Чувственный экстаз
Я бы хотел начать с поэтики футбола. Эту идею я позаимствовал у бельгийского писателя и деятеля искусств Жан-Филиппа Туссена. В 2006 году он опубликовал небольшое лирическое эссе «Меланхолия Зидана» (La Mélancolie de Zidane), а в 2015 году появилась книга, раскрывающая его особый взгляд на Кубок мира по футболу[7]. Автор высказывает любопытную мысль, что последний в карьере Зидана уход с поля в финальном матче Кубка мира 9 июля 2006 года был отмечен не столько красной карточкой рефери, сколько черной карточкой меланхолии. Тем не менее я нахожу общий подход Туссена к футболу разочаровывающим, несколько устаревшим и односложным. Английский перевод «Футбола» (Football) Туссена в пух и прах раскритиковал Саймон Купер, утверждающий, что это худшая из когда-либо опубликованных книг о футболе наравне с автобиографией Эшли Коула «Моя оборона» (My Defence)[8] Учитывая, как много плохих книг было написано о футболе (в частности, изданных на заказ автобиографий игроков), можно сказать, что Туссен действительно отличился.
По мнению Купера, с которым я согласен, Туссен, ратуя за то, что футбол заслуживает серьезного интеллектуального подхода, игнорирует тот факт, что в мире футбола все более четко проявляется ярко выраженный и детализированный писательский стиль, по крайней мере с 1992 года – со времен «Футбольной лихорадки» Ника Хорнби. Но кажется, Туссен ничего не знает о таких известных журналах, как FourFourTwo и When Saturday Comes (WSC), а также о недавно появившемся, но действительно отличном The Blizzard. Эти издания наполнены поистине увлекательными концептуальными и историческими размышлениями о природе футбола, а заодно на своих страницах они предоставляют гигантский архив материалов по аналитической социологии игры и ее культуре[9].
Но когда дело доходит до размышлений о футболе, Туссену, на мой взгляд, в какой-то мере удается обозначить основную проблему – так называемый временной фактор. Я попытаюсь объяснить эту мысль. Футбол открывает особое измерение времени. Нагляднее всего это проявляется, когда мы смотрим игру вживую, с трибуны. В этот момент мы будто пойманы в сети, словно подвешены в напряжении, полностью поглощенные происходящим на поле. Мы пристально следим за игроками, движением мяча, действиями судей, реакцией болельщиков. Каждое мгновение этого настоящего влияет на ближайшее будущее, которое пока неизвестно. Произойти может все что угодно – даже то, что теоретически не может произойти никогда.
Мы всецело вовлечены в игру, внимательно и – я хотел бы акцентировать это слово – вдумчиво наблюдая за ее ходом. Мы стараемся ничего не упустить из виду, с нетерпением ожидая момент моментов, когда на поле произойдет что-то экстраординарное: внезапное ускорение игрока после вбрасывания мяча из аута, быстрый пас товарищу по команде, ошибка защиты, проход нападающего вправо, открытое пространство – удар! Го-о-ол! Где-то на трибуне вспыхивает петарда, над головами ликующих болельщиков клубится красный дым. Люди – приличные, взрослые, умные, серьезные, некоторые очень солидные, с хорошей карьерой и в почтенном возрасте – в едином восторге целуются, обнимаются и жмут друг другу руки.
В такие минуты мы как-то внутренне возвышаемся, чувствуя особое приподнятое состояние духа. Мы пытаемся отдышаться, мы шепчем себе: «Это действительно происходит». Происходит именно то, что Джеймс называет праздником жизни: некое реальное ощущение совершаемого здесь и сейчас волшебства, когда в состоянии крайнего возбуждения мы сливаемся в едином чувстве и переносимся из повседневности в какие-то высшие материи. Это именно то, что я называю чувственным экстазом.
Роберто Фирмино празднует второй гол «Ливерпуля» в ворота «Сток Сити» в победном матче английской Премьер-лиги, апрель 2017 г. Его татуировка в переводе с греческого означает: «Бог честен». Chris Brunskill Ltd/Getty Images
Многие люди (особенно американцы) считают футбол скучным. Это неверно, это они скучны, думая так. Напротив, футбол более медитативный и «умный», чем многие другие виды спорта. Футбол – это опыт подчинения потоку игры.
Великий приверженец кальчо из Италии Джанни Брера считал идеальным для футбола счет 0:0, когда противоборствующие команды играют в своего рода шахматы, сводя на нет усилия друг друга и достигая при этом абсолютного баланса и эстетической гармонии. Учитывая одержимость СМИ забитыми голами, бесконечно воспроизводимыми на разной скорости и с нескольких ракурсов, будет не лишним встать за защиту искусства оборонительного футбола.
Возможно, потому, что я сам когда-то играл на позиции защитника, я всегда находил странную красоту, наблюдая, как одна команда полностью аннулирует все старания другой. Назвать подобный матч безрезультатным – значит не уметь наслаждаться диалектическими радостями отрицания и тонкостями итальянского катеначчо, или так называемого засова, когда тактика команды полностью акцентируется на оборонительных действиях.
Можно вспомнить особый пространственный интеллект легендарного трио «ББК» – игроков «Ювентуса» Барцальи, Бонуччи и Кьеллини, позволивший создать лучшую защиту в современном мире футбола. Итальянская традиция оборонительного футбола хорошо известна – ее основу заложили еще такие игроки, как Барези и Мальдини, которые всю свою карьеру провели в «Милане» во времена футбольной гегемонии этого клуба. Безусловно, красота командной игры базируется на прочной, последовательной защите, которая зиждется на глубоком взаимопонимании между игроками, раскрывающемся в полной степени лишь спустя годы совместных тренировок.
Проблемный во многих отношениях Джозеф Блох, бывший голкипер и главный герой книги Питера Хандке «Страх вратаря перед одиннадцатиметровым», говорит: «Хорошая игра проходит очень тихо»[10]. Ритм футбола – это не стаккато бейсбола или, скорее, стрельбы по тарелочкам, это больше легато с его плавным, непрерывным и неуловимым течением времени. Футбол – это также и об изменениях ощущения времени. Это изменения в интенсивности переживания, когда в какой-то момент время становится чем-то податливым, пластичным и эластичным.
Подобное происходит и с пространством. Футбол – это интерпретация пространства.
Немецкий нападающий Томас Мюллер, блистательный образец «ложной девятки», чья главная тактическая роль заключается в том, чтобы затаиться в штрафной площади соперника, получил прозвище Der Raumdeuter – пространственный интерпретатор, или даже исследователь пространства. Иными словами, пространство игры в футбол – это игра пространства.
Томас Мюллер – «исследователь пространства» для Германии. Contrast/Ralf Pollack/ullstein bild via Getty Images
Именно на этом моменте заостряет внимание Стивен Коннор в своей замечательной книге «Философия спорта» (A Philosophy of Sport), используя в ней метод, который он сам называет «культурной феноменологией», что очень близко по духу к тому, что я пытаюсь здесь выразить, за исключением того, что Коннор делает это для любого вида спорта, а не только применительно к футболу[11]. Коннор заимствует замечания Мерло-Понти из его работы «Структура поведения» (La Structure du comportement) о разметке футбольного поля, чтобы показать: поле игры никогда не бывает простым объектом. Скорее, пространство игры допускает игру пространства, которая включает в себя, как пишет Мерло-Понти, «телесные интенции игроков, в то время как их намерения пронизаны и ориентированы пространством, в котором они должны быть введены в действие»[12].
Разметка футбольного поля предусматривает определенный, детерминированный способ действия и «отправные точки и ориентиры этого действия, как если бы игрок не знал о нем». Маркирующие поле линии – это эффективные направления силы, создающие среду, которая и формирует действия игроков. Тем не менее нельзя сказать, что сознание игроков обитает в этой среде как украшение на полке или пакет молока в холодильнике. Скорее, сознание – не что иное, как эта игра, эта диалектика между средой и действием. Пространство игры, как и время, податливое, гибкое и пластичное.
Футбол иногда ассоциируется с пьесой Сэмюэля Беккета «В ожидании Годо», где ничего не происходит дважды. Если я смотрю матч с участием «Ливерпуля» или, что еще хуже, у сборной Англии затруднения в большом турнире, тогда игра может стать беспокойным девяностоминутным сном, цепким и бесконечным кошмаром, от которого пытаешься пробудиться, но не можешь. Это ужасно. Но футбол может быть и чем-то еще, чем-то совершенно иным. Туссен предполагает со всей своей бельгийской непосредственностью, что, пожалуй, самая точная аналогия с подобной интенсивностью переживания в футболе – это половой акт. Как говорят философы, это эмпирический вопрос, ответ на который читателям лучше найти самим.
Итак, мы наблюдаем за игрой в ожидании момента моментов, находясь целиком во власти настоящего, с будущим открытым и неопределенным. В эту минуту прошлого нет, и оно постоянно продолжает стираться, как память золотой рыбки. Прошлое матча довольно быстро забывается и иногда с трудом вспоминается. Этот факт легко объясняет разницу между просмотром игры в прямом эфире и в записи. Хотя, безусловно, нарезка основных моментов может доставить массу удовольствия болельщикам (если только их команда не выглядела жалко), тренерам (очень важно для работы) и экспертам (не столь важно, но полезно).
По мнению Туссена, идущему вразрез с точкой зрения феноменологии Гуссерля, можно реактивировать процесс забывания футбола и предотвратить выпадение его в осадок быстро забытого прошлого. К месту и ко времени процитированное произведение изящной словесности способно освежить переживание футбола, «ухватить его движение, ласкать его краски, гладить его чары, восхвалять его волшебство». Туссен называет поэтику футбола апотропеической магией, которая может отразить зло полного забвения и неудачи.
Возможно, потребность в магии объясняет и то, почему футбол – такой суеверный вид спорта, а футболисты и их фанаты так преданы столь многим эксцентричным странностям. В моем случае это волшебная вера в то, что если я не буду смотреть игру «Ливерпуля», то они непременно проиграют. Они почему-то нуждаются во мне, сосредоточенно и с волнением наблюдающим за ними из Бруклина. Великий португальский футболист Эйсебио на время игры всегда клал в бутсу счастливую монету. Шведский игрок Нильс Лидхольм, играя за «Милан», постоянно советовался с личным магом по имени Марио Магги. Румынский бомбардир Адриан Муту всякий раз набивал в носки листья базилика. Криштиану Роналду помещает бутсы под бюст своего отца в день игры. Во время ЧМ-1998 капитан сборной Франции Лоран Блан перед матчем на удачу целовал лысину голкипера Фабьена Бартеза. Не столь широко известен и тот факт, что перед каждым матчем французская команда слушала песню «I Will Survive». Только представьте себе эту странную картину: галльская раздевалка, крепкие, рослые парни, среди которых Лилиан Тюрам, Марсель Десайи и сам Зизу, божественный голос Глории Гейнор – и тут внезапно кто-то начинает ей вторить, а пару секунд спустя уже нестройный хор поет слова: «Мне было страшно, что я пропаду»[13].
Лоран Блан целует лысину своего партнера по сборной Франции Фабьена Бартеза перед полуфинальным матчем Евро-2000 против Португалии, июнь 2000 г. Olivier Morin/AFP/Getty Images
С точки зрения Туссена, переживание футбола может быть почти магическим образом вызвано силой слов в поэтической форме, которая тесно связана с переживаниями времен года, окружающей среды, меланхолии, времени и воспоминаний детства. В своем крайнем проявлении мысль Туссена доходит до суждения о том, что слова, способные сформировать и зафиксировать в памяти момент переживания футбола, могут спасти нас от смерти, даря ощущение преемственности прошлого и вероятность посмертного выживания через слова и жизни будущих фанатов. Несмотря на всю абстрактность, это воззрение имеет смысл для многих из нас на очень личном уровне.
Мой отец всю жизнь болел за «Ливерпуль», тренировался на стадионе «Энфилд» в начале 1950-х, пока не получил травму голеностопного сустава (после чего он стал всегда носить «челси» для поддержки лодыжки, впрочем, выглядел он в них весьма стильно). И честно говоря, футбол, вероятно, был единственной темой, на которую мы с отцом могли поговорить с какой-либо рациональностью и разделенной страстью. А мой собственный первый патриархальный акт насилия над сыном Эдвардом выразился в наводнении его комнаты вещами с атрибутикой «Ливерпуля» – я на корню хотел уничтожить вероятность того, что он станет болеть за какую-то другую команду (и это сработало). Недавно Эдвард мне напомнил, как в свои десять лет он попросил купить ему на Рождество футболку «Арсенала», поскольку в то время этот клуб был лучшим в Англии. Видимо, я даже ничего не ответил тогда, а попросту купил ему еще одну футболку «Ливерпуля». И то, что сейчас Эдвард – более информированный, более преданный и гораздо более разочарованный фанат «Ливерпуля», чем я, – источник особого, почти извращенного, морального удовлетворения для меня. Болельщикам моего поколения повезло увидеть «Ливерпуль» во всем его великолепии – на пике игровой формы в 1970-х и 1980-х годах. Тогда наша команда была непобедимой, непобедимой настолько, что «пришлось бы прислать кого-нибудь с Марса, чтобы обыграть ее», как сказал Билл Шенкли.
Я бы сказал, что за эти годы около сорока процентов разговоров и восемьдесят процентов переписки с моим сыном так или иначе касались футбола. Я не говорю, что это правильно, и не особо горжусь этим фактом, а просто объясняю, до чего многие из нас могут дойти, когда дело касается футбола. Ну и конечно же где-то внутри меня живет потаенная надежда, что мои внуки тоже станут болельщиками «Ливерпуля». Вот вам и мечты о жизни после смерти. Ладно, посмотрим.
Я бы хотел признаться кое в чем, что я никогда не упоминал публично. Около семи лет назад я отправился на стадион «Гудисон Парк», чтобы посмотреть мерсисайдское дерби между «Ливерпулем» и «Эвертоном». Компанию мне составили племянник Дэниел и сын Эдвард. Перед матчем я встал в очередь, чтобы купить напитки и какую-нибудь еду для парней, а себе – чашку крепкого «Боврила». В двигающейся параллельно соседней очереди, немного впереди меня, буквально в нескольких шагах, я увидел призрак моего отца. То есть это был сам отец. Я был уверен, что это он. Овал лица, форма носа, оливковый цвет кожи, двойной подбородок, волосы и даже походка – все было похоже. Я долго сверлил глазами его спину, но он так и не обернулся. А я не осмелился окликнуть его. Отдал парням их заказ и отправился на трибуну.
Игру мы выиграли со счетом 2:0. Стивен Джеррард сделал дубль, и мы были счастливы. По дороге в Бирмингем, где жил Дэниел, когда Эдвард задремал на заднем сиденье машины, я слегка смущенно поведал племяннику о случае перед матчем. Дэниел хорошо знал моего отца. Он тоже видел его там.