и настолько безумно, что показалось дурным видением, кошмаром. Томас покрылся мелкой дрожью. Капитану будто всё стало ясно, в то же самое мгновение всё, что занимало его ум минутой ранее, увенчалось ответом. С Томасом же всё ровно наоборот.
– Рассвет? – переспросил Капитан с диким оскалом.
– Д… да, – осторожно подтвердил Томас.
Капитан снял шляпу и положил её на стол. Правой рукой провёл по зачёсанным назад волосам и остановил её там, раздумывая о чём-то. Разбирая некие новорождённые идеи в своей голове, Капитан стоял несколько минут недвижимый. После, сорвав своё остолбенение резким рывком головы, он надел обратно головной убор и повернул лицо к ожидавшему в незнании Томасу.
– Идти можешь? – резко спросил Капитан.
– Да… наверное.
– Вставай и иди сюда, – проговорил Капитан, разворачивая прожектор вверх и переключая на нём какие-то тумблеры.
Томас вынул из-за шиворота Глорию и, укутав в плед, положил рядом. Приподнявшись на дрожащие ноги, он, едва сохраняя равновесие, выпрямился в полный рост. Голова резко закружилась. Томас сделал несколько шагов назад и опёрся на ящики. Встряхнувшись несколько раз, он всё же взял себя в руки и, покачиваясь из стороны в сторону, медленно подошёл к Капитану. Тот включил последний, самый большой тумблер, и вверх ударил плотный луч света.
– Не будет рассвета, малец, – и указал пальцем наверх.
Томас поднял голову. Сквозь завитки тумана наверху ему открылись величественные каменные глыбы, остриями свисающие вниз. Чёрные как смоль и огромные, как здания.
– Извини уж, – проговорил Капитан, чуть поведя бровью.
– Но… Что… – Томас опустил голову и, сдавшись, зажмурил глаза.
Капитан развернулся к штурвалу и едва слышно прошептал:
– Мы скоро прибудем.