О распознавании и собирании гравюр. Пособие для любителей. Часть первая. О знатоке искусства (Иосиф-Эдуард Вессели)

1. Техника гравюры на дереве

Художник, желающий создать резьбу на дереве с целью воспроизведения картинного изображения, употребляет для того прежде всего материал, в данном случае дерево, и, как вспомогательное орудие, известные инструменты, коими он обрабатывает его. Не всякое дерево пригодно для этой цели. Обыкновенно берут буксовое или грушевое дерево, потому что на нем можно равномерно работать по всем направлениям, тогда как дерево с длинными волокнами допускает линии лишь в одном направлении. Деревянную доску строгают начисто и приводят в безукоризненно гладкий вид. На такой доске рисунок делается карандашом или тушью. Если изображение копируется, то рисунок, как в зеркале, должен выйти навыворот: что в оригинале было направо, то здесь должно выходить налево. Совершенно безразлично, покрывать ли поверхность предварительно слоем мела или переводить рисунок прямо на естественную поверхность дерева. Резчик предпочитает первое, потому что рисунок выходит яснее.

После этого начинается работа резчика, ибо рисунок может быть переведен на дерево и другим лицом, например самим живописцем. Резчик употребляет ножи различного рода: сперва он режет малым острым ножом по обеим сторонам линии рисунка, чтобы отделить их от других частей деревянной поверхности, а потом другими пригодными ножами снимает пустую, т. е. не занятую рисунком поверхность. По окончании этой работы рисунок изображен выпукло, рельефно. Этим доска окончена.

Но в произведениях граверного искусства следует отличать: п р и г о т о в л е н и е д о с к и и о т т и с к с нее или размножение изготовленного на доске рисунка.

Чтобы отпечатать готовую доску, следует предварительно покрыть поверхность с изображением черной краской, прикасающейся только к выпуклому рисунку, ибо углубления доски остаются неприкосновенными. В прежнее время печатник гравюр на дереве приготовлял для этого особую черную краску; ныне же употребляют типографские чернила. На приготовленную таким образом деревянную поверхность кладется сырая бумага, долженствующая принять на себе рисунок. Сырая бумага притягивает к себе краску легко и надежно. 3атем переходят к печатанию. Прежде это было делом затруднительным, ибо печатание состояло в трении гладкой дощечкой или щеткой по наружной стороне бумаги, и это трение продолжалось до тех пор, пока можно было полагать, что все линии рисунка вполне и равномерно перенесены на бумагу. В типографиях этот способ и ныне еще употребляется для скорого получения корректурных листов, так называемых оттисков щеткой. В настоящее время гравюра на дереве печатается типографским прессом. Вследствие этого можно вставлять между или около букв и включать в текст книги гравированные на дереве иллюстрации, которые в одно с нею время покрываются краской и печатаются.

2. Художественное значение гравюры на дереве

Чем опытнее рука резчика на дереве и чем точнее и вернее передан на доске первоначальный рисунок посредством резьбы, тем красивее и драгоценнее является гравюра. Читатель, вероятно, заметил, что в этом случае для художественного произведения работают две духовные силы: художник, создающий рисунок, и художник, вырезающий его на дереве. Последний, конечно, слишком часто являлся только в роли художественного ремесленника, меньше стоившего обыкновенного копировальщика, бездушно, без понимания и механически обрабатывавшего данный сюжет. В первое время этой отрасли искусства резчики на дереве (или резчики форм, как их называли) действительно были исключены из корпорации художников. Но тем не менее, резчик на дереве становится истинным художником, когда он глубоко проникается мыслью рисунка и с пониманием угадывает и передает дух его.

Художник (рисовальщик) и резчик могут быть соединены в одном лице. Изобретатель рисунка может довершить свое создание механическими средствами резьбы. Когда изобретатель рисунка хорошо сведущ в технике резьбы на дереве, тогда, конечно, произведение его стоит на высшей ступени художественного совершенства в области этой отрасли искусства.

3. История гравюры на дереве

Где, когда и кем изобретена первая гравюра на дереве? История на этот тройной вопрос не дает нам ответа.

Мы выше заметили, что в произведении гравюрного искусства, следовательно и в резьбе на дереве, нужно различать двоякое: изготовление доски и отпечатание ее. Второе не может иметь места при несуществовании первого. Но и награвированная доска без оттиска ее на бумаге также не составляет гравюры, как разумеют ее в искусстве. В противном случае можно было бы придать большую древность гравюре на дереве, так как до первого оттиска на бумаге в течение столетий существовали вырезанные доски. Конечно, эти доски имели совсем иное назначение, но они существовали и могли быть отпечатаны. Но как ни кажется незначительным переход от вырезанной доски к оттиску ее на бумаге, целые столетия должны были пройти до осуществления этого.

Так, рассказывают об остиндийцах, что они много раньше китайцев имели ситцы, раскрашенные деревянными вырезками. Ради курьеза можно здесь упомянуть, что, по рассказу аббата Джили (Gilli «Saggio di Storia Americ», 1870), на верхнем Ориноко с давних времен женщины глиняными штампами в большие праздники раскрашивают себе груди и бедра яркими фигурами. Для нашего предмета более интереса представляют древние египтяне и этруски. Первые, как доказано, отмечали свои кирпичи деревянными штампами, что можно видеть на экземплярах, сохранившихся в Британском и Берлинском музеях. Этруски, говорят, делали надписи на вазах посредством штампов, но это требует еще проверки. Римляне, напротив, имели фабричные клейма на глиняной посуде (tesserae signatoriae); их животные и рабы отмечены были такими же знаками. В Помпее у одного пекаря нашли хлеб (ныне

он находится в Музее Борбонико), носящий на себе вдавленный штемпель булочника, подобно тому как и теперь в некоторых местностях хлебы снабжены штемпелями булочников. Вспомним здесь и то, что употребление перстней с печатью очень древнее и что в резьбе по бриллиантам встречались поразительные работы. Интересно одно место в Плутархе. Он повествует, что король Лакедемонии, Агезилай, перед началом похода, во время жертвоприношения, написал себе в обратном виде на ладони слово (viot) (победа), потом ударом руки оттиснул его на внутренностях зарезанного животного, чтобы этим знаком возбудить храбрость своих воинов. Если, наконец, вспомнить, что, по Квинтилиану, римляне имели шаблоны для отметки имен или знаков, то следует удивляться, что эти развитые народы, имевшие, так сказать, все необходимое для оттиска, которым не неизвестна была и идея размножения предмета посредством тиснения, тем не менее не дошли до действительного перевода своих многоразличных образцов на бумаге. Опять история с яйцом Колумба!

После этого наступает длинный период непроницаемой тьмы. Во времена Каролингов мы находим на публичных документах подписи в форме монограмм, подписи высокопоставленных лиц. В них хотели видеть оттиски с деревянных досок, но они легко могли быть произведены и прорезными патронами. Пассаван того мнения, что они сделаны пером. Обычай отпечатывать имена на грамотах штампами исторически можно доказать только в отношении позднейшего времени.

Можно считать доказанным, что уже в XII столетии штемпеля употреблялись (преимущественно в Эйнзиделне в Швейцарии) для изображения начальных букв в рукописях того времени. В виде примера можно указать на подобное сочинение в баварском монастыре Роттенбухе (образная копия у Геллера – «История гравюры на дереве»; Heller: «Histoire de la gravure sur bois»). Начальные буквы в этом сочинении принимаются, правда, за оттиски с металлических досок. Но так как линии сделаны на доске выпукло, то мы в этом случае имеем дело с гравюрами, резанными на металле (см. ниже), которые, за исключением материала, совершенно тождественны с гравюрами на дереве. В этом случае мы убеждаемся, что резьба на металле предшествовала резьбе на дереве, и, вероятно, по причине трудности обработки металла пришлось заменить его более сподручным для резьбы деревом. На это указывает также то обстоятельство, что в цветущее время гольцшнита совершенно оставили резьбу на металле.

С XIV столетия в Нидерландах, Франции, Англии и Германии на гробницах стали делать выпуклые фигуры на металлических досках. Такие доски в позднейшее время отпечатывались, и оттиски с них являются настоящими гравюрами на металле. Что эти доски не были предназначены для отпечатания, можно легко видеть по обратному письму на оттисках.

В конце XII столетия мы находим оттиски на материи (Zeugdruck), начинающей вскоре употребляться в виде подкладки на церковных облачениях. Эти оттиски производились с деревянных вырезных досок. В середине XIV столетия печатание это находилось уже на высокой степени совершенства (см. Вайгель и Цестерман «Начала искусства печатания», где приведены снимки с таких материй). К началу XIV столетия эту же манеру применили к обработке кожи для ковров. Эта отрасль промышленности достигла высокого совершенства; около середины того же столетия мы встречаем уже арабески, цветы и фигуры. Всюду печатание производилось ручным прессом.

В Италии мы встречаем особенный способ пользования разными моделями (деревянными или металлическими – это еще не решено). Кто имел случай любоваться в Уфициях (галереях) Флоренции прелестными картинами школы Джиото, Чимабуэ, Фра-Анджелико и др., тот, наверное, обратил внимание на пластически выступающие арабески в архитектуре, балдахинах и на украшениях на кантах платья. Все это произведено тиснением, посредством надставок из тонких меловых или гипсовых масс. Фома Мутина (из Модены?) перенес эту манеру из Италии в Богемию, как это видно на картинах его в Карлштейне и в Венском Бельведере.

Из вышеизложенного видно, как медленно гравюра на дереве дошла до ее полного развития, до отпечатка на бумаге. Конечно, с достоверностью нельзя определить день, даже год первого перевода картинного изображения с деревянной доски на бумагу, но приблизительно можно угадать как время, так и страну, где это имело место.

Часто утверждали, что введение в Европе и г р а л ь н ы х к а р т было ближайшим поводом к изготовлению резных досок, и на этом основании удерживалось воззрение, что древнейшая игральная карта вообще была и первой гравюрой на дереве. Но новейшие исследования доказали, что гольцшнит (в виде оттиска на бумаге) предшествовал игральным картам.

Игральные карты введены в Европе арабами, вероятно заимствовавшими их у китайцев. На аравийское происхождение карт указывает их итальянское (naibi) и испанское (naipes) названия. По Тирабоски, карты в Италии были в употреблении уже в XIII столетии (1299 г.). В Гер манию они перешли через Альпы из Италии. Здесь они застали уже гравюру на дереве, которая стала применяться и в их изготовлении. Итальянцы уже познакомились с ними в печатном виде, как с немецким товаром, ибо не известны такие печатные карты, которые существовали до введения их в Германии (в XIV столетии) и до размножения их путем печати посредством гравирования на дереве. До этого они рисовались свободно, от руки. (В виде примера можно указать на карты, роскошно сделанные Гренгонером в 1392 году для короля Карла VII.)

Год введения игральных карт в Германии неизвестен. Но если вспомнить, что картежная игра уже запрещена была в 1388 году в Нюрнберге, в 1397 году в Ульме, то безошибочно можно отнести введение их в употребление ко времени от 1360 -го по 1380 год. В Германии карты назывались письмами – Briefe (от breve, как называлось все, письменный текст и изображение, самостоятельно отпечатанные на отдельных (летучих) листах); изготовители их назывались письмописцами (Briefmaler), ибо контуры фигур они отпечатывали рисунком, вырезанным на металле или дереве, а потом посредством патронов покрывали их красками.

Как уже замечено, печатный гольцшнит в Германии предшествовал введению карт. Мы упомянули о монахах в Эйнзиделне, изготовлявших заглавные буквы их рукописей штемпелями. Вероятно, художественно развитые монахи сами приготовляли для этого и образцы. Они пошли далее и стали вырезать на дереве целые страницы книг и потом отпечатывали их. Это называется печатанием с досок (Tafeldruck). По изобретении книгопечатания и по введении печатания посредством отдельных букв тиснение досками все еще не вышло из употребления, в особенности для летучих листов, печатание которых не позволяло затраты большого капитала. Печатание этих листов производилось по мере сбыта их, что избавляло от потребности в большом запасе дорогой в то время бумаги.

От изготовления таких досок до употребления этого же способа для фигурных изображений уже было не далеко. Если художественно развитые монахи уже прежде вырезали фигуры на кафедрах, алтарях, хоральных стульях, то нет оснований считать для них трудным или невозможным вырезание фигурных изображений, по роду букв, с целью отпечатывания их. При рассмотрении древнейших гольцшнитов мы всегда находим изображения святых. В особенности от 1300 -го до 1490 года мы встречаем много картин религиозного содержания, причем во главе их стоят изображения св. Марии, страдания Христа и литургия св. Георгия. Такие картины массами фабриковались для братств, церквей, посещаемых богомольцами, и продавались народу. Этим объясняется редкость их в наше время: созданные для народа, эти картины исчезли среди него. С картиной связан был соответствующий текст: молитва или булла об отпущении грехов. Все это издавалось в виде летучего листа, который, понятно, печатался с одной только стороны, анопистографически. Наконец, составлялись целые циклы картин с соответствующим текстом. То были иллюстрированные проповеди. К таким сохранившимся еще сочинениям принадлежат: «Biblia pauperum», «Ars moriendi», «Apocalypse».

Рядом с этими церковными сочинениями позднее являются светские, например: «Десять возрастов», «Колесо счастья», «Восемь плутовств» и другие.

На этих ранних произведениях гравюры на дереве совершенно отсутствуют год их появления и название их авторов. Такие листы, тисненные целыми досками, в то же время следует рассматривать как предшественников книгопечатания отдельными буквами. Они относятся, кажется, ко времени до 1450 года. Самая старая известная дата на гольцшните есть 1423 год, на знаменитом Христофоре в Буксгейме. Имеется несколько факсимиле с этого листа: y Murr, Ottley, Heller'a, также в истории книгопечатания Фалькенштейна. При всей неуклюжести исполнения лист этот тем не менее свидетельствует уже о руке, опытной в этом деле, и поэтому наводит на мысль о существовании предшественников его. Мы поэтому не ошибемся, если отнесем употребление резных досок с целью отпечатывания их на бумаге к середине XIV столетия, если принять в соображение, что немецкие игральные карты уже около 1370 года изготовлялись посредством деревянных, а не металлических резных досок. Резьба же на металле относится к еще более древнему времени.

Что касается художественной формы этих древнейших гольцшнитов, то она стоит, конечно, на низкой степени искусства. В этом отношении произведения той эпохи имеют более антикварную и историческую, чем собственно художественную цену. Но исследователь искусства понимает их значение, а публичные музеи и в этом отношении совершенно справедливо стремятся к пополнению своих сокровищ. Памятники эти всегда останутся интересным полем для розысканий, добирающихся до самых бедных и скудных источников искусства, дабы дознать, из какого микроскопического зернышка оно развилось в могучее дерево.

Ксилография, раз получив применение в общественной жизни, должна была сделаться очень производительной. Фабрикация игральных карт немало способствовала поднятию этой отрасли промышленности. В обывательской книге Аугсбурга картописцы (Kartenmaler) уже в 1418 году составляют особый цех. От последних, к выгоде для искусства, позднее отделились так называемые письмописцы (Briefmaler), издававшие картинные изображения с (резным) текстом на малых или больших листах. Между тем как настоящие картописцы в своей художественной манере, так сказать, до настоящего времени остались на той же низкой ступени искусства, отделившиеся от них письмописцы стремились к высшему совершенству, и среди них ксилография от ремесла поднялась до настоящего художества.

С изобретением книгопечатания не было более надобности в обременительном вырезывании письменных знаков. Когда в то время усердно стали печататься иллюстрированные издания, то резчик мог употребить свое время и искусство на изображение фигур. Усиленный спрос на гравюры, естественно, вызывал усовершенствование гольцшнита. Изобретение печатного станка придало лучший внешний вид произведениям этой гравюры. Граверы на дереве, под именем резчиков форм (Formschneider), постепенно делались художниками, чему немало содействовало и то обстоятельство, что рисовальщики и живописцы начали пользоваться деревом, чтобы через размножение сделать популярнее свои работы.

Таким образом, для гравюры на дереве настало настоящее воскресение в конце XV столетия в древнем, художественно развитом Нюрнберге, в мастерских Антона Кобергера, который приобрел в сотрудники знаменитых художников Михаила Вольгемута (Michael Wolgemuth) и Вильгельма Плайденвурфа (Wilhelm Pleidenwurff). Так создана была Нюрнбергская хроника, известное иллюстрированное сочинение, изданное в 1493 году Гартманом Шейделем.

Из Германии гравюра на дереве перешла в другие страны Европы. По Рейну она перешла в Нидерланды уже в начале XV столетия. Исторически можно доказать немецкое влияние на введение и распространение гравюры на дереве – в Англии, Франции, Испании и Италии.

Цветущее время старого гольцшнита относится к эпохе 1500—1550 годов, когда А. Дюрер, Вольфганг Реш, Г.С. Бегам, Г. Шайфлейн, Альторфер, Г. Бальдунг (Грин), Л. Кранах, Г. Гольбейн[4] и другие увековечили свои чудные произведения гравюрой на дереве. После этого, несмотря на сильную производительность, постепенно начался застой. Правда, и в период 1550—1560 годов мы встречаем отличных художников в этой области, но прежняя классическая сила их предшественников не была более достигнута ими. Художники, на буксире у книгоиздателей, слишком усердно, до утомления, заняты были в качестве иллюстраторов; с другой стороны, гравюра на меди становилась опасной соперницей гольцшниту. Гравюра на дереве неминуемо начала приходить в упадок, так что к началу XVIII столетия она совершенно была забыта. Следствием этого было, что в XVIII столетии вообще утрачены были понимание и охота к произведениям гравюры на дереве, даже времени их цветущего состояния. Только с появлением на поприще художественной жизни гравюры на дереве нового времени, с Бевика (Bewic k) 1770 года, стали относиться с большей любовью и с большим уважением к старому гольцшниту, пока исследователям нашего времени не удалось, через устранение многих ошибок, поднять до должного уважения инкунабулы и художественные произведения древней гравюры на дереве. Время справедливой оценки художественного содержания и значения этих достойных памятников искусства наших предков должно было наступить.

Характерная разница между нашей новейшей гравюрой на дереве и старым гольцшнитом состоит в том, что прежние художники посредством гольцшнита хотели передать простой рисунок пером, тогда как современный резчик, посредством сложных штрихов, стремится (подобно граверу на меди) произвести живописный эффект. С изменением цели должны были измениться и инструменты: прежний нож оказался уже недостаточным, и ксилограф для достижения желанной цели должен уже пользоваться различного рода резцами.

4. Сами ли знаменитые художники XVI столетия гравировали на дереве?

Этот вопрос, давно занимающий исследователей и доведший их почти до взаимной ненависти, мы не можем здесь обойти и вынуждены дать на него какой-либо ответ.

Точнее, чем это могло быть выражено в заголовке, вопрос этот состоит в том: знаменитые живописцы и рисовальщики, имена или монограммы коих значатся на гольцшнитах, делали ли они только для них рисунок, конечно на дереве, или же в качестве резчиков сами вырезали эти рисунки на дереве? Да – отвечают не обинуясь одни; нет – утверждают столь же решительно другие.

Возможно, что рисовальщики сами вырезали на дереве свои рисунки. Сколь разнообразными манерами занимались тогда художники наряду с их истинным делом! Чтобы только ограничиться примером Дюрера, достаточно вспомнить, что он вырезал фигуры из дерева и слоновой кости. Отчего не допустить, что в мастерской резчика на дереве он сам занялся резцом?

То, что приводят против собственноручной резьбы художников, слабо и легко могло бы быть истолковано в противоположном смысле, если бы для положительного разрешения вопроса имелся ясный исторический документ.

Murr держится того мнения, что Дюрер сам резал на дереве (Journal IX, 53). Он нашел на гольцшните, представляющем герб М. Бегейма (В. 159) in tergo собственноручную приписку Дюрера к Бегейму, в которой сказано, что он работал герб с большим старанием. Относится ли эта работа к гравюре или только к рисунку для нее? Кто может это разрешить?

В хронике Франка Де-Ворда от 1536 года о Дюрере говорится, что он обладал таким совершенством в рисовании, живописи, резьбе (Gravirung) н а м е д и и д е р е в е, в портретной живописи красками и без оных и т. д. Неужели слова graviren in Holz (вырезать на дереве) также должны обозначать только рисунок?

Bern. Jobin в 1573 году говорит, что Дюрер своими гольцшнитами довел это искусство до высокого совершенства. Против этого возражают, что место это следует понимать в том смысле, что Дюрер своими превосходными рисунками на дереве дал повод усовершенствоваться гравюре на дереве.

Противники, отрицающие поставленный выше вопрос, опираются на слова самого Дюрера, рассказывающего в своем нидерландском путешествии, что он нарисовал на дереве герб обоих Рогендорфов и потом отдал его вырезать. Но это не единственный пример: мы знаем, что многие из своих рисунков он отдавал вырезать резчику форм Иерониму (Hieronymus) из Нюрнберга, например Триумфальные ворота. Таким же образом Иобст Динекер (Iobst Dienecker) вырезал на дереве рисунки Г. Шайфлейна к «Weisskunig», Ганс Люцельбургер (Hans Lutzelburger) в Базеле – рисунки Гольбейна. О Кранахе в этом отношении ничего неизвестно; Остендорфер для видов Регенсбурга сделал только рисунки; А. Альтрофер, говорят, кое-что и сам вырезал. На двух гравюрах, носящих знак Ганса Бальдунга (Hans Baldung-Grien) В. 57, 58., значится: fecit. На clair-obscur И. Вехтлина (I. Wechtlin), портрет Меланхтона, отмечено: faciebat. Как следует понимать это слово? Всякий беспристрастный исследователь согласится, что вопрос далеко не разработан всесторонним образом, окончательно не проверен и не уяснен.

Мы делим наш вопрос на части: в с е л и г р а в ю р ы н а д е р е в е, носящие имена или монограммы художников, вырезаны последними? По приведенным выше данным, мы отвечаем: нет! Но занимались ли они, или некоторые из них, вообще гравированием на дереве при изготовлении отдельных листов? Положительный ответ на такой вопрос решительно в состоянии дать лишь будущие исследования, если при счастливых открытиях они дойдут до окончательного вывода. Но никто не признает смелым, если мы выскажем наибольшее вероятие в пользу положительного его разрешения.

Но как можно говорить об оригинальных гольцшнитах Дюрера, Гольбейна, Кранаха, Шайфлейна и др., если художники делали только рисунок на доске, а не самую гравюру, носящую их имена? В таком случае это не оригинальные произведения их рук, а работы других, большей частью неизвестных художников? Но это не так! Ни в гравюре на меди, ни в литографии, даже в тех случаях, когда сам художник сделал рисунок на доске, оригинальность последнего не может быть так соблюдена, как в гравюре на дереве. Резчик форм ничего своего не влагает в работу; задача его состоит только в том, чтобы черта в черту, точка в точку соблюсти и сохранить совершенно готовый рисунок, сделанный на доске: он только выделяет из последней то, что не относится к рисунку. Кроме того, со всей достоверностью можно допустить, что рисовальщики сами наблюдали за работами резчиков и подчас сами делали в них небольшие исправления.

5. Выдающиеся художники гравюры на дереве

Из нашего очерка исторического развития гравюры на дереве ясно, что нельзя говорить об ее изобретателе. Из темной области ремесла она постепенно дошла до светлого искусства. Из периода до ее цветущего состояния до нас дошли лишь немногие имена художников. Чтобы составить себе картину о начале, росте и совершенстве этой отрасли искусства, нам для первого периода необходимо заняться самими листами, а в отношении периода после 1450 года и сочинениями, содержащими гольцшниты, в виде иллюстраций. Вообще же анализ, рассмотрение инкунабул (старопечатных книг) с гольцшнитами, сохраняемых в большем или меньшем числе в публичных кабинетах, представляется лучшей и кратчайшей дорогой для самостоятельного познания их.

Н е м е ц к а я ш к о л а.

a. Как на руководство для начинающих исследователей следует указать на сочинение Пассавана – «Гравер-живописец» (Passavant «Peintregraveur»), I стр. 27 и 40 и след., где перечислены многие отдельные листы и сочинения первой эпохи. В руководствах к изучению искусства гравирования на дереве встречаются описания драгоценных инкунабул с гольцшнитами. Знаменитое собрание Т.О. Вайгеля, ныне, к сожалению, разбитое, описано в упомянутом уже сочинении «Начала искусства печатания». Оно также дает рисунки самых редких листов. В каталоге, составленном автором для Берлинского собрания гравюр, также приводятся лучшие листы этого собрания.

b. В золотой век гольцшнита встречаем мы имена знаменитых, уже названных резчиков форм: Иеронима Реша в Нюрнберге, Иобста Динекера из Антрофа и Ганса Лютцельбургера в Базеле. Из знаменитых художников, имена или монограммы которых встречаются на гравюрах, мы назовем: А. Дюрера, Г. Буркмайера (H. Burkmair), Л. Кранаха, Г. Гольбейна (его «Пляска мертвецов» – «Todtentanz» – самое тонкое, что когда-либо было вырезано на дереве), Г. Бальдунга, Альторфера, Г.С. Бегама, Урзеграфа (Ursegraf), Г. Шайфлейна, Гиршфогеля (Hirschvogel).

c. В период отцвета: Брозамера (Н. Brosamer), Лорха (M. Lorch), Солиса (V. Solis), Иоста Аммана (Iost Amman). Позже искусство все более начало приходить в упадок. Издатели иллюстрированных изданий, для сбережения расходов, употребляли в дело старые, истертые доски, нисколько не заботясь о том, подходят ли политипажи под текст. Часто в сочинении употреблялась одна и та же доска при повествовании о различных событиях или о разных личностях!

d. В новое время многие знаменитые художники содействовали поднятию искусства, доставлением рисунков для иллюстрированных изданий и газет, как Менцель (A. Menzel), Рихтер (L. Richter), Найрайтер (G. Neu– reuther), Шнорр (Schnorr), Бендеман (Bendemann), Гюбнер (Hubner) и другие. Как резчики форм достойны названия: Кретчмар (Kretzschmar), А. и О. Фогель (A. и O. Vogel), Габель (Gabel), Бюркнер (Burkner), Аедель (Lodel), Флегель (Flegel), Мюллер (Muller), Браун (Braun) и Шнейдер (Schneider).

Н и д е р л а н д с к а я ш к о л

а. В Антверпене резчики форм уже в XV столетии состояли членами гильдии Ауки (1435). Об инкунабулах смотри Passavant I, стр. 107 и след. Классическое время совпадает с тем же периодом в Германии, только оно не так быстро прекратилось. Мы находим там Ауку Аейденского (Lucas v. Leyden), Вальтера ван Ассена (I. Walther van Assen), Гольциуса (H. Golzius), Аифринка (Liefrink), Иегера (Iegher, родом немец, подражавший Рубенсу), Хр. ван Сихема (Chr. van Sichem), Абр. Блемерта (Abr. Bloemaert).

А н г л и я нам почти ничего не спасла из инкунабул. Гравирование на дереве, должно быть, только позднее введено было в стране, быть может, в одно время с книгопечатанием. Аист с 68 строками текста, какого-то «Moral Play» с маленькими розетками, остаток середины XV столетия, находился в коллекции Т.О Вайгеля и срисован в этом сочинении. В книге «Liber festivalis», Fol. Oxford, 1486 г. находятся гравюры на дереве, но резчик их, вероятно, был нидерландцем. В новейшее время Англия может указать на нескольких художников этой манеры: Джаксона (I.B. Jackson), И. и Ф. Бевик (I. und Th. Bewick), Райта (Wright), О. Шмита (O. Smith) и других.

Ф р а н ц у з с к а я ш к о л а.

Цех Луки, существовавший с 1391 года, уже в 1430 году был в славе, но сомнительно, включал ли он в свою среду и резчиков форм. Кажется, только книгопечатание обратило внимание французов на гольцшнит, и древнейшие французские гравюры на дереве, описанные Пассаваном I, стр. 154, относятся к середине XV столетия. Резчики форм назывались Dominotiers (от Dominus, ликописатели нашего Господа – Imagiers de notre Seigneur). Кобергер из Нюрнберга посылал мастеров во Францию. Резчики Лиона вскоре сделались известными. В эпоху Возрождения (renaissance) достойны названия: Гужон (I. Goujon), Кузен (Cousin), Берн. Саломон (Bern. Salomon, назыв. Lepetit Bernard). Все они жили в Лионе. В XVIII столетии процветает Папильон и его семейство (Papillon) и Ник. Ле-Сюер (№с. Le-Sueur). В новое время ксилография поощряется множеством иллюстрированных изданий и газет. В особенности здесь следует назвать Гаварни, Доре и других.

И т а л ь я н с к и х гольцшнитов XIII—XV столетий история искусства не знает, хотя представляется вероятным, что итальянцы занимались печатанием на материях. Адвокат Оде в Ситтене (Sitten) обладал куском ковра, на котором изображена история Эдипа (Mittheil. der antq. Gesellsch. in Zurich XI). Печатные игральные карты в Венеции запрещены были сенатом в 1441 году, но они легко могли быть ввезены из Германии. И в сочинениях того периода мы не находим гольцшнитов. Сочинения: «Monte santo di Dio», написанное Nic. di Lorenzo della Magna, Флоренция, 1477 года, и «Divina Comedia» Данте, изд. 1482 года, иллюстрированы гравюрами на меди Бальдини (B. Baldini) по рисункам Сандро Боттичелли (Sandro Botticelli). В Риме немец, Ульрих Ган (Han, Hahn) из Ингольштадта, издал в 1467 году с гравюрами на дереве сочинение «Meditationes Iohannis de Turrecremata». Быть может, он сам был резчиком форм. О других инкунабулах, появившихся в Италии, смотри у Пассавана. Из старых мастеров следует назвать Мантенья (Mantegna), Росекса (Nic. Rosex), Джиантонио из Бершчии (Giantonio da Brescia), Guiseppe Porta della Garfagnana, Fr. Marcolini. О новейших ничего важного сообщить нельзя.

В И с п а н и и, говорят, немецкие художники ввели гравюру на дереве. Отдельные сочинения приводит Пассаван I. 17' и след.

6. О резьбе на металле (Metallschnitt)

На стр. 26 мы уже предпослали некоторые сведения о резьбе на металле. Хотя здесь говорится о роде гравюры на металле, мы, тем не менее, отнесли эту главу к отделу о гольцшните, потому что оттиски с такого металла дают такие же результаты, как оттиски с деревянной доски. Несмотря на то что эта гравюра предшествовала гольцшниту и древнее последнего, мы, тем не менее, отвели ей место после гравюры на дереве, потому что рассматриваемая гравюра обнимает лишь краткий период и с развитием гольцшнита впоследствии совершенно вышла из употребления.

Техника резьбы на металле та же самая, что и на дереве, но ввиду более твердого материала работа производилась другими орудиями. В более раннее время из металлов употребляли желтую, а позднее и настоящую медь. Рисунок также оберегается на поверхности доски, как в гольцшните; не относящееся к нему вырезается так, что на оконченной доске он является выпуклым, рельефным. Способ печатания тот же, что и при гравюре на дереве.

Штемпеля для начальных букв вырезались в XII столетии в Эйнзидельне, как уже сказано, на металле. Так как позднее резьбу на металле нашли менее практичной, чем гравюру на дереве, достигшей уже порядочного развития, то первая совсем была оставлена. До новейшего времени гравюры, резанные на металле, считались гольцшнитами, и теперь еще не все исследователи держатся мнения о существовании особой резьбы на металле в описанном виде. Основываясь на мнении опытных резчиков и печатников, старательному Т.О. Вайгелю удалось при наличности его знаменитого собрания отделить гравюру, резанную на металле, от гольцшнита. Свои разыскания Вайгель, еще до обнародования своего сочинения, сообщил исследователю Пассавану, воспользовавшемуся ими в своем «Peintre-graveur»[5].

Как различают гравюру, резанную на металле, от гравюры на дереве? Вообще для этого нужна большая опытность, верный глаз и частое сравнение инкунабул. Неопытный новичок может легко принять оттиски с металлической доски за дурные оттиски с деревянной. Особое явление,

послужившее также открытию гравюр на металле, облегчает исследование: случалось, что в прежние времена вырезанные деревянные доски вкладывались в рамку, вырезанную на металле, как в passe partout, так что выпуклые рисунки обеих досок приходились на одной поверхности и отпечатывались в одно время.

На таких листах (описание их факсимиле в сочинении Т.О. Вайгеля и в моем каталоге Берлинского кабинета под № 21 приведен такой лист), по различным результатам оттиска, узнают, что в основании изображения и бордюра лежали различные материалы. Вообще нужно сказать, что деревянная поверхность легче воспринимает черную краску и в контурах и рисунки передает ее влажной бумаге равномернее, сильнее и яснее, чем металл, на котором она сливается малыми или большими точками. При частых оттисках каемка изображения на металлической доске сгибается, но не лопается, тогда как в гольцшните такая линия никогда не может согнуться. Гравюры на дереве, имевшие в ранних оттисках беспрерывный борт, обнаруживают в позднейших оттисках отсутствие частей каймы, потому что отдельные части ее отвалились. На деревянных досках от времени образуются также трещины, что никогда не бывает на металлической доске. Подробности см. в сочинении Т.О. Вайгеля и в «Peintre– graveur» Пассавана.

Видели ли когда-либо металлическую доску, которая вырезана была как деревянная? Сохранились деревянные доски от инкунабул, но не металлические, ибо металл мог пойти в другое дело. Впрочем, в Базеле и в архиве Ротенгана найдены такие металлические доски, и хотя они относятся к XVI столетию, тем не менее они наилучшим образом подтверждают вообще их существование.

Как в гравюре на дереве, так и здесь мы не можем указать на изобретателя резьбы на металле. До нас не дошло даже ни одного имени художника, связанного с этим родом гравюры. Французские сочинения с гравюрами, резанными на металле, приводит Пассаван I, стр. 159 и след. Вильям Кекстон (Caxton) издавал в Англии в XV столетии сочинения с металлическими гравюрами. И в других английских сочинениях встречаются таковые. См. Пассаван ib 178 и след.

7. О листах с выскребенным фоном (Schrotblatter, Maniere criblee, maniere de Bernard Milnet, Dotted plates)

Как гольцшнит, так и гравюра, резанная на металле, представляют, в манере их обработки, видоизменение, вариацию при изготовлении деревянной или металлической досок. Контуры рисунка остаются выпуклыми, но часто облачения или их каймы, пол или задний фон оставляются невырезанными, в виде поверхности, на которой схематически делаются углубленные точки или линии; другими словами, эти части, как в гравюре на меди, обрабатываются точками и линиями. При печатании же углубленные точки или линии выходят белыми, а фон черным, что придает таким листам особенный характер. Так, на темных облачениях выходят всякие светлые фигуры; на каймах их – разнообразные цветы или украшения из драгоценных камней; из черной земли появляются светлые цветы или пол выходит паркетным. В особенности ковры на заднем плане отличаются прекрасными образцами орнаментуры.

Эта манера появляется с начала XV столетия и теряется в эпоху развития гравюры на меди.

Нельзя указать на имена художников и этого рода искусства, даже монограммы их не встречаются. В позднейшее время, в особенности во Франции, где манера эта много раз употреблялась для иллюстрации «Heures», фигуры делались без пунктира, а фоны пунктиром.

Сделан ли такой лист на деревянной или металлической доске, это узнается способом, уже указанным выше. Иллюстрации во французских молитвенниках суть все гравюры, резанные на металле. Превосходные листы этого рода описывает Пассаван I. 85; в собрании Вайгеля также встречается много таких листов. Ф. Бартч в сочинении о Венской коллекции на стр. 66 также приводит таковые. Самые красивые листы Берлинского кабинета указаны на стр. 10 приведенного каталога.

8. Гравюры на дереве в светотень (Clair obscur)

Для получения гравюры на дереве в светотень необходимы две или несколько досок, в коих каждая работается особым образом. Эти доски, одна после другой, отпечатываются на той же бумаге с большой аккуратностью и верностью в их наложении. На первой доске обыкновенно делаются только контуры изображения, иногда с тенями и со штрихами. При отпечатании такого листа двумя досками берут цветную бумагу, на которой первая доска дает изображение черным цветом, а вторая печатает светлые места белым цветом, или берут белую бумагу – тогда вторая доска кладет тени. При трех или многих досках вторая, третья и т. д. постепенно вырабатывают тени в различных тонах. При печатании употребляют также различные краски: обыкновенно серую, коричневую, голубую или зеленую.

При рассмотрении готового листа он имеет характер рисунка тушью. Эта манера в Италии и Германии применяется с той именно целью, чтобы размножить рисунки знаменитых художников.

Оттиски в светотень изобретены в начале XVI столетия. По сообщению Васари (Vasari), изобретателем этого рода искусства обыкновенно считался Гуго да Карпи (Hugo da Carpi). Его первая гравюра на дереве в светотень носит 1518 год. Между тем мы имеем листы в clair obscur немецких мастеров более ранней эпохи. Два таких листа Луки Кранаха (св. Христофор, Венера и Амур) носят 1506 год. «Бегство в Египет» его же – 1509 год. «Ведьмы» Бальдунга отмечены 1510 годом, Адам и Ева – 1511 -м и портрет Юлия II Бургмайра также 1511 годом.

Но все-таки возможно, даже вероятно, что изобретение это самостоятельно сделано в обеих странах. Но в таком случае первенство должно принадлежать немцам.

Если вышеназванные немецкие художники не сами вырезали доски, листы, носящие их имена, какой же из немецких резчиков форм был изобретателем этой манеры? Называют Иоста Динекера из Антдорфа (Антверпена). По крайней мере, последний в письме к императору Максимилиану от 27 октября 1512 года сам присваивает себе эту честь (см. Пассаван I. 71).

Способ отпечатывать гольцшниты в светотень впоследствии послужил поощрением к изобретению раскрашенной гравюры (Farbendruck).

На дереве гравюры в светотень работали: из немецких мастеров – А. Дюрер, Л. Кранах, Бургмайр, Г. Бальдунг, Вехтлин, Альторфер, позднее – И.Г. Пр естель, К.Ф. Гольцман. Из итальянских мастеров: Гуго да Карпи, Доменико де Франчески, А. да Тренто, Б. Кориолано, Н. Больдрини, Вичентино, Руина, Сколари, позднее – Цанети. В Голландии – Корнелий Блемерт соединил гравирование на дереве и меди для получения светотени: он вытравлял контуры (рисунка), а тени делал одной или двумя деревянными досками. Хорошие листы в светотень делали также Морельзе (Morellse), Г. Гольциус, Бусинк (Businck), Мопен (Maupain).

9. О гравюре, отпечатанной тестовидной массой (Teigdruck, Schwefelabdruck auf Papier, empreintes en pate)

Здесь речь идет не о новом способе изготовления доски, а о новой манере отпечатывания готовых досок на бумаге. Вместо типографской краски берется серная масса, которая в тестовидном, мягком состоянии разливается на доске. Когда, после охлаждения серы, лист отнимается от доски, то рисунок на бумаге выходит выпуклым (свет углубленным, а тени рельефными).

Цель этого более странного, чем изящного, способа печатания состояла в том, чтобы подражать бархату или изображать вышивания и орнаменты, встречающиеся на коврах. Так как оттиски (относящиеся к XV столетию), вследствие высыхания массы, со временем стирались, выцветали и подвергались скорому уничтожению, то они принадлежат ныне к самым большим редкостям в публичных коллекциях. Пас– саван знает всего 16 таких листов, из коих пять в Венской коллекции описаны Бартчем.

10. О колорите старинных гравюр на дереве

Наибольшее число инкунабул встречается в раскрашенном виде. Причина этого легко понятна. Резчики, как уже замечено, занимались изготовлением картин духовного содержания, которые при случаях, как то: торжествах, процессиях и т. п., продавались или раздавались народу. Народ же очень любит краски, ибо он при отсутствии их нелегко понимает картинные изображения. Таков народ ныне, таков он был всегда. Чтобы религиозные изображения получали особенную цену в глазах их приобретателей, нельзя было обойтись без красок, и вследствие этого возникло занятие особого рода – раскрашивание гравюры на дереве.

Для исследователя колорит инкунабул не без значения ввиду того, что по характеру колорита он может сделать вывод о школе или стране, в которой появился и раскрашен тот или другой лист.

Мы не можем входить здесь в подробности этого вопроса, который, впрочем, еще займет исследователей, но желаем, по указаниям Т.О. Вайгеля, дать начинающему известную точку опоры в дальнейшем изучении предмета.

Различают четыре немецкие школы, которые разнообразят в колорите инкунабул. Швабская школа (Ульм и Аугсбург) имеет веселый колорит и не употребляет голубой краски. Франконская школа (Нюрнберг и Нёрдлинген) имеет менее веселый колорит, темновато-красный цвет и охотно употребляет сурик. Баварская школа (Фрейсинг, Тегернзе, Мондзе, Кайзергейм) имеет бледные краски. Нидерландская школа богата красками, но отличается нежностью их (Т.О. Вайгель в приведенном сочинении).

1. История изобретения

Как в истории гольцшнита, так и здесь мы должны различать изготовление гравированной металлической доски от оттиска с нее на бумаге.

Гравирование на металлических досках предшествует многими столетиями первому оттиску с них на бумаге.

От резьбы на дереве и металле гравюра на металле[6] отличается манерой работы: рисунок выходит не выпуклым, а углубленным в доску, так что каждая точка представляет углубление, каждый штрих – род борозды, проведенной по металлу.

Такое вырезание линий в металле, вероятно, известно было в глубокой древности. Во время похода Наполеона I в Египет на одной женской мумии, представляющей возраст в 3000 лет, найдены украшения, произведенные резцом (углубленным образом). Состав, впущенный в борозды, делал из них ниелли. Известно, что и древний римский закон XII таблиц также врезан был в металлические доски. Посмотрите на древние зеркала греков и этрусков, и вы удивитесь совершенно оконченным выгравированным фигурам, которые при отпечатании их на бумаге дали бы настоящие гравюры, если б только ржавчина и неровность поверхности не служили препятствием к отпечатанию их.

В эпоху христианских Средних веков золотых дел мастера часто применяли искусство гравирования на металле к украшению орнаментами и фигурными изображениями чаш, ди́скосов, св. сосудов, рак и т. п.; и оружейники употребляли подобный же способ. Существование этого обычая можно признать во всех развитых государствах Европы начиная с XI века.

Так как гравировка на светло-блестящем металле не особенно была заметна, то у золотых дел мастеров вошел в употребление особый способ работы. По изготовлении резьбы углубленные штрихи покрывались черной эмалью (Nigellum). Состав ее делался из серебра, меди, олова, серы и буры (Borax). Эти составные части сплавлялись вместе, выливались и охлаждались. Превращенная в порошок, масса эта рассыпалась на доске, которая нагревалась, так что масса вновь приводилась в жидкое состояние и проникала в углубленные линии, после чего доска полировалась. Таким образом получалась ниелля (Niello), а штрихи ее благодаря наполнявшей их эмали имели вид рисунка на металле.

Ошибочно часто думают, что ниеллирование известно было только в Италии. И во Франции, и в Германии золотых дел мастера знали эту работу[7] точно так, как она известна была древним, что мы выше видели на египетской мумии. Римляне называли работавших эмалью – crustarii.

Но готовая ниелля уже не может быть отпечатана на бумаге, потому что рисунок и поверхность доски находятся на одном и том же уровне. До впуска эмали в разрезы мы, конечно, имеем металлическую награвированную доску, с которой можно делать оттиски на бумаге.

Если б способ ниеллирования ограничился только мастерскими золотых дел мастеров, то не было бы основания подробно говорить здесь об этом предмете. Но так как известные моменты истории искусства указывают на то, что здесь именно мы должны искать изобретение снимать оттиски на бумаге с награвированных досок, то мы не можем оставить любителя без некоторых указаний. Вообще с достоверностью не обнаружено, кто сделал первый оттиск на бумаге с вырезанной металлической доски. Возникший по этому поводу ожесточенный спор мало-помалу перешел на другую почву, и теперь спорят о том, принадлежит ли честь изобретения оттиска на бумаге с награвированной доски итальянцам или немцам. Так как спор этот очень близко соприкасается с историей гравюры на меди (кунферштиха), то мы должны очертить его в немногих словах.

Но прежде нужно упомянуть еще об одном приеме ниеллаторов. Случалось, что мастера, чтобы удостовериться в качестве произведенной ими работы, еще до ниеллировки, т. е. до впуска эмали в вырезанные линии доски, снимали с последней слепок из гипса или мелкой земли. На полученной форме рисунок изображенного предмета выходил выпуклым. С этой формы, посредством растопленной серы, получалась доска, тождественная с первоначальной доской, на которой рисунок был углублен. Это такой же способ, какой ныне практикуется для получения, посредством гальванопластики, дубликатов оригинальных медных досок. Ниеллатор изготовлял для себя такие серные слепки отчасти для того, чтобы проверить работу, отчасти для того, чтобы сохранить себе на память снимок с нее, так как она сделана была в одном экземпляре (unicum). Быть может, как полагает Шухардт, и любители художеств ценили такие слепки, ибо оригинала они иметь не могли

Васари (Vasari), один из самых уважаемых исследователей, в сочинении своем о жизни Марка Антония выступил с мнением, что знаменитый флорентийский золотых дел мастер Финигуера (Finiguerra, родился в 1426 г.) был будто бы первый, снимавший оттиски на бумаге. Вот это место: «Начало гравюрного на меди дела относится ко времени около 1460 года и сделано флорентийцем Мазо Финигуера, который со всех вещей, вырезанных им на серебре, чтобы наполнить их черной эмалью (per emprierle di niello), делал земляные слепки и обливал их жидкой серой. Полученные формы, зачерненные сажей и счищенные маслом, давали ту же картину, какая была и на серебряной доске. То же самое он делал также (e ció fece) влажной бумагой и той же черной краской, нажимая на первую круглой и гладкой палкой (?). От этого доска выходила не только отпечатанной, но как бы нарисованной пером».

Как понять эти предложения? Делался ли оттиск на бумаге с доски, как снимался с нее слепок из серы, или же этот оттиск делался уже со слепка? Можно то и другое вычитать из приведенного места. Что с подобных серных слепков действительно можно было получать оттиски на бумаге, доказал Шухардт собственными опытами.

Здесь следует заметить, что в таком смысле Васари писал в 1568 году. В более раннем издании его сочинений, в 1550 году, он еще не приписывает это открытие какой– либо определенной личности, следовательно и Финигуере; он там буквально говорит: «Как посредством серы снимают форму с вырезанной металлической доски, прежде чем покрыть ее ниеллой, т а к и м ж е о б р а з о м г р а в е р ы н а ш л и с п о с о б д е л а т ь о т т и с к и н а б у м а г е» (Cosi gli stampatori trovarono il modo di fare le carte su le stampe di rame col torculo). Каким же образом выступает вдруг на сцене Финигуера?

Сторонники позднейшего воззрения Васари, будто Финигуера был изобретателем оттиска на бумаге, ссылаются на знаменитую Рах (образок), ниеллированную работу из числа сокровищ церкви Св. Иоанна во Флоренции, ныне находящуюся в музее последней, на которой изображено коронование Марии. Эта Рах есть будто бы работа Финигуеры, за которую ему в 1452 году (согласно Gori, а по Gaye – в 1450-м) заплачено было 66 гульденов и 1 лира.

В течение времени с этой Рах найдены два слепка из серы (один с неоконченной доски у Дураццо, другой с оконченной у герцога Букингамского) и два оттиска на бумаге (в Париже). Оттиски на сере, очевидно, относятся к тому времени, когда доска еще не была ниеллирова на. Оттиски на бумаге, вероятно, столь же древни, если они сняты с оригинальной доски, ибо со слепков из серы они могли быть отпечатаны только в значительно позднейшее время.

Если Васари прав, утверждая, что Финигуера делал оттиски на бумаге, и если правы его защитники, говорящие, что Рах с коронованием Марии есть работа того же мастера, тогда имеется достаточно документов, чтобы с достоверностью признать, что оттиски на бумаге гравюр на меди введены были у итальянцев около 1460 года.

Но против Финигуеры, который будто бы вырезал Рах с коронованием Марии и снял с доски слепки и оттиски на бумаге, является важное сомнение. А именно: Румор (Rumohr) доказал, что неназванная Рах есть произведение Финигуеры, а другая Рах в той же церкви, на которой изображена гора Голгофа (Calvarienberg). Это говорит сам Васари в жизнеописании Поллаюло (где он ошибочно рассуждает о нескольких Paces), а еще точнее, Бенвенуто Челлини в его сочинениях. Если в ризнице (Schatz) церкви Св. Иоанна были только две Paces, то одна с изображением коронования Марии должна быть приписана Матвею Деи (Matteo Dei), который в 1455 году получил уплату за такую Рах[8]. Это число года, конечно, приближается к дате, приведенной Васари (около 1460 г.).

Кроме того, Челлини, поступивший в 1515 году в обучение золотых дел мастерству и которому живо и хорошо известны были традиции о знаменитом ниеллаторе Финигуере, ничего не упоминает о том, чтобы последний изобрел оттиски на бумаге. Напротив, он в этом отношении больше думает о Мантенье (Mantegna) и о Мартине Шене (Martin Schon – Schongauer).

Итак, мы признаем, что итальянцы в 1455 году сделали первый оттиск на бумаге (предполагая, что парижский лист и пробный экземпляр Дураццо сняты с оригинальной доски); что искусство снимать такие оттиски вскоре у них сделалось главной, а не побочной целью; что художники стали изготовлять доски только для того, чтобы делать с них оттиски на бумаге. На одном листе Перегрино да Чезена (Peregrino da Cesena), представляющем римское жертвоприношение, виден 1459 год, а на другом листе, изображающем клятву римских воинов, поставлен 1460 год. Так как надпись художника и буквы являются в прямом виде, тогда как оттиски с ниелль дают обратное письмо, то следует считать за достоверное, что доски Перегрино гравированы только для оттисков. К колыбельному времени искусства относятся еще Мантенья и А. дель Поллаюло, гравировавшие только для оттиска. Точно так же Сандро Боттичелли (Sandro Botticelli) и Баччио Бальдини (Baccio Baldini).

Как уже упомянуто, и немцы стараются присвоить себе первенство в открытии оттиска на бумаге. Тактика их очень простая. Здесь нельзя рассчитывать на письменные доказательства: да и лучше не приводить на поле битвы неясные документы, могущие более спутать, чем уяснить дело.

Мы уже сказали, что немецким золотых дел мастерам ниеллирование так же хорошо известно было, как и итальянским, следовательно, и гравирование на металле, хотя немецкие оттиски эпохи до 1460 года неизвестны. Как ниеллатора приводят М. Шонгауера, а Челлини упоминает о нем как о конкуренте Финигуеры в следующих замечательных словах: «Немцы, и в особенности Мартин Шен, убедились, что в красоте этой работы (ниелли) они не могут соперничать с итальянцами, особенно с Мазо Финигуерой, и потому они занялись гравированием на меди для оттисков». По новым исследованиям, Шонгауер родился в 1420 году и умер в 1488-м. Следовательно, он действительно был современником Финигуеры, но в то же время и монограммиста E. S., самый ранний лист которого носит 1464 год.

Мы здесь пока не будем заниматься вопросом, далеко не решенным, действительно ли Шонгауер, как утверждают некоторые писатели, был изобретателем оттисков на бумаге, а постараемся лучше изложить, к какому времени принадлежат древнейшие немецкие оттиски с металлических досок. Рассматривая работы М. Шонгауера и монограммиста E. S., мы находим, что они уже носят в себе такую художественную законченность, которая предполагает частые и многолетние опыты в этом роде. Можем ли мы привести гравюры с датой, предшествующей 1464 году? Далее, можем ли мы найти такую, которая предшествовала бы оттиску Рах с коронованием Марии?

Чересчур ревностные бойцы за германскую честь приводили иногда гравюры с таким годом, которые, если б дата на них была бы верна, разрешили бы, конечно, дело одним ударом. Полагали возможным приводить 1430 -й, даже 1422 год, но эти числа оказались или ошибкой в чтении, или позднейшей подделкой. Понятно, что мы не станем приводить такие документы. По другому основанию мы так же поступим с серией гравюр 1440 года, приведенных Мурром, цитирующим место из списка гравюр и гольцшнитов, изготовленного Павлом Бегеймом в Нюрнберге из его собрания 1618 года, каковой список гласит: «11 листов пунктиром (geschrotene) очень древней страды (Passion) с датой года, выш. 80» (Murr в скобках к слову geschrotene прибавляет слово grobe, т. е. грубой, и думает этим объяснить слово schroten по своему разумению).

Как видно из факсимиле, нельзя сомневаться насчет года, что бы ни говорили Гейнекен и Бартч, которые никогда не видели этого каталога[9]. Тем не менее листы эти не принадлежат к нашим доказательствам, потому что они листы с пунктиром (Schrotblatter), резанные на дереве или на металле, следовательно, не гравюры на меди. Мы должны пройти мимо еще одного листа с 1455 годом. Его приводит Зандрарт. Аист этот изображает пожилого господина, прикасающегося рукой к груди девушки, которая в то время опускает руку в его кошелек. Пассаван приводит его (I, 200) и замечает, что лист этот нигде нельзя отыскать, тем не менее он вторично описывает его III. 319 № 3 как лист Ганса Бальдунга, произведение коего он действительно и есть, ибо монограмма не в виде как видел ее Зандрарт, а . Экземпляр этого листа в Берлинском кабинете не имеет даты.

Приводя листы только с достоверным годом, нам следует прежде всего упомянуть об одной гравюре в манере Шонгауера, найденной Пассаваном наклеенной в рукописи Данцигской библиотеки. На рамке ее из теста штемпелем отпечатан 1458 год. Таким образом, этот лист очень близок к эпохе Матвея Деи. Кроме того, мы знаем 27 листов, изображающих жизнь Христа, от 1457 года.

Одно из самых блестящих и убедительнейших доказательств германского первенства в изобретении оттиска на бумаге представляет изящный лист художника Р. с датой 1451 года, находившийся в знаменитом собрании Т.О. Вайгеля и отсюда перешедший в собственность Евгения Феликса в Лейпциге. Против года самый недоверчивый и осторожный исследователь не может высказать ни малейшего сомнения. Таким образом, в этом листе мы имеем защитника, который до того, пока итальянцы не доставят нам более ранний документ, решает победу в пользу немцев.

Рассказывают еще о семи листах, изображающих Страдания (passion), из коих один (представляющий истязание) носит 1446 год. Эти листы находятся будто бы в обладании г. Ренувье в Монпелье. Но мы будем ожидать дальнейших доказательств подлинности их и можем оставаться довольными листами, находящимися вне всякого сомнения.

Если немцам принадлежит первенство в изобретении оттиска на бумаге, то итальянцы, вероятно, научились ему от них, и изобретение это не проникло, как говорит Васари, из Италии в Голландию? Пассаван того мнения или, по крайней мере, высказывает предположение, будто изобретение это через Рожие ван дер Вейден (Rogier van der Weyden) перенесено во Флоренцию. Но это именно бездоказательное предположение. Зачем не допустить, что оба народа, независимо друг от друга, один раньше, другой позднее, дошли до одного и того же изобретения, которое вовсе не было безотносительно новым? Быть может, по счастливой случайности? Бартч держится этого мнения. Но он в этой случайности отводит главную роль мокрому белью, что слишком неправдоподобно и не достойно серьезного исследователя. Немецкие художники уже давно делали оттиски с деревянных и металлических резных досок (Shnitte), им уже известно было свойство бумаги воспринимать краску. От оттиска с резной доски до отпечатания награвированной было уже недалеко. И в этом случае вероятность на стороне немцев, ибо они обладали большими сведениями и большей опытностью в печатании, чем итальянцы.

От первых опытов отпечатывания гравированных досок на бумаге до нашего времени искусство это прошло разные стадии, ибо в течение времени выработались различные манеры гравирования досок, естественно давшие и различного рода оттиски. Чтобы любитель мог хорошо знать и ценить последние, ему необходимо познакомиться с разнообразным их изготовлением.

Таким образом, мы теперь займемся различными манерами гравирования, свойством их оттисков и лучшими художниками каждого рода их.

2. Ниелли (Niellen)

Рассматривая здесь под особой рубрикой ниелли после того, как мы выше уже многое сообщили об этой форме искусства, мы в этом случае вовсе не разумеем ниеллированную металлическую доску, законченное произведение золотых дел мастера, а оттиск с выгравированной с целью ниеллирования доски, оставившей один или несколько оттисков на бумаге, независимо от того, была ли впоследствии впущена в нее эмаль или нет.

Когда дорога была открыта и поняли, как снимать оттиски с гравированных досок на бумаге, тогда совершенно оставили обыкновение делать отпечатки на сере. Мы не имеем оттисков на бумаге с ниелль, оставивших нам отпечатки на сере, и, наоборот, мы не находим последних с ниелль, давших нам оттиски на бумаге. Единственное исключение во всей истории искусства представляет ниелля Рах, изображающая коронование Марии, о которой мы говорили выше.

Оттиски на бумаге таких металлических досок, которые должны были подвергнуться ниеллировке, на языке гравюрного искусства также называются ниеллями. У собирателей они всегда стояли в большом почете, и цены, платимые ныне за красивые экземпляры этого рода художества, должны почитаться высокими. Такие высокие цены вызваны редкостью их, ибо когда металлическая доска предназначалась для ниеллировки, то художник не мог ослаблять ее многими снимками на бумаге. Со знаменитых экземпляров обыкновенно известны только немногие оттиски: большей частью два, редко четыре с одной и той же доски. Когда стали замечать, что за ниелли платят высокие цены, то дух спекуляции овладел этим делом, и стали появляться новые оттиски со старых досок. Это легко было сделать в отношении таких досок, которые никогда не были ниеллированы, и таких новых оттисков много на художественном рынке. Но пробовали также делать оттиски и с таких досок, в которые эмаль была впущена, стараясь через продолжительное нагревание доски удалить из нее эту эмаль. Что такой прием возможен, доказал граф Чиконьяра собственными опытами. В новейшее время появилось несколько экземпляров знаменитой ниелли «Поклонение королей» (Duchesne 32), приписываемой Финигуере. Один из них куплен из кабинета Дураццо Берлинским музеем. Так как спустя немного времени тому же музею предложено было приобрести еще два других оттиска, то мы имели случай сравнить их с экземпляром Дураццо и нашли большую разницу между ними: последний отличается ясными линиями и хорошим цветом, а те – неясными контурами и неопределенностью колорита. Мы не настаиваем на том, чтобы считать берлинский экземпляр за оттиск с доски до ее ниеллировки, а прочие за таковые с доски после удаления ниелли.

Таким же способом в новейшее время добыты оттиски с таких ниеллированных работ, которые далеко предшествуют эпохе изобретения оттисков на бумаге. Пассаван (I. 352) привел многие из таких оттисков.

Трудно решить, была ли доска награвирована для ниелли или для снятия с нее оттисков, когда для этого не имеется исторических документов и на снимке нет ни надписи, ни числа. При наличности последних обратное (зеркальное) письмо указывает на ниеллю, так как ниеллатор, очевидно, желал иметь прямую надпись на доске, служившей для него целью, а не средством.

Ниелль известных художников попадается не много; большей частью они работы неизвестных золотых дел мастеров. Список неизвестных ниелль составил Дюшен, а Пассаван его дополнил.

Тем не менее встречаются и известные имена художников, работавших ниелли и оставивших снимки на бумаге со своих произведений.

У и т а л ь я н ц е в назовем: Перегрини да Чезена (Peregrini da Cesena), Матвея Деи, (Matteo Die), Фр. Франчиа (Fr. Francia), Марка Антония. У н е м ц е в: М. Шонгауера, А. Дюрера. От последнего мы имеем т. н. голову шпаги (Degenkorf) Максимилиана и небольшие, круглые листы, В. 62. 64. 65, которые невозможно найти и бывшие наверное ниеллями. На первом листе буквы на крестах представляются в обратном виде. По рисункам Дюрера имеется много оттисков с досок, приготовленных для ниелль. Они, естественно, относятся к XVI столетию. Имена золотых дел мастеров не обозначаются. В сочинениях монограммистов также находим указания на отдельные ниелли.

Сведений о снимках с ниелль других школ не имеется, хотя нужно допустить, в особенности в отношении французских золотых дел мастеров, что и они применяли к своим работам способ отпечатания на бумаге.

3. Гравирование резцом (Kurferstich mit dem Grabstichel, gravure au burin)

Отныне мы вместо выражения «гравюра на металле» (Metallstich) буде м употреблять более соответствующее – гравюра на меди (Kupferstich). В золотых дел мастерстве употреблялись различные металлы для драгоценных работ – серебро и золото. Но когда художники стали гравировать на металле с единственной целью получать с него оттиски на бумаге, то они выбрали медную доску, потому что этот металл наиболее пригоден для обработки.

Иногда пользовались для этой цели и железной доской (например А. Дюрер), но ее употребляли больше для вытравления, а потом ее совсем оставили, так как работа на ней выходила неспокойная и она вдобавок легко портилась от ржавчины. В новейшее время для гравирования употребляется также и сталь. Но так как этот металл очень хрупок и оттиск с него никогда не достигает той мягкости, как с медной доски, то сталь тогда лишь употребляется, когда имеется в виду выпустить большое издание. В тех случаях, когда медная доска дает не более тысячи хороших экземпляров, стальная доска может дать их 20 тысяч. Следовательно, при употреблении стали искусство обыкновенно прекращается и начинается область промышленности.

Медная доска прежде всего приводится в гладкое состояние и равномерно шлифуется. По наведении на ней контуров рисунка иглой или посредством легкого вытравления на доске вырезаются резцом штрихи и тени. Резец – это небольшая четырехугольная стальная палочка, заостренная на одном конце. Этим концом линии, как борозды, врезываются в доску. Для произведения различного рода линий, тонких или широких, глубоких или плоских, резец бывает различной толщины. Им с уверенностью водят по доске снизу вверх; в овальных или круглых линиях правая работающая рука остается неподвижной, в то время как доска, лежащая на подушечке, наполненной песком, так передвигается левой рукой, чтобы правой удавалась предполагаемая линия.

Всякая вырезанная линия на краях своих имеет шероховатость, называемую бородкой (Bart oder Grat – barbe), которую устраняют скребком (Schaber), иначе шероховатость эта при печатании производит пятна.

Когда все части рисунка выработаны на доске и последняя готова, приступают к ее отпечатанию. Оно не может производиться типографским прессом, для этого употребляют особый печатный станок. На доску (согреваемую при дорогих гравюрах) краска накладывается мацой, потом доска осторожно чистится, так что краска остается только в вырезанных линиях; доска, таким образом приготовленная, кладется под пресс, на нее сырая печатная бумага, также покрытая пропускной бумагой и куском шерстяной материи. Все это проводится через два двигающихся вала пресса. Эластическое нажимание гонит бумагу в углубления линий, которая принимает содержащуюся в них краску. По снятии бумаги с доски на первой изображен в обратном виде снимок с награвированного на доске рисунка.

Когда доска отчасти уже изготовлена, художник иногда делает для себя снимок, чтобы удостовериться в своей работе. Такие пробные оттиски часто очень дорого оплачиваются, как большая редкость, как уники, в особенности когда доска произведена знаменитым художником. Так, Альбертинский музей в Вене имеет два различных пробных оттиска с неоконченной доски гравюры Дюрера, изображающей Адама и Еву в раю. Подобные же пробные оттиски имеются со знаменитого листа Рафаэля Моргена, представляющего Преображение по Рафаэлю.

Только изготовленные посредством резца доски можно преимущественно называть гравюрами на меди; точно так же и оттиски с них называются резцовыми листами (Grabstichelblatter).

а) Г р а в ю р ы л и н е й н о й м а н е р о й. Древнейшая манера обрабатывания медной доски состоит в исключительном употреблении штрихов или линий: отсюда и название (Lienienmanier).

Способ употребления резца для произведения линий не всегда был один и тот же, а он видоизменялся в различное время и в разных странах.

В первые времена этого искусства в Германии делали тонкие штрихи, не изменяя их объема; штрихи накрест были любимы; при переходе тени в свет делались тонкие закругленные маленькие черточки. Все предметы работались этим способом.

Примеры такого гравирования представляют сочинения М. Шонгауера, Израеля фон Мекена (Israel von Mecken), Дюрера, Луки Лейденского, мастеров «малого формата» (Kleinmeister) и других художников этого времени.

Итальянские художники ранней эпохи применяли большей частью простые штрихи без крестообразной тени; редко встречается линия, идущая накрест другой. Переход к свету производился посредством заострения теневых штрихов.

Для изучения этой манеры гравирования мы рекомендуем работы А. Мантенья, А. Полаюло, Зоан Андреа (Zoan Andrea), Г.А. да Брешчии и других того же периода.

Позднейшие итальянские художники употребляли также и крестообразные штрихи, а при переходе к свету даже точки, дабы сделать изображение более картинным, хотя листы их все-таки имеют более вид рисунков. Вследствие чего эту манеру называют к а р т о н а ж н о й (cartonstich).

Ее употребляли: М. Антоний Раймонди, М. Денте (M. Dente), Авг. де Музи (Aug. de Musi), Джизи (Ghisi), Вильг. Бонасоне (Giul. Bonasone), Каралио (Caraglio) и мастер с костью (монограммист). Все эти мастера своим гравированием большей частью увековечили рисунки знаменитых художников, а не их картины. Так, М. Антоний гравировал рисунки Рафаэля, как легко убедиться, сравнив отдельные гравюры первого с картинами Рафаэля того же содержания, например св. Цецилию по Рафаэлю, В. 116, и картину его же в Пинакотеке в Болонье (грав. Стренджем, Аефевром, Массаром и др.).

Еще позднее картонажная гравюра работалась более свободной манерой, штриховка широко накладывалась, концы теней заострялись, как это видно на работах К. Корта, Авг. Каррачи, К. Альберти и других мастеров.

В Голландии, где гравирование в XVII столетии процветало[10], мастера бойко и свободно владели резцом. Толщина линий видоизменяется; посредством удвоенной или умноженной штриховки часто достигался удивительный эффект.

Следует рассмотреть работы Гольциуса (его 6 образцовейших листов, собственный портрет, В. 172, портрет Корнгерта В. 164 и след.) и его учеников Сенредама (Saenredam), И. Муллера (J. Muller), Матама (Matham), Гейна (Gheyn), А. Килиана (L. Kilian) и других того же направления.

Во Франции, в младенческую эпоху нашего искусства, мы встречаем лишь немногих художников и вовсе не находим выработанной школы штриха. Сюда относятся Иван Дюве (Jean Duvet – его листы помечены 1520—1555 гг.),

Степан Лон (Stephanus Laulne, подражавший немецким мелкоформатным художникам и размерами своих листов), Л. Гольтье (L. Gaultier), Ж. Перисен (J. Perisin) и другие. Ник. Беатризе (Nic. Beatrizet) из Лотарингии и Рене Буавень (Rene Boyvin), оба посетившие Италию, подражали итальянской картонажной манере, П. Верио (Р. Woeriot – немецким золотых дел мастерам, гравировавшим предметы их ремесла. Кл. Меллан (Cl. Mellan, род. в 1598 г.) впоследствии изобрел своеобразную манеру для своих листов. Он исполнял контуры и теневые места простыми параллельно идущими штрихами. Тени, мясистые части и мускулы тела, складки платья выражены утолщением простого штриха. Его «голова Христа», исполненная одной спиральной линией, идущей от оконечности носа, уже ради ее курьеза сделалась знаменитой. Фр. Спиер (Spierre) и Тернейзен (Thurneyzen) старались ему подражать. Эта манера гравирования, по-видимому, подала первую идею для новых двух аппаратов (Reliefcopirmaschine und Guillochirmaschine). Впрочем, рельефная манера более употребляется для иных, а не для художественных целей.

a) К о л о р и т н а я г р а в ю р а (Farbiger Stich). Рядом с развитием художественной техники явилось желание гравюрой на меди достигнуть высших целей. Граверы более не довольствовались перенесением рисунков знаменитых художников на медную доску; они принялись за картины и попробовали словно рисовать резцом. Для каждого предмета введена особая манера владеть резцом и установлен особый подбор штрихов с целью все представить в свойственном предмету роде и таким образом произвести гравюрой впечатление картины. Тени здесь являются более выполненными, так что в теневых местах встречаются четверные ряды штрихов. Смелый полет усвоили себе граверы Больсверт, Понциус и Ворстерман, изготовлявшие свои гравюры по картинам их учителя Рубенса.

Еще более развита так называемая решетчатая манера (Gittermanier), в коей вторые штрихи положены на первые совершенно крестообразно, отчего образуются решеточки. В мясистых частях фигур в этих решеточках (клеточках) делались еще слабые точки, чем достигалась особенная нежность. Аинейная манера является наиболее выработанной, хотя различные предметы для отличия друг от друга и выражали особым ведением резца, как то: платья, шелк, бархат, дерево, воду, облака, блестящий металл и т. п.

X у д о ж н и к и к о л о р и т н о й г р а в ю р ы. У н е м ц е в: Шмидт (G.F. Schmidt), Вилле (J.G. Wille), Як. Шмутцер (Jac. Schmutzer), Мюллеры (Fr. und J.G. Muller), Фальк (J. Falk), Клаубер (S.J. Klauber), Шульце (C.G. Schulze), и новейшее время: Форстер (F. Forster), Ульмер (J.C. Ulmer), Стайнла (M. Steinla), Каспар (J. Caspar), Грунер (L. Gruner), Вагнер (F. Wagner), Айхенс (Eichens), Фельзинг (Felsing), Мандель (Mandel – со многими хорошими учениками), Гофман (A. Hoffmann), Келлер (J. Keller) и другие.

У и т а л ь я н ц е в: Кунего (D. Cunego), Вольпато (Volpato), Порпорати (C.A. Porporati), Р. Морген (R. Morghen), Бетелини (P. Bettelini), Фоло (G. Folo), Аонги (G. Longhi), Гандольфи (M. и G. Gandolfi), оба Андерлони (Anderloni), Райнальди (F. Rainaldi), Тоски (Toschi) – создавший много отличных учеников, как Далько (Dalko), Бизи (M. Bisi), Иези (J. Jesi), Гаравалиа (G. Garavalia), Перфети (A. Perfetti), Каламата (C. Calamata), Меркури (Mercurj).

У н и д е р л а н д ц е в, кроме уже выше названных: Дельф (Delff), Зидергоф (Suyderhoef), Аомбарт (P. Lombart), ван Шу пен (P. van Schuppen), ван Дален (C. van Dalen), Фишер (C. Visscher), Эделинк (G. Ede– link) и в новейшее время Корр (E. Korr).

Ф р а н ц у з с к а я ш к о л а может указать на наибольшее число художников, работавших колоритной манерой гравюры. Из ранних мы называем: Массона (A. Mas– son), Нантейля (R. Nanteuil), Ж. Одрана (G. Audran), П. и Р.Ж. Древет (P. et R.J. Drevet), Доле (J. Daulle), Н. и Р. Делоне (N. и R. Delaunay), Массарда (J.B. Massard), Авриля (J. Avril), Балешу (Balechou), Боварле (Beau– varlet); из более новых: Бервика (Bervic), Одуена (Audouin), Годефроа (J. Godefroy), Буше-Деноайе (Boucher-Desnoyers), Линьона (E. Lignon), Ложье (J.N. Laugier), Ришома (J.T. Richomme), Леру (J.M. Leroux), Прадье (C.S. Pradier), Генрикель-Дюпон (S.P. Henriquel-Dupont), Бриду (A. Bridout), листы которых очень уважаются любителями.

Между англичанами нет много выдающихся художников, но среди них имеются великие мастера, как Браун (J. Browne), Роб. Стрендж (Rob. Strange), Вильг. Улетт (Will. Wool– let), Вильг. Шарп (Will. Scharp), Бернет (J. Burnet), Доо (G.T. Doo), Голль (Holl), Головей (Holloway) и другие.

b) Г р а в ю р а п у н к т и р о м. В этой манере художник употребляет, в особенности при гравировании тела, маленькие линии или даже точки или черточки, произведенные резцом. Эти точки, смотря по надобности, то нежны, то сильны и сливаются одна в другую. Этим достигается известного рода мягкость, но манера эта более пригодна для листов малого формата. Иногда художники линейной манеры применяли пунктир для мясистых частей фигур и соединяли таким образом обе манеры. Так работал в особенности Барталоцци. Кроме него, этой манерой гравировали: Розаспина (Rosaspina), Бэрк (Th. Burke), Ион (F. John, который для A g l a j a сделал все листы пунктиром), Винне Риланд (Wynne Ryland), Годефруа (Godefroy), Майль (G. Maile) и другие.

c) Г р а в ю р а п о с р е д с т в о м ю в е л и р н о й п у н ц ы (Goldschmiedpunze, au maillet, opus mallei). Для произведения таких гравюр пользуются закаленными стальными палочками, которые на конце закруглены или имеют овальную форму. Они называются по– немецки P u n z e. Посредством молотка в доске вычеканиваются тени изображения. Результатом этой работы является слияние теней, так что оттиск похож на рисунок карандашом.

Древнейшая гравюра в этом роде, изображающая св. Иоанна Баптиста, есть работа Кампаньолы (Giulio Compagnolo), родившегося в 1481 году. Неизвестно, был ли этот художник и изобретателем настоящей манеры. Так как пунца принадлежит к числу инструментов золотых дел мастера, то указанное употребление ее должно быть очень древнее.

Между немецкими художниками этой манеры называют Банга (Heir. Bang, р. около 1580 г.), бывшего также золотых дел мастером; Аспрука (Aspruk – 1601 г.), без всякого основания называющего себя изобретателем этого рода гравирования на серии листов, изображающих апостолов и ошибочно считаемых работанными черной манерой; далее Келердалера (D. Kellerdahler) и Флиндта (P. Flindt), бриллиантщика из Нюрнберга, работавшего только контуры. Лучшим художником этого рода гравюры все-таки остается Янус Лутма-сын (Janus Lutma), золотых дел мастер из Амстердама 1681 года, портреты которого сделаны очень живописно и очень ценятся.

4. Гравюра холодной иглой (Kupferstiche mit trokner Nadel, a la pointe seche)

Художник, желающий работать холодной иглой, не употребляет резца, а остро отшлифованную иглу, которой он вчерчивает линии в доску. Способ ведения иглой совершенно иной, чем резцом, ибо первой рисуют как бы пером. Очень трудно делать овальные линии, потому что игла легко скользит по доске. Так как при этой работе в линиях бывает больше шероховатостей, чем при резце, то приходится чаще прибегать к скребку (Schaber). Работы этой манеры отличаются большой нежностью, но доска скоро выпечатывается и может дать только небольшое число хороших оттисков. Немного художников, работавших только холодной иглой. Известны листы этого рода работы Мельдолы (A. Meldolla), Рембрандта, владевшего холодной иглой с большой виртуозностью. В новейшее время замечательны Уорлидж (Worlidge) и Вателе (C.H. Watelet).

Но зато художники тем прилежнее соединяли холодную иглу при гравировании посредством крепкой водки. То, что после вытравления оставалось как бы недоконченным, довершалось и приводилось в гармонию холодной иглой. Рембрандт при помощи холодной иглы в особенности умел в высокой степени придавать своим офортам самый блестящий эффект, так что в старых оттисках они, по колориту, напоминают черную манеру; вследствие этого он неверно отнесен был к мастерам последней манеры. Все новые офортисты употребляют при вытравлении и холодную иглу.

5. Офорт, или искусство вытравления (Radirung)

Чтобы вытравлять на доске, она должна быть для этого предварительно приготовлена. Ее покрывают лаком так, чтобы вся ее поверхность равномерно им была закрыта. Аак состоит из воска, асфальта, канифоля и мастики. Прежде чем покрыть доску лаком, она согревается, так что лак делается жидким и ровным слоем ложится на доску. По охлаждении ее и по остывании лака (прозрачного коричневого цвета) последний окрашивается мелом (Kremser Kreide) в белый или копотью в черный цвет, чтобы произведенные холодной иглой штрихи и линии лучше были бы видны. Затем на загрунтованной таким образом доске наносится контур рисунка, который потом вырабатывается холодной иглой (заостренной или тупой) как рисунок пером. Эта работа называется по-немецки – radiren (буквально «скоблить»). Когда все исполнено по желанию, доска, тем не менее, еще не готова для отпечатывания. Если б удалить в этот момент лак (поле для вытравления), то на доске следы холодной иглы видны были бы только в местах глубоких теневых штрихов, произведенных крепким нажатием иглы. После указанной манипуляции награвированная доска должна быть окончена мокрым способом, посредством вытравления. С этою целью на краях доски из воска делается вал или борт и покрывают лаком все случайно образовавшиеся на поверхности отверстия и все сделанные при гравировании ошибки, которые не должны быть вытравлены. Потом обливают доску крепкой водкой. Прежде она состояла из селитряной кислоты и воды, а ныне это вновь открытая вода, менее действующая на легкие и предохраняющая от случавшегося перетравления (Verätzung). В местах, обнаженных при гравировании холодной иглой, металл раскрыт, крепкая водка во всех линиях приходит с ним в соприкосновение, и благодаря ее химической силе она углубляется в металл, образуя нечто вроде борозд, подобно тому, как это бывает при гравировании резцом, но, конечно, с другим результатом.

Когда отдельные части рисунка достаточно вытравлены, например в ландшафтах задние планы, не долженствующие по их отдалению так выступать, как предметы на первом плане, – тогда крепкая водка устраняется, доска очищается обыкновенной водой, готовые части рисунка снова покрываются лаком и вытравление продолжается до тех пор, пока вся доска не окончена. Нужна большая опытность, чтобы узнать, достаточно ли доска вытравлена. Рано оконченное вытравление производит слабую гравюру, а при излишестве его доска оказывается перетравленной.

Отпечатание вытравленной доски производится таким же образом, как обыкновенной гравюры. При описанной манере медная доска оттого употребляется, что на ней небольшие пробелы легче выполняются холодной иглой, чем на хрупкой стали. Вообще работы холодной иглой на стали почти невозможны; прежде употребляли также железо или цинк, но потом оставили эти металлы, так как полученные с них результаты вытравления не могут соперничать с результатами его на меди.

Вытравление награвированных досок известно было также много раньше изобретения оттисков на бумаге. Во второй половине XV столетия сталь и железо на оружии и вооружениях были украшаемы орнаментами, сделанными посредством гравировки и вытравления. В Амбразовом собрании в Вене имеются часы императора Максимилиана, на которых вытравлены красивые орнаменты и молитвы. Поэтому легко может быть, что изобретение этой резьбы и этого вытравления исходят от оружейников. По новейшим исследованиям, изобретателем применения этой манеры к оттискам на бумаге должен считаться Даниил Гопфер (Daniel Hopfer), живший с сыновьями Аамбертом и Иеронимом в Аугсбурге, занимаясь украшением оружия посредством вытравления. Уже в 1500 году он значится гравером в цеховых книгах Аугсбурга, но самый ранний год на его офортах есть 1527 -й. Этому способу научился у него около 1515 года А. Дюрер, офорты которого (В. 19, 22, 26, 70, 72, 99) все относятся ко времени от 1515-го по 1518 год, так как после этого он отказался от этой техники. Из переписки Дюрера с Рафаэлем манеру эту мог узнать Марк Антоний, от последнего – Пармеджиано в 1525 году.

Игла офортиста часто и охотно употреблялась живописцами, которые этим легким способом как бы шутя размножали свои рисунки. Число таких живописцев-офортистов (peintre-graveur) во всех школах и во все времена было очень велико. До наибольшего совершенства манера эта доведена Рембрандтом. Его гению, вероятно, очень нравилось это игривое царапанье на гладкой поверхности. Смелыми оборотами своей иглы он умел производить самые неожиданные эффекты.

Как мы уже заметили, офортисту часто помогает холодная игла, в особенности когда нужно произвести тонкие оттенки в мускулатуре и в переходах от тени к свету. В глубоких, теневых местах гравюра иногда доканчивалась резцом, но часто так, что на хороших старых оттисках нельзя и заметить такую небольшую резцовую работу. Только тогда, когда доска в течение времени выпечатывается, резцовые части являются помехой, ибо они сохраняются дольше офортной гравюры.

Из великого множества офортистов вряд ли возможно привести здесь даже лучших. Поэтому мы отсылаем читателя к руководствам, занимающимся их произведениями. Так, Бартч издал знаменитое сочинение «Peintre-Graveur» в 22 томах, где назвал и описал много живописцев-офортистов голландской, немецкой и итальянской школ. Продолжение первого (голландского) отдела издает теперь ван дер Келлен (van der Kellen); отдельные знаменитые художники, как К. Фишер, Иона Сидергеф, имеют своих отдельных биографов. Андресен (Andresen) приурочил свое сочинение «Живописцы-офортисты» («Maler-Radirer») к отделу Бартча о немецких художниках. В. Голлар (W. Hollar), Клейн (Klein), Дитрих (Dietrich), Шмидт (G.F. Шмидт), Эргард (Ehrgard) и другие рассмотрены в отдельных сочинениях. Французские офортисты нашли оценку в сочинениях Роберта Дюмениля (Rob. Dumesnil) и Дюбюкура (Dubucourt). Но если, невзирая на сказанное, мы, тем не менее, должны привести здесь самых лучших и уважаемых художников этой манеры, то мы назовем у н е м ц е в: В. Голлара, Ходовецкого (D. Cho– dowiecki), Дитриха, Шмидта, Клейна, Эргарда, а в новейшее время Нейрейтера (E.N. Neureuther), Ширмера (I.W. Schirmer), Аессинга (C.F. Lessing), Менцеля (Menzel), Унгера (Unger), к которым мы присоединим еще русского Мосолова и поляка Плонского. У и т а л ь я н ц е в: Пармеджиано (Parmeggiano), Франко (I.B. Franco), Рибера (I. Ribero – он, вернее, испанец), Рени (G. Reni), Марати (Maratti), Кастилионе (Castiglione), Бискайно (Biscaino). Г о л л а н д ц ы гордятся своим Рембрандтом, Аивенсом (I. Bol. Lievens), Остаде (A. v. Os– tade), Дюзаром (C. Dusart), Бегой (C. Bega), Ватерло (A. Waterloo), Эвердингом (A. v. Everdingen), Поттером (P. Potter), Бергеймом (Berghem), Дюжарденом (Dujar– din), Цейманом (Zeeman), Сванефельдом (Swanefelt), Гогом (R. de Hooghe). И некоторые новые офортисты получили уже известность, как Шалон (C. Chalon), Мейлемейстер (Meulemeester) у голландцев; Клессенс (Claes– sens), Фрей (I. de Frei), Фламан (Flameng) у бельгийцев.

Среди ф р а н ц у з с к и х офортистов мы отличаем: Желе (Cl. Gelee le Lorrain), Калло (J. Callot), Морена (J. Morin), Аеклерка (S. le Clerc), Дебоассье (J.J. de Boissieu). И в новейшее время во Франции прилежно занимаются офортом, как то доказывают иллюстрации к «Gazette des beaux-arts», где можно встретить также листы Мессонье (Meissonier).

У а н г л и ч а н можно назвать Гогарта (Hogarth) и Барлоу (Barlow).

Как офортисты для окончания своих листов часто прибегают к резцу, так и граверы вовсе не пренебрегают иглой в своих работах. Обыкновенно до гравирования они вытравляют на доске и даже исполняют иглой воды, листву, стены, скалы, траву, а потом уже резцом вырезают фигуры и приводят все в гармонию. И мастера черной манеры часто вытравляют на своих досках до придания им тона их манеры. Мы имеем такие офортные пробные оттиски Ирлома (R. Earlom) до обработки им доски черной манерой.

Эту манеру называют с м е ш а н н о й (Gemischte Manier), будет ли она представлять соединение офортной иглы с резцом или с черной манерой. Мастера смешанной манеры (офортной иглы с резцом) у н е м ц е в суть: Фрей (J. Frey), Баузе (J.F. Bauze), Гуттенберг (Gutten– berg) и другие; у и т а л ь я н ц е в: Кунего, Бартолоцци, Вольпато, Р. Морген, Гандольфи, Лонги; у ф р а н ц уз о в: Ж. Одран, Дориньи, Леба О.Р. Le-Bas), Алиамет (Aliamet), Буланже, Кузен (S. Cousin); у а н г л и ч а н: Виверс (Vivares), Р. Стрендж, В. Уллетт, Ландсир (Th. Landseer), В. Шарп, Шервин (Scherwin) и другие.

Игла в офортах допускает свободное владение ею на поверхности доски; каждый художник имел свою манеру гравировать и вытравлять. Но есть одна особенная, которую мы приведем, как отдельный вид, под самостоятельной рубрикой.

К а р а н д а ш н а я м а н е р а (la maniere du crayon, Kreidezeichnungsstich). Доска приготовляется так же, как для обыкновенного офорта, и покрывается грунтом для вытравления. После этого рисунок, сделанный красным карандашом, накладывается на загрунтованную и зачерненную доску, сильно придавливается, так что он ясно отпечатывается в обратном виде (Spiegelschrift). Для самого гравирования употребляются различные инструменты: простая игла, игла, делающая три точки, род пунцы, называемой mattoir, с притупленными зубцами, рулетка, цилиндр с остриями, вертящийся на оси рукоятки, и в заключение еще резец. Этими различными инструментами можно подражать толстым штрихам карандашного рисунка и поразительно верно передавать тон теней его, так как тупая игла (mattoir) затирает штрихи или сливает их в одно. После этой работы начинается вытравление. Обыкновенно доска после вытравления еще не готова, и некоторые места, оставшиеся светлыми, должны быть равномерно выполнены.

Когда такая доска отпечатана красной краской (красно– жженным Santinober), то оттиски с нее поразительно похожи на оригинальные рисунки, сделанные красным карандашом. Они даже принимались за таковые; так, еще недавно в одной знаменитой частной коллекции лист Бонне принят был за оригинальный рисунок Буше. Эта манера принадлежит Франции, где в 1756 году три художника спорили о чести быть ее изобретателем: Маньи (N. Magny), Франсуа (J.C. Francois) и Демарто (G.E. Demarteau). Последний, впрочем, наиболее способствовал ее усовершенствованию, так как он оставил богатое собрание листов этой манеры. С ним соперничал Бонне (Bonnet). До высокого совершенства довел эту манеру Плос ван Амстель (Ploos van Amstel), подражавший также и акварели, и Кутвик (Cootwyck).

Следующая манера собственно не представляет собой вида офорта, так как готовый оттиск носит совсем другой характер, нежели гравюра, выполненная иглой, но так как для изготовления доски употребляется вытравление, то мы могли присоединить эту манеру только к настоящей главе.

А к в а т и н т н а я м а н е р а (Die Bister oder Aquatinta-Manier). Доска приготовляется как для офорта. После этого на ней гравируются и вытравляются контуры рисунка и доска очищается. Затем она снова покрывается тонким лаком, после чего особой жидкостью (из терпентинного спирта и деревянного масла) лак этот устраняется из всех тех мест, на которых должны быть наложены тени посредством вытравления. После этого вся доска посыпается мелко истолченным смолистым порошком (Pechstaub). При нагревании доски на огне порошок этот ложится в открытые места ее, но таким образом, что он не образует густых слоев, а, подобно тонкому флеру, позволяет доступ к доске крепкой водки. По исполнении вышеописанного начинается вытравление, продолжающееся до того, пока не готов первый (светлейший) тон, после чего водой доска очищается и готовая часть ее прикрывается. Затем вновь начинается вытравление, и процедура эта повторяется до тех пор, пока не выведена сильнейшая тень. Чем мельче истолчена смола, тем мягче тон теней.

Этой манерой хорошо подражают рисункам, делаемым тушью. Если покрыть доску коричневой краской, то оттиски получают вид рисунков, исполненных бистером или сепией.

Довольно часто, даже в каталогах эстампных торговцев (которые, собственно, должны знать разницу), листы черной манеры неправильно называются акватинтными, как будто эти обозначения равнозначащи. Как увидим в следующей главе, манипуляции обоих родов совершенно различны, и любитель, хоть несколько сведущий, легко отличит акватинтный лист от листа, сделанного черной манерой.

Обыкновенно все считали изобретателем этой манеры гравирования французского художника Лепренса (J.B. le Prince – 1768 г.), который будто бы хранил секрет свой до смерти (1781). Между тем еще Сен-Нон (Saint-Non) в сочинении своем: «Fragmens choisis dans les Peintures et les tableaux les plus interessans des Palais et des Eglises de l'Italie» (1772—1775) издал много листов этой манерой. Пон (Pond), Кнаптон (Knapton), Плос ван Амстель, Чиприяни (Cipriani), Вангелисти (Vangelisti), позднее г.г. Престель (J.G. und M.C. Prestel) дали много хорошего в этом роде, но все превзойдены были Кобелем (Wilh. Kobell), доведшим с 1785—1792 годов эту манеру до наибольшего совершенства, как это доказывают 39 оставшихся после него листов.

6. Гравюра скребком, или черная манера (Schabkunst, Schawarzkunst, Mezzotinta, la maniere noire)

Изготовление доски этой манерой совершенно отличается от описанных уже способов. Между тем как в последних гладкая поверхность необработанной еще доски служит всегда светом создаваемого художественного произведения, на котором распределяются уже тени предметов в соответствующих ступенях, – в данном случае вся поверхность доски образует самую густую тень, самый сильный черный цвет (отсюда название – черная манера), и из него, посредством особой манипуляции, предмет, в различных ступенях освещения, доводится до самого яркого света. Для получения доски в таком черном состоянии ее предварительно нужно так обработать, чтобы оттиск с нее в этом виде представлял собой лист бумаги с равномерно черной, бархатообразной поверхностью.

Это производится посредством стального гранильника, сделанного в виде стамески, имеющей вместо лезвия два рядом близко стоящих зубца и форму качалки (поэтому у французов инструмент этот называется berceau). Гранильником этим проходят поверхность доски по всем направлениям до тех пор, пока она не примет однообразно шероховатый вид. Этим оканчивается приготовление доски. После этого рисунок переводится на шероховатую поверхность ее, и по мере надобности выравнивают скребком[11] шероховатость, совершенно устраняя ее из определенных мест доски. Чем более доска в известном месте сглажена, тем она становится ровнее, а тон оттиска светлее. При отпечатании доски места, не тронутые скребком, остаются по-прежнему черными, а там, где шероховатость ее уничтожена, проявляется первоначальная ее ровность, т. е. наивысший свет.

Этой манерой в особенности можно достигнуть мягкого и нежного перехода от света к тени. Так как штрихи в этом случае вовсе не применяются, то жесткость очертаний здесь немыслима. В особенности удаются этой манерой обнаженные части, шелковая и бархатная материи.

Как уже замечено, прежде думали, что Рембрандт был изобретателем этой манеры или, по крайней мере, иногда применял ее и соединял с иглой. То и другое неверно. Ни один из листов Рембрандта даже отчасти не исполнен черной манерой. Видимая на хороших оттисках его произведений бархатообразная чернота происходит оттого, что художник, иногда сам отпечатывавший свои доски, на отдельных частях их оставлял побольше краски (типографских чернил) и очищал только светлые места.

С большей вероятностью изобретение этой манеры приписывали гессенскому обер-лейтенанту Зигену (L. v. Siegen), пока Лаборд (L. de Laborde) в сочинении своем «Histoire de la gravure en maniere noire» не возвел это предположение в историческую правду, представив тому доказательства. Первым портретом в этой манере считается портрет

гессенской ландграфини Амалии-Елизаветы, помеченный 1643 годом. Но этот лист не может еще считаться настоящим произведением черной манеры, ибо изобретатель здесь еще старается произвести тени из света в глубь доски на гладкой, не шероховатой поверхности ее, в чем можно убедиться при внимательном рассмотрении листа. Только темный фон равномерно счищен гранильником (Granirsthal).

От Зигена узнал секрет этот князь Руперт Пфальцский, сообщивший его Валерану Валльяну (Wallerant Vaillant), который и был первым художником (два его предшественника были только дилетантами в искусстве), применившим эту манеру к многочисленными своим работам.

Из выдающихся художников этой манеры мы назовем еще у г о л л а н д ц е в: Фому Ипернского (J. Thomas von Ypern), И. и П. ван Сомер (J. und P. van Somer), Блотлинга (A. Blooteling), Валька (G. Valck), ван Гола (J. van Gole), Дюзара, обоих Верколье (Verkolje), Губракена (A. Hoobraken), Шумана (Schoumenn), Троста (Troost), Столькера (Stolker), Шенка и др.

Из н е м ц е в: фон Фюрстенберга (Fh. C. von Fur– stenberg), Эльца (J.F. Eltz), Леонарта (L.F. Leonart), Блока (Block), Фенитцера (Fenitzer) и в новейшее время Якобё (J. Jacobe, Пихлера (J. Pichler), Кинингера (V. Kininger), Вренка (Wrenk).

Ф р а н ц у з ы не могут указать на много художников этой манеры; можно назвать Саррабата (Is. Sarrabat). Другие французские художники применили эту манеру к раскрашенной гравюре (Farbendruck), о чем скажем ниже.

Из и т а л ь я н ц е в следует назвать одного Ласинио (Lasinio).

Зато Англия может указать на много прекрасных художников черной манеры. Мы назовем следующих: Р. и И.Р. Шмит (J. und I.R. Smith), Мак-Адреля (J. Mac– Adrell), Фрея (Fh. Frye), Диксона (J. Dixon), Дикинсона (Dickinson), Ф.И. и Каролину Ватсон (Fh. J. und Caroline Watson), Петера (W. Pether), Грина (V. Green), Ирлома (R. Earlom), а в наше время Рейнольдса (I.S. Reynolds).

7. Старинная раскрашенная гравюра (Farbendruck)

Раскрашенная гравюра, собственно, не представляет собой особого вида гравирования, а является применением описанных уже манер к получению гравюр в различных красках.

Известно, какое действие краска производит на глаз неспециалиста, не могущего подняться до высоты эстетического наслаждения, если не видеть, то угадывать краски хоть в самой лучшей колоритной гравюре. Если б было иначе, то множество драгоценных старинных листов не были бы замалеваны варварской рукой отвратительными красками. Отсюда ясно стремление художников создать не только простую гравюру, но и гравюру раскрашенную. Для достижения этой цели избирались различные средства, но все опыты в этой области должны были быть оставлены ввиду безуспешности и, быть может, дороговизны их.

Как самые ранние опыты в той борьбе «за краску» могут быть рассматриваемы листы, исполненные около 1645 года Цейгерсом (Herc. Zeghers). Посредством печатания он хотел создавать и размножать картины. С этой целью он грунтовал маслом бумагу, иногда брал для этого тонкий холст и, действуя особым способом, отпечатывал на них гравюры красками. Но произведения его искусства представляют очень мало пленительного. Говорят, художник на этих опытах потерял все свое состояние и умер в нищете. Зато его листы, прежде мало ценившиеся, ныне принадлежат к величайшим редкостям. Число их в публичных музеях наперечет.

В это же время Аастман (Lastmann) и Шенк (P. Schenk) также делали опыты в раскрашивании гравюр. Но вскоре и их способ должен был утомить как художника, так и печатника, ибо они употребляли только одну доску, гравированную резцом или крепкой водкой. Эту доску они или всю одновременно покрывали разными красками, чтобы одним оттиском получить раскрашенную гравюру, или же каждый раз переносили отдельные раскрашенные части на бумагу. Способ этот вызывал необходимость часто исправлять отдельные оттиски, ретушевывать их красками. Аисты и этих художников стали редкими.

Зато старинная раскрашенная гравюра получила существенное улучшение у французов, употреблявших для этого шероховатую доску, как в черной манере, так как последняя представляет собой самый пригодный способ для передачи перелива красок картины. Шарль Аеблон (Char. le Blond) был первым художником, изготовившим этим способом раскрашенные гравюры. Он родился во Франкфурте-на-Майне. Не сделав ничего со своим открытием в Голландии и Англии, он в 1737 году отправился в Париж. Улучшение, введенное Аеблоном, состояло в том, что для каждого цвета он приготовлял особую доску, к чему мог подать ему мысль способ работать гравюру на дереве с освещениями в светотень (clair-obscur-Holzschnitte). Его листы в техническом отношении представляют значительное развитие и ценятся очень высоко любителями. Хорошие листы в этом роде дали еще Гольтье-Даготи (E. Gaultier-Dagoty), Аадмираль (L'Admiral), Аасинио. С некоторыми изменениями работали этой манерой Жанине (F. Janinet), Декурти (C.M. Decourtis) и Беназе (C. Benazeh), прекрасные листы которых представляют замечательную мягкость колорита.

Отчего не прибегли к деревянной доске? Что гравировкой на дереве можно достигнуть очень хорошей раскрашенной гравюры, доказало в последнее время Общество размножения произведений искусств в Вене (голова старика по Ван Эйку).

8. Негативные оттиски

В заключение следует упомянуть об особом роде гравюр, которые мы называем негативными оттисками, потому что доска для них приготовляется таким образом, что, когда поставить полученный с нее оттиск против света, он представляется в виде негатива фотографии. Свет и тени являются здесь в обратном смысле: наивысший свет представляется черным, наиглубокая тень совершенно белой. Мы имеем такие листы Келлерталера (J. Kellerthaler), работавшего около 1549 года. Этой манерой он награвировал портрет Лютера в трех различных видах, кроме того, портрет Морица Саксонского и Карла V. Келлерталер был золотых дел мастером. Подобные листы сделаны и другими такими же мастерами. Они работались пунцой. Для определения цели таких работ указанием служит то, что письмо на всех них является в обратном виде (как в зеркале). Отсюда следует, что доски эти, как ниелли, не были предназначены для отпечатывания, а имели специальное назначение служить самостоятельными картинами.

Послужит ли фотография в ущерб гравюре?

Вначале фотография занималась сниманием портретов живых личностей и, начиная с дворца и кончая хижиной, наполняла ими тысячи и миллионы фолиантов альбомов и бесчисленное количество рамок. Позднее она обратилась и к сниманию гравюр, рисунков, картин и статуй. Нельзя отрицать того, что это новое изобретение в наши дни сделало большие успехи и что произведения его во всех прикасающихся к искусству областях заслужили у всех любителей то внимание, которого они достойны. Чтобы прямо указать на наибольший успех фотографии, мы должны заметить, что она, отчасти благодаря лучшему знанию химических законов, отчасти наученная печальным опытом (прежде по истечении нескольких лет от фотографии ничего более на бумаге не оставалось, как коричневое пятно), занялась тем, чтобы путем улучшений или открытий устранить гибель фотографических картин. По разумным законам логики этого можно было бы достигнуть лишь при условии пользования для воспроизведения картин не одними только химическими силами, подверженными реагенциям. Так возникла изобретенная в Мюнхене фотографом Альбертом и по нему названная алебертотипия (Albertotypie), рассматривающая стеклянную доску и находящийся на ней фотографический снимок как фотографский камень и получающая с него оттиски. Я незнаком со способом, употребляемым Брауном в Дорнах для изготовления фотографий, но если последние действительно печатаются, то способ его должен состоять из тех же приемов. Наивысшее в этом отношении представляет гелиогравюра, или гелиотипия (след., печать) Амана Дюрана в Париже, который с удивительной верностью передает гравюры на дереве и меди и самые нежные офорты. Так как для снимков выбираются только самые безукоризненные оригиналы, то таким способом получаются прекраснейшие творения лучших художников в таком совершенстве, в каком все великие мастера не имеются в публичных кабинетах. Следует просмотреть вышедшие выпуски и полюбоваться прелестными творениями Марка Антония, Рембрандта, Дюрера и т. д. В первую минуту думаешь видеть пред собой оригиналы с царящим в них в старых оттисках духом. Способ гелиогравюры состоит в том, что под влиянием света толстый слой на стекле, который делается толще слоя коллодиума, так преобразовывается, что темные места в нем углубляются. Таким образом, стеклянные доски со слоем представляют собой как бы награвированную доску. Но так как по хрупкости стекла с него нельзя делать оттисков, то предварительно снимают с него гальванопластичную доску, и оттиски делаются уже с последней.

Следует упомянуть еще о денежной стороне вопроса. Между тем как оригинал, с которого сделана гелиогравюра, стоит, быть может, от 600 до 1200 талеров, цена имитации не превышает четырех франков.

Поэтому все-таки справедливым является здесь вопрос: послужит ли фотография во вред гравюре?

Основываясь на существе искусства и на наш ежедневный опыт, мы не обинуясь отвечаем на это: нет! Но прежде чем мотивировать наш ответ, мы разделим вопрос на две части, чтобы рассмотреть его с двух различных точек зрения. Итак, мы спрашиваем: а) может ли фотография сделать излишним гравера, резчика на дереве и т. д.? и b) привлечет ли к себе фотография всех собирателей изящного и повредит ли она собиранию оригинальных гравюр?

Наш отрицательный ответ относится, конечно, к обоим вопросам.

Уясним себе сперва отношение фотографии к гравюре. Производитель последних, будь он гравер, резчик на дереве или литограф, – есть художник, свободным творчеством выражающий известную идею.

Фотограф же в мастерской своей есть раб естественной силы, которая, поставленная в правильные условия, работает механически, бессознательно, несвободно. Сила эта ничего не изобретает, потому что она не думает; она с неизменной необходимостью (аподиктически) возвращает данное.

Гравюра есть, следовательно, дело духовного творчества, фотография же результат различных естественных сил, которым знающий их законы дает известное направление.

Обе области являются различными в самом их основании, поэтому сомнительно, чтобы человек, до сего считавший творения духа выше всего, легко решился бы променять их на продукты, механически созданные!

Какой истинный любитель искусства не есть в то же время друг природы? Он за бесценок может приобрести и насладиться самыми душистыми цветами, самыми вкусными плодами. Как может ему прийти на ум заплатить за знаменитую картину, изображающую цветы или плоды, цену, за которую он мог бы приобрести целый цветник или огород? На деньги, которые стоит знаменитый бык Поттера в Гааге, можно было бы купить целое стадо. Это правда, но все же это стадо не составит духовного художественного произведения. И что же! В соревнование с настоящим искусством выступает даже не действительная природа, представляющая нечто положительное, а лишь копия с нее, нечто такое, что видно и в зеркале.

Ad a. Когда мы видим фотографию, копирующую гравюры, рисунки, гольцшниты, литографии, то отрицательный ответ на первый вопрос наш не требует дальнейших доказательств. Фотография предполагает гравюры, следовательно, и граверов, поэтому она не может сделать их излишними.

Но быть может, фотография может и не заниматься сниманием копий? Художник может выработать свою мысль средствами, пригодными для фотографии, углем, черным мелом и т. п., а фотография размножит этот рисунок в еще более совершенном виде, чем это можно сделать гравюрой. Ведь для снятия копий с картин знаменитых художников нет надобности фотографировать их с гравюр, они могут быть непосредственно сняты с оригиналов.

Охотно допуская все это, мы, тем не менее, основываясь на опыте, остаемся верными своему воззрению, что фотография никогда не заменит гравюры, ксилографии и т. д. Несмотря на громадное применение фотографии, фотолитографии, гелиогравюры и как бы ни назывались все эти световые аппараты, число художников, работающих гравюры, не уменьшилось, работы их не упали в цене, они все приобретаются и ценятся. Еще менее фотография и даже гелиогравюра могут повредить старинным произведениям искусства и уменьшить их стоимость.

Ad b. Никакая фотография, даже самая поразительная гелиогравюра, не может заменить настоящему любителю и знатоку оригиналов. Почему? Потому что любитель ищет и приобретает художественное творение ради него самого. Он желает иметь и ищет именно создание художника, а не механическое подражание ему, как бы последнее ни было поразительно. Опыт приводит к тому же результату. После того как гелиогравюры Дюрана дали нам в прекрасной имитации и за дешевую цену редкие гравюры Марка Антония, Рембрандта, М. Шонгауера, Бергейма,

Дюрера и других, можно было бы подумать, что собиратели обрадуются низким ценам и что вследствие этого спрос на оригиналы гелиогравюр уменьшится и они потеряют много в цене. Но это не так. На последнем знаменитом аукционе гравюр в Париже, где продавалось наследство Галишона, за дорогие листы платились баснословные цены. Так, на этом аукционе заплачено было за «Положение во гроб» Мантенья (В. 3) – 920 франков; за «Марса, Венеру и Амура» Марка Антония (В. 345) – 1400 франков. Эти самые экземпляры Галишона служили оригиналами для гелиогравюр Дюрана. Тем не менее платили указанные выше цены! Собиратель так рассуждает: одно оригинал, а другое т о л ь к о гелиогравюра!

Неуверенность в прочности химически созданных листов также должна быть принята здесь во внимание. Мы видели фотографии, которые через 10 лет стали неузнаваемыми. На это возражают, что в настоящее время фотография пошла вперед и лучше упрочивает свои произведения. Но что из этого следует? Что фотографии уже не так скоро выцветают! Но как долго? Это пока остается вопросом открытым – сомнение законно! Листы Дюрера, снятые с печатного станка 360 лет тому назад, блестят и ныне их первобытной свежестью, словно они только сегодня вышли из мастерской художника! Конечно, при достаточном попечении о листах и старая бумага много способствует к сохранению их еще в течение тысячи и более лет. Но бумага для фотографий, не лучшая из жалких сортов нашей машинной бумаги, должна, кроме того, пройти еще массу химических жидкостей, вряд ли придающих ей большую крепость. Даже в печатных фотографических листах я уже замечал, что албуминий местами отскакивает и, естественно, уносит с собой самое изображение.

Нельзя, конечно, отрицать и того, что фотография имеет и свою полезную сторону. Не говоря уже о промышленности, фотографические снимки с картин и рисунков знаменитых художников сделались необходимыми и для исследователей искусства. Правда, фотография дает только свет и тени, а не колорит картины, как гравюра, но она может изменять гармонию красок, чего, в свою очередь, не дает гравюра. Известно, что различные краски не одинаково отражаются в фотографическом аппарате. В фотографии обыкновенно теряется также ясная прозрачность теней. Исследователь не только не может изучать по фотографиям с картин колорита, но даже гармонию его; он должен довольствоваться передачей предмета и его контуров.

Особенное значение имеют фотографии с рисунков, преимущественно для публичных музеев, ибо таким способом можно сравнивать оригиналы известного художника с фотографическими снимками с других несомненных рисунков того же автора, находящихся в других публичных собраниях, что прежде почти не было возможно.

Если исследователь в настоящее время и не может вполне обойтись без фотографии, то стремления любителя все-таки будут направлены к приобретению и собиранию оригинальных гравюр.