III
Хотя более десяти лет прошло со времени взятия Фессалоник турками, и венецианцы давно уже возвратились туда, но не в качестве хозяев, а только купцов, однако город все еще был в развалинах. Впрочем, оживление на его улицах не прекращалось; расторопные греки угощали в своих ксенодохиях иностранцев и турок, которые постоянно прибывали из Азии сюда для дальнейшего следования в Адрианополь. В одной наиболее комфортабельной гостинице под кипарисами, между которыми был натянут навес от солнца, сидел средних лет господин, крупного сложения, державшийся с сознанием своего достоинства. Он рассеянно смотрел по сторонам; окружавшая суета, как видно, его не занимала. Из стоявшего около него бокала он прихлебывал вино.
– Синьор Батичелли! Какими судьбами?
Этот возглас заставил его обратить внимание на поспешно подходившего к нему богато одетого господина.
– Синьор Киавари, – произнес он, вставая и протягивая руку подходившему. – А вы откуда? Садитесь, синьор.
Батичелли подал знак рукой и мгновенно появился другой табурет и еще бокал вина.
– Благодарю вас, синьор, по прежде хочу чего-нибудь съесть – проголодался… – Затем, потребовав обед, он снова обратился к Батичелли. – Я прямо с корабля. Недели две как из Генуи, теперь возвращаюсь домой в Каффу – здесь сделал остановку, чтобы запастись кое-чем съестным да купить гостинцев своим; в настоящее время в Константинополе того не найти, что есть в Фессалониках, особенно по части материй.
– Это правда. Венецианцы тут довольно скоро устроились.
– А вы давно из Каффы?
– О, да! Я около месяца прожил в Константинополе. Отправил деньги и здесь назначил свидание своему приказчику в Навилии.
– Из Константинополя? Это очень интересно, что там нового?
Батичелли махнул рукой.
– Император по-прежнему уповает на Запад, а народ открещивается от латинцев, а между тем тут требуется единодушие. В Галате же – ничего, оживление порядочное. Наши генуэзцы с Мурадом любезничают, конечно, на тот случай, если турки захватят столицу, то их не обидят. Да что же иначе делать будете; каждый должен свою шкуру беречь. Вы посмотрите, есть ли нынче где-либо в Европе сильное государство.
– Что и говорить! Есть, пожалуй, одно турецкое. Ну, что еще слышали в Константинополе или лучше сказать в нашем генуэзском Галате? – продолжал задавать вопросы Киавари.
– Получили, говорят, от Луканоса из Таны в Константинополь громадную партию рыбы и шерсти, – смеясь сказал Батичелли.
– Вот дьявол! – при этом Киавари так ударил кулаком по столу, что посуда на нем запрыгала. – Тут есть какая-то тайна!
– Да вы знаете, синьор Киавари, после вашего отъезда, синьор Труцци, заменявший ваше консульское место, собрал новый совет, с тем, чтобы послать тот же товар, что и Луканос, в те же места, и продавать за полцены. Приезжаю я в Константинополь, стоят корабли Луканоса и разгружаются, половину товара продали, через три дня пришли наши, спустили цену на половину, оказалось, что у Луканоса и по этой продавался товар; пришлось еще спустить; поверенный Луканоса тоже сбавил; мы порядком потеряли, на долю каждого, конечно, не Бог знает сколько пришлось.
– Молодой человек, а посмотрите, что за бестия! – сердито заметил Киавари.
У синьора Батичелли проскользнула веселая улыбка, однако он поспешил снова принять свойственный ему серьезный, даже суровый вид.
– А скажите, синьор Киавари, что в Европе нового и интересного? Хотя дела торговые непосредственно касаются наших карманов, однако и политические имеют к ним большое отношение.
– Везде, синьор, хаос, а в хаосе всякий о себе хлопочет. Я виделся с Энеем Сильвием Пикколомини…
– А… интересно! Значит у самого источника были?
Батичелли даже переменил положение, приготовившись слушать.
– Сильвий Пикколомини отправился в Германию в качестве посла от папы; он, конечно, там сумеет сделать свое дело при его уме, образовании и красноречии.
– И при этом сумеет, когда нужно, блеснуть благородством.
– Да, да, конечно… Ведь вы его знаете. А в Венгрию и Польшу отправлен кардинал Юлиан Чезарини.
Батичелли ядовито засмеялся и заметил:
– Его вероятно снабдили другой красной шапкой, в замену той, которую он потерял, убегая от Прокопа Большого.
– Ну, вот вы сами видите, – согласился с ним Киавари, – как дело делается. Для папы интереснее в настоящее время дела в Германии, где ему не дает покоя базельский собор, и он туда посылает Пикколомини, а проповедывать крестовый поход против турок посылает того самого Чезарини, который в начале базельского собора говорил, что песня про примирение с греками поется триста лет, и вместо того, чтобы бегать за греками, лучше привлечь к католицизму гусситов, от которых он сам бежал, как вы заметили, и потерял даже свою шапку. А между тем посольство в Польшу и Венгрию в настоящее время очень важно: на престол Венгрии выбран Владислав Ягелло, король польский. С Иоанном Гуниадом новый король в самых дружеских отношениях. Гуниад получил от него Седмиградию. По моему мнению, достаточно Польши и Венгрии с таким вождем как Гуниад, чтобы предприятие увенчалось успехом. К тому же, Белград держится еще против турок.
– Представьте себе, синьор Киавари, я здесь несколько дней живу, и замечаю, что у турок готовится нечто важное. Силы прибывают из Азии; их тут принимает любимый полководец султана Мурада Искандер-бек и отправляет в Адрианополь; вероятно готовится поход.
– Весьма вероятно, что турки воспользуются медлительностью венгров и возьмут Белград.
– Отчего бы, например, не отправить в Польшу кардинала Виссариона, – заметил Батичелли, – этот ученый, безукоризненно честный человек, к тому же предан своей родине Византии и мог бы многое сделать.
– Да, об этом в Риме толковали, – отвечал Киавари, – но видите ли, кардинал Виссарион будет преследовать цели исключительно патриотические; папе Евгению IV надо устроить еще и свои дела в Венгрии. Я видел достопочтенного кардинала Виссариона. Неудача флорентийского собора сильно повлияла на него. Кстати: Исидор, митрополит киевский, тоже возведен в кардиналы.
– Хотят спасти родину, – задумчиво, как бы про себя проговорил Батичелли.
– Нет, синьор, я их иначе понимаю: хотят спасти великую греческую культуру; если не спасти, то перенести ее в Италию, что они и делают. Повсюду в городах Италии устроили они свои школы, в особенности во Флоренции; там этих греческих учителей на руках носят, хотя признаться, они довольно беспокойный народ.
– А знаете, синьор, Флоренция быстро шагает вперед не только в деле просвещения, но и торговли; скоро нам придется не столько соперничать с венецианцами, сколько с Флоренцией.
– Э, синьор, – с пренебрежением заметил каффский консул, – это всего лишь идеалисты! Они запрещают торг невольниками своим купцам, а какая торговля без невольников?
– В этом я с вами не согласен; да и доказательство на лицо: фабрики у них растут. Где вы найдете такое сукно, как у них?
– Да у них торговля на помочах у магистрата идет, разве это торговля прочная?
– Там магистрат все из торговых людей состоит. Во Флоренции купечество не составляет круг людей, погрязших исключительно в торге: флорентийские купцы – это соль общества. Ну, да впрочем, это дело взгляда. А как идут дела в Неаполе, – вспомнил Батичелли. – Вы вероятно проезжали?
– Неаполь отягощен раздорами, как и прежде, но никогда еще Италия не видала таких соперников, какие теперь борются за Неаполь. С одной стороны умная и благородная Изабелла и король Рене Анжуйский, а с другой Альфонс, поистине рыцарственный король. Скверно только, что они приняли к себе на службу разбойников кондотьеров: Сфорцу, Пиччинино, Кальдору и прочих, которыми теперь кишит Италия.
– Уж лучше, синьор, пускай пользуются этими бродягами, чем отрывать мирных граждан от занятий и обращать их в бандитов.
Между тем уже вечерело, с моря потянул свежий ветерок, наступила теплая южная ночь.
– Когда уходите, синьор Киавари? – спросил Батичелли.
– Завтра на рассвете.
– Думаете завернуть в Константинополь?
– Нет, греческая галера, на которой я иду, держит курс прямо на Каффу.
– Тогда до свидания, синьор, кланяйтесь синьоре Анджелике, синьорине Клавдии; передайте всем знакомым поклон.
– Благодарю вас. А вы скоро думаете быть дома? Без вас у нас скучно и пусто.
– Благодарю за любезность, синьор. Думаю быть в Каффе самое большее через месяц, если не окажется необходимым самому быть в Кандии и Морей, но это я должен узнать завтра или послезавтра… Да, синьор, не забудьте рассказать про Луканоса…
– А будь он проклят!.. Он у меня из головы не выходит.
На другой день, рано утром, в гостинице, где остановился Батичелли, сидел его приказчик и в ожидании пока тот встанет, разговаривал с ранними посетителями.
– Синьор вас зовет, – обратился к нему вбежавший служитель.
Приказчик торопливо встал. Он тихонько отворил дверь и остановился у порога.
– Подойди сюда, Феодор, садись да расскажи, что у вас хорошенького делается.
– Был в Генуе, кирие, получил деньги и распорядился, как ты приказал.
– Хорошо. А каково положение дел вообще в Морее?
– Все тоже, ненадежное. Деспоты Фома и Константин настолько слабы, что если бы туркам вздумалось явиться в Морею, то они не оказали бы никакого сопротивления. В Эпире и Албании неспокойно; того и гляди начнется борьба с турками, которых там много. Арианит и Галенто готовы, нет только общего вождя. Из детей Иоанна Кастриота никого не осталось, кроме Искандер-бека, ну, а он верен султану и, в настоящее время, будет предводительствовать, как я сегодня здесь узнал, целой армией, которая уже выступает отсюда из Адрианополя. Здесь мне земляки говорили, что султан поколебался в доверии к нему и чтобы испытать его, предложил ему управление Албанией; однако Искандер не отказался и объявил, что султан ему заменил отца и он будет служить султану.
В это время у входа в гостиницу поднялся крик; сначала нельзя было расслышать слов, но потом они стали доноситься отчетливее. Турки кричали:
– Давайте нам шпионов!
Батичелли и Феодор выскочили из комнаты узнать в чем дело. Их тотчас же заметили ворвавшиеся в переднюю турки.
– Вот они! Вот они! – кричала толпа, бросаясь на Батичелли, который, прислонился к стене, выхватил нож и стал защищаться.
Шум поднялся невообразимый. Феодор затесался в толпу и так как на него не обращали внимания, скрылся. Положение Батичелли было безвыходным, только трусость нападавших отодвигала развязку.
Вдруг стоявшие у входа расступились.
– Что здесь без толку орете! – раздался чей-то сильный, мужественный голос.
– Искандер! – пронеслось в толпе.
Скоро показалась высокая, стройная фигура красивого мужчины, средних лет, с черными усами.
– Что вы своевольничаете!
– Он гяур, шпион! – кричали турки. – Хозяин говорил, что он с другим гяуром вспоминали Чезарини.
– Правда ли это? – обратился Искандер-бек к синьору Батичелли по-гречески.
– Совершенная ложь, кирие, вероятно хозяин гостиницы, зная, что со мной есть порядочные деньги, вздумал ограбить меня и подговорил толпу. Я генуэзец и виделся вчера с консулом Каффы, говорили мы точно о Чезарини, как говорили и о многом другом, но я человек торговый и приехал по делам своим. К тому же, у Генуи с султаном мир и мне нечего шпионить.
– Хорошо, синьор, – произнес Искандер по-итальянски; – вы отправитесь со мной для безопасности: у султана уже началась война с Венгрией, Польшей и Сербией; – при этом Искандер обвел окружающих глазами и продолжал по-итальянски: – эти азиаты вас не пощадят, им достаточно, что вы христианин и не здешний.
– Не знаю, как благодарить вас, – почтительно произнес Батичелли, приложив руку к груди, и затем поспешно захватив вещи, последовал за Искандером.