Л. А. Вербицкая. Маргарита Ивановна, учитель и друг
В 1954 году после окончания первого курса я была переведена из Львовского университета в наш, Петербургский. Темой курсовой работы первого курса были проблемы русского ударения, и именно поэтому я сразу же пошла на кафедру русского языка, чтобы посоветоваться, чем мне заниматься дальше.
Семинар по курсовым работам вела Вера Федоровна Иванова, молодая, яркая, живая женщина. Она сразу же сказала мне, что мое место на кафедре фонетики.
В тот же день я перешла через двор филфака, вошла в уютный флигелёк и попала в удивительный мир: приятные доброжелательные люди, внимание к каждому и физически ощутимый процесс творчества.
Лаборант кафедры Надежда Михайловна[10] пригласила меня в кабинет к заведующей – Маргарите Ивановне Матусевич. Так состоялась моя первая встреча с Маргаритой Ивановной. Тогда трудно было предположить, как много будет значить в моей жизни эта удивительная женщина, мудрый руководитель, уникальный специалист и просто добрый, душевный человек.
Маргарита Ивановна попросила рассказать о Львовском университете, о курсе «Введение в языкознание», о курсовой работе. Посоветовала сразу же записаться в спецсеминар по экспериментально-фонетическим методам исследований, о котором мне ничего не было известно, так как лаборатория экспериментальной фонетики была только в Ленинградском университете, и именно потому, что здесь работал Лев Владимирович Щерба, который её основал.
Спецсеминар вела Мирра Вениаминовна Гордина, романист по образованию, но уровень её знаний был намного шире. Она – тонкий фонетист, специалист в области общей фонетики, автор книг, остающихся в течение двух десятилетий лучшими учебниками для студентов: «Фонетика французского языка» и «Фонетический строй вьетнамского языка» (в соавторстве с И. С. Быстровым)[11].
Занятия были просто увлекательными. Возможность проверить свои предположения, получить точные данные о физических коррелятах звуков, построить графики изменения чистоты основного тона – всё это казалось волшебством.
Маргарита Ивановна наблюдала за тем, как проходили занятия и как в результате жизни на кафедре менялись мы, все те, кто вместе со мной овладевал этой непростой наукой.
С первых дней рядом была Нина Александровна Любимова, сегодня – профессор кафедры русского языка как иностранного и методики его преподавания нашего университета.
Чуть позже начался спецсеминар, который вела сама Маргарита Ивановна, – «Фонетические системы языков». Мы много лет подряд принимали участие в этом чуде, когда на слух давалась характеристика различных звуков, произносимых носителями разных языков (семинар стал называться просто слуховым).
Я хорошо помню, как мы слушали звуки албанского языка. Вместе с нами была и Агния Васильевна Десницкая, прекрасно знавшая этот язык. Именно она позже открыла албанское отделение на кафедре общего языкознания, много лет читала там лекции и вырастила блестящих учеников.
М. И. Матусевич со своими ученицами. Слева – Людмила Алексеевна Вербицкая, справа – Нина Александровна Любимова
Носитель албанского языка произносил отдельные звуки, а задача всех присутствующих заключалась в том, чтобы дать подробную фонетическую характеристику каждого звука.
Маргарита Ивановна обладала потрясающим талантом воспроизводить звуки любого языка и определять на слух их фонетические параметры. Большая, полная таблица гласных и согласных была ею начитана, и никто до сих пор не смог этого повторить.
Меня увлекли проблемы интонации русской речи. В те годы экспериментально-фонетических исследований интонации практически не было. Записи дикторов, отобранных для исследования, проводились на кимографе. Меловая бумага наклеивалась на барабан, покрывалась копотью от специально подготовленных свечей. На каретку, которая должна была двигаться по бумаге вращающегося барабана, прикреплены три датчика, на которые поступает сигнал от амбушюра, прижатого ко рту, от голосовых связок и сигнал от сети (для подсчета длительности). В случае необходимости возможно было укрепить и носовую оливу, чтобы фиксировать поток воздуха, выходящий из носа.
После того, как лист был записан до конца, необходимо было, разрезав его, опустить в находящийся в специальной кювете лак. Через час, как только высыхал лак, материал был готов к исследованию. Осциллограммы и спектрограммы, полученные с помощью электронной аппаратуры (осциллографы, спектрометры), появились позже.
Маргарита Ивановна была мудрым руководителем. Она старалась заставить думать, самой находить решение, делать выводы. Под её руководством я писала курсовые работы, а затем и диплом.
На пятом курсе в марте месяце я ждала рождения ребёнка (тогда ведь неизвестно было, кто родится: мальчик или девочка). Мы договорились с Маргаритой Ивановной, что я допишу диплом в феврале, чтобы было время учесть её замечания и подготовить окончательный текст.
Я так и сделала. И в феврале отдала весь текст с иллюстрациями, схемами, расчётами и приложениями Маргарите Ивановне. С нетерпением ждала её решения.
Маргарита Ивановна была очень внимательна ко мне. К счастью, мы жили рядом друг с другом: она – на Кировском проспекте, я – на улице Куйбышева. Я часто бывала у Маргариты Ивановны, пила прекрасный чай, приготовленный Маней, помогавшей ей по хозяйству, рассказывала обо всём, что ее интересовало: о папе, маме, «Ленинградском деле», колонии, львовской школе и Львовском университете. В эти дни ожидания мной ребёнка Маргарита Ивановна была особенно заботлива. Я поняла сколько в ней добра, нерастраченной нежности. Она не была замужем, а любила всю жизнь одного человека.
Маргарита Ивановна позвонила мне примерно через неделю, спросила, не трудно ли мне к ней прийти, и сказала, что у неё есть ряд замечаний.
Я шла, со страхом думая о том, как успеть всё исправить. Оказалось, что, с моей точки зрения, замечания были не очень существенными, но для Маргариты Ивановны не было мелочей: всё должно быть правильно и при этом изящно. Особое внимание уделялось языку изложения (как я оценила эти требования спустя годы!).
Мы опять долго говорили не только о побудительных предложениях. Из-под внешней сдержанности, а иногда почти суровости, часто не просто проглядывала, а ярко светилась чуткая, мягкая, удивительно добрая душа.
Я закончила диплом, родила дочь, выписалась из больницы, позвонила Маргарите Ивановне. Она прислала мне в больницу (это была Военно-медицинская академия) трепетное поздравление. Маргарита Ивановна сказала, что хочет повидать Елену, которую считает своей внучкой.
Я до сих пор помню тот день, когда две бабушки (моя мама и мама моего мужа) встретили третью бабушку.
Подарок, который принесла Маргарита Ивановна, был удивительный: её собственная распашонка и шапочка.
Это была первая распашонка и шапочка не только Алёны, но и второй моей дочери, Виктории, и её двоюродной сестры Татьяны, и наших с моей сестрой внуков: Алексея старшего и Алексея младшего.
Каждый день Маргарита Ивановна мне звонила, чтобы узнать, как малышка. Она была свидетелем и первых её шагов, и первых школьных лет.
Маргарита Ивановна сделала всё для того, чтобы имя Льва Владимировича Щербы стало родным и для всех нас. Их связывала долгая дружба и, как мне кажется, во всяком случае со стороны Маргариты Ивановны, более глубокое и трепетное чувство.
Лев Владимирович был учёным, профессором нашего Университета и, наверное, к этому можно было бы ничего не добавлять. (Намного позже его верный ученик – Лев Рафаилович Зиндер, большой друг Маргариты Ивановны, сказал: «Как жаль, что теперь часто один – профессор по имени существительному, другой – по глаголу»). Но широта интересов, глубина проникновения в проблему, разносторонность знаний Льва Владимировича не могли не поражать его современников и поражают нас всех до сих пор.
Язык, во всем его многообразии, фонетика отдельных языков, таблица классификации согласных и гласных, остающаяся лучшей до сих пор, и многое, многое другое – это всё Лев Владимирович Щерба.
Каждый из лингвистов, какое бы филологическое направление он ни выбрал, находит у Щербы мысли, идеи, рассуждения на избранную им тему. Учебник русского языка для средней школы 1934 года остается лучшим до сих пор, наверное, потому, что его писал академик, глубоко проникший в языковую суть, понявший стройность и внутреннюю логику системы языка.
Лев Владимирович считал, что он ещё очень мало знает, боялся формальных определений лингвистических категорий.
Как-то во время лекции студентам-физикам, посвящённой существительному в русском языке, он остановился, задумался и сказал: «А чёрт его знает, что же такое существительное!» Он-то понимал, как много различных функций выполняет существительное, как сложно дать его определение.
После окончания университета Маргарита Ивановна предложила мне остаться на кафедре. В эти годы начинались серьезные исследования речи в сотрудничестве с одним исследовательским институтом, решающим важные прикладные задачи.
Это были годы увлекательных, новаторских поисков. Многое тогда ещё было неизвестно. Уже с помощью электроакустической аппаратуры мы получали качественные (спектральные) характеристики звуков русской речи, выявляли акустические параметры мягкости согласных, начинали работы в области синтеза речи.
Этими работами руководил Лев Рафаилович Зиндер, профессор нашей кафедры, друг Маргариты Ивановны и тоже ученик Льва Владимировича Щербы.
Дружба Маргариты Ивановны и Льва Рафаиловича была удивительно трогательной: по-настоящему верный и интеллигентный Лев Рафа-илович заботился о Маргарите Ивановне постоянно, старался помочь ей во всём.
Именно он взял на себя нелёгкий труд организовать получение ею секции в дачах Академии наук, строящихся в Комарово. Там Маргарита Ивановна жила летом, а иногда и зимой много, много лет. Там они часто работали со Львом Рафаиловичем.
Иногда Маргарита Ивановна приглашала своих друзей, среди которых была и Мария Кероповна Орбели – умная, тонкая, интеллигентная женщина.
Мы с мужем в 1959 году купили машину (это тогда было очень сложно: многолетняя очередь была у нашего близкого друга) в долг. Я получила права и часто помогала родным и близким, доставляла их на дачи, встречала и провожала разных людей.
Особой радостью для меня было перевозить Маргариту Ивановну в Комарово на лето. Интересные разговоры о науке и жизни в дороге, прогулки в Комарово. Когда же нас там встречала Мария Кероповна – это была и радость и наука, своеобразный мастер-класс. Именно от неё я узнала о качестве вин, о температуре, до которой должно быть доведено красное вино, о сочетании различных блюд с вином, о сервировке стола и ещё об очень многих тонкостях, которыми тогда не владела.
Кандидатскую и докторскую диссертации я писала под руководством Льва Рафаиловича, но Маргарита Ивановна всегда была рядом.
Маргарита Ивановна Матусевич на даче (Комарово)
В начале семидесятых годов Маргарита Ивановна тяжело заболела. Она мужественно переносила болезнь и подготовку к операции. Операция прошла успешно. Маргарита Ивановна приходила в себя, а я готовилась к защите докторской диссертации. Мне очень хотелось, чтобы состояние здоровья после операции не помешало Маргарите Ивановне быть на моей защите.
Когда перед началом защиты я увидела входящую в актовый зал Маргариту Ивановну (я говорила с ней утром по телефону, и знала, что она собиралась быть), на душе, несмотря на всё волнение, стало легче.
На следующий день мы отмечали это событие вдвоём у Маргариты Ивановны дома. Я помню эти 2–3 часа в деталях. Маргарита Ивановна была откровенна как никогда. Я очень многое узнала о её жизни, друзьях, любви и юности. Она искренне радовалась тому, что её ученица стала доктором наук. А мне было так важно, что мой первый учитель фонетики рядом, здоровый и счастливый.
Но болезнь дала о себе знать спустя два года. Началось долгое и тягостное лечение. Маргарита Ивановна всё стойко переносила, много читала, радовалась каждому дню. Мы с Ниной Любимовой старались облегчить её страдания как могли, старались помочь и Мане, которая всегда была рядом.
Вскоре Маргарите Ивановне стало трудно покидать постель. 23 февраля 1979 года я должна была поздравить наших мужчин (этот день ещё не был выходным) и поэтому приехала к Маргарите Ивановне около четырех дня. Утром дежурила Нина.
Маня открыла мне дверь и очень встревожено сказала: «Быстрее, она Вас ждёт». Маргарита Ивановна уже не могла говорить, открыла глаза, улыбнулась мне, и вдруг я услышала шёпот: «Вина!» Я быстро дала ей две чайные ложечки вина, которое она очень любила. Её лицо стало спокойным и умиротворённым. Через несколько минут Маргариты Ивановны не стало.
25-я аудитория филфака (Малый актовый зал) не могла вместить всех желающих проститься с Маргаритой Ивановной, учёным и учителем, человеком удивительной мудрости, доброты, интеллигентности.
А для меня это была потеря учителя и друга, в течение четверти века находившегося рядом, мудрого и заботливого, чуткого и порой строгого, в общем – настоящего.
Каждый год в декабре мы вспоминаем великих лингвистов, учителей, обогативших науку своими идеями и открытиями. Заседание это носит название «Щербовская кафедра» и проходит в том же Малом актовом зале. Мы вспоминаем Л. В. Щербу, М. И. Мат усевич, Л. Р. Зинде-ра и Л. В. Бондарко.
Их портреты на стенах этого зала – среди портретов ушедших от нас. Студенты могут видеть их на каждой лекции и узнавать об этих великих гражданах своего Отечества, составивших славу старейшего университета Великой России.