Глава 2
Самое лучшее в моей жизни – возвращение домой. Хотя нет, вру. Есть еще кое-что. Но дорога от завода до окраины города тоже очень приятная вещь.
Когда прохожу мимо белого указателя с черными буквами «Уральск», голова уже почти не болит. В последние несколько месяцев замечаю, что после визита к демону восстанавливаюсь все быстрее и быстрее. Наверное, привык все-таки. Я усмехаюсь. Надо же – привык общаться с дьяволом. Хотя, если подумать, в этом ничего странного нет. Господь создал нас такими. И меня в том числе. Просто раньше, до Первой и Второй Кары, человек почти не сталкивался со сверхъестественным.
Я вообще думаю, что Кару нам послали из-за этого. В Средние века, когда вера была сильнее, а люди не сомневались в том, что их ежесекундно искушают черти и демоны, ничего подобного никогда бы не произошло. Зачем наказывать человека тем, что и так его окружает?
Другое дело сейчас. Мы же были такими умными, все знали, все умели… Атомы расщепляли, нанотехнологии и прочие погремушки – только в путь! Начали чувствовать себя всемогущими, мир стал простым и понятным. Рациональным и разлинованным, как тетрадка в клетку. Вложили деньги – получили результат. Чего-то не знаем? Опять вложили деньги. Узнали, приспособили для своих нужд и пользуемся. Все просто и понятно.
И какой же шок испытали все, особенно ученые, твердо уверенные в материальности нашего мира! И не мудрено. Ты всю сознательную жизнь настраиваешь свой синхрофазотрон или этот, как его… адронный коллайдер, ужас провидцев всего мира… А тут бах – сюрприз!
Исчадие ада – вот оно, на пороге твоего дома. Каменно-ледяной дождь еще пытались объяснить рациональными причинами – метеоритным дождем, например. Но как объяснить раскаленного, вселяющего необъяснимый ужас черта у тебя на пороге? Или окутанного мраком преисподней демона, падающего на тебя с неба?
Мне кажется, больше всего людей поразило не то, что ад и его обитатели появились в нашем мире. А то, что они теперь стали нашими соседями. И ты можешь увидеть посланника дьявола в любой момент, когда захочешь. Правда, к сожалению, у тебя большие шансы столкнуться со слугой сатаны, даже если ты этого не хочешь. Буквально за порогом. Именно поэтому так много желающих жить в городе – ты участвуешь в жеребьевке, зато по улицам не шастают черти-демопсы, готовые разорвать на куски любого, кто попадется им на пути.
Так и живем.
Последние метры пути я уже еле тащил ноги – и устал, и спешить было некуда. Сейчас лето, и еще час или два на улице будет достаточно светло, чтобы можно было безнаказанно гулять по городу.
Я прошел еще один квартал невзрачных трехэтажек, построенных больше пятидесяти лет назад, и свернул к своему дому. Когда еще такое можно себе представить? Я живу в пятиподъездной трехэтажке один! И могу переехать в любой момент в такую же квартиру. В моем распоряжении около сотни домов на выбор. Другое дело, что не все они так же удобно расположены. Для меня важны некоторые вещи, которые не понять тем, кто не побывал в моей шкуре.
Во-первых, мой дом рядом с заводом. После встречи с Ли мне не одолеть лишней пары-тройки километров. А общественный транспорт у нас не ходит уже десяток лет. Во-вторых, мне не хочется смотреть на рожи в городе. Нет, я не человеконенавистник, но вечно злые, раздраженные и настроенные против меня люди немного утомляют. Самое смешное, что горожане всё прекрасно понимают – не идиоты же они, в конце концов? Но человек так устроен, что не может нормально относиться к тому, кого выделили – не люди, а что-то недоступное их пониманию. Можно подумать, что я рвался на эту работу… Если это работа, конечно, а не Божье наказание… В-третьих, мне-то наплевать, а вот кое-кто очень переживает, что нас увидят вместе. А сохранить хоть что-то в тайне от соседей практически нереально. Поэтому у меня один сосед – демон, и он не ходит сплетничать со знакомыми. Единственное, что его интересует, – содержимое наших голов, и только в самом прямом смысле…
Моя квартира на втором этаже. Не знаю, почему в свое время я выбрал именно ее. Ничем особенным она от соседних не отличалась. Еще подростком мне хватило ума вселиться в «однушку»: убирать меньше, не говоря уже про то, что отапливать ее зимой – плевое дело. На кухне я сделал печку-буржуйку, а трубу вывел в отверстие вентиляции, так что не пришлось даже окна портить. Стекла в окна я, кстати, собирал по всему дому – не так много их уцелело после Первой и Второй Кары. В четырнадцать лет я был поразительно неловок и ничего не умел – помню, окна в кухне я вставил раза с седьмого, не меньше. С дядей Борей я познакомился уже позже. Правда, от этого знакомства в бытовом плане толку было чуть – кадровый военный, он и сам по гвоздю через раз попадал.
Зимой я закрываю единственную комнату и переезжаю на крохотную кухню. Просто выношу обеденный стол и на его место ставлю раскладушку. А ем на табуретке. Есть у меня такая – с сиденьем под большую задницу.
После Кары климат изменился. Летом температура не поднимается выше пятнадцати градусов, да и то по праздникам. Зато зимой не опускается ниже плюс пяти. В общем, большую часть года мы жили при плюс десяти-двенадцати градусах. Неисповедимы пути Господни, но что-то изменилось в воздухе, и овощи, не говоря уже о салатной травке, прекрасно росли и зимой и летом. Для растений вообще наступило раздолье – почти все время, если не шел дождь, то стоял туман или висела в воздухе влага, так что стоило выйти на улицу – куртка тут же начинала блестеть, как лакированная.
За водой для собственных нужд приходилось ездить к реке. Но это не такая уж большая проблема. Купаться я уже привык в холодной воде, прямо в реке. Для питья брал воду там же – все равно больше негде. Нашел несколько пластиковых канистр и приспособил детскую коляску, найденную в квартире на третьем этаже. Зимой было хуже: каждый «банный» день занимал кучу времени – натаскай воды, разведи огонь, чтобы ее нагреть – целого дня как не бывало. То же самое касалось стирок – каждая убивала очень много времени. Хорошо еще, что мне повезло в свое время первому наткнуться на маленький склад бытовой химии и запастись стиральным порошком и мылом – я забил коробками коридор соседней квартиры, так что хватает и мне, и дяде Боре, и еще некоторым моим знакомым в городе.
Лес давал дрова и мясо – зайчатину. Зайцев в лесу было столько, что их не составляло труда поймать даже такому неумелому охотнику, как я, – на простейшие петли-силки. Я делал их из медной проволоки. Научить меня этой нехитрой премудрости было некому, но как-то в лесу повезло наткнуться на чужую ловушку и подсмотреть, как она устроена. Так что с едой у меня проблем не было. Как и у любого, кто осмеливался заходить в лес. Вот только безнаказанно делать это во всем городе мог только я.
Поднявшись кое-как в квартиру, свалился на диван не раздеваясь. Все-таки демон высасывает из меня слишком много сил.
Когда проснулся, за окном уже почти стемнело. Я посмотрел на часы – девять вечера. Помню, что в августе в это время еще должно быть совсем светло. Но у нас все немного изменилось. Постоянная пелена облаков, висящая в небе, укорачивает день на несколько десятков минут.
Я встал и, не зажигая лампу, пошел в ванную умыться. Иногда мне кажется, что, если я проживу еще несколько лет, смогу видеть в темноте не хуже кошки. Жаль, что они тоже исчезли, как и остальные животные, – кто-то пошел на корм демопсам, а большинство погибло при каменной бомбардировке или стало жертвами неизвестных эпидемий, несколькими волнами выкосившими почти все живое на земле. То, о чем только мечтали военные садисты с большими звездами на погонах – генное оружие, – было послано нам с неба. Прошло всего два года, и на Земле не осталось никого, кроме людей, собак и зайцев. Правда, собаки того… Что-то с ними случилось. В общем, они ушли от людей в леса и одичали. Овчарок или ротвейлеров я еще могу понять, но встретить в лесу одичавшего пуделя – то еще удовольствие. Мозгов нет совсем, а злобы и свирепости хватит на свору бультерьеров.
Я умылся и переоделся в чистые джинсы и свитер – всегда перестирываю одежду после встречи с Ли. Сейчас еще и постель придется менять – завалился спать одетый.
Надел наплечную кобуру и сунул в него армейский пистолет «Грач». Мне он нравится за мощность и вместительный магазин. На пояс повесил ножны с подарком дяди Бори – ножом «Каратель», один вид которого способен ввести в ступор противника со слабыми нервами. Но я ношу его, как и пистолет, не для людей – с охотниками, которые ночами патрулируют улицы, я могу разобраться и без оружия. А вот договориться с одичавшей колли или обыкновенной дворнягой, сдуру забежавшей в город, вряд ли получится.
Пока я спал, пошел мелкий противный дождь – не дождь даже, а морось, пелена. Пришлось вернуться в квартиру и натянуть штормовку с капюшоном.
Уже совсем стемнело, и я пошел прямиком к центру города. Прятаться и идти в обход смысла не было – в это время все уже сидят по своим норам. Через несколько кварталов пошел медленнее. Чем еще плох дождь кроме мокрых ног и ощущения холода – шуршание капель скрывает шаги и вообще глушит все звуки. Так и демопса недолго встретить – все равно ничего не услышишь, пока не столкнешься нос к носу.
Я остановился на перекрестке. Справа в трех кварталах – моя вторая квартира. Ира наотрез отказалась встречаться со мной у меня дома. Сколько я ее не пытал, почему именно, она так и не призналась. В принципе, я все могу понять и не хочу доставлять девочке лишних проблем, у нее и так их хватает. В конце концов, сейчас не тысяча восемьсот двадцать пятый год[1] – и никто не требует от нее никаких жертв. Хотя убей, не пойму, чем ей может повредить, если все узнают, что она встречается со мной. Я иногда думаю, что она просто относится ко мне, как остальные жители города. Такие мысли я стараюсь гнать прочь. Если не верить тому, кого любишь, – зачем любить?
Мне показалось, что впереди я заметил движение, а может быть, услышал какой-то звук. Думаю, за годы общения с демоном Ли я тоже изменился, что твоя собака, – по крайней мере, у меня лучше, чем у среднего человека, и зрение, особенно в темноте, и слух.
Я повернулся и быстро нырнул в подъезд ближайшего дома – такой же трехэтажки, в какой жил сам. И вовремя. Зрение и слух меня не подвели. Не успел я подняться на второй этаж и выглянуть в окно на лестничной клетке, как из темноты выплыли две мешковатые фигуры. Они остановились на том же месте, где только что стоял я, посовещались о чем-то и пошли к дверям подъезда. Уверен, что заметить меня они не могли, поэтому, стараясь не шуметь, поднялся на третий этаж. Хорошо, что обул кроссовки с почти гладкой резиновой подошвой, а не армейские ботинки, в которых обычно хожу днем.
Пока не появились охотники, я сел прямо на бетон, прислонившись спиной к двери одной из квартир, и замер. Этот дом почти не пострадал, тем более над квартирами третьего этажа уцелел чердак. Но все же крышу явно пробило – я чувствовал сквозняк. Надеюсь, патруль тут долго не пробудет, только простуды мне не хватало…
Внизу послышался шум шагов и шорох одежды. Пришли защитнички. Опора и надежда… Хотя, конечно, глупо отрицать, охотники – чей-то шанс остаться в живых. За это их терпят. И неплохо кормят…
– …если бы! – раздалось снизу.
– А что, не так? – забасил второй голос.
Этого я узнал сразу. Юрка Ломтев, тот еще чудак на букву «м»…
– Или не мы этих долбо…в спасаем? – продолжал напирать Ломоть.
– И когда мы последнего спасли? – хмыкнул его собеседник, и я узнал и его – Васька Акулов. Наверное, единственный охотник, относящийся ко мне непредвзято. Даже скорее доброжелательно. А может, он вообще единственный человек в городе, который так ко мне относится… Хотя что это я на себя наговариваю? Есть люди, которые нужны мне и которым нужен я. Пусть их немного, зато на каждого можно положиться.
– Когда?! – азартно начал было Ломоть и, запнувшись, заткнулся.
– Вот то-то, – усмехнулся Акула и щелкнул зажигалкой.
Через несколько секунд я почувствовал запах табачного дыма. Хорошие сигареты наши охотники курят, чего уж там…
Вообще они были правы, толку от них в последнее время было чуть. Охотниками их называли не оттого, что они добывали зайцев для населения города, совсем нет. Этим делом у нас каждый занимался сам. Как говорится, спасение утопающих – дело рук самих утопающих. Какие-то продукты распределялись между всеми, и их никогда не хватало. Хочешь есть досыта – иди в лес или занимайся огородничеством, если сумеешь достать клочок земли. Но в городе почти вся земля принадлежала якобы мэрии, а на деле получалось так, что простой горожанин не имел ничего. Вроде и выход есть – иди вон в лес, расчисти себе клочок и вперед. Но мало кто решится подставить горло под зубы собак или того хуже – демопсов ради мешка картошки. Вот и получается, что все жители города зависят от мэра и его приспешников – тех, кто распределяет продукты.
А если кто-то не доволен, то может обосновать свою точку зрения мэру лично или сразу пяти десяткам крепких вооруженных мужиков.
В общем-то у охотников достойное и благородное дело – сделать так, чтобы на обед к демону попадало как можно меньше горожан. А где взять еду для демона, если это не житель города? Правильно! Поймать негорожанина. Раньше с этим все было в порядке, да и сейчас еще время от времени попадаются. Выжившие из соседних деревень и городков тянутся в райцентр. Кто по старой памяти, кто слышал рассказы случайно забредших к ним охотников или просто лихих людей. В общем, идут к нам люди, идут. Но почти никто не доходит. Если тебя поймали в лесу, до города – ты автоматически становишься жертвой. Безо всякого жребия. Большинство жителей города посчитали такой расклад как нельзя более справедливым.
Нужно отдать должное и человеколюбию и гуманизму моих нынешних земляков. Если пришелец минует кордоны охотников и явится в течение светового дня зарегистрироваться в мэрию, то его внесут в список горожан и он получит равные со всеми права. Вот только объявления об этом правиле нигде не висят. Правда, находятся сердобольные идиоты, которые могут подсказать. Но таких очень немного. А еще меньше пришельцев, дошедших до города.
Мы с матерью в свое время не дошли – нас поймали охотники Леший и Хромой Винт километрах в пяти от города. Помню, мы даже обрадовались. Конечно, нам несказанно повезло не нарваться на демопсов – в то время собак в лесах еще столько не было. Сначала демону скормили мать, следом пошел я…
Но что-то я отвлекся. Факт остается фактом – последний раз охотники поймали гостя, как они их называли, три месяца назад. А Ломоть оказался настолько туп, что потребовал при большом количестве «простых» горожан увеличения продуктового пайка для охотников. Что, конечно, вызвало недовольство. Правда, глухое и на кухнях. Но нашему мэру и такого не надо. Это дело он четко сечет. Ломоть этого еще не понимает, но, скорее всего, он уже не жилец на этом свете – не в эту среду, так через две-три его имя вытащит глава нашего городского избиркома Анька Семенова, она же любовница мэра. Ну да это не мое дело. Хотя, надо признать, когда я поведу Ломтя к Ли, у меня совесть даже не шелохнется.
И, похоже, это понимали все, кроме самого Ломтя. Тот же Акула никогда не позволил бы себе разговаривать в таком тоне с самым жестоким из подручных главы нашего города. Правда, и самым тупым.
– Да, ладно, чо ты гонишь, – нашелся наконец Ломоть и перевел разговор немного в другую сторону. – Надо бы нашего ханурика прижать… А? Ты как думаешь?
Я услышал, как Акула глубоко затянулся и только после паузы ответил:
– Если ты ничего не перепутал.
– Да что я перепутал?! – возмутился Ломоть. – Говорю же, лазит тут кто-то! В прошлое дежурство я его чуть не прижал за хвост… Здесь он где-то.
– Ты его видел? – лениво отозвался Акула.
– Не видел, а слышал! Ну и вроде мелькнуло что-то, – приврал Ломоть.
– Так это собака, наверное, была.
– Какая собака? Кто-то упал и вскрикнул. Я чуть только и не успел…
– Так, может, Палач? – хохотнул Акула.
– Скажешь тоже… Чего ему по ночам лазить? Он и днем куда хочешь сходит, курва… Не то что мы… Говорю тебе, это гость тут прячется…
– Ладно, гость так гость, – легко согласился Акула, и я услышал легкий щелчок. Наверное, Акула отправил окурок в темноту подъездной двери.
Потом внизу завозились, и Акула сказал:
– Пошли, что ли? А то на постах вовремя не отметимся, сдаст кто…
– Пошли.
Я подождал еще несколько минут, давая им отойти подальше. К этому времени дождь пошел еще сильнее, а на улице совсем стемнело – как чернила разлили, даже я уже плохо видел. Ломоть скотина… У Иры неделю назад коленка была поцарапана и сейчас еще не зажила. Она тогда отшутилась, что ерунда, мол. Получается, это она упала, когда я опоздал… Нужно сегодня отвести их подальше, а то нарвутся еще на нее. Они и так тут подзадержались против обычного графика…
Я вышел из подъезда и припустил по улице в сторону своей второй квартиры. Видел я теперь только общие очертания предметов, да и то очень плохо. Так что на охотников я чуть не наскочил, и немудрено – их маршрут и заставы, которые они должны обойти, я знал не хуже, чем они сами.
До поста, где дежурит еще один охотник, – декоративной вышки на территории бывшей пожарной части, которую приспособили для настоящего дела, им идти еще с километр. Нужно их немного ускорить.
Я свернул направо и побежал в обход, чтобы оказаться впереди дозора. Подождал несколько минут, прикидывая, как близко они уже могли подойти за это время, а потом ладонями пошлепал по мокрому асфальту, имитируя шаги, – к сожалению, мягкая подошва моих кроссовок для этого не подойдет. Шлепая, я все время уменьшал звук, так что казалось, что человек убегает в противоположную от патруля сторону.
Обманывать нехорошо, но что делать? Они могут случайно наткнуться на Иру. Или она на них. А это нам совсем ни к чему.
Мой план сработал. Сначала я, как ни странно, услышал шумное сопение патрульных, а потом тяжелые шаги армейских берцев по асфальту. Очень удобно иметь слух и зрение лучше, чем у твоих противников. Я побежал вперед, как только увидел силуэты охотников, приближающихся ко мне из темноты.
Отбежав на несколько десятков метров, я еще раз пошлепал ладонями, на этот раз потише. Потом, уже не дожидаясь их приближения, пробежал еще немного вперед и остановился, спрятавшись за угол дома. Подобрав с бетонной отмостки два камня, запустил их один за другим в темноту, в сторону пожарной части. Один глухо прошил листву дерева, второй ударился в стену дома или об асфальт, чего я и добивался. Непонятные звуки – это как раз то, что обожают наши доблестные охотники.
Теперь они снизят скорость и будут красться до самой пожарки, не мешая нормальным людям заниматься своими делами. Я сложил правую ладонь трубкой и посмотрел на часы. Глаза так привыкли к темноте, что флуоресцентный свет резанул по глазам. Ого! Уже одиннадцатый час. Мне пора. Адью, парни, дальше без меня!
Я не стал дожидаться, пока охотники пройдут мимо, просто опять обежал их по параллельной улице и вышел в нужный мне район позади них. Времени в обрез, нужно спешить. Я опять пошел в сторону мэрии и остановился, не доходя до площади. Почти все жители города теперь жили в центре. Если немного отвлечься и вообразить, что красноватый свет керосиновых ламп в окнах – это нормально, то в центре город выглядел почти как настоящий. Правда, уже десять лет я как-то не очень хорошо отношусь к сочетанию черного и красного… И чем дальше, тем хуже.
Горожане быстро сообразили, что центральное отопление – это не только удобно, но и экономно. Вместо того чтобы разбрестись по всему городу и выживать кто во что горазд, запустили старенькую котельную и подключили несколько домов. Ни газа, ни угля не было, конечно, но мы еще с советских времен ждем войны, и котлы прекрасно работают на дровах. Так и получилось, что двадцать тысяч человек уместились всего в сотне домов вокруг площади. Правда, три десятка домов отапливались сами по себе. Но все равно это намного проще и рациональнее, чем отапливать одну мою квартиру – у меня постоянно были холодные стены, пол и потолок.
Во всем этом был еще один большой плюс для мэра – проще контролировать население, собранное в сотне домов, чем разбросанное по всему городу. Опять же, забота о горожанах. Централизованная заготовка дров. Вы меня выбрали – я о вас забочусь.
Ладно, слава богу, меня это не касается. Хотя мэр не раз предлагал мне квартиру в лучшем – первом от котельной – доме. Отдельную, что у нас в городе непозволительная роскошь. Но – как-нибудь обойдусь.
Я остановился под козырьком подъезда нежилого дома. Вдруг по коже побежали мурашки и захотелось нестись куда-нибудь сломя голову. Только усилием воли я заставил себя остаться на месте. Где-то далеко, в лесу, километрах в трех, не меньше, раздался знакомый вой, от которого сердце забухало еще сильнее. Демопсы чувствительнее нас. Я выглянул из-под козырька и посмотрел вверх. Мимо, на высоте метров двадцати пронесся, закрыв полнеба, крылатый сгусток мрака с четырьмя светящимися красными раскаленными углями – глазами и кончиками рогов, обдав меня волной паники и ужаса. Хорошо, что это длилось всего секунду.
Впереди, в домах на площади, разом заорали в голос несколько десятков детей, завизжали, не выдержав напряжения, женщины. Отвечая им, в той стороне, куда унеслась тень, завыли демопсы – в пять, а то и больше голосов. Иногда становится интересно: куда он летает? Охотится на демопсов и собак? Иногда мне кажется, что ему просто нравится летать.
Я вытер со лба холодный пот, перемешанный с дождевой водой. Иногда понимаешь, что постоянная прохлада на улице – не так уж и плохо… Блин, футболка опять вся мокрая, хоть выжимай. И это я, успевший привыкнуть к этому ужасу. Что же чувствует обычный человек?
В окнах одна за другой гасли лампы. Забьются под одеяла и будут дрожать поодиночке или парами, не в силах сказать ни слова и стесняясь поделиться своим страхом даже с самыми близкими людьми. Мы чуть не расстались с Ирой, когда я по глупости спросил, что она чувствует, когда демон рядом. Почему-то говорить об этом люди не хотят.
Скоро опять все стихло, только свет остался гореть всего в нескольких окнах по всему городу. Чуть слышно скрипнула дверь в подъезде дома напротив. Легкая тень, еле видная даже мне, скользнула, как привидение.
Я поспешил, чтобы идти чуть впереди ночного странника. Опережая на несколько шагов, постоянно контролируя пространство перед собой и по бокам. Потом взгляд назад – убедиться, что неясная фигура никуда не делась и с ней ничего не случилось. Шуршит дождь, ничего не слышно – можно идти чуть ли не вплотную. Хорошо, что она не может меня видеть и слышать. Если бы она знала, что я каждый раз встречаю ее и провожаю, она закатила бы истерику. Почему-то Ира считает, что это только ее дело. Ну и пусть. Мне согласиться с ней несложно, а ей приятно.
Если бы охранники знали, что с ними будет, встреть они ее сейчас случайно, – сами провожали бы девушку до дверей моей второй квартиры. Или они думают, что я позволю им схватить ее и сделать жертвой за нарушение комендантского часа? Угу.
Так, мы уже подходим. Я срываюсь с места и бегу вперед. Одним махом поднимаюсь на третий этаж и открываю металлическую дверь. У меня все смазано – и замок, и петли, так что нигде ничего не скрипнуло.
Теперь нужно все делать быстро: зажечь лампу, сбросить мокрые кроссовки и куртку и сесть в кресло у окна. В квартире тепло – я топил вчера и зашел еще раз подбросить дров, перед тем как идти за жертвой. Тут все сложнее с отоплением. Во-первых, мне приходится постоянно иметь запас абсолютно сухих дров, чтобы горели почти без дыма. Во-вторых, я все равно вывел трубу не на улицу, а на чердак, чтобы снаружи не было видно даже теплового марева над вентиляционной трубой.
Кажется, только начал спокойно дышать, как чуть слышно щелкнул замок. Сердце опять заколотило о ребра, а спина покрылась испариной. Мама дорогая, перестану я когда-нибудь волноваться, когда она рядом со мной?
В коридоре раздался легкий шорох, потом два чуть слышных шага – и Ира, моя любимая девочка, моя жизнь и надежда, единственное, что держит меня сейчас в этом проклятом городе, появилась в дверном проеме. Она обвела взглядом комнату, ни разу не посмотрев на меня. Каждый раз, когда она приходит, у нее такой вид, как будто она попала сюда впервые.
– Привет, – у меня от волнения сел голос, перехватило дыхание, и последние буквы я с трудом выдавил из себя.
Она молча кивнула и наконец посмотрела мне в глаза. Всего на мгновение, тут же отвернув голову чуть в сторону.
Я чувствую, как спина немеет, руки покрываются «гусиной кожей», а волосы шевелятся, словно наэлектризованные.
Кажется, никогда не смогу понять, почему она так на меня действует. Нет, она красива, стройна и все такое… Прекрасная фигура, может быть, чуть худощава… Тонкое лицо в обрамлении густых, прямых и тяжелых темно-русых волос. Высокий чистый лоб, короткий маленький нос и полные чувственные губы. И глаза. Огромные, оттененные густыми ресницами – нереально яркого зеленого цвета. Из-за глаз ее избегают городские парни. И их несложно понять: стоит встретить Иру на улице, рядом с кусочком земли, затянутой зеленой «ряской». Когда увидел Иру в первый раз после почти десятилетнего перерыва (о нашей первой встрече расскажу чуть позже), я в буквальном смысле чуть не хлопнулся в обморок. Мы столкнулись на окраине города. Не знаю, как она забрела в это довольно опасное место, – может, задумалась и это получилось случайно. Но что-то мне подсказывает, что она решила поискать встречи с демопсом: обычно все происходит быстро и, наверное, почти не больно, в конце концов, боль мы чувствуем мозгом, а любимый прием демопса – откусить за раз полчерепа. Нет головы – не чувствуешь боли… Надеюсь все же, что она действительно заблудилась в тот день…
А от первой нашей встречи у нее на скуле остался легкий шрам. Я даже не помню ее ребенком. Не знаю, как так получилось. Или она настолько изменилась за это время? Или цвет глаз меняется, когда человек взрослеет? Так вот, эту историю она сама рассказала мне полгода назад.
Случилось это так. Когда нас с матерью поймали охотники, мы ничего, конечно, толком не поняли и уж точно не знали, что нас, как скот, отправят на съедение демону. Меня и маму разлучили сразу же, как только привели в город. Ее посадили в ту же тюрьму, что используют сейчас, – пятитонный контейнер, стоящий в одном из дворов и используемый прежним владельцем в качестве гаража. А меня закрыли в одной из квартир на первом этаже, с решетками на окнах.
Мне тогда было четырнадцать, и, верно, у меня что-то не в порядке было с головой от постоянного голода. Да еще мне здорово досталось от охотников: я сопротивлялся и пытался вырваться, после того как маме заломили за спину руки. В общем, я сделал жуткую глупость – вылез в форточку из квартиры днем, чуть ли не у всех на виду. В то время я был неимоверно худ, что не учли мои тюремщики. И мне удалось протиснуться между прутьями решетки. После того как вылез, умудрился сделать вторую глупость – побежал к контейнеру выпускать маму. Я же не знал, что накануне она под страхом моей смерти отправилась по дороге в сторону завода. К тому времени – не знаю, каким образом, верно, опытным путем – горожане выяснили, что если отправить на завод живого человека, то демон не будет терроризировать город всю следующую неделю.
Но я-то этого не знал, а если бы и знал, то все равно, наверное, побежал бы к контейнеру. А куда мне еще было деваться? Прямиком к демону? Или обратно в лес, который тогда произвел на меня неизгладимое впечатление, и оно было далеко не приятным – мы чудом отбились от семейной пары одичавших ротвейлеров и чуть не попали прямиком в пасть демопсу, который совершенно случайно отвлекся на других собак, не вовремя начавших на нас охоту.
В общем, я беспрепятственно добежал до площади, и, пока взрослые очухались, за мной погнались дети. Все они были младше меня. Но они питались намного лучше, и каждый по отдельности был сильнее, не говоря уже о том, что их было человек десять, не меньше. Единственное, что я мог сделать, – убежать. Я и побежал. А они погнались за мной, радуясь новой забаве. Уже тогда дети знали, что человеческая жизнь ничего не стоит. Я это сразу понял, как только увидел их довольные рожи. Так что будьте уверены – бежал я изо всех сил. Но мне и тут не повезло: эти мелкие изверги загнали меня в тупик между высоким бетонным забором и старой трансформаторной подстанцией. И принялись забрасывать камнями. Просто так сдаваться я не собирался, и мне удалось несколько раз отправить в моих обидчиков их же камни. Попал я всего один раз и, помнится, успел обрадоваться истошному крику и брызнувшей крови. Потом мне прилетел ответный камень в голову, и я потерял сознание.
Если бы не подоспевшие охотники, меня наверняка забили бы до смерти. Вот такой парадокс: получается, что я обязан жизнью кому-то из охотников. Тех, кого я люто ненавижу до сих пор за то, что моя мать мертва.
Так вот, тем волчонком, в кого я попал, оказалась Ира. Не знаю почему, но в то время я точно никак ее не выделил из толпы ребятишек.
И вот она стоит в дверях комнаты и трогает тонким пальцем маленький шрам на скуле – говорит, эта привычка у нее осталась с того времени. Я не знаю, может быть, и так. По-настоящему я знаю ее всего полтора года. Хотя что это я? Я по-прежнему совсем ее не знаю…
– Будешь есть? – спрашиваю осторожно, как будто боюсь спугнуть.
Она опять смотрит на меня, а кажется – мимо. Не дожидаясь ее ответа (губы чуть дрогнули), я встаю и иду на кухню. Проходя мимо, не могу удержаться и втягиваю носом воздух. Она пахнет елью, запах которой постоянно висит в воздухе, и мятой – наверное, почистила зубы перед тем, как идти ко мне.
Горожане всегда хотят есть. Не все, но большинство. У меня уже все приготовлено. Еще днем я сервировал поднос и сунул его в холодильник. Он, конечно, не работает, электричество-то пропало еще после Первой Кары. Я делаю это, чтобы запах не заполнил всю квартиру, и кто-нибудь не учуял его с улицы. Когда дело касается Иры, я боюсь даже собственной тени.
Я взял поднос, отнес его в комнату и поставил на журнальный столик возле тахты. Взглядом приглашаю Иру подойти. Она секунду колеблется, потом ее тень падает со стены в коридор, за дверь. Ира проходит в комнату и садится в соседнее с моим кресло. Я вскакиваю и бросаюсь на кухню – забыл принести вино.
Вернувшись, вытаскиваю из серванта два бокала и разливаю терпкую, черную в свете керосинки жидкость. Подаю один фужер Ире. Она берет его тонкой белой рукой и, не дожидаясь меня, делает глоток. Отставляет вино в сторону и принимается за нехитрую закуску. На подносе – копченая зайчатина, порезанные помидоры и несколько листов салата. Я мог бы предложить и больше, но тогда она откажется есть. Ира знает, что зайцев я ловлю сам, а овощи вымениваю на то же мясо у одной женщины, живущей на противоположной от меня стороне площади.
Ира берет лист салата, и он сочно хрустит на ее ровных белых зубах. Потом она берет кусок мяса и отрывает тонкие бело-коричневые полоски и отправляет их в рот. Я вижу, что она сдерживается, а не то уже жмурилась бы от удовольствия. Видно, дела в городе совсем плохи, если и она голодна. Ее отец пусть и мелкая сошка в руководстве города – он занимается заготовкой дров и с его мнением мало кто считается – но все же его семья должна получать продуктов если не в изобилии то, по крайней мере, в достатке.
Чтобы не смущать ее, я тоже беру в руку кусочек мяса и жую. Пусть поест, если голодна. Я больше налегаю на вино – так мне легче контролировать свои эмоции. Звучит немного дико, но так оно и есть. Алкоголь немного расслабляет меня, и я могу увидеть Иру как обычную, пусть и очень красивую девушку, а не как прекрасную статую у меня в квартире. Или того хуже – картину гениального художника, к которой нельзя прикоснуться из боязни испортить…
После первого бокала (из своего она едва отпила) наливаю себе второй и откидываюсь в кресле:
– Как у вас дела?
Она мгновение смотрит прямо мне в глаза, потом опускает голову и начинает облизывать один за другим тонкие розовые пальцы на правой руке, которой держала мясо. Я перегибаюсь в кресле и беру с подоконника стопку салфеток, которую всегда забываю положить на стол. Она никогда не напоминает. Сейчас, не глядя на меня, благодарит кивком и вытирает пальцы бумагой. Берет бокал с вином, делает большой глоток и только потом говорит:
– Нормально.
У нее красивый грудной голос, с той чуть заметной хрипотцой, что бывает у чувственных женщин.
Звук ее голоса, который я услышал впервые за несколько дней, опять закручивает и отпускает пружинку завода моего сердца, и оно устремляется вскачь, заставляя меня задыхаться. Но я не мальчик и уже привык справляться с собой. Я несколько раз глубоко и медленно вдыхаю-выдыхаю, стараясь, чтобы это не было заметно для нее. Впрочем, она уже взяла второй кусок зайчатины и, наклонившись над столиком, выбирает себе кусок помидора. У меня в голове вдруг словно щелкает фотоаппарат, и я знаю, что это мгновение, как кадр, останется теперь в моей памяти навсегда.
Я вижу перед собой черный провал двери в коридор и на его фоне – освещенную чуть розовым, теплым светом керосиновой лампы девушку в профиль, которая сводит меня с ума. От вина и тепла она уже раскраснелась, и обычно бледное лицо чуть расцветилось легким румянцем на высоких скулах. Это необыкновенно ей идет – кажется, что она светится изнутри.
Она центр композиции. Слева и справа ее оттеняют теряющиеся в свете лампы, стоящей на столе, сервант и тахта. Перед ней между ее креслом и тахтой – столик с едой и бутылкой вина. Мебель и вся комната уходят в темноту, становясь продолжением ночи, и служат только для того, чтобы подчеркнуть центр моего мира.
Она выпрямляется, и я моргаю, возвращаясь к реальности.
– Что у вас с продуктами? – спрашиваю я и тут же прикусываю себе язык. Как бы она не подумала, что это намек на ее аппетит, когда она приходит ко мне.
Но, слава богу, она ничего не замечает или не обращает внимания на мои слова.
– Нормально, – повторяет она свое любимое слово и добавляет: – По муке опять норму срезали. И крупы в этом месяце почти не дали.
Я молча киваю. Муку мелют в городе. Но зерно нужно принести с тока пригородного хозяйства в трех километрах от города. А это уже риск. Охотники, которые не только хорошо вооружены, но и почти все имеют какой-никакой, а опыт или в армии, или вообще в горячих точках, дошли бы туда и обратно почти без риска. Ну, разве что демопес какой дурной забрел бы случайно. Но это вряд ли – само присутствие демона Ли заставляет держаться их на почтительном расстоянии от города.
Главную опасность представляют собаки. Для пары вооруженных до зубов охотников они почти не представляют угрозы, а вот для транспортников, занимающихся доставкой продовольствия в город – очень даже. Собаки отлично чувствуют неумех. В прошлом месяце загрызли совсем молодого парня – Витьку Хромого. Его успели отбить, но спасти в наших условиях было нереально – кое-как его дотянули в коме до четверга, и я, чувствуя себя последней скотиной, отвез его на тележке на завод. Правда, с совестью я договорился быстро – уж лучше отвести человека без сознания и без половины лица, чем абсолютно нормального и здорового, пусть и наколотого наркотиками чуть ли не до потери ориентации в пространстве.
Витька хоть и был живой, но Ли показал мне, что мы схалтурили, – заставил поднять его на ноги и оторвал ему голову, пока я держал его на весу, поддерживая подмышки. И не так, как обычно – одним взмахом руки. Нет, в тот раз он сначала воткнул ему в шею перед моим лицом свои стальные пятисантиметровые ножи-когти, так что кровь из порванной артерии брызнула мне на лицо. И только потом сорвал с обмякшего уже тела голову.
Тогда я оказался от него так близко, что проспал сутки, – как есть упал на кровать и потом проснулся в бордово-черной корке чужой крови. Тогда я закрыл глаза, чтобы случайно не увидеть свое отражение в зеркалах в шкафу и в прихожей, на ощупь взял чистое белье и одежду и выскочил из квартиры. Потом, наверное, около часа лежал в одежде в холодной воде реки, пока не решился снять с себя все. Вернувшись домой, я прямо из горла, «винтом», засосал бутылку водки и отрубился еще на сутки. В первый раз за полтора года пропустив свидание.
Пока я вспоминаю, Ира уже наелась и откинулась в кресле с бокалом вина. Я жду, когда она допьет. А она не спешит. Маленькими глотками, медленно. Пьет мое нетерпение как кровь, по капле.
Каждый раз, когда мы вместе, я задумываюсь: знает она, догадывается, как действует на меня само ее присутствие? Говорят, что женщины чувствуют такие вещи. Но я сомневаюсь. Мне кажется, будь это правдой, она бы уже не выдержала и превратила меня в раба – человек не сможет знать, что кто-то полностью в его власти, и не воспользоваться этим. Мне все равно, на самом деле. Более того, несколько раз я сам пытался объяснить и рассказать ей все. Но мои признания или проходят мимо нее, или она их не слышит. Иногда я даже начинаю сомневаться в ее чувствах ко мне…
Вру, конечно… Я сомневаюсь каждую минуту, пока она не со мной. И всю неделю накручиваю себя, что все пропало, мир больше никогда не будет таким, как я привык его видеть, – без нее мне ничего не надо… И успокаиваюсь, только когда она неслышной, почти невесомой тенью выскальзывает из своего подъезда…
Умом я понимаю, что не прав. Ведь она приходит ко мне? То, что стесняется, я могу понять. Не считая того, что я Палач в глазах всего города, у нас разница в возрасте восемь лет. Я думаю, что для восемнадцатилетней девушки это слишком много. Хотя что я в этом понимаю?
Наконец она отставляет бокал и смотрит одно мгновение на меня, а потом переводит глаза на бутылку. Но я уже не могу ждать…
Я встаю, стараясь двигаться медленно, чтобы не показать свое нетерпение. Обхожу ее кресло сзади и опускаю руки ей на плечи. Она напряженно выпрямляется, но я уже не могу остановиться – наклоняюсь ниже и чувствую под ладонями ее маленькие груди. Она вздрагивает, а я спускаюсь еще ниже и поднимаю край ее тонкого свитера, обжигая ладони о плоский напряженный живот…
Она толчком выдыхает воздух, и я слышу не то стон, не то хрип. Все, я уже не могу контролировать себя – захожу сбоку, подхватываю почти невесомое тело на руки и несу ее на тахту.
Дальше у меня все расплывается, сливается в один поток обожания, потери себя и обладания ею… Иногда я выныриваю из этого водоворота и вижу себя, резкими толчками входящего в ее почти неподвижное тело, – словно картинка со стороны. Не знаю, что она сейчас чувствует, да и не могу: само осознание сбывшейся мечты опять сводит меня с ума, и воронка желания раскручивается с новой силой. И опять ныряю, и волна накрывает меня с головой – кажется, что я глохну и слепну, оставаясь только нестерпимо яркими вспышками под веками.
Не знаю, сколько это длится, – несколько минут или вечность. Да и какая мне разница?
Потом курю, прислонившись спиной к ковру на стене. Я сижу на тахте в ногах у Иры и выпускаю дым вверх, к потолку. Мне не хочется курить, но как еще я могу беспрепятственно любоваться ею, чтобы это не так бросалось в глаза?
Она закрыла глаза и закинула руки за голову. Ира тяжело дышит, и ее живот, покрытый внизу пушком, ходит вверх-вниз, натягивая кожу на ребрах. Вся она – небрежно разметавшиеся по подушке волосы, отрешенное прекрасное лицо, маленькие груди с твердыми темными сосками, плоский живот с бугорком лобка в тонких волосках, узкие бедра и длинные ноги с маленькими аккуратными ступнями и розовыми пятками – так красива, что у меня в голове что-то опять мутится, я забываю о том, что курю, и немного прихожу в себя, когда пепел отваливается с зажатой во рту сигареты и обжигает мне грудь.
Я наклоняюсь и тыкаю, не глядя, окурок куда-то в поднос, не в силах отвести взгляд. И опять наваливаюсь на нее – и падаю, несусь сломя голову во взрывающуюся темноту…
Потом мы лежим рядом. Я немного прихожу в себя. Больше ничего не будет – тут у Иры какие-то свои дурацкие правила, но я и не настаиваю. И так выжат как лимон – больше эмоционально, чем физически. Мне кажется, что, если сделать это еще раз, я просто сойду с ума или умру.
Мы лежим на спинах, и теперь оба курим одну сигарету. Я с краю и время от времени стряхиваю пепел на поднос. Затягиваюсь и передаю ей. Через несколько секунд она вернет сигарету мне. И так по кругу, пока не докурим до фильтра. Потом я подкурю вторую.
Обычно после этого она молча встает и начинает одеваться. Я, пока мы курим и когда она одевается, стараюсь не смотреть на нее – боюсь не выдержать.
Но сегодня, подкурив вторую сигарету и отдав ей, я облокачиваюсь на локоть и смотрю Ире в лицо. Она удивленно переводит взгляд с потолка на меня.
– Давай уйдем отсюда? – неожиданно даже для себя предлагаю я.
– Куда? – удивленно спрашивает она. Нарушение привычного ритуала свидания сбивает ее с толку, и она еще не знает, как реагировать. Переспрашивает второй раз: – Куда?
– Да куда угодно, – отвечаю, опять откидываясь на подушки. Я переоценил свои силы. Даже глядя ей в лицо, боковым зрением вижу ее обнаженное тело и боюсь не выдержать и сорваться. А сейчас, когда сказал наконец то, что давно собирался, нужно довести дело до конца.
– Не понимаю, о чем ты говоришь, – медленно говорит она и протягивает мне сигарету.
– Совсем уйдем отсюда, – поясняю я спокойно. – Из города. Куда-нибудь далеко. Вдвоем. Ты и я.
– Куда уйдем? – не понимает она. – Отсюда некуда идти…
– Если ты согласишься, я найду нам дом.
Она сама забирает у меня сигарету и глубоко затягивается. Потом отдает окурок обратно и отрицательно мотает головой:
– Мне некуда идти.
Она выделяет «мне», и я чувствую, как сжимается сердце. Ира спокойно поправляет волосы, убирая случайную прядь с лица, и поясняет:
– На юг, в сторону Екатеринбурга, не пройти из-за собак и демопсов. На север мимо завода мне вообще не пройти, или ты забыл?
– Демон не все время сидит на месте. Сегодня я видел – он улетел. Его не будет несколько дней, и можно спокойно уйти.
Она опять мотает головой:
– Дальше Лисинск, там свой демон.
– Ну и что? Я договорюсь и с ним, я уверен…
– Ты – да. А я не только с ним не договорюсь, но и с местными… Ты, кстати, тоже.
– Почему? У них может не быть своего посредника?
– Это вряд ли, – спокойно возражает Ира. – С севера к нам никто не приходит.
Это верно. Беглецы идут только с юга. От нас до Екатеринбурга добрых пятьсот километров на юго-запад. Вообще не представляю, как туда дойти. На север, в другую сторону – Лисинск, еще один районный центр. С юга, из сел и городков продолжают идти люди. С севера – никогда. Значит, там свой демон, с которым договорились. На юге наверняка тоже есть, а в крупных городах и не по одному – но где-то дальше, так что сфера их влияния не доходит до нашего города. К тому же демон Ли летает только на юг. Хотя… Мы сами на юге от завода, так что просто можем не видеть, как он направляется в сторону Лисинска…
Но она права – идти в зону, где пересекаются территории двух демонов, просто самоубийство.
С востока и запада к нам не подобраться: река и скалистый кряж надежно охраняют город, оставляя всего две дороги для входа и выхода.
– Пойдем на юг, – упрямо говорю я. – От собак можно отбиться, демопсы меня не тронут… И тебя не тронут, если ты будешь со мной.
– И что мы там будем делать? – спрашивает она. – Где жить?
– Найдем дом, – торопливо говорю я, слыша в ее голосе нотку интереса. – Живут же там люди. А уж со мной ты точно не пропадешь… Я ради тебя в лепешку разобьюсь, ты же знаешь…
Но уже вижу, что все напрасно. Она опять теряет интерес к разговору и равнодушно говорит:
– Да нет, ерунда все это… Какой дом? Зачем? Если бы там можно было жить, люди бы к нам не бежали, верно?
– Но они не такие, как… – Я прикусываю язык.
– Как ты? Так и я не такая… Ладно, все. Мне пора.
– Подожди. – Я хватаю ее за руку. – А вдруг выберут тебя?
Ира смотрит мне в глаза. Второй или третий раз за вечер. Она спокойна. Кажется, даже улыбается.
– Если выберут, отведешь меня к своему другу, – говорит она и высвобождает руку. – Я такая же, как все… Не забывай об этом.
Ира встает с тахты, демонстративно не касаясь меня, и начинает одеваться. Я так взволнован разговором, что несколько секунд позволяю себе смотреть на нее. Потом откидываюсь на подушку и на ощупь лезу за сигаретой – она не разрешает мне провожать ее.
Слышу характерные, знакомые наизусть звуки. Вот она натягивает джинсы и уходит в коридор… Шорох волос о расческу… Свист нейлона о нейлон – она надевает куртку. Тихо щелкает собачка замка – Ира оставляет меня одного. Она никогда не прощается.
Я вскакиваю и торопливо натягиваю на себя одежду. Задуть лампу, выскочить на лестничную площадку и запереть дверь на ключ – дело одной минуты. Вот я уже несусь по улице, таращась в темноту. Глаза постепенно привыкают, бегу я быстро и очень скоро нагоняю Иру – вижу ее силуэт, смазанный дождем. Не приближаясь, чтобы она не услышала меня, провожаю до дома, убедившись, что она благополучно исчезает в дверях своего подъезда.
После этого разворачиваюсь и медленно плетусь домой. Сегодня хоть что-то сдвинулось с мертвой точки. «В следующий раз я опять заговорю с ней», – даю себе клятву и откидываю капюшон куртки с головы. Мне жарко, я задыхаюсь.
Она сама установила мне дни свиданий. Четверг и пятница. Не знаю, почему именно эти дни. Да это и не важно. Главное, что их два. Всего два.
Вот и все. Первый на этой неделе час с небольшим, ради которых я живу, прошел. Впереди еще одна встреча – завтра, а потом опять длинная пустая неделя, заполненная не нужной мне суетой. Дожить до четверга. Увидеть Ли и Иру. Потом еще одна такая же короткая встреча. И опять умереть, впасть в ступор на пять дней – ждать четверга.