#Волк третий
Я хорошо помнила ту ночь, когда мы покидали Ларосс. Несмотря на стылый воздух и облачка пара, вырывавшиеся у нас изо рта, от земли исходило странное тепло. Мы направились в работавшие и ночью Красные конюшни, чтобы взять пару резвых лошадок для горной переправы. Это был новый вид заработка предприимчивых жителей Королевства: предоставить лошадь напрокат в одном месте и принять ее в конечном пункте вашего путешествия. Поначалу казалось, что замысел обречен на провал. В стране война, а бандиты и воры только и помышляют, как бы увести хорошую лошадку. Да вот только люди, которые затевали Красные конюшни, знали, с чем им придется столкнуться. По обе стороны гор Хаурака не было более мощной гильдии и более сильного братства, чем «лошадники» – и они выслеживали конокрадов и тех, кто «забывал» вернуть животное в стойло, когда срок договора истекал. Даже я, насколько бы сумасшедшей ни была, не рисковала напрямую сталкиваться с этими хмурыми парнями в красных рубашках. Истории, которые про них рассказывали, были более жуткими, чем страшилки ратарана, и гораздо более правдивыми.
Мои новые клиенты, Слэйто и Аэле, взяли на себя все расходы по аренде лошадей, и город мы покинули верхом на трех каурых тонконогих трехлетках. Я уже привыкла не привязываться к лошадям. Мне их приходилось менять чаще, чем чередовались сезоны, а иногда они погибали. Собственно, я привыкла не привыкать к чему бы то ни было. Даже будь то особенно вкусное кушанье или частые прогулки по одной и той же дороге. Каждая такая «зацепка» делала меня слабее. Когда есть что-то, что тебе дорого, значит, есть что терять. А когда тебе есть что терять, не сомневайся: ты это потеряешь. А от потерь бывают только боль, разочарование, дурные мысли и несвежая кожа лица.
Поэтому я покидала Ларосс с легкой душой. Я слишком задержалась в этом городе. Теперь за его стенами воздух показался мне свежее, а впереди меня ждало множество дорог и городов: целый мир. Оставалось только довести сумасшедшую парочку до конца Перешейка, и можно было отправиться в южную столицу земледелия Харам или сесть в порту Тонхи на корабль и отплыть на острова. После двухлетнего перерыва целый континент вновь раскрылся передо мной, словно бутон диковинного цветка.
Когда мы выезжали из города, Аэле говорила без умолку: о погоде, луне, дуновении ветра, гриве ее лошади, пыли из-под копыт, вчерашнем завтраке и грядущем дне. Эту маленькую перепелку невозможно было заставить замолчать. Да и почему-то не хотелось – при всей её наигранной восторженности, она была простым и милым ребенком, довольно искренним и добрым в своих мыслях. Ее щебетание занимало разум и вытесняло тревожные мысли.
А тревожиться было о чем. Чем дальше мы удалялись от Ларосса, тем авантюрнее мне казалась затея с пересечением Янтарного перешейка по уделу Поглощающего. Никто из этих двоих и словом не обмолвился, куда они так спешат. Но, видимо, торопились влюбленные изрядно, раз даже Высший черный маг их не пугал. Я не могла назвать разговорчивость Аэле болтливостью, ведь получить от нее ответы на конкретные вопросы мне так и не удавалось. Может, сказывалось и то, что я подрастеряла навыки светского общения за два года наемнической жизни.
Выходит, мне стоило чаще вглядываться в свое отражение в зеркале и следить за тем, как я говорю с посторонними. Мои короткие реплики и суровый взгляд исподлобья все больше и больше напоминали мне одного человека. Его последним желанием стало никогда не увидеть в Лисенке самого себя. Посмотри он на меня со стороны сейчас, расстроился бы. Не осталось ни Лисенка, ни Волчонка.
Так мы и ехали. Я молчала, Аэле говорила и говорила, словно ей и не требовался сон, а Слэйто и вовсе читал какую-то небольшую книжицу в кожаном переплете. Ему не мешало ни отсутствие света, ни передвижение верхом, ни неровная дорога. Он погрузился в чтение, хотя ночь была довольно темной, и молчал. Я даже задумалась, не дает ли ему достаточно света для чтения свечение белой магии, что окутывает его с головы до ног.
Мы въехали на высокую насыпь. Где-то внизу ветер колыхал пшеницу на крестьянских полях. Из-под копыт то и дело вылетали камешки и скатывались вниз, увлекая за собой песок и мелкую пыль. Наступал мой любимый час – я называла его изломом. В какой-то миг ночной воздух начинает пахнуть рассветом. Сложно описать этот запах, он неповторим. Это аромат приближающегося утра: немного росы на листьях, запах пылинок, танцующих в воздухе, свежесть, пощипывающая кожу. Хотя нас окружала темнота, я уже знала: утро совсем близко.
Внезапно снизу, со стороны поля, послышался крик, затем еще один. Потом донесся звук тяжелого удара, за которым раздался громкий женский плач. Мы со Слэйто продолжали ехать, когда до меня дошло, что Аэле натянула поводья и остановилась.
– Там что-то происходит, – тревожно проговорила девушка, вглядываясь во тьму. – Женский плач, я его слышу.
– Должно быть, кого-то грабят, – спокойно сказала я.
– Здесь такое бывает, – буркнул Слэйто, не отрываясь от книжки. Он так и не снял шлем, и я уже придумала пару причин, почему он скрывает свое лицо. Пока я склонялась к тому, что у него угревая сыпь и косоглазие.
Аэле уставилась на нас недоуменно. Она выглядела так, точно не понимала, как вдруг оказалась в подобной компании.
– Там кого-то грабят, – прибавила она. – Разве это не значит, что мы должны помочь?
– Мы спешим, солнышко. Нам еще предстоит проехать много миль. А злых людей внизу может оказаться много, и они могут быть серьезно вооружены, – мягко начал увещать ее жених. Кажется, до Слэйто наконец дошло, что без уговоров не обойтись.
Я просто молчала. Наемникам и за это платят.
Глаза Аэле в темноте начали поблескивать. Я подумала, что это слезы, но ошиблась. Сапфировые глаза метали молнии и сияли праведным гневом:
– Я не верю своим ушам. Там люди! Там женщина плачет, а мы просто проедем мимо?!
Словно в подтверждение ее слов снизу донесся протяжный стон.
Я не могла объяснить этой маленькой пичужке, что означает для меня скорлупа грецкого ореха. Что когда сердцевины не остается, перестаешь жалеть не только себя, но и всех остальных. Способность к сопереживанию отмирает. Смерть, боль, страх – все это становится просто частью жизни. Иногда твоей, а иногда чьей-то чужой. Как было это вместить в одно предложение?
Аэле бросила взгляд на Слэйто, но лошадь свою подвела именно ко мне. Она взяла меня за кисть своей маленькой ручонкой, как у нормальных людей, и заглянула мне в глаза:
– Лис, ты ведь совсем не такая. Надо помочь. Ты можешь помочь.
Я могла попытаться объяснить ей про скорлупу ореха. Могла рассказать про Взрыв и про то презрение, какое испытывала к себе и всему прочему миру. Но я почему-то не могла разочаровать ее. «Есть люди, которых надо защищать сильнее, чем прочих… Словно они святые, или от них зависит судьба мира.», недавно сказал Слэйто о своей невесте. Где-то под моей броней пришел в действие какой-то позабытый механизм. И вслед за этим я ощутила мерный стук в груди. Удар, еще удар. Полный отчаяния крик разрезал темноту. Сердце, а под кольчугой забилось именно оно, болезненно сжалось. Чертыхнувшись, я дернула поводья и направила лошадь вниз по склону.
У подножия насыпи лежал перевернутый крестьянский фургон. Начинало светать, и мне хватило быстрого взгляда, чтобы оценить обстановку. Мужчина, вероятно, погонщик, убит – лежит с проломленной головой около колеса. За фургоном прячется ребенок, девочка лет двенадцати. Справа – потасовка. Два мерзавца пытаются разорвать одежду на лежащей на земле женщине. Бедняжка плачет и сопротивляется, но что она может.
– Эй, мерзкие хари, даю вам один шанс уйти отсюда, и то потому, что не хочу марать о вас свой меч!
Мужчины обернулись на мой окрик, и один из них растянул щербатый рот в улыбке:
– Смотри-ка, еще одна щель. На коне. Хороший конь, мы за него выручим пару монет.
– Девка тоже ничего, – заметил второй, поднимаясь с земли и вытирая длинный кинжал о штанину. – Давай и ее опробуем.
Иногда объяснения и споры – это слишком долго. Да и не нужно. Эти двое уже заслужили свой ад. Пока поднявшийся делал ко мне два шага, я выхватила метательные ножи из кармана на ремне и метнула их ему в лицо. Один нож с чавкающим звуком вошел в глаз, а другой лишь оцарапал разбойнику скулу. Тот завыл – видимо, сила броска оказалась невелика, чтобы прикончить его. Я мысленно прокляла свою оплошность и, обнажив меч, подъехала и рубанула его по горлу – ударом снизу вверх.
В светлеющий воздух брызнула кровь. Темные, казавшиеся черными горячие капли попали на лошадь, которая вряд ли когда-то бывала в бою, и напугали ее так, что она чуть не запуталась в собственных ногах.
Чтобы не испортить дело, хотя я и так уже сплоховала, пришлось спешиться. Второй мерзавец оказался безоружен, свой топор он, по-видимому, оставил около убитого им мужчины. Насильник метнулся за оружием, но я свалила его в прыжке и вонзила меч сквозь ребра ему в сердце. В этот раз удар оказался достаточно точным, и мой противник сразу же затих.
Поднявшись, я огляделась. Женщина, поскуливая и всхлипывая, на четвереньках подползла к телу мертвого погонщика и теперь пыталась вдохнуть в него жизнь, приникнув к его мертвым губам. А вот девочка странно жестикулировала, словно махала мне ладошкой. Я слишком поздно сообразила, что она указывала на что-то у меня за спиной.
Я почувствовала сильный толчок и жжение под лопаткой и удивленно обернулась. Третий разбойник, вероятно, ходивший в поле по нужде и не до конца натянувший штаны, сейчас пытался перезарядить арбалет. Я словно в тумане завела руку за спину: арбалетный болт торчал из моей лисьей брони. Оценить, насколько глубоко он вошел, мешал шок.
Между тем, пока я осознавала, что меня подстрелили из арбалета, разбойник со спущенными штанами умудрился перезарядить свое оружие. Он вскинул его, и я заметила, что по лицу его от страха бегут слезы. От спуска тетивы и удара болта в грудь меня отделяло короткое мгновение, но тут мой противник вдруг пошатнулся. Без видимой причины он просто побледнел и рухнул лицом в землю.
К фургону приближались на лошадях Слэйто и Аэле. Мой наниматель спешился и оглядел мертвое тело.
– Сердце не выдержало, – заключил он спокойно, словно был королевским лекарем. – Слишком много алкоголя и табака.
Пытаясь не думать об арбалетном болте у меня в спине, я миновала воющую женщину и дошла до фургона. Девочка сидела все там же.
– Не бойся. – Я протянула ей руку. – Теперь все будет в порядке.
Она подняла голову, и то, что я увидела, заставило меня отшатнуться. У девочки было не человеческое лицо, она обратила ко мне морду выдры или бобра, с ослизлыми щеками и выступающими вперед зубами. Желтые усы торчали из бурых от меха щек. Она скалилась от злости, и лапка, именно лапка с когтями, рассекла воздух возле моей протянутой ладони.
Женщина вдруг приподнялась над телом мужа и огляделась по сторонам. Увидев меня возле своего ребенка, она закричала:
– Уходите, просто уходите!
Она подбежала и, с силой оттолкнув меня, закрыла девочку-монстра своим телом.
Я ошарашенно отошла. Слэйто и Аэле наблюдали за происходящим издалека, не решаясь подойти.
Монстр-ребенок? О подобном я даже не слышала. Кто она, почему пыталась помочь мне, и что, Войя возьми, происходит в Королевстве?
Ко мне приблизился Слэйто.
– Думаю, мы должны оставить этих двоих, теперь мы им уже ничем не поможем. А у тебя из спины торчит болт. – Он положил руку мне на плечо. – Если это увидит Аэле, она в обморок упадет.
– Я сама в обморок упаду, – раздраженно ответила я. – По ее дурацкой прихоти мне пришлось ввязаться в драку.
– Но все же. Стрелу надо достать. На ней может быть яд.
Он говорил спокойно, но уверенно. Правда, смысл его слов я воспринимала с трудом.
– Достать? Ты же не.
Одной рукой упершись мне в плечо, другой он потянул арбалетный болт на себя, и стрела вышла из моего тела через насквозь пробитую броню. Меня пронзила резкая боль, и я пошатнулась. Однако Слэйто поддержал меня, не позволив упасть, и заключил в объятия. Сердце гулко билось, сильное жжение разлилось у меня под лопаткой, а еще я чувствовала холодное дыхание Слэйто на своей щеке. Холодное, как его руки.
Происходящее казалось то ли кошмаром, то ли горячечным бредом. Дети-монстры, мой лисий шлем и этот чудак, коварное предательство моей брони и стрела у меня в спине. Я засмеялась, запрокинув голову и видя, как над нашими головами разлился тонким слоем холодный розовый рассвет.
Это все, конечно, было чересчур. В меня и раньше летели стрелы, но обычно лисья броня, изготовленная Бороном в токане из самого крепкого заокраинского серебра, выдерживала. Сегодня же то ли расстояние оказалось совсем небольшим, а арбалет достаточно мощным, то ли просто богиня удачи Горуда на миг отвернулась. Лишь кончик стрелы вошел мне в тело, в моей жизни бывали травмы гораздо серьезнее. Но пострадала моя гордость.
Меня наняли для защиты Аэле, а я успела поймать арбалетный болт в спину, еще даже не доехав до проклятой обители Поглощающего. Великолепно. Аэле, узнав о случившемся, разумеется, принялась корить себя, как и положено доброй душе, и пожелала немедленно промыть и перевязать рану. Я твердо возразила, и девушка согласилась подождать до привала через пару часов.
Так мы и ехали. Я – в печальных раздумьях о своей позорной невнимательности, Аэле – сходя с ума от беспокойства за мою жизнь, а Слэйто – уткнувшись в книгу. Вся его любезность ограничилась вытаскиванием арбалетного болта. У меня было дурное настроение. А обычно именно в этом расположении духа люди пристают к другим с неприятными вопросами. Я даже не могла толком себе объяснить, почему на него злюсь: Слэйто сделал правильно, вынув короткую стрелу из раны. На наконечнике и вправду мог быть яд, да и не дело ходить с болтом в спине. Но я злилась, поэтому и прицепилась к нему.
– Почему ты постоянно в шлеме?
Он закрыл книгу и взглянул на меня удивленно. Вернее, я подумала, что удивленно, так как разглядеть в прорезях шлема, что выражают его глаза, было невозможно.
– А почему бы и нет?
– Это глупо – все время носить шлем.
– Но ты именно так и поступала, когда им владела.
Я стиснула зубы. Он не мог знать таких вещей. Как именно я носила лисий шлем, то, что я убила его предыдущего владельца. Не мог – и точка! Но он знал, и откуда, спрашивать было бесполезно. Слэйто был сильно пропитан магией: белые всполохи вокруг него не прекращали своего танца ни на минуту. Возможно, мой наниматель обладал даром предсказаний и чтения прошлого, как многие ока?
– Я носила его, чтобы скрыть, что я девушка. Ты же не девушка?
– О боги, надеюсь, что нет, – сказал Слэйто и снова уткнулся в книгу, словно считая разговор оконченным.
Я в отчаянии обернулась к Аэле, но та лишь пожала плечами:
– Он его не носил все наше путешествие. Напялил только в Лароссе. Сказал, что его могут узнать.
– Узнать без шлема… или узнать в шлеме?
Вопрос остался без ответа. Мы запланировали привал около полудня, когда солнце войдет в зенит, и поспать немного. Гостиниц и постоялых дворов не предвиделось. Мы двигались заброшенным старым трактом, по которому раньше, еще до развития портовых городов, на юг отправляли соль из северных карьеров, а в Ларосс с юга везли янтарь. Сейчас по этим тропам бродили редкие местные жители да залетные птицы вроде нас.
Мне не хотелось жаловаться своим компаньонам, но я всерьез начала опасаться, что наконечник болта был чем-то смазан. Несмотря на небольшую ее глубину, рану жгло, и появилось жуткое желание почесать вокруг нее кожу. Видимо, мой несчастный вид вынудил Слэйто и Аэле спешиться и устроить привал раньше запланированного времени.
Мы остановились в живописной липовой рощице, которая была вся в цвету. Запах среди деревьев стоял густой, словно мед. Пока Слэйто стреноживал лошадей, Аэле, будто маленький генерал, командовала мной: сними броню, задери рубашку. Я бы не назвала себя скромницей – точно не после двух прошедших лет, – но раздеваться при Слэйто мне совсем не хотелось. Однако он поклялся даже не смотреть в нашу сторону и уселся на другом конце рощицы со своей книгой.
Рана, к счастью, действительно оказалась незначительной. Моя новая знакомая своими нежными пальчиками аккуратно промыла ее вином из походной фляжки, потом наложила повязку и велела мне отдыхать. Но заснуть я не могла: в голове теснились беспокойные мысли.
Девочка-выдра. Монстр, ощерившийся на меня, вновь и вновь махал своей когтистой лапой. Откуда-то из глубины памяти всплыло воспоминание о сыплющихся сверху голубиных перьях. «Коронация, коронация», – твердил разгоряченный разум. Мне вспомнился Гардио, человек, которого я знала не так долго, но расставание с которым разбудило во мне первую грусть. Он ведь пообещал Атосу порасспрашивать людей о монстрах и коронации на какой-то ярмарке у Врат Ремира. Справился ли он? Узнал ли что-то?
Хотелось бы повидаться с Гардио – вновь увидеть его насмешливые ярко-голубые глаза и золотые слегка вьющиеся волосы. Мой «отвратительный блондин». Но ведь если я его увижу, мне придется рассказывать. О том, что произошло с Атосом и кем я стала. Голова разрывалась от мыслей, и я сжала виски ладонями и тихо застонала.
– Не спится?
Открыв глаза, я увидела удивительную по нежности картину: Аэле склонила голову на колени к своему жениху и сладко посапывает, приоткрыв ротик; рука Слэйто покоится на плече девушки, словно ее оберегая. В Лароссе я и забыла, что такое возможно. Пылинки кружились между липами в лучах солнечного света. Пыльца падала с распустившихся цветов на лицо. Я провела пальцами по щеке, оставляя на ней липкие дорожки, и ответила как можно тише:
– Нет, не привыкла спать днем.
– Что было с девочкой, которая пряталась за повозкой? Ты от нее так отшатнулась.
Теперь настал мой черед молчать. Я не знала, что рассказать этому странному человеку. О людях-монстрах, которые наводнили Королевство? О том, что среди них есть и дети? Не покажется ли ему это выдумкой и сумасшествием?
Видимо, заметив мои колебания, Слэйто решил не ни о чем меня не расспрашивать и переключился на другую тему:
– Может, чтение тебя развлечет и позволит разуму расслабиться?
Он передал мне книгу, которую так увлеченно читал всю дорогу. Маленький томик, переплетенный в добротную кожу. На обложке были вытиснены скалящийся волк и надпись красивыми буквами: «Записки охотника на волков».
– Это сказки? – Я попыталась вернуть ему книгу, но Слэйто отклонил мою руку. – Я уже говорила Аэле, что не люблю сказки. Могу повторить и тебе.
– Это настоящий дневник человека, который ездил по стране. По нашей стране, – уточнил мой спутник. – Он, видимо, был охотником, но не слишком удачливым. Он жил пару сотен лет назад, однако его рассуждения об устройстве наших некоторых городов и политические мысли… довольно здравые. Мне было интересно читать. Попробуй.
Я посмотрела на книгу с сомнением, но прежде чем ее открыть, спросила:
– Как ты выглядишь под шлемом? Какой ты? На самом деле.
– После Перешейка я тебе отдам шлем в качестве оплаты. Мне так или иначе придется снять его. Тогда и увидишь, – произнес он с улыбкой.
Я вздохнула и открыла первую страницу книги.
Что за странное место эта воинская столица Королевства. Я приехал сюда, привлеченный рассказами охотников о небывалой дичи, водящейся в лесах вокруг городских стен. Зверья и вправду много: медведи, лоси, тонконогие королевские олени, лисы во множестве и различная птица. Но за пару дней я не нашел ни одного волчьего следа. Глупости ситуации добавило то, что я договорился об отъезде с караваном, который намеревался двинуться на юг только через неделю. Мне предстоит провести в городе все эти семь дней. А он, на мой вкус, чересчур пропитан военщиной и диктатурой.
Я снимаю комнату у госпожи Тарнак. Эта дородная, вечно испуганная женщина чуть не упала в обморок, когда узнала, что я охотник. В ее представлении охотники сродни бандитам. Однако мне удалось убедить ее в моей благонамеренности. Сегодня я так расстроен отсутствием волков в окрестностях, что, пожалуй, отправлюсь в таверну и напьюсь вдрызг.
Я очень надеюсь, что мой дневник сможет прочитать каждый охотник от побережья Чиптана до зеленых вод Тарасийи. В конце концов, даже этот неуч Кавалер, жалкий ловец перепелок и соек, смог выпустить в свет полнокрасочное издание с описанием своих скучнейших путешествий. Меня же ждет успех, я уверен.
Так вот к чему я веду – раз уж мои скромные записи будут продаваться далеко за пределами нашей славной страны, мне стоит чуть подробнее описывать места, где я бываю. Далекому читателю многое может оказаться неясно без дополнительных пояснений. И раз уж я задержался в Кармаке на неделю – и протрезвев после вчерашних возлияний, – то решил погулять по городу и представить его во всей красе на страницах моих заметок.
Увы, как это часто бывает, благие намерения привели лишь к разочарованию. Я целый день бродил по городу, пытаясь выяснить, чем могу заинтересовать своего потенциального читателя, и убедился лишь в одном. Кармак – один из самых удручающих городов Королевства. Военная столица севера, кузница нашей армии и великая школа всех полководцев, изнутри он больше напоминает каземат, нежели обитель знаний. Каменные здания созданы с одной целью: быть местом ночлега и столования. Никакой красоты в архитектуре я так и не усмотрел: все просто, четко, надлежаще – но невыразимо скучно! К тому же население прирастает, и всем этим людям требуется крыша над головой. Весь Кармак напоминает гигантскую стройку: по улицам бегают чумазые строители из низших слоев. Они то сыплют оскорблениями, то норовят уронить на тебя ведро с краской или каменный блок.
Более того, похоже, жители города совсем не знакомы с символом охотничьего общества, нашим знаком отличия – брошью в виде серебряного волка, оскалившего пасть. Мне ни разу не выказали уважения на улице, что меня очень расстроило. Впрочем, пустое – я говорил о городе.
Порадовать себя чем-то, имеющим отношение к военному ремеслу, мне тоже не удалось. Я ожидал увидеть парад или хотя бы офицерский марш, но по улицам ходят по большей части одни солдаты. Пьянства и блуда нет, это внушает хоть какие-то надежды. Но спокойствия нет, над городом, словно паровое облако, висит некое волнение. Моя гостевая хозяйка, госпожа Тарнак, печальным шепотом сообщила мне, что ходят слухи о заговоре против короля, и это здесь, в сердце страны. Подумать только!
Я бросил затею поужинать в городе: здесь почти нет трактиров или кабаков – похоже, солдатам не создают лишних соблазнов. И покаянно вернулся к госпоже Тарнак, от чьих услуг поварихи отказался сегодня с утра. Она по-матерински простила меня и пригласила к ужину, как оказалось, в большой компании. За столом у гостеприимной хозяйки собрались одни мужчины: кто-то, как и я, проездом оказался в городе; прочие привыкли оплачивать ужин у госпожи постоянно, так как находились на службе вдалеке от семей; третьи просто зашли по-соседски. Почти дюжина голодных мужчин воздала благодарность дому Тарнак за жареный картофель и печеночный паштет и принялась за ужин.
Среди моих соседей по столу оказались и преинтереснейшие экземпляры. Например, торговец медью, который привез с юга известия о том, что заокраинцы начали активно заселять Королевство. Ему, конечно, не поверили. Гордая нация магов недавно лишилась дома, но они были упорными трудягами. Каждый за столом, кто участвовал в разговоре, не сомневался, что совместными усилиями заокраинцы изгонят скверну со своей родины и что Ирбис вновь расцветет, что бы ни творилось там сейчас. Этот купец еще использовал грубое словечко «ока», называя так всю расу магов, пока ему не сделали замечание, что в приличном доме подобные высказывания не уместны. Совершенно справедливо!
Любопытным мне показался и говорливый прораб, который руководил постройкой нового здания офицерской академии. Этот молодой парень, весивший, однако, добрый центнер и обладавший багряными щеками, словно у него проблемы с сердцем, с удовольствием рассказал, как воруют деньги на строительстве. И как ни пыталась унять его хозяйка, он с утроенной радостью говорил об экономии средств на строительных материалах, и о пройдохе-архитекторе, который за взятку получил эту должность. Прораб словно не чувствовал, к чему могут привести такие разговоры.
Были за столом и молчуны. Я обратил внимание на черноволосого мужчину, с окладистой бородой и усами, в добротной, но изрядно поношенной тунике. За весь вечер он проронил всего два слова, и те были благодарностью за ужин и компанию. Когда он уходил, я поинтересовался у хозяйки, кто это был. И она рассказала, что это вдовец Дедер, чья дочь служила в армии и получила назначение на службу в городе. Приличный человек, работает сапожником в соседнем доме. Девочка может видеть его лишь раз в месяц, но он все равно остается в городе, хотя в деревне работы у него было бы больше.
Я почти засыпаю, выводя эти строки. Добавлю только, что сегодня получил письмо от своего друга Арлина, который хвастал двумя убитыми на востоке волками. Вот ловкий плут!
Весь день с утра лил дождь, и я не решился гулять по городу. Вечная стройка и так залила грязью всю мостовую, а дождь, наверно, и вовсе превратил улицы Кармака в болото. Так что мне пришлось просидеть в комнате, сочиняя предисловие к своей книге, но ничего, кроме слов «Как мы все знаем, волк благородное, но хитрое животное…», в голову не шло.
Когда я промаялся таким манером весь день, мне пришлось признать, что он был прожит зря. Но эти мысли покинули меня за ужином. Сегодня компанию нам, мужчинам, составила милая юная леди. В простом ситцевом платье, с заплетенными в косы черными волосами, переступившая порог юности, но еще не вступившая на путь зрелости, она представилась Фавикой, дочерью господина Дедера, сапожника. Та самая девушка, которую еще в детстве забрали в армию. Ужасный обычай, о котором я слышал ранее и о котором, вероятно, следует рассказать поподробнее.
Дело в том, что офицеров-женщин очень мало в королевской армии, и тому есть свои причины. Если исключить хотя бы то, что женщины по своей натуре существа нежные и добрые, да и по природе не приспособленные к бою, присутствие оных в казармах может смутить даже самый натренированный ум. Однако покойная королева Евелина сочла, что определенное количество женщин в армии должно присутствовать. Ее величество была весьма набожна, и она пожелала, чтобы офицеры-женщины представляли в армии саму Святую Сефирь. Леди-военные должны были служить скорее символом, нежели быть настоящими воинами, их не предполагалось понуждать к тяжелой службе. Однако столь благородное стремление, как водится, потонуло на стадии воплощения. Королева Евелина скончалась, так и не увидев, что сотворили с ее идеей. Так как женщины с неохотой шли в армию самостоятельно, правительство Кармака решило ежегодно собирать, так сказать, дань с горожан. Десяток девочек в возрасте от пяти до семи лет отрывали от семей и бросали в горнило военной службы. И тогда как для мальчиков служба была делом не только добровольным, но и хорошо оплачиваемым, на женскую долю выпадало немало страданий.
Во-первых, до пятнадцати лет девочкам строго запрещались свидания с семьями. Бедняжки не могли видеться с близкими – так у них вырабатывали стойкость и несгибаемость. По достижении этого возраста свидания дозволялись не чаще раза в месяц. Во-вторых, бедные души лишали права создавать семьи и выходить замуж. Офицеры-мужчины легко могли содержать по две семьи и пару любовниц, тогда как женщина в материнстве, по мнению государства, могла утратить патриотизм. Ну, а в-третьих, бедой и бедствием стали назначения. Презрев пожелания Евелины, правители Кармака решили в полной мере использовать новый кадровый резерв, и девушек бросали на самые страшные работы. О, я говорю не о рытье траншей и не об открытом и благородном бое. Теперь все женщины-офицеры занимали посты в пыточных комиссиях, комитетах дознания, отделах слежки и казни.
Зная все это, я с особой печалью следил за Фавикой в ее зеленом платьице и был поражен, что она может улыбаться и мило беседовать с каждым гостем за столом. Ее аккуратные косы и щелка между передними зубами придавали ей простой и нежный вид и никак не вязались с тем ужасом, через который, скорее всего, она прошла. К сожалению, мое внимание к своей персоне Фавика истолковала превратно: ее щеки заалели, а ресницы затрепетали. Мне хватило пары ее томных взглядов, чтобы догадаться, что стало тому причиной. И помня свое последнее путешествие в Тиль, где чуть не стал узником брака с дочкой местного генерала, я решил досрочно ретироваться из столовой.
Удалившись в свою комнату на первом этаже, я стал готовиться ко сну, однако не прошло и получаса, как в коридоре около моей двери послышались женские рыдания. Вначале я подумал, что плачет госпожа Тарнак – кому же еще быть в доме из женщин, кроме хозяйки? Однако вскоре уловил девичий голос и отвечавший ему мужской и понял, что слышу разговор Фавики с отцом. Искренне печалясь, что стал причиной столь бурного горя, и не имея в виду ничего дурного, я решил прислушаться.
К моему большому облегчению (хотя можно ли так говорить о женских слезах), речь шла не обо мне. Как я понял из обрывочных фраз, Фавика плохо справлялась со своими обязанностями. Не то чтобы она дурно служила, но и успехов на своем поприще не делала. Казалось бы, как бы ни был плох военный, ему всегда накроют стол. Однако девушке пригрозили высылкой на границы с Элдтаром, а там сейчас шли войны. Отец утешал Фавику как мог, но получалось плохо. Дело было и в заговоре, о котором у нас шла речь за предыдущим ужином. Похоже, девушка служила в комитете, который разыскивал заговорщиков. Но трудился он впустую: до сих пор поймать никого не смогли.
Разговор отца с дочерью закончился, а я с тяжелым сердцем ложусь спать. Храните боги эту несчастную девочку.
Это невероятно! Я все еще не могу поверить, что видел это своими глазами, но Войя меня побери… я должен взять себя в руки и описать все по порядку.
Итак, сегодня с утра я решил посетить сапожника Дедера и поддержать его, стараясь не обмолвиться, что стал невольным свидетелем вчерашних слез его дочери. Однако когда я приблизился к его дому, то обнаружил, что вокруг него плотным кольцом стоят солдаты. Сам же сапожник, сильно побитый, лежал на мостовой под ногой какого-то мерзавца в парадной броне Кармака. Дедер сквозь выбитые зубы, плюясь кровью, сознавался в ужасных делах! Я не поверил своим ушам: законопослушный ремесленник говорил, что состоял в связи с заговорщиками, переправлял секретные послания, шпионил.
Я уже собирался подойти и сказать солдатам, что дочь этого достойного человека – офицер и что, возможно, возникло недопонимание. Но как только я сделал пару шагов, человек в броне с отличительным знаком капитана рывком поставил сапожника на ноги и подтолкнул его к крытой телеге. Благодаря тому, что забрало было поднято, я увидел лицо Фавики! Без единой кровинки с сурово сжатыми губами. Я все еще не могу поверить, что дочь тащила родного отца в тюрьму Кармака. Но вот, кажется, вернулась госпожа Тарнак, я обязан ей рассказать.
В голове такой сумбур, совершенно не укладывается то, что случилось за последние два дня. Госпожа Тарнак, обладая кое-какими связями в городе, разузнала о судьбе Дедера, но я все еще не могу поверить в случившееся.
В комитет Фавики пришла анонимная кляуза на сапожника, а когда офицер явилась на порог к родному отцу, тот сознался в таких грехах, что сам Войя заплакал бы от зависти. По словам Дедера, он разве что подметки не менял заговорщикам: им были названы какие-то имена – но настоящие ли? Госпожа Тарнак мельком видела сапожника, и она дрожащим голосом проговорила, что пыточных дел мастера уже над ним поработали. Не исключено, что и сама Фавика приложила к этому руку. Я просто не могу постигнуть, как дочь могла такое сотворить с родителем? Они, конечно, мало видались за ее жизнь, но, даже судя по тому короткому разговору за моей дверью, я мог сказать с уверенностью: сердце Дедера полнилось любовью и заботой к Фавике.
Единственным разумным объяснением случившемуся мне виделось то, что сапожник оклеветал себя намеренно. Желая помочь дочери, он послал анонимный навет и сейчас оговаривал самого себя в худших тонах. Возможно, поимка такого сверхзаговорщика и вправду помогла бы карьере Фавики – но наказанием за подобные преступления могла быть только казнь! Неужели любовь Дедера настолько велика? Страшнее всего, что Фавика может сейчас поверить чудовищной лжи родного отца. Я должен что-то сделать, чтобы докопаться до правды и открыть дочери глаза на эту жертву во имя любви.
Я долго не мог сесть писать. Во мне будто что-то умерло. Хотя сейчас я должен спешно укладывать вещи, чтобы еще до полуночи покинуть Кармак, – несмотря на это, мне кажется, что надо перенести всю правду на бумагу, пока мысли свежи.
Итак, я отправился в комитет, желая повидать Фавику и рассказать ей ту «правду», до какой додумался, сидя в своей комнате. Естественно, меня, человека в городе нового, хоть и с брошью охотника, не пустили даже на порог управы, но дежурный обещал передать мою просьбу о встрече своему офицеру. Пока я мерз на промозглом ветру, на крыльцо вышел покурить старый служака. Он скрутил невероятно вонючую сигаретку, а я был вынужден дышать этим дымом, боясь отойти от крыльца слишком далеко.
Увидев во мне собеседника, старик решил похвастать делами своего ведомства: видать, такой крупный улов случался нечасто. Теперь дела всех служащих комитета должны были пойти в гору. Он хвастал и тем, что ходил на «лов заговорщика», то есть в дом сапожника Дедера. Решив попытать счастья, я обратился к служивому:
– Почему же никто не удивляется, что отец вашей начальницы, капитана Фавики, оказался предателем? Неужели ни у кого не возникло и мысли, что этот человек оклеветал себя, чтобы помочь дочери, не поймавшей до этого ни одного заговорщика?
Старик хрипло рассмеялся:
– Да я ведь, добрый господин, сопровождал нашего офицера, когда мы вошли в дом. Заговорщик отпирался, еще как! Если бы хотел дочери помочь, стал бы он так упорно отрицать свои преступления? Нет! Вы бы слышали, уважаемый, сколько крику было! Он метался, точно зверь, крича, что невиновен и не знает ничего о заговорах. Хитрый лжец притворялся удивленным и растерянным.
Меня ошарашили слова служаки. Дедер не походил на лгуна, но, когда я увидел его на мостовой, тот, несомненно, уже клялся в своей вине.
– Что же заставило его сознаться? – спросил я.
– А вот что. – Старик описал своим кулаком широкую дугу в воздухе. – Наша офицер ударила в висок сапожника, а когда тот рухнул, она схватила его за грудки, глянула ему прямо в глаза и сказала, что, хоть он ей и отец, отпираться смысла нет. И мерзкий заговорщик сразу понял, что его уловки не пройдут. Увидел это в глазах своей дочери! Так-то.
Эти слова сковали мое сердце холодом. Что бы ни увидел Дедер в глазах дочери, это было его приговором. Сапожник не оклеветал себя сам. Юная Фавика решила использовать любовь отца для своей карьеры. Возможно, она надеялась ударом в висок сломить его дух, чтобы сапожник сознался в любых преступлениях. И это ей удалось.
Внезапно на крыльцо вышла сама дочь сапожника. В своей зеленой суконной форме она выглядела выше и строже. На лацкане ее казенного сюртука виднелись две еще свежие капли крови, и мне подумалось: не кровь ли это ее родного отца, который утратил веру в семью? Заметив мой взгляд, который был, вероятно, более открытым, чем книга, Фавика залилась ярким румянцем. Не тем нежным румянцем, каким покрылись ее щечки, когда она кокетничала со мной за ужином у госпожи Тарнак, о нет. Это была алая краска стыда человека, уличенного в преступлении. Как ни старался я согнать с лица презрение и негодование, у меня это выходило плохо. Прогнав с крыльца старика, Фавика выразила желание пообщаться со мной внутри ведомства и приоткрыла дверь в полумрак.
Мне оставалось лишь отказаться, сказав, что я не рассчитал время и должен торопиться домой. Фавика пожелала мне удачной дороги, а потом добавила, что мне следует поторопиться с отъездом из города, так как надвигается буря и движение в ближайшие дни может быть затруднительно, а то и совсем невозможно. О, какая тонкая ирония. Однако Фавика давала мне шанс сбежать и промолчать о преступлении.
Я почти собрался в дорогу и все еще продолжаю задаваться вопросом: а мог ли я сделать что-то для Дедера? Сейчас он сознался в стольких преступлениях, что обелить его имя уже невозможно. В городе, переполненном военными, где все подчинено диктату офицерства, будет ли слово охотника на волков чего-нибудь стоить против слова капитана Фавики? Беда в том, что я вряд ли бы дожил даже до суда за клевету: скорее всего, меня запытали бы в стенах тюрьмы Кармака.
Поэтому я и бегу, вытирая слезы злости со своих щек. Я оставляю госпоже Тарнак плату за все дни, что не смог у нее прожить, и ухожу в ночь, не дожидаясь каравана. Я ожидал встретить в окрестностях Кармака волков, но вместо этого нашел в самом городе логово непонятных мне тварей – подлых, хитрых и ничего не знающих о любви и верности. И да простят меня боги за то, что я бегу отсюда.
Я все еще стояла в комнате с огромным зеркалом в бронзовом обрамлении. Воспоминания о ночи знакомства со Слэйто и Аэле не отпускали меня. Судьба преподносит странные сюрпризы в тот миг, когда уже ничего особого и не ждешь от жизни.
Откуда-то из соседних комнат доносились веселый смех и бульканье воды: Аэле получила свою горячую ванну. Я же подошла к походному мешку и достала из него книгу «Записки охотника». На толстом переплете не значилось имя автора. Мне до сих пор не удалось продвинуться дальше первой истории, про посещение охотником Кармака. Надо сказать, словно камень с души упал, когда я поняла, что это не сказки, а лишь биография какого-то незадачливого путешественника. Просто истории из жизни настоящего человека, а не какие-то мистические выдумки, на поверку оказавшиеся чистой правдой.
Подняв мешок с пола, я собралась покинуть комнату, но задержалась у зеркала. Девушки всегда остаются девушками, говаривала моя мать, и их тянет к зеркалам. Тыльной стороной ладони я провела по своему лицу. Да, два года прошли и оставили шрамы, отняв у моей внешности женственность, но взамен придав ей что-то другое. В Лароссе меня считали вполне привлекательной женщиной, несмотря на кровавый шлейф, тянущийся за мной с ночи одиннадцати трупов в «Хлипком мосте». Но сейчас рядом с моими новыми компаньонами я даже и не знала, можно ли меня назвать симпатичной.
Хоть этот вопрос был продиктован пустым тщеславием, я и вправду чувствовала себя нелепо рядом с Аэле и Слейто, этой парочкой голубков. Она просто была ангелом, сравнивать себя с ней было так же глупо, как ставить рядом ишака из деревни и рыцарского боевого коня. А он.
Я подошла к окну. Прачки ушли, оставив в воздухе лишь легкий запах щелочного мыла. Мой наниматель сидел на краю колодца и сосредоточенно вертел что-то в руках. Его золотистые прямые волосы, спускавшиеся до ключиц по обе стороны лица, а сзади более длинные и забранные в косу, блестели на солнце. Кожа, там где ее можно было разглядеть – на лице и тонких пальцах, – была бледной, но не могильного синеватого оттенка, а молочно-золотистой белизны. После Перешейка Слэйто снял свой плащ, и под ним оказались камзол и штаны добротного сукна и хорошего кроя, но не вызывающе дорогие. Излишними я бы назвала только кружевные манжеты его рубашки и воротник под горло, но это было делом вкуса.
Мой взгляд задержался на его лице: острые черты, тонкий нос и губы, почти постоянно пребывающие в легкой улыбке. Ну и конечно глаза, которые заставляли меня усомниться, что этот парень вообще из Королевства. Узкий разрез, характерный для Тиля, сочетался с особенностью, которая не могла возникнуть у северянина никогда: один его глаз был голубым, а другой зеленым. Слэйто почти всегда смотрел полуприкрыв глаза, из-под своих пушистых светлых ресниц. Казалось, что он даже не утруждает себя смотреть на тебя в полную силу. О боги, это раздражало.
И если б я задалась целью назвать его точный возраст, то снова, как и в случае с принадлежностью к тому или иному народу, потерпела бы поражение. Он вел себя как семилетний мальчик, знал много как столетний старик, веселился как молодой юноша, но на Перешейке он показал себя взрослым мужчиной.
Я знала, он заметил, что я наблюдаю за ним из окна. И ему для этого не понадобилось поворачивать голову. С моей ладони сорвалась темная лента магии и растворилась в утреннем воздухе. В отличие от меня самой, мою зараженную суть тянуло к светлым сполохам, которые излучал Слэйто. То, что случилось на Янтарном перешейке, лишь доказало, что все не так уж и просто между нашими остаточными магиями.
Миновав комнату, где раздавался веселый смех Аэле и пары молоденьких служанок, я спустилась на первый этаж. Удивительно, как быстро наша маленькая птичка находит себе друзей. Она никогда не врала и не льстила, просто искренне говорила людям приятные вещи. Но что было гораздо поразительнее, люди ей верили и начинали проникаться ее светлой радостью. Сейчас она, вероятно, очаровала местных служанок и устраивала вместе с ними небольшой потоп наверху.
Колодец находился всего в паре шагов, и я разглядела, что Слэйто вертит в руках нечто очень знакомое. Зеленые девичьи бусы, каких я никогда не видела на Аэле, с круглыми отполированными бусинами. Рука невольно дернулась вверх, и пальцы нащупали на броне пустые выемки, куда когда-то были впаяны бусины Карамина, дарующие жизнь. Однако Слэйто вертел в руках вовсе не магические четки, это было простое деревенское украшение. Где он его раздобыл?
– Я подумал, – задумчиво начал Слэйто, даже не оборачиваясь, но зная, что я стою у него за спиной, – что недостаточно хорошо описал тебе, насколько это путешествие может быть опасным. Если не хочешь, ты не должна идти с нами. У тебя на это совсем нет причин.
– Ты не расплатился со мной, – напомнила я. – И пока не получу плату, никуда я от вас не уйду. Мы идем вместе, и никак иначе.
Он развернулся и посмотрел на меня с вечной легкой улыбкой:
– Ты прекрасно знаешь, почему я не могу отдать тебе лисий шлем, хотя и очень бы этого хотел.
Я лишь пожала плечами. Он между тем поднял бусы и продемонстрировал мне их, растянув нить между пальцами двух рук:
– Лис, у каждого человека есть свое место в жизни. – Слэйто начал перебирать бусины. – Место в истории, если хочешь. Каждый из нас находится на своей нити событий в окружении бусин-людей. Но то, где ты сейчас. – Он задержал пальцы на одной из бусин, которую пересекала трещина. – Это не твоя история, и не твоя жизнь. Ты не должна идти по этому пути только потому, что он кажется тебе знакомым.
Внезапно Слэйто с громким треском разорвал нить и позволил бусине с трещиной упасть на землю, сжав пальцами концы нити и удержав от падения все остальные бусины.
– Ты всегда можешь уйти.
Мы смотрели на зеленую бусину, одиноко лежавшую в грязи. Затем я решительно шагнула вперед и схватила его за руки. Холод еще пугал меня, но в конечном счете страх – это то, что можно побороть. С силой сжав тонкие пальцы Слэйто, я заставила его отпустить нити, и бусины водопадом упали на землю, усеяв добрый метр возле колодца.
– Вот что происходит, когда ты убираешь хотя бы одну бусину, но у тебя нет сил удержать концы. Понимаешь? Поэтому я иду с вами.
Я все еще держала его, и светлая и темная магия заискрили так, что нам пришлось разнять руки.
– А теперь будь хорошим мальчиком и собери бусины. Твоя невеста расстроится, если узнает как ты обращаешься с красивыми вещами.