Глава 3
Я снова на краю гибели. – Бойня в подземном гараже. – Детские ручки смерти. – Моя первая встреча с ясновидцем Августом Эхо.
Итак, стервочка в черном берете из синтетики и таком же ломком черном плаще властно постучала стеком в вагонное окно прямо с перрона… я чуть приспустил стекло и уставился ей прямо в глаза: каким образом можно было узнать, что я приеду в последнем вагоне, в четвертом купе, если я сам об этом узнал только несколько часов назад? Я молчал – неужели она знает, кто я и как меня зовут?
– Привет Герман! – она помахала черной перчаткой.
Я постарался скрыть полную потерю собственной памяти и держался как можно свободней, даже развязно.
– Привет. Я бы позвонил, – не стоило из-за меня вставать в такую рань. Ты же любишь поваляться в постели.
– Вот как, – удивилась незнакомка, – разве ты знаешь мой новый телефон?
– Я знаю старый, – выворачиваюсь как могу.
– Я же просила забыть его навсегда. Один глупый звонок – будет стоит мне головы, идиот!
Мы что любовники? Но когда я вышел из вагона и коснулся губами холодной щеки, она слегка отстранилась – видимо, такие нежности у нас не в ходу.
– Ты без багажа?
– Как видишь! – болтаю в воздухе легкомысленный ручной сумочкой.
– Дай-ка мне свой поминальник.
Я не понимаю, что она имеет в виду, но стервочка по-своему толкует мое поведение – с силой вытаскивает из сумочки записную книжку и густо-густо замазывает фломастером один телефон на страничке с буквой «И».
– Забудь его навсегда, – она ведет себя полной хозяйкой.
Шагая по перрону, я незаметно контролирую толпу пассажиров: вот гадкий карлик с портфелем, чуть поодаль зловещие супруги из моего купе. Я пытаюсь отыскать ночную красотку…
– За тобой хвост?
Я несколько секунд соображал, что значит «хвост» и, вспомнив, ответил, что никакого хвоста за собой не заметил… Ага! Я вижу в толпе ночную мегеру, ту, что избавила меня от дьявольской девочки. Она катит за собой на ремешке внушительных размеров желтый чемодан на колесиках. Если сказанное бестией правда, то она сейчас спит в этом самом чемодане, свернувшись кольцом змеи. У мегеры вид обыкновенной усталой бабы, у которой нет денег на носильщика.
– У тебя такой вид, словно ты чем-то напуган? И к чему этот дурацкий парик с кудрями? И следы помады на губах… любой педик скажет, что ты клоун.
Я промычал в ответ что-то нечленораздельное: – мммм…
– Куда мы так спешим? – спрашиваю я только затем, чтобы не молчать.
– Это ты мне должен объяснить! Ты! И зачем при этом нужна я?
Пытаюсь понять о чем идет речь.
Одновременно замечаю металлическую табличку на вагоне своего поезда: Москва – Санкт-Петербург – Хельсинки. Тут же объявляют его отправление… итак, я в Петербурге. Бывал ли я здесь раньше?
Стерва смотрит на меня пытающим взглядом, выражение лица становится настороженным.
– Ты знаешь, – мямлю, – я был тогда так пьян, и не помню толком, что говорил. Наша встреча – полная неожиданность.
Я пытаюсь хотя бы выиграть время, чтобы разобраться в ситуации. Взгляд на небо, – судя по кипению солнца и легкости облачков на дворе поздняя весна: март или апрель.
– Может быть ты и имя мое забыл? – она заметно оскорблена.
Если ей известно содержимое моей сумочки и назначение странного блокнота из одних телефонов, то мы знаем друг друга достаточно близко.
Стоп! А что если ей известно про меня все, в том числе и то, что я о себе ничего не знаю? – тогда ее разговор это опасный розыгрыш и я… я снова угодил в ловушку.
Такая стерва вполне может убить. А ее ложь – манок для простофили. Хуже нет – попасться на удочку!
– Можешь зать меня Ирма.
Такого рода вопрос и ответ предпологает полное владение ситуацией. Пожалуй, пора смываться.
– Итак, Ирма, что же я тебе тогда наболтал?
Она не успела ответить – раздался непонятный сигнал, после чего она вытаскивает из кармана плаща радиотелефон и ввинчивается хищным ухом в трубку.
– А, дьявол! – она схватила меня за руку и потащила за собой, – не зря ты наложил в штаны. Быстрей! Быстрей! Пропустите!
– Что случилось? – мы полубегом прорываемся сквозь поток пасажиров, наискосок по перрону, к дверям зала ожиданий, затем – уже бегом – вверх по лестнице мимо касс к служебной двери, от которой у Ирмы имелся ключ… Я был так напуган, что упустил инициативу из рук и поддался ее страху. Берегись, Герман!
– Что происходит, Ирма?
– Герман! Ты ослеп? В тебя стреляют; Два выстрела. Пригни голову!
Я не поверил. Я не слышал никахих выстрелов. Мы как раз перебегали пустой зальчик для игральных автоматов, как вдруг стеклянная дверь выхода разлетелась вдребезги, словно получила молотком. Осколки хлынули на пол. Ирма схватилась рукой за щеку – там проступила кровяная полоска. Осколок стекла? Царапина от пули?
– Бегом!
…По груде стекла, вниз по бетонной лестнице к новой служебной запертой двери – и снова у Ирмы запасной ключ! – в спасительный полумрак подвала, где, наконец, перешли на лихорадочный шаг и, пройдя среди ящиков, железных бочек и прочего хлама, вышли в подземный гараж. Там стояло несколько легковых машин. Среди них серый «Опель». Только тут она остановилась и выпустила мою руку из железных тисков.
Рррр… донеслось глухое рычание из машины. На заднем сидении встал во весь рост устрашающий дог чернильного цвета с белыми пятнами на кошмарной морде и вытаращил на меня злые глаза.
Успокаивая пса, Ирма похлопала ладонью по крыше: черная тварь притихла. Мы оба тяжело дышали после дикой пробежки. Ирма промакнула царапину вдоль щеки платком и, скомкав, отшвырнула в сторону. Затем снова вытащила телефон и стала настукивать номер.
– С кем ты говоришь?
– Помолчи, Герман. Речь идет о твоей шкуре… Алло, это я!
Больше она не сказала ни слова, мрачно слушая чьи-то приказания и нервно облизывая пересохшие губы морковным кончиком языка. Ну змея да и только! Слрятала телефон в карман и, открывая багажник приказала:
– Ложись!
Там был уже постелен матрас из поролона и сверху брошен клетчатый плед.
– Не буду!
– Хочешь в покойники? Я не могу везти тебя открыто в машине. Ложись, Герман, ложись. Я покормлю тебя грудью. Ну!
И добавила со зловещей усмешкой:
– Скоро все кончится.
Мне бы довериться интуиции… но нет же! Я полез в багажник. Пахло бензином, резиной. Сквозь поролон напирало жесткое днище. Она прикрыла меня пледом, оставив открытой голову, и вдруг наклонившись прошептала с нежною злобой:
– Спи спокойно, дорогой товарищ. – В ее голосе сквозила издевка. Я вздрогнул и тут же увидел близкое жерло револьвера с навинченным глушителем. Стерва хладнокровно целилась мне прямо в висок.
Грянул выстрел.
Рот Ирмы треснул, вскрикнув, она брызнула в лицо кровавой росой, упала навзничь на бетонный пол, судорожно вскинув револьвер перед собой и стреляя в потолок. Затем перевернулась на живот и, слепо стреляя в стороны, извиваясь ящерицей, стала со стоном уползать под брюхо машины. Пес сначала истошно залаял, а затем протяжно заскулил.
Стерва была ранена в тот самый миг, когда целила в голову.
Но кто ее ранил?
Я сначала был оглушен пальбой – каждый звук выстрела в подземном гараже метался в поисках выхода, – а затем заворожен мертвой тишиной. Только два звуки нарушали безмолвие: тошнотворный кап воды, да скулеж кошмарного пса.
Прошло не меньше десяти минут, прежде чем я решился выбраться из багажника, что и сделал, соблюдая величайшую осторожность. Я захлопнул его с особенным чувством, словно выбрался из собственной могилы. Затем наклонился и заглянул под машину, где подыхала несчастная тварь. Ирма умирала на глазах. Наступив ногой на торчавшую кисть рки с револьвером, я попытался вытащить оружие, но ее пальцы были схвачены судорогой. Тогда я вытащил за руки все тело наружу. За плащем тащился мокрый шлейф крови. Глаза ее были полны слез.
– Кто ты? – сказала она, – кто ты, черт возьми, Герман? Откуда ты взялся, гад? Видишь, я умираю… Почему я, а не ты? Ведь я еще так молода. И я люблю. И меня любят… Сволочь, смотри, что ты наделал.
И вдруг в смертельной тоске:
– Я не хочу умирать! Не хочу!
Из ноздрей вытекли две алых улитки и поползли по щекам в разные стороны.
– Я отвезу тебя к врачам, но сначала ответь мне, Ирма, кто я в конце-концов? Почему ты хотела меня убить?
– Не знаю, – ее голос слабел, – застрелись, Герман… ей богу, так будет лучше. Не бегай, как заяц. Будь мужчиной… Убей себя сам…
– Кто я, сука?! – присев на корточки я орал ей в лицо, в закрытые черные глаза, – отвечай и я спасу тебя!
– Пошел на хер, пидар… – она засыпала сном смерти, – будь ты проклят, проклят, гад…
– С кем ты говоришь? – я вытащил из плаща радиотелефон, – отвечай и я отвезу тебя в больницу, Ирма.
– Я не Ирма, – это были ее последние слова. Пес, скуля, уперся мощными лапами в боковое стекло, пожирая меня страшными глазами.
Надо было уносить ноги – каждая лишняя минута здесь, у мертвого тела, могла стоить мне жизни. Но ведь кто-то же стрелял в гадину? Кто?
– Эй! – обратился я в тишину подвала, озаренного слабыми лампами электросвета.
Молчание.
Может быть, отстреливаясь, она уложила стрелка наповал?
Я сделал несколько шагов в сторону.
Первый труп я обнаружил за опорным столбом. Вот так номер! Это был мой мосластый сосед по купе. Раскинув ноги и вытаращив глаза, покойник, казалось, пытался унять поток крови, который уже не хлестал из дырки в середине горла, а вяло струился на одежду. Клетчатая шляпа упрямо сидела на голове. Судя по выражению лица, он не понял, что с ним случилось. Но вот какая странность, в мертвых руках не было никакого оружия. Я наклонился над телом – попасть точно в горло, стреляя наугад! с пола! будучи раненной… ммда, мне повезло. Ирма оказалась киллером экстра-класса. Я чудом остался жив. Тут я замечаю женские ноги в грубых туфлях на низком каблуке. В двух шагах, за стеллажом с банками красок, на полу валялось тело его супруги, долговязой дамы с вислыми щеками. Пулевое отверстие алело точно на переносице между глаз. Падая на спину она размозжила затылок и видимо смерть наступила мгновенно. Какой выстрел! Я уже собирался вернуться к машине как увидел еще одно тело.
Этого человека я прежде не видел.
Он сидел прислонившись спиной к пикапу скорой помощи, бессильно уронив на грудь голову и подтянув ноги. Руки его плетьми лежали на полу – но! – и в правой и левой мертвец стискивал по вороненому пистолету. Он был одет как типичный санитар: грязный белый халат с закатанными рукавами, передник из грубой клеенки, на голове операционная шапочка… такие молодцы обычно орудуют в моргах.
Я присел перед трупом на корточки, собираясь забрать оружие, как внезапно «мертвец» поднял голову и, легко приставив оба ствола к моим вискам слева и справа, открыл глаза и рассмеялся тихим восторженным смехом:
– Попалась, мандавоха…
Душа моя ушла в пятки, а волосы встали дыбом, я раньше только читал об этом и не верил впрямую, ко они именно встали дыбом, волосок к волоску, трепеща, как от ветра.
– Хорошо я их всех уложил? – продолжал давиться от смеха санитар, – Только мерзавка взяла тебя на мушку, а я – рраз! пальнул ей в задницу. Прямо в анус. Пуля вошла в прямую кишку, затем нырнула в кишечник, пробуравила все эти сопли, протаранила селезенку и, зацепив ребро; застряла в легких!
Нажим стали на оба виска был так страшен, что я уже начал терять сознание.
– Но какая живучая, а? Вот падла, кровь дошла горлом,, а она еще стала отстреливаться. Я сгоряча решил ее укокошить вторым зарядом, но передумал: э, нет! Пусть помучается черная крыса, уползет под машину, почует как душа в дырки уходит. А эти бараны, что тебя пасли в поезде понять ничего не могут. Кто стрелял? Уставились друг на друга, козлы позорные. А это я стрелял. Ау! И просверлил каждому по дырке в бублике. Ха, ха, ха…
Вдруг смех его оборвался, стволы опустились, перестав давить на виски, он прислушался:
– Тесс…
Прошло несколько томительных секунд: Это крыса почуяла свежее мясо. Вылезла из дыры в бетоне, в левом углу, встала на задние лапы, оперлась на хвост и сосет воздух крысиными дырками, но шагнуть боится, слышит наш разговор.
– Так, – он встал на ноги и поднял револьвером мои золоченые кудри с плеча, – ты кто будешь, фальшивое создание?
Я понял, что убивать меня незнакомец не собирается, и честно ответил, что не знаю кто я такой и почему стал мишенью.
– Стой смирно. Руки держи на голове. Ноги шире. Шире! – санитар полез рукой в открытое стекло кабины и вытащил телефон на витом шнуре: – Маэстро, докладываю. Объект взят. Но это не девушка. Молодой человек, лет двадцати пяти, может моложе. На голове женский парик… Да, золотого оттенка. Затянут в сеточку. Малый плохо соображает… Его вели с поезда. Пожилая семейная пара. У вагона встретила неизвестная женщина… Да, вы не ошиблись: черный плащ, черный берет, брюнетка. И тут началась полоса странностей. По объекту было сделано два выстрела снайпером. Ему повезло, он остался жив… Вас поздравляют с удачей!
Я выдавил жалкую улыбку.
– Все шло нормально до посадки в машину… Неизвестная вышла на связь. Вы все слышали? Жаль… Она получила команду на ликвидацию объекта. И мне пришлось применить оружие. Тут выяснилось, что она подстрахована той семейной парой. Увы, они тоже ликвидированы. Девочка? Нет. Никакой девочки здесь нет!.. Да, я понимаю… Есть… Так точно…
Он задумчиво положил трубку на место и сказал:
– Вольно! Опусти руки. Дыши глубже. Приказано тебя беречь, как зеницу ока. Парик оставить на месте. А вот пса уничтожить. Заметил? Я ни слова не сказал о собаке, а маэстро его учуял!
– Скажите? – я наконец перевел дыхание, – что со мной происходит?
– Я на вопросы не отвечаю. Я их задаю! – неизвестный в халате… теперь мне ясно, что это камуфляж… направился было к машине, затем спросил:
– А девочки ты здесь не видел, дружище? Маленькой пигалицы с жидкими волосиками в коротенькой юбочке и с бантом в черный горошек по белому фону?
Ответить я не успел. Внезапно лампы под потолком вспыхнули на полную мощность.
– А! Суки, – заорал он, и прыгнув ко мне гигантским прыжком, приставил пистолет к голове, – Один шаг и я стреляю в заложника!
В ответ голос, усиленный мегафоном, спокойно сказал:
– Ты уже покойник, парень! Брось оружие. И не смей стрелять. Она нам нужна живой.
– Сядь на пол! – приказал он, – и не рыпайся. Дыши глубже!
Я подчинился, а мой страж запрыгнул с земли прямо на металлический шкаф и, распластавшись наверху, сделал выстрелы сразу из обеих стволов на звук мегафона. Высота того шкафчика была чуть ли не два метра! Но дьявольский прыжок был сделан без всякого разбега, с места.
Я не собирался попадать под пули, не просто сел, а почти лег на пол. Но странное дело! Со мной вновь стали происходить непонятные вещи, лежа на полу я между тем как бы с высоты видел все, что происходит. Больше того, я вдруг понял или увидел, что я и мой внезапный телохранитель попали в серьезный переплет. Нас окружила банда из шести человек. Я явственно видел их лица, одежды, и даже неясно чувствовал их мысли и воспринимал ощущения. Это было так необычно, что я впал в род транса, раскачиваясь из стороны в сторону как пьяный, и разговаривая сам с собой то шепотом, то про себя.
Их было шесть: безобразный рыхлый толстяк с мегафоном в руках, подернутых рыжим волосом, и пятеро торпед в бронежилетах, среди которых была одна женщина.
После того как прогремели два выстрела из пушек моего ангела-телохранителя, мегафон смолк и с высоты металлической лестницы, по которой мы двадцать минут назад сбежали в подвал с Ирмой, шлепнулся на нижние ступени первый покойник – толстяк с мегафоном – головой вниз. При этом мертвое тело сделало кульбит, мешкотно перевернулось через башку, и рухнуло, раскинув крестом руки, из которых выкатился на бетон матюгаль-ник. Пуля проделала в груди жертвы дырищу размером с детский кулачок. В ответ по телохранителю был открыт ураганный огонь из четырех стволов с двух сторон гаража. Но мой дьявол, в те считанные секунды, что туша валилась на пол, с ловкостью безумца, спрыгнул на пол и распахнув дверцы шкафа спрятался внутри. Пули остервенело ударили по металлу. И по бетону вокруг меня запрыгали огненные блохи искр, которые выбивали плевки металла. Любой рикошет – и я труп.
Это был узкий стальной шкаф для прозодежды рабочих. На уровне головы – по стальным створкам – шли круглые отверстия для вентиляции воздуха. Прыгая в шкаф, страж западни сорвал с крючков комбинезоны и, выбрасывая прозодежду, успел снова красноречиво погрозить мне револьвером: лежи, чудило!
Я почувствовал своим обостренным сознанием, что выстрел в главаря вызвал легкое замешательство в рядах нападавших: ведь толстопузый был защищен лучше прочих, он. стоял в коридоре всего лишь приоткрыв дверь в подземный гараж, причем дверь была металлической, кроме того на толстяке был легкий бронежилет… Словом, вожак был практически неуязвим. И, все ж таки, погиб первым! Смертельная пуля прошла снизу вверх в тот пятимиллиметровый зазор, на который роковые петли отодвинули дверь от косяка. Каким-то непостижимым, сверхестественным образом я хорошо видел эту щель в том самом месте, где пролетела случайная пуля, прямо перед глазами. Больше того! Мне кажется, я успел разглядеть и вовсе невероятные вещи – то, как пуля нырнула в грудь толстяка и пробила навылет сердце. Вот первая струйка венозной крови выбрасывается из раны подобно тому, как взлетает над водой фонтанчик от брошенной гальки. Мне кажется, что она брызжет мне прямо в лицо, настолько подробно я вижу все пассы той смерти. Наконец таким же сверхчутьем я понимаю, как летящий свинец смог пробить бронежилет – бедняге втройне не повезло, именно там, где пуля со смещенным центром тяжести пересеклась с пластиной защитной брони, в металле скрывался технический брак и пуля прошла как по маслу внутрь тела. Завороженный невиданным зрелищем, я успел проследить метания пули по человеческим внутренностям, – нечто вроде зигзагов красного червя полуметровой длины, который кривлялся и корчился неоновой трубкой гибели, пока не вылетел из бедра, продолжая чертить в воздухе адские каракули.
И я вспомнил, что у моего толстяка с самого утра ныло сердце и он глотал нитроглецирин. И сейчас уже, за чертой жизни, он чувствует испарину на лбу и уколы под левой лопаткой, от которых немеет и вязнет в воздухе левая же рука… Непостижимо!
Вторым выстрелом дьявольской пушки мой сумасшедший ангел-хранитель ранил в кисть женщину-стрелка в самом дальнем углу гаража, за полками с запчастями. И надо же! Мое восприятие видело прошлое, то, что только что было, и зафиксировало все нюансы выстрела. Она как раз надевала прибор ночного видения – по плану атаки предполагалось напрочь вырубить свет в подвале, после чего она будет действовать в темноте на поражение врага. Ее руки на секунду поднялись вверх, чтобы затянуть потуже ремешок на затылке и – как нарочно – свинцовое рыльце пущенной пули со свистом прошило ладонь. правой руки, затем пуля ударилась о трубу и, содрав краску нажимом адского ногтя, отрикошетила обратно к женскому телу, пока не упала на цементный пол… в белую пыль, заворачиваясь в багровый кокон.
И я все это не только видел, но и успел разглядеть!
Определенно, я снова сходил с ума.
Вскрикнув от боли, женщина упала на колени, разглядывая кровавые борозды на руках. Я почувствовал ее злость и досаду, и мысли о том, что она левша, и дырка в правой не помешает стрельбе. Киллерша была в ярости и готовилась продолжать схватку, а вот ее дружки поддались панике. И первым, у кого не выдержали нервы, оказался бритоголовый дегенерат с глазами свиньи. Он выскочил из укрытия между железными бочками и открыл глупый слепой огонь из пистолета Макарова по шкафчику для прозодежды, где прятался соперник. Ту же самую выходку позволил себе и его напарник – железно-ротый малый с пивным животом и руками штангиста, который держал оружие двумя жирными лапами.
Стальной шкафчик ответил на выстрелы насмешливым свистом. Безумный стрелок подсвистывал пулям.
Прячась от плевков слепого свинца, я залез под железный стеллаж. Я отчетливо понимал, что бандиты принимают меня за проклятую незнакомку из поезда, что команда дана: взять живой, что дурацкий парик сыграл свою наглую роль – во мне видят бабу, переодетую в мужскую одежду, а не дурака, напялившего женский парик. Я хотел содрать с головы мерзкие мертвые волосы, но… но тогда меня точно пришьют! При этом, пряча голову, как страус, в песок, я отчетливо ясно, свободно и легко видел из своего темного закутка все, что происходит в подвальном гараже!
Уткнувшись лицом в ладони, я не верил тому что видел – мой безумец-телохранитель – прячась внутри – сумел развернуть шкафчик глазками вентиляционных отверстий в сторону двух убийц, что вели глупый огонь – и подняв над головой стволы двух пистолетов ТТ, просунул их железные морды в крайние отверстия по бокам передней стенки – я видел как жгуче сверкают белки его глаз там, в темноте! – затем привстал на цыпочках, поднимая лицо, чтобы увидеть через круглые дырки напавших бандитов. И сразу давнул на притопленные спусковые крючки. Гильзы с лязгом посыпались к ногам. И опять его выстрелы были чертовски удачны – первый же выстрел поразил бритоголового дегенерата с глазами свиньи. Кровавый фонтанчик взорвался на переносице. Затем пьяный от крови червяк траектории описал в черепе, в сизом желе головного мозга, кривую. Чиркая по стенке черепа, пуля искала точки для выхода и нашла ее. Протаранив изнутри глазное яблоко, алым чертиком выскочила из левой глазницы, как пружина из лопнувшего дивана! Мозг дегенерата вскипел, а глаз распустился траурной розой.
Отброшенный страшным ударом, бритоголовый рухнул спиной на припаркованный автомобиль. Выбил локтями боковое стекло. И вопя благим матом скатился на пол. Его явная гибель ошеломила второго бандита. Железноротый буквально опешил. Убитый дуриком напарник по кличке Хряк – слышал я его мысли – был из числа фирменных бойцов, бился в десятках сражений, действовал всегда дерзко и точно, вышел живым и нев-ридимым из кучи разборок. Считался заговоренным от пули. Лишь иногда по пьянке шутил, что не сдохнет, пока цела его родинка промеж глаз. И вот тебе на! Дурная пуля прошла точно промеж глаз, где сидела – паучком – мясистая родинка.
Вытянув шею, рискуя собственной шкурой, железноротый малый с пивным животом, потрясенно смотрел на агонию Хряка и видел, что жидкий выхлоп души бьёт из роковой точки.
Вжжик!
Мимо! Железноротый валится на пол и закатывается под стеллаж.
Он лежит в двух шагах от меня и, тяжело дыша, смотрит в лицо. От туши пахнет пивом, рыбой, потом и лаком для волос. Взгляд мрачных глаз почти безучастен. С каким бы чувством он застрелил чучело в локон-ках до плеч. Из-за волосатой падали гибнут отборные бойцы! Бандит даже на миг прикрывает глаза, чтобы унять порыв ярости и не пустить снаряд в пасть волосатика. Он старается занять душу делом и вбивает в рукоять новую обойму. После пальбы тишина в гараже оглушительно бьет по нервам. Слышен только глухой лай собаки в запертой машине, да звук капель из крана, целующих бетон. Зарядив пистолет, бандит злобно тянет руку к лицу – поковырять горячим стволом в накрашенных губках. Я отшатывась. Он скалит мертвые зубы и пытается расцарапать щеку. Близость невооруженной жертвы возбуждает. Бандит раздувает ноздри. Я почти выползаю из под стеллажа наружу.
Бббам!
Из состояния гипнотического притяжения нас вывел оглушительный удар: это мой телохранитель пинком распахнув створки шкафа, тут же опрокинул его вместе с собой на пол – раскрытыми створками вниз – и с грохотом потащил на себе, прикрываясь от пуль железным щитом, как черепаха – панцирем.
Это была оплошность, которой немедленно воспользовался мой сосед. Выбравшись из укрытия, он кинулся к живому шкафчику и со всего размаха запрыгнул сверху, стараясь прижать своей тяжестью к полу. Но из прыжка ничего не вышло – стальная черепаха продолжала ползти дальше – мой страж, упираясь руками и коленями в бетонные плиты, погрузив оба ТТ в карманы, волочил на себе бандита к стене. Тот не понял, что это ловушка, а спустив ноги, обхватил шкаф по краям, чтобы рывком оторвать панцирь от спины адовой черепахи.
Я снова уполз от смерти в свое убежище. Странное чувство – видеть вокруг себя кипение гибели и знать, что ни один волос – пока! – не упадет с твоей головы. Из-за чего такой бой? Из-за меня? Или из-за нее? Что в конце концов происходит?
Почувствовав усилия бандита оторвать шкафчик от пола, мой защитник, – ну и силища! – мгновенно поставил шкаф на попа, и прижав железноротого к стенке, стал вдавливать пивной живот в кирпичную кладку стальным щитом. Так пресс давит виноградную кисть. Бандит заорал от боли. Сделал несколько бессмысленных выстрелов в воздух – его правая рука была свободна. Но поздно! Глаза полезли из орбит.
Только тут бедняге пришла подмога.
В гараже уцелело только двое – раненая киллерша, которая заматывала бинтом пробитую руку и мосластый бандюга с голым черепом и скошенной по-акульи челюстью. Он единственный не принимал до этого никакого участия в перестрелке, а пройдя прямо к «Опелю» Ирмы, сначала обыскал багажник, затем – мертвую Ирму, даже оттащил ее от машины поближе к свету люминесцентной лампы, уложив на край ремонтной ямы, но ничего не нашел; он как и. я попытался выломать пистолет из ее руки, но оставил затею – такой нечеловеческой силы была полна кисть покойной. Вернулся к «Опелю». Погрозил пистолетом Макарова черному псу, который захлебывался от лая в закрытой машине. Подобрал брошенный на полу радиотелефон. Вслушался в его бессмысленный шум… Ни выстрелы, ни вопли умирающих не выводили его из себя, и только после осмотра мосластый череп бегом вернулся к точке побоища и на ходу прострелил ногу, торчащую из шкафчика для прозодежды, которым мой телохранитель дожимал пивной живот.
Пуля мосластого пробила икру.
Первая рана! Телохранитель мгновенно опрокинул свой панцирь на пол, но уже не так, как прежде – лицевой стороной вниз, а наоборот – дырками вентиляции вверх..
Железноротый бандит сполз по алой стене, выблевывая лохмотья трахеи. Агонизируя он все щелкал и щелкал мертвым пистолетом, который уже расстрелял все пули из обоймы.
Щелк! Щелк!
Такое положение шкафчика – отверстиями вверх – было оплошностью, и мосластый незамедлил ею воспользоваться. Запрыгнув на стальной пенал, бандюга тут. же толкнул металлическую задвижку и запер телохранителя. После чего присел и, ловко просунув ствол в отверстие вентиляции, сделал наугад три выстрела, расчитывая исключительно на рикошет. Мой лоб покрылся испариной – вот кто станет моим хозяином – мосластый гологоловый бандюга с акульей скошенной челюстью. Но что за чертовщина! Троица пуль, влетевших в железный пенал с человеком, обращалась с его плотью исключительно бережно. Три огненных зигзага оплели его торс, руки и голову как змеи мертвое дерево. Ударяясь о сталь, надламывая прямые смертоносные линии, вертясь ужами, посвистывая от наслаждения, как живые, пули ни разу не задели безумца. До тех пор, пока дьявольский серпантин перестал вить свою смертоносную ленту и свинцовые черви не упали – с шорохом мертвой пчелы – на стальную изнанку.
Я чуть не спятил наблюдая за тем, как пули штрихуют тесное гулкое убежище человека. Моя способность видеть то, что увидеть невооруженным глазом нельзя, довела мой мозг до состояния полной прострации. Я пальцем не мог шевельнуть!
Издавая обманные вопли ужаса и смерти, чтобы провести врага, телохранитель вытащил из ножен на правой ноге узкий стилет и направил его между створок, в миллиметровый просвет, целя точно в промежность бандюги. Страшное лезвие проклюнулось из стального ящика и бесшумным напором, пропороло врага прямо в седалище, уйдя на две трети длины в теплое мясо. Лезвие рассекло мошонку и, проколов кишки, вонзилось в живот, выглядывая красным языком из пупка.
После чего лезвие вернулось в ножны.
Сталь только скользко пискнула в миллиметровом зазоре створок, оставляя на поверхности шкафа малиновый сгусток.
Мосластый был еще жив и не издал ни слова. Зажав рукой глубочайшую рану, человек с ужасом смотрел на шкафчик для прозодежды, крашенный голубенькой краской. Здесь, в этом облупленном шкафу с ржавыми углами, с самого его рождения таилась и поджидала, и наконец дождалась своего часа его заветная, единственная, неповторимая смерть!
И новый клевок красного лезвия. На этот раз стилет пробил руку, которой бандюга зажал постыдную рану, и снова ушел глубоко в тело, победно и презрительно повторяя уже пройденный путь, выглядывая красным клювом из раны в ямине пупка и превращая тем самым тело в смертные ножны.
Только тут человек издал вопль и упал животом на вентиляционные отверстия шкафчика, где его падение давно караулили две пистолетные дырки в стволах ТТ. Мой телохранитель мгновенно сделал по выстрелу из двух стволов.
И все повторилось с точностью до наоборот!
Если пули внутри шкафа для прозодежды не брали моего стрелка, словно он был заговорен, то с телом бандита свинец обошелся самым жестоким образом.
Лежа под стеллажом, стуча зубами от страха, уткнувшись лицом в ладони, я тем не менее – чудом! – видел, что творят две пули со смещенным центром тяжести в человеческом чреве! Я видел как два жадных красных червя принялись метаться внутри тела бедняги. Шинкуя, утопая в крови, ныряя, ликуя от вида агонии, смертоносные черви пожирали мясо до тех пор, пока не выглянули из ноздрей двумя тяжелыми, вязкими от пищи.пиявками и еле-еле доползли до финишной линии рта.
– Герман! – позвал меня телохранитель, – открой шкаф! Живо!
На ватных коленях я выполз из своего укрытия, тряся золотыми кудряшками. Постыдное зрелище! И с трудом отодвинул задвижку.
Мой защитник был весел, и, осматривая пустяковую рану, задрав штанину бросил:
– Меня убьет только мертвый!
Мне сразу не понравилась такая речь, ведь бой еще не окончен.
В этот момент в гараже погас свет.
И я сразу понял в чем дело – киллерша закончила перевязку, затянула на затылке потуже ремешок от прибора ночного видения, достала из сумки автомат Калашникова с пулями калибра 5,45 и, нашарив на стене рукоять электрорубильника, погасила свет. Она решила или умереть или победить. Смерть четверых торпед была неслыханной – всех перестрелял какой-то паяц в грязном белом халате санитара из морга.
Свет погас, но я непостижимым образом прекрасно все видел, как кошка. Чего нельзя было сказать о моем защитнике. Присев у стены и контролируя локтем опору, он бесшумно стал передвигаться на корточках в дальний угол гаража. Стараясь перебегать от одной опоры к другой. Видимо он тоже понимал, что враг видит в темноте.
Кстати, мой телохранитель был единственным, в чьи чувства и мысли я не проникал даже на йоту. Чего нельзя было сказать о разозленной киллерше. Я отлично понимал каждый ее шаг. В эту минуту она все еще оставалась на месте, у стены, у электрощитка, давая глазам возможность привыкнуть к мертво-зеленому мерцанию, с каким прибор озирал пространство. Несмотря на пожар злобы в сердце, – я чувствовал, – она колебалась между жаждой мести и желанием бежать: вверх по лестнице, до конца коридора, затем в кассовый зал, оттуда на перрон, смешаться с толпой, выйти к автостоянке и бегом к «БМВ» цвета сырого асфальта… «Ты же осталась одна, Марс поймет!»
С другой стороны она убеждала себя: «Ты его сделаешь, сделаешь!»
Первый осторожный шаг в темноте.
Второй.
В поле зрения – фосфорические контуры подземелья: опорные столбы, контуры машин, стеллажи, где она прячется, сука позорная! Ага! Вот он – ну и дурила, стоит совершенно открыто, даже оружие держит рылом в пол! Огонь! Все пули в голову!
Я вижу, что киллерша попалась на удочку – она открыла огонь из автомата в тело мосластого бандюги, которого хитрец подвесил на пожарном рукаве у стены. Мертвое тело мотается от адских ударов, пляшет, как паяц на веревочках. Баба не может ничего понять и, выплевав весь рожок дотла, до последней пули, выдала свое местонахождение. И смерть тут же взрывается смехом, светом, ревом и хохотом. Оседлав мотоцикл, поставленный у стены, – допотопный массивный «Иж» – мой страж врубает на полную мощность свет одноглазого фонаря, и вертит фарой пока не находит лучом света мишень – киллерша вставляет новый рожок! – и дает полный газ, и пускает чудовище рывками вперед. Он что спятил?! До нее по прямой не меньше ста метров! Эй, идиот, тебя превратят в решето!
Казалось бы отчаяный глупец обречен, обе руки заняты рукоятками мотоцикла, свет фары выдает направление стрельбы, грудь и голова абсолютно открыты для шквального автоматного поражения. Но смерть настигает не его, а автоматчицу. И я знаю почему. С самого детства ее преследовал один и тот же жуткий сон: летний безоблачный день, страшный уже тем, что вокруг не видно ни одной тени. Словно предметы забыли, что тень надо отбрасывать. И ей снится, что она – девочка – едет одна на велосипеде по самой середине пустого шоссе. Ей самой лет десять, но велосипед под ней удивительно маленький, совершенно детский, детсадовский и на трех колесах, и ей ужасно неловко сидеть на крошечном сидении в форме сердечка и, выламывая ноги, крутить пе-дальки, задевая коленками свое же лицо. Внезапно впереди, на пустом шоссе, появляется зловещий черный мотоцикл с черным мотоциклистом и светит он лучом черного света. Девочка начинает звать на помощь. А мотоцикл все ближе и ближе. А черный луч света ужасен. Все, что попадает в его тень, тут же навсегда исчезает из глаз. Вот он озаряет дерево и оно превращается в чернильную яму. Вот луч слизывает разделительную полосу на дороге. Спящая с ужасом смотрит на свои руки – от них остались лишь два инвалидских обрубка – ни ладошек, ни пальцев! И ног тоже нет. И велосипеда. Она – безобразным обрубком – висит в воздухе невысоко над горячим, летним асфальтом, и только ветерок шевелит ее легкие льняные волосы. И она истошно кричит. Кричит и просыпается, но не в постели, а в темноте мрачного подземного гаража, где голова ее окольцована металлическим обручем, а в слабых руках тяжеленный предмет из железа, причем одна из рук страшно болит и ноет: там в кисти зияет кровавая дырка. Шатаясь от непосильной ноши, все еще спящая девочка, бросает на пол автомат, и пытается заслониться руками от налетающей огненной фары черного мотоцикла…
Внезапно боль в руке исчезает – дальше тишина.
Я вижу, как спрыгнув с мотоцикла безумным прыжком Тарзана, мой страж направил пустую машину в автоматчицу, и тяжелое ревущее чудище, сбив киллершу с ног, вбивает тело в стену с такой силой, что мозг из расколотой головы прилипает к стене и висит так две-три секунды пока не начинает сползать по кирпичной кладке как голая сизая черепаха, с которой дьявол сорвал панцирь.
Воспоминание о сне убило ее, автоматчица не смогла ни вставить рожок, ни поднять ствол, ни нажать на курок.
Посвистывая сквозь зубы, виртуозно вышивая в темноте мелодию из оперы Мейербера «Гугеноты», телохранитель вставляет в рот сигарету, чиркает зажигалкой… я невольно ожидаю черт знает чего, как в поезде, рывок злобы и кожа сдернута с черепа, как тряпичная маска… кстати, откуда я знаю классическую музыку?
Одна затяжка, вторая, мой ангел-хранитель доволен собой, насмешничая он поплевывает на руки, но я знаю – он обречен, он черезчур уверен в удаче, он наслаждается чернотой бойни, где остывает кровь в жилах восьми тел. Вместо того, чтобы молиться судьбе, он ласкает оружие. Я смутно проникаю в рисунок рока и чувствую, что нельзя насвистывать над кровью! Нельзя неосторожно плеваться такими фразами как: «Меня убьет только мертвый!» Мертвецов вокруг слишком много, они не погребены, воздух еще бродит в кровавых пещерах черепов и колышит занавески задернутых век. Берегись, пересмешник!
Я хочу окликнуть его в темноте. Предостеречь.
Но страх сковывает губы.
Я замечаю, что тело мертвой Ирмы балансирует на краю ремонтной щели в бетонном полу. Ее задело колесом мотоцикла и сейчас покойница колышется на кромке, как чашечка весов. В мертвой руке Ирмы по-прежнему стиснут судорогой костенеющих сухожилий вороной пистолет – скорозарядный «Магнум» 38 калибра – он жаждет удивительных совпадений.
Внезапно тело убитой теряет равновесие и падает – падает! – в щель, ногами вперед, обрывая проводку и попадая ногой в разрыв электрического кабеля, замыкая его на себя. Тело стоит в щели прямо, прижав к груди оружие. По мертвой плоти проходит электрический разряд один, второй, третий. Уцар тока буквально вскидывает голову женщины, заставляет дрожжать губы и веки. Дергает пальцы, которые заледенели вокруг рукоятки оружия. Мертвый палец давит спусковой крючок, крючок чуткий, как жало осы. «Магнум» стреляет. Раз. Мимо… Второй разряд тока. Еще один выстрел. Вид мертвой женщины в черном плаще и такого же цвета берете в чернильной темноте гаража страшен, как – вид античной Горгоны с волосами из живых змей. Губы ее шепчут проклятия. Закрытые веки дергаются, обнажая молочный блеск в просвете холодных век. Еще одна судорога проходит по пальцам.
Пальба застает насмешника у электрощитка, не понимая откуда идет огонь, он врубает свет и получает пулю в висок. Кровь и мозг веером вылетают из кошмарной дыры. И черви смерти разом вылезают из тела наружу, продолжением вен и артерий. Несколько секунд тело держится на ногах словно муляж человека в анатомическом классе. Прекрасно видны все побеги кровеносной системы, все излучины крововращения. В глазах раскрываются бутоны двух багровых роз смерти, на лепестках подрагивают светлые спелые слезы росы.
Телохранитель убит наповал.
Я остаюсь один.
Что делать дальше?
Бежать! Но куда? Я еще не могу сделать и шагу: лицо, грудь, руки покрыты мелкой испариной страха. Проходит наверное не меньше десяти минут, прежде чем я усилием воли заставляю двигаться собственные ноги.
Проклятый пес следит за мной из закрытой машины. Он уже изнемог от лая. Впервые я чувствую к нему род симпатии – он тоже живой, как и я сам.
Вернувшись к пикапу с намалеванным красным крестом, я хватаю с приборной панели телефонную трубку. Мое решение продиктовано только одним – человек из этой машины отдал жизнь, защищая меня.
– Алло!
В ответ тишина. Алло! Там должны увидеть, что кто-то снял трубку.
И вдруг близкий бесполый противный голос ответил:
– Да.
– Я Герман… ваш человек убит…
– Это вы недавно приехали в Питер?
– Я.
– И кто вас встретил?
– Незнакомка в черном плаще и берете. Ирма! Она тоже убита.
– А ваши соседи по купе?
– Они тоже тут. Пожилая пара. Обоим лет за шестьдесят пять.
– Да, вы действительно Герман, – соглашается бесполый голос, без всяких эмоций, с полным бесстрастием.
– Вам нужно спасаться, – продолжает он, – Немедленно уходите. По лестнице в кассовый зал. Оттуда – в зал ожиданий. Затем – на автостоянку. Там будет стоять светлый «Москвич». На номере две первых цифры – девятки. Он не заперт. Ключ в бардачке.
– Но я не умею водить машину!
– Прекрасно умеете. Там же радиотелефон. Следуйте моим указаниям. Не отклоняйтесь ни на шаг! Ни на один шаг! Иначе вы тоже труп. Я ваш друг, Герман! Ваш друг. Бегом, марш!
Я попытался еще что-то сказать.
– Бегом! В гараж вот-вот придут ваши враги. И я подчинился. Что я еще мог сделать? Стараясь не оглядывать бойню, я вяло взбежал по лестнице, вышел в коридор, оттуда налево к служебной двери, тут запинка – туалетная дверь с буквой «М», забежав, я изучаю свое лицо. Смываю холодной водой крап крови с лица. Дверь открывается. Входит незнакомый мужчина в железнодорожной форме. Я тут же кидаюсь к двери, как безбилетник. Слышу в след ругань. Выхожу в кассовый зал. Здесь немноголюдно. Оттуда – в зал ожидания. Тоже пустовато. И вот парадная дверь вокзала. Где стоянка? До нее пришлось идти и идти. Измотанно и безвольно я нахожу светлокожий «Москвич». Дверца не заперта. Ключ зажигания в бардачке. Неужели я умею водить? Действительно умею! Осторожно трогаю с места. Кручу руль левой, а правой достаю радиотелефон. Он уже пищит зуммером вызова. Поколдовав над панелью – выхожу на связь.
– Алло.
– Это ваш друг. Я вижу вы прекрасно справились. Сворачивайте на Литовский проспект. Налево!
Голос друга все такой же бесполый, холодный, бесстрастный. Словно с тобой говорит робот.
– Следуйте моим указаниям. Не вздумайте выходить из машины. Иначе я не ручаюсь за вашу жизнь.
Я прилично справился с машиной, легко выехал на Лиговку, притормозил где положено, подрезал при обгоне соседа. И чем больше длилась моя власть над автомобилем, тем больше я думал о своем спасении. Страшный подвал оставался в прошлом. А голосу я не верил! Разумеется, первым делом я должен бросить опасный автомобиль и раствориться в толпе. Да, я не знаю, кто я и откуда взялся в этом мире. Но я, кажется, узнавал этот город. Возможно, моя память полностью восстановится. Ведь я понимаю значение светофоров. Припоминаю, что Питер бывшая столица России, что он раскинулся на островах… Словом, еще одно усилие и я в дамках!
Настойчивый зуммер.
Неохотно прикладываю трубку к уху.
– Не делайте глупостей, Герман! Нет ничего проще, чем бросить автомобиль и затеряться в толпе. Но я не смогу помочь вам. Вас убьют. Обязательно убьют.
Проклятье! Мой друг запросто читает мои мысли.
– Но кому нужна моя жизнь?
– Ваша смерть хотите вы сказать… Всему свое время. Терпение, мой друг, терпение, и я помогу вам найти себя. Вы уверены, что Петербург вам знаком. Ошибаетесь, Герман. Вы здесь никогда раньше не были.
Я с проклятьем швыряю трубку на сидение. Я не хочу, чтобы кто-нибудь – друг ли, враг – читал мои мысли! Пропади все пропадом!
Заметив свободное местечко на кромке дороги, я припарковал проклятую машину и вышел на тротуар. Ура!
Я свободен. Я даже демонстративно оставил ключ на виду – пусть угоняют железную мыльницу или сопрут телефон. Просто хлопаю дверцей.
Прямо напротив оказалась дверь в крохотное бистро. Я вошел туда в состоянии истеричного чувства свободы. Плюхнулся на круглое сидение за стойкой бара и подозвал бармена. Порцию сосисок и пива! Вам холодное или теплое? Теплое!
С наслаждением выпиваю бокал свежего пивка. Настроение прекрасное, забудь все что было, как дурной сон! Но жизнь не дает мне расслабиться. Пока я пил пиво, к моей бумажной тарелке с парой сосисок прошла по стойке мерзкая болонка, выпущенная с рук хозяйки, и сожрала сосиску с невероятной скоростью. Ухватила, урча вторую! Эй, мадам! Держите собаку!
В припадке злости я дал болонке такую затрещину, что она слетает с полированной стойки. Крючконосая дама едва успевает подхватить свое сокровище в воздухе.
– Подонок! – взвизгнула дама, – Педик несчастный!
– Ваша собака сожрала мою сосиску!
– Что за чушь! Мапси вегетарьянец!
– Протрите глаза, мамаша. Кусок хожи еще в зубах. Видите, она же жует!
– Отстань, проститутка! – разъярилась дама и плеснула в меня кофе из чашечки. Хорошо, что кофе уже остыл.
– Мадам, – мрачно вмешался бармен с ледяной вежливостью, – у нас свобода! Оставьте в покое чужие задницы!
И ласково протянул ко мне лапу, вытирая салфеткой разлитый кофе. Его нежность меня немного смутила, и тут я заметил его губы, обведенные карандашом и перламутровый тон на веках.
Собака залилась истошным лаем.
– Мапси, Мапсинька, – лебезила перед обжорой хозяйка.
– Кушай! – бармен поставил новую порцию сосисок – здесь тебя не тронут.
– Спелись голубчики! – взвизгнула дама и, бросив деньги, помчалась к выходу, прижимая к груди болонку.
Больше всех хохотал надо мной… отвратительный карлик, который ночью подглядывал за мной в проклятом купе! Он сидел в углу забегаловки и накручивал на вилку сопливые спагетти.
Мой страх был настолько внезапен, неуправляем и беспощаден, что я, сломя голову, кинулся к выходу.
– Заходи вечером! – крикнул бармен мне в спину. Болонка мочилась на колесо «Москвича», я хотел дать ей хорошего пинка, но тварь увернулась. У машины уже крутился подозрительный малый, которого я спугнул своим бегством.
Радиотелефон беспрерывно пищал.
Рванув с места машину, я выехал на Невский проспект и помчался в сторону Невы. Шалишь! Я помню Питер!
Только проехав несколько кварталов я взял поющую трубку.
– Вы слишком психуете, Герман! – бесполый голос окрасился тоном насмешки. – И не вздумайте выбросить парик! Он еще нам пригодится… А карлик в углу вам померещился. У вас галлюцинации. Но я ваш друг. Сворачивайте с Невского направо – и по Садовой улице выезжайте на Кировский мост.
Но я не собирался сдаваться, запихнув телефон в бардачок, я первым делом выкинул в окно злосчастный парик с венецианской сеткой.
О, как я потом пожалел об этом. Найти его не удалось. Голос «друга» все рассчитал точно…
Не веря фальшивой заботе, я решил ехать куда глядят глаза, ну хотя бы вон за той белой «Волгой» с шашечками такси. И я не собирался никуда сворачивать с Невского! Смутный план города неясно проступал в моей памяти. Ага! Вот и шпиль Адмиралтейства. Невский проспект вывел машину к Дворцовой площади. Такси, набирая разбег, устремилось к Неве. Я за ним. А вот и Дворцовый мост! Радиотелефон беспрерывно пищал. Заткнись, дружище! Мелькнул размах полноводной реки. Шпиль Петропавловки. Да, это действительно Питер. Питер! Впереди – Васильевский остров. Такси притормозило, высаживая клиента. Ну и черт с ним! Я уже выбрал новый манок – сливочный пикапчик для перевозки продуктов. Я следовал логике случайных чисел. Разум должен спать. Пикапчик шел по набережной Малой Невки к Тучкову мосту. Мимо морской пристани.
Тут я вынужден прервать описание маршрута, потому что этого требуют интересы секретности.
Скажу только, что когда пикапчик свернул, наконец, в железные воротца овощной базы, я поехал дальше. Здесь уже не было прежней сутолоки машин и энергетики центра. И, казалось, – меньше опасности. Чувство гнетущего страха уступило место чувству мрачной растерянности. Сейчас – полдень. А потом будет вечер. И наступит ночь. И я, как собака, буду спать на скамейке парка? Что дальше, Герман? Кто ты на самом деле? Чем схвачен? Кто и зачем переставляет тебя, как пешку в кошмарной игре, правил которой я не знаю? Замедляя движение машины, я проехал еще несколько метров и остановился у громоздкого дома высотой в пять этажей, если не считать бельэтаж.
Абсолютно случайное место. Совершенно случайный, запущенный дом в стиле модерн начала века: витые балкончики из металлических лилий с домашним скарбом, большие немытые окна наемных квартир… заехал левым колесом на тротуар, выключил мотор. —
В тишине писк радиотелефона из бардачка звучал настойчивей и тревожней.
Я колебался: брать или не слушать голос друга?
И все же достал телефонную трубку.
Это был поворотный момент всей истории. Если бы я сбежал в неизвестность, пожалуй, кошмар никогда б не догнал меня.
– Алло.
– Невероятно, Герман! Вы нашли его! Нашли!
– Кого нашел?
– Дом своего врага. Старый, пятиэтажный дом с балкончиками в виде лилий…
– Оставьте эти фокусы! Вы вероятно хороший медиум и читаете то, что я вижу. При сноровке, это возможно.
– Я не вижу вас, Герман. И не смотрю на мир вашими глазами. У меня есть свои глаза. И они видят дальше и глубже, чем вы. Вы собираетесь жить дальше? Если да, то смотрите и делайте выводы. Примерно минут через пять-шесть из подъезда этого дома выйдут два человека. Это бандиты, товарищи которых убиты в гараже. Их задача – прежде всего найти ваш труп. Один из них будет одет в строгий костюм-тройку, но без галстука. Да, на нем будет шляпа в клеточку! Он только что взял ее с вешалки. Второй – в спортивном трико и в бейсболке с надписью «Мальборо». Отвратительная рожа с бычьими глазами. В правой руке он несет черный сверток, это мешок для мусора, в который упакуют ваше тело. Их машина стоит впереди вас. Да, она самая – наглый сверкающий джип. Внимание! Они выходят. Спрячьте телефон и сидите спокойно, без страха. Никто кроме меня не знает вас в лицо.
Я замер.
И точно! из парадной двери вышло два человека, описание которых точь-в-точь соответствовало тому, что я увидел. Два мерзейших типа с повадками зверей. Тот, что в бейсболке, нес мешок из черного полиэтилена.
Почему-то это беглое предсказание произвело на меня ошеломляющее впечатление.
Сделав лицо сонным и равнодушным, я задремал с отчаянным сердцем. Бандиты заметили мою рожу, но вид машины был слишком жалок для подозрений. Взобравшись в джип, они властно тронули с места, как положено хозяевам жизни. Только бейсболист, удосужился плюнуть в ветровое стекло моего «Москвича» шлепком жеваной жвачки. И показал мне толстый палец: ффак ю!
Телефонная трубка вспотела в моей руке.
– Алло. Они уехали.
– Не будем терять время! Враг еще спит, но вот-вот проснется, и мы пропали! Откройте багажник и чемодан! Быстрей же, раззява.
Сбитый с толку, я вышел из машины, распахнул багажник – он был просто прихлопнут – увидел знакомый чемоданище из желтой кожи, но вместо того, чтобы отпрянуть и уносить ноги, глупо, как во сне, почти машинально отстегнул защелки.
Крышка взлетела, словно ее кто-то толкнул изнутри.
И там я увидел свою дьяволицу! В коротеньком платьице! С бантом по белому фону – черный горошек! Тварь держала у уха сотовый телефон! Так вот с кем я разговаривал все это время.
Девочка открыла глаза и схватила меня за руку.
Я оцепенел – ведь любое сопротивление бесполезно…
– Папа! – сказала она голосом той молодой женщины, что жила в ее теле, – возьми меня на руки!
Сказала холодно и властно. Это был ее настоящий голос. Я с ужасом подчинился.
– А теперь поставь на землю. И без фокусов. Я пальцем проткну твой череп и вытряхну мозги на асфальт.
Кажется, ее голые веки не способны моргать, они просто примерзли к глазным яблокам.
– Входим в дом, – и адской силы сжатие руки, мои пальцы жалобно пискнули.
Мы вошли в просторный подъезд в арках и с лепниной на потолке. Лифт оказался на втором этаже, но бестия нашла его уверенно и спокойно, словно знала дом на зубок. У сетчатой двери – ни души.
– Нажми кнопку последнего этажа. – Тут ее волосики встали дыбом и голова превратилась в шар одуванчика. Прошла минута, прежде чем волосы улеглись! Бестия была невозмутима. И на миг не выпускала моей руки.
– Звони в квартиру номер 76. Ответишь, что мы к Дарье Степановне, купили лекарства в аптеке.
Я трепещу перед тварью, как дикарь при виде корабля.
Я позвонил в квартиру номер 76. Судя по обилию табличек с фамилиями, мы шли в огромную коммуналку. Нажал один раз.
– Нажми еще три раза, – приказал дьявол, – и не бзди!
Я поспешно давнул кнопку еще три раза – вышло четыре звонка.
Открыла встрепанная бабуля с селедкой в руке, в другой – она держала кухонный нож в селедочной чешуе.
Я молчал. Рот опечатало страхом.
– Здрассьте! – бойко отбарабанила фурия, – Мы к Дарье Степановне. Лекарства купили.
Теперь у нее пионерский фальцет! Мой дьявол умеет менять высоту и тембр голоса одним усилием воли.
– Ну и внучка, – умилилась баба, указывая рыбой в глубину коридора, – Она ведь уже второй день не встает. Помирает. Идите.
Банальность происходящего казалась мне чуть ли не священной.
Мы прошли в даль бесконечного коридора, сначала мимо кухни откуда тянуло чадом горелого масла, затем мимо дверей в комнаты. Только один раз чья-то пьяная ряха выглянула на нас из туалета, и дверь тут же захлопнулась. Донеслись звуки рвоты. Никуда не заходя, адская девочка протащила меня в самый конец коридора, где путь загородила дверь, обитая драной клеенкой.
– Толкай! Это выход на черную лестницу. Да сильней! Замок сломан.
И точно, от напора плеча дверь застонала, замок вывернуло из пазов, и мы вышли на темную лестницу. Пахло кошками. Дьяволица уверенно шла к цели – спускаясь по гадким ступеням вниз, в преисподнюю. Я еле поспевал за прыжками маленьких ног. Ниже, еще ниже. Вот нас обнимает полумрак подвала, дух запустения и сырости.
Дверь!
Массивная дверь из серой стали сверкала в стене. Холодная бесстрастная преграда, на которой не было ни ручки, ни замочкой скважины, ни глазка. Серьезная дверь, сам вид которой говорил: «Мне есть, что закрывать, что защищать и не пускать». Только банальная надпись краской: «Щитовая. Вход запрещен».
– Ну! Открывай! – фурия показывает пальчиком на еле заметную щель.
– Как?
– Доставай ключ, – девичье личико закипает от взрослого гнева.
– Какой ключ?
– В твоей сумочке, балда! В левом кармане плаща! Я уж забыл о ней. Достаю. Демонстративно выворачиваю все содержимое: нет здесь никакого ключа!
– Идиот, – ругнулся дьявол низким мужским баском, добавив нецензурное слово, – Вот же он!
И она подняла плоскую картонку, смысл которой остался мне непонятен ни при первом, ни втором осмотре.
– Это электронный ключ! Вот тут прорезь.
Я вставил карточку в щель. И тут же грубый окрик:
– Не той стороной!
Когда дверь гулко звякнула и приоткрылась, дьяволица бегом припустила вперед, не выпуская моей руки из тисков адской ладошки. Ну и ну! Передо мной светлая даль тоннеля, озаренного светом криптоновых ламп. Тоннель имеет плавный спуск. Под потолком идут переплеты серебристых труб. Дело пахнет керосином! Это кишка ведет либо в атомный центр, либо в ракетный бункер, либо в штаб ПВО… словом, расстрел на месте.
– Быстрее! – командует дьяволица. – Он вот-вот проснется!
Кто проснется?
Новая дверь. На этот раз из стекла. Двойное бронированное стекло. Но открылась легко. Тварь тащит меня в маленькую дверцу сбоку. Мы в гардеробе.
– Одевай это! – :сатана тычет детским пальчиком в голубой комбинезон.
Подчиняюсь обреченно. Я не хочу больше жить. Пусть будет то, что будет.
– Повязку!
Оказывается к комбинезону положена марлевая повязка, которая закрывает половину лица ниже носа.
– И мне!
Украшаю гадкую рожицу квадратом из марли.
– Вперед, козел! И не.бзди! Здоровайся и улыбайся! Грубые слова, вылетающие из бескровного ротика, заставляют мое сердце сжиматься.
А вот и первый встреченный человек. Он тоже в комбинезоне. Спешит по своим делам. Кивнув, не доходит до нас десяти шагов и сворачивает в боковой коридор. Тоннель начинает раздваиваться. Поворот. Еще один поворот. Слева появляется стекло. Там видна голова молодой девушки. Она в погонах поверх военной рубашки цвета хаки. Кажется одна звездочка – это младший лейтенант. Моя тварь резко сбавляет напор и вышагивает походкой испуганной девочки.
Это контрольный пост.
– Я хочу пить! – кривляется дьявол, надув губки и пуская слезы.
Я киваю девушке за стеклом.
– Капризничает? – спрашивает она спокойно. Вид ребенка ее никак не изумляет.
– Пить хочет.
– Потерпи, – она пытается успокоить ребенка. Мужики ни на что не годятся.
Идем дальше. И вдруг крик сзади. Моя душа содрогается.
– Средний лифт не работает!
– Спасибо.
А вот и холл для лифта. Судя по всему, мы у основания какого-то здания. Средний лифт действительно не работает. Работает крайний слева. Бестия сама соизволила нажать кнопку вызова. Лифт уже стоял. Когда мы остались в кабинке один на один, лицо дьявола исказилось от злобы:
– Больше ни слова. Пикнешь – я оторву тебе башку и выкину в окно.
Я не сомневаюсь, что она это сделает.
Внезапно волосы ее вновь встают дыбом. Хватка руки чуть-чуть слабеет. Глаза закатываются вверх. Печальным хрустальным голоском девочки она говорит:
– Я узнала тебя. Ты вовсе не Сима. Ты черт в юбке. Ирма Эсесовна… – ее начинает подташнивать. Тиски совсем ослабели.
И вот я медленно вытаскиваю свою руку из ладошки!
Бестия сползает на пол, раскинув ноги в туфельках.
Что дальше? Лифт продолжает движение! Бросаюсь к панели и нажимаю на стоп. Мне не хватило буквально пары секунд – припадок проходит – вскочив с пола бестия вскидывает руку и упирает указательный палец в лоб! Я чувствую нажим не пальца, а пстолета, так холоден и страшен его напор.
– Не бзди. Обалдуй! – в ней вновь просыпается голос женщины, – мы у цели. Но он слышит нас и вот-вот проснется.
Лифт остановился, и двери открылись.
– Выполняй каждое слово, или я выпью твои мозги! Сатана вытаскивает меня в коридор с такой силой, что чуть не отрывает руку. Но я начинаю кажется понимать, с какой целью бестии нужен я – дьявол подвержен приступам слабости и тогда превращается в слабую десятилетнюю девчонку, которую можно просто отшлепать по заднице. Я нужен, чтобы открыть тяжелые двери, чтобы дотянуться до кнопки лифта, чтобы взять когда нужно на руки…
Тук, тук, тук стучит мое бедное сердце, как поезд на поворотах сдуьбы.
– Сюда!
И она повисла на ручке полупрозрачной двери. Вид фурии страшен: наэлектризованные волосы колышутся змейками, треснувший от усилий рот обнажает дрянные зубы, на лбу выступает бисерный пот.
Кррак! Замок выломан и мы входим в… ванную комнату. В просторную ванную комнату с высоким потолком, белыми стенами из кафельных плиток. Влажный воздух полон тепла. Одна стена из сплошного матового стекла. За ним чувствуется свет солнца. В центре комнаты, посреди пола стояла черная ванна, полная голубой морской воды, а в воде! – плавал на спине прекрасный спящий курчавый мальчик. Глаза его была закрыты. Но как только бестия захлопнула дверь, веки его дрогнули, в просвете появились зрачки в радужной оправе, губы слегка расжались. Вынув из воды золотые руки, по которым струилась вода, спящий мальчик слабо схватился за край ванны, пытаясь выбраться наружу. С белоснежного потолка прямо к его лицу свисал на сияющем тросике микрофон, и сейчас он явно пытался что-то сказать, даже выкрикнуть, но сон был слишком глубок, а транс – всеобъемлющ.
Выпустив мою руку бестия подбежала к ванной.
По лицу спящего мальчика пробежала гримаса, глаза на миг широко приоткрылись.
Я был ошеломлен его красотой и беззащитностью голого тела.
Казалось, передо мной сам античный бог красоты Аполлон в отрочестве.
– Утопи его! – дьяволица сделала характерный жест – и прижала грязный пальчик к губам, показывая глазами на микрофон.
– Нет! – Мой отказ привел дьявола в неописуемую ярость. Я никогда не видел, чтобы ребенок, даже одержимый сатаной, мог так злиться. Чистые глаза налились кровью. А зубы с такой яростью лязгнули, что откусили кончик языка и алый шматок мяса выплюнуло на идеальный пол.
– Я не убиваю детей.
И я демонстративно уселся на скамью из черного мрамора, на краю которой белело снежное полотенце.
Нашарив пальцами ошметок языка, гадина запихнула огрызок в рот и харкнула горячим мясом в мое лицо. От плевка я потерял сознание и свалился со скамьи спиной на холодный кафель. Но я все хорошо видел и слышал. Мой ум раздвоился, как жало змеи.
Тварь пошатывало. Наступил новый приступ слабости. В злобный плевок ушли последние силы. Задрав ногу, она влезла в ванную, в обуви, в дешевом платьице и серых чулках. Вода выплеснулась на пол. Оторвав золотые руки от бортика, девочка принялась топить и душить херувима. Но сил не хватало. Спящий сопротивлялся цепкому нападению. Движения рук становились все ясней и точнее. Ангел просыпался.
Что ты здесь делаешь, Герман?!
Тогда тварь вцепилась зубами в рот купидона. Уходя от боли, мальчик погрузил лицо в воду. И там, в прозрачной глубине, открыл глаза, а затем рот, набирая воды, после чего устремился к поверхности. Отвратительно мокрая, с потными волосами на лбу, гадина караулила всплывающее лицо растопыренными ладонями. И вот они впиваются в горло. Начинают душить. Она даже наступает ногой на живот Аполлона, чтобы прижать тело ко дну. Но поздно! Напружинив щеки, мальчик пускает роковую струйку вверх, и фонтанчик, играя жилками влаги, дотянулся побегом цветка до микрофона и ударил в микрофонную сеточку – по пустому пространству прокатился оглушительный грохот.
То, что я принял за стену, мгновенно откатилось в сторону, и в помещение с испуганным криком вбежали люди – две женщины в белых халатах и охранник в пятнистой униформе с электрошоковой дубинкой у пояса – увидев людей, фурия испустила омерзительный крик и, собрав свои адские силы, ударом указательного пальца пробила насквозь лоб херувима. Раздался оглушительный хруст кости и ванна окрасилась розовым дымом крови.
Выдернув дубинку, телохранитель шлепком оружия парализовал сатанинскую бестию. Девочка плюхнулась в воду, пытаясь вырвать засевший палец из дырки в лобной кости черепа. Даже когда ее тащили из воды, она – уже без сознания – продолжала царапаться и кусаться.
После чего охранник занялся моей персоной – перевернул на спину вялое тело, заломил руки за спину, надел наручники. Пнул в ребро кованой бутсой.
Тут появилось новое действующее лицо. В распахнутую дверь, с чашечкой кофе в руках, вышел седой господин, одетый на концертный манер, чуть ли не в смокинг, с чайной розой в петлице. Он был ухожен, выхолен, элегантен и зол.
Так в мою жизнь вошел великий человек, гений, прозорливец, медиум, генерал, ясновидец Август Эхо.
Меня перевернули на спину и, продрав глаза, я следил |за передвижениями маэстро.
Бросив беглый взгляд в мою сторону, он подошел к скамье из черного мрамора, на котором угасал херувим с адской дыркой во лбу. Женщины подняли безнадежные лица.
Мрачно насвистывая что-то из Россини, кажется, увертюру к «Севильскому цирюльнику», он склонился над павшим ангелом. И пролил кофе на снежную грудь. Нечаянным жестом растерянности.
Внезапно по лицу его прошли нервные судороги – знак гениальности – лицо на миг скомкалось, рот приоткрылся, язык высунулся. Он закрыл глаза, ожидая когда схлынет возбуждение мышц. И через долю секунды лицо успокоилось.
Отпивая глоток кофе, седой господин молча нарисовал в воздухе вопросительный знак.
– Мальчик погиб, – ответил кто-то из женщин.
В отличие от кошмарной гибели бандитов в гараже, смерть ангела казалось прекрасной. Отверстие во лбу зияло идеальной круглотой, на лоб не вытекло ни капли крови, и кожа осталась чистой.
– Кто ты? – господин отошел к девочке, которую просто швырнули на пол. Тварь была без сознания. Мокрая юбочка задралась, открывая взору голые кривоватые ноги, черные трусики… женщина поспешила опустить юбку, чтобы не корежить чувства эстета.
– Кто ты? Маленькое чудовище? – повторил вопрос господин.
В произношении слов чувствовался легкий акцент. Но это был шикарный размашистый голос человека, привыкшего к власти.
После чего он вылил остатки кофе на лицо бестии.
Никто не отвечал ему; – ведь вопросы задавались себе.
Женщина-врач подняла закрытое веко дьявола, за которым обнажился неподвижный зрачок: скоро она придет в себя.
Изучая кофейную гущу на лбу и щеках маленькой твари, незнакомый властелин задумчиво произнес:
– Это оболочка. На деле нашей даме почти двадцать лет. Почему у нас нет детских наручников?
Затем его лакированные туфли двинулись в мою сторону.
Никогда еще я не видел таких проницательных глаз. Казалось, взор проникает на самое дно души.
– Ну здравствуй, Герман, – сказал он мягко и почти ласково.
По мановению пальца – охранник поднял меня с пола и прислонил к стене.
– Ты устал бороться за свою жизнь?
Я не знал как отвечать на такой вопрос.
– Но это только начало, Герман. Теперь тебе придется бороться уже за две жизни. Свою и мою. Посмотри, – он обвел взглядом ужасную картину, – Она перешла от слов к делу. От защиты – к нападению!