По мостовой в сандалиях
Письмо №2
Здравствуй, Бабушка.
В прошлом письме я поблагодарил тебя за первую в жизни победу. Но не только она связывает меня с тобой, а также первое путешествие, которое я запомнил гораздо лучше. Кажется, это произошло только вчера.
В тот день ты взяла меня с собой в церковь, но не в нашу, где меня крестили, и в которую ты ходила каждое воскресенье. Сегодня мы поедем в другую церковь, в которой я ещё ни разу не был. Мысли о предстоящем путешествии захватили меня сразу, как только я узнал о нём.
Ты разбудила меня с неизменной улыбкой на лице:
– Дима, просыпайся, мы поедем в церковь.
Мне ещё хотелось спать. Я не привык вставать рано, как это делала ты. Но разве сон мог удержать, если ты позвала с собой?!
Я соскочил с кровати и сразу побежал на улицу умываться. Должен сказать, что умываться по утрам мне всегда нравилось, это было как-то по-особенному. Плеснёшь холодную воду в лицо, и смотришь, как капли падают на пыльную землю и траву. А если светит солнце, то эти капельки блестят, как драгоценности. Иногда я срывал травинку с капелькой и разглядывал через неё наш двор.
Я прибежал умываться в полудрёме. Набрал воды в руки и плеснул её на лицо. Сон отступил. Когда плеснул воду второй раз – вернулся слух. И я погрузился в мир звуков. Но этот мир не обрушился на меня своим шумом. Он робко постучался и заглянул, словно извиняясь, что потревожил.
Первое, что я услышал – курица снесла яйцо, и теперь громко кудахчет об этом. Потом я услышал, как ты стучала кастрюлями в доме, следом услышал довольное хрюканье сытой свиньи. Звук за звуком прорывался в моё сознание и неумолимо наполнял мир. Это произошло в мгновение, и в то же время по очереди. Я оказался на пороге открытия. Оказывается, мир вокруг меня не шумит. Наоборот, у каждого события есть свой особенный неповторимый звук.
Это открытие подарило мне впоследствии часы невероятных исследований. Но об этом я тебе расскажу в другой раз. А сейчас вернусь к нашему первому путешествию.
Как я сказал, возвращение слуха произошло мгновенно. Я его отметил у себя в сознании и отложил на потом. А сегодня я еду с тобой, бабушка, в церковь, которая находится где-то далеко.
Я забежал в дом. Ты хлопотала на кухне, и на столе, как по волшебству, стал появлялся завтрак. Я не заметил, как ты поставила тарелку с нарезанным хлебом, затем мой любимый салат – только что сорванные огурцы, помидоры, зелень и всё это мелко нарезано и заправлено домашней сметаной. А ещё мне всегда нравилось, как ты его солила.
Что удивительно, другие люди в деревне тоже делают такой салат, но вкус у них получается почему-то другой. Не лучше, не хуже, а просто другой. Поэтому я и дал название твоему салату «Бабушкин».
После салата ты принесла кувшин со вчерашним холодным молоком, и в завершение на столе появилась кастрюля с варёной картошкой.
Я в этот день проснулся рано. Но уже к моему пробуждению ты успела это всё наготовить. При этом была выдоена корова, покормлены куры и свиньи, и конечно же, ты уже успела совершить долгую утреннюю молитву.
Тогда я не обращал на это внимание, но замечаю сейчас. Ты всегда успевала на всех приготовить. И мы воспринимали это волшебство, как нечто само собой разумеющееся. Только оно рождалось не по мановению волшебной палочки, а благодаря твоему труду.
Я тебя ещё не благодарил, поэтому позволь сейчас сказать тебе огромное спасибо за то, что дарила мне это утреннее волшебство каждое утро.
Мне всегда хотелось самому раскладывать картошку по тарелкам. Это даже стало нашим этаким ритуалом. А накладывал я картошку руками. Мне нравилось, что она такая горячая, а я могу быстро взять её пальцами и положить на тарелку. Если рука чуть замедлит движение, то пальцам становилось горячо. Иногда очень-очень пекло, но не настолько, чтобы не брать следующую картофелину. Каждый раз – положить в тарелку картошку – это маленькая победа.
Салат мы ели из общей миски. И чтобы не разбрызгивать сметану по столу, садились ближе к салатнице, а значит близко друг к другу. Может быть, сидели слишком тесно. Но это меня только радовало, потому что каждый завтрак – это было ещё одно волшебство, которое мне дарило утро. Имя ему – Близость.
От мытья посуды я был отстранён, потому что вода была только из колодца. А холодной водой я вряд ли смог бы отмыть посуду хорошо. Если судить по своим детям, я не смог бы хорошо отмыть посуду и в горячей воде. Но знаешь, я не переживал, что был освобождён от этого занятия. А ты и словом не обмолвилась, что это ещё одна твоя обязанность, которая отбирала время. Может, потому ты не говорила, так как не считала это время потерянным?! Каждое занятие, которым ты занималась, было для тебя естественным, и ты не думала о том, интересно тебе или нет, делать или не делать, нравится или не нравится. Ты просто делала свою работу, не отягощая себя сомнениями. Как же я хочу научиться этому искусству!
После завтрака, ты отправила меня одеваться. Я увидел штаны и футболку, которые уже кто-то аккуратно сложил, предварительно отутюжив. Догадываюсь, это тоже сделала ты. А внизу стояли сандалии. Правда, чтобы их надеть, пришлось помыть ноги, которые уже успели испачкаться за утро проведённое босиком.
Сандалии я не любил, они мешали ощущать землю ногами. Но тут ничего не поделаешь. В походах в церковь есть свои правила. И сандалии – одно из них.
– Жаль, что на автобусе нам не доехать, – сказала ты мне.
– А как же мы тогда поедем? – удивился я.
– Мы попутную машину остановим.
Ух ты, мы поедем на машине! Я же мальчик, а мальчикам нравится ездить на машинах. Я вприпрыжку двинулся за тобой. А ходила ты быстро. Тогда мне так казалось.
Через два километра мы вышли на шоссе. Меня до оцепенения захватило, с какой сумасшедшей скоростью проносятся мимо грузовики. И я сейчас поеду на одном из них. Ты встала с краю дороги, держа меня за руку и начала голосовать. «Вот как надо останавливать машину – повернуться лицом к приближающейся машине и поднять руку» – отметил я для себя.
Первые три грузовика пронеслись, не сбавляя скорость. А вот следующий затормозил рядом с нами. И я оказался в сказке, погрузившись в запах асфальта и пыли. Колёса машины были, наверное, с меня ростом. А кабина была на невероятной высоте от земли. Ты что-то сказала водителю и повернулась ко мне.
– Залезай в кабину. Нас этот добрый человек подвезёт.
– А можно я буду сидеть у окошка?
– Нет, ты сядешь посередине.
Но тут из кабины показалось весёлое лицо, и, перекрикивая звук двигателя, дядя водитель с широкой улыбкой ответил:
– Да пусть у окна садится. Двери у меня хорошие, не откроются.
Я тебе сказал, что оказался в сказке, почувствовав запах асфальта и пыли? На самом деле, это было только предисловие. Сказка началась, когда водитель переключил скорость, и машина с радостным рыком тронулась с места. Деревья медленно поплыли мимо нас, и через несколько секунд мы уже летели.
Очень хотелось рассказать тебе, как мне необыкновенно чудесно, но я не находил слов, чтобы передать все чувства. Наверное, я тогда просто сидел с открытым ртом и боялся дышать, чтобы не спугнуть радость от быстрой езды.
Кабина нагрелась на солнце, и было жарко. Я почувствовал, как от шеи по позвоночнику побежали капли пота. В ушах громко гудел мотор машины, а в душе звонко пело счастье. Я представлял, что уже взрослый и работаю на такой же машине – несусь по шоссе и смеюсь во весь голос. Конечно, на самом деле я не смеялся, но в душе смех не прекращался.
Не знаю, сколько мы проехали, когда водитель спросил:
– А куда вы едите?
– В Болота. В церковь.
– Я туда не доеду. А сегодня разве праздник какой-то?
– Сто лет с рождения церкви. Ты и так нам помог. Дальше мы другую машину поищем.
– Да ладно, там ехать километров десять. Довезу вас.
Давно это было. Многие сказали бы: «Раньше люди были проще, и с радостью помогали друг другу, не то что сейчас». Я сам так думал, есть грех. Причём получал доказательства. А потом решил посмотреть на людей иначе, поискать в них хорошее, разглядеть лучшее, как в детстве ты меня учила и часто повторяла слова:
– Все мы дети божьи, и в каждом человеке есть чистая душа, в которую Бог вдохнул жизнь. Нам всегда об этом необходимо помнить.
И, знаешь, то время, когда люди были отзывчивы и помогали друг другу, вернулось. Оказывается, всё хорошее или плохое, что с нами происходит, случается по нашим ожиданиям. Если мы ждём от человека чего-то плохого, то непременно плохое от него и получим. И наоборот, если ожидаем хорошее, то человек сделает всё от него зависящее, чтобы доказать нам нашу правоту.
Не помню уже, как мы доехали, не помню, что было в церкви, но запомнилось, что после службы, во дворе церкви поставили столы, накрыли их белыми скатертями и угостили всех, кто пришёл на праздник.
Еда была не вкусная, совсем не такая, какую подавала ты. Но я был голоден и съел, помнится, очень много. А ещё меня удивило, что ты просто сидела, а за тобой ухаживали. Не часто такое случалось, а тогда я видел это вообще впервые.
После праздничного застолья мы поехали домой. Сначала добрались на местном автобусе до города Кобрина, а дальше собирались доехать на междугородном рейсе до дома. Но нам в тот день не везло – автобусы хоть были, только отсутствовали свободные места. Ты очень переживала, и готова была заплатить гораздо больше, чем стоил билет, но тебе отказывали. А я не переживал. И всё спрашивал:
– Бабушка, а что мы будем делать, если так и не попадётся нам свободный автобус?
– Попадётся. Ты не волнуйся.
Ты посадила меня на скамейку с удобной спинкой, поставила свою сумку рядом, попросила сторожить. И я сторожил. Как же мне нравилась твоя сумка! Это была настоящая ценность. Она была коричневого цвета. Ручки у неё потрескались и потрепались, и чтобы сумка ещё послужила тебе, ты обмотала их синей изолентой. Но возраст и вид сумки были не важны, главное в ней всегда были сладости для меня. Ну, может и не всегда, но когда ты давала мне конфеты, то всегда доставала их из своей старенькой сумки. И в тот раз ты оставила меня сидеть с красным сахарным петушком.
Я лёг на скамейку, голову положил на сумку и стал разглядывать синее небо и проплывающие по нему облака, не забывая посасывать угощение. Не знаю, сколько я так лежал, но, когда ты меня разбудила, уже смеркалось.
– Дима, просыпайся. В этом автобусе есть одно место, и нас возьмут.
– Одного возьмут? А как же ты? – испугался я, зная, что если поедет кто-то один, то обязательно это буду я.
– Я тоже поеду. Но ты будешь сидеть у меня на коленках.
Нам досталось самое лучшее место – у лобового стекла, справа от водителя. Ты посадила меня на колени, и я стал смотреть вперёд, как водитель. Правда, уже было темно, и можно было разглядеть впереди только то, что освещали фары. Я всё пытался вглядеться дальше, в темноту, которую мы рассекали автобусом, но… очень скоро уснул.
Проснулся я уже на улице. Ты держала меня на руках, нежно прижимая к себе. Я открыл глаза и увидел, как наш автобус тронулся в дальнейший путь без нас.
– Мы уже приехали?
– Да, приехали, только вышли не там, где нужно. Придётся через всю деревню идти.
А деревня наша очень-очень большая.
– Ты идти сможешь?
– Да, бабушка.
– Не устал?
– Я выспался.
– Ну, тогда пошли, – сказала ты, поставив меня на дорогу.
– Эх, я всё проспал.
– А ничего интересного не было.
– Нет, что ты, было очень интересно.
– А хорошо мы съездили сегодня! Правда?
– Да.
Я ещё витал в недавнем сне, и мало соображал, где мы находимся. Покрутил головой во все стороны, пытаясь сориентироваться, но уже была ночь. И месяц был тоненький-тоненький, совсем ничего не освещал. Я так и не понял тогда, где мы находимся, но знал, что ты не заблудишься и приведёшь меня домой.
Мы пошли по пыльной дороге. В одной руке ты держала свою чудесную сумку, а в другой лежала моя рука. Ею ты и начала размахивать вперёд-назад, вперёд-назад, вперёд-назад. И так хорошо у тебя получалось, меня потянет то вперёд, то развернёт, и я уже бегу обратно. Это было словно на качелях. И я засмеялся от всей души.
Теперь уже у меня нет такого смеха. Он стал тяжёлым, коротким и, наверное, грустным. А тогда было легко. Я смеялся открыто, радостно, широко открывая рот. Я смеялся, и не стыдился ни своего смеха, ни своей радости.
Бабушка, я был в тот миг счастлив.
Я сказал тебе, что выспался – немного обманул. Я устал, и с удовольствием ещё поспал бы. Но усталость счастью не мешала. Нисколечко. Оно окружало со всех сторон, пропитывало воздух вокруг, проникало сквозь одежду в самое сердце. Мне оставалось лишь впитывать его.
Потом ты запела. Слов песни не помню. И мелодию не помню тоже. Но песня была грустная и красивая. А твой голос нежный и любимый. Я притих, полностью погрузившись в песню.
Мы вышли на мостовую, и я, хоть и был в сандалиях, ощутил ногами гладкость камней. В этот миг родилось ещё одно волшебство – я полюбил ходить.
Теперь, думая о путешествиях, я думаю именно о прогулках по новым городам, о прогулках на природе, о прогулках по горам…. Я люблю ходить. Хоть и нет уже тех детских ощущений, но иногда меня посещает усталость и приходит счастье, как в тот чудесный вечер.
Я люблю тебя, бабушка.