Вы здесь

ПРОЛЕТАЯ НАД ГНЕЗДОМ ХИМПЕРИИ. Анархеомодерн в масле (КИР КОРОВ)

Анархеомодерн в масле

Графы ди Черкозлино – потомственные укротители мифов. Это даже несколько сложнее, чем укрощать манию величия. Тут не достаточно лёгкого знакомства с франкмасонским социоложеством и связей в генштабе Арктогеев. Нужны ещё искусство Обсоснанных Сноблюдений (ОС), Абстральных Залётов (АЗ) и Медитаптивного Сосредотолчения (МС). А я в последнее время что-то несколько увлёкся полётами во сне моей готовой на всякую самую неожиданную подлость яви.

Чрезмерность всегда чревата потерей лёгкости. Оставалось лишь, слегка улыбаясь, наблюдать, как Чистое Устремление обрастает воображариумной коростой фанеры и металла. Тешило душу то, что это была фланерина всё же собственной конструкции. Допустим, по имени «Змий Гордыныч» – как же нынче без рашен рептилоид-популяшен?

И поначалу приземление из Абсолютного Парения на Страсную площадь на Страстной седмице в Первопреставленной показалось мне даже достаточно забавным. Вспомнилось приземление здесь немецкого аса эпохи Перекройки Матьегоса Х-Руста и «Modern Talking» в странном соитии с раш-базар-модерном:


Москонь блатозлавая, звонь колоколов,

Хлоп-пушка державная, амбро-мат пирогов!

С утра по полбаночки – и на лебеди-саночки,

Эй, вы, кони залётные! – слышен крик с облучка.

Гимназистки румяные с дед Морозом все пьяные,

Грациозно съедают на закусь судачка…


Итак, покружив между проступающими из синей дымки Химпер-Мифа Кремляндскими казематами, плавно захожу на посадку. Картина Пустодиева «Масленица». Четверг Масляной недели – Разгуляй, самый разгар праздника! Лёгкий морозец, последние дни зимы по древляндскому календарю – канун Весеннего Равнобденствия. Во вчерашней серии мифа Марена-Зима колдовскими чмарами добилась от Дваждьбога-Весеня согласия обручиться с ней любовью заклятой и проклятой. А какая ещё может быть любовь в мире миражей?

А сегодня народ ожидает приезда на Чёрной Тройке в окружении Чёрной Семёрки самого Чёрного Туза – Семика-Кощуя Всехсмертного и похищения им новобрачной. А значит, будут тройки, скачки, умыкания голо-систых курсисток и румяных гимназисток, пьяных от мороза и просто пьяных, выпиводка и закапустка. Короче, полный Разгульдяй: Московонь блатозлавая…

И тут слетает мираж моей серебристо-чёрной фланерины, а из неё выползает пропахшее бензодримом Чудо-Юбище в чёрной коже, крагенах и огромных лупоноглазых очках…

Пришествие Кощуя-Антихриста, о котором так давно, долго и надоедливо зудели три этапа реболюционеров-апокаплептиков, свершилось! Площадь в одно мгновенье опустела, оставив меня в крайнем недоумудрии. Пока я двусмысленно разминал свои затекшие мистические члены, нарезая круги окрест, и размышлял, куда мог подеваться из моего воображания народ, тревожно зазвонили Сорок Сороковин. Одновременно жутко завыли собаки в подворотнях. Звон постепенно нарастал и вскоре усилился до такой степени, что превратился в сплошной гулдёж, от которого начали рушиться некоторые здания и мостовины.

К счастью, их примеру последовали и сами колокольни, начиная с Царь-колокола на Йоханаане Великом, иначе мой визит закончился бы погребением моего сто семнадцатого симультида под обломками Первопреставленной. Царь-хлопушка от неожиданности стала палить сама собой после векового гемороического молчания, расстреляла лоточников и лопнула от державной гордости, а пьяные гимназистки разлетелись по подворотням.

Но далеко не все были смертельно обспуганы этим совершенно непредподлежащим визитом с неба моего разгулявшегося вооброжения в этот отнюдь не простой для приземлений на самопальных фланеринах реболюционно-хронологический огрызок времени.

На площади шныровался со своей боевой залёт-компанией Вечный Аджид реболюцион-обхранки, привычно промышлявший посреди всеобщего расслабона с ацкой вздрыбулиной в заподмышках. Он распространял окрест тончайший амбро-мат страсти провакцинации бунта, бесплощадного и обсукровленного.

Узрев приземление апокаплектического асса, он быстро сори-ентировался в метафизике правдославного анархеомодерна, и через несколько мгновений я с мешком во рту и кляпом на голове, в санях на тройке вороных уже мчался в некое ещё неведомое мне, но уже такое вонючее поп-эсеровское будющее…