Очерк 8. Социальный излом централизованного государства – XV–XVI вв.
После политической ликвидации единственного в средневековой Руси островка городской демократии – Новгорода, московские правители начали организовывать то, что марксистские историки называли «централизованным государством». Аналогичный процесс проходил в то время в Западной Европе: во Франции, Англии, Испании. Однако формы и методы этого процесса, его социальные решения, задачи и итоги оказались различны в России от Европы.
Процесс становления национальных государств в Европе связан с формированием на их территории основ общенационального рынка. Причём в самих европейских странах связь между становлением экономических и социальных основ рыночных отношений была очень сложной и далеко не прямолинейной. Например, в Италии рыночные отношения сложились в XIV веке, а единое государство возникло в XIX в. В Германии основы национального рынка появились в XVI веке, а объединенное немецкое государство возникло только в XIX веке. В Испании вообще стимулом для создания единого государства явилась многовековая борьба с арабами – маврами под знаменем «реконкисты» – отвоевания страны.[36] Но в целом, основным условием политического объединения страны в Европе выступало экономическое единство и рост социального многообразия. В части контекста социального развития в европейских странах на базе экономических интересов формировался социальный союз городов и королевской власти, происходила консолидация национальной элиты, при которой мелкие и средние феодалы более ориентировались на политический союз с королём, способным обеспечить их материальное благополучие и возможность продвижения по службе. Также изменился и социальный спектр крестьянских слоёв: на смену крепостным сервам приходят цензитарии, обязанные своему сеньёру только денежной рентой. Эти крестьянские слои объективно также были заинтересованы в формировании общенационального рынка, чему способствовала власть короля, и, следовательно, крестьяне-цензитарии объективно были на стороне сюзерена – короля.
В России процесс централизации шёл иначе и имел иное социальное содержание. В Великом княжестве Московском не союз русских городов с великокняжеской властью был движущей силой объединения, а полное подчинение городов государственной власти, вплоть до насильственной депортации городской элиты, как это было в Новгороде. Внутри же господствующего класса, который с большим трудом можно назвать феодальной элитой, шла не политическая консолидация, а создание из княжеских и боярских холопов альтернативного боярству нового слоя дворян – помещиков, как опоры центральной великокняжеской власти. В крестьянской среде происходило не ослабление и исчезновение личной зависимости от господина, а конституирование крепостного права через постоянно редактируемые в пользу закрепощения Судебники. В централизации «по-московски» главную роль социального фактора стали играть полуавтократические общины дворян – помещиков и крепостных крестьян, которые в экономическом смысле вели преимущественно натуральное хозяйство.
События же 1480 года, когда Иван III (1462–1505 гг.) решился выступить против своего внешнеполитического хозяина – Золотой Орды, можно рассматривать как поступок набравшего силу вассала, уходящего от потерявшего силу хозяина. То, что Великий князь московский не рассматривал противостояние против Орды как «цивилизационный» конфликт православия с исламом, и как конфликт русских с татарами, хорошо иллюстрирует так называемое «стояние на реке Угре». Московские войска несколько месяцев просто выжидали и не переходили в наступление уже получив солидные подкрепления, и просто «пересидели» Орду. Вопрос об ярлыке решился без кровопролития, в определенном смысле «по-семейному». Усилившийся политический родственник, исходной государственной моделью которого послужила Золотая Орда, просто ушёл в свободное самостоятельное политическое плавание.
Существенным отличием создаваемой политической системы Московского царства от её европейских «партнёров» стало преобладание в Московии – России вертикальных управленческих связей (государство – слуги – население) над горизонтальными (взаимоотношения между субъектами политического процесса, регулируемыми системой права). Эта российская специфика социально-политического устройства отмечалась многими отечественными исследователями. С.М. Соловьев писал об этой российской особенности: «…Когда части народонаселения, разбросанные на огромных пространствах, живут особой жизнью, не связанные разделением занятий, когда нет больших городов, кипящих разнообразной деятельностью, когда сообщения затруднительны, сознания общих интересов нет, – то раздробленные таким образом части приводятся в связь, стягиваются правительственной централизацею, которая тем сильнее, чем слабее внутренняя связь, централизация восполняет недостаток внутренней связи, условливается этим недостатком, и, разумеется, благодетельна и необходима, ибо без неё всё бы распалось и разбрелось».[37]
Таким образом, вариант федеративного образа нового государства, которые отстаивали торговые центры Тверь и Новгород, а также специфический пограничный район Рязань, не получил исторического развития. Москва, прошедшая строгую ордынскую политическую школу, отстояла идею унитарного военно-служилого государства. С точки зрения общего исторического значения любая централизация страны объективно положительное явление. Однако для Руси – России цена за этот процесс была достаточна высока. Ход объединения русских земель в значительной степени имел характер завоевания Москвой соседних с ней княжеств, какую бы религиозно – политическую окраску этому не придавали последующие идеологи. Во многих покорённых землях ликвидировались традиционные формы народного представительства. Навечно замолкли вечевые колокола в Новгороде, Пскове, Вятке.
При описании социального мира Московии XV–XVI вв. автору этих строк можно сделать замечание по поводу сохранения в Московском государстве так называемых самоуправляющихся крестьянских «миров», в которых можно разглядеть зачатки местного самоуправления и ростки какой – никакой, но всё же «демократии». Здесь следует отметить, что великокняжеская московская власть, безжалостно пресекавшая любые попытки со стороны каких-либо социальных слоёв установить какой- либо процесс некоего социального партнёрства, рассматривала крестьянское мирское самоуправление как форму низшего и, что важно, бесплатного придатка своей администрации. Челобитные крестьян на лихоимство наместников и воевод являлись своеобразной формой контроля за местными «сатрапами».
Система управления в Великом княжестве московском долго была достаточно примитивной: всеми управляющими обязанностями распоряжался так называемый Двор, а финансами и дипломатией ведала Казна, причём последняя становится нечто вроде государственной канцелярии. Служащие Казны – дьяки сосредотачивают в своих руках все важнейшие отрасли государственного управления. Они занимались дипломатией, распределяют направления службы по «разрядам» служилых людей, образуют аппарат Боярской Думы, начинают выполнять «особые «поручения» Великого князя. В общем, прослеживаются контуры будущей приказной системы. Также вышеуказанные дьяки начинают выполнять «идеологическую» функцию – наблюдают и редактируют летописание, чтобы не проникла какая – либо крамольная мысль в освещении исторических фактов в нужной для Великого князя редакции.
На периферии Московского государства управление и суд осуществляют наместники, контролируемые Боярской Думой. Наместник имел право держать свой штат административных служителей: 1–2 тиуна (хозяйственные управители) и до 10 «доводчиков» – чиновников на побегушках доводивших до населения суть административных распоряжений наместника. Жалованье вся эта местная администрация получало за счёт «кормления» со всех крестьянских миров. Во вновь присоединённых областях – новгородские и тверские земли, были созданы свои областные дворы, копировавшие систему управления с Московского двора.
С установлением в начале XVI века централизованного государства в Северо-Восточной Руси, ставшей называться Московией, складывается новая, отличная от традиций Киевской Руси социальная лестница для социума нового государственного объединения. На вершине социальной пирамиды находится Великий князь московский, с Ивана III уже периодически именуемый «государём», а после женитьбы последнего на последней византийской принцессе Софье (иногда называемой Зоей) Палеолог начавшегося нарекаться «самодержцем». Последнее обозначение властных полномочий было важно для московских князей, относительно недавно избавившихся от «ярлыка», и поэтому стремившихся продемонстрировать свою внешнеполитическую независимость, как «самостоятельно державших державу».
Вслед за Великим князем в верхней части социальной лестнице находились великие князья. К таковым относились дальние родственники династии Ивана Калиты – великие князья владимирские, Тверские, Рязанские, Ростовские, Суздальско-Нижегородские. Отношения между ними внутри московского государства были сначала как между самостоятельными государственными объединениями, но по мере усиления московской «вертикали власти» великие князья всё чаще признавали верховенство Москвы во внешних делах, а в «докончаниях» то есть договорах с Великим Московским князем именовали себя «молодшими братьями». В свою очередь владения этих «великих князей» делились на владения удельных князей, которые должны были стоять «3а один» со своим великим князем. Постепенно удельные князья переходят на службу к Великому князю московскому, отказываясь от своих верховных прав, за что Москва сохраняет за ними часть вотчин и княжеский титул. Так появляются служилые князья, постепенно сливающиеся с боярством.
Среди господствующего класса важную роль играли так называемые бояре, следующие в иерархии за князьями. Они имели, в большинстве случаев, наследственные вотчинные права на свои земельные владения и получали от власти так называемые «тарханы» – свидетельства о владении (в названии и в форме владения чувствуется наследие Золотой Орды). В XV–XVI вв. ещё теоретически существовал обычай отъезда бояр от князей – своего рода боярский «Юрьев день», но отъехать на службу можно было только в Великое княжество Литовское, а это уже стало приравниваться к государственной измене. Боярство начало ранжироваться по старшинству: выше всех было старомосковское боярство, находившееся на службе в Москве с XIV века, затем шло тверское и так далее.
Ниже бояр шло служилое сословие – дворяне-помещики. Своё название они получили от «слуг по дворским» – холопов Великого князя Московского, нёсших военную службу, за что они получали от великого князя поместье. Это владение могло передаваться по наследству, но только при условии несения обязательной службы. Так на Руси появилось поместная система как вид условного землевладения. Внешне, конечно, здесь присутствует сходство с бенефициариями королевства франков времён победителя арабов при Пуатье Карла Мартелла. Однако здесь следует заметить, что бенефициарии формировались из свободных воинов – рыцарей, а не из рабов – холопов, и что они(бенефициарии), используя традиции римского права, достаточно быстро сделали свои владения наследственным феодом. В феоде же земельная собственность предполагает не только надел с крестьянами, за который необходимо нести военную службу, но и наличие договорных отношений сеньора и вассала. Великий князь московский со своими холопами – дворянами никаких договоров заключать не собирался. Система, подобная московской, скорее напоминает сипахов в Османской империи или мамлюков в Египте.
Вслед за дворянами в социальной лестнице шли горожане. Они не обладали теми формами городского самоуправления, как их западные коллеги и не имели никакого понятия о «Магдебургском праве», как юридически закреплённой формой городских вольностей. Высшими слоями в городах были купцы, торговавшие с заграницей или торговцы сукном, так называемые «суконники». Наиболее богатые из них имели земельные владения и содержали корпоративные церкви. Далее шли ремесленники, которые объединялись в артели, проживали на одной улице, на которой возводили свои храмы, имели денежные суммы, некоторые судебные полномочия. Ремесленников и торговцев с их дворами «сажали» (то есть селили) наместники, бояре, князья около крепости в так называемый «посад», отсюда их название – «посадские люди». Все эти группы городского населения выполняли определенные обязанности перед государством и платили налоги, поэтому считались «тяглыми людьми».
Самое многочисленное население – крестьянство. Во владении князей, бояр, монастырей крестьяне являлись съемщиками земель, теоретически сохраняя право перехода к другому помещику («Юрьев день»). Но, постепенно эта группа крестьян становилась крепостной, отдавали своему барину оброк в натуральной форме, медленно, но постепенно заменяемой денежной, выполняли в хозяйстве своего господина различные работы («изделье»), и, в значительной степени находились под его юрисдикцией (кроме случаев убийства, воровства). К подобным крестьянам можно было применить меры физического воздействия.
Особенностью московского государства являлось наличие так называемых «черносошных» крестьян, которые проживали на землях Великого князя. За пользование землёй они отдавали оброк Великому князю, привлекались к общественным работам в пользу государства. Вместе с тем они имели право передавать свои земельные участки по наследству, иногда продавали участки, дарили, закладывали. Именно на землях «черносошных крестьян» имело место крестьянское самоуправление. Община крестьян обладала определённой автономией, осуществляя контроль за пахотными землями, сенокосом и лесными угодьями, водоёмами. Высшим органом власти в крестьянской общине был сход – собрание дворохозяев. На сходе избирались должностные лица общины: старосты и его помощники, называемые «сотские, десятники». На сходе решались вопросы распределения податей о сроки проведения общественных работ, рассматривались тяжбы и приговоры по ним.
Самой низшей социальной стратой московского общества были холопы. Их можно было продать, купить подарить. Убийство холопа считалось грехом, а не преступлением. Среди холопов была определённая градация. Одна часть холопов работала на «барщине» барском поле, другая выполняла обязанности домашней прислуги, третья выполняла административные хозяйственные обязанности («тиуны, ключники»), четвертая группа состояла из так называемых боевых холопов, которые отправлялась вместе с хозяином на войну. Из последней группы холопов шло рекрутирование кадров дворян – помещиков.
Вся первая половина XVI века прошла в Руси – Московии пол знаком продолжения политической консолидации вокруг Москвы. Были присоединены Псков (1510 год и Рязань (1521 год). Начата почти трёхсотлетняя великорусская «реконкиста» – войны с Великим княжеством Литовским, а затем с Речью Посполитой за западнорусские земли, ознаменовавшаяся отвоеванием Смоленска в 1514 году. В ходе развития системы управления в Московском государстве были проведены попытки реформ. После смерти Василия III (1505–1533 гг.), во время регентства его жены княгини Елены Глинской в 1530 гг. была попытка проведения реформы регионального управления страной. В определённых округах (по терминологии того времени – губа), были начаты выборы губных старост, преимущественно из дворян, имеющих право уголовного преследования «лихих людей» (то есть бандитов). Эта должность по своей компетенции напоминала окружного судью. Какого-либо широкого распространения эта реформа не получила, но положила начало ликвидации системы «кормления» и усилила социальную роль дворянства. В тот же период была проведена и денежная реформа. Из обращения была изъята старая разновесная монета и перечеканена по единому образцу, за эталон которого была взята новгородская серебряная монета – «копейка» (появившаяся ещё при Дмитрии Шемяке). На ней был изображён святой Георгий с копьём, а московская монета «сабляница» (изображение сабли) стала называться «деньгой» и была приравнена к пол-копейке.
Таким образом, рамки социально-экономического и политического развития страны в первой половине XVI века были достаточно расплывчаты. Внутренняя экономическая жизнь страны действительно стабилизировалась, развиваясь в рамках «длительного временного протяжения» как сказал бы Фернан Бродель. Северные и центральные районы были избавлены от набегов татар и это послужило толчком для более интенсивного экономического развития: урожайность зерновых увеличилась до 4,7, в городах стало больше ярмарок. Политическая борьба шла, в основном, в Москве и сопровождалось сменой боярских группировок.
К 1547 году ситуация начинает постепенно меняться. Сын Василия III Иван IV (1533–1584 гг., родился в 1530 г.) вступил в пору зрелости, но большей частью времени не столько читал книги, сколько вёл беспорядочную жизнь, подчёркивая этим, что он самодержавный властелин и поступает так, как ему хочется. Окружение молодого государя в лице его родственников Глинских и митрополита Макария подсказал идею короноваться Ивану IV царём. Поскольку средневековое сознание людей отличалось не только религиозностью, но и иерархичностью, подобное действие должно было поставить московских правителей вровень с императорами. Здесь следует отметить, что наиболее распространённой версией происхождения слова «царь» считается производное от слова «цезарь», но известный историк Н. М. Карамзин считал, что «царь» является словом из восточных языков, в которых термин «сар» означал обладание троном. В начала 1547 года Иван IV «венчался» на царство. Тогда же состоялся брак молодого царя с Анастасией Романовной Захарьиной (её родственники после бракосочетания получили титул бояр Романовых). Женитьба по мировоззрению того времени означала, что царь пришёл «в совершенные лета» и может самостоятельно править государством. В результате этих демонстраций самостоятельности в июне 1547 года в Москве возник гигантский пожар. В поджоге молва обвинила родственников царя – Глинских.[38] Потрясённый пожаром и бунтом народа, напуганный проповедью священника Сильвестра, обличавшего молодого царя в беспутстве и забвении государственных дел, Иван IV начал плакать и обещать исправится. Народный бунт привёл к ликвидации влияния Глинских.
Прошедшие события начала царствования молодого царя показали необходимость для укрепления своего личного правления искать последнему новые формы социальной опоры для своей власти. В этот период молодой Иван IV оказался более вменяем и склонен к рассудительности, чем в зрелые годы. Сначала он дал возможность сформироваться вокруг себя интеллектуальному кружку советников, получивших затем в историографии название Избранная рада. В самой истории этого кружка персональный состав его участников достаточно мало известен, поскольку не было протоколов заседаний. Можно предположить, что инициатором создания «мозгового центра» вокруг молодого царя был митрополит Макарий. Достаточно хорошо известны лидеры «Избранной рады»: это ведущий идеолог и, впоследствии, практик кружка Алексей Адашев, представитель поднимающегося в социальном сознании дворянства; духовник царя Сильвестр и думный дьяк И. М. Висковатый – глава посольского приказа. К «Избранной раде» примыкали по своим воззрениям и некоторые бояре – князь Андрей Курбский и князь А. Б. Горбатый. Низший слой социально поддержки грядущим реформам вырастал из слоев заметно увеличившегося к середине XVI городского населения – 160 городов против 100 в начале века. Не все города были торгово-ремесленными центрами, однако рост городских сословий, а соответственно, и рост их политического влияния имел место. В этих условиях в нарождающейся уже России явно вставал вопрос об упорядочении социальной жизни в стране, о переходе от экстенсивных методов хозяйствования к его интенсификации. В уже достаточно обширной Московии спокойно могли разместится и хозяйствовать к обоюдной выгоде и бояре с вотчинами, и дворяне с поместьями и крепостным крестьянством и черносошные крестьяне. А также города, с их торговым и ремесленным потенциалом, ну и наконец и не русские народы с их патриархальным хозяйством. Русь, после долгих лет ордынской тьмы могла выйти на путь европейской модернизации.
Для окружения молодого царя главным было усилить его авторитет. В тех условиях это было возможно при опоре на дворянство, города, полузависимое крестьянство, против сильной боярской оппозиции. Интересы общества и власти впервые совпали в своей социальной доминанте. Новое время потребовало новых форм социального взаимодействия. С этой целью в 1549 году был созван «собор примирения», первый русский Земский собор, который должен был открыть эру сословного представительства в отечественной исторической и социальной практике. В работе этих соборов участвовала как русская аристократия, так и представители других слоёв населения (горожане, дворяне, черносошное крестьянство, духовенство на «Особых соборах») с совещательным голосом. Любопытна речь Ивана IV на Соборе: в ней молодой царь принёс извинения обществу за все бесчинства и беспорядки, случившиеся в годы его несовершеннолетия, за своё беспутное поведение в период подросткового созревания, и объявил о необходимости и начале реформ. Хотя высказанные на Земском соборе мнения и не были обязательными для их выполнения царской администрацией, но они содержали богатую информацию, необходимую для управления страной. Не смотря на ограниченность прав Земских соборов – их представители имели только полномочия донести до престола «голос земли» – то есть общества, сам созыв их свидетельствовал о возможности известной социальной трансформации военно-служилой московской политической системы на пути к сословно – представительской (земской) монархии.
Сам ход преобразований в системе управления московского царства, наступивший после созыва первого Собора не является предметом нашего исследования. Здесь следует отметить, что создание приказной системы, давшей большую эффективность в управлении, и, особенно, военная реформа, позволили провести успешную внешнюю политику. В 1552 году были присоединены территории Казанского ханства, а в 1556 году Астраханского ханства. Сибирский хан Едигей признал вассальную зависимость от Москвы, что косвенно говорило о том, что многие татарские властители смотрели на Московское царство как на часть бывшей Золотой Орды и не чурались вступить с ней в вассальные отношения. Например, мурзы Ногайской орды видели в лице Ивана IV потомка Чингисхана, и сам московский царь в переписке с ними от этого тезиса не отрекался.[39] Христианская религия московских властителей, как и мусульманство татар рассматривались партнёрами в политической игре в лучшем случае как второстепенный фактор.
Все эти успехи московского царства способствовали росту авторитета Ивана IV. К концу 1550 гг. встал вопрос о расширении внешнеполитической активности Москвы. К тому времени в 1553 году в Белое море проникли англичане (Р. Ченслер), в саму Москву зачастили зарубежные послы. В тот период Европа, с одной стороны была очагом религиозных войн между протестантами и католиками, с другой Центральной Европе и Италии угрожала Османская империя. В этих условиях для Московского царства складывалась выгодная внешнеполитическая конфигурация. Чтобы завершить дело уже общенационального значения – уничтожить остатки Золотой Орды в лице всё ещё сильного Крымского ханства, можно было вступить в общеевропейскую коалицию против покровителя Крыма-Османской империи. Такая коалиция уже создавалась в лице Священной Римской империи Германской нации и укрепляющейся в ней Австрии, всё ещё не сломленного венгерского дворянства (полунезависимое княжество Трансильвания), недовольных турецким владычеством румынских княжеств Валахии и Молдовы (в недалёком будущем там будет вести освободительную войну Михай Храбрый в 1593–1601 гг.). и, самое главное, всё ещё сильная в экономическом и в военно-морском плане Венецианская республика. Последняя, кстати, могла дать Москве крупный заём. И как в XIV веке Генуя, поддерживавшая Мамая, не прочь была стать монополистом в Европе по продаже русских мехов. Эту идею – продвижения на юг к чернозёмным землям, отстаивал А. Адашев, лидер Избранной Рады, ставший к тому времени нечто вроде общероссийского канцлера. С точки зрения экономических преференций южного направления русской внешней политики того времени, следует отметить, что Северная Европа во второй половине XVI века ещё не была тем экономически процветающим регионом, каким она стала к концу XVII века. Только в Антверпене появилась первая биржа. Нидерланды стояли накануне длительной (43 года) освободительной войны против Испании. В Англии королева – «девственница» Елизавета только пришла к власти, и ещё не появились на морских просторах легендарные английские королевские «корсары». Во Франции намечались длительные религиозные войны. Северное направление внешней политики было возможным, но не обязательным. Добыча на юге новых чернозёмных земель сулило московскому государству экономические прибыли, а избавление от набивших оскомину постоянных набегов кочевников – политическое и военное спокойствие.
Причерноморский вариант внешнеполитической активности, в нарождавшегося великороссийского государства, не сработал. Причины этого следует искать в субъективном факторе исторического развития страны. Во всех странах роль личности в истории существенна велика. Но в Европе социально организованные массы населения способны, пусть и не всегда, корректировать личное самодурство тех или иных правителей. В России же личность государя или верховного правителя (неважно как он называется) оказывается довлеющим фактором для исторического действия. Обращение к Земскому собору, подбор квалифицированных кадров для управления страной, были необходимы для молодого Ивана IV чтобы возвеличить власть только что принятого царского титула. К тридцати годам от роду возмужавший и набравшийся политического опыта царь стал тяготиться опекой Избранной рады. Прибавились к этому и мнительность после тяжёлой болезни, и поведения при её течении всей московской элиты. После возвращения из Казанского похода в 1553 году царь сильно заболел и был на гране смерти. За ним постоянно ухаживала жена Анастасия и Иван IV потребовал присяги всего своего окружения своему малолетнему наследнику Дмитрию, опекунами которого должны были стать царица Анастасия и её братья бояре Захарьины. Это не понравилось значительному числу боярской аристократии, которые склонялись к присяге двоюродному брату Ивана Владимиру Старицкому. После выздоровления Иван IV промолчал, но запомнил боярскую попытку лишить престола его потомство. Личная, затаенная обида царя накладывалась на традицию принятия решений в государстве. Верховенство государя никем в московском государстве под сомнение не ставилось, но сложившаяся система противовесов в виде Боярской Думы, избранной рады, и несколько расширившегося в ходе новой редакции Судебника 1550 года местного самоуправления, затрудняло возможность перерастания царской власти в деспотию. Но молодого Ивана IV раздражал тот факт, что реформы укрепляли государство, но не саму власть царя. Именно восточно-деспотический вариант самодержавия являлся политическим идеалом для Ивана IV. После присоединения к московскому царству Казани и Астрахани в руки Ивана IV попали огромные богатства в виде плодородных земель, которыми он мог распоряжаться по своему усмотрению. Раздача поместий неизменно усиливала личную власть московского царя, и он всё менее был склонен считаться с позицией своего окружения. Пока реформы укрепляли государство наряду с личной властью царя, советники из Избранной рады были нужны. К тому же, увлекаясь какой-либо идеей Иван IV охотно отдавал вопросы её исполнения другим. Однако, как только кто-то забирал слишком много полномочий, тогда такой человек становился подозрителен для формирующейся личности уже будущего Ивана Грозного.
Во второй половине 1550 гг. царь Иван IV стал явно тяготится присутствием на высших должностях в государстве Алексея Адашева. Внешней причиной разрыва с последним послужило нежелание Адашева переключиться с черноморского направления внешней политики на балтийский. Современные историки отмечают, что Иван IV сменил вектор внешней политики государства не столько из-за спорных для того времени выгод балтийской торговли, сколько из-за злобы на советников Избранной рады, о чём он писал в письме к князю Курбскому, ругая Адашева и Сильвестра.[40] После анекдотичного инцидента в 1558 году, когда пьяные русские ратники подрались с не менее пьяными немецкими ландскнехтами на берегу реки Наровы и в пьяном угаре русские сходу взяли крепость Нарва, Иван IV начал Ливонскую войну (1558–1583 гг.).
Сам ход военных действий в этой войне достаточно хорошо известен историкам. Начало войны несколько несоответствовало традиционной для России неготовности к военным действиям: русские за несколько лет захватили большую часть владений Ливонского ордена и часть земель вмешавшегося в войну Великого княжества Литовского. Быстрые успехи вскружили голову Ивану IV. Однако в 1564 году противники, перегруппировав силы и наняв в Германии имевших большой боевой опыт ландскнехтов, нанесли московским войскам большие поражения. По сложившейся российской традиции в поражениях виноват кто угодно, только не высший правитель страны. В 1565 году в стране началась «опричнина», то есть политика массовых репрессий по отношению к гражданам своей страны. Иван IV объявил бояр виновниками военных поражений и решил сам провести свою реформу государственного управления, выразившуюся в том, что царь разделил страну на «земщину и опричнину». Социальных причин для проведения подобных реформ не прослеживалось. Хотя большая часть историков государственного и марксистского направлений и придерживается идеи о том, что опричнина является необходимым мероприятиям в борьбе с против княжеско-боярской оппозиции (при этом признавая её излишне жестоким), другие историки придерживаются иного мнения. Так, историк – монархист Н. М. Карамзин считал, что опричнине не следует приписывать особых государственных целей, видит в ней проявление личных качеств грозного царя. Писатель А. К. Толстой считал опричнину уравнительной революцией.[41] Сам Иван IV считал себя персонально наместником бога на земле, о чём упоминал в письмах князю Курбскому и своё божественное проявление по отношению к подданным определял следующими словами: «…Жаловать своих холопов мы вольны и казнить их вольны же».[42] Именно казни своих мнимых или действительных противников определили облик царя, прозванного в народе Грозным. Впрочем, в те времена все властители казнили в той или иной степени несогласных подданных. Но существовала христианская мораль и просто обычаи казней. Болезненно-ненормальное состояние царя, который своих оппонентов жарил на огромных сковородках, зашивал в медвежьи шкуры, травил собаками и медведями, заставлял сыновей убивать отцов и наоборот – всё это заслонило в общественном сознании первый период правления Ивана IV, оставив в историческом сознании русского народа первые ростки недоверия к власти вообще, столь мощно проявляемые вплоть до современности в общественном социальном сознании. Особенно явно эти процессы проявились в зимнем походе опричнины на Новгород в 1569–1570 гг. Автор этих строк не будет описывать все виды казней, совершаемых опричниками, достаточно вспомнить народную легенду о том, что голубь на шпиле собора Св. Софии обледенел от ужаса лицезрения их. Здесь интересен мотив проведения репрессий: жители Новгорода сохраняли известную самостоятельность в социальном мышлении, судили сами о происходящем. Их за это «исправили». Именно с этого периода можно сказать о начале длительной социальной войны российской власти (в любых идеологических одеждах) против своего народа, как носителя какой-либо иной социальной субъектности, кроме холопьей. Впрочем, подобный вид отношения к своим подданным и способ ничем не ограниченного самодержавного правления уже в те времена получил своеобразное идеологическое обрамление. Ещё в конце 1540 гг. беглый шляхтич из Литвы, послуживший в турецких янычарах Иван Пересветов подал Ивану IV две челобитные, в которых изложил программу государственных «реформ» в самодержавном духе. Идеалом «реформатора» Пересветова служит военно-служилая монархия типа Османской империи. Главным препятствием на пути к такому идеалу государства служат, по мнению автора проекта «реформ», разного рода богатые и ленивые вельможи, не желающие «служить». Набирать же «служек» надо из рабов-холопов. Перспектива быть холопом государя для Ивана Пересветова весьма заманчива. Ибо власть царя, по его мнению, абсолютна, по своему желанию он и приближает советников и казнит их. Модель деспотического государства почти готова. Ничем не ограниченный монарх, опирающийся на служилое дворянство против как вельмож, так и против непонятных автору проекта зачатков народного представительства – вот становой хребет нарождающейся тоталитарной структуры. Для начала осуществления этого процесса И. Пересветов предлагает создать из холопов – прислужников «царёв полк», что Иван Грозный и сделал, сформировав опричнину. Любопытен, в этом контексте, и способ набора кадров, данный Ивану Грозному советом монахов монастыря Вассиана Топоркова: «Не держи при себе ни одного советника, который был бы умнее тебя».[43]
Однако проводить подобные социальные эксперименты можно, на худой конец в островном государстве. Русский народ ответил на царёвы дела бегством на окраины, население Москвы сократилось в три раза. Шла Ливонская война, а с юга всё время нападали татары. В 1571 году во время набега на Москву опричное войско, после первого посыла татарских стрел крымской ордой, разбежалась, дав врагу возможность разграбить столицу.[44] После этого события опричное войско было распущено, но социальные и управленческие чудеса продолжались, с подачи царя. В октябре Иван грозный организовал очередную комедию своего ухода от престола, передав последний – в виде «земщины» крещёному служилому татарскому князю Семеону Бекбулатовичу. Своему «дуумвиру» царь писал «челобитные», подписываясь «Иванец Московский». Послу английской королевы Елизаветы Иван IV объяснял сущность своих управленческих и социальных экспериментов причиной того, что «…преступным и злокозненным поведением наших подданных, которые ропщут и противятся нам; вместо верноподданнического повиновения они составляют заговоры против нашей особы».[45]
В 1583 году Ливонская война была проиграна. Царь Иван IV подписал унизительные договора с Речью Посполитой (объединённым польско-литовским государством, возникшим в 1569 году) и со Швецией. Иван Грозный умер в марте 1584 года. По народной легенде, москвичи, узнав о смерти своего властителя, не таясь «христосовались» на улицах, не дожидаясь наступления праздника Светлой Пасхи. Социальный излом XVI века, когда были фактически ликвидированы попытки создать основы гражданского общества в виде сословного представительства на Земских Соборах, прошла дикая полоса опричного террора, способствовал росту недовольства системой власти вообще в Московском государстве. Ничем не ограниченная возможность творить зло сформировала определённый социально-психологический фон для знаменитого русского бунта, когда идёт разгром ради разгрома и население не видит возможностей для социального компромисса. Из двух тенденций в социально-политическом развитии государства – земской и восточно-деспотической, восторжествовала вторая. Деспотическое государство раздавило общество.