Глава 3 «В которой Хрюн попадает туда, куда не собирался»
Один из воронов господина Бодеса, прозванного в народе «Всевидящим», сидел на старом дубе, прикрыв веки и предаваясь воспоминаниям об одной пикантной ситуации с молодой самочкой, когда в десяти метрах от него раздался глухой стук и на земле явственно проступили силуэты двух лежащих людей, держащихся за руки. Он недовольно воззрился на них. Оказалось, что держались они не за руки, а за ручки медного кувшина.
Непонятная ситуация с непредсказуемым продолжением. Ворон поскрёб когтем голову и решил, что лучше доложить хозяину. Сфокусировался и начал транслировать господину картинку.
А посмотреть было на что. Бородатый здоровяк резко сел и повернулся к тому предмету, что сжимал в руке.
– Ах, ты ж сволочь! – он притянул к себе кувшин, чем привел в сидячее положение молодого человека рядом. Тот захлопал глазами. – Что ты вытворяешь?
– Ты пытался украсть мой кувшин! – молодой человек был сердит.
– Работа у меня такая! Ох, ёёё…… – бородач вдруг взвыл, посмотрев на свой медальон.
Камень в медальоне был чёрным и растрескавшимся.
– Сломался, ааааа…… – вдруг взгляд его сделался злым и обиженным, как у маленькой девочки, куклу которой только что обезглавил брат. – Это ты виноват! Камень не смог двойной вес перенести. 500 монет. А ты……, – слов у рыжего явно не хватало, зато ярость прибывала с каждой секундой: – Я тебе кишки выпущу!!!
Бородатый вскочил и поднял руки, растопыривая толстые сардельки, которые он, вероятно ошибочно, называл пальцами.
Драки – пожалуй, самое любимое народное зрелище после пожара. Ворон, получивший билет в первом ряду, переступил с лапы на лапу в предвкушении.
Молодой человек резко поднялся. И когда бородатый кинулся на него, вдруг вскинул руку и ткнул нападающего в солнечное сплетение. Видимо контрдовод был убедительным, поскольку бородатый решил отложить свои планы, рухнул на колени и захрипел.
– Ты пытался украсть мой кувшин! – спокойно повторил молодой человек. – Ты сидел у меня в гостях, пил моё пиво и ограбил на прощание?
Ярость в глазах бородатого, притухшая уже, теперь стала окончательно вытесняться виной, изумлением и неловкостью. Он с трудом поднялся и просипел: – Ну… это… да. Но… – и стушевался. Видно было, что извиняться он не привык, хотя ситуация явно требовала каких-то слов.
Молодой нагнулся, поднял кувшин, и, отряхивая его от песка сказал: – Это – одна из трёх вещей, оставшихся мне от отца. Я им очень дорожу. Но тебе-то он зачем? Он же ничего не стоит.
Бородач, избегая смотреть ему в глаза, ответил: – Не знаю как у вас, а у нас медь – в большой цене!
– И какой курс?
– Одна медная крона к сотне золотых гульденов.
– Что за странный мир у вас?
– Ничего странного. Волшебник один, Фергюс, да будет проклято его имя, лет триста назад всю медь в мире в золото превратил. Благодетель хренов. Почти ни один король в мире на троне не усидел и года после этого. Все города кровью залиты были. Пятьсот монет, – он замолчал. – Ты мне должен, Хрюндель Мартелл.
Ворон наклонил голову, прислушиваясь к чему-то внутри себя. После этого спланировал за спину спорящей парочке и, приземлившись, начал изучать стоящий на земле кувшин. А посмотреть было на что.
Кувшин, в полтора локтя высотой, имел форму, какие присущи молодым деревенским девушкам. Плавные обводы пухлых бёдер сходились к осиной талии и снова уширялись в районе бюста. Ручек у него было четыре, и это действительно были ручки. Женские. Упирающиеся в бёдра. Между каждой парой ручек находилась пара превосходно выполненных грудей. Общим числом восемь. Заканчивался кувшин узким горлышком, чуть шире бутылочного. И узость горлышка делала удивительным рисунки, которыми был покрыт весь кувшин. Это была чеканка. Чеканка изнутри. Какими инструментами пользовался мастер, чтобы «через замочную скважину оклеить дом обоями» – загадка. Один рисунок повторялся дважды. Это было животное, похожее на полосатого быка с четырьмя сильно загнутыми рогами, стоящее в четверть оборота. Только ноги его украшали не копыта, а мощные когти. Под ним шла какая-то надпись на ленте.
Ворон снова склонил голову, замер на пару секунд, после чего распрямился и откашлялся!
– Кхе-кхе.
Спорщики мгновенно обернулись и воззрились на него.
Ворон открыл рот и отменным баритоном произнёс:
– Господа. Меня зовут Клод Бодес. Предлагаю вам своё гостеприимство. Мой замок стоит недалеко. Ворон сопроводит вас.
Хрюнвальд, впервые увидев говорящую птицу, оторопел. Нет, конечно он видел попугайчиков, которые повторяют сказанное за тобой, но тут ситуация явно была иной. Он воззрился на Барбера. Который, впрочем, был совсем не удивлён, и сейчас видимо прикидывал, может ли господин Бодес быть знаком с Бальзамиром, десятком кредиторов и сотней иных людей и существ, желающих укоротить барберову жизнь, чуть менее, чем полностью. Помедлив, Барбер кивнул.
Ворон указал им клювом направление и взлетел.
– Не хочешь рассказать мне, кто этот Клод Бодес и куда мы идём? – спросил Хрюн, подняв кувшин и догоняя Барбера, который уже удалялся размашистым шагом. Видимо Барбер всё в жизни делал с размахом.
– Бодес-то? Маг. Очень сильный. И старый. Но плохого за него не скажу. Он исследователь. Люди их обычно стороной обходят.
Они подошли к опушке леса. Ворон ждал на ветке. Указав тропинку, снова взлетел.
– Почему обходят?
– Они новые волшебства изобретают. Заклинания там и прочее. Никогда ведь не знаешь, как сработает, пока не попробуешь. Очень опасная профессия. Многие до сотни лет не доживают. С ними рядом жить – как на вулкане. Никогда не знаешь, когда бахнет. Вот и сторонятся их люди.
Хрюн в задумчивости пнул мухомор, некстати выросший на лесной тропке.
– И ты это, не пинай тут ничего, не подумав. Я тебе не нянька, могу не доглядеть, – пробасил Барбер с сомнением в голосе. Видимо сам пока не мог понять, обязан ли он теперь нянчиться с этим молодым человеком. – Делай, как я делаю, и будет тебе счастье.
– Воровать не стану!
– Хватит припоминать! – рявкнул Барбер.
– Ладно – примирительно сказал Хрюн: – Но больше так не делай.
Барбер сердито посопел, но всегдашняя жизнерадостность взяла верх и он продолжил: – Бодес Всевидящий уже при Уго Первом Мартелле был великим магом. У него конечно не самая высокая башня, но не всё в мире длиной меряется. Его наши прошлые короли очень ценили.
– А почему мухоморы пинать нельзя?
– Потому что без ноги остаться можешь. Совсем может и не отхватят, а сапог прокусят точно.
– Грибы? – с сомнением посмотрел Хрюн на Барбера.
– Не грибы, а сволочи, под них маскирующиеся. Тоже маговы проделки. Эксперимент, мать его. По спасению сусликов. «Мирмикрия» или как-то так. А эти сволочи вверх по пищевой цепочке полезли. Говорю ж, от этих магов проблем больше, чем пользы. Придумают себе чего-нибудь, а мы потом разгребаем всем миром.
Лесок поредел и в просвете показался высокий серый шпиль гранитной башни. До неё оставалось полмили. Хрюнвальду было тревожно и он снова попытался отвлечься разговором от жутких мыслей, беспрерывно лезущих в голову.
– А почему тебя Барбером назвали? Из-за бороды?
Барбер расхохотался так, что аж слёзы выступили, но потом взял себя в руки, постарался скуксить серьёзное лицо и ответил: – А ты думаешь, я сразу с бородой родился? Ха – хм. Ммм… Фух. Ладно, скажу уж, пока ты новых версий себе не придумал. Папаша мой головой ватаги лесорубов был. Заказ получил хороший, в соседнем городе. Лес расчистить, да десяток срубов поставить. Под сторожевой лагерь с вышкой. А матушка моя на сносях тогда была. Ну, он и велел ей, когда девчушка родится, Барбарой назвать. Дочку очень хотел. Сын-то, Лукас, был уже. Матушка мальчиком опросталась и задумалась. Поперёк отцова слова идти побоялась, вот и придумала назвать Барбером.
– А отец что? – Хрюнвальду эта ситуация показалась забавной. Удивительные вещи случаются в мире. Захочешь – не выдумаешь.
– Отец-то? Он домой вернулся только к первому снегу, когда работу справил и расчёт получил. Мне уж три месяца к тому времени было. Посмеялся батя, да велел матушке в спальню идти, новую дочку мастерить.
– И как, смастерили? – Хрюн повеселел.
– А как же. Отец никогда на полдороге не останавливался. – Ухмыльнулся Барбер.
Тут наши попутчики умолкли, увидев, что уж подошли к серой башне.
Ворон, как ни странно, последние полсотни шагов прошёл пешком. Подойдя к высоким, в три человеческих роста, воротам, ворон клюнул какой-то камень и ворота родили обычную дверь, хитро замаскированную резьбой. Птица повела головой в приглашающем жесте и пропала в полумраке внутреннего двора.
Хрюн с сомнением глянул на Барбера, но тот свою нерешительность видимо давно проиграл в кости, продолжая вышагивать на манер игрушечного заводного солдатика. Хрюну оставалось только держаться в кильватере. И они вошли.