Глава 4
Мои мысли напоминали трудолюбивых пчелок, в поисках меда перелетающих с одного цветка на другой. Правда, мысли порхали, пытаясь постичь смыслы двух совершенно разных случаев.
– Умный человек никогда не делает то, что постоянно вытворяет эта глупая Александра Сергеевна, – мрачно поведала я водосточной трубе в одиноком и злонамеренном Чистом переулке.
Интересно, какому кретину приспичило обозначить этот донельзя замусоренный переулок, заставленный мусорными контейнерами, Чистым? Посмеяться он, что ли, решил?
«Глупая» Александра Сергеевна Данич, которой чего-то не хватало в жизни, и я подозревала, что не хватает ей именно приключений на собственную задницу, деловито огляделась.
Переулок вымер, напоминая один к одному триллерные декорации, и я поежилась. Врать не буду, не от холода. Если человеку страшно, это еще не повод прятать свой страх. Так же, как и не повод прекращать поступательное движение к намеченной цели. Дома здесь пытались прилипнуть друг к другу – он был таким узким, что казалось, будто ты идешь между двух стен. И, как все старинные проулки, хранил старческую брюзгливость седой вечности. Конечно, где уж тут быть приветливым! Насколько мне известно, достославный переулок подлежит сносу, и никто в этих домах, дышащих друг другу в окна, уже не живет (кроме еще не переехавших стариков и бомжей).
– Надо же было так прилепить дома, – проговорила я озираясь. – И какому остолопу захотелось совершить убийство в таком вот неподходящем месте…
Из мусорной кучи, возле которой все еще маячил меловой силуэт, слегка размытый снегом, с жутким воплем вылетели две ободранные кошки. Они выпрыгнули почти на меня – и я отскочила, едва не вмазавшись в стенку. Я вскрикнула. Я даже перекрестилась и перевела дух.
Тем не менее цель моя была близка, поскольку присмотрела я этот подвальчик еще днем.
Оттуда в близлежащие дома не очень щедро, но все же подавалось тепло, а где ж еще собираться тому «благородному обществу», в котором я сейчас нуждалась, в такую промозглую ночь, как не возле тепленьких труб и котлов?
Лариков, надо думать, меня отлупит, но ведь я ничего криминального не творю, а? Ведь я вовсе не занимаюсь расследованием, пытаясь вырвать из рук у несчастного Ванцова кусок хлеба, а просто сую свой любопытный нос куда не просят!
В конце концов тот, кто по неизвестным мне причинам решил убить несчастного Гордона с проблемной дочерью, лишил меня гонорара и тем самым насолил мне лично. Может, я такая вот меркантильная, что никак не могу этого простить, и из чувства благородной мести, подозревая, что Ванцов упустит, решила отловить его сама?
Кстати, может, я тренируюсь, твердо решив освоить профессию «охотника за головами»? Вон сколько отваливают за Басаева, лет пять можно не работать. Натренируюсь как следует и приступлю к отлову террористов!
Успокоив себя, как всегда, исключительно глупыми мыслями, так как от умных не успокаиваешься, а наоборот, я открыла дверь в подвал.
Постаралась-то я сделать это очень тихо, но давно несмазанная предательница так заскрипела, что, пожалуй, все спящие вокруг вздрогнули во сне, подумав, что находятся в старинных замках с привидениями.
Кстати, о привидениях…
Но не будем сейчас переключаться, потому как я заметила в подвале быстрое движение по углам и поняла, что если это, конечно, не крысы огромных размеров, то, значит, такие же двуногие, как я.
– Эй, – позвала я тихонько. – Есть тут кто-нибудь?
Сначала ответом было только затаенное дыхание и мрачно-угрожающее сопение.
– Да не бойтесь вы меня, – повторила я свою попытку завоевать доверие местных «туземцев».
Туземцы на меня реагировали как им и подобало. На контакт не спешили.
Вспомнив испанских конкистадоров, я решила приманить их благами цивилизации.
– Хотите, я пива принесу? – жалобно прошептала я, искренне опасаясь, что мое предложение им понравится и мне придется тащиться по ужасному Чистому переулку еще два раза.
Они занялись обдумыванием моего предложения. Обдумывали, конечно, шепотом, и я с ужасом поняла, что все обсуждающие этот вопрос являются, судя по тембру их голосов, детьми!
«Бог мой, – подумалось мне, – я-то ожидала увидеть бездомных взрослых алкашей, а тут малолетки в таких жутких условиях!»
Я отступила на шаг, боясь столкнуться лицом к лицу с тем, о чем раньше только читала. С этой бедой обездоленных совсем юных представителей человечества.
– А ты кто? – раздался наконец ломкий голосок, изо всех сил старавшийся походить на взрослых.
– Я? Частный детектив, – призналась я честно.
– Не из ментуры? – опять спросил меня тот же голос.
– Нет. Я же сказала, я – частный детектив. Мне нужно поговорить с вами.
Они подумали еще минуту и наконец меня спросили:
– А сигареты есть?
– Есть, – кивнула я.
– Ладно, подожди.
Чиркнула спичка. Свет свечного огарка в этой дыре показался мне таким зыбким и нереальным, как и несколько пар глаз, устремленных на меня.
Передо мной действительно оказались маленькие дети – девочки – самой младшей лет семь, а самой старшей – около двенадцати.
Боже мой, какими же они были заброшенными!
– Правда, не мент, – удовлетворенно осмотрела меня старшая девица и протянула ладонь.
Я ошибочно приняла сей жест за приветственный и, гордая собой, пожала протянутую мне грязную ручонку.
– Тьфу, я же сигарету хотела! – топнула ногой юная нахалка.
– Ах, сигарету…
Я протянула ей пачку, к которой сразу же потянулось несколько ручонок, но девица хлопнула по самой крошечной ладошке, сурово заявив:
– Дашка, тебе еще рано. Поняла?
После воспитательного момента малышка отползла в угол, где обиженно засопела, а старшие с наслаждением затянулись, как развращаемые индейцы, и с любопытством стали меня разглядывать.
– Вы тут всегда живете? – спросила я.
– Только зимой, – мотнула головой старшая из девиц. – А сейчас прячемся. Тут ментура шарит, из-за «жмурика», которого утром нашли. Если они нас поймают, то уж наверняка сдадут обратно в приют. А там эта гюрза…
– Ага, значит, вы сбежали из детдома, – догадалась я.
– Не сбежали мы, – возмутилась девчонка. – Ушли. Потому что эта гюрза кого хочешь доведет.
– А ты правда детектив? – подлезла ко мне малышка.
– Правда, – кивнула я.
– Дашка, отползай! – прикрикнула на несчастную Дашку старшая. – Вечно вмешиваешься во взрослые разговоры!
Я уже было протянула руку, чтобы прижать ребенка к себе, но старшая девица грубо цыкнула на меня.
– Не делайте этого!
– Почему? – искренне удивилась я.
– Потому что она потом как собачонка за вами бегать будет, – объяснила девочка. – Мы за ней вечно гоняемся. Один раз ее дядька порочный поманил, просто по головке погладил, так пришлось ее отбивать… Я, правда, этому козлу так по яйцам закатила, что он еще лет сто никому не помешает!
Она рассмеялась неожиданно приятным, мелодичным смехом. Правда, оказалось, что у нее нет половины зубов, но все равно – я залюбовалась ее мордашкой.
Маринка – так ее звали, – если ее отмыть, получилась бы настоящей красоткой. Правильные черты лица с немного высокими скулами, большие глаза, опушенные густыми ресницами, и волосы пшеничного цвета. Наверное, именно так с ней и нужно поступить!
– А вы тут одни живете?
– Нет, – помотала Маринка головой. Средняя девочка угрюмо молчала, рассматривая меня с откровенным интересом. Ее звали Юля, и была она похожа на маленькую представительницу племени индейцев. Черные гладкие волосы, заплетенные в тонкие косички, раскосые глаза…
– А где же остальные?
– Прячутся, – пожала плечом Маринка. – Их вообще отправят в приемный пункт для беженцев, а им это тоже на фиг не нужно. Они из Туркмении сдернули. Старикан с дочкой и мальчишка. Только они по-русски почти не секут. И еще тут Любка иногда тусуется, но она уже третий день на промыслах. Подвал большой, места всем хватает!
Справедливо рассудив, что от незнающих русский туркмен и Любки, которая уже третий день на неведомом промысле, толку не будет, я решила, что толку следует ожидать только от этой «великолепной» троицы. Ведь если они не выходили отсюда, значит, момент убийства от них не укрылся.
А если они видели, то, судя по их смышленым мордашкам, наверняка смогут описать это происшествие.
– Тут не только милиции бояться надо, – вдруг заговорила Юля и мрачно посмотрела в окно. Я невольно проследила за ее взглядом. В окне была чернота мира, который по неизвестным причинам отнесся к этим девочкам с необъяснимой враждебностью.
Конец ознакомительного фрагмента.