Охота на прибыль фондового рынка. Глава 2. Суверенный капитал (Ю. А. Чеботарев)

В налоговой инспекции:

– Да как вы посмели, заполняя анкету, в графе «иждивенцы» написать «государство»?!

(Анекдот)

2.1. Что есть поток?

Каждый человек в сознательном возрасте стремится заработать денег. Самый простой способ – это устроиться на работу и получать зарплату. Понято, что на зарплату свой бизнес не открыть. Можно воспользоваться кредитом, но это рискованно, поскольку результат развития персонального бизнеса точно неизвестен. Большинство современных бизнесменов, от миллиардеров до индивидуальных предпринимателей, используют другой способ постоянного извлечения прибыли. Для этого требуется создать поток активов. Потоки могут быть денежные, товарные, сырьевые (газ, нефть, металлы, руды, лес и т.д.), продуктовые, информационные, потоки услуг и др. Главное чтобы эти потоки активов жили в дружбе с уголовным кодексом. Поток активов создать непросто. Просто – это получить его по наследству, хотя и нелегко затем удержать. На потоке активов всегда можно заработать много. Размер заработка определяется способностями. Рассмотрим примеры.

Владелец (или владельцы) банка имеет постоянный финансовый поток. За обслуживание клиентов банк получает комиссионные в виде доли от величины денежного потока. Банки являются активными участниками экспортно-импортных операций и при конвертировании валюты имеют постоянную прибыль в размере спрэда. Кроме того, банки активно участвуют в работе фондового рынка, где возможности получения постоянного дохода весьма велики. Банки могут отмывать деньги, но это уже противоречит дружеским отношениям с уголовным кодексом.

Владелец нефтяной скважины имеет постоянный поток нефти, которую не сложно конвертировать в деньги и, таким образом, нефтяной поток превратить в денежный поток.

Брокерские компании оказывают услуги на фондовом рынке. Эти услуги постоянно конвертируются в денежный поток. За свои услуги на фондовом рынке брокерские компании получают комиссионные от купли-продажи биржевых активов, доходы по сделкам репо, доходы за кредитование маржинальных сделок и предоставление плеча.

Поток может быть простым, в этом случае он представлен одним активом. Если поток представлен несколькими активами, это называется диверсифицированный поток активов. Чем более диверсифицирован поток активов, тем более узнаваем владелец миллиардов прибыли с этого потока, или в конечном итоге олигарх (в русской интерпретации) или промышленный магнат (в западной интерпретации).

Надо отметить поток стоящий особняком от всех возможных потоков активов – это поток суверенного капитала. Слово суверенный (souverainetй) означает верховенство, совокупность верховных прав, принадлежащих государству или его главе. Так, мониторинг активности инвесторов в России показывает, что основным владельцем активов, обращающихся на фондовом рынке, остается, как ни странно, государство. Мало того, за пять лет его участие в совокупном акционерном капитале эмитентов, чьи бумаги торгуются на организованном рынке, увеличилось с 20 до 35% [45]. После нового выпуска акций Сбербанка, IPO ВТБ и размещений в сфере электроэнергетики доля государственной собственности постоянно растет. В банковском и энергетическом секторах денежная оценка портфеля, которым владеет главный мажоритарий, достигает почти $370 млрд., или более трети ВВП. Другая категория собственников – руководство и инсайдеры, наоборот, уменьшает свое присутствие на фондовом рынке: с 2003 г. их доля сократилась с 38 до 23%. В свободном обращении находится порядка 26% активов. Меньше всего ценных бумаг сосредоточено в руках стратегических инвесторов – под их контролем около 16% рынка. Однако доля активов, принадлежащих стратегам, будет расти и дальше. Объяснение простое: привлечь иностранные компании в качестве миноритарных акционеров – одна из задач правительства, нацеленного на экономический и промышленный рост. При этом энергетический сектор находится под пристальным вниманием, постоянным контролем и непрерывным увеличением акционерной доли государства.

2.2. Краткий экскурс в историю

Причины наращивания государственного контроля за энергетическим сектором экономики России объясняются ее экономическими пристрастиями на протяжении всей истории страны. Известно, что история Древней Руси изобилует чередой кровопролитных походов, чередой выяснений отношений друг с другом между российскими князьями и с внешними врагами. Причиной этих кровопролитных историй служило грандиозное коммерческое предприятие, кормившее страну семь столетий, – торговля пушниной. Поставки в Европу ценных и целебных мехов полностью контролировались древнерусскими князьями. «Меховой путь» в полную силу заработал в IX веке, когда заезжие варяги вместе со славянами, угро-финнами и тюрками-болгарами проложили и освоили два водных пути, связавших Северную Европу с цивилизованным миром Средиземноморья и Ближнего Востока. Для европейского аристократа не было более ценного подарка, чем роскошный мех из далеких северных стран.

Выражаясь современным языком, древнерусские князья «сели на трубу», и вполне удовлетворились ролью «транзитера». Лесные просторы европейского северо-востока открывали возможность масштабного промысла пушнины. Этим сырьем и были наполнены первые экспортные поставки из Руси на запад и восток. Неслучайно и названия первых русских денежных единиц («куна», «гривна куй») имеют «меховое» происхождение.

О размахе меховой торговли говорят сотни кладов арабского серебра, зарытых на всем протяжении торгового пути – от поволжских земель до шведского и датского побережья. Древнерусские княжества не вели, конечно, экспортно-импортную статистику, но, по современным оценкам, в IX-XI веках в Россию пришло с востока порядка $3.3 млрд. в современном эквиваленте [46]. Это означает, что активное торговое сальдо древнерусской экономики на протяжении трех столетий равнялось примерно 2% ВВП в год. Это в пять раз меньше, чем торговое сальдо России в 2007 г., но на средневековое, натуральное по преимуществу хозяйство стабильный приток денег влиял, по всей видимости, куда живительнее, чем лавина нефтедолларов на современную российскую экономику.

Большую часть доходов Руси обеспечивала компактная, не боящаяся длительной транспортировки пушнина. На Волжском пути сбывалось не менее 500 000 шкурок в год, что приносило до 1000% прибыли. Меха также составляли основу дани, которую взимали первые киевские князья. Шкурки стекались в административные центры Северной Руси – Новгород, Белоозеро. Потом часть товара поступала в Киев, откуда княжеским флотом отправлялась в Византию.

Меховой бизнес задавал направления не только экономике Древней Руси, но и славянской экспансии. По большим рекам – Шекспе, Онеге, Сухоне, Северной Двине – двигались все дальше на север и восток не только купцы и добытчики, но и обычные переселенцы. Древнерусские «охотники» доходили вплоть до Северного Урала, снимая сливки путем неравноценного обмена, а то и прямого грабежа аборигенов. Вернувшись с богатой добычей из далекой Югры, купцы ставили в Новгороде церкви – в благодарность за удачу и во спасение грешных душ. Возникшие в X – XII веках на водных артериях и волоках поселения позволили славянам освоить колоссальные территории между водоразделом Волги и Сухоны и Белым морем. Главным магнитом для них была та же пушнина.

Дела шли блестяще, но еще до нашествия Орды у древнерусской «меховой корпорации» возникли серьезные трудности. Уже в XII веке потеряли значение прежние мировые торговые пути. Подъем экономики Западной Европы и Крестовые походы сделали в Средиземноморье более выгодными прямые связи с Востоком. Окончательно распался Арабский халифат, истощились серебряные рудники, и сократилась чеканка монет. Спрос на пушнину возрастал, а в промысловых районах Руси пушного зверя оставалось все меньше. В XII – XIII веках начинается настоящая игра с нулевой суммой: князья и княжичи пытаются растащить по своим углам куски все уменьшающегося «пушного пирога». Перед татаро-монгольским нашествием беднеющая и разобщенная держава Рюриковичей сильно ослабла.

На то, чтобы вернуть контроль над меховым, или как сейчас говорят сырьевым экспортом, у наследников Киевской Руси ушло целых три столетия. К середине XVI века Москва снова вернула торговые пути и экспортные потоки. Низкий уровень экономического развития при постоянных войнах, отсутствии промышленности и морской торговли не оставлял властителям Московии другого источника богатства, кроме внешней торговли пушниной. Только идти за пушниной пришлось намного дальше – в Сибирь и на Дальний Восток.

Таким образом, на протяжении нескольких столетий экономика России была ориентирована на торговлю сырьем. Благодаря варягам у восточных славян появились рынки сбыта. Законы жизни оказались удивительно простыми. Чтобы в стране появилось много денег, для начала нужно хоть что-то на мировом рынке продать. Что может предложить Россия в современных условиях? Может ли она (как США и Япония) предложить высокие технологии? Вряд ли. Отставание современной России в этой области составляет несколько десятилетий. Может ли Россия (как Китай и страны Юго-Восточной Азии) предложить дешевые рабочие руки своих граждан? Тоже нет. Квалифицированных работников в России всегда было немного, а зарплаты у нас в десять-пятнадцать раз выше, чем у тех же китайцев. Часто говорят, что Россия – великая сельскохозяйственная держава и вообще до революции мы кормили пол планеты. Однако и это не является правдой. Главные нивы и пастбища Российской империи располагались не в России, а на территории сегодняшней Украины. Сама Россия лежит слишком далеко к северу в зоне рискованного земледелия. На большей части территории России сельское хозяйство убыточно. Остается только одно: природные богатства – то, что спрятано в наших недрах – нефть, газ, цветные металлы. Именно это и становится национальной идеей новой России.

2.3. Позвоночный хребет мировой экономики

В 1859 г. в штате Пенсильвания были обнаружены большие запасы нефти. Открытие нефтяного месторождения – для того времени это была хорошая новость, но все же не настолько хорошая, какой она была бы сейчас. Что делать с этой черной пахучей жидкостью, в позапрошлом веке мало кто понимал. Чтобы освещать жилища, наши предки использовали китовый жир. Чтобы передвигаться по миру – конные экипажи и колесные пароходы. Добывать нефть казалось дорогим и бессмысленным занятием.

Молодой коммерсант Джон Д. Рокфеллер одним из первых решил попробовать себя в нефтеперегонном производстве, изготавливая керосин. Его можно по праву назвать основоположником нефтяного тренда цивилизованного мира. Спустя всего сорок лет компания Рокфеллера стала крупнейшей монополией США и уступала только финансовой империи знаменитых миллионеров Морганов. В начале XX века в Техасе была основана Texas Сo. Бурить в районе Персидского залива первой начинает Англо-Персидская нефтяная компания. А в Российской империи в районе Баку начинают качать нефть шведы братья Нобели. На подхвате у Нобелей работает компания Royal Dutch/Shell, которая танкерами развозила русскую нефть покупателям.

Нефти качали все больше. В 1908 г. на рынке появляется первый серийный автомобиль Ford. Всего за три года в США был продан миллион таких машин. Спустя еще четыре года англичане первыми в мире освоили серийное производство танков. И если авиация использовала керосин, то танки и автомобили работали уже только на бензине. Тот, кто контролировал рынок бензина, контролировал мировую политику.

Понимая, в какую сторону «дует ветер», британский адмирал Дж.Фишер произнес пророческую фразу: «В XX веке миром станет владеть тот, кто владеет нефтью». После Второй мировой войны выяснилось, что нефтью владеют в основном арабские государства Ближнего Востока. Первоначально арабскую нефть делили между собой англичане и французы. Но к 1950-м годам бывшие колонии добились независимости, и почти вся местная нефть – быстро перешла под контроль американцев. Нефть к этому времени превратилась в позвоночный хребет всей мировой экономики. Однако само «черное золото» стоило в те годы не очень дорого: $2-3 за баррель. Переломным стал 1973 г. На Ближнем Востоке началась очередная арабо-израильская война. Евреи разбили арабов на всех фронтах, и, чтобы хоть как-то выкарабкаться из ситуации, те заявили, что прекращают отгрузку нефти всем израильским союзникам. Цены на бензин моментально взметнули вверх – и с тех пор уже никогда не опускались до прежнего уровня. Всего за два года цена нефти выросла в четыре раза. А через несколько лет установились на невиданном прежде уровне в $32. Торговля нефтью становилась прибыльнее, чем торговля оружием или кокаином.

Цены взвинтили арабы, но руки на этом погрели все, у кого имелась хоть небольшая собственная скважинка. И прежде всего Советский Союз. В стране нефти было немного, и по качеству она была хуже арабской. Зато советские генсеки были куда более предсказуемыми партнерами, чем арабские шейхи и диктаторы. Именно после 1973 г. нефть превратилась в фундамент всей советской экономики. При Хрущеве СССР добывал 148 млн. тонн нефти, при Брежневе добыча выросла вдвое до 353 млн. тонн, а к эпохе Горбачева – еще вдвое до 624 млн. тонн – мировой рекорд добычи в отдельно взятой стране.

Но СССР на протяжении всей своей истории пытался стать военной сверхдержавой. На военные нужды тратилось до 60% бюджета. На военных расходах надорвалась советская экономика. Промышленность потихоньку умирала. Производимые заводами товары были никому не нужны. Зато Запад послушно покупал российскую нефть, и на эти деньги страна могла худо-бедно жить.

При президенте В.Путине разговоры о том, что Россия все-таки станет великой, начались в новой редакции. Только теперь величие страны будет не военным, а энергетическим. Зачем пугать врагов нашими ракетами? От политики «у нас есть баллистические ракеты» Россия начинает смещаться к политике «мы можем и газ отключить». Прежде ориентиром служили грозные империи прошлого. Видимым знаком русского величия были ощетинившиеся армия и флот, марширующие по брусчатке солдаты, ревущие в небесах бомбардировщики. Теперь в качестве ориентира предлагаются совсем другие картинки. Россия будет великой, потому что станет богатой. Мы будем не штамповать танки, как сталинский СССР, а продавать нефть, как саудовские шейхи.

Саудовская Аравия – крошечное государство, которое и на карте-то отыщет не каждый. У этого государства нет ни могучей армии, ни гигантских авианосцев. Каких-то шестьдесят-семьдесят лет назад более жуткой дыры невозможно было себе представить. Нищие арабские племена бедуинов воровали друг у друга верблюдов, а потом десятилетиями вели войны за их возвращение. Здесь не было ни высоких технологий, ни квалифицированных кадров, ни сельского хозяйства. Зато здесь была нефть. И когда Саудовская Аравия наладила торговлю этой нефтью, ни у кого не осталось сомнений, что на карте мира появилась еще одна великая держава. Сегодня Саудовская Аравия – страна с одним из наиболее высоких в мире доходов на душу населения. Арабы давно утратили навыки угона верблюдов. Теперь они ездят на «кадиллаках», которых здесь больше, чем во всей остальной Азии. Еще недавно европейцы морщились от презрения, едва заслышав слово «араб». А теперь от наследника британской короны жена – леди Диана, ушла не к кому-нибудь, а именно к арабу аль-Файеду.

Можно ли представить что-то подобное и в России? Новое руководство страны уверяет, что можно. Например, под управлением губернатора Абрамовича Богом забытая «страна Чукотка» уже превратилась в маленькую заполярную Саудовскую Аравию. Если правильно отстроить систему, то похожий фокус можно провернуть в масштабах всей страны. Почему нет? Только систему нужно отстроить по-настоящему правильно.

Как функционировал поздний Советский Союз? Руководство страны продавало нефть, а на вырученные средства содержало население. Производительность труда была почти нулевой, управление бездарным, квалификация работников крайне низкой. Но все это было неважно, потому что деньги страна получала не от промышленности, а от торговли нефтью и газом.

Затем Советского Союза не стало. Благодаря залоговым аукционам русская нефть перешла в частные руки. Сразу после этого в стране появились собственные миллиардеры. Потому что деньги, которые раньше делили на всех, теперь сосредоточились в одних руках. Кроме нефти и газа, торговать России было нечем, и нефть теперь стала частной.

Понадобилось всего несколько лет, чтобы стало ясно: выстроенная система не может существовать долго. С олигархами нужно что-то делать. Президент В.Путин стал понемногу разворачивать страну назад: к тому, с чего когда-то все начиналось. Наученная горьким опытом, русская власть больше не собиралась делиться нефтяными деньгами с олигархами. И не только нефтяными – вообще никакими деньгами. Власть поняла, что деньги лучше хранить во внутреннем кармане. А внутренний карман – это и есть суверенный капитал. Вместо банков Березовского, Гусинского и Ходорковского теперь денежки оказались сосредоточены на счетах «Газпрома», «Роснефти», «Рособоронэкспорта» и «Российских железных дорог». На смену гигантским частным состояниям ельцинской эпохи пришли еще более гигантские, но государственные компании.

Приватизированные и проданные на залоговых аукционах компании при В.Путине одна за другой стали возвращаться государству. Был восстановлен контроль над «АвтоВАЗом». Возвращены «ВСМПО-Ависма» (второй в мире производитель титана) и ОМЗ (крупнейшая в России компания тяжелого машиностроения). Отнята у иностранцев доля в проекте «Сахалин-2». А главное, вернулись нефтяные компании: Роман Абрамович добровольно продал «Сибнефть», а Михаил Ходорковский не совсем добровольно расстался с «Юганскнефтегазом». Деньги, прежде поступавшие в карман бизнесменов, теперь должны были поступать в государственный бюджет. Именно на эти деньги власть собирается кормить собственное население.

Вписаться в мировую экономическую систему Россия попробовала довольно поздно. Самые теплые места были уже заняты. Русская нефть не очень привлекала западных покупателей. Основную ставку они делали на Персидский залив, а, скажем, США предпочитали покупать топливо у себя, в Западном полушарии (в Венесуэле и Мексике). Зато на руках у России остается козырь, побить который пока не может никто: природный газ.

По запасам газа Россия занимает первое место в мире. Причем альтернативы этому топливу нет, а значит, и через десять, и через двадцать, и через тридцать пять лет Европа с Китаем будут по-прежнему покупать газ в России, и Россия сможет назначать на свой товар любую цену. Пусть промышленость у нас работает не очень – пока у России есть газ, страна останется великой. В России обнаружилось «государствообразующее» предприятие, им стал «Газпром». Уже сегодня этот гигант дает стране один рубль из каждых девяти. «Газпром» – это позвоночный хребет всей страны.

Превращение России в энергетическую супердержаву – это исторический тренд. А из истории известно, что тренды рождаются случайно. Политика В.Путина в историческом аспекте интересна. И цели у нее гуманны: даже спорить не стоит. Однако, никто, в том числе и В.Путин, не знает, какие случайные глобальные факторы могут все это нарушить. И какой тренд из этих ассистемных элементов станет преобладающим? Изобретут, например, дешевую водородную технологию, нефть и газ упадут в цене, и все проекты превратятся в пар, станут достоянием истории. А пока этого не произошло, Россия будет неуклонно держать в своих руках суверенный сырьевой тренд, конвертируя его в твердую валюту.

2.4. Восходящий тренд

До середины 60-х годов западные нефтяные компании (прежде всего американские и британские, известные как «семь сестер») доминировали на мировом рынке нефти. С появлением ОПЕК их позиции несколько ослабли, но до сих пор они остаются одними из крупнейших компаний не только в нефтяном секторе, но и вообще в мировой экономике. Однако уже в ближайшие 5–10 лет ситуация может измениться.

Сокращение доказанных запасов в развитых странах, а также усложнение доступа на рынки в странах ОПЕК, играют с транснациональными нефтяными компаниями злую шутку. Они с каждым годом все больше вытесняются из нефтедобычи, хотя сохраняют заметные позиции в переработке нефти и в торговле нефтепродуктами. Уже через десять лет, когда основная часть запасов Северного моря и американского шельфа в Мексиканском заливе будет близка к исчерпанию, их роль в глобальной нефтедобыче будет второстепенной. Оказавшись вытесненными из основных стран с заметными нефтяными резервами, международные нефтяные компании будут вынуждены заново изобретать себя [32].

Действительно, в последние пять лет перспективы международных нефтяных компаний радикально изменились. На рубеже десятилетия они надеялись пополнить свои резервы, выйдя в богатые нефтью страны, – готовность открыть свои ресурсы для разработки лидерам нефтяного рынка обсуждали не только Венесуэла и Россия, но и Иран и Саудовская Аравия. Однако нефтяной бум и заработанные миллиарды долларов обеспечили эти страны достаточными финансовыми ресурсами для реализации новых проектов. Так, Иран и Саудовская Аравия оставили свой нефтяной сектор в ведении национальных компаний. В России укрепились госкомпании и пересмотрено участие иностранцев в освоении Сахалина (заметный иностранный капитал присутствует лишь в форме совместного предприятия ТНК-ВР). В Венесуэле вообще происходит национализация. Неудивительно, что сегодня 80% резервов нефти находится на балансах национальных нефтяных компаний, и потому эти резервы закрыты для международных нефтяных гигантов. В 2007 г. 11 из первых 20 крупнейших нефтяных компаний мира – национальные нефтяные компании. Одна из причин грядущего снижения влияния международных компаний – растущие сложности с доступом к ресурсам стран, где они объявлены национальным достоянием [47].

Это и понятно, что владеющее ресурсами государство не хочет отдавать их полностью в распоряжение иностранным компаниям. Ведь энергоресурсы – не только вопрос налогов и роялти, но также экономического и социального контроля внутри страны и политического – за ее пределами. Примером тому является «Газпром», который за счет высоких доходов от экспорта дотирует население и промышленность России, а также все чаще играет роль внешнеполитической дубинки. Прямой контроль государства над ресурсами дает больше возможностей использовать природную ренту по своему усмотрению.

Сейчас три четверти доказанных запасов углеводородов в мире приходится на ОПЕК и Россию – страны, все более закрывающие свои недра от иностранцев. В России недавно этот подход ощутили на себе участники проекта «Сахалин-2» Shell, Mitsui и Mitsubishi, которые в конце 2006 г. согласились продать контрольный пакет компании-оператора проекта «Газпрому».

Через десять лет большая доля добычи будет осуществляться национальными нефтяными компаниями, не только в странах ОПЕК, но и за ее пределами – в Мексике, Бразилии, России или Казахстане. Это приведет к изменению баланса на нефтяном рынке. Суверенные компании станут оказывать большее влияние на ценообразование и будут стараться поддерживать цены на оптимальном уровне. Для стран-производителей нефти это отличный шанс воспользоваться своими ресурсами и задать восходящий сырьевой тренд, который можно быстро конвертировать в твердую валюту. Хотя, существуют и риски, которые проявятся как непредвиденные случайности. Если национальные компании не смогут обеспечивать необходимый объем инвестиций и применять сложные технологии, которые потребуются для разработки все более сложных месторождений, особенно «нетрадиционной» нефти, то они окажутся в проигрыше. В этом случае без «семи сестер» уже никак не обойтись. Надо отдать должное этим компаниям, накопленные средства они упорно вкладывают в разработку высоких технологий добычи сложных месторождений.

2.5. Пессимизм полезен для роста цен

России выгоден самый пессимистический вариант развития глобальной энергетики. В этом случае тренд роста цен на энергоносители только стабилизируется, и будет постоянно расти. Чтобы и дальше наслаждаться плодами высоких цен на нефть, России нужно вести себя на международной арене как можно агрессивнее, чтобы рынки считали ее опасной. А еще нужно делать все возможное, чтобы усилить нестабильность на Ближнем Востоке.

Главная неприятность для западных стран импортеров нефти – это высокие цены на нефть и газ. Не надо даже грубо давить на покупателей. Достаточно российским руководителям почаще встречаться с Уго Чавесом, Ким Чен Иром, Лукашенко и теми, кто придет им на смену, а представителям следующих кремлевских администраций – почаще вспоминать идеалы Че Гевары. Полезно будет также поддерживать движение «Хезболла» и Иран – хотя бы только на словах. Этого достаточно для создания «геополитического напряжения», которое рынки не преминут отразить в высоких ценах на нефть.

Хотя и страны-импортеры не будут сидеть сложа руки перед лицом растущей зависимости от стран ОПЕК и России. США, ЕС, Китай, Япония и Индия уже собираются перевести заметную часть автомобилей на этанол, интенсивно развивают ядерную энергетику. Конкретные цели уже поставлены правительствами этих стран. Если все пойдет, как задумано, рост импорта энергоносителей в страны ОЭСР может остановится к 2015 г. А к 2030 г., хотя потребность в углеводородном топливе и будет выше, чем сейчас, причин для роста цен на нефть останется гораздо меньше [48].

А стараться страны-импортеры нефти будут тем усерднее, чем выше будет пресловутое «геополитическое напряжение». А значит, выгода для России от дружбы с Чавесом и «Хезболлой» окажется лишь кратковременной. Как только импортеры все-таки найдут выход, тренд тут же оборвется. Был ли предсказуем такой результат? Как один из вероятных сценариев, да. Еще в конце 2005 г., когда доктрина России – как «энергетической империи» – была официально провозглашена, стало понятно, что Евросоюз и США никогда не поставят себя в полную зависимость от одного поставщика энергоресурсов. Напротив, чем громче будут греметь «имперские гимны», тем интенсивнее потребители займутся диверсификацией источников сырья. И тем более актуальной станет идея мощного картеля потребителей, способного давить на самодовольную сырьевую провинцию [49]. Но, когда именно это произойдет, не знает никто.

2.6. Педаль газа

Разговоры о возможном создании организации, которая была бы подобна ОПЕК, велись с конца 2006 г. Тогда эксперты НАТО заявили в своем докладе, что Россия может создать картель стран – экспортеров газа, куда могли бы войти также страны Центральной Азии, Алжир, Катар, Ливия и Иран. Россия занимает первое место в мире по запасам газа, Иран – второе, Катар – третье. Всего эти страны располагают примерно 60 процентами мировых запасов газа [50].

В 2007 г. разговоры о создании такого картеля начались снова, после того как Иран предложил России создать «газовую ОПЕК». Россия нашла более размытую формулировку – создание группы по согласованию цен на газ, и первым шагом к созданию такой группы будет защита интересов газовых экспортеров.

И вот 21 октября 2008 г. председатель правления Газпрома А.Миллер сообщил, что Россия, Иран и Катар договорились о сотрудничестве при заключении экспортных контрактов на газ. Фактически в этот день была сформирована большая газовая тройка (major gas troika). Три страны договорились о формировании специального комитета из представителей Ирана, России и Катара. Комитет будет обсуждать вопросы реализации совместных проектов в области геологоразведки, добычи, транспортировки и продажи газа.

В своем первом заявлении major gas troika поставила всех перед фактом – «эпоха дешевых углеводородов закончилась», и тройка будет исходить именно из этого факта в своей работе. В общем, педаль газовых цен будет только вдавливаться «в пол» как говорят водители. Какой прекрасный ценовой тренд искусственного образования! Создатели тройки надеятся, что «газовая ОПЕК» сможет, подобно Организации стран экспортеров нефти (ОПЕК) защищать интересы экспортеров и производителей газа, регулируя цены на топливо на мировых рынках. ОПЕК может влиять на стоимость нефти путем введения специальных квот на ее производство в странах, входящих в организацию. Таким образом, ОПЕК регулирует баланс спроса и предложения на мировом рынке.

В отличие от настоящей ОПЕК, газовому картелю договариваться о цене газа будет не так просто. Ведь контракты на поставки газа – долгосрочные, а на нефть – краткосрочные, поэтому стоимость газа контролировать сложнее. Кроме того, многие потребители газа, в том числе Евросоюз и США, неоднократно выступали против создания «газовой ОПЕК», опасаясь монополии на рынке. А Конгресс США пошел дальше, заявив, что картель представляет собой «глобальную организацию по вымогательству и рэкету».

После того, как major gas troika распространила известие о формировании газового картеля, можно было с уверенностью сказать, что оно вызовет критику со стороны США и стран Евросоюза. Ведь в такой ситуации они практически утратят свое влияние на газовый рынок. Для России, наоборот, картель будет выгоден – это же растущий ценовой тренд на газ. С одной стороны, в рамках «газовой ОПЕК» легче защищать свои интересы, в том числе в отношении цен на газ. С другой стороны, участники газового картеля всегда смогут договориться о разделе сфер влияния. Так что не исключено, что в недалеком будущем газовые войны с Украиной, или, скажем, с Белоруссией, будет вести не «Газпром», а целая «газовая ОПЕК». А гуртом и батьку легче бить.

2.7. Всепоглощающий тренд

Современная экономика уже совсем не та, которая была при классическом капитализме Карла Маркса. Современная экономика – это экономика представлений и ожиданий [51.]. Представления об экономике у правящей элиты формируют ожидания у населения. Однако на практике представления сильно расходятся с ожиданиями, как в меньшую, так и в большую стороны. И прекрасный пример тому кредитная политика Центрального банка.

Центральный банк России официально объявил, что в четвертом квартале 2008 г. российским компаниям предстоит погасить не менее $47.5 млрд. иностранных кредитов. Несмотря на мировой финансовый кризис и отток капитала из России в третьем квартале, привлечение и пролонгирование иностранных кредитов российскими компаниями и банками составило около $75 млрд. А вот $50 млрд., зарезервированных во Внешэкономбанке на рефинансирование корпоративных кредитов, может оказаться недостаточно уже в 2009 г. [52]. Если в третьем квартале 2008 г. Россия должна была погасить $60.4 млрд., то в четвертом – как минимум $48.7 млрд. Впрочем, выплаты по внешнему долгу могут оказаться и больше. Если возникнет необходимость погашать заимствования «до востребования» или те, по которым «график не определен или отсутствует», за этот период российской экономике может угрожать уже $203.4 млрд. выплат по внешнему долгу. Существуют опасения, что если внешние займы будут недоступны, $50 млрд., выделенных через ВЭБ на рефинансирование внешних заимствований российских корпораций, может и не хватить.

При наиболее неблагоприятных условиях на мировых финансовых рынках потребность в поддержке банковского сектора со стороны государства может быть оценена в дополнительные $90-150 млрд. В самом тяжелом положении могут оказаться ритейлеры и девелоперы. У них самый высокий уровень внешней задолженности, а доступ к рефинансированию из Внешэкономбанка они, скорее всего, получат лишь после крупнейших компаний из сырьевого сектора и банков. А скорее всего, что они не получат доступ к рефинансированию кредитов через механизм государственной поддержки. Пока в «спасении» ритейла проявляют активность Сбербанк и ВТБ и то исключительно на фискальной основе. Задача этих банков – воспользоваться моментом, предоставленным финансовым кризисом, создать тренд поглощений с минимальными затратами за счет государственных средств. Какая приятная случайность «свалилась» на голову пайщикам Сбербанка и ВТБ. Надо же случиться такому всепоглощающему тренду за счет государства!

2.8. Хартия не указ суверенному праву на повышение цен

Появление компании ЮКОС символизировало переход России от плановой экономики к «дикому капитализму» 1990-х. Несмотря на все злоупотребления частный капитализм в России держался на инициативе частных предпринимателей. А вот уничтожение ЮКОСа было переломным моментом, знаком поворота к авторитарному государству-корпорации. Это дело частично повернуло вспять все то, что произошло в 1990-е годы, когда благодаря серии нечестных аукционов, контроль над природными богатствами перешел от дискредитировавшей себя коммунистической партии к кучке олигархов, которые поддерживали президента Ельцина – необычное развитие событий по меркам любой страны. Ходорковский, бывший комсомольский работник, затем бизнесмен, был одним из тех, кто больше всего на этом выиграл. Его банк организовал аукционную продажу ЮКОСа и в итоге оказался единственным участником торгов. Всех потенциальных конкурентов предупредили, что в это дело лучше не ввязываться. Так Ходорковский получил контрольный пакет ЮКОСа за гроши.

Желание президента В.Путина контролировать политическое и экономическое влияние олигархов вполне понятно. Он мог бы обложить олигархов драконовским налогом или ренационализировать энергетические компании, выплатив компенсации акционерам. Но вместо этого он использовал юридические нормы и налоговый кодекс, чтобы обанкротить успешную компанию ЮКОС, и передать трофей из рук одной элиты в руки другой: на сей раз группе лиц, тесно связанной с выходцами из КГБ. И впрямь задумаешся: не будь дела ЮКОСа, его пришлось бы выдумать.

Российские цари часто отправляли в ссылку мятежных аристократов, добившихся процветания в правление предшественников, а их имущество отбирали. Но в случае с ЮКОСом было нечто новенькое – а именно тот факт, что В.Путин обставил все так, будто все происходит по закону. Атака в 2006 г. на Royal Dutch Shell (якобы по экологическим соображениям) и более ранняя экономическая блокада Грузии, объяснявшаяся нарушениями санитарных правил – все это проявление тенденции, которая началась с ЮКОСа.

Государство имеет право на рейдерскую атаку. Сегодня оно откровенно вытесняет из суверенного бизнеса всех неугодных. И делается этот обычными государственными структурами – пожарники, налоговики, санэпидстанция [53]. В любой момент по директиве из Кремля, сумма претензий налоговиков может превысить стоимость активов компании под суверенной рейдерской атакой. Красноречивый пример тому – ЮКОС.

Поскольку цены на нефть высоки, все помалкивают. Высокие цены на нефть означают, что уничтожение активов любой крупной компании не скажется болезненно на экономике России. Возможно, управление государственными нефтяными компаниями менее эффективно и менее прозрачно, чем в частных фирмах, но в условиях высоких цен они все равно извлекают огромные прибыли. Акционерам ЮКОСа не помогли даже поданые в международные суды иски, обвиняющие Россию в нарушении подписанной ею Европейской энергетической хартии. Россия в ответ заявила, что так и не ратифицировала этот документ.

2.9. Нисходящий тренд

Как работает механизм, обрекающий богатые сырьем страны на отставание? Одно из самых очевидных объяснений – конфликт из-за ресурсов. Гражданские войны в Нигерии и Судане тому подтверждение. А гражданская война, как известно, – классическая препосылка нисходящего тренда. Не обязательно, чтобы предметом конфликта была нефть. Наличие в стране алмазов отрицательно сказывалось на экономическом росте некоторых африканских стран в 1990-1999 гг. как раз потому, что в богатых алмазами странах случается гораздо больше вооруженных конфликтов. Объяснение разумное, но не исчерпывающее: в последние десятилетия ни Саудовская Аравия, ни Венесуэла не были ареной вооруженной борьбы, а уровень жизни упал и там [54].

Сегодня на Россию приходится около 12.4% нефти и 26.4% газа, добываемых в мире. Однако около двух третей из них потребляется внутри страны, тогда как соответствующие показатели в странах Персидского залива не превышают 20%. Российская экономика крайне энергоемка – она потребляет больше газа, чем Япония, Великобритания, Германия, Франция и Италия, вместе взятые (а объем ВВП этих пяти стран превосходит российский показатель почти в 13 раз). При этом в России высоки темпы экономического роста, а это означает, что возможности экспорта энергоносителей будут сокращаться.

Другим важным ограничителем роста выступает способ транспортировки сырья посредством трубопроводов, считающийся во всем мире скорее экзотическим средством доставки. Сегодня Россия экспортирует по трубопроводам около 2.9 млн. баррелей нефти и 0.57 млрд. куб. м газа в сутки, а одни только США импортируют ежедневно морским транспортом не менее 5.9 млн. баррелей нефти и эквивалент 0.16 млрд. куб. м газа. Если учесть, что запасы газа в регионе Персидского залива превосходят российские, можно предсказать бурное развитие рынка сжиженного газа. Уже сегодня этот тип поставок обеспечивает 30.4% международной газовой торговли. Основными игроками тут являются Индонезия (22% глобального экспорта), страны Персидского залива (24%) и Алжир (19%), а покупателями – Япония (48% мирового импорта), Южная Корея (21%) и Франция (18%). Россия же зависима от западных фирм, занимающихся созданием терминалов по сжижению газа и не может строить суда для его транспортировки [55].

Кроме того, сегодня поставки российского газа и нефти в Европу «прикрыты с тыла» энергетическим потенциалом республик Центральной Азии, по отношению к которым Россия выступает монопольным покупателем. Однако эта монополия уже начинает оспариваться и вполне может разрушиться через 7-10 лет.

И наконец: не следует забывать, что российские поставки крайне недиверсифицированы. Нигде в мире экспорт продукции одной товарной группы одному партнеру не имеет такого значения для экономической стабильности. Все это свидетельствует, что успехи России в торговле энергоносителями могут оказаться недолговечными. Их продолжительность зависит не столько от действий России, сколько от реакции западных стран на рыночную ситуацию.

Как проверить, что ресурсы разрушают экономические институты до такой степени, что страна теряет способность адекватно реагировать на внешние потрясения? Это не так просто. Потому что «ресурсное проклятие», эта болезнь сырьевых экспортеров, проявляется в основном тогда, когда мировые цены резко падают.

Чем опасна «голландская болезнь»? На первый взгляд это всего лишь развитие одних секторов, более конкурентоспособных на мировом рынке, за счет других. Однако есть две проблемы. Первая состоит в том, что сектор услуг может расти очень быстро, но сам по себе он не является генератором роста: в нем не создаются технологии и знания, которые помогают развиваться другим секторам. Стагнация Нидерландов и замедление развития Норвегии в 1970-е тому пример. Вторая проблема – в том, что экономика становится гораздо более волатильной: и ресурсный сектор, и неторгуемый, живущий на спрос, генерируемый экспортерами сырья, целиком зависят от мировых цен на ресурс.

Болеет ли «голландкой» Россия? С 1999 г. реальный курс рубля к корзине основных мировых валют вырос на 90%, а сектор услуг и госсектор растут быстрее, чем экономика в целом. Хотя цены в секторе услуг росли вместе с ценами на нефть, причинно-следственной связи между ними нет. Не наблюдается в России и главного симптома «голландской болезни»: производство в перерабатывающей промышленности по темпам роста не отстает от сектора услуг. Стагнации обрабатывающей промышленности, по данным до 2007 г., не обнаружено.

Можно привести и более простой аргумент. Доля нефтегазового сектора в экспорте и впрямь выглядит устрашающе. В 2006 г. экспорт в целом составил $300 млрд., из них сырая нефть – $103 млрд., природный газ – $43 млрд. и нефтепродукты – $44 млрд., то есть на углеводороды приходилось почти две трети экспорта. Но вклад нефтегазового сектора в ВВП оказывается не особенно высоким: в пересчете на душу населения Россия экспортирует углеводородов примерно на $1300 в год, или примерно 19% от ВВП на душу населения.

2.10. В России не принято учиться на уроках истории

Страна, богатая природными ресурсами, выигрывает в тот момент, когда цены на ресурс высоки, а когда они падают, наступает ухудшение. Может ли что-то повлиять на динамику спадов и подъемов? Нет! Ничто не может повлиять. Мировые цены на сырье, если можно так выразиться, «от Бога», и находятся вне контроля отдельной страны. А вот «ресурсное проклятие» вполне можно организовать собственными руками. В конце 1970-х Мексика получила неожиданные сверхдоходы от нефти. Правительство страны начало наращивать государственный долг, рассчитывая, что цены на нефть не упадут никогда. К 1981 г. госдолг вырос в полтора раза, с $55 млрд. до $80 млрд. В 1982 г. цены упали, пришлось объявлять дефолт, девальвировать песо и национализировать банки, после чего президент, закончив свой срок, вынужден был покинуть Мексику, а следующему пришлось проводить болезненные для страны реформы.

И пусть «голландской болезни» у России нет, а темпы роста высокие, институты, которые меняются быстро, но непосредственно не влияют на рост, разрушаются. Отказываться от ресурсов глупо: нужно просто смотреть, чтобы своими руками не сотворить себе «ресурсное проклятие».

На протяжении восьми лет российская экономика развивается устойчиво высокими темпами. Однако у этой благоприятной ситуации существует и оборотная сторона. В России вырастает поколение политиков, привыкших «управлять ростом благосостояния» и все более забывающих о кризисном управлении. Те же настроения все больше распространяются в народе. Но ведь устойчивость российской политической системы – а в известном смысле и легитимация существующего политического режима – связана с его способностью обеспечить высокие темпы роста экономики и благосостояния народа.

В основе российских успехов лежат такие неустойчивые факторы, как высокие цены на энергоресурсы и наличие дешевых денег на мировых финансовых рынках. Российские институты (как экономические, так и политические) пока вряд ли способны смягчать как последствия ухудшения экономической конъюнктуры, так и политические последствия экономического кризиса.

Спад экономического роста чреват не только экономическими проблемами, но и политическими потрясениями. Очень многое в нашем развитии зависит от способности властей адекватно и спокойно встречать кризисные явления. Поэтому важнейшей проблемой современной политической и экономической системы России является ее способность адекватно реагировать на возможные шоки. Это будет главный экзамен на зрелость, который предстоит выдержать российской политической и экономической элите.

Глобальная рецессия уже явно наступает на экономику России. Россия особенно уязвима перед угрозой циклических колебаний. А поскольку российская экономика еще не настолько интегрирована в мировую, чтобы быть частью антициклического регулирования развитых стран, можно ожидать развертывания у нас рано или поздно классического экономического кризиса.

Для провоцирования кризиса совершенно не обязательно падение цен до $10 за баррель. Достаточно кризиса в энергетических компаниях. Активность этих компаний в области разведки и разработки новых месторождений находится на крайне низком уровне. Основное внимание их было сосредоточено на политической борьбе и диверсификации, связанной с приобретением непрофильных активов. На это тратились значительные средства, в том числе и от международных кредитов. Россия продолжает считать себя крупной энергетической державой, видя в этом и один из фундаментальных устоев все той же «суверенной демократии». Однако реальное развитие событий может очень быстро привести к разочарованию [56].

Внешняя задолженность частных компаний – причина для нисходящего тренда. Есть две причины, делающие ее рост весьма опасным фактором. С одной стороны, усиливается зависимость национальной экономики от ситуации на мировых финансовых рынках. Доступность дешевых кредитов не менее важна для роста, чем высокие цены на нефть и газ. Удорожание кредитных ресурсов уже стало сдерживающим фактором на пути экономического развития. С другой стороны, удорожание заимствований может создать серьезные проблемы для государственного бюджета. Многие предприятия-заемщики тесно связаны с государством и действуют в логике «приватизации прибылей и национализации убытков». Так они воспринимаются и на финансовом рынке, агенты которого понимают, что в случае кризиса крупнейшие российские частные заемщики смогут опереться на поддержку федерального бюджета. Опасные надежды на опору.

Инфляция всегда способствовала развитию нисходящего тренда. Рост инфляции в 2007 г. был результатом предвыборной политики подхлестывания экономического роста и отражал стремление правящей партии войти в парламентские и президентские выборы на этой положительной волне. Несмотря на значительные размеры стабилизационного фонда и рекордные золотовалютные резервы, долгосрочная стабильность страны не гарантирована. Достаточно совершить лишь несколько ошибок. Более того, кризисы практически неизбежны – как в логике постреволюционного развития, согласно которой периоды стабильности периодически сменяются политическими взрывами, так и в логике экономического цикла, характерного для рыночной экономики.

Не надо действовать согласно теории «сырьевого проклятия» и считать нефть «залогом неприятностей». Страна может развиваться и в ином направлении. Идеальным примером инкорпорирования «нефтянки» в хозяйственную систему служат США. Сегодня Америка остается одним из главных производителей нефти в мире (7.6% мировой добычи).

Менее впечатляющий, но вполне обнадеживающий пример – Объединенные Арабские Эмираты. Власти этой страны, еще в середине 70-х безнадежно отсталой, инвестировали значительную часть нефтяных доходов в инфраструктурные проекты и инициировали уникальную для арабских стран программу экономической открытости. И если в 1981 г. на долю нефти приходилось 84% экспорта, то к 2004 г. она сократилась до 53%. Уровень ВВП на душу населения вырос почти в 3.6 раза. Эту модернизацию можно назвать «привнесенной», искусственной, но отрицать достигнутые результаты невозможно. Но, увы, «энергетической сверхдержавностью» здесь и не пахнет.

История показывает, что развитие энергетического сектора не ведет к повышению эффективности государства (не говоря уже о его демократичности). Это видно и на примере России. Хотя шансы на то, что российская экономика найдет «свой путь», остаются. Развитие энергетической составляющей на каком-то этапе вынудит правительство либо инвестировать значительные средства в технологическое перевооружение, либо создать климат, благоприятствующий внедрению менее энергоемких производств.

Хотя есть и другая перспектива превращения России в «энергетическую сверхдержаву». Сегодня рынок энергоносителей «маржинален», то есть подвержен резким колебаниям цен в результате незначительного изменения объемов поставок. В подобной ситуации особое значение имеет обеспечение стабильности рынка – принятие роли «буфера», смягчающего колебания. Здесь можно провести аналогию с США и их ролью в ходе крупных финансовых кризисов – таких, например, как мексиканский 1995 г. или «азиатский» 1997-1998 гг. В них Америка выступала как «кредитор последней инстанции». Занятие позиции «поставщик последней инстанции» на энергетическом рынке было бы крайне выгодно для России, дало бы ей возможность влиять на партнеров, а не шантажировать их. Роль «универсальной альтернативы» очень выгодна и в политическом, и в экономическом отношении. Но для этого нужно загружать добывающие и транспортные возможности не на 100% и иметь запасы сырья в хранилищах вблизи границ или портов.

Стратегия «энергетической сверхдержавности» и сегодняшая риторика российского руководства свидетельствуют, что ставка сделана не на позиционирование России как необходимого партнера, а на жесткое и конфронтационное утверждение ее интересов. Такая стратегия основана на опасной недооценке случайной изменчивости рынка энергоносителей, динамики цен и изменения круга поставщиков.

2.11. Иностранцы суверенному капиталу не указ

Британский фонд Hermitage Capital Management – один из крупнейших инвестиционных фондов, ориентированных на российскую экономику. Фонд был основан в апреле 1996 г. бывшим вице-президентом компании Salomon Brothers Уильямом Браудером в партнерстве с совладельцем банка Republic National Bank of New York Эдмондом Сафрой (погиб в 1999 г.). Фонд управлял средствами более чем 6 тыс. западных инвесторов. Суммарный объем средств, инвестированных им в России, составил более $3 млрд. Было даже время, когда Hermitage Capital представлял интересы миноритарных акционеров «Газпрома», Сбербанка, «Сургутнефтегаза», РАО ЕЭС [57].

В последефолтный период 1999-2002 гг. фонд приобрел акций российских компаний на $38.3 млн., а в 2006 г. продал их в общей сложности на $510.6 млн., заработав благодаря стремительному росту российского фондового рынка $472.3 млн. Неприятности у основателя фонда Уильяма Браудера начались в ноябре 2005 г., когда ему был запрещен въезд в Россию. Причиной стало участие фонда в проблемах с консолидацией акций «дочек» «Роснефти», вынудивших компанию проводить IPO до перехода на единую акцию [58]. Запрет на въезд Браудеру в Россию лоббировал председатель совета директоров «Роснефти», бывший помощник главы государства И.Сечин. Дело дошло даже до того, что западные правительства, призывавшие российских чиновников возобновить визу Уильяму Браудеру, получили неожиданный ответ. Дескать, Браудер был лишен визы, потому что представляет угрозу для национальной безопасности России [59].

Компания «Камея», управляющая активами фонда в России в феврале 2006 г. распродала все активы, заплатила $113.3 млн. налога на прибыль по ставке 24%. Чистую прибыль, а также оставшийся капитал (на общую сумму $418.7 млн.) «Камея» в виде дивидендов перечислила материнской компании на Кипр. В апреле 2006 г. материнская компания заплатила с этой суммы $22 млн. в виде налога по ставке 5%, как то и предусмотрено соглашением между Россией и Республикой Кипр от 1998 г. [60].

В чем причина столь стремительной распродажи активов? За период своей работы в России фонд Hermitage Capital прославился рядом конфликтов с менеджментом крупнейших российских компаний. Фонд был активным защитником прав миноритариев. В 1997 г. фонд добился аннулирования выпуска облигаций компании «Сиданко». В 2000 г. ему удалось внести коррективы в план реформы РАО ЕЭС в пользу миноритариев. В мае 2002 г. Hermitage Capital обвинил аудитора «Газпрома» Pricewaterhouse Coopers в искажении фактов о взаимоотношениях газового концерна и компании «Итера». В 2004 г. фонд судился с «Сургутнефтегазом», требуя погашения его казначейских акций, находящихся на балансе дочерних компаний [61].

Казалось бы, конец истории: главному боссу фонда въезд в Россию закрыли, активы фонд распродал, налоги уплатил, активы из страны вывел. Ан, нет! С этого момента только все и началось. Некая группа высокопоставленных чиновников (список которых неизвестен, но скорее всего из вышеперечисленных «обиженных» самим Браудером) решила показать знаменитую «кузькину мать» заносчивому иностранцу. Схема проста – используя до безумия нелогичные основы российского налогового законодательства, обвинить российскую управляющую компанию фонда Браудера в неуплате налогов. Поразительным в этой пиратской схеме является тот факт, что Министерство финансов и Федеральная налоговая служба после проверки признали правильность выплаты налога на дивиденды, и никаких претензий к российской управляющей компании «Камея» у них не было [62].

И вот в конце мая 2007 г. Главное следственное управление при ГУВД Москвы возбудило уголовное дело в отношении одного из руководителей «Камеи». По версии следствия, «Камея» не уплатила за 2006 г. налоги на сумму свыше 1.145 млрд. руб. с дивидендов, которые она перечислила своему кипрскому учредителю – этот налог, по мнению правоохранителей, следует платить по ставке 15%, а не 5%, как это было сделано. В начале июня 2007 г. в офисе фонда Hermitage Capital и его юридического советника Firestone Duncan был проведен обыск. Следователи изъяли несколько компьютеров и коробок с документами и намерены выяснить, не являлся ли Браудер организатором схемы по уходу от налогов. В коробках были, в частности, оригиналы печатей, свидетельств о регистрации и уставов компаний, через которые фонд проводил свои платежные процедуры. Именно эти документы и предметы был необходимы для изменений, которые с ними произошли [63].

Юридический советник фонда компания Firestone Duncan сообщила, что на момент изъятия документов из офиса Hermitage Capital никаких ценных активов у компаний, с которыми работал фонд, уже не было – по сути это были фирмы-пустышки. Эти фирмы продали активы после того, как Браудеру отказали в визе (в 2005 г.), так что денежных потерь, за исключением расходов на юристов, у фонда не было. Так в чем же смысл обыска в фирмах фонда? Смысл в том, чтобы изъять документы во время обыска, затем попросту украсть компании, обслуживавшие фонд с целью возврата из бюджета налога на прибыль [64]. Такую пиратскую схему могли совершить только рейдеры, имеющие поддержку коррумпированных сотрудников из правоохранительных органов. В результате, рейдеры подали поддельные налоговые декларации и от имени украденных у фонда Hermitage Capital компаний потребовали возврата из российского бюджета налога на прибыль, уплаченного этими компаниями в 2006 г. Удивительно, но деньги в сумме $230 млн. были в рекордно короткие сроки возвращены из бюджета. Удивительно, потому что всем известно, как невероятно сложно получить возврат какого-либо налога в России [65]. Итог истории с фондом Hermitage Capital прост: мошенникам удалось предъявить налог на прибыль компаний фонда к возврату и украсть у государства $230 млн. А «правильный» налог должна заплатить управляющая компания фонда Hermitage Capital.

Правоохранительные органы постановили привлечь к уголовной ответственности за неуплату налогов в особо крупном размере главу фонда Hermitage Capital Билла Браудера и объявить его в международный розыск. Общий ущерб государству следствие оценивает в 4 млрд. руб., возможное наказание – до шести лет лишения свободы.

Деятельность фонда Hermitage Capital за последние 10 лет вызывала раздражение у руководителей многих российских компаний, в которых присутствие суверенного капитала государства было довольно-таки внушительным. Стратегия инвестиционного фонда, представители которого входили в советы директоров крупнейших эмитентов, как правило, предусматривала целенаправленный «вынос сора из избы», чтобы предотвратить размывание пакетов миноритарных акционеров или увеличить капитализацию. Так было со Сбербанком, «Газпромом», РАО «ЕЭС России». И если при номинальном участии госорганов в управлении своими компаниями присутствие такого миноритария было полезно, то в компаниях с внушительным присутствием суверенного капитала – такой раздражитель признан вредным. А то, что «кто-то» решил отправить рейдеров на решение чужих проблем – с государственной точки зрения есть факт малозначимый [66].

Миноритарные акционеры, «выносящие сор из избы» предают гласности факты, которые мажоритарные акционеры стараются скрыть «за семью печатями». В 2004 г. миноритарный акционер «Газпрома» фонд Hermitage Capital протестовал против вывода денежных средств из «Газпрома», «подарившего» своему посреднику EuralTransGas $767 млн. прибыли от операций по перепродаже туркменского газа Украине и его последующего реэкспорта. Сомнительная схема с использованием непрозрачных посредников для перепродажи туркменского газа Украине и последующего реэкспорта части этого газа в Европу была создана еще в 2002 г. во времена Рема Вяхирева. Подобными сомнительными операциями занималась в то время компания «Итера». Однако уже в 2003 г. «Итеру», пользовавшуюся благосклонностью Рема Вяхирева, сменила посредническая компания EuralTransGas, зарегистрированная в Венгрии четырьмя физическими лицами в 2002 г. [67]. Сегодня желающих критиковать компании с внушительным присутствием суверенного капитала нет. И объяснение этому простое – государство имеет право на рейдерскую атаку, поскольку само выдает на это лицензии. Правда называется это не рейдерская атака, а силовая преференция целевого назначения. А вот частным компаниям этот вид деятельности запрещен.

2.12. Новый класс серьезных игроков

В последние годы, в связи с кризисом ликвидности, резко возросло влияние суверенных инвестиционных фондов на мировых финансовых рынках. То есть фондов, через которые государства размещают накопившуюся у них иностранную валюту (первые такие структуры появились еще в 50-х годах прошлого века). К середине 2007 г. суммарный капитал суверенных фондов, к которым относится и российский Стабфонд, достиг $2.5 трлн.

Понятно, что влияние суверенных фондов будет только расти. Ведь они активно развиваются либо в государствах, богатых ресурсами (например, арабские страны-поставщики нефти), либо в государствах, где при недооцененной национальной валюте активен экспорт промышленных товаров (Китай и другие государства Азии). Однако упрочение влияния суверенных фондов может привести к негативным последствиям для мировой финансовой системы. Так, в США и ЕС многие обеспокоены тем, что ведущие компании могут оказаться под контролем иностранцев. Крепнущая мощь фондов и непрозрачность их деятельности уже вызывает тревогу на Западе. Поэтому здесь спешат принять протекционистские меры, чтобы защитить свои рынки от влияния иностранных суверенных фондов, а это может создать препятствия для всех финансовых потоков. В случае очередных кризисов ликвидности финансовые институты развитых стран не смогут рассчитывать на тот огромный капитал, который накоплен в развивающемся мире [68].

Сегодня финансовые активы развивающихся государств (как валютные резервы, так и инвестиционные фонды) составляют примерно 10% от частных активов в развитых странах (примерно $53 трлн.). Однако при сохранении нынешних тенденций развития активы суверенных фондов будут расти на $800-900 млрд. в год, что серьезно сократит разрыв между государственными фондами развивающихся стран и частными активами государств развитых.

По сути дела, активно формируется новый сегмент финансового рынка, новый класс серьезных игроков – суверенные инвестиционные фонды. Эти фонды становятся избирательными в своей работе. Они не просто пытаются инвестировать в государственные облигации, как это было раньше. Теперь они примеряют на себя роль стратегических инвесторов либо инвестируют в акции по всему миру. Это требует работы с посредниками, среди которых инвестиционные банки, хедж-фонды, компании прямых частных инвестиций и т.д.

Будущее суверенных фондов зависит от трех факторов. Во-первых, от динамики цен на нефть и прочее сырье. Нефтедоллары были особенно важны для роста суверенных фондов. Так, из крупнейших 20 суверенных фондов 14 принадлежат странам нефтеэкспортерам.

Во-вторых, свою роль сыграет стремление развивающихся стран накапливать масштабные резервы – после кризиса 1997-1999 гг. Сегодня глобальные валютные резервы составляют около $6 трлн., из которых две трети приходится на Азию. Финансирование инвестиционного фонда Китая зависит и, похоже, будет и дальше зависеть от трансферов из золотовалютных запасов страны. Китай проводит политику управляемой ревальвации юаня. Это вынуждает центральный банк страны скупать доллары в огромных масштабах, более $40 млрд. каждый месяц. Такими темпами к 2009 г. валютные резервы КНР достигнут $2 трлн. Это означает, что инвестиционный фонд может получить сотни миллиардов долларов из резервов.

В-третьих, будущее фондов зависит от эффективности их работы. В последние годы отдельные фонды росли очень быстро – до 100% в год. В среднем же в 16 крупнейших фондах рост составил 19.8% в год.

Особое внимание к себе суверенные инвестиционные фонды привлекают секретностью операций. Конечно, некоторые фонды, например в Норвегии, Малайзии, Сингапуре, фонды канадской провинции Альберта или американского штата Аляска, являются весьма прозрачными – они регулярно публикуют информацию о размере активов, норме прибыли и составе инвестиционного портфеля. Многие компании рассматривают эти фонды в качестве надежных инвесторов. Но целый ряд фондов совершенно непрозрачен. Они принадлежат или монархическим династиям мусульманского мира (Кувейт, Катар, Бруней, Оман), или же странам, которые ограниченно предоставляют информацию о деятельности своих правительств (Китай и Венесуэла).

В Брюсселе и Вашингтоне опасаются, что стратегические инвестиции суверенных фондов могут быть использованы для достижения политических целей правительствами арабских стран, Китая и России. Подобные фонды имеют огромную ликвидность, долгосрочные инвестиционные горизонты и не ограничены кредитом.

Потому в развитых странах все чаще слышны голоса в поддержку протекционистских мер, которые бы ограничили деятельность таких фондов. Германия уже рассматривает законопроект, который усложнит процедуру приобретения активов суверенными фондами в немецких компаниях. Германия собирается использовать опыт США, блокируя сделки в чувствительных отраслях. Евросоюз собирается разрешить правительствам отдельных стран использовать механизм «золотой акции», чтобы предотвращать продажу суверенным инвестиционным фондам компаний в чувствительных или стратегических секторах экономики.

Но даже если правила и ограничения будут введены, в ближайшие годы суверенные фонды способны серьезно изменить не только мировую финансовую систему, но и экономику в целом, поскольку могут активно инвестировать в такие ключевые отрасли, как телекоммуникации, энергетика, финансовый сектор и приобретать права на интеллектуальную собственность. Опыт Китая показывает, что приобретение компаний за границей существенно повышает технологический уровень производства. Страны, желающие быстро двигаться по технологической лестнице, могут быть заинтересованы в инвестициях в ключевые отрасли, чтобы получить доступ к исследованиям, патентам и дизайнам, позволяющим совершить производственный прорыв. Приобретение иностранных финансовых компаний и банков имеет и стратегические последствия – это позволяет странам осуществлять трансфер финансового опыта на свой рынок.

Некоторые страны через такие фонды даже пытаются получить доступ к стратегическим видам сырья. Ярким примером может быть Китай. Власти КНР уже заявляли о создании стратегических резервов нефти и металлов, что может привести к приобретению компаний из этих секторов в других странах мира. В случае с Россией и другими производителями нефти и газа существует вероятность того, что они попытаются использовать свои суверенные фонды, чтобы наращивать нефтегазовые запасы за рубежом, опережая международные компании.

Суверенные фонды используются и для решения геополитических задач. Так, власти КНР решили выстраивать прямые политические отношения с африканскими странами. Прямые сделки между правительствами по поводу поставок сырья или же приобретение Китаем горнорудных компаний в Африке может серьезно изменить отрасль не только на этом континенте, но и в мире. Использование инвестиционных фондов для решения геополитических задач заботит многих на Западе. Хотя арабские государства-экспортеры нефти сегодня являются политическими союзниками Запада, но случайные обстоятельства могут повернуть ход событий в любую сторону, и текущее положение дел не будет сохраняться долго.

2.13. Тренд мирового масштаба

Китай, накопивший на несырьевом экспорте больше $1 трлн., собирается вложить пятую часть валютных резервов в прямые инвестиции за рубежом. Мировой опыт показывает, что традиционный путь формирования фондов за счет экспортных налогов не единственный. Иногда в государственные инвестиционные фонды трансформируются золотовалютные резервы. Создание подобных компаний – это сравнительно новый и очень сильный тренд, принимающий всемирный масштаб [69].

Сейчас в мире существует несколько типов государственных инвестиционных фондов. Самый традиционный и известный – нефтяной фонд Норвегии, с 2006 г. преобразованный в пенсионный фонд Global. Фонд вкладывает активы преимущественно в облигации, но доля акций все же превышает 40%. Доходность фонда с учетом инфляции с 1998 по 2006 г. составляла примерно 4% ежегодно. Доходность российского стабилизационного фонда можно повысить, если диверсифицировать его по образцу норвежского. Но Global – это лишь один из путей, и, как выясняется, не самый популярный в последнее время.

В Объединенных Арабских Эмиратах действует уверенная Abu Dhabi Investment Authority (ADIA). Активы ADIA достигают $600 млрд. Корпорация из Абу-Даби по структуре активов очень похожа на частные пенсионные фонды с доходностью 3-8% годовых, и, несмотря на большую диверсификацию, вряд ли превосходит показатель норвежского фонда. На Ближнем Востоке существует немало подобных фондов, которые управляют нефтяными сверхдоходами. Старейший из них – кувейтский, он был основан еще в 1953 г. А вот в Саудовской Аравии довольно оригинально подошли к вопросу организации финансов. Saudi Arabian Monetary Agency (SAMA) – и инвестиционный фонд, и центральный банк в одном флаконе: его активы превышают $270 млрд. Помимо традиционных источников пополнения резервов в SAMA используются все доходы от нефти, которые лежат выше «цены отсечения» в $35 за баррель. Инвестиционная стратегия SAMA не раскрывается, ибо статус центрального банка не позволяет ему вкладывать в слишком рискованные активы и иметь высокую доходность.

Сингапурская корпорация Temasek не менее известна, чем норвежский фонд, но совсем на него не похожа. Это не карман с нефтедолларами, а скорее механизм модернизации страны и реализации ее интересов за границей. Сейчас активы корпорации превышают $80 млрд., что более двух третей сингапурского ВВП. Корпорация Temasek была создана в 1974 г. для управления всеми пакетами акций, принадлежавшими правительству Сингапура, но в последние годы корпорация активно инвестирует за границей, причем наибольшее внимание уделяется инвестициям стратегическим: 57% активов составляют пакеты акций величиной больше 20%. Наряду с огромными вложениями внутри страны это больше всего отличает инвестиционную стратегию Temasek от стратегии Global. Больше всего Temasek интересуют акции финансовых компаний. За последние годы она купила 11.6% акций британского Standard Chartered Bank, 4.8% Bank of China и 5.1% China Construction Bank. Есть в портфеле Temasek и акции российских МТС и «Роснефти». Средняя годовая доходность инвестиций примерно 7.4%. Очень хороший показатель, если учесть, что на Temasek возложены обязательства по развитию сингапурской экономики и инфраструктуры и ей часто приходится инвестировать в интересах государства, а не с целью получения прибыли или из соображений надежности.

Корпорация Temasek – не единственная государственная инвестиционная компания в Сингапуре, и даже не самая большая. Корпорация The Government of Singapore Investment Corporation (GIC), основанная в 1981 г., изначально ориентировалась на инвестирование за границей. Стартовым капиталом послужила часть золотовалютных резервов страны, которые, кстати, тоже находятся под ее управлением. Доходность активов GIC в долларовом выражении в среднем за четверть века составила 9.5% годовых, что на 5.3% выше, чем уровень инфляции за тот же период. Заметно выше, чем в Норвегии.

По образу и подобию Temasek были созданы инвестиционные фонды во многих странах Азии. В Казахстане по сингапурским лекалам была создана корпорация «Самрук», которой были отданы в управление ключевые государственные активы: нефтегазовая корпорация «КазМунайГаз», «Казахтелеком», железные дороги. Предполагаемые сферы вложений – электроэнергетика, нефть, телекоммуникации и машиностроение. География инвестиций – преимущественно страны Центральной Азии.

И все же самым ярким примером инвестиционной компании нового типа является создающаяся в Китае National Foreign Exchange Investment Company (NFEIC). Она получит как минимум $200 млрд. из золотовалютных резервов Поднебесной. Огромные финансовые ресурсы нового фонда будут сосредоточены на приобретении крупных пакетов акций зарубежных компаний. Китайцы не трепещут при мысли о расходовании золотовалютных резервов, точнее говоря, о выводе их из-под контроля Народного банка Китая. Они уже потратили около $60 млрд. из резервов на оздоровление крупнейших китайских банков перед IPO. Для управления «золотовалютными» инвестициями в госбанке в 2003 г. была создана компания Central Huijin Investment Co. – цель которой управление государственными пакетами акций в различных предприятиях, также в ее управление планируется передать еще $100 млрд. из резервов Народного банка Китая. Рассматривается также идея объединения Central Huijin Investment и NFEIС в единый суперхолдинг, управляющий государственными активами и осуществляющий стратегические инвестиции и внутри страны, и за рубежом. Это будет практически полный аналог сингапурской Temasek, но в отличие от Сингапура у Китая амбиции великой державы и вложения за рубежом могут носить более политизированный характер.

Если инвестиционная корпорация стремится расширить экономическое влияние страны, то для поглощения избираются компании, обладающие нужными национальному бизнесу технологиями, обширной клиентской базой или узнаваемыми брендами. Можно покупать и энергетические активы: нуждающийся в нефти Китай только в 2006 г. вложил в Нигерию $3 млрд.

В России предпринимается попытка выделить из стабилизационного фонда Фонд будущих поколений, который будет инвестировать не только в государственные, но и в корпоративные бумаги. Его доходность, как ожидает Минфин, составит 6.5-7%. Используя опыт Аляски, можно удвоить этот результат. Но в сегодняшней России скорее стоит ожидать интереса к китайской модели: на внутреннем рынке государство уже увлеклось скупкой активов, изобретая для этого самые причудливые схемы вроде вложений «Рособоронэкспорта» в автомобильную промышленность или производства титана. Покупка Внешторгбанком акций EADS показывает, что и желание стратегически инвестировать за рубежом есть. Впору создавать специальный институт, как в Сингапуре, Китае или Казахстане. Но при этом не надо забывать, что политизированные инвестиции встречают столь же политизированный отпор.

2.14. Бедные родственники из «неправильных» стран

Разбогатевший бедный родственник – сложно переносимое создание. Раньше он жил от получки до получки и регулярно просил в долг, а сейчас одевается дорого и безвкусно, а деньгами сорит так, будто уже стал миллионером. Сложные чувства испытывают сегодня политики развитых стран, наблюдая за подъемом держав, которые еще несколько лет назад едва сводили концы с концами, а теперь накопили конвертируемой валюты и хотят ее потратить на новейшие технологии или долю в западных компаниях.

Сторонники инвестиционного «железного занавеса» призывают не пускать «новых китайцев», «новых русских», арабов в экономические пространства Европы и Северной Америки. С позиции западного обывателя золотовалютные запасы и суверенные инвестиционные фонды развивающихся стран представляются огромной денежной дубиной, с помощью которой новые экономические тигры, медведи и драконы прокладывают себе путь к мировому господству. В погоне за политическим могуществом «новых финансовых агрессоров» будут мало волновать соображения экономической выгоды – деньги-то государственные [70].

Индийские магнаты купили красу и гордость европейской металлургии Arcelor и Anglo-Dutch Corus, а бразильская CVRD поглотила канадскую Inco, однако никакого отношения к суверенным фондам новые игроки мировой лиги не имеют. Попытки «Газпрома» купить английскую Centrica, а арабских инвесторов – получить контроль над шестью американскими портами были пресечены своевременно и без всяких законодательных новаций. Все обеспокоены скорее не нынешним положением вещей, а тем, что может произойти в перспективе. Катализатором начала дискуссии по «восточной угрозе» стало решение китайских властей потратить почти $3 млрд. на покупку 9.9% акций американского хедж-фонда Blackstone. На Западе понимают, что Китаю, чьи золотовалютные резервы перевалили за триллион долларов, не составит труда инвестировать еще десятки миллиардов.

Пекин делает ставку на поглощение компаний, которые помогут ему обрести новые технологии и получить выход на важные рынки. Иными словами, главными целями финансовой экспансии Китай видит развитые страны с их богатым населением и высокими технологиями. Неудивительно, что именно эти «цели» обеспокоили правительства западных стран.

Русские и арабские инвесторы пугают не меньше китайцев. Ближневосточные нефтедоллары инвестируются в развитых странах уже больше 50 лет, к ним вроде бы привыкли и даже воспринимают как благо. Но в последнее время арабы открыто говорят о заинтересованности в приобретении крупных пакетов стратегически очень важных компаний. Много шума наделало заявление госфонда Dubai International Capital о намерении купить несколько компаний в Японии и Европе на общую сумму более $10 млрд., так же как и попытки госфондов Катара и Дубая войти в капитал EADS. 3.12% акций авиакосмического гиганта, приобретенные дубайцами, не так уж важны (в совет директоров их все равно никто не пустит). Гораздо больше насторожило европейцев приобретение смежников EADS. Дубайский суверенный фонд купил Doncasters, поставщика комплектующих для аэробуса А380, за $1.3 млрд., что дает ему куда больше возможностей для влияния на корпоративную политику EADS, чем акции концерна. Государственные фонды стран с переходной экономикой растут как на дрожжах. Суверенные фонды Китая и России, если скинутся, уже сегодня могут купить все 30 компаний, входящие в немецкий фондовый индекс DAX.

Что делать с русскими, арабскими, китайскими деньгами? Голову ломают не только в правительственных кабинетах и на партийных конференциях. МВФ и Всемирный банк ведут консультации с бизнесменами, аналитиками, управляющими частных инвестиционных фондов. Международные организации далеки от того, чтобы соблюдатьь солидарность с протекционистами. Пока они только предлагают ввести некий кодекс чести суверенных фондов. Первым пунктом в нем должно быть обозначено стремление преследовать исключительно экономические интересы. Вряд ли это кого-то успокоит, учитывая, что экономическими интересами можно назвать все что угодно. Звучат и более радикальные предложения: пусть, например, фонды сами для себя обозначат лимит на долю в одной компании, как это сделали Норвежский нефтяной фонд (по уставу он не может владеть более чем пятипроцентной долей) и Государственный фонд Саудовской Аравии (не более 10% – негласное правило). Но эти фонды скорее исключения. Норвегия – благополучная европейская страна без глобальных амбиций, а Саудовская Аравия всегда стремилась ладить с западными союзниками. Трудно поверить, что с подобными ограничениями смирятся фонды Китая или России.

В национальных правительствах и парламентах настроения куда более решительные. Немцы в один голос заявляют, что не для того приватизировали Deutsche Post и Deutsche Telekom, чтобы их теперь национализировали русские. В Китае коммунисты думают больше о политике и будут руководствоваться не только экономической целесообразностью инвестиций. Россия – страна со специфическим правительством, где политика и бизнес очень крепко связаны. В случае с фондами, которыми владеют государства, не всегда видно, когда инвестиции делаются с целью извлечения прибыли, а когда – с целью получить политическое влияние. [71]. Для немцев нет никакой разницы между государственными и частными компаниями: и те и другие одинаково нежелательны, если зарегистрированы в «неправильных» странах. Но легко ли распознать инвестиции из «неправильных» стран?

Китайский капитал инвестируется в западные активы не напрямую, а, как выражаются аналитики, «через Лондон». Также инвестируется и арабский капитал. Больше половины инвестиций в облигации американского казначейства идет из Великобритании. И это совсем не соответствует уровню активности британских компаний и властей. Правительства богатеющих развивающихся стран все больше предпочитают действовать через частные фонды, чьи штаб-квартиры размещаются в Лондоне.

Собственно, так было всегда. Суверенный фонд ADIA из Абу-Даби инвестирует свои активы в основном через частные фонды, которые они нанимают для управления. Та же тактика и у большинства других арабских фондов. Частные управляющие компании держат имена клиентов и сделки в секрете и согласны их раскрывать только по решению суда. Арабскую тактику переняли и китайцы. Отличить китайские деньги от английских или французских невозможно.

При такой стратегии управления активами капитал из нежелательных стран неотличим от любого другого, а значит, вся мощь государственного протекционизма будет бить по глобальной финансовой системе. Чтобы отсеять нежелательных инвесторов, правительствам придется принудить все частные фонды к раскрытию конфиденциальной информации. Даже если они будут раскрывать ее только правительству, без утечек не обойдется. Что означает радикальную перестройку финансовых рынков. Конфиденциальность, при всех ее минусах – жизненно важное для рынка условие.

Чрезмерная прозрачность и предсказуемость могут работать против инвестора. Конкуренты, заранее просчитав ситуацию, могут начать активно играть против стратегии суверенного фонда. Для конкретного фонда чрезмерная прозрачность чревата большими убытками или даже банкротством. Если вспомнить крах хедж-фонда Long-Term Capital Management, то одной из его причин была информация об инвестициях фонда и многие игроки стали играть против него. Если подобная практика распространится на весь рынок, начнется тотальная война мелких спекулянтов против больших фондов, которая неминуемо раскачает рынок и приведет к краху. Последствия этого будут куда серьезнее, чем в случае просачивания нежелательных инвестиций в отдельные уголки экономики. Запад вынужден жить в мире, где развивающиеся страны обладают огромными ресурсами, а инвестиционные фонды, контролируемые иностранными правительствами, столь же заметные игроки, как и фонды прямого инвестирования.

2.15. Суверенное право творить экономику

В чем состоит идея государственных инвестиций? Она проста: по сути – чиновники инвестируют деньги налогоплательщиков. Потребность в таком инвестировании появляется тогда, когда по каким-либо причинам деятельность рынка не приводит к желаемым результатам – изменению структуры экономики или повышению темпов роста.

Может ли государство поднять новые отрасли экономики? Для России этот вопрос крайне актуален, поскольку нехорошо иметь в начале XXI века экономику, критически зависящую от конъюнктуры рынков сырья. Правительство страны считает, что главным локомотивом инновационного развития станут государственные компании и холдинги [72].

У государственных инвестиций есть одна ключевая проблема. Государственные деньги проще воровать, чем частные. Слишком много воли у жулья. Чиновник, распределяющий деньги, совсем не обязательно преследует благородные цели: в реальной жизни его больше волнует переизбрание и личное обогащение. Эта опасность возникает, конечно, и при частных инвестициях.

Обратимся к истории других государств. Хотя уж чего точно не любят в России, так это учиться на опыте других стран. «Японское чудо» – 40 лет быстрого экономического роста. В начале 1950-х годов компания Sony, тогда еще совсем не известная в мире, обратилась к чиновникам министерства внешней торговли и промышленности за разрешением купить у американской фирмы права на производство транзисторов. Министерство отказало. Только через два года фирме удалось переубедить чиновников, а еще через несколько лет транзисторные радиоприемники принесли Sony мировую известность.

Это был не единственный случай, когда министерство встало на пути прогресса, и, слава Богу, не смогло его остановить. Точно так же получилось и в автомобильной промышленности. В середине 1950-х годов японское министерство внешней торговли и промышленности предложило фирмам поучаствовать в конкурсе на право выпускать народный автомобиль. Предполагалось, что победитель станет единственным производителем в стране. В середине 1960-х министерство попыталось консолидировать отрасль, вынуждая фирмы слиться в несколько суперкомпаний. Можно только догадываться, что стало бы с японским автомобилестроением, если бы министерство настояло на своем. По счастью, отраслевые лобби были в обоих случаях сильнее чиновников.

К концу 1980-х годов главным проектом всей экономики Японии стала электроника. Сейчас трудно поверить, что 15 лет назад экономисты ждали окончательной победы японской электроники над американской. Многие годы государственных инвестиций просто обязаны были принести успех японцам. После полной победы на рынке микрокалькуляторов и магнитофонов – кто сейчас помнит названия американских конкурентов Sony и TDK? Исход схватки на рынке компьютеров был, казалось, предрешен. Что могла противопоставить японцам одинокий гигант IBM? Однако в отрасли, в которой границы рынков меняются чуть ли не ежедневно, все эти ожидания не сработали. Даже сегодня трудно сказать, например, за какой, собственно, рынок сражались Microsoft и Netscape, и на какой рынок так триумфально вошла Google. В этом мире все случайно. И хотя японцы задались целью противопоставить себя американской экономике – ничего не вышло. Случайности оборвали тренд и расставили приоритеты по-своему.

Как бы то ни было, именно в электронике, на которую так уповали японские сторонники государственных инвестиций, японские фирмы столкнулись с невесть откуда взявшимися конкурентами. Вот они случайные факторы. Причина всей нестационарности современной глобальной экономики в свободной конкуренции.

Неужели в стремительно меняющемся мире государственная поддержка является балластом? В Японии – да, в Китае – нет. Суверенная экономическая политика разная. Китайское правительство не защищало отечественного производителя, наоборот – делало отрасль максимально открытой к иностранным инвестициям. Они и так поощряются низким курсом юаня: Народный банк Китая не устает скупать доллары, снижая покупательную способность собственной валюты. Правительство требовало у иностранных фирм создания совместных предприятий и обязательной (обратите внимание!) передачи технологий.

И неудивительно, что все вертится именно вокруг технологий. С ростом благосостояния перед Китаем встанут в точности те же самые проблемы, что и перед Россией: как увеличить не объем, а качество экспорта. Как его диверсифицировать? На этот вопрос российское правительство не может дать ответ, потому что суверенная российская экономика безмолствует.

Премьер-министр России видит будущее суверенного влияния на корпорации в создании государственных корпораций с последующим их преобразованием в публичные. Другими словами, после осуществленных капиталовложений со стороны государства, после поднятия технологического уровня и капитализации государственных компаний постепенно выводить эти компании на IPO и делать их частью рыночного хозяйства. Вплоть до полной приватизации.

Конец ознакомительного фрагмента.