Что заставляет их писать?
Двадцать девять человек смотрят на литературу как на отхожий промысел, как на средство заработка. Семь из них – крестьяне, десять – рабочие, один – дворник, один – корзинщик; профессии и сословие остальных не удалось определить.
Вся эта группа – люди очень низкой грамотности. Вот образчики их писаний:
Корзинщик – автор повести в стихах:
«Дневник проститутки
Я есть бедный кустарь корзины плету
буду ожидать за мой труд и одобрительного ответу
представте хотя я и бедный а что воображаю
до невозможности презренный металл обожаю
если на моих музолях не один рублик заблестит
сердцу моему это очень польстит.»
– (Это, конечно, безграмотно. Однако – извинительно, ибо вот как пишет «студент юридического факультета»:
«Падают осенью листья ентарные
С жалобой странною, сонною, жуткою
Осенью звезды поют лучезарныя
Ночею струнною, ночею чуткою…»
А в рождественском номере одной крупной провинциальной газеты напечатаны стихи такого рода:
«И только хилыми зарями
Одну надежду я холю,
Что одинокими мечтами
Я путь усталый окроплю.»
В одном из альманахов помещён такой перл:
«Магазины глухо ставнями
Всюду заперты и спят,
Шевеля уныло плавнями,
Тучи чудища летят.»
Плавники, должно быть, с плавнями смешал поэт.
Текущая литература, как это многократно отмечалось и всё чаще отмечается, изобилует признаками неуважения к русскому языку.)
– А о проститутке он всё-таки пишет так:
«Она не виновата
Была обольщена и невинность у нее отнята…»
Вообще отношение автора к проститутке гуманное, сердечное. В заключение длинной истории её страданий говорится:
«По всему свету проститутка существует
И всякая нация о ней тоскует
А никто на них внимания не обращает
И в целях добрых не помогает.»
Рабочий-кочегар:
«Прошу у вас рекомендацию какой-нибудь могущей персоне или быть может вы можете употребить мою способность то есть талант философии тотально натуральной и поэзии, али же покрайней мере дать мне совет что мне делать с этим. Я в последнии шесть лет сознал и разработал себе в голове философию тотально, затем доброе чувство поэта и еще отличный талант к музыке, и потому было бы очень жаль оставить это без внимания, которое может совершится малым награждением за мою работу с начала. Для нас понятно чем больше таких людей на земном шаре существует, тем скорее все злое покорится доброму…»
Рабочий на сахарном заводе:
«Решившись взяться за литературный заработок по случаю того, что читанное мною несколько не лучше как и я могу написать.»
Крестьянин:
«По слабости здоровья не могучи победить никакого труда физыческого направления прошу покорно допустить меня в писательство.»
Крестьянин:
«Как мне стало известно, что сочинители получают за записанный лист большие деньги, то посылаю мое описание одному случаю у нас…»
Проститутка, приславшая списанный ею и сильно искажённый «Сон богородицы»:
«Желаю бросить мое занятие, а средств не имею и прошу напечатать в издаваемом вами «Вестники Знание» сочиненный мною сон.»
Торговка яблоками – автор публицистической статьи:
«Наша благородная полиция, как она оберегает бедный улишный народ и про городскую управу.
Сын мой извещаю сослан на поселение и не могу я ему помочь от своих доходов, а здоровьем он слабый…»
И все двадцать девять мотиваций приблизительно таковы же.
Но вот что пишет та же торговка в своей статье:
«Добрые люди, выслушайте голос простого старого сердца, сердца матери, много плакало оно горькими слезами, ведь бедный не виноват за то, что он родился на божий свет и все вы родились от матерей одинаковым способом, отчего же не уважаете друг другу и спихиваете со свободного места в грязь и нищету и могилу голодную.»
Группирую выдержки из писем, в которых проповедь уважения подчёркнута как побудительный мотив к писательству:
Сапожник:
«Мне хочется вызвать в людях уважение к самим себе, потому что по моему наблюдению над ними они куда лучше, чем думают друг о друге.»
Крестьянин:
«Вот г-да я вам рассказал историю моей жизни, в моей жизни столько случалось разных похождений и ужасов и бедствий, что с редким человеком может случатся это, не одного радостного дня не видал я в своей жизни, я прошел тернистый путь…
Нужно, господа, сознать самое полезное сословие в нашем государстве – это крестьянство, и потому нужно помочь ему выбраться накультурную дорогу, зачем пренебрегать им ведь он такой же человек, как и другие.»
Рабочий, автор рассказа о том, как мастеровые-шорники издевались над некрасивой робкой барышней, которая часто – и всегда в одно и то же время – проходила мимо их мастерской. Они пугали её, оскорбляли, но вот их мастерской коснулось некое веяние, и, когда они пожелали ближе ознакомиться с ним, к ним пришла многократно оскорблённая ими барышня. Её встретили насмешливо, скептически, но – она победила их недоверие горячею речью о необходимости в людях уважения друг ко другу и о том, что отсутствие этого чувства в человеке служит преградою делу освобождения людей.
В письме, присланном с рукописью, автор говорит:
«Мысль, изложенная в рассказе, не нова, но есть какое-то наивысшее желание поделиться ею.»
Дворник, автор рассказа о кухарке, которая обкрадывала своих хозяев и на деньги, скопленные воровством, освободила из публичного дома свою подругу, бывшую горничную. Пишет:
«Надо глубже видеть жизнь других людей, жить, не понимая, кто вокруг нас, – невозможно, извините, если вы думаете не так.»
Приказчик, тема его повести такова: служащие в большом магазине обуви внушают одному из товарищей, человеку безвольному и робкому, что он парень редкой красоты и ума и хозяйская дочь засматривается на него. Он долго не верит им, прячется по уголкам, но, незаметно для себя, поддаётся внушению и несмело начинает ухаживать за дочерью хозяина, весёлой гимназисткой. Она немножко кокетничает с ним, он же, искренно увлечённый, объясняется ей в любви. Оскорблённая барышня жалуется отцу на дерзость служащего. Отец дал пощёчину герою, а герой, схватив ножницы, едва не воткнул их в глаза одного из товарищей.
Повесть написана очень плохо, а в письме, приложенном к ней, автор, несколько неожиданно, объясняет свою тему и цель так:
«Надо говорить человеку не только о том, что он плох, да почему он плох, а что хорошо в нём и почему хорошо.»
Разноречие между тем, что автор хочет сказать, и тем, что говорит – очень частое.
Так, например, полицейский, написавший в форме диалога историю двух малолетних проституток, историю очень грубую и страшную своими подробностями, говорит в письме:
«Человек я малообразованный, да и не такого возраста, чтобы надеяться, что из труда моего выйдет путное, 38 лет мне уже. Писал для специалиста в деле знакомства с жизнью, чтобы через вас внушить людям: пора нам, русским, иметь одну родную сердцу мысль или, как называется, идею, которая всех бы нас собрала во единое. Это надобно внушать прежде всего: человек не игрушка, не на забаву друг другу родились мы.»
Забота о человеке, желание вызвать к жизни человеческое, проповедь уважения к человеку – мотивы вполне ясные у пятидесяти трёх человек.
Рабочий, токарь, говорит в письме:
«Меня занимает человеческое, очень желается об этом рассказывать, ночей не спишь, но мысли длинные, а привычки выражаться книжными словами нет, так что одно мучение.»
Другой рабочий, столяр:
«Ничего нет выше на свете, как обучить человека. «Ребенка обучить – дать миру человека», сказал Гюго.»
Третий:
«Пишу о любви, потому что пропаганду любви деятельной, а не на словах, ставлю выше всего. Пишу стихами, понимаю, что тут проза не подходит.»
Вот образец его поэзии:
«Пусть я грязен и невежда,
Жизнь обломала мне бока
И души моей одежда
Так тесна и узка.
Но – о, братья мои, люди.
Жив я и жива душа,
Пусть что будет, то и буди —
Жизнь как утро хороша.
К вам любовью пламенею,
Я горю в ней, как в огне,
Научите – как мне ею
Поделиться с вами мне…»
Этот – сгорел: письмо, посланное ему, возвращено с отметкой: «за смертью адресата».
Извозчик говорит:
«После славных лет, когда жизнь наша потрясена со всех концов до глубины, требуется теперь нам осмотреть друг друга. Чего нам ждать одному от другого и что делать дальше с пользой для всех. Теперь каждому хочется сказать – а я вот как думаю об этом о жизни, а сказать негде. Мне не требуется денег за мое писание, только пожалуйста напечатайте, подымите дух.»
Крестьянин пишет:
«В настоящее время приходится стать ближе к природе и смотреть на будущию жизнь открытыми глазами, где правда.»
Сапожник:
«Одиночество и тоска гнетет меня здесь и тянет куда-то и вот по ночам пишу для кого-то, как будто близкого мне, но неизвестно где находящаго.»
Профессия неизвестна:
«…Я служил мальчиком в сапожном магазине, хозяин послал меня по своим делам, но дорогой меня застал дождь и я должен был укрыться. Оглянувшись кругом, я увидел недалеко книжный магазин, крыльцо которого было с навесом, я спрятался под навес и стал осматривать выставку. Вдруг я заметил небольшую книжку, немедля я взошел в магазин и купил ее и стал читать. Уж дождь давно перестал, солнце раскинуло свои золотистые лучи, облака поднялись выше, а я еще только что вернулся в магазин. Конечно, я не отделался от подщечин: щедрый доверинный всегда своей широкой ладонью бил с права налево; удары были сильны, но не было больно, только лишь заплакал за то, что мою книжку он скомкал и бросил в мусор. За то с тех пор я стал не спать ночей и все писал, и это писание – не угасимое до сих пор пламя, которое хочет все больше и больше разгореться, но нет тех средств, от чего могло бы ярче разгоратся.»
Настроение большинства, – как это видно из сказанного выше, – бодрое, дееспособное и часто восторженное.
Вот что пишет один из авторов, профессия и сословие которых мне неведомы:
«Чувствую, ростет во мне сила великая», – говорит Илья Муромец старцам, когда выпил здоровую чашу браги; то же самое и я мог бы сказать о себе в духовном отношении. Внешне это было бы неудержимо смешно: я очень мал, слаб и мизерен, и слабею от различных недостатков и переживаний с каждым днем. Досадно мне это, хотелось бы что-нибудь особенно хорошее, милое сделать на свете…»
«Кто знает, может я с ума схожу от радости, что живу на белом свете!» – восклицает рабочий, автор длинного стихотворения «Дни осени», написанного в таком тоне:
«Ветер словно пес голодный
За окном уныло воет,
Говорит философ модный:
Вася Демин – жить не стоит!
Угол Васи сыр и темен,
Жизнь полна тоски и зла,
Но – смеется Вася Демин,
Знает Вася: жизнь – светла!
Вася – крепкая натура
И хоть от простуд проклятых
У него температура 38 3/10 —
Но Василий наш не стонет,
Не опустит он руки,
Ведь болезнь – души не тронет,
Остальное – пустяки!»
Рабочий железнодорожного депо говорит:
«Я бы не хотел лучшей жизни для себя, в смысле пищи, одежды и жилища, нет, я здоров, могу обходиться самым необходимым, скромно одеться и покушать, вот и все, но мне хотелось бы подъ-учиться немного, чтобы то, что накопилось в душе, могло свободно вылиться в слова, а эти мои слова и мысли и чувства прочли бы окружающие и может быть нашли бы в них что-нибудь интересное.»
Другой:
«Я самоучка, по профессии слесарь, много лет работал на машиностроительных заводах по России; все это я испытал на своей шкуре, всю суровую жизнь; как говорится прошел все огни и воды и медные трубы, но какая-то неведомая сила заставляет меня обратиться к писательству.»
Третий:
«Я рабочий, необразован, но я стремлюсь к чемуто, к чему и сам не знаю, а бедность и необразованность прижимают меня к земле и не дают мне возможности выбиться на путь и привести в исполнение мои мечты. Поверите или нет, что я иногда отказываю себе в пище, чтобы приобрести хорошую книжку и часто бывает, что у меня нет денег даже на марку.»
Политический с сыльный:
«Чувствую, что действительно во мне есть какая-то искра, которая, при умелом раздувании, может обратиться во что-нибудь большее… К чему-то рвется душа, к чему-то высокому, светлому, порывается, а кругом скользко, скользко и, обессилев, опять ползешь вниз, чтобы снова кинуться в другую сторону. И вот в этих поисках хорошего светлого и кидается, кидается человек из стороны в сторону, да и сядет в самую что ни на есть грязную лужу…»
«Неведомая сила», «неодолимое тяготение», «нечто сжигающее душу», «что-то» и прочие в этом духе определения, как мотив к писательству, упоминаются в девяноста двух случаях.
Нередко автор определённо говорит, для чего именно он написал данную вещь и кто он сам по себе.
«Написал сие элементарное произведение для желающих детально познакомиться с психологией крестьян, и потому описал весь жизненный путь крестьянина; начиная с младенческих лет и до старости. Живя среди крестьян, видевши противоположные культуре стороны, как бедность, темнота и невежество, и смотреть индифферентно на все это, не хватает сил, и потому в моем хотя и примитивном произведении, я хочу показать, как живет самый полезный элемент нашего государства труженик земли русский крестьянин.
Повесть эту я писал под впечатлением затруднявшего меня своим решением вопроса – семья для нас, рабочих, и совмещение этого положения с работою на благо своего класса.»
Неизвестной профессии:
«Я хотел изобразить действительно революционное, полудетски-восторженное и наивное, но прекрасное, искреннее возбуждение лучшей части современного юношества в лице одного представителя, в лице другого – консервативный, глубоко-любовный застой, слепое верование, подчиненность и с виду величавую, а внутренно дряблую, ничтожную крепость также лучших, но отживающих представителей старого мира. Удалось плохо; на публицистику похоже; никак не мог обойтись без рассуждений. Теперь, может, лучше написал бы, если бы пришлось заново писать то же самое, да не приходится, физически не могу.»
Слова «глубоко-любовный застой» обращают внимание: мне кажется, надо иметь какую-то особенную душу, чтобы назвать чуму, например, глубоко любовным явлением.
Конец ознакомительного фрагмента.