Глава 3
– Ну чего, женилку укоротили? – спросил Аргенто, спускаясь со второго этажа.
Колдун зевал и почесывал живот. Вообще, выглядел он затрапезно. В свободных штанах, похожих на пижамные, в тапочках и сорочке. Только ночного колпака не хватало. С кисточкой.
Рокко, кряхтя, разогнулся – он как раз закончил вычерчивать пентаграмму вокруг шкафа – и укоризненно посмотрел на Аргенто:
– Синьор учитель, ваши шутки не являются смешными.
– Была бы шутка, – зевнул колдун, критическим взглядом изучая плоды трудов Рокко. Пентаграмма удалась на славу – это Рокко сам понимал – а вот мусор он попросту распихал по сторонам и теперь волновался, не заставит ли колдун делать настоящую уборку.
Аргенто, похоже, вполне удовлетворился увиденным – трижды кивнул и перестал чесать живот.
– Приступим? – спросил Рокко, с осуждением глядя то на шкаф, то на учителя.
За окошком уже стемнело, день как-то незаметно закончился, и Энрика так и не пришла. Ну и Диаскол с ней, в самом деле. Свою голову не приставишь, как ни старайся. Да и когда эту пигалицу упертую получалось с пути свернуть? Упрется, как…
– Погодь, сейчас, – сказал колдун.
В дверь постучали. Аргенто лично откинул засов и впустил внутрь заснеженного мужичка со звенящим ящиком в руках.
– Ух! – выдохнул мужичок, поставив ящик на пол. – Ну и валит! Обратно бы доехать, дороги заметает – страсть.
И тут же исчез. Рокко присмотрелся к ящику – да, как и каждый год, бутылки игристого вина. Каких сказочных денег стоят колдуну эти «каникулы», – представить страшно.
– Ах! – вернулся мужичок со вторым ящиком.
– Ох! – внес третий.
– Синьор учитель, вам дурно не станет? – поинтересовался Рокко, но колдун его не удостоил ответом.
Аргенто повелел мужичку унести ящики в спальню и только после этого метнул холодный взгляд на Рокко:
– Так, теперь с тобой. Сидишь и делаешь состав от бодуна. И чтоб я тебя до утра не видел и не слышал. Поутру начинай продавать. Но по-тихому, осторожно. Пяток медяков с каждого. Усек?
– Усек, – вздохнул Рокко. – Думаете, пойдут? Фабиано…
– Фабиано – одно, новый год – другое, – оборвал его Аргенто. – Нагнали уже, поверь, а нынче ночью зальются – куда тому океану. А поутру – на службу. А там Ламберто и Фабиано присматриваться да принюхиваться будут. Кто с соображением – приползут к нам. А тут ты – с половничком. Спасибо вам, милейший, – сказал колдун спустившемуся мужичку и щедро отсыпал ему мелочи. – Приятных праздников!
Задвинув засов, Аргенто повернулся к Рокко с сияющими глазами. Будто ребенок, заждавшийся подарков. Только вот ни один ребенок не сможет скорчить такую злобную и одновременно веселую рожу. Рокко, содрогнувшись, бросил взгляд на часы на стене. Как раз сейчас молодняк в заброшенном кабаке соберется – подарками обмениваться… Эх, не успеть!.. В который уже раз он потрогал в кармане стеклянный шарик – и ему полегчало.
– По-ро-шок! – провозгласил Аргенто, беря с полки давешнюю коробочку. – Сейчас очень важно…
Забормотав совершенную невнятицу, колдун вытащил из коробочки мешочек и осторожно распустил на нем шпагат. Рокко, смирившись с неизбежным, взял со стола приготовленные заранее черные свечи, расставил их в углах пентаграммы и схватился за спички.
– Ополоумел?! – завопил колдун. – Оставь немедля!
Рокко про себя знал, что умом он, может, и не блещет, но вот понятливостью – вполне. Поэтому тут же спрятал коробок и сложил руки перед собой, всем видом изображая невинность и покорность.
Аргенто, привстав на цыпочки, достал с верхней полки тонкую лучинку. Подошел к Рокко, качая головой:
– Вот ничему-то ты не учишься. Ну? Вспомнишь хоть, что это?
– Щепа от гроба убийцы, – не задумываясь, сказал Рокко. – Да только чушь это все. Фабиано что, тоже у себя в церкви такое делает? Уверен, он там даже пентаграмму не вычерчивает. Загнал в шкаф – и…
– Фабиано пусть хоть на ушах пляшет. Мы по уму делать будем, у нас все серьезно.
Ну да, серьезно, подумал Рокко, поджигая лучину в подрагивающих от нетерпения руках колдуна. Фабиано сегодня через такой же шкаф Лизу в монастырь отправит – это так, детские игрушки. А вот у нас…
Аргенто со щепой начал зажигать свечи. Рокко, забрав у него сверток, опустился на колени перед шкафом, высыпал бурый порошок под него, осторожно подул, чтобы распространить ровным слоем, и отошел – его роль в ритуале закончилась.
Как только колдун поджег последнюю свечу, мигнули и погасли все лампы до единой. Волшебство началось. Рокко ощутил привычное покалывание на кончиках пальцев, волосы зашевелились на голове, будто ветерок поднялся, сердце мучительно сжалось.
– O, Diascol, magnus Dominus tenebrae! – заговорил колдун, стоя напротив шкафа с ритуальным стилетом в правой руке. – Nobis hac nocte ad flout leges vitam et mortem, vincere vires spatium et tempus!
Внезапным порывом ветра открыло окно. Створка ударилась в стену, разлетелось осколками стекло. Рокко подпрыгнул на месте, но смолчал. В комнату ворвался ледяной вихрь. Не тот живительный морозец, что щипал уши сегодня утром – замогильный холод, уничтожающий саму душу.
– Da nobis fortitudinem mutare consilium Dio causa ad curas corda nostra! – возвысил голос колдун.
Рокко стиснул зубы. Выстоять! Во что бы то ни стало – выстоять! Аргенто, его наставник, его учитель сейчас пропускает через себя такие страшные силы, что ему, сопляку, и не снились. Одно неверное слово, движение, действие, – и последствия будут ужасны. Ураган из преисподней сметет с лица земли городок Вирту, и долго еще путники будут удивляться, как в одну ночь он исчез, не оставив и следа.
Аргенто чиркнул лезвием по ладони левой руки, подождал, пока разрез заполнится кровью.
– Accipere cruenta offerens. – Рука колдуна дернулась, и брызги крови попали на дверцу шкафа. – Libero qui custoditus!
Кровь впиталась в черное дерево. Из щелей повалил дым, шкаф мелко задрожал, потом заходил ходуном. Почудилось пламя, пробивающееся из замочной скважины. Рокко, чтобы не начать молиться, принялся считать до ста, но сбился уже после десятка. Пол под ногами подпрыгнул, с потолка посыпалась какая-то шелуха. Воздух будто наполнился шепотками и смехом. Они уже близко. Вот-вот ритуал завершится…
– Sit eos hic veni, et jucundum oculis et lumbis! – кричал колдун, подняв руки. – Tres pulchra meretrix, tres whores, tres reprobari domina pertinentes ad Dio – venire!
Огонь черных свечей взметнулся, вспыхнула сама пентаграмма, и в призрачном зеленом свете нечеловеческого, неживого пламени Рокко разглядел струйку крови, текущую по старческому предплечью, подрагивающий в другой руке кинжал… Рокко всегда чтил учителя, но сейчас преисполнился истинным восхищением перед ним.
– Venit!
Человек, шагнувший в такие чудовищные пустоши запретных знаний, проклятых навыков и уцелевший, сохранивший разум… Можно ли представить кого-то более великого, сильного, могучего, отважного? Мысленно Рокко проклял себя за все те случаи досадного непослушания, за все резкие слова, которые думал или даже шептал за глаза про Аргенто. Глупый мальчишка! Каким был, таким и остался. Благодарным нужно быть, что такой человек тебя терпит!
– Venit! – гремел голос колдуна, заглушая рев зеленого пламени, окутавшего шкаф. – Venit! Venit! Venit!
Слепящая вспышка – и тьма, полная тьма. На мгновение Рокко испугался, что ритуал прошел неправильно, и Диаскол выбрался из заточения, одним махом уничтожив мир, опрокинув всех в небытие. Но тут же вспомнил памятку, вдолбленную ему в голову колдуном: «Если видишь тьму – это еще не ничто. Ничто – оно никакое. Ни светлое, ни темное. Узришь его единожды – лишишься и тех крох разума, которыми обладаешь».
Рокко осторожно тряхнул головой и, кажется, ощутил некоторые крохи разума. Да и темнота стала рассеиваться. Сами собой загорелись лампы, комната обрела прежний уютный и захламленный вид – все старания Рокко пошли прахом, потусторонний вихрь разметал мусор по полу.
– Окно, – пробормотал Рокко. – Надо заделать окно…
– Успеется. – Голос колдуна стал глуше. Немало сил потребовалось от него в этот раз. Еще в прошлом году Рокко боялся, что Аргенто не вынесет ритуала или его последствий. Но тогда обошлось. Обходилось пока что и сейчас, хотя последствия еще не явили себя. – Дверцу открой.
Аргенто оторвал от обшлага рукава полосу и замотал рану на ладони. Опустился на подскочивший услужливо стул – волшебством пропиталось все в доме, и даже Рокко сумел взглядом отбросить с пути наиболее серьезную кучу мусора.
Несмотря на холодок, сочащийся из разбитого окна, лоб колдуна усеивали бисеринки пота. Руки дрожали, но совсем немного. А уж лицо – и вовсе обычное. Надменное, злое. Выдержит, решил Рокко. Аргенто сильный, куда сильнее, чем, например, он. А старость для настоящего колдуна – это скорее хорошо.
Достав из кармана латунный ключ длиной с ладонь, Рокко шагнул к шкафу. Оттуда послышалась возня, но пока – ни слова. Должно быть, в себя приходят…
Вставив ключ в скважину, Рокко сосчитал до десяти и повернул. Едва успел убрать руку – дверь распахнулась.
– Рокко!!! – Три голоса зазвенели одновременно, и воздух наполнился смехом, криками, шуршанием юбок, звуками поцелуев. – Ты смотри, какой большой стал! А еще в прошлый раз совсем мальком был. Ах, кажется, только вчера… Тебе уже сколько лет? Еще не женился? А может…
– Отстаньте от меня, Диасколовы исчадия! – заорал Рокко, отбиваясь от трех восторженных девиц, выскочивших из шкафа. – Вон ваш хозяин, на него вешайтесь!
Упрашивать девушек не пришлось. Все трое повернулись к колдуну.
– Аргенто! – завизжали, бросившись к оскалившемуся старику. – Ну как ты тут без нас, соскучился? А уж мы-то как денечки считали! А ты дашь нам того вина, с пузыриками?..
Пока они по очереди мостились на колени к колдуну, скидывали шарфики, шляпки и осматривались, Рокко сходил к себе в кладовку, взял там подушку и попытался временно заткнуть ею разбитое окно. Сперва надо было вынуть из рамы осколки. Осторожно расшатывая их, он все косился на веселых девиц.
Вот эта белокурая прелесть с огромным бюстом – куда той подушке! – Аврора Донатони. Коротко остриженная брюнетка с ярко-голубыми глазами – Камилла Миланесе. А Лукреция Агостино остричься не успела – так и осталась с длиннющей, ниже пояса, русой косой, которую сейчас неспешно расплетала, напевая беззаботную песенку.
Им было восемнадцать лет, когда Рокко с Энрикой наряжали в лесу елку, и было восемнадцать сейчас. И будет столько же через сто лет, и через двести. Стараниями Аргенто Боселли, девушки проживали только один день в год, все остальное время проводя в пустоте и забвении. А началось все с Фабиано Моттолы.
В тот год он впервые обратился к колдуну за помощью – надо было как-то очень быстро и надежно отправлять пожелавших стать монахинями девушек в монастырь, находящийся в городе, до которого и за год на лошади не доедешь. Рокко тогда еще мало чего понимал, слышал обрывки разговоров. Но говорили долго и, наконец, сторговались на чем-то. Однако первая попытка окончилась провалом.
Возмущенные вопли Фабиано Рокко запомнил очень хорошо. Сразу три девушки, которых он попытался отправить, попросту исчезли. В шкафу их не оказалось, и, как сказал настоятель монастыря, беседу с которым через блюдо с яблочком организовал Аргенто, там они тоже не появились.
«Надо было по очереди, – спокойно пояснил тогда Аргенто. – Мы ведь обсуждали. А теперь – Диаскол знает, где они».
Что характерно – колдун не солгал. Где находятся три несостоявшиеся монахини – это знает только Диаскол. Однако раз в году они находятся здесь. В первый год девушки были тихи и напуганы. Аргенто тогда долго с ними разговаривал, что-то объяснял про какого-то дракона – Рокко так толком ничего и не понял, его постоянно отгоняли.
Уже на следующий год все ощутимо наладилось. Девушки повеселели и, как потом сообразил повзрослевший Рокко, отбросили всякие мысли о монастыре. А у Фабиано стали получаться перемещения других желающих, чем он бывал очень доволен. Пожалуй, увидеть Фабиано довольным можно лишь раз в году – первого января, когда очередная «возлюбленная Дио» отправлялась в монастырь.
– Ты чего в подушку пялишься, дуралей? – грянул над ухом Аргенто.
Рокко спохватился, что и впрямь застыл, глядя в заткнутое подушкой окно.
– Задумался, – сообщил он.
– Врет и не краснеет!
Повернувшись, Рокко исправил оплошность – покраснел. Но не от вранья. Колдун стоял, уперев руки в бока и выпрямившись во весь немалый рост, а на нем, смеясь, висели все три девицы, успевшие поскидывать лишние, на их взгляд, предметы одежды на пол.
– Праздновать! – хором потребовали они. – Давай скорее праздновать, противный колдун!
– Идем-идем, дорогие мои, – усмехнулся в ответ Аргенто. – Сейчас я вас отпраздную, как полагается. А ты…
– Да-да, отвар от бодуна, помню! – Рокко помахал бутылкой со святой водой.
– Это успеешь. Глянь, снегу-то неплохо подвалило. Сходи, что ли, каток людям заколдуй. Уж с водой-то управишься, неуч криворукий?
– Оно нам надо? – поморщился Рокко.
– А то нет? Нас, колдунов, должны бояться очень и любить немножко. Страху-то мы прилично нагоняем, но иногда надо и добро творить. Так что давай, дуй. И чтоб до полудня меня не беспокоил, а то я тебя в нужник превращу – рука не дрогнет! И ну-ка рожу кислую убрал! Опять пакость про меня подумал? Ух, негодяй!
– Аргенто! – воскликнула Аврора Донатони. – Не смей ругать мальчика! Он такой красивый.
– Такой хороший! – подхватила Камилла Миланесе. А Лукреция Агостино, тряхнув волосами, которые колыхнулись, подобно волнам, подмигнула Рокко:
– Ты приходи потом, как этот старый развратник захрапит. Поиграем во что-нибудь.
– Я те поиграю! – Аргенто тряхнул левой рукой, на которой висела Лукреция. – Ишь, игривая! Неча мне ученика с толку сбивать. Ты со мной сперва наиграйся – первая же в небытие запросишься.
Рокко проводил взглядом облепленного смеющимися девушками колдуна и покачал головой. Отчего так вдруг тяжко на сердце? Ах, да, Энрика… Н-да, неприятно получилось. Надо было вовсе молчать, не затевать разговора того дурацкого. А теперь…
– Не влюбился же, в самом-то деле? – строго спросил Рокко, глядя на подушку.
– Не, нормально, – ответил сам себе. – Только поругались зря. Надо помириться! А там и настроение подскочит.
И, вспомнив, что Энрика всегда очень любила кататься на коньках, Рокко улыбнулся. Схватил пару склянок, рассовал по карманам, повторил по книге несложные заклинания и, насвистывая, вышел из дома.
***
По традиции, как стемнеет, в канун нового года молодые люди собирались на посиделки. В этом году облюбовали заброшенный кабак. Вопреки чаяниям, запасов спиртного не обнаружили, но все равно вечер проходил весело. Несмотря на то и дело мелькавшую за окном фигуру Нильса Альтермана – неусыпный страж следил за порядком.
Большую часть времени он стоял спиной к кабаку и смотрел на звездное небо. Интересно, думал он, почему на небе ни тучки, а снег – валит и валит? Не то чудо, не то волшебство… От этой мысли Нильс содрогнулся. Ведь на родине никто не делал разницы между чудом и волшебством. Здесь же первое – проявление воли Дио, а второе – над ней надругательство. Но как разницу-то почуять простому человеку? Только и остается – сердце свое слушать. И хотя сердце сегодня все изнылось, глядя на звезды и кружащиеся снежные хлопья, Нильс улыбался. Чудо!
Так же падал снег и в тот день, когда он решился пойти против воли короля, против устава, против даже здравого смысла. Воспоминание нагнало тень на лицо Нильса. Тьма и холод, перепуганные глаза девушки, имя которой он заставил себя забыть. Бег через лес, яростный рев чудовища, не нашедшего жертвы… У Нильса было готово укрытие, но когда он из него выбрался утром и помог вылезти девушке, глазам его предстало ужасающее зрелище.
Дымящиеся руины домов, люди, потерянно бредущие по черному от копоти снегу. Плач и стон со всех сторон. А к нему уже спешит стража. И девушка – та, что всю ночь сбивчиво благодарила его, отскочила. «Зачем ты это сделал? – закричала она. – Что теперь со мной будет?»
Этого он не знал. Не знал даже, что будет теперь с ним. Ночью все казалось единственно правильным: нельзя позволить дракону сожрать ни в чем не повинную девушку! Но теперь закрались сомнения. Сомнения превратились в уверенность, когда на суде Нильсу озвучили страшные цифры – количество погибших.
«Вы раскаиваетесь в содеянном?» – спросил судья. Нильс раскаялся от всего сердца. Что он говорил – сам теперь не помнил, но, должно быть, речь прозвучала действительно жалко и прочувствованно – лик судьи смягчился. После долгих совещаний Нильсу вынесли приговор: изгнание.
Нильс вошел в шкаф, стоящий в потайном помещении замка, дверь за ним захлопнулась, сверкнула яркая вспышка, и следующим он увидел Фабиано Моттолу. «Как я понял, – холодно сказал тот, – теперь ты готов исполнять приказы и искупать вину?»
Так началась вторая жизнь Нильса Альтермана. Жизнь, которую он не собирался упускать. Диоугодная и праведная жизнь…
– Такой снегопад – предвестник больших перемен, – раздался рядом голосок.
Нильс был хорошим солдатом, он не умел вздрагивать. От неожиданности резко повернулся и скинул было с плеча карабин, но, заметив, кто с ним говорит, успел превратить это движение в нечто вроде подтягивания ремня.
– Синьорита Маззарини?
Энрика кивнула, глядя не на него, а на небо. Почудилось, нет ли – глаза ее как-то слишком уж влажно блестят. Нильс поежился. Бросил взгляд в ярко освещенное окно – там, внутри, все в полном порядке. Не пьют, не дерутся. Через пять минут можно будет заглянуть на всякий случай, но пока… Пока от него явно чего-то ждут.
– Могу быть чем-нибудь полезен? – спросил Нильс, исподлобья глядя на Энрику.
– У меня сегодня день рождения, – отозвалась девушка.
В вязаной шапочке, в сером пальто, сунув руки в карманы, она сейчас походила на замерзшую птичку, которую хотелось отогреть и накормить.
– Поздравляю, – пробормотал Нильс.
– Неужели не могут люди хотя бы этот, один день в году просто побыть рядом, просто поддержать? – Энрика не слушала его, говорила сама с собой. – Друзья называется…
Нильс еще раз взглянул в окно. Мог бы назвать по именам всех собравшихся. Парни, девушки… Не все пришли, конечно. Кто-то прихворнул и сидит дома, кто-то всегда чурался компаний – как, например, Гиацинто Моттола. Да ему бы и неприлично такое общество, сын жреца, как-никак. А еще не было Рокко, чему Нильс только радовался – без этого заводилы все гораздо спокойнее. Но Энрика, похоже, думала иначе.
– Я бы и взаправду лучше в работный дом ушла! – заговорила она уже громче. – В гробу я видала это замужество. Но если никак иначе! Почему он не понимает?
«И почему я все это выслушиваю? – терзался Нильс. – Не понимаю. Разу прежде словом не обмолвились, а тут – будто плотину прорвало».
– Синьор Алгиси причинил вам вред?
Энрика окинула взглядом Нильса, задержалась на его погонах и будто только сейчас сообразила, с кем говорит.
– Ничего он мне не причинил, кроме разочарования, – вздохнула, отворачиваясь. – Что за дурацкая такая страсть – кидаться спасать то, чего спасти не можешь? Какой смысл красть принцессу из башни, если не умеешь убить дракона?
Нильса бросило в жар. Приоткрыв рот, он смотрел на Энрику, и она ответила ему удивленным взглядом:
– Что? Что я сказала?
– Про дракона, – хрипло отозвался Нильс. – Откуда?!
– Ну… Сказки такие. Полно их. Дракон похищает принцессу, а потом приходит храбрый рыцарь, убивает дракона и спасает принцессу. Очень, по-моему, мудрые сказки – об ответственности. Да только из Рокко рыцарь такой…
Энрика вздохнула, опустила голову. Варежкой провела по глазам. Потом сняла варежки, сунула их в левый карман, из правого достала что-то ярко-красное.
– Вот! – развернула она шарфик. – Это – вам.
Почему-то все рефлексы разом изменили Нильсу, когда девушка, приподнявшись на цыпочки, накинула шарф ему на шею и быстро завязала простой узел. По черной шинели будто заструилась Алая Река из древней страшной сказки.
– Зачем? – изумился Нильс.
– Для теплоты, – сказала Энрика. – Там все подарками обмениваются, а вы тут стоите такой одинокий всегда… Праздник ведь. С новым годом! – И она впервые за весь разговор улыбнулась. – Завтра не станет Энрики Маззарини, будет Энрика Моттола. Хорошая девушка, которая не крадет таблички с названием улицы, играет только диоугодные мелодии. У нее много дел будет. Церковный хор учредить, учеников набрать, отцу подряд выхлопотать – орган в церкви настраивать. Фабиано в ножки поклониться, попросить, чтоб семью из дома не выгонял. – Энрика отвернулась, голос ее прерывался. – Вот она какая будет – Энрика Моттола! А вы… Вот посмотрите на этот шарфик и вспомните Энрику Маззарини, которая всем в этом городе поперек глотки встала. Потому что, видите ли, ей мастерство важнее, чем на коленях ползать и лбом об пол колотиться!
«Истерика, – грустно подумал Нильс. – Однако ж мне все равно полагается на ус мотать. Вон чего говорит-то… Но погоди! Неужели правда сегодня за Гиацинто выходит? Скрипачка – за сына жреца? И в тайне все до сих пор?»
Ох, как заныло у него сердце! Но почему, почему, Диаскол его раздери? Что за страшное предчувствие, почему кулаки сами собой сжимаются?
– Каток! – раздался в ночной тишине дикий вопль, и между Энрикой и Нильсом пробежал Бенедетто – пятнадцатилетний парень, который отчего-то задержался и не пришел на вечер подарков. Теперь он открыл дверь в кабак и заорал туда: – Колдуны каток залили! Бегом кататься!
Он тут же убежал, а вслед за ним из кабака рванула пестрая вопящая толпа. Нильс и Энрика прижались к стенам по разные стороны от входа. Когда пробежал последний человек, их взгляды встретились.
– Вы, наверное, туда же пойдете? – спросила Энрика.
– Разумеется. Мое дело сегодня – обеспечить порядок и безопасность.
– А как же ваши бравые ребята?
– Я позволил им побыть с семьями. Как знать – может, после полуночи придется работать. Праздник – время опасное.
– Ну, тогда проводите и меня!
Нильс опешил:
– Что сделать?
Энрика, уже шагнувшая вслед за унесшейся толпой, обернулась:
– Проводите! Ну, я тоже ведь часть этого города, хоть и не самая диоугодная. Обеспечьте мне безопасность и порядок, если вас не затруднит. – Она спрятала рот и нос за воротником пальто, спасаясь от мороза, усилившегося с наступлением темноты, и глухо добавила: – Вам ведь тоже, наверное, одиноко.
Они пошли вместе. Нильс бы добрался до площади с катком минуты за три-четыре, но с Энрикой плелись все десять, томясь тягостным молчанием.
– Гиацинто… – начал было Нильс, но Энрика его прервала:
– Не хочу про меня! Давайте про вас. Почему у вас нет жены? Неужели ни одна не согласилась?
Нильс обдумал вопрос, рассеянно теребя шарфик.
– Не спрашивал никого, – ответил он терпеливо ждущей Энрике. – Любви не было, так не из-за чего и жениться.
– Какой вы скучный – прямо как все, – вздохнула Энрика. – Любовь… Любовь – она у бездельников. А когда дело есть – не до любви, право слово.
– У меня было дело. Любви не помешало. Только вот с тех пор я и зарекся. Правильно ты говоришь – лучше делать то, чего от тебя Дио хочет, а все эти любови – ну их к Диасколу, один вред от них.
Во взгляде Энрики сверкнул интерес.
– А ты на самом деле другой, – сказала она, и Нильс вдруг сообразил, что они как-то незаметно перешли на «ты». – Значит, и любви не хочется, и без любви жениться противно?
Нильс кивнул.
– Эх, не в том мы мире родились, – засмеялась Энрика.
Теперь говорить приходилось громко – добрались до катка. Блестящее ледяное озерцо посреди центральной площади Вирту блестело в свете газовых фонарей, будто огромное зеркало. На нем уже не протолкнуться, а из в одночасье выросшего рядом домика с надписью «Коньки» выходили все новые желающие покататься.
– Надо работать, – извиняющимся тоном сказал Нильс.
– Спасибо за беседу, – кивнула Энрика и пошла, вздохнув, к домику.
– Синьорита Маззарини, – окликнул ее Нильс. Мог и хотел окликнуть по имени, но почуял нутром, что девчонке будет приятно услышать фамилию, которой она вот-вот лишится.
Она обернулась, вскинула голову, высвободив подбородок из-под воротника.
– Спасибо за подарок и – с праздниками вас! – Официальное обращение все-таки помешало удержать это зыбкое «ты». – Желаю в новом году счастья.
– Спасибо! – улыбнулась Энрика. – И вам того же. Да услышит Дио наши пожелания.
Когда она исчезла в дверях домика, Нильс еще несколько секунд стоял, глядя ей вслед, потом встрепенулся. Работать действительно нужно, на катке началось дикое столпотворение.
– Так, а ну – очистили пространство! – рявкнул Нильс. – Дайте сперва малышам покататься! Их уж скоро домой погонят – тогда и вам время будет. Ну? Мне что, два раза повторять? Я словами только один раз говорю, потом иначе объясняю!
***
– Нет-нет-нет, – качал головой Рокко, стоя за конторкой. – Я говорю – пять медяков за пару! Синьора Латтанци, уж вам ли прибедняться? Весь город знает, как вы «бедствуете». Либо отпускайте мальца на лед одного, либо – десять медяков, так-то.
Далила Латтанци, гневно сопя, высыпала в подставленную ладонь требуемую сумму, но не удержалась от замечания:
– Не надо, молодой человек, завидовать! Богат тот, кто экономить умеет.
– Было б что экономить – все бы экономили. Да, народ?
Народ, столпившийся в крохотном помещеньице, поддержал Рокко дружным гулом. Далила, тут же умолкнув, взяла коньки, протянутые Рокко, и поспешила удалиться. А к конторке уже протиснулась следующая желающая.
– Куда без очереди? – прикрикнул Рокко. – Самая умная, что ли?.. А, это ты? Заходи. – Он открыл дверцу и впустил за конторку Энрику. Она быстро проскользнула к нему, увернувшись от брызжущего искрами света шарика – их штук десять летало по комнате, светло было как днем. Прикрыв дверку, Рокко бросил незаметный взгляд на безымянный палец левой руки Энрики. И вздохнул с облегчением.
Передавая следующую пару коньков, Рокко про себя отметил, что все вроде бы вернулось на круги своя, и улыбнулся. Тут же Энрика заговорила ему на ухо:
– Ты надолго тут?
– Сейчас уйдем, только штуковину одну устрою.
Рокко провел рукой над банкой с мелочью, потом сделал несколько пассов перед стойкой с коньками и повернулся к очереди:
– Мне нужно отойти по важному делу. Коньки берем сами, пять монет за пару. Кто попытается обмануть – у того руки отсохнут, я предупредил. Подлечить потом – подлечим, но это уже сотня медяков, она же – серебряная. Кто выгоду считать не умеет – у соседей спрашивайте.
Рокко взял со стойки две пары коньков и, подхватив Энрику под руку, вытащил ее наружу, выставленным вперед локтем расталкивая людей. Оказавшись на улице, они направились к длинной скамье перед катком. Нильс уже успел всех организовать. По льду смешно ковыляли малыши, поддерживаемые родителями, а молодежь стояла вокруг и беззлобно смеялась.
– Ну что, синьора Моттола, не изволили передумать? – нарушил молчание Рокко, усаживая Энрику на скамью.
– Отстань, а? – взмолилась Энрика. – Ну чего ты как этот? Без того тошно, ты еще…
– Извини, – невозмутимо отозвался Рокко. Присев на корточки, он распускал шнурки на ее ботиночках. – Мне, поверь, не все равно, вот и беспокоюсь. Так, просто, на всякий случай замечу – хочешь, слушай, а хочешь – мимо ушей пропускай. Работу поменять всегда можно. Денег на кусок хлеба раздобыть – не велика проблема. А вот муж – это всерьез и надолго.
Энрика отрешенно смотрела на его руки, ловкие пальцы, развязывающие узел. Потом дернулась, спрятала ногу под скамейку.
– Что ты делаешь? Перестань. Увидит кто…
Пожав плечами, Рокко сел рядом, занялся своими шнурками. Каток шумел за спиной, а перед глазами – пустынная часть площади, даже фонари не горят.
– Дело не в деньгах и не в работе, – говорила Энрика, натягивая коньки. – Как ты-то этого не понимаешь?
– Да я-то все понимаю, – попытался заверить ее Рокко. – Только…
– Нет, ничего ты не понимаешь! – упиралась Энрика. – Этот человек уничтожил смысл моей жизни! Просто так, из вредности.
– Так ты отомстить хочешь? – Рокко ухмыльнулся. По части «отомстить» у него имелся богатый арсенал колдовских средств.
От него не укрылась заминка Энрики. Девушка задумалась. И ответ прозвучал неуверенно:
– Нет… Зачем сразу «отомстить»? Вернуть свое. Ох… Пятнадцать минут еще. – Она устремила взгляд на часовую башню, возвышающуюся над площадью. Без пятнадцати десять. Ровно в десять детишек погонят домой. К одиннадцати разойдутся и взрослые. В полночь каждый поднимет у себя дома бокал сока, съест вожделенный кусок жареного мяса и ляжет спать. Такой вот веселый праздник. Хвала Фабиано.
– Колдун говорит, если что твое – этого никто и никогда отнять не может, – произнес Рокко, хмурясь и хлопая себя по карманам.
– А ты его слушаешь, да? – фыркнула Энрика.
В ответном взгляде Рокко смеха не было, и девушка прикусила язычок.
– Всю жизнь слушаю. Пустых слов он не говорит. И, хотя между нами существуют определенные… А, вот!
Тут же позабыв о разговоре, Рокко показал Энрике пузырек с прозрачной жидкостью.
– Вода? – Энрика склонила голову, рассматривая.
– Ну не простая же!
Рокко бросил пузырек перед собой и, когда тот коснулся снега, щелкнул пальцами. Энрика вскрикнула – перед ней в мгновение ока раскинулось ледяное поле. Огромный гладкий каток, вокруг которого зажглись фонари.
– Погнали, пока остальные не прочухали? – улыбнулся Рокко.
Две ловкие фигуры заскользили, завертелись по блестящему твердому озеру. Энрика смеялась, позабыв обо всех своих бедах, и Рокко, ловя взглядом ее раскрасневшееся лицо, молча радовался.
– Послушай, – сказал он, схватив за руку проезжавшую мимо Энрику. – Давай утренний разговор закончим?
Помрачнела.
– Может, не надо? Все ведь ясно…
– Не все. – Вместе они покатили дальше, держась за руки. – Ты не думай, я тебе в любви до гроба признаваться не собирался.
– Ох! – вырвался у Энрики вздох облегчения. – Слава Дио! Я всю ночь думала, как бы тебе сказать, что мы – друзья и только.
– Об том и толкую, – кивнул Рокко. – Ума ты не великого, над простыми вещами целую ночь думаешь, а как что сложное решить – так рубишь с плеча. Все вы, Маззарини, такие. Я тебе что предлагал? Замуж за меня выйти. Я тут ни перед кем не расшаркиваюсь – и ты не будешь. Совсем другое отношение. И на скрипке – хоть в пост играй, слова никто не скажет.
– Я-то, коли захочу, и в церкви сыграю! – Энрика махнула рукой, будто ведя смычок по струнам. Или отрубая голову невидимому врагу. – Тут не все так просто. Город…
– Никто за тобой не пойдет, – тихо оборвал ее Рокко. – Давай начистоту. Фабиано дал возможность честно на кусок хлеба зарабатывать, вернул в Вирту покой и безопасность. Для людей это важно, а не музыка. Надо было раньше с тобой поговорить, да я думал, ты и так поймешь… Теперь времени мало. Брак с Гиацинто не поможет тебе ничем. Ты не успеешь оглянуться, а жизнь превратится в ничто. Если не хочешь за меня замуж – иди лучше в работный дом, от всей души советую. Там я, по крайней мере, не увижу, как ты в колоду безмозглую превращаешься.
Он видел на ее лице следы внутренней борьбы, но понимал, что борьба идет не там, где должна бы. Энрика просто ищет слова, чтобы скрыть обиду и досаду на него. Рокко вздохнул украдкой. Ну не получается у него говорить убедительно, увы… Ладно, пусть уж делает, что хочет. Авось, милостью Дио, как-нибудь и пронесет.
– Каток! Новый каток! – поднялся вопль.
– Поперло, – зевнул Рокко, увлекая Энрику к дальнему краю озерца. – Не бери в голову, все, закрыли тему. Ты сказала, я сказал. Не будем ссориться. Праздник все же…
Он вновь вспомнил о подарке, лежащем в кармане куртки, но не решился достать. Как-то жалко будет выглядеть. Лучше завтра. В честь, скажем, замужества.
Энрика, остановившись, обняла его за шею.
– Скажи мне что-нибудь ободряющее, – ворвался в ухо жаркий шепот. – Что меня все будто на похороны отправляют? Говорят, некоторые замуж с радостью идут…
Рокко похлопал подругу по спине:
– Синьора Моттола, все у вас будет – лучше не придумаешь… Какой ужас!
Энрика вздрогнула.
– Что? Что такое?
Не отпуская ее, Рокко ловким движением развернулся.
– Не могу на это смотреть. Ничего страшнее в жизни не видел. Ты видишь? Видишь?!
– Да что? – недоумевала Энрика.
– Нильса!
Страж порядка, сунув руки в карманы шинели, обходил по кругу новый каток, который уже заполонили юноши и девушки.
– Вижу. И…
– Шарф! – простонал Рокко. – Где он откопал такую отвратительную вульгарщину? Мало того что цвет девчачий, так еще и на таком здоровяке смотрится… Ужасно!
Почему-то Энрика напряглась в его объятиях, но тут же расслабилась. Засмеялась.
– А еще на нас с завистью смотрит Ламберто, – сказал Рокко. – Все, хватит руки распускать, отпрыгни-ка. А то ишь – как обниматься, так со мной, а как замуж, так за…
– Эй, Рокко! Да ты, никак, возлюбленную у меня отбить собрался?
Энрика скользнула в сторону от Рокко и нашла взглядом улыбающегося Гиацинто. Все в том же безукоризненном глухом пальто он стоял чуть поодаль. На ногах у него коньки – свои, не напрокат взятые. Вот он властно вытянул руку, и Энрика подъехала к нему, взяла ладонь.
– С праздничком, Гиацинто, – мрачно сказал Рокко. – Что ж не рассказал? Я бы вам подарок приготовил.
– Взаимно, Рокко. – Холода в голосе Гиацинто ничуть не меньше. Кажется, даже пар изо рта не идет. – Нам и без подарков хорошо будет. Да, любовь моя?
Энрика, покраснев, что-то забормотала. Жалкое зрелище… Рокко поморщился.
– Можно тебя на два слова, Гиацинто?
Сын жреца приподнял бровь. До какой же степени у него каждое движение – будто нарисовано! Даже мерзко.
Гиацинто повернулся к Энрике:
– Подожди меня немного, любовь моя. Я скоро.
Он приподнял ее голову за подбородок, поцеловал в щеку, и коньки будто сами по себе двинулись в сторону Рокко, унося монолитную фигуру владельца.
Убедившись, что Энрика не услышит разговора, Рокко негромко сказал:
– Ты что задумал, а?
– Жениться. А почему тебя это смущает? – Как же сильно хотелось Рокко одним ударом сбить с его лица улыбку! А лучше не одним…
– Потому что ты нашел единственную девушку, которая тебе на пушечный выстрел не нужна, вот почему.
– Ну, зато я ей нужен, – пожал плечами Гиацинто. – У тебя все?
– Нет, не все. – Рокко покачал головой. – Если думаешь, это тебе игрушечки, как в наших с тобой делишках, то жестоко ошибаешься. Узнаю, что она несчастна, – тебе конец. Понял?
Гиацинто изменился в лице, теперь лоб его прочертила складка – как у отца в минуты гнева.
– Тебе сколько повторять, чтобы про наши дела в Вирту – ни слова? – прошипел он, оглядываясь.
Рокко что есть силы сжал в кармане стеклянный шарик:
– Ты меня не пугай, жречонок. Нечем. Позаботься лучше о том, чтобы стать хорошим мужем. А еще лучше – отступись. И все будет замечательно, у всех нас.
Складка на лбу Гиацинто разгладилась. Губы изогнулись в отвратительной ухмылке, от которой Рокко передернуло.
– Что ж, я прислушаюсь к твоим словам и самым тщательным образом их обдумаю. Спасибо за беседу, Рокко. Желаю счастья в новом году.
– Счастья, – буркнул Рокко, провожая взглядом кружащуюся такую нелепую, невообразимую пару. – Мне и в старом неплохо было. Шел бы ты, со своими пожеланиями…
Часы над площадью пробили десять раз, и родители потащили домой разыгравшихся детей. Рокко, насвистывая, направился в домик с надписью «Коньки» – подсчитать прибыль. По всему, колдун должен быть доволен. Хотя он и без того сейчас явно не грустит.