Глава 2. Пасео дель Рей
«Сан Исидро». Полиция привезла нас к длинному двухэтажному зданию с чёрными железными воротами. Внутри был мощёный плитами двор, окружённый зданиями, точней, то был патио – двор внутри дома. Справа от входа мерцали огоньками автоматы, в которых можно было купить сигареты, кофе и кока-колу. Слева ярко светилось окно вахты. Служитель в белом халате записал наши данные в свои формуляры и велел сдать наши сумку и рюкзак в консигну – камеру хранения.
Отделавшись от нас, полицейские уже вполне дружелюбно попрощались с нами за руку и ушли, тщательно прикрыв за собой железную дверь.
Служитель угостил нас горячим молоком и сладким печеньем. С удовольствием закусывая, как у стойки бара, возле окна вахты, мы слышали доносившиеся с улицы голоса ещё не уехавших полицейских – они, очевидно, перекуривали – и мелодическое журчание полицейских раций, впоследствии ставшее для нас столь хорошо известным и родным.
Когда мы поели, дежурный взял фонарик и повёл нас через двор в здание. Мы поднялись на второй этаж. Вдоль коридора, освещённого тусклыми ночными лампочками, тянулся ряд дверей. Двери эти не имели замков, в них были застеклённые окошечки; рядом с каждой дверью висела табличка с надписью «Дормиторио»8 и номером, например, С-4.
В коридоре чувствовался больничный запах дезинфекции. Открывая по очереди все двери, дежурный освещал ярким лучом фонарика спящих людей. Найдя свободное место, он указал на него Шоссу и велел ему ложиться спать, а меня повёл дальше. Свободная кровать для меня нашлась в другой комнате. Всего здесь были четыре койки, три из которых были заняты.
С великим наслаждением улёгшись на чистые простыни и укрывшись одеялом с головой, я уснул таким мёртвым сном, что утром меня еле добудились.
Это был, как мы узнали на следующий день, один из мадридских альбергов – приютов для бедных. Его содержала католическая организация «Сан Исидро». Адрес альберга – Пасео дель Рей (Королевский бульвар), 34. Это в десяти минутах ходьбы от вокзала Принсипе Пио и в двадцати – от Площади Испании.
Утро нового дня ознаменовалось завтраком – кофе с молоком, белый хлеб и шоколадный крем, – а затем беседой с асистенте сосиаль – девицей по имени Мерсéдес.
Мерседес, хотя и была весьма симпатична и доброжелательна, за эту и последующие беседы, которых было немало, весьма нам надоела. Дело в том, что альберг «Сан Исидро» не предназначен для иностранцев. Пользоваться его услугами могли только лица, имеющие испанское гражданство или резиденцию9. Выгнать же нас Мерседес не могла, так как в альберг нас поселили по представлению «Полисии Насьональ». Чтобы от нас избавиться, Мерседес звонила даже в российское консульство. Ясно, что ей там ответили. Мы, в свою очередь, заверили Мерседес, что скоро получим деньги из России и альберг покинем (на это мы ещё надеялись), и Мерседес временно от нас отстала.
Итого в «Сан Исидро» на Пасео дель Рей мы прожили 20 дней. Мы действительно ещё раз звонили в Россию из консульства – с тем же результатом.
Когда через 20 дней нам наконец нашли другой альберг и со вздохом облегчения выперли из «Сан Исидро», мы вспоминали Пасео дель Рей с блаженной грустью.
Словосочетание «Пасео дель Рей» надолго оставалось для нас символом идиллического уюта. Кормили там отлично, четыре раза в день. Из других альбергов, с которыми мы позже познакомились, на день выгоняли. В «Сан Исидро» можно было находиться круглые сутки. Чистота и гигиена, койки в основном одноярусные и, как правило, не больше 4 – 6 человек в комнате. Персонал неизменно вежлив и доброжелателен. Салон с телевизором, стульями, столиками и разными играми, столовая, лазарет, библиотека, парикмахерская, души, прачечная – и всё это бесплатно.
Как хорошо было сиживать в альберговском дворике на скамейке вечерней порой, курить (если было что), наблюдать жизнь альберга и слушать объявления по внутренней трансляции: кого-то вызывают на вахту, кого-то в лазарет – и ожидать приглашения на ужин! Пусть у нас не было денег даже для покупки в автомате стаканчика кофе – в альберге «Сан Исидро» на Пасео дель Рей мы были согласны жить вечно.
По альбергу сразу пронёсся слух, что тут появились два русских, которые потеряли деньги, и которых ночью привезла «Полисия Насьональ». Уже утром первого дня об этом знал весь альберг. На нас смотрели с интересом. Постепенно большая часть населения альберга с нами перезнакомилась.
Кроме нас, в альберге жило несколько иностранцев: то были кубинцы, другие латиноамериканцы и один гражданин Ирака. Все они имели испанские резиденции.
Люди, жившие в альберге, богатыми, мягко скажем, не были. Тем не менее сигаретами нас угощали, и у нас даже появились свои табачные «спонсоры».
Население «Сан Исидро». Плусы10, жившие на Пасео дель Рей, в большинстве своём были похожи на российских бизнесменов средней руки. Встреть такого где-нибудь вне альберга, в городе – и не подумаешь, что перед тобой плус. Человек в костюме, при галстуке, чистый, выбритый и причёсанный. Ну, конечно, так выглядели не все плусы.
Почти все они получали небольшие социальные пособия.
Утром после завтрака на вахте «Сан Исидро» выстраивалась длинная очередь плусов, уходящих на какие-то заработки; к ужину плусы обычно возвращались. Естественно, работали далеко не все из них; кто-то продавал благотворительные газеты, кто-то попрошайничал; кто-то добывал деньги другими способами.
Контингент сан-исидровских плусов, которые никуда не ходили, не работая потому, что не хочется, был тоже многочисленным. Да и зачем пытаться искать где-то какую-то работу, если живёшь под крышей, в тепле и чистоте, тебя кормят, одевают и при надобности оказывают медицинскую помощь, причём всё это бесплатно, да кроме того государство платит тебе тысяч 30 – 50 песет в месяц на мелкие расходы?
Такие плусы проводили все дни, сидя в салоне перед телевизором либо играя в теннис или в карты либо греясь на солнышке во дворе, куря сигарету за сигаретой – большинство испанцев курит, а плусы с Пасео дель Рей курили почти поголовно, – или попивая кофе, купленный в автомате.
Иногда плусы выбирались за пределы альберга, где пили вино из картонов, так как спиртные напитки в «Сан Исидро», как и в других альбергах, запрещены.
Немало, впрочем, было там и неспособных работать инвалидов, как физических, так и умственных. Человек десять передвигались на инвалидных колясках. У каждого из таких неходячих был помощник-плус, который возил его по территории альберга либо за ворота на прогулку.
Как множеством различных инвалидов, так и персоналом в белых халатах, равно как и стерильной чистотой в коридорах и спальнях, сильным запахом дезинфекции, стеклянными окошками в дверях и дежурным ночным освещением этот альберг напоминал больницу. Я уже говорил, что там имелся и собственно лазарет со стационаром, а также медицинский процедурный кабинет и аптека.
Спальня на первом этаже, где одно время жил Шосс, называлась «Урхенсиас», что значит в переводе «неотложная». Не знаю, почему она так называлась. Дверь из неё выходила непосредственно на плиты двора, а в самой спальне было коек 12 или более.
Наряду с Шоссом и другими плусами там жил Хорхе.
Хорхе. Этот карлик неопределённого возраста «с печатью дегенерации на лице», как сказал о нём медик по профессии Шосс, все дни был занят тем, что скрюченными пальцами вытаскивал из пачки очередную сигарету «Дукадос», которую затем закуривал. Разговаривать он не умел. Иногда он, впрочем, издавал какие-то визгливые звуки. Своё имя он, однако, знал, о чём говорит следующий случай.
Однажды вечером в «Урхенсиас» явился живший там же бородатый плус. Он вернулся из города и был выпивши. С собой он принёс большого плюшевого медведя, которого где-то нашёл. Бородатый плус сел на свою кровать, посадил медведя к себе на колени и, погладив его, пробормотал:
– Это мой сынок Хорхе
Хорхе – не медведю, а человеку – это не понравилось, он подбежал к бородатому плусу и начал что-то возмущённо верещать. Бородатый плус, не обращая на него внимания, продолжал беседовать с медведем. Тогда обозлённый Хорхе снял с ноги тапок и хлопнул бородатого по морде. Тот, не вставая, дал по морде Хорхе, отчего тот улетел в дальний угол, после чего продолжил гладить мишку. Хорхе побежал жаловаться на вахту – с улицы долго доносился его неразборчивый визг. Бородатый же, закончив свою беседу, засунул медведя башкой вниз в мусорное ведро и лёг спать.
Плусы и нравы. Чем-то похож на Хорхе был Ногатор11 (как нарёк его Шосс) – плус малого роста (но покрупнее, чем Хорхе), носивший ортопедическую обувь, так как одна нога у него была короче другой. Перед завтраком, обедом, полдником и ужином он первый занимал место в очереди у ещё запертых дверей столовой.
Что касается нас с Шоссом, то мы в ожидании кормёжки поначалу скромно вставали в конец очереди, но чем дольше жили в альберге, тем дальше старались продвинуться к дверям, поближе к Ногатору.
Голубиный плус отличался ненавистью к голубям, которые, как и везде в Мадриде, жили на чердаке альберга в больших количествах. Завидя голубей, он орал на них, громко хлопал в ладоши, высоко подпрыгивал, топал ногами и швырял в голубей чем ни попадя.
Музыкальный плус, бородатый и лохматый, стремительно ходил из одного конца двора в другой и обратно с громко включённым приёмником, иногда громко подпевая и что-то выкрикивая. Маленькие транзисторные приёмнички, по которым слушают футбол, музыку и новости, пользуются в Испании большой популярностью не только у плусов.
Что касается вышагивания по двору, то в «Сан Исидро» многие плусы занимались этим весь день напролёт. Дворов тут было два – на мужской половине альберга и на женской; они были разделены железными воротами, которые днём были открыты.
Привычку бродить взад-вперёд по двору переняли и мы с Шоссом. Так мы обычно коротали время перед завтраками, обедами, полдниками и ужинами.
Счётный плус, в отличие от других, ходил по двору не просто так, а по своей методике. Двор был вымощен плитами разных размеров, и он ступал по ним, ставя ноги строго на соседние плиты, никогда не перепрыгивая через плиту и не наступая на стык между плитами. Мы предположили, что он их считает. Делом этим он занимался в любую погоду – помехой бывал только очень уж сильный ливень.
Мы с Шоссом как-то хотели помочь ему и тоже начали считать плиты, но нам это быстро надоело.
Был ещё Пальтан (все эти наименования плусов, конечно, мы с Шоссом придумали сами) – здоровенный плус, ходивший в пальто. Как-то, проходя мимо меня, он повернул ко мне свою рожу и громко заорал:
– Ла-ла-ла-ла-ла!
Я слегка растерялся, но Пальтан вновь углубился в свои неведомые мысли и продолжил свой бесконечный путь по двору.
Другой плус, старый дед, очевидно, был тяжело болен, так как иногда на него что-то находило, и он начинал подпрыгивать и завывать, что выглядело довольно жутко. Плусы объяснили мне, что он локо – сумасшедший.
Был и Поп, пожилой массивный плус в чёрной сутане и с большим крестом – наверно, никакой не священник, а просто так.
Особняком стоял Магуист – рыжий плус лет 25 с неподражаемой физиономией, удивительно похожий на одного нашего знакомого в России по кличке Магуист. Я даже помнил, как на самом деле звали этого испанского Магуиста, но забыл. Он, несомненно, был наркоман; утром он всегда уходил в город, где, как мы предполагали, он добывал каким-то образом наркотики; вечером Магуист являлся перекошенный со стороны на сторону. Ужимки Магуиста были столь забавными, что мы старались не пропустить момента его прихода и занять зрительные места. Иногда Магуист являлся также пьяный и, обращаясь в пространство, нёс какую-то гундосую неразборчивую ахинею.
Не со всеми, конечно, дело обстояло столь плохо.
В столовой мы избегали садиться за один стол с Радостником. За стол усаживалось шесть человек. Еды, как правило, давали много, плусы всё не съедали и, зная, что мы русские, отдавали нам оставшиеся в бачке суп, тефтели, сосиски или что там ещё, а также всякие десертные сырки и апельсины. Радостник же сидел до упора; что не съедали другие, съедал он, в то же время протестуя, когда мы хотели положить добавки себе, а оставшиеся на столе апельсины и сырки распихивал по карманам. За это мы с сарказмом назвали его Радость Наша, или Радостник. К нам он при всём том относился с некоторым интересом и как-то спросил, не большевики ли мы; к нашему изумлению, мы услышали от него, что он два раза был в Москве на Красной площади. Очевидно, пребывание в Советском Союзе и сказалось впоследствии на его психике.
Теперь – о наших табачных «спонсорах» и собеседниках в «Сан Исидро».
Дон Висенте Хименес. Этот хромой старик с костылём и в очках имел строгий и крутой нрав. Он мало с кем общался, тем не менее проявил к нам интерес. Хотя мы его о том, как правило, не просили, он угощал нас сигаретами «Фортуна» по нескольку раз на дню, а один раз даже дал денег на целую пачку. Опять-таки без нашей просьбы – если бы мы попросили у него денег, он бы наверняка не дал. Также он иногда давал монеток и посылал нас к кофейному автомату, чтобы мы принесли кофе ему и нам. Он подолгу беседовал с нами – мало кому он разрешал сесть за занятый им в салоне столик – и настолько проникся к нам доверием, что показал нам, в числе прочих документов, свою банковскую книжку, из которой мы узнали, что ему платят пенсию немногим более 50 тысяч песет в месяц (что в несколько раз меньше средней испанской заработной платы).
В прошлом дон Висенте Хименес был моряком на торговом судне и посетил многие страны Европы вплоть до Финляндии и Эстонии. В России он не был. Из альберга он выходил только раз в месяц – за пенсией.
В тот день, когда мы навсегда покидали «Сан Исидро», дон Висенте душевно попрощался с нами и подарил тысячу песет, что для нас тогда, на полном безденежьи, было как манна небесная. Вот какой прекрасный человек дон Висенте Хименес.
Ираки, кубинец и голубец. Иракец, живший в альберге, тоже иногда угощал нас сигаретами. Ираки, то есть по-испански «иракец», был плус абсолютно невыразительный. Вечерами он, как и все, сидел в салоне, курил, тупо смотрел в телевизор и чесал своё брюхо. Тогда мы с Шоссом сидели без гроша, и он, несомненно, зная о том, мог бы сообщить нам о возможности устроиться продавать благотворительную газету «Фарола», которую он, как мы узнали впоследствии, продавал.
Один из кубинцев, старый и хромой, тоже иногда беседовал с нами и раз в день давал сигарету «Дукадос». Пенсию он получал всего 30 тысяч в месяц. Как и дон Висенте, он никуда не выходил из альберга. Во время разговора с ним я как-то, чтобы его повеселить, сказал расхожую фразу:
– Куба – си, янки – но.
– Американцы – собаки, – помолчав, без улыбки сказал старый кубинец.
Голубец, молодой испанский плус, которого мы назвали так потому, что он носил голубую рубашку, а не в связи с чем-то ещё, тоже нас выручал. Он был «кухонным придурком», то есть, вместе с несколькими другими плусами, носил еду с кухни в лазарет. (Однажды мы с Шоссом по просьбе персонала тоже таким образом «придурялись»). Особенно щедр он бывал выпивши, что с ним иногда случалось.
Персонал. Из работников альберга – я имею в виду уже не плусов, а персонал – с особой симпатией относился к нам Самуэль, высокий весёлый испанец лет 25. Он, хотя сам не курил, стрелял для нас сигареты у своих коллег. Самуэль с интересом расспрашивал нас о России. В частности, он, как и «наш» первый полицейский, задал нам вопрос, есть ли у нас намерение остаться в Испании. Конечно, он спросил это просто из любопытства. Ведь действительно не совсем ясно, что делают двое русских туристов в мадридском приюте для бедных, и какие у них планы.
С Самуэлем обычно дежурила также очень добродушная девица. Как её зовут, мы не знали. Запомнился нам ещё, как мы его прозвали, Жирняк – молчаливый плотный испанец средних лет. Когда он заступал на дежурство, то немедленно вызывал Шосса по трансляции на вахту, где давал ему указание переселяться с матрасом и всем барахлом в другую спальню. В следующий раз Жирняк снова вызывал Шосса, и тому приходилось перетаскивать всё обратно. Неясно, с какой целью. Однако в конце концов Жирняк переселил Шосса туда, где жил я, и больше его не трогал.
Кроме «белохалатников», в альберге работали также монашки, всегда ко всем приветливые и добрые. Они разносили еду в столовой, ухаживали за больными и вообще принимали самое активное участие в жизни альберга.
О доброте персонала говорит один случай. Как-то раз один плус явился из города пьяный и во взвинченном состоянии. Он начал скандалить с одним молодым кубинцем; тот оказался парнем горячим; в итоге возникла драка; дерущихся прибежал разнимать работник альберга. Кубинца оттеснили, тот же, бухой, набросился на работника и даже содрал с него галстук. Плуса увели на вахту. Там его пробовали увещевать монашки, на что плус нехорошо отозвался как о них, так и о религии вообще, равно как и об альберге «Сан Исидро». Плуса выперли вон, однако на следующий день пустили жить опять.
Как испанцы относятся к русским. Когда мы только появились в «Сан Исидро» и ожидали очереди на приём к асистенте сосиаль, слух о том, что в альберг поселили двух русских, уже начал распространяться среди плусов, и я слышал, как одна женщина возмущённо спрашивала у Мерседес: «Что? Двое русских?!». Очевидно, она была недовольна тем, что Испания, страна не столь богатая, чтобы обеспечить крышей над головой всех своих граждан, вынуждена содержать ещё и иностранцев. Мерседес тогда её вежливо успокоила, объяснив суть дела.
Никаких конфликтов за время нашего пребывания на Пасео дель Рей между нами и остальными плусами не произошло. Испанские и иностранные плусы относились к нам совершенно спокойно (хотя между собой иногда очень громко ругались, я слышал – они решали свои проблемы), а некоторые даже пытались нам чем-то помочь.
Забегая вперёд, могу сказать, что и за всё двухлетнее моё пребывание в Испании я только два раза слышал адресованную мне фразу насчёт того, чтобы я убирался из страны.
Интересно, что в одном из этих случаев ругань исходила от пьяного румынского цыгана.
Во втором случае испанец, бармен на Сан Бласе, сказал мне: «Поляк, уезжай в свою Польшу!».
Читатель скажет, что эти случаи как-то не вполне относятся к делу. В первом случае румынский цыган – сам не испанец, и посылать автора из Испании – не его «компетенция»; во втором случае, вроде, всё верно, да автор-то не поляк.
Но, однако, вот и весь мой на этот счёт негативный за два года опыт.
Русских в Испании до сих пор очень мало – по крайней мере так было в 1995 – 1996 годах. Они изредка встречались в крупных городах, а также на курортах.
Как известно, дипломатических отношений между Испанией и СССР не существовало с 1939 по 1977 годы. Поэтому с русскими большинство испанцев никогда не встречались, и русские для них – абсолютно неизвестная нация.
Не встречал я и ни единого испанца, который бы хоть немного говорил по-русски. (Шосс, вроде, встречал одного-двух, и всё).
Конечно, испанцы знают, что существует Россия, и что когда-то был такой Советский Союз; все знают, что такое Москва; что касается Ленинграда – Санкт-Петербурга, то такой город известен уже далеко не всем; назвать ещё какие-то российские города могут единицы.
Польша и Россия зачастую сливаются в представлении испанцев воедино; поляков в Испании значительно больше, чем русских, и некоторые испанцы считают, что поляки и русские говорят на одном языке, да и страна у них как бы одна и та же.
Испанцы вообще крайне слабы в географии. Они знают то, что находится рядом с Испанией: тут Португалия, там Франция, за Францией, кажется, Германия, да и то наверняка не известно, ну, а что за Германией – один Бог знает.
Про Россию испанцы знают, что:
В России очень холодно.
В России в связи с этим все поголовно пьют водку.
Россия имеет сильную армию.
Горбачёв был хороший президент.
Это, как ни странно, вроде, и всё. (И прежде чем делать какие-то выводы, опросите какое-нибудь количество граждан России на предмет того, что они знают об Испании – или о какой-нибудь другой стране).
Я много раз беседовал не только с плусами, но и с «нормальными» испанскими гражданами: в первую очередь у меня всегда спрашивали, верно ли, что в России очень холодно и даже бывает, страшно подумать, 20 градусов ниже нуля. При этом они категорически отказывались верить тому, что в России зимой бывает —40° и ещё холоднее.
Что касается участия Советского Союза в гражданской войне 1936 – 1939 годов в Испании, то я бы не рекомендовал в разговоре с испанцами так сразу с бухты-барахты заявлять, что мы, дескать, то есть Советский Союз, помогали вам в борьбе против диктатуры Франко, и что за это вы должны быть нам по гроб жизни благодарны.
Один нищий испанец как-то угощал меня сигаретами и долго рассказывал про огромный памятник советским солдатам, установленный в Валенсии.
Однако, как я понял, в Испании до сих пор имеется много франкистов, и таковые могут спросить, зачем Советский Союз вообще вмешивался в испанские дела.
Один вполне респектабельный испанец, когда мы с ним говорили на эту тему, пожав плечами, сказал: «Ну, добровольцам за то, что они воевали, платили деньги. А вообще я не понимаю, что в Испании русским было нужно».
В целом же к политике испанцы, как правило, совершенно равнодушны, однако при этом все до единого хорошо отзывались о Горбачёве и негативно – о Ельцине.
А вообще к русским испанцы относились доброжелательно. Как-то раз меня и Шосса задержала «Полисия Насьональ», но быстро отпустила. Когда я рассказал об этом знакомым полякам, те, подумав, сказали: «Это потому, что вас, русских, в Испании очень мало. Поляков – много, они пьют, дерутся, дебоширят; русских – мало, вас ещё не знают, вот и отпустили».
При встречах с испанцами (на улице, в магазине и так далее) те, услышав нашу испанскую речь с акцентом и поняв, что имеют дело с иностранцами, часто спрашивали, откуда мы. Я обычно предлагал угадать. Испанцы начинали гадать, и вот какие национальности при этом нам приписывались:
немцы, поляки, чехи, словаки, венгры, румыны, болгары, греки, турки, югославы, шведы, норвежцы, датчане, финны, французы, арабы, турки, ирландцы, англичане, американцы, канадцы, голландцы, португальцы.
Да неужто я похож на француза.
Как-то раз, когда я покупал пиво в маленьком частном магазинчике на улице Сайнс де Баранда, продавщица, пожилая испанка, долго-долго гадала по вышеупомянутой схеме – и так и не угадала (она уже и до Австралии добралась). «Так ОТКУДА ЖЕ вы?!» – изумлённо воскликнула она. То есть, вроде, больше уже и стран никаких нет – ведь я явно не китаец и не африканец – с Марса я, что ли? Узнав наконец, что я русский, она всплеснула руками: «Русский!.. Ах, как интересно! Никогда не видела русских!».
Иногда, впрочем, угадывали – обычно попытки с пятой.
И с гордостью могу сказать, что несколько раз испанцы принимали меня за испанца.
Интересно, что когда я один раз встретил в Мадриде француза и сказал ему, что я русский, это не произвело на него ну вообще никакого впечатления: «А-а, рюс», – и всё, и ничего больше.
Однажды мы были разгаданы с первого раза!
Возле вокзала Аточа с лотка продаются всякие значки, медальоны, зажигалки, безделушки и невесть что ещё. Как-то раз мы с Шоссом решили купить за сто песет значок и стали его выбирать. Выбирая значок, мы, естественно, стали между собой активно препираться. Услышав наши выражения, продавец значков хмуро спросил: «Русос?».
Кстати, в мадридских туалетах надписей на русском языке я не встречал.
Русских в Испании очень мало, и, узнав, что ты русский, испанцы проявляют к тебе доброжелательный интерес – таково моё общее впечатление.
Вероятно, когда русских в Испании будет больше, то и отношение к ним изменится.
Хотя испанцы, как я заметил, ксенофобией вовсе не страдают.
Утро в «Сан Исидро». Подъём в альберге на Пасео дель Рей происходит в 8: в комнату входит работник, включает свет и говорит: «Буэнос диас». Кто-то из плусов встаёт, кто-то валяется до завтрака; чтобы поднять таковых, работник ещё пару раз заходит и говорит: «Буэнос диас». Постель надо заправлять самому. Если заправишь свою постель не очень хорошо, он переделает как надо без всяких в твой адрес замечаний.
До завтрака плусы курят во дворе и в салоне и пьют кофе из автомата. Завтрак в 9: кофе или какао, хлеб, масло либо сырки либо джем либо шоколадный крем. Кофе или какао можно выпить не одну чашку, а две или три. По желанию, добавят и хлеба, а чтобы съесть побольше сырков (многие плусы оставляли их на столе), мы с Шоссом старались не попасть за один стол с Радостником.
После завтрака открывается камера хранения, и можно что-то взять из своих вещей или, наоборот, сдать на хранение; в спальнях разрешено иметь только туалетные принадлежности, а также, к примеру, книги или там тетради; все свои вещи забирать из камеры хранения нельзя.
Начинают работать Мерседес, медицинский кабинет и парикмахерская, куда плусы занимают очередь, а также библиотека.
На вахте выстраивается очередь плусов, которые идут в город. Чтобы выйти за ворота, надо отметиться и сообщить, придёшь ли к обеду, или только к ужину.
В помещениях альберга и во дворе тем временем начинается уборка, которую выполняют приходящие уборщицы; телевизор в салоне пока выключен; с пола в салоне сгребают горы окурков и т. д. Те плусы, которые никуда из альберга не идут, сидят на скамейках во дворе или слоняются туда-сюда, так как вход в спальни запрещён.
Если не было дождя, мы с Шоссом всегда покидали альберг, но уж на обед-то, конечно, являлись. Как же можно – не прийти на обед?!
Осмотр Мадрида. Пасео дель Рей, где расположен альберг, имеет дома только по одной своей стороне. Улица это тихая, машины там почти никогда не ездят, а из пешеходов можно встретить только сан-исидровских плусов. Домов там, включая альберг, всего три. С другой стороны Пасео дель Рей тянется парапет, за которым открывается вид на железнодорожное хозяйство находящегося неподалёку вокзала Принсипе Пио.
Если, выйдя из альберга, пойти направо, то окажешься в большом парке.
Если идти налево, то, пройдя мимо вокзала, выйдешь на большую оживлённую улицу Куэста де Сан Висенте. Отсюда рукой подать до Пласа де Эспанья с её памятниками Сервантесу, Дон Кихоту и Санчо Панса – а это уже центр города. В Мадриде интересно расположен городской центр. Он сильно смещён к западу: полчаса ходьбы, и ты на окраине. На восток же тянутся многие километры городской застройки.
От Пласа де Эспанья начинается одна из главных улиц Мадрида – Гран Виа с её дорогими магазинами и всем прочим. По Гран Виа можно выйти и на одну из самых длинных в Мадриде улиц – улицу Алькалá: начинаясь в центре, от Пуэрта дель Соль, пересекая с запада на восток широкий бульвар Пасео дель Прадо, Алькала, преодолевая много километров, ведёт к восточной окраине Мадрида.
Широкий парадный бульвар Пасео дель Прадо, начинаясь от площади Императора Карлоса V у вокзала Аточа, пересекает Мадрид, в свою очередь, с юга на север, попутно меняя своё название на Пасео де Реколетос и затем – на Пасео Кастельяна (это последнее называлось раньше Пасео Хенералиссимо Франко).
От Пласа де Эспанья и Гран Виа рукой подать и до центральных площадей Пуэрта дель Соль, Пласа де Ориенте и Пласа Майор. Старый центр Мадрида невелик.
В Мадриде весьма много зелени – парков и скверов. Красив ли Мадрид? Тогда, поначалу, мне, как и Шоссу, его облик представился несколько скучноватым. Я не был в Париже, ну, так могу сравнивать с Москвой и Санкт-Петербургом. Когда я пожил в Мадриде подольше и многократно его обошёл, то наступил момент, когда я отчётливо осознал, что прекраснее города в мире нет.
…Центр Мадрида мы изучили досконально и довольно быстро. Сначала в своих странствиях мы ещё сверялись с планом. Скоро план стал не нужен.
Висенте Кальдерон и Кампо дель Моро. Про то, что все до единого испанцы любят футбол, писать ни к чему. Если сказать испанцу, что футбол тебе неинтересен, то он посмотрит на тебя с жалостью, как на тяжело больного. Как-то мы проходили мимо огромного стадиона Висенте Кальдерон на юго-западе Мадрида перед началом матча команд «Реал Мадрид» и «Барселона». То, что там происходило, я смело уподоблю столпотворению. На стадион, размахивая футбольными флагами и распевая воинственные песни, пёрла несметная толпа испанцев, как молодых, так и нет; на улице повсюду продавались флаги «Реал Мадрида», дудки и прочая футбольная атрибутика; все до единого бары были битком забиты испанцами, раззадоривавшими себя пивом перед важным матчем – как известно, Барселона является извечным соперником Мадрида, в том числе и в футболе. Шосс, большой любитель футбола, горько жалел, что не может попасть на матч и посмотреть настоящую высококлассную игру. Билет стоил около 5.000 песет, а у нас не было и 100 на пачку сигарет; не было такой же суммы и на пиво – нас ожидала только бесплатная кормёжка в приюте для бедных.
Что касается пива, то испанцы его любят, судя по всему, больше всех других напитков. Интересно, что, блуждая по Мадриду, мы поначалу долго не могли встретить ни единого более-менее крупного промышленного предприятия. Наконец мы увидели здоровенный завод классического вида: краснокирпичный и с трубами. На крыше его красовались большие буквы:
«Маоу», как я писал, – название популярной марки пива: завод был пивоваренный. Находился он, кстати, рядом со стадионом Висенте Кальдерон.
Возвращаясь перед обедом в окрестности альберга, мы обычно посещали парк Кампо дель Моро, что у королевского дворца, который тоже находится недалеко от альберга.
После утомительных многокилометровых прогулок нам нравилось греться там на солнышке. Парк этот красив, ухожен и малолюден. Там имеются пруды, где плавают утки и лебеди. В парке этом среди прочих растут деревья, привезённые в Испанию издалека. Рядом с такими иноземными деревьями имеются таблички с надписями, сообщающими, откуда привезено данное дерево, и как оно называется. В частности, мы встретили там сибирскую ель, а также берёзу.
Глядя на эту если не единственную, то одну из немногих в Мадриде классическую русскую берёзу, мы живо представили, как нажравшиеся русской водки русские эмигранты, собравшись в приступе ностальгии вокруг этой русской берёзы и пуская мутную слезу, обнимают берёзу и трутся о неё давно небритыми шершавыми щеками. Мы предположили, что при большом наплыве эмигрантов они в конце концов при частых потираниях своими небритыми щеками берёзу спилят.
Таков был наш юмор, из которого можно заключить, что ностальгия была нам чужда. Здесь, в Кампо дель Моро, я порвал и выкинул в урну обратный авиабилет; что касается Шосса, то он уничтожил свой билет более «изощрённым» способом.
Говоря про Кампо дель Моро, могу сообщить также, что: а) там имеется бесплатный туалет – как войдёшь, вниз и налево; в этом туалете имеются наши с Шоссом автографы; б) в парке живёт много кошек. Сердобольные испанцы ежедневно приносят им кучу кошачьего корма и наливают воды в мисочки. Бездомные коты невероятно раскормлены. Шосс, относившийся к котам с умилением, пытался их подозвать и погладить, но коты, видно, не понимали по-русски.
Альберг «Сан Исидро» от обеда до ночи. К обеду в альберг мы возвращались всегда заблаговременно, ибо если опоздаешь, то кормить не будут.
При входе в альберг надо сообщить дежурному на вахте номер своей койки, дабы он отметил в своих бумагах, что занимающая эту койку персона явилась, и не предоставил эту койку другой персоне.
Обед обычно задерживали; мы считали минуты задержки и нервничали; после приглашения по трансляции к столу впускали сначала через отдельный вход инвалидов на креслах и их помощников. Затем открывали двери остальной ораве. Мы с Шоссом торопливо усаживались за стол, стараясь не попасть за один с Радостником.
На первое бывал либо горох, либо фасоль, либо салат, либо макароны, либо суп. На второе – рыба, сосиски, тефтели, мясо. На десерт – обычно фрукты. Кроме солонок, на столах стояли металлические кувшины с холодной водой.
После обеда мы вновь уходили гулять.
Поначалу мы не знали о существовании в альберге полдника в пять часов (кофе, либо какао, либо сок плюс печенье, либо кекс) и не ходили на него. Какова же была наша досада, когда мы наконец обнаружили, что он есть, а мы его ПРОПУСКАЛИ!
После полдника мы чаще всего сидели в библиотеке, ибо таскаться по Мадриду к этому времени нам уже было лень. Книги в библиотеке были, конечно, на испанском языке; немного книг было на английском и французском; мы читали наши два тома Станислава Лема, то и дело в ожидании ужина глядя на часы.
Задолго до приглашения по трансляции на ужин мы, как и перед обедом, уже слонялись по двору, задерживаясь возле открытых окон кухни, и нюхали там воздух, пытаясь угадать, чем будут кормить. Отсутствие выраженного запаха, что предвещало макароны, приводило Шосса в уныние. Запах рыбы нравился нам больше, ну, а если нам казалось, что пахнет мясным рагу, мы от предвкушения оного высоко подпрыгивали, сучили ногами и хлопали друг друга по плечам.
Другие плусы тоже проявляли живой интерес к тому, чем будут кормить, заглядывали в окна столовой и сообщали остальным, что там расставляют на столах, а также допытывались насчёт меню у дежурного персонала и кухонных «придурков».
– Сальчичас! – разносилось в толпе плусов.
– Сосиски – это хорошо, – говорили мы с Шоссом.
– Пескадо, – гундосили плусы.
– Рыба – это тоже хорошо, – бормотали мы с Шоссом, пробираясь поближе к запертой пока двери и одновременно стараясь держаться подальше от Радостника.
Ужин происходил в 8 часов вечера, и после него коридоры, ведущие к спальням, отпирались, и кое-кто уже шёл спать. Мы некоторое время смотрели телевизор, стреляя сигареты с таким расчётом, чтобы осталась хотя бы одна на утро, дабы скурить её после кофе, беседовали с плусами и наблюдали за жизнью альберга «Сан Исидро». Телевизор можно было смотреть до глубокой ночи.
Эх, до чего хороший был альберг «Сан Исидро» на Пасео дель Рей! Как там было спокойно и замечательно. Мы были бы рады жить там всегда.
Вызовы по трансляции. Я уже писал, что Шосса несколько раз по трансляции вызывали на вахту. Как-то раз вечером перед ужином, когда мы смотрели в салоне телевизор, на вахту вызвали сразу нас двоих.
Мы отправились туда, теряясь в догадках. Может быть, из России на «Вестерн Юнион» пришли наконец деньги, а в альберг – уведомление об этом приятном событии?
Конечно, нет, решили мы, чёрта с два нам когда-нибудь кто-нибудь что-нибудь пришлёт.
Тогда, может быть, – худо дело! – нас решили наконец отсюда выставить? Альберг – для испанцев; может, терпение руководства наконец кончилось? В самом деле, для нас сделали исключение, но не можем же мы вечно сидеть на шее «Сан Исидро»?
Выставлять нас пока не собирались; никакого перевода, конечно, тоже не было; на вахте мы увидели негра в очках.
Негр не знал ни слова по-испански, а персонал не знал ни слова на родном языке негра – английском. Нас спросили, не можем ли мы поговорить с негром по-английски. Когда Шосс сказал, что может это сделать, дежурившая в тот вечер добрая девица очень обрадовалась и принялась нас благодарить. Она попросила: а) объяснить негру, что ему разрешено провести в альберге только одну ночь; б) растолковать ему альберговские порядки; в) показать негру его спальню и койку.
Негр тоже обрадовался, когда Шосс стал говорить с ним по-английски. Негра звали Патрик, он был из Либерии. В Испанию он приехал, как доверительно сообщил нам, с той же целью, что и мы, – то есть чтобы здесь остаться. Нас же Патрик разочаровал тем, что оказался некурящим. Нас-то прежде всего интересовали табачные «спонсоры».
Наутро, дружески с нами распрощавшись, Патрик ушёл из альберга. К обеду он, впрочем, вернулся и с неудовольствием рассказал нам, что в «Карибу» (известном нам) денег ему не дали и угостили только кофе с кексом, а всё дело-то в том, что кексы он не любит. В альберг Патрика больше не пустили, и он ушёл в «Крус Роха».
Прадильо, 40. Мерседес, однако, не оставляла нас в покое. Время от времени она вызывала нас к себе и допытывалась, когда мы наконец получим свои деньги и покинем «Сан Исидро».
Когда мы сообщили ей, что билеты давно уничтожены, самолёты наши улетели без нас, и мы остаёмся жить в Испании, Мерседес была шокирована. Наивная Мерседес: кажется, наши намерения должны были быть ясными сразу.
Мерседес, сильно занервничав, стала говорить о том, что мы не можем жить в альберге, что в Испании нас ожидают большие проблемы, что здесь очень трудно получить легальный статус и, соответственно, работу… Мы вежливо слушали.
Мерседес даже привела какого-то работника из персонала, который говорил с нами, по его мнению, по-английски; мы терпеливо выслушали и его.
Мерседес стала куда-то названивать и в итоге выписала нам направления на улицу Прадильо, 40, где находился центр по делам иностранцев и беженцев.
До Прадильо, 40 (метро Альфонсо ХIII, линия 4) мы добирались на другой конец города пешком часа два. Там дело упёрлось в наше знание, точней, почти незнание испанского языка. По-испански я несколько лучше говорил, нежели сам понимал то, что мне испанцы говорили; Шосс лучше именно понимал; так и перебивались. Прогресс, конечно, шёл, но медленный; всё-таки в Испании мы находились ещё меньше месяца.
Английский язык Шосс знал лучше, чем испанский, и на Прадильо, 40 его пригласили на беседу – интервью – через английского переводчика.
Я же почему-то убоялся беседы как по-английски, так и по-испански. Что делать, иногда меня тормозит; по прошествии пары месяцев жизни в Испании точно не убоялся бы. Мне назначили интервью на другой день через русского переводчика, которого на Прадильо не было, и которого нужно было откуда-то пригласить.
«Крус Роха Эспаньола». Шосс благополучно прошёл интервью и получил направление в «Крус Роха», «Красный Крест», где ему должны были предоставить новый альберг – на три месяца, пока на Прадильо будет рассматриваться его дело, а также столовую. Шоссу выдали бумагу с фотографией, в которой говорилось, что Шосс подал прошение об асило политико в Испании. Таким образом, три месяца, в течение которых соответствующие инстанции решали, давать Шоссу асило политико или нет, он находился в Испании легально.
Я интервью не прошёл ни тогда, ни после (в назначенный день лень было переться на Прадильо); никаких политических убежищ я тоже никогда не просил; однако мы с Шоссом вместе отправились в «Крус Роха», и результат был одинаковым.
«Крус Роха Эспаньола» находилась по адресу: улица Хуан Монтальво, 3 (метро Гусмáн Эль Буэно, линия 6; выход на улицу Басков).
Тут-то мы наконец оказались среди своей братии. Африка, Латинская Америка и Восточная Европа предстали перед нами в полный рост и во всей своей красе. Находиться среди испанцев, несомненно, было куда как приятнее.
Как Шосс, так и я после беседы со здешней асистенте сосиаль (тут я уже преодолел давешнюю боязнь и бодро чесал языком по-испански, хотя и с ошибками, и меня прекрасно поняли) получили тархеты – карточки, дававшие нам право жить в специальном альберге для иностранцев, что находился на дальней восточной окраине Мадрида, в районе Сан Блас, близ метро Симанкас (линия 7). Также мы получили тархеты на питание в столовой и билеты на 10 поездок в метро.
Бывший тут же шеф нового альберга, негр в золотых очках по имени Андре, разъяснил нам и правила пребывания в альберге – они были такими же, как в «Сан Исидро»: не пить, не драться, не курить в спальнях и выполнять распоряжения персонала.
Осмотр на месте12. Мерседес мы о получении тархет ничего при всём при том не сказали, так как уже поняли, что там за альберг такой, и какой там контингент, и хотели как можно дольше продержаться в полюбившемся нам «Сан Исидро» на Пасео дель Рей.
Мерседес, впрочем, не давала нам покоя и упорно вызывала к себе в кабинет теперь уже каждый день, допытываясь, когда мы наконец устроимся в альберг для иностранцев и покинем «Сан Исидро», в котором живём уже слишком долго, хотя нам там вообще жить нельзя. В связи с этим мы старались исчезать из «Сан Исидро» сразу после завтрака и сразу после обеда. Мерседес сидела в своём кабинете только в первой половине дня, и вечером встречи с ней можно было не опасаться.
Пользуясь тем, что у нас теперь были билеты на метро, на станцию Симанкас мы съездили на следующий день после завтрака.
Возле метро Симанкас мы увидели вереницу негров и арабов, идущих из альберга, и узнали у них, где он находится.
Альберг был расположен в конце улицы Кастильо де Уклес на пересечении с улицей Вальдеканильяс. От метро Симанкас надо было идти мимо бара «Уклес» и всё время прямо вдоль парка, который будет по правую руку. Адрес альберга – улица Вальдеканильяс, 112. Назывался альберг, поскольку находился рядом с большим парком Эль Параисо13, «Эль Парке» – а дальше уже начинались пустыри, так как это была окраина Мадрида. Мы осмотрели альберг снаружи, и нам сразу всё стало ясно.
Окна двухэтажного кирпичного дома были забраны мелкой решёткой; двор обнесён стеной с колючей проволокой поверху, а в другом крыле того же здания вполне логически располагалось отделение «Полисии Мунисипаль». Внутри, судя по всему, имелись комнаты чёрт знает на сколько человек; хотя стёкла были матовые, мы разглядели двухъярусные койки. На окнах сушились носки и прочая дрянь.
Внутрь нас не пустили. Стоявший в дверях работник «Крус Роха», взглянув на тархеты, сказал, что мы можем прийти вечером, и тогда нам укажут наши койки. Сейчас же войти уже нельзя, так как в 10 утра альберг закрывается, и днём там никого не бывает. То есть это сугубо ночлежка.
Мы поспешили обратно.
– Ну уж нет, – сказали мы, – пока не попрут с Пасео дель Рей, сами сюда не пойдём.
Прощание с «Сан Исидро». Случилось это, впрочем, скоро. Мерседес всё же выловила нас как-то после обеда, и мы – сколько ж можно тянуть кота за хвост! – наконец показали ей новые тархеты.. Она аж подпрыгнула от радости.
На этом всё и кончилось. Нам велели собирать вещи. Мерседес уведомила дежуривших в тот день Самуэля, добрую девицу и Жирняка, что мы тут больше не живём. То есть, чтобы полдник нам ещё дали, но до ужина выпроводили. После этого она любезно простилась с нами и со вздохом облегчения ушла.
Дон Висенте подарил нам на прощание тысячу песет.
Мы тоже попрощались со всеми нашими знакомыми, а Самуэлю, уходя, я оставил на память в качестве сувенира тысячу рублей из пачки валявшихся в моей сумке абсолютно ненужных здесь, в Испании, российских денег.
Так они и остались в моей памяти – Самуэль, девица и Жирняк, с изумлением разглядывающие большую зелёную бумажку с видом Московского Кремля, на которую ничего нельзя купить, и которую нельзя поменять на песеты.
С таким же изумлением они бы, наверно, разглядывали марсианские деньги с видом какого-нибудь Агатодемона.
Мимолётные встречи. Прошли месяцы, нас с Шоссом выгнали уже и из нового альберга, а мечту о возвращении в «Сан Исидро» на Пасео дель Рей мы всё ещё продолжали лелеять.
Несколько раз мы встречали на улицах Мадрида наших знакомых плусов из «Сан Исидро». Они нас узнавали, дружески здоровались и расспрашивали, как и где мы теперь живём. Повстречавшийся нам как-то Радостник, например, с живейшим интересом расспросил, как кормят в столовой иностранцев. Магуист, встреченный нами в метро, нас, очевидно, не узнал; нас поразило то, что он был в рабочей спецовке, а из карманов его торчали разные инструменты – он в метро работал, причём видели мы его там не один раз. Встречали мы и Ираки с пачкой газет «Фарола», и других.
Мечту нашу о возвращении в желанный и родной «Сан Исидро» мы пытались осуществить. Мы просились туда хоть на пару ночей. Нас не пустили.
Но один раз это удалось мне одному. Я ломился туда уже поздно ночью, и после попыток, длившихся не менее часа, мне всё же разрешили один раз переночевать. Койку мне дали в «Урхенсиас».
Как же я был счастлив, увидев по пробуждении стоявшего посреди комнаты Хорхе, который скрюченными пальцами вытаскивал из пачки сигарету «Дукадос»! На меня он, конечно, внимания не обратил. Плусов появилось много новых, но немало осталось и известных мне.
Дон Висенте, когда я встретил его в салоне, естественно, узнал меня, пригласил за свой столик и угостил сигаретой «Фортуна».
– А ты помнишь, как меня зовут? – как обычно, строго спросил он.
– Дон Висенте Хименес, – сказал я, – я не забываю добрых людей, и как вы подарили нам тысячу песет, я тоже помню.
Дон Висенте со строгим достоинством кивнул мне; было, однако, заметно, что он тронут.
После завтрака меня вызвала Мерседес, и на этом моё свидание с «Сан Исидро» закончилось: подхватив сумку, я зашагал прочь от альберга по залитому утренним солнцем Пасео дель Рей.