О небесах, о мире духов и об аде. Предисловие[1] (Эммануил Сведенборг)

© Резник В., перевод на русский язык, 2006

© ЗАО ТИД «Амфора», 2006

О знаменитом скандинаве, шведе Карле XII, Вольтер написал, что он был самым необыкновенным человеком на земле. Превосходная степень употреблена опрометчиво и связана не столько с личной убежденностью, сколько с досужей и пустопорожней полемикой. Я бы отнес слова Вольтера не к королю Карлу XII, который был всего-то завоевателем, каких много, а к одному из самых загадочных его подданных, Эмануэлю Сведенборгу.

В блестящей лекции 1845 года Эмерсон указал на Сведенборга как на образец мистика. Это наименование, данное исключительно по праву, ненароком может способствовать возникновению образа человека на обочине, человека безотчетно отворачивающегося от нужд и обстоятельств, которые мы – никогда не пойму отчего – называем реальной действительностью. Если кто напрочь на такого человека не похож, так это блистательный и добросовестный Сведенборг, побывавший в этом мире и в ином. Кто еще жил такой полной мерой, кто еще исследовал действительность с такой страстью, с такой интеллектуальной увлеченностью, с такой жаждой в ней разобраться! Кто еще так не походил на монаха, как этот прирожденный скандинав, зашедший много дальше Эйрика Рыжего.

Как Будда, Сведенборг не одобряет аскетизма, который иссушает, а может уничтожить человека. В одном из небесных пределов он увидел отшельника, издавна домогавшегося Рая и в смертной своей жизни всегда жаждавшего уединения и затворничества. И вот, достигнув цели, простак открывает, что не способен ни принять участие в беседах ангелов, ни разобраться в тонкостях устройства райской жизни.

В конце концов ему дозволили вообразить вокруг себя пустыню. Он и сейчас в ней, как это с ним было на земле, молится и умерщвляет плоть, но Рая ему не видать.

Гаспар Сведберг, его отец, был известным лютеранским епископом, в нем сочетались – редкий случай – религиозный пыл и терпимость. Эмануэль родился в Стокгольме в начале 1688 года. С детских лет он верил в Бога и любил разговаривать с часто приходившими к отцу духовными лицами. Знаменательно, что у него спасение верой – краеугольный камень реформы, провозглашенной Лютером, – предваряется спасением делами, веским доказательством таковой. Этот одинокий и незаурядный человек был многими людьми. Он не пренебрегал ремеслами, в Лондоне еще юношей выучился на переплетчика, столяра, часовщика, наладил изготовление линз и научного инструментария. Еще он рисовал карты для глобусов. А кроме того, не надо забывать, он занимался разными естественными науками, алгеброй и новой астрономией Ньютона, с которым хотел поговорить, но знакомство не состоялось. Он был практик-изобретатель. Он предвосхитил небулярную гипотезу Канта—Лапласа, спроектировал летательный, а также подводный аппарат, предназначенный для военных нужд. Ему мы обязаны способом измерения долгот и трактатом о диаметре Луны. Около 1716 года он затеял издавать в Уппсале научный журнал, который красиво назвал «Daedalus hyperboreus»[2] и издавал его двадцать лет. В 1717 году отвращение к занятиям сугубо умозрительного свойства вынудило его отказаться от предложенной королем кафедры астрономии. Во время дерзких, ставших легендарными, войн Карла XII – они превратили Вольтера, автора «Генриады», в эпического поэта – он служил военным инженером. Он разработал и создал приспособление для перемещения кораблей волоком на расстояние более четырнадцати миль. В 1734 году в Саксонии вышли три его тома «Opera philosophica et mineralia».[3] Он писал добротные латинские гекзаметры, и английская литература – Спенсер, Шекспир, Коули, Мильтон и Драйден – привлекала его силой воображения. Если бы он не посвятил себя мистике, он стал бы знаменитым ученым. Как Декарт, он хотел найти то место, в котором душа соединяется с телом. Анатомия, физика, алгебра, химия вдохновили его на множество добросовестных трудов, которые он писал, как тогда было принято, на латыни. В Голландии он обратил внимание на твердость в вере и благополучие ее жителей и приписал это тому, что там республика, ведь в королевствах, где народ привычен льстить королю, Богу тоже обычно льстят, а Творцу эта рабская черта нравиться не может. Заметим походя, что когда он путешествовал, то захаживал в школы, университеты, бедняцкие кварталы и на фабрики, был любителем музыки и особенно оперы. Он работал в Департаменте горнорудной промышленности и заседал в Сенате. Догматическому богословию он предпочел Священное Писание. Он не довольствовался латинскими версиями, изучая исходные тексты на еврейском и греческом языках. В дневнике, который он вел, он винит себя в неуемной гордыне и как-то раз, перелистывая в библиотеке одну из стоящих на полке книг, подумал, что без особых стараний мог бы написать лучше, но потом понял, что у Господа тысячи способов дойти до человеческого сердца и что бесполезных книг не бывает. Еще Плиний Младший некогда написал, что в самой скверной книге можно найти что-то хорошее; суждение это припомнил Сервантес.

Главное событие его жизни случилось в Лондоне, апрельской ночью 1745 года. Сам Сведенборг назвал его откровением. Ему предшествовали сны, молитвы, периоды неуверенности и воздержания и, что наиболее характерно, кропотливый научный и философский труд. Какой-то незнакомец молчаливо шел за ним по лондонской улице, как он выглядел, нам неизвестно, потом вдруг зашел к нему в комнату и сказал, что он Бог. Он прямо возложил на него миссию открыть впавшим в грех, неверие и заблуждения людям утраченную Иисусову веру. Он объявил ему, что дух его побывает в Раю и в Аду, сможет поговорить с демонами, ангелами и мертвыми.

Было в то время Избраннику пятьдесят семь лет, и еще в течение тридцати лет он жил жизнью провидца, протоколируя ее в увесистых сочинениях, написанных точно и ясно. В отличие от других мистиков, он чуждался метафор, экзальтации и пустых восторженных преувеличений.

Все просто. Употребление какого-то слова предполагает, что мы уже знаем, что оно означает. Если нам говорят о вкусе кофе, то это потому, что мы его уже пробовали, если речь идет о желтом цвете, это потому, что мы уже знакомы с лимоном, золотом, пшеницей и заходом солнца.

Чтобы побудить человеческую душу к невыразимому слиянию с Божеством, исламские суфии призывали на помощь чудесные аллегории, представления о розе, опьянении и чувственной любви. Сведенборг отверг все эти риторические ухищрения, потому что его интересовал не экстаз вспыхнувшей и воспарившей души, а скрупулезное описание внеземных, но точно локализованных сфер. Для того чтобы мы себе представили или, по крайней мере, начали представлять всю мелочность адских глубин, Мильтон говорит «No light but rather darkness visible».[4] Сведенборг предпочитает точность и – почему бы и не сказать об этом – время от времени впадает в многословие, как географ или исследователь, описывающий неведомые земли.

Продиктовал я эти строки и ощутил глыбой нависшее надо мной недоверие читателя. Два подозрения его питают: а не нарочно ли лгал тот, кто писал эти странные строки, а может быть, он их написал под влиянием внезапного или постепенно надвигающегося безумия? Первое неприемлемо. Если бы Эмануэль Сведенборг вознамерился нас обмануть, зачем ему было публиковать добрую часть своих творений, например двенадцать томов «Небесных тайн», анонимно, поступаясь весомостью, которую ссужает книге известное имя. Известно, что он не стремился обрести приверженцев. Подобно Эмерсону и Уолту Уитмену, он считал, что доводы никого не убеждают, а что для того чтобы быть услышанным, достаточно сказать правду. Полемики он всегда избегал. Во всех его трудах не отыщешь и одного силлогизма, но только невозмутимые и ровные утверждения. Я имею в виду, само собой, его мистические сочинения.

Предположение, что он был безумцем, не более основательно. Если бы редактор «Daedalus hyperboreus» и «Prodomus principiorum rerum naturalium»[5] спятил, ему не удалось бы так скрупулезно отредактировать тысячи страниц научных текстов, труды почти за тридцать лет, в которых нет и тени нездоровья.

А теперь обратимся к тем многочисленным и стройным видениям, которые действительно могут изумить. Уильям Уайт проницательно заметил, что мы охотно доверяем видениям древних и склонны не доверять и потешаться над видениями современников. Мы доверяем пророку Иезекиилю, поскольку отстояние от нас во времени и в пространстве делает его великим, мы верим Сан Хуану де ла Крусу, поскольку без него нет испанской литературы, а вот Уильяму Блейку, непокорному последователю Сведенборга, уже нет, равно как и его стоявшему во времени рядом учителю. Интересно было бы знать год и число, когда достоверные видения сменяются апокрифическими. То же самое говорил о чудесных явлениях Гиббон. Два года отдал Сведенборг изучению древнееврейского только для того, чтобы самому разобраться в Священном Писании. Я-то думаю – и заметьте, что речь идет об инакомыслящем, ученом человеке, а не об историке или богослове, человеке, который, как Спиноза или Фрэнсис Бэкон, являлся самобытным мыслителем, – что ему совершенно ни к чему было стараться сообразовывать свои идеи с Ветхим и Новым Заветами. То же самое случилось с еврейскими каббалистами, совершенными неоплатониками, когда они для оправдания собственных взглядов принялись ссылаться на авторитет библейских стихов, отдельных слов и даже букв.

В мои намерения не входит излагать учение о Новом Иерусалиме – так называется церковь Сведенборга, – но на двух его чертах я хочу остановиться. Во-первых, на оригинальнейшей концепции Рая и Ада. Он ее пространно излагает в самом известном и прекрасном из своих сочинений – «О небесах, о мире духов и об аде», опубликованном в 1758 году в Амстердаме. Ее подхватывает Блейк, и суть концепции выразительно воспроизведена Шоу в третьем акте «Man and Superman»[6] (1903), во сне Джона Теннера. Шоу, насколько мне известно, никогда ничего о Сведенборге не говорил, но стоит отметить, что зато он был под влиянием Блейка, которого часто и уважительно упоминает, и, может быть, это не так уж невероятно, он сам пришел к тем же выводам.

В широкоизвестном письме к Кан Гранде де ла Скала Данте Алигьери замечает, что его «Божественная комедия», как и Священное Писание, может читаться четырьмя различными способами и что буквальное прочтение – всего лишь один из них. И все же у руководствующегося конкретными стихами читателя складывается самоочевидное впечатление, что девяти кругам Ада, девяти террасам Чистилища и девяти небесам Рая соответствуют три учреждения: одно исправительного характера, другое предварительного и третье – да позволят мне такой неологизм – наградительного. Надписи типа «Lasciate ogni speranza, voi ch’entrate»[7] усиливают этот топографический образ, созданный искусством. Нет ничего менее похожего на потусторонние миры Сведенборга. Небо и Ад у него не местность, хотя души мертвых, которые ее населяют и некоторым образом создают, видят себя как бы размещенными в пространстве. Прошлая жизнь предопределяет такой удел. Вход в Рай никому не воспрещен, и никого не отправляют насильно в Ад. Двери, так сказать, остаются открытыми. Те, кто умер, не знают, что они мертвы, им еще некоторое время кажется, что они живут как прежде, в той же обстановке и среди тех же людей. (В Англии народное поверье утверждает, что мы не ведаем о том, что мертвы, пока не взглянем в зеркало, в котором себя не увидим.) Потом, со временем, начинают появляться какие-то незнакомые люди. Если покойник был злодеем, ему налаживают отношения с демонами, и он незамедлительно к ним отправляется; если покойник праведник, он выбирает ангелов. Блаженному праведнику дьявольские пределы предстают болотами, пещерами, горящими лачугами, развалинами, лупанариями, кабаками. У грешников нет лиц, а если есть, то изуродованные и свирепые, но им кажется, что они прекрасны. Власть и ненависть всех ко всем составляют их счастье. Они поглощены политикой в латиноамериканском смысле этого слова, тоесть они живут заговорами, враньем и насилием. Сведенборг рассказывает о том, как однажды луч небесного света проник в адские глубины, но грешники ощутили только зловоние и узрели только мрак, язвы и струпья.

Ад – другой лик Небес. Наличие обратной стороны придает Творению равновесие. Господь там правит, как и на Небесах. Равновесие потребно для того, чтобы был свободный выбор, а выбирать между добром, источаемым Небом, и злом, источаемым Адом, надо непрестанно. Каждый день и всякий миг человек созидает себе спасение или вечную погибель. Мы станем тем, что мы есть. И при этом обычные растерянность, испуг и предсмертная тревога умирающего мало чего стоят.

Верим мы или нет в личное бессмертие, бесспорно, учение Сведенборга более нравственно и разумно, нежели толкующее о некоем таинственном даре, обретаемом в последний миг неведомо как. И оно склоняет к добродетельной жизни.

Несчетное число небес составляют Небо, виденное Сведенборгом, несметное количество ангелов составляют всякое небо, и всякий ангел сам по себе уже есть Небо. Пылкая любовь к Богу и ближнему там главное. У неба (и у небес) та же форма, что и у человека или, и это то же самое, у ангела, потому что ангелы это никакой не другой вид. Ангелы, как и демоны, это мертвые, перешедшие в ангельские или демонические пределы. Любопытное свойство этого четвертого измерения, уже отмеченное Генри Муром: ангелы, где бы они ни были, всегда обращены лицом к Богу. В духовном смысле солнце – зримый образ Бога. Время и пространство иллюзия, и если кто-то о ком-то думает, значит тот, о ком думают, рядом. Ангелы разговаривают, как люди, словами, они их выговаривают и выслушивают, язык же, которым они пользуются, естествен, и его не надо учить. Во всех ангельских пределах он общий. Письменность на Небе тоже известна. Сведенборг неоднократно получал божественные сообщения, походившие на рукописи и печатные издания, хотя ему и не удалось до конца в них разобраться, потому что Богу более угодно отдавать распоряжения устно и непосредственно. Независимо от крещения, независимо от исповедуемой родителями веры, все дети идут в Рай, и там их обучают ангелы. Богатство, роскошь, счастье, мирская жизнь не являются преградами для попадания на Небо, быть бедным, как и неудачником, – не добродетель. Самое главное – добрая воля и любовь к Богу, а не внешние обстоятельства. Мы уже говорили об отшельнике, умерщвлявшем плоть и морившем себя одиночеством и оказавшимся непригодным для Рая, от которого ему пришлось отказаться. В «Трактате о супружеской любви», который появился в 1768 году, Сведенборг говорит, что брак на земле всегда несовершенен, потому что у мужчины главенствует интеллект, а у женщины воля. В Царстве Небесном любящие друг друга мужчина и женщина сливаются в одного ангела.

В Апокалипсисе, одной из канонических книг Нового Завета, Иоанн Богослов говорит о небесном Иерусалиме. Сведенборг переносит его слова на другие большие города. Так, в «Vera christiana religio»[8] (1771) он пишет о том, что имеются два запредельных Лондона. Люди после смерти не утрачивают своих характеров. У англичан остается их интеллектуальность и уважение к властям, у голландцев – склонность к торговле, немцы продолжают носиться с книгами и, когда их о чем-то спрашивают, прежде чем ответить, лезут в соответствующий том. Но самое любопытное происходит с мусульманами. Поскольку у них в душе религия и Магомет накрепко связаны, Бог посылает им ангела, притворяющегося, что он Магомет, и наставляющего их в вере. Ангел этот не всегда один и тот же. И однажды истинный Магомет возник перед своими последователями и смог выговорить: «Я ваш Магомет», и сразу вслед за тем, почернев, вновь погрузился в преисподнюю.

В духовном мире нет лицемеров, каждый таков, каков есть. Некий злой дух препоручил Сведенборгу написать, что наслаждение демонам доставляют супружеские измены, воровство, мошенничество, ложь и что также они получают удовольствие от вони экскрементов и разложившихся тел. На этом прервусь, любопытный читатель может сам справиться с последней страницей сочинения «Sapientia Angelica de Divina Providentia»[9] (1764).

В отличие от прочих визионеров, у Сведенборга Небо более конкретно, чем земля. Формы, конструкции, предметы, цвета там сложнее и ярче.

По Евангелию, спасение носит этический характер. Самое основное – это быть справедливым, также превозносятся скромные, бедные и несчастные. К справедливости Сведенборг прибавляет еще одно качество, прежде не упоминавшееся никем из богословов: надобность в уме. Напомним снова об аскете, которому пришлось согласиться с тем, что он недостоин принимать участие в ангельских беседах. (На несчетных сведенборгианских небесах царят любовь и богословские рассуждения.) Когда Блейк пишет: «Глупец не войдет в Царствие Небесное, каким бы святым он ни был» или «Отриньте святость и обратитесь к уму», он просто передает в афористической форме пространное рассуждение Сведенборга. К тому же Блейк станет утверждать, что и ума, и праведности тоже мало, и, чтобы спастись, нужно еще одно качество – надо быть художником. Иисус Христос им был, ибо он наставлял, используя художественные приемы, метафоры и параболы, а не теоретизировал.

А теперь я попытаюсь набросать, не очень, впрочем, уверенной рукой и отрывочно, что собой представляет учение о соответствиях, которое многие считают самым главным у Сведенборга. В средние века полагали, что Бог написал две книги: ту, что называется Библией, и ту, что мы называем универсумом. Истолковать их – наша задача. Сведенборг, я думаю, начал с толкования первой. Он предположил, что все слова в Священном Писании имеют духовный смысл, и разработал для них обширную систему скрытых значений. Простые камни, например, обозначают естественные реалии, а драгоценные – истины духовные, звезды – божественное знание, лошадь – правильное понимание Священного Писания, но еще это и софистические увертки, пропасть – Бог или Ад и т. д. (Тех, кто горит желанием продолжить изучение соответствий, отсылаю к «Dictionary of Correspondences»,[10] опубликованному в 1962 году, в котором толкуется более пяти тысяч понятий священных текстов.) От символического прочтения Библии Сведенборг перешел к символическому прочтению Вселенной и нас самих. Солнце Небесных сфер – это духовное солнце, и оно, в свой черед, образ Бога, на земле нет такого существа, которое не находилось бы под непрестанным божественным воздействием. Самые незначительные вещи, напишет Де Куинси, внимательный читатель сочинений Сведенборга, – тайные зеркала вещей значительных. Всемирная история, напишет Карлейль, – это текст, который нам надлежит непрестанно читать и писать и в котором прописаны мы сами. Ошеломляющими догадками, что мы цифры и символы божественной тайнописи, чей истинный смысл нам неведом, полнятся книги Леона Блуа, да и учителя Каббалы об этом тоже знали.

Доктрина соответствий навела меня на мысль о Каббале. Насколько я помню и знаю, до сих пор никто не изучал их внутреннее сродство. В первой главе Священного Писания мы читаем, что Бог сотворил человека по своему образу и подобию. Это утверждение предполагает, стало быть, что у Бога человеческий облик. Учителя Каббалы, составившие в средние века «Книгу Сияния», утверждали, что десять эманаций, или сефирот, чей источник – неизреченная божественность, могут быть восприняты только в виде Дерева, Человека или Первозданного человека Адама Кадмона. Если все вещи в Боге, то они и в человеке, который есть его земное отражение. Так Сведенборг и Каббала приходят к понятию микрокосма или к пониманию человека как зеркала и компендиума вселенной. По Сведенборгу, и Ад, и Небо – в человеке, который также включает в себя планеты, горы, моря, континенты, минералы, деревья, травы, цветы, репейники, животных, рептилий, птиц, рыб, инструментарий, города и дома.

В 1758 году Сведенборг объявил, что год предыдущий был годом Страшного Суда, имевшего место в духовном мире, и что это событие точно совпало по времени со всеобщим упадком веры. И что это падение началось с созданием Римской церкви. Реформа, начатая Лютером и предначертанная Уиклифом, оказалась несовершенной, а в иных случаях и еретической. Другой Страшный Суд случается в миг смерти каждого человека, и решение выносится в зависимости от того, какой была жизнь.

29 марта 1772 года Эмануэль Сведенборг скончался в Лондоне, городе, который он так любил и где однажды ночью Бог возложил на его плечи миссию, сделавшую его человеком уникальным. Кое-какие свидетельства о его последних днях сохранились, старинный костюм из черного бархата и шпага с причудливой рукояткой. Образ жизни он вел стоический, питался молоком, кофе и хлебом. В любом часу дня и ночи слуги слышали, как он расхаживает по комнате, беседуя со своими ангелами.

В тысяча девятьсот семьдесят каком-то году я написал этот сонет: