Эпизод 7: Монстры
…И дети рода людей широко
распространились на западе, севере и юге, и радость их была
подобна радости утра, когда роса ещё не высохла, и каждый лист ещё зелен.
Но рассвет краток, а день часто нарушает его обещания…
Джон Рональд Руэл Толкиен «Сильмариллион»
Перевод с английского Н. Эстель
Утро. Свежее раннее утро. В воздухе висела прохладная влажность. Я с наслаждением дышала свежестью и собирала ладонью утренний иней с асфальта.
– Приснится же такое! – я не могла постигнуть случившееся и радовалась утру, солнцу и свежему воздуху.
Огляделась. От вчерашней суеты не осталось следа. Все двери ангаров, кроме той, из которой меня выкинули, и входные ворота ограждения были открыты настежь. Утренний ветерок некоторые двери покачивал, в ответ они поскрипывали. Фуры разъехались. Одна лишь высунула нос из дальнего ангара. Людей не было видно.
– Ну, хорошо. Если это сон, подружка, – говорила я себе, – что ты тут делаешь? Каким ветром тебя занесло сюда в такую рань? И от чего ты такая грязная? Ты же не предаёшься пьянству, что бы вот так очнуться утром среди ангаров в виде непристойном.
Как разгадать загадку, я сообразить не могла, а скорее не хотела: так ужасна была эта ночь, и лучше вычеркнуть её из памяти, из жизни. Я сидела, прислонившись спиной к стене, вытянув усталые ноги. По земле ветер прошуршал скомканной бело-синей бумажкой, и я почувствовала…
Что?
Что-то не так!
Напряжение?
Есть.
Усиливается!
Откуда?
Я просто сижу на асфальте, утро, солнце…
Подумаешь, странная ночь…
Откуда напряжение?
Почему воздух такой густой и липкий?
Из ангара выходит мужчина. Обычный мужчина, среднего возраста и роста. Идёт ко мне. Медленно. Немного пошатывается. Одну руку придерживает другую. Болит, что ли. Лицо добродушное. Измученное только. Костюмчик на нём знакомый, тот самый спецкостюмчик, бело-синий. Подходит, опирается о стену плечом. Усталый человек. Поднимает усталые глаза, смотрит на меня. Улыбнуться пытается:
– Девушка, шли бы вы отсюда побыстрее. Негоже вам…
Поднимаюсь, ближе подхожу.
– Может, вам помощь нужна, вы так выглядите…
– Как? – перебивает меня и смотрит в глаза. – Не по-человечески? – усмехается.
– Да просто усталым выглядите.
– Усталым? – пауза.
– Беги… беги… быстро, – шипит он, лицо перекошено вдруг.
– Бегиии… кыгхыыы, – булькает.
Отступаю в удивлении, а лицо его всё больше принимает гримасу боли и …и ухмыляется в алчущем удовольствии. Выкидывает больную руку вперед, а там не рука! Большая, чёрная клешня тянется ко мне. Пока глаза мои созерцали, ноги мои бежали. Бежали быстро.
Мгновения превратились в часы, а часы в мгновения. Я бежала к выходу что есть сил. Расстояние до ворот – десятки метров, но то, что я успела увидеть за несколько секунд, достойно затяжного марафона.
Как по единой команде изо всех углов и закоулков вылезали чудовища. Открывались всевозможные двери, люки, отверстия и оттуда выползали, выбегали, выскакивали эти существа. Они наполовину были ещё люди.
Каждый мой шаг был очень быстр и невозможно долог. За один шаг на свет появлялись десятки монстров, на глазах превращаясь из людей в тварей. Я улавливала состояние каждого существа, чувствовала, как они превращаются: человек невероятно испуган, он бежит прочь от этого места, но у него нет выбора. То, что нет выбора, что он обречен, человек понимает, как понимает и то, что бежать уже нет смысла, но животный страх гонит его вперед. Бежать – последняя надежда спастись. Но в разум человека врывается чужой. Он не на что не похож, он – не-человеческий. Как найти слова в человеческом языке, чтобы описать не-человеческое? Это похоже… похоже на безумие, на хаос, которое врывается внутрь и вытесняет тебя из тебя же. Во время внедрения чужеродного человек ничего понять толком не может. Смешивается всё: животный страх, жажда жизни, отчаяние, двойственность человеческого и чуждого разума. И ещё сильнейшая физическая боль разрываемых тканей! Это нельзя сдержать, этим нельзя управлять: превращение не остановится до полного завершения.
Я чувствовала каждого, проживая вместе с ними ужасы изменений. А их были десятки, сотни! Что же оставалось от меня? Я пыталась убежать. Я пыталась спастись. Я бежала и успевала удивляться тому, как я могу столько в один миг испытывать. Как моё тело и сознание не разлетелись на мелкие осколки от нескончаемого ужасного разнообразия и боли!
Моё время было долгим и тягучим. Время вокруг обгоняло кванты света.
Апокалипсис властвовал и разрастался. Разрасталось и число монстров. Человеческого оставалось всё меньше и меньше, человеческое исчезало. Монстры сначала носились в беспорядке, потом друг за другом. Они вопили, рычали, свистели, стонали. И стали пожирать друг друга. Гнались ли они за мной, я не видела. Мне было достаточно и того, что я видела, как они пожирают друг друга – это давало мне силы бежать. Наконец, время меня отпустило. Оно выплюнуло меня за ворота.
Находясь внутри ограждённой территории, я надеялась, что выбежав «за пределы», я окажусь в безопасности. Наивная! Как скрыться от безумия и хаоса, если они вездесущи?
Я всё ещё бежала. Наконец, я поняла, что погони за мной нет. У меня нашлась пара секунд, чтобы придумать в какую сторону бежать дальше. Но ум отказывался понимать происходящее. Поэтому мыслить рационально он не мог, и на запрос выдать решение о дальнейших действиях безмятежно молчал.
Зато предчувствия мне подсказали, что мне нужно скрыться за большим бетонным обломком, словно нарочно оставленным здесь для моего спасения. Через несколько вдохов и выдохов я почувствовала себя в зыбкой безопасности.
Интеллект мой по-прежнему помалкивал, прикидываясь бесполезным серым веществом. Тело расползлось в трещине бетонной глыбы, приняв, точно детская забава «лизун», форму трещины. Уняв дыхание, я пыталась унять бешеный стук сердца. Мне казалось, что за километры слышно, как пульсирует моя кровь. И это могло меня выдать. Я знала, что они чуют, как моя кровь движется по венам. Чуют издалека. Но я не знала, что делать дальше. Я могла лишь наблюдать.
Монстры все до одного агрессивны. Чтобы жить, нужна энергия – пища. Потому они агрессивны. Самый простой способ добыть ресурс на жизнь – агрессия. А жить желают все формы. Тут нечего бояться и нечему удивляться. Еда, есть еда. Сама едой балуюсь: и завтракаю, и обедаю, и раза по три ужинаю. Главное сейчас – не попадаться им. Такая простая игра в кошки-мышки.
Так, уже лучше.
Народец новоявленный неистово размножается. Тоже ничего удивительного. Любая форма стремиться к воспроизведению по той простой причине, что может погибнуть. Размножаются, кто во что горазд: почкованием, делением, паразитным вживлением. Размножение требует опять-таки пищи или питательной среды. Не попадаться! Всё не так уж и плохо. Как в дикой природе. Как в диких городских джунглях. Как в диких социальных играх. Ничего нового.
Формы чистые – чистые сущности, выражающие одну потребность. Но могут и смешиваться, усложняться. Работает закон естественного отбора: чем больше наборов и разновидностей, тем выше выживаемость. Ничего нового.
А вот тут начинаются нюансы.
Я чувствую их эмоции и потребности и так узнаю их, но меня затягивает в их состояния, точно я влезаю в их шкуру. А это никуда не годиться! Одно дело наблюдать, другое – проживать. Мой мозг взорвётся! Моё тело испепелится от боли! Нужно быстро научиться не проживать минуты их жизни.
Кроме того, эти создания такие чувствительные – настоящие охотники, вычисляют согласно своей сути: по запаху, слуху, зрению, реагируют на тепло, движение, страх. Очень остро, очень тонко. Следует быть крайне осторожной и осмотрительной.
Еда – потребность необходимая для выживания, потом – размножение. Но я догадываюсь, что это не всё. Через сумбур их потребностей – есть и размножаться, я ощущаю естественное желание быть, выражать себя, реализовываться. Так, как цветок существует как цветок, камень, как камень, человек, как человек. А вот они…
Вот там вдалеке, слева – зависть, чуть дальше – алчность. А вот из-за угла выглядывает хитрость, а вот скривило рот презрение, а на земле валяется тупость с отгрызенной головой. Главное, чтобы из подземелья не вылез древний крокодил-агрессия, а то нам тут всем враз не поздоровиться.
Но! Закончится ли это безумие когда-нибудь? Кто-нибудь его остановит? Размножение такое быстрое! На этот вопрос у меня не было ответа.
Кому такое понадобилось? Такое не могло произойти само собой. Тут шла конкретная подготовка – я видела. Кому скучно жилось? Они теперь веселятся, видимо. Найти бы этих весёлых ребят, устроивших такую заварушку (ничего-ничего, желания сбываются, помни об этом).
Но сначала нужно выжить в этой катастрофе.
Люди, застигнутые катастрофой, уже не боятся. Я теперь знаю. Пугает только неизвестность. Но когда человек столкнулся с ней лицом к лицу, она перестаёт быть неизвестностью. И я готова была на всё, на любую борьбу с кишащим вокруг кошмаром во спасение моей жизни. Хотя, с другой стороны, страшно мне было не на шутку.
Я огляделась. Невдалеке на дороге, о чудо, тарахтел внедорожник. Водительская дверь открыта. Чуть поодаль от автомобиля кто-то кем-то завтракал – водитель или водителем. До дороги – открытый пустырь, пока чист от монстров. Я сосредоточилась на ближайшей опасности, завтракающей за внедорожником. Голод. Отлично. Оно голодное, а пищи в достатке – не до меня пока не съест. Это шанс. Остальные существа заняты друг другом. Мешкать некогда. Теперь я сама суть пуля – лечу.
О, свежая кровь! Я чувствую, как они чуют мой сладкий запах (вот как пахнет моя кровь!) и поворачиваются в мою сторону. Но я уже захлопываю дверь внедорожника, переключаю коробку передач и давлю на газ, обрывая трапезу голодного.
Да! Получилось! Чудом оказался и полный топливный бак.
Но куда ехать? Пока еду – живу: попасть внутрь движущегося автомобиля не так легко. Остановка и встреча с ними грозит, по меньшей мере, неприятными ощущениями, или хуже – могу стать обедом или инкубатором. Если это быстро распространяется, а источник – покинутый ангар, то ехать нужно подальше. Если источник – один.
Не знаю почему, но я ехала прочь из города. Логично было бы заехать домой, забрать кота и припасы, заехать к друзьям – забрать их, хотя бы предупредить. Но я упорно давила на газ, выруливая на междугородную трассу.
Когда позади остался город и посёлки, а дорогу обступили высокие кедры, я поняла, что выбрала курс на север. Справа вдоль трассы меня сопровождала река. Повинуясь странному порыву, я съехала на лесную дорогу и спустилась к реке. Я не думала об опасности – утреннее весеннее солнце озаряло ровную гладь реки, а в лесу щебетали птицы.
Я стояла на берегу реки и слушала её нехитрую песню. Недавно сбросив ледяные покровы, мутная от весеннего половодья, она неспешно двигалась. Я знакома с ней давно. Я приходила на берег и впитывала её запахи: запах воды, водорослей, ила; её звуки: крики чаек, песни ласточек, всплески волн; её цвета: сочную зелень прибрежных кустов на жёлтом песке, перелив синих, зелёных и голубых, то на ровной глади, то на ветряной ряби, оттенков. Вода. Течёт. Ни с чем не борется. Даёт жизнь.
Рядом сыграла рыба, и я очнулась. Интересно, рыбы и комары тоже изменяться? Такой странный механизм придумали ребята из ангара: смешивать животных, растения, что-то ещё и людей. Целое с разделённым. Получая на выходе чистое, смешанное и многообразное. Получая в итоге то, что было – в иной форме.
Калейдоскоп.
Меня пробрала дрожь. Весь уклад мира на глазах рушится. Мне неприемлемы были ограничения (но, не принимая ограничений, не ограничивала ли я себя вновь их непринятием?). И пожалуйста – никаких ограничений, сплошные превращения и разнообразие. Бурно и зрелищно.
Я вернулась во внедорожник.
***
Дом моих родителей. Весна. Ранняя. Здесь севернее, и вокруг сугробы, которые спешно тают. Я стою перед калиткой и смотрю на дом, где я выросла. Повернула голову. В домах рядом я вижу пожилых людей – соседей, которые давно умерли. Они подсматривают за мной. Такими они были во времена моего детства. Одна старушка даже помахала мне рукой. Я давно не была здесь. Или меня по поводу их отхода в мир иной неверно оповестили или я что-то не так поняла, и все они ещё живы.
Я тряхнула головой. Ладно. Сейчас не время думать об этой странности. Разберусь позже.
Смеркается.
Я захожу в дом и вижу маму. Она собирается уходить. Я хочу сказать ей «привет». Но не успеваю. Она смотрит на меня, будто видела меня всего минуту назад и говорит, чтобы я заперла двери и была осторожна, потому что за мной придёт маньяк-убийца. Это неизбежно. Она говорит обыденно, безразлично.
Я пытаюсь спросить: откуда она знает, что он придёт, почему она так безразлична и куда уходит. Пытаюсь объяснить, что вокруг происходит и что маньяк – это сущая ерунда по сравнению с тем, что…
Но она выходит за дверь, пропуская мимо ушей мои слова.
Я потрясена маминым равнодушием к моей участи больше, чем новостью о маньяке. Я в панике запираю двери, завешиваю окна. Мысль лихорадочно работает – как убежать. Но я не могу найти решение.
Я понимаю, что соседи знают о том, что меня должен убить маньяк. Как я это понимаю? Я просто знаю.
А он идет, смотря под ноги, и это вовсе не «сущая ерунда», а огромный мужичина, ростом два метра с гаком. Он широкоплеч и твёрд, точно скала. У него огромные руки. Белоснежная холодная кожа. Волосы короткие, выбеленные. Лицо с крупными и жёсткими чертами. Тонкие губы плотно сжаты. Он никогда не дышит ртом и не раскрывает губ – настолько он жесток. Светло-голубые глаза-щёлки почти прозрачны. На лице застывшая маска абсолютной воли, силы и агрессии. В руках у него нож. Большой. Он идёт уверенной тяжелой поступью, и ноги у него в коленях не гнутся. Он проходит мимо окна, размахивая руками при каждом шаге. Он подходит к двери.
Меня одолевает ужас!
Нет, это не какой-то там маньяк из сводок криминальной хроники. Это сущность чистейшая. Мужская агрессивная сущность.
Это уже здесь!
Я правдами и неправдами проскальзываю к выходу в гараж. Он стоит у парадного входа, звонит, стучит и начинает ломать дверь. Соседи, бабули и дедули, на глазах которых я выросла, вышли из своих домов, готовые к невозмутимому лицезрению. Почему эти старые люди, обычно такие беспокойные и дотошные, не вызывают милицию? Они так пассивны!
(Да какая милиция, подружка! Ты совсем спятила?)
Я бегу по улице прочь от дома. Мне жутко обернуться и посмотреть, как там дела с чёртовым белобрысым маньяком. Мне страшно вернуться за машиной, а без неё я уязвима. Меня догоняет девочка-подросток. Она – человек. Мы бежим вместе. Она меня поддерживает присутствием, говорит со мной, о чём-то спрашивает. Но она слабая, в ней нет силы.
Мы забегаем в здание милиции уже поздним вечером.
Мы врываемся в дверь, едва переводя дух. Там сидят с десяток стражей порядка. Люди. Ещё. Вроде бы. Курят, чай гоняют. Типичное казённое учреждение. Они лениво смотрят в нашу сторону. Я говорю им, что на меня совершено покушение, что пришёл маньяк в дом, и хочет меня убить, а я сбежала. Говорю, что боюсь, что он может придти за мной и сюда. Один даёт мне бумагу и ручку, говорит, что нужно написать заявление о покушении. Второй же бумагу и ручку забирает, заявляет, что заявление – пустое. Не нужно писать. Никто за дело не возьмётся, а им не нужны лишние бумаги. Мне рекомендуют вернуться в дом родителей. Меня должны убить, как и положено (!), затем соседи вызовут их. Они приедут, составят протокол, и запустят процесс делопроизводства. Затем маньяка опишут свидетели, его начнут искать, но скорее всего, не найдут. Да и искать толком не будут. Никому не нужно. Главное – делопроизводство! В конце концов, дело закроют за недостатком улик.
– Приходите потом, когда вас убьют. А пока противоправных действий против вас не совершалось, мы ничего поделать не можем, – завершает тираду дядя-милиционер.
– А как же моя жизнь? Я же ещё жива, а маньяк – вот он, его можно поймать и предотвратить столько жертв! Ведь не я одна…
– Да кого это волнует!
– А зачем же милиция?
– А затем. Идите, некогда нам с вами возиться. Ночь уже. Чайку и спать, – милиционер выставляет нас за дверь.
Мы стоим перед закрытой дверью. От безысходности я сжала кулаки, завыла по-волчьи и упала на колени в исступлении. Зачем я пришла к ним? Что за глупая выходка!
Девочка-подросток стоит рядом с растерянным видом и сочувствует мне. Мы пошли обратно. Место страха занял гнев. Я иду и смотрю под ноги на дорогу, точно тот маньяк. Девочка идёт рядом, утешает меня, уговаривает не ходить, придумывает, как победить маньяка. Но что её придумки против мощи чистейшей сути мужской агрессии. А я просто иду навстречу с ним решительно и бесстрашно.
Светает. Мы подходим к дому. Маньяк исчез. Я точно знаю, что его здесь больше нет. Я оборачиваюсь сообщить эту новость девочке. Но её нет. Девочки не было никогда. Это была я сама.
Отец расчищает остатки снежных сугробов во дворе дома. Восход. Солнце. Яркое. Я стою возле гаража и хочу подойти к отцу. Вместо дорожки вдоль дома пролегает трещина. Снаружи – впадина шириной в метр, внутри – широкий бурлящий поток, обрывающийся вниз глубоким каньоном с глинистыми берегами. Там грязная вода волнами обрушивает берега, крушит всё на пути своём: баржи, мосты, дамбы. Грохот, хаос, ветер. Ничем неуправляемая стихия. Что я перед ней?
Чтобы пройти к отцу, которого, кстати, не волнует моё присутствие, нужно перешагнуть через зияющую яму. Но я стою и жалобно канючу, там на другом берегу. Из-за шума потока он меня не слышит. Он и шума потока не слышит. Мне необходимо перешагнуть через поток. Ведь это лишь яма, шириной в метр!
Я проснулась. Куда я шагнула, я не помню. Но шаг был. Или не был… я не помню. В доме стояла мёртвая тишина. Я сползла с дивана, пробралась на улицу. Утро. Свежее раннее утро. Тишина. Собаки не лают, соседи во дворах не ходят. Неподвижный воздух, безоблачный восход солнца. По земле ветер прошуршал сухим листочком, в воздухе повис электрический разряд, и я почувствовала…
Что?
Что-то не так!
О, как мне это знакомо!
Я знаю их. Я их чую не хуже, чем они меня. Поиграем в игру, кто умнее, хитрее быстрее и везучее. В соседнем доме напротив, в пожухлой прошлогодней траве сада копошилось нечто. Рассматривать некогда. Оно – видит. Видит и ест то, что видит. А ещё медленно бегает. Мне нужно стать невидимой и быстрой. Внедорожника, на котором я приехала, в окрестностях я не нашла. Я шмыгнула тенью внутрь дома. Кухня. Угол стола. Ключи от гаража и от старенькой дедовой машины на месте. Быстро хватаю ключи и через двор – в гараж. Только бы машина была заправлена. Открыла, завела – работает!
Включила все свои сенсоры, известные мне и покуда не
выявленные. Никого, кроме того – в траве, того, кто видит. Отлично.
Быстро, очень быстро отперла ворота гаража, прыгнула в машину и нажала на газ, расталкивая капотом ворота. Взгляд на того, кто видит. Оно меня видит, хорошо видит, но ему не повезло: он ползает, как улитка, а я быстро езжу. Всё.