Поездка в Америку
Я родился в стране, где говорили, что незачем учить французский язык, потому что ты никогда не встретишь француза. И совершенно внезапно эти двери для меня открылись. Гонорары за пластинки были бешеными, а вокруг, в девяностые годы, все было настолько запутано… даже работать с компаниями, с которыми были заключены словесные или контрактные договоренности, было невозможно.
Однажды я сидел с Олегом Гаркушей, шоу-меном группы «АукцЫон», в легендарном тогда клубе «Фантом». Это был прямо самый известный клуб в Петербурге, и его директор был мой друг, Сергей Середа. И я говорю: «Что-то вот все одно и то же, сейчас еще пива попьем…» А он уже был в завязке давно, что само по себе удивительно, так как рок-н-ролл и алкоголь – вещи неразлучные. Это было просто как аксиома. Я не видел трезвых артистов вообще. Ну, в смысле, трезвых артистов такого направления на нашем радио. И я говорю, что все одно и то же, сейчас попьем пива, потом поеду домой, сочиню песню, запишу, поеду по гастролям играть… Было это все третьего марта какого-то из годов, а четвертого марта у меня день рождения. И мне Гаркуша внезапно говорит: «А ты поезжай в Штаты». У меня даже и мысли такой не было: поехать в Штаты. Я говорю: «Почему в Штаты-то?». Он отвечает: «Ну, там все другое». Я говорю: «Ну и что, что все другое?». Говорит: «Ну, поменяешь атмосферу. Тебя там мало кто знает». В общем, что-то мы там поболтали и забыли. Я приехал домой, мобильного телефона у меня еще не было: то ли их тогда не было вообще, то ли они только начинались. Приехал я домой, соответственно, уже в день рождения: ночью 4 марта. Вдруг раздается звонок и мне звонит кто-то, и говорит: «Поздравляю Вас, Павел, с Днем рождения!». Говорю: «Спасибо большое», – делаю вид, что я знаю, кто на том конце провода, но на самом деле это не так. Оказывается, это была девушка-фанатка, которая была на многих концертах, и она попросилась посидеть на студии. «Приезжайте, посидите на студии», – говорю я. И она сказала фразу: «А вы приезжайте к нам в Соединенные Штаты», – на что я ответил: «Да, обязательно. Я уже вот сегодня об этом говорил». Вот такие две фразы были. Я забыл об этом разговоре, конечно же. Через неделю приходит приглашение из Соединенных Штатов: уже тогда нужно было приглашение.
И оказалось, что эта девушка звонила из Соединенных Штатов. А я не так давно, по-моему, был в Лондоне, и подумал, пойду-ка, я сделаю визу на всякий случай. Пошел делать визу, а там человек пятьдесят, наверно, было. Их повели на собеседование, а меня попросили к окошку подойти и задали всего один вопрос: «Вам на год или на три?». Я так удивился, что меня даже ничего не спросили, даже как-то обидно стало: «Ну, давайте на три», – сказал я. Они дали мне визу. Я подумал, что видать мне туда надо. Меня ничего не связывало с Соединенными Штатами. Но я не уверен, что даже в этом случае поехал бы. Эта девушка в итоге приехала, сходила на студию, сходила на концерты.
А у меня с армии началось недомогание. В армии меня так вымотали наши полководцы, что началась нервная какая-то болезнь, когда кожа волдырями вздувается. И я тогда пошел к врачу, на что она сказала, что особо никакого лекарства она предложить не может, дала какую-то мазь. Сказала, что мне не стоит пропускать в свою нервную систему никаких раздражителей – и это в моей-то армии, где все является раздражителем. Однако я каким-то способом действительно приложил усилия, равные усилиям Будды под его этим деревом, и я действительно представлял, что все эти полковники из ада невзаправдашние. Я придумывал все, что хотел, главное, чтобы не нервничать. Потому что очень сложно, когда тебя заставляют жить по правилам: «Круглое носят, а квадратное – катают». И вроде у меня прошла эта болезнь. Ну, как, она имеет свойство возвращаться: как только ты начинаешь нервничать – ты начинаешь зудеть. Когда вот этот разговор об Америке произошел, в Петербурге в то время было то ли загрязнение какое-то, то ли еще что-то, и у меня стали покрываться корочкой пальцы на руках. Все это очень некрасиво, я прекрасно понимал. Я ходил к докторам, а они все поголовно говорили, что это нервы и ничего особо с этим не поделаешь. Тогда эта девушка из Америки мне сказала: «А знаешь, в Штатах есть магазины, где продают правильное мыло для таких людей, как ты». Я говорю: «Ну да?!». Ведь тогда в России не было никаких систем, контролирующих качество продуктов: я вообще не знаю, как мы выжили. Видимо, мы очень живучие. Потому что на самом деле никто не знал, что ты покупаешь, каким ядом ты моешься и так далее. Оказывается, я поехал в Чикаго, по большему счету, за мылом. Потому что действительно: я приехал в Чикаго, и она отвела меня в супермаркет, где были специальные отделы для аллергиков такого типа. Я поменял все, чем я пользовался, и через неделю все прошло. Это как-то даже неудобно было: я так мучился долго с этим со всем. И, думаю, мучился бы до сих пор, если бы не съездил в Америку за мылом и жизнь моя стала в этом смысле лучше.
В Чикаго я не собирался особо долго находиться, но я по привычке, как умная Маша, ходил по улицам, гулял. А по Чикаго вообще не гуляют, так как у них есть лишь маленький Даун Таун, где есть улицы. Все остальное расстояние нужно ездить, потому что расстояние от дома до дома, от частного дома до частного дома сравнимо автобусной остановке. Но я все же шел, гулял по такой пустынной местности. Хотя там весь Чикаго – это пустынная местность с разрозненными домами совершенно. И возле одного из домов стояла машина, стоял человек и нервно курил: очень нервный человек очень нервно курил. Когда я проходил мимо, он говорит: «Паша». Только представьте: я в пустыне Чикаго, вокруг никого, только этот нервный человек, и он мне говорит вообще на русском языке: «Паша». Все это было очень подозрительно. Я говорю: «Ну, да, Паша». Он говорит: «Кашин?» – я: «Ну, Кашин, Кашин». Все. Я уже начал думать, в чем подвох. Тогда он мне говорит: «Да я твой фанат, я только твою музыку слушаю». Мой мозг уже начал там высчитывать все варианты возможные… ну, нереально, чтобы какой-то там розыгрыш приехал куда-нибудь и меня ловили в пустыне. Выяснилось, что этот парень родился в Штатах, учится в Чикаго в бизнес-школе, и в первый же день нашего знакомства он мне говорит: «Давай, поступай к нам в университет учиться в Advance Music School». На что я ему говорю: «Как это? Сейчас уже середина сентября». «Пойдем, там есть лектор Дубовски (то ли польская фамилия, то ли странная), с ним поговорим, сделай резюме». Ну и, в итоге, произошла эта история произошла с обучением в университете по продвинутой музыке и английско-американской поэзии, затем, в Лос-Анджелесе, я писал сценарии с моим приятелем Винсентом Мозарой. Да, такая история про «мыло».
Конечно, если бы я остался в России, я бы поддерживал свой шоу-бизнес, но, думаю, никакого нового дыхания в нем бы не было. Мне на тот момент уже было скучно писать песни. Хотелось более глобально смотреть на все, в том числе и на них. А это невозможно, пока ты не побывал в каких-то странах. До Чикаго я жил еще в Лондоне какое-то время. И тогда я понял, насколько у людей разные взгляды на одни и те же вещи с самых разных точек зрения. И ты задумываешься, насколько ты можешь соответствовать мировому стандарту песни. Скажем, взять Леонарда Коэна – канадского певца – да, он, конечно, не так популярен, как Мадонна, но по своим качествам он глобален, он звучит как мировой масштаб. Залы у него, думаю, были меньше, когда он отправлялся в свои туры. Но дорого то ощущение мирового видения. Через какое-то время я приехал обратно в Россию. На самом деле, приехал обратно, потому что… в новостях американских совсем не говорили о России и показывали, кажется, только двух российских политиков: Ельцина и Жириновского. По новостям вообще складывалось устойчивое впечатление о России, что все разумные люди оттуда уехали, а неразумные остались. Думал, это не так. Однако когда я приехал, в Петербурге не было света на улицах. Я остановил машину, чтобы доехать до дома. Остановился шестисотый Mercedes – меня иногда узнают на улицах, и я подумал, что это именно тот случай, когда меня признали и просто хотят подвезти. Оказалось, нет: человек просто таксовал, потому что у него на бензин не было денег, как я понимаю. Если говорить о том, горечь или радость я испытывал по возвращении, то нет во мне этого русского чувства – ни горечи, ни радости по отношению к Родине. Родина – это то место, где мы выбрали жить, еще не будучи рожденными, и мы выбрали жить в самом лучшем конкретно для нас времени и месте. Сейчас я все больше понимаю, что именно в России, именно в Казахстане, в 1967 году я должен был родиться. Родиться со всеми моими страстями-пристрастиями. Да, я должен был родиться в стране, где голодный народ, после войны еще не насытившийся, где девчонки худые и голодные до всего, что происходит, не знающие хирургических вмешательств. В девяностые все же было интересно. Да, было некомфортно, но ты мог стать ученым… потом поехать за границу и вдруг стать бандитом и жить удачей: жить недолго, но как-то весело.