Вы здесь

Охота на крылатого льва. Глава 2 (Е. И. Михалкова, 2015)

Глава 2

1

Доменико Раньери, прихрамывая, вынес наружу стулья и пару легких плетеных столиков, поднял ставни. Мария возмущенно всплеснула руками, увидав это. «Ваша нога, Доменико!»

Но Раньери сделал вид, что ничего не замечает. Не так уж он стар! И в доказательство забрался по стремянке и демонстративно протер испачканную в голубином помете букву вывески.

Вот теперь можно и открывать.

Пока Мария выкладывала на витрину пирожные, он обжарил кофе. Не слишком много: что-то подсказывало ему, что до вечера наплыва клиентов ждать не стоит. За столько лет Доменико научился каким-то шестым чувством угадывать, будет ли у них очередь из желающих выпить чашечку кофе с бисквитом или нынче их навестят одни завсегдатаи. Мария, сколько ни старалась, не могла понять, как ему это удается.

Аромат обжаренных кофейных зерен поплыл по улице. Дурманящий. Манящий.

Кого он завлечет к ним сегодня?

Первые визитеры были ему хорошо знакомы. Семейная пара, троица болтливых школьников, старушка Магда со своей плешивой собачонкой…

Но где же новички? Где многообещающие незнакомцы? Они необходимы ему!

Раньери давно придумал эту игру. Круг клиентуры был, в общем-то, постоянный, к тому же кофейня располагалась в стороне от нахоженных троп. Типичному туристу, ошалело носящемуся, как весенняя муха, между Сан-Марко и Риальто, отыскать ее было не так-то просто. И тем ценнее, когда чужак все-таки появлялся перед окнами с голубыми шторами.

Доменико мысленно снимал с него мерку. Кто такой, как себя ведет? Запоминал – и сам с собой заключал пари: вернется клиент или нет.

Выиграв спор пять раз подряд, Доменико разрешал себе вечером выкурить крепкую сигару. Сигара в неделю – не так уж и много, а? Что бы там ни талдычили доктора, он просто обязан вознаградить себя за догадливость!

Раньери играл честно. Никогда, даже если очень хотелось курить, не применял запрещенных приемов: не заманивал туриста бесплатной чашечкой кофе, не соблазнял ни малютками-бриошами, ни белоснежными меренгами. Клиент должен сам принять решение.

Доменико уселся возле окна и развернул газету.

– Сегодня не дождетесь! – насмешливо фыркнула Мария. Она не знала деталей его развлечения, но давно заметила, что хозяин обращает особое внимание на незнакомцев.

Раньери зыркнул на нее поверх газеты. Помощница тут же исчезла. Она понимала, когда можно болтать, а когда лучше прикусить язык. Доменико держал ее в своем заведении не столько потому, что она варила вкуснейший кофе, сколько за эту удивительную для женщины способность.

Он смаковал эспрессо и с сожалением думал, что Мария права: сегодня ему новых посетителей не видать. А если и набегут, пользы от этого немного. В порту возвышалась «Магнифика», железная дура с пол-Венеции размером. Значит, город захлестнет толпа туристов-однодневок. Гигантский круизный лайнер утром вываливал из своего чрева сотни человечков, а вечером отплывал, забив пассажирами девятипалубное брюхо.

Они налетали как саранча: прожорливые, стремительные, жадные до впечатлений. Они пытались запихнуть в себя весь город целиком, давились им, но не сдавались! На первое – Сан-Марко, на второе – Риальто, на десерт – Дворец дожей, и закусить это все Кампанилой.

Доменико ненавидел их и презирал. Его высокомерный город захлопывал перед ними все двери, а они даже не догадывались об этом.

Раньери терпеть не мог «однодневок» еще и за то, что с ними у него не было ни единого шанса раскурить субботним вечером вожделенную сигару. Даже если они, отбившись от стада, и попадали в его кафе, вернуться второй раз не могли. Ночью лайнер уносил их прочь.

Доменико со вздохом поставил чашку на стол – и тут увидел ее. Она вывернула из-за угла, и серая улица вспыхнула, будто швырнули охапку осенних листьев.

Женщина в безумном шарфе. Шарф был ядреного зеленого цвета и наводил на мысль о безвременной гибели дюжины лягушек. И юбка вокруг ног вилась бешеная, рыжая, с рваными краями. Даже тканая сумка выглядела совершенно очумевшей, как будто все нитки в ней хором сбрендили и полезли наружу с криком: «Давайте свяжемся во что-нибудь новенькое!»

Доменико Раньери застыл с открытым ртом.

А женщина тем временем подошла к кофейне и запрокинула голову, прищурившись на вывеску. Он наклонился вперед, беззастенчиво рассматривая ее через стекло.

Лет тридцати, от силы тридцати двух – тридцати трех. Невысокая, худощавая, с живым миловидным лицом. Курносый нос и мягкий подбородок (русская, решил Раньери). Волосы светлые, небрежно схвачены на затылке резинкой.

Какая-то трогательная растерянность была в ее чертах. На губах играла недоверчивая, почти испуганная улыбка. Как у бедняка, которого привели к новогодней елке, а он все не верит, что можно взять подарки.

Женщина прочитала вывеску, покосилась на собачонку Магды. Постояла в нерешительности.

И тогда Раньери нарушил собственное правило. Он поднялся, доковылял до входа и распахнул дверь под изумленным взглядом Марии:

– Приветствую, синьора! Не хотите ли чашечку кофе?

2

Что ж, неплохо!

Вика направлялась к площади Сан-Марко, страшно довольная собой. В закоулках квартала ей повезло наткнуться на чудесное местечко. Конечно, не стоило объедаться пирожными, но очень уж хотелось сделать приятное пожилому владельцу.

Носатый, улыбчивый, немногословный, он проворно перемещался по своей кофейне, несмотря на хромоту. Копна пепельных кудрей придавала ему сходство с большим лохматым псом. Молчаливая женщина лет сорока сварила такой кофе, что Вика не сдержала вздох блаженства, сделав первый глоток.

Восхитительно.

Умопомрачительно.

Дельцьозаменте!

Итальянский быстро всплывал в памяти. Вика мысленно похвалила себя. Молодец, Маткевич, что не забросила итальянский, даже когда он был нужен тебе как коту пижама. Кто бы мог поверить, что все это пригодится много лет спустя.

Она обошла площадь, жадно разглядывая магазинчики на первом этаже Прокураций, полюбовалась на красную иглу Кампанилы, воткнутую в голубую подушку неба. Перед входом в собор Сан-Марко извивалась длиннющая очередь, точь-в-точь как в детстве за мандаринами перед Новым годом, разве что без авосек, и Вика двинулась к набережной.

Около двух гранитных колонн она замедлила шаг. На одной святой с копьем попирал существо, похожее на варана. При ближайшем рассмотрении это оказался крокодил.

Вторую колонну венчал крылатый лев. Лев этот чрезвычайно понравился Вике. Во-первых, он ухмылялся во всю пасть. Во-вторых, передними лапами зверь прижимал раскрытую книгу.

«Первоначально колонн было три, – прочитала она в путеводителе, – но при разгрузке одна упала в море, затонула и была утеряна».

Все как в России, умилилась Вика. Одну сломали, другую потеряли.

Она неспешно двинулась дальше.

Крылатый лев теперь встречался ей повсюду. Над аркой Дворца дожей он стоял с суровым видом перед священником, протягивавшим ему гигантскую расческу. «Лева, Христом-богом прошу, расчешись!» – было написано на лице почтенного старца. Царь зверей зыркал в ответ негодующе. Было ясно, что гриву на поругание он не отдаст.

Вике так понравился их безмолвный диалог, что она сфотографировала скульптуру со всех сторон. Тут подошел экскурсовод с русской группой, и выяснилось, что в руках святой старец держит не расческу, а флаг Венеции.

– Моя версия была лучше, – пробормотала женщина, выбираясь из набежавшей толпы.

Она отправилась куда глаза глядят, без всякого плана. Шла вдоль каналов, где дома стоят по колено в серо-зеленой воде. Перебегала каменные мосты, выгибающие спины, как кошки. Улыбалась гондольерам, пробовала вкуснейшую пиццу в крохотных забегаловках, глазела на стеклянные фигурки в витринах и повсюду вдыхала запах города.

Вика с детства знала: у каждого места есть свой неповторимый аромат. Прага пахнет мокрой собачьей шерстью, Стокгольм – вафельным рожком от мороженого, Москва – навсегда трамваями: старыми, с тупыми носами, как у ласковых дворняг.

Венеция пахла кофе и болотными кувшинками.

Вика дышала и не могла надышаться. Она ощущала себя немножко сумасшедшей. Как говорил ее младший сын: «Я словно воздушных шариков объелся».

Ее радовало все, от трещин на стенах до дрейфующего по каналу презерватива.

Когда зазвонил телефон, Вика сидела на берегу канала, сбросив кроссовки, и легкомысленно болтала босыми ногами над водой. Рядом с ней лежала надорванная пачка печенья в красной упаковке со смешной детской рожицей, которое она по утрам бросала в сумку на случай, если захочется перекусить на ходу.

Она взглянула на экран, и улыбка сползла с ее лица.

3

Незадолго до описываемых событий

Все началось с блокнота.

Блокнот она углядела в россыпи рукодельной ерунды на прилавке и сразу, не раздумывая, потянулась к нему. Обложка нежно-голубая, в центре – ярко-красный велосипед с корзинкой на руле. Вика в юности обожала кататься на велосипеде.

Она купила блокнот, не торгуясь.

Он был создан, чтобы хранить мечты. Пухлый, с желтоватыми мягкими страницами и атласной ленточкой-закладкой. Женская-женская вещь, к которой непременно нужна изящная ручка, маленькая сумочка, пальто с меховым воротничком, и неплохо бы шляпку.

Из всего этого списка у Вики имелась только ручка. Как-то сразу само собой и записалось:

Чашка кофе по утрам

Как она мечтала о кофе! Обязательно в одиночестве, в чистой квартире с ее уютной, обволакивающей тишиной. И чтобы никто не смел крикнуть над ухом: «Ма, я жрать хочу! Где завтрак?!»

Вика пообещала себе, что обязательно купит кофемашину. С премии. Олег всегда твердит, что кофеварка – блажь и ставить ее некуда, но она попробует его переубедить.

«А что бы я еще сделала, если бы жила одна?»

Вика даже тихонько рассмеялась от удовольствия, представив, что бы она придумала, если б с нее сняли все обязанности.

О, ее ждала бы полная свобода.

Никаких завтраков на всю семью!

Никаких подъемов в шесть!

Никаких изматывающих развозов детей по кружкам!

Никаких праздников в компании свекра и свекрови!

Она жила бы совершенно иначе!

Завести кота, назвать Максимилианом

Глупость, конечно… Но она мечтала не о любом коте, а об особенном: бесшерстном, породы сфинкс. У них замшевая шкурка, а глаза как у инопланетянина. И морщинки на лбу.

Одного потрясающего сфинксёнка Вика приглядела на выставке год назад. Хозяйка позволила взять котенка на руки, и тот угнездился у Вики в изгибе локтя, уши размером с ладонь растопырил, как локаторы, – и замурлыкал звонко-звонко, будто внутри зазвенел маленький будильник.

Вика закрыла глаза и стояла так очень долго. А потом подошел Олег, котенка с ее руки снял, хозяйке обратно сунул. «Совсем с ума сошла – этого лысого урода покупать?» – «Олег, пожалуйста!» – «Все, успокойся. Пошли отсюда».

«Лысый урод» смотрел Вике вслед, и она все оборачивалась на него, пока муж не вытащил ее из зала.

Если бы она жила одна, этот кот принадлежал бы ей.

Научиться водить

Сейчас на это нет времени. Но когда-нибудь она обязательно найдет хорошего инструктора и будет ездить сама, на собственной машине.

Попробовать рисовать

Вика даже отыскала подходящие курсы, но оказалось, что занятия начинаются в восемь вечера. Кто будет готовить ужин? Делать с мальчишками уроки? Пылесосить? Гладить? Вопрос с уроками рисования отпал на неопределенное время.


Записи, записи, записи… Блокнот стал ее маленькой тайной, окошком в несуществующий мир. Когда-нибудь все мечты воплотятся в реальность, а пока Вика заносила на бумагу все, что приходило ей в голову.

Что доставляет ей радость? Чего она не может себе сейчас позволить?

Купить абонемент в бассейн

Отличный спортивный центр находился в двух остановках от дома, но Вика понимала, что денег на него нет. Среди ближайших трат – подарок свекрови на юбилей, какой уж тут абонемент.

Гулять по утрам в парке и фотографировать

Не сейчас, конечно. Позже. Когда дети закончат школу. Ей не нужно будет по утрам варить на всех овсянку, а потом собирать мальчишек, потому что Колька обязательно забудет шапку и перчатки, а Дима может запросто оставить портфель. Да и Олег не поймет, если она утром возьмет и уйдет из дома. Нет, невозможно.

Посмотреть кучу сериалов

О, живи Вика одна, она не хлопотала бы по дому вечерами, а садилась бы в обнимку со своим ушастым котом и смотрела все подряд. «Аббатство Даунтон», «Игра престолов», «Эркюль Пуаро»: старые и новые, умные и не очень – ей бы все сгодилось!

Взять из собачьего приюта щенка

Неисполнимое желание. Олег никогда не согласится на приютскую собаку. Он хочет крепкого породистого пса, обязательно служебного, злого и молчаливого. Ротвейлера. Или добермана.

Но почему бы и не помечтать?

Вика представила, как она бредет ранним утром по осеннему парку, а рядом с ней бежит щенок, похожий на швабру с ушами.


Блокнот понемногу заполнялся, накапливая ее мечты. Вика приобрела привычку записывать все, от мелочей («купить юбку апельсинового цвета!») до больших пожеланий («никогда больше не ездить к свекрови на дачу»). За юбку ее высмеяли бы и дети и муж, а про свекровь и заикаться нельзя. Мама в жизни Олега – это святое.

Полосатые колготки!

Навестить Маринку в Пскове!

Путешествовать! Куда угодно!

Но первым делом обязательно в Венецию.

Ходить в кафе хотя бы раз в неделю!

Опять начать петь!

По кирпичику, по желанию выстраивалась совсем иная жизнь, где были кошка, собака и крыса, много поездок, друзья, увлечения, фотографии, веселые пустяки и разноцветная одежда, свобода, свобода, свобода…


Вика вышла замуж сразу после консерватории. Через год родился Колька, а еще через пару лет – Дима. Диплом вокального факультета из верхнего ящика стола сначала переместился в нижний, а потом и вовсе был похоронен под грудой бумаг и квитанций. Дети много болели, старший оказался совсем несадиковским ребенком. А когда он поступил в первый класс и Вика бросилась искать работу по специальности, выяснилось, что ее поезд ушел. Она потеряла драгоценное время. Другие вокалисты участвовали в конкурсах, ездили за границу, пели в театрах, пока она носилась между педиатром и аллергологом. Теперь можно было в лучшем случае устроиться руководителем музыкального кружка в соседнем доме и получать маленькую стыдную зарплату, надеясь, что за мамонта будет отвечать муж.

Подумав хорошенько, Вика выбрала другой путь.

Распихав сыновей по школам и садикам, она два месяца ходила по собеседованиям и в конце концов устроилась менеджером в банк. Через три года ее перевели в кредитный отдел.

Два дня она работала с утра до вечера, а в среду-четверг-пятницу сразу после обеда неслась домой, чтобы схватить мальчишек и на маршрутке с пересадкой сначала доставить одного на айкидо, потом второго в музыкалку, потом забрать первого, отвезти домой и спешно мчаться за вторым. Где-то в перерыве Вика одной рукой готовила ужин, второй гладила, третьей делала с Димкой уроки, четвертой перешивала Колькину форму, сама себе порой напоминая обезумевшего осьминога.

А вечером с работы приходил Олег, садился ужинать и говорил: «Счастливый ты человек, мать. Три раза в неделю работать по полдня – это ж кайф!»

Олег к жене относился снисходительно. Укорял: «Суетливая ты. Прямо бешеная тарашка». Дети смеялись, Вика оправдывалась: как не быть тарашкой, когда целый воз дел. «Учись правильно распределять время, – веско советовал Олег. – Другие же как-то успевают».

По утрам Вика с всклокоченной головой и одним накрашенным глазом скакала между кухней и детской, пока Олег спокойно завтракал. Он работал в фирме, занимавшейся металлоконструкциями. Металлоконструкции не терпели суеты.

Когда они только поженились, Вика в него была ужасно влюблена. Изо всех сил пыталась заслужить расположение Олеговой мамы, даже когда стало ясно, что та терпеть не может «певичку». В доме свекрови авторитет мужа был непререкаем. Если бы у семьи Олега имелся герб, девизом на нем была бы начертана фраза слесаря Гоши из фильма «Москва слезам не верит»: «А заодно запомни, что я всегда и все буду решать сам. На том простом основании, что я мужчина».

Любовь – хорошее топливо. Вика протянула на нем одиннадцать лет, твердя себе, что все нормально, нужно просто немножко потерпеть.

Пока на глаза ей не попался голубой блокнот с красным велосипедом на обложке.

…Она заносила в него все новые подробности воображаемой жизни. Вспоминала, о чем мечтала в юности. И сама не замечала, как постепенно в ней просыпается и поднимает голову совсем другая женщина. Та, которая знала, чем пахнут города. Которая приезжала в Питер, чтобы ходить по крышам. Та, которой она могла бы стать, если бы все сложилось немножко иначе.

Конец этой игры наступил неожиданно.

«Купить велосипед и кататься летом по Москве», – написала Вика, перевернула страницу…

И увидела, что блокнот закончился.


Вика сердито пролистала его, ища незаполненные разделы. Они найдутся! Должно быть, она пропустила десяток страниц.

Но все листы были исписаны ее почерком. На них не осталось свободного места.

Вика провела рукой по лбу.

Ей впервые стало по-настоящему страшно. Она держала в руках свою непрожитую жизнь, несбывшиеся мечты, неисполненные желания. Пятьдесят восемь страниц того настоящего, чем она хотела бы наполнить каждый день.

И ничего из этого не существовало на самом деле.

Она переворачивала странички, выхватывая взглядом одни и те же отговорки.

«Когда-нибудь». «Когда-нибудь потом». «После». «Не сейчас». «Когда появятся деньги». «Когда появится возможность».

– В моей жизни нет ничего, о чем я мечтаю!

«Нет, постойте! – встрепенулся внутренний голос. – А дети? А муж?»

До того, как появился блокнот, Вика спасовала бы перед этим вопросом. Ну конечно, покорно согласилась бы она, разве может быть что-то важнее для женщины, чем муж и дети!

Но это было пятьдесят восемь страниц назад. За прошедшее время в ней что-то изменилось. И потому ответ прозвучал с горькой честностью:

«Мне этого мало».

«Мало?! – взвизгнул голос. – Что ты несешь? Дети здоровые, муж непьющий. С жиру бесишься! Ишь, колготки цветные ей захотелось! Юбку апельсиновую! Да ты в ней будешь как дура, верно Олег говорит!»

«Заткнись».

Вика поднялась, сжимая в руках блокнот.

– Я живу жизнью, которая мне не нравится.

Она впервые проговорила это вслух.

«Все так живут!» – надрывался внутренний голос.

Вика прижала ладонь ко лбу. Кого она обманывает? Никогда не сбудется то, что она напридумывала. Не будет лохматой собаки, корявых рисунков, маленького фотоаппарата, который можно носить с собой в рюкзаке… Разве что когда ей стукнет пятьдесят. Мальчишки к тому времени вырастут, а Олег, быть может, согласится готовить завтрак себе сам.

Или не согласится.


Остаток дня она ходила как в воду опущенная. От сочувственного внимания коллег отговорилась заболевшей головой, но вечером осталась на работе позже всех. Ей не хотелось домой.

«Мне почти никогда не хочется домой. Мне нужно домой. Это разные вещи».

Долг, обязанность, необходимость… В ее жизни их хватало с избытком. Не было лишь того, чего бы хотелось ей самой. Ей, Вике Маткевич, а не Олегу, его маме или детям.

«Что же со мной будет дальше?»

Ей вовсе не хотелось искать ответ. Как вдруг на мониторе замигал красным значок в верхнем углу, и выскочила надпись:

«Вы работаете на резервном питании аккумулятора».

Тогда Вика начала смеяться. Сидя одна в пустом кабинете перед тусклым монитором, она смеялась, потому что случайно получила исчерпывающий ответ на свой вопрос.

Она работает на резервном питании аккумулятора.

Скоро оно закончится.

Вика сидела перед монитором до тех пор, пока он не погас, выдав перед этим еще с десяток предупреждений. Охранник заглянул в кабинет, увидел смеющуюся в одиночестве Маткевич, и на физиономии его ясно отразилось все, что он думает о ее психическом здоровье.

Но Вике впервые было на это абсолютно наплевать.

4

– Олег, я собираюсь поехать в Венецию.

Вика сказала это за ужином. Неделю спустя после вечера, который она провела в компании погасшего монитора.

Муж был слишком увлечен чтением автомобильного форума, чтобы обратить внимание на ее слова.

– Я договорилась с Ольгой Семеновной, она будет провожать мальчишек на кружки.

Олег по-прежнему не реагировал.

– Мой самолет в пятницу. Вернусь ровно через неделю, утренним рейсом.

Слова про рейс пробились сквозь его избирательную глухоту. Олег поднял голову и недоуменно уставился на жену:

– Что? Какой еще рейс?

– Я улетаю в Венецию, – твердо повторила Вика. – Хочу отдохнуть. Меня не будет неделю.

Олег заморгал:

– Не понял… В командировку, что ли?

Она покачала головой:

– Не в командировку. Сама.

– Что за бред ты несешь?!

Вика побледнела – и вдруг выпалила:

– Не смей так со мной разговаривать!

От неожиданности Олег осекся и замолчал.

– Я не бред несу, как ты выразился! – она прикусила губу. – А говорю, что я устала и хочу отдохнуть!

– От чего?!

– От работы. От тебя. От детей. Последние десять лет я езжу только в гости к твоей маме.

– Ты что-то имеешь против моей мамы?

Но жена не поддалась на провокацию.

– Я взяла на работе отпуск и купила по акции недорогие билеты, – понемногу успокаиваясь, сказала она. – Вы прекрасно справитесь без меня.

Это было что-то новенькое! Олег захлопнул ноутбук и отодвинул в сторону. Подумав, отодвинул и тарелку. Чертовщина какая-то творилась, надо разобраться.

– Почему Венеция? – спросил он первое, что пришло в голову.

– Она уходит под воду на четыре миллиметра в год.

– И что? – не понял Олег.

– Я могу не успеть.

Он посмотрел на жену внимательно – первый раз за весь вечер. Она что, издевается?

По ее лицу действительно блуждала слабая улыбка. Но что-то подсказало Олегу – Вика вовсе не шутит.

Вглядевшись пристальнее, он увидел то, что должен был заметить раньше. Жена похудела и выглядела измученной, но глаза ее странно блестели. Он заподозрил было, что она выпила, и даже принюхался. Спиртным не пахло.

Самое главное, он все еще не понимал, как реагировать на ее слова. Семейная жизнь до сих пор исчерпывалась набором ситуаций, каждая из которых была ему знакома. Или ее можно было уложить в готовый шаблон по образцу семьи его родителей: мужик в доме хозяин, жена занимается детьми, главное слово за мужем, родители – это святое. Но сейчас нужная карточка не выскакивала из картотеки.

Олег испытал короткий приступ замешательства.

– Ты правда хочешь уехать?

– Если я не сделаю этого сейчас, то не сделаю никогда.

– А со мной ты почему не посоветовалась?

В глазах ее мелькнула затравленность, но голос был тверд, когда она возразила:

– Ты был бы против.

– Вот именно! Я против!

Она посмотрела прямо на него. На этот раз Олегу почудилась в ее взгляде… неужели враждебность? Да нет, ерунда.

Он начал сердиться уже всерьез. Что еще за ахинея!

– В Италию, значит, намылилась.

Жена кивнула.

– И считаешь, что с мужем это можно уже не обсуждать?

И снова Вика ответила так, как не отвечала никогда:

– Ты никогда не обсуждаешь со мной свои поездки, а ставишь меня перед фактом. Теперь моя очередь ставить перед фактом тебя. Я мечтала поехать в Венецию много лет. И я туда поеду.

– А я? А дети?

– Ну, уж неделю-то вы без меня справитесь, верно?

И снова эта странная полуулыбка.

Черт, да при чем здесь «справитесь», хотел рявкнуть он. Но после того, как Вика осадила его, поостерегся. Конечно, они проживут без нее эту неделю, но она не имеет права вот так запросто взять и куда-то свалить, просто сообщив ему дату отъезда! Олег не умел этого высказать, но смутно чувствовал, что с ее стороны это бунт!

– Ты не можешь уехать, – в конце концов мрачно сказал он.

Вика вцепилась в стол:

– Почему же?

– Потому что ты, мать твою, замужняя женщина!

– Звучит как «арестованная».

– Ты должна своей семье, – упорствовал он. – У тебя есть перед нами обязательства!

– А себе я ничего не должна? – перебила она с болезненной усмешкой.

Олег замолчал не столько от ее слов, сколько из-за гримасы, исказившей ее лицо. Он по умолчанию полагал, что женщина счастлива, имея такого мужа, как он, и таких детей. Как там в песне поется: «Женское счастье – был бы милый рядом».

И тут его осенило.

– У тебя что, пээмэс?

Черт, ну конечно! Надо было сразу сообразить, что дурость прет из нее из-за женских дел. Чего-то там у теток происходит с головой то ли перед месячными, то ли после, он не помнил и не считал нужным держать в памяти.

Найдя причину происходящего, Олег сразу ощутил себя хозяином положения.

– Все, тема исчерпана. Никуда ты не едешь. И, пожалуйста, не грузи меня больше такой ерундой!

Он придвинул к себе тарелку, убежденный, что разговор закончен. Потом мельком глянул на жену и застыл с ложкой в руке.

Вика выпрямилась. Куда только делась вся нервозность! В ее глазах оторопевший Олег прочел нескрываемую злость. Губы сжались в тонкую линию, рука дернулась, и какую-то долю секунды он всерьез ждал, что сейчас она влепит ему пощечину.

Он не мог знать, что Вика явственно узрела перед собой объяснение тому, почему пятьдесят восемь страниц блокнота остались исписанной бумагой. И уж конечно, Олегу не могло прийти в голову, что жена отчетливо вспомнила ощущение его крепких пальцев, стиснувших ее руку, и зеленоглазого котенка с растопыренными ушами, грустно глядящего ей вслед. Для него этот мимолетный эпизод забылся почти сразу. Для нее – впечатался в память накрепко и выстрелил в самый неподходящий момент.

– Нет у меня никакого пээмэс, – очень медленно проговорила Вика. Она так побледнела, что Олег даже испугался. – И я поеду в Венецию! Поеду, ты понял?!

Она стукнула маленьким кулачком по столу – получилось до смешного неубедительно, но Олегу было не до смеха, – и выбежала прежде, чем он спохватился.

– Не хочешь обсуждать? Да кто тебя спрашивает?! – крикнул Олег вслед, придя в себя. – А ну иди сюда!

На двери в ванную комнату щелкнула задвижка. Зашумела вода. Стало ясно, что в ближайшее время жена к нему не выйдет.

Удрала, как трусливая собачонка! Олег подошел к ванной и некоторое время всерьез раздумывал, не выломать ли дверь. Но тут из детской высунулись две курчавых головы, и он опомнился. Ну, выломает, и что дальше? Тащить ее из ванны, мокрую и голую? На глазах у детей?

– А ну брысь! – приказал он, и Колька с Димкой, толкаясь и шепотом бранясь, исчезли.


На следующее утро Олег уехал на работу рано: жена и дети еще спали. У него было время обдумать ее неожиданный бунт, и, поразмышляв, он пришел к верному, как ему казалось, решению.

Да, Вика учудила. Но наверняка уже раскаивается во вчерашней ссоре и в своем глупом намерении. Он будет великодушен и даст ей возможность отступления. Никакой ругани! Он всего лишь напомнит, что в следующие выходные надо бы помочь его матери с переездом на дачу. Жена отступит от своей бредовой затеи, не потеряв лицо, и все пойдет как раньше.

С этими, несомненно, благими намерениями Олег вечером вошел в квартиру.

И застыл в дверях.

Вика сосредоточенно рассматривала себя в большом зеркале. Вокруг ее ног струилась оранжевая юбка, до того яркая, что хотелось зажмуриться. И рубашка на Вике была новая, зеленая, как весенняя трава, а на шее болтались идиотские разноцветные бусы из стекла.

«Сбрендила», – осознал Олег.

Навстречу ему выбежали мальчишки, завопили, повисли с двух сторон.

– Па, привет!

– Папа пришел!

Он облапил сыновей, чмокнул каждого в макушку. Покончив с ритуалом приветствия, те переключились на мать.

– Ма, сними это! – потребовал Колька. – Тебе не идет.

– Не идет! – поддакнул Димка. Он сам не знал, так ли это, и рыжий цвет ему, пожалуй, даже нравился, но он привык во всем следовать за братом.

– Я сама решу, идет мне или нет. – Вика обернулась к мужу. – Привет! Ты сегодня рано.

– Ма, ну правда! – не отставал старший сын. – Ты в ней глупо выглядишь!

– Это точно, – буркнул Олег.

Ободренный поддержкой отца, Колька подбежал к матери и, дурачась, потянул за юбку.

– Прекрати! – потребовала Вика.

– Фу! Гадость! Сними!

Димка одобряюще захихикал. Ему нравилась эта игра.

– Я сказала, перестань!

Что-то в голосе жены подсказало Олегу, что сына нужно немедленно остановить. Но он не успел. Колька, привыкший к безнаказанности, дернул резче, а секунду спустя ладонь матери обрушилась на его затылок.

Подзатыльник получился слабым. Но ошеломил мальчика сильнее, чем любой шлепок от отца.

Димка, глядя на мать и брата, заревел от ужаса.

Не обращая внимания ни на его рев, ни на вытянувшееся лицо мужа, Вика наклонилась к старшему сыну и хорошенько тряхнула его:

– Никогда больше не смей так себя вести! Ты меня понял?

Перепуганный Колька отчаянно закивал.

– Хорошо! – У Вики тряслись руки, но она заставила себя говорить медленно. – Иди в свою комнату. Придешь, когда будешь готов извиниться.

Колька растворился в воздухе, как только она отпустила его, а следом за братом сбежал и Димка. Вика с пылающими щеками обернулась к мужу:

– Ты должен объяснить ему, что это свинское поведение!

– А я тут при чем?! – вскинулся Олег.

– Он берет пример с тебя.

Вика развернулась и ушла. А Олег, глядя ей вслед, отчетливо понял, что никакие пути к отступлению его жене не нужны.

Она вовсе не собиралась отступать.

5

Телефон настойчиво звонил. Поборов искушение швырнуть его в канал, Вика нажала «ответить».

– Ты на кого детей бросила? – спросил в трубке ласковый женский голос.

Приветствия, конечно, не прозвучало. Когда Лариса Витальевна приходила в бешенство, она не давала себе труда оставаться вежливой. Во всяком случае, по отношению к невестке.

Вика сглотнула.

Свекровь она боялась до оторопи. Лариса Витальевна органично сочетала в себе мягкость медузы с убедительностью гюрзы. В разговорах мама Олега всегда делала большие паузы, которые собеседник мог заполнить по собственному разумению. Обычно интонация Ларисы Витальевны не оставляла пространства для полета фантазии.

«Ты на кого детей бросила, дрянь такая?» – услышала Вика.

И она ни секунды не сомневалась, что именно это имела в виду свекровь.

Человек, не знакомый с мамой Олега, удивился бы, отчего Вике просто не прервать разговор. Но брошенная трубка означала войну, а воевать с Ларисой Витальевной мог только самоубийца. За годы брака Вика твердо уяснила: Олег всегда будет на стороне своей матери. «Жен может быть сколько угодно, мама всегда одна», – мимоходом напоминала свекровь на каком-нибудь семейном торжестве и любовно трепала Олегову густую шевелюру.

Сына она обожала.

Внуков, надо признать, тоже. Мальчишек не называла иначе как «мои принцы». Вике иногда хотелось спросить, кем же она состоит при особах королевской крови, но всякий раз она благоразумно сдерживалась.

Их брак с Олегом строился на благоразумии. Ее благоразумии, естественно.

Вике с первой секунды разговора было ясно, как станет развиваться беседа. Сначала она поздоровается. Потом начнет оправдываться. Потом Лариса Витальевна скажет, что она уже посмотрела расписание – обратный рейс через восемь часов, билет заказан.

И все.

Абсолютная уверенность свекрови в своем праве распоряжаться чужой жизнью гипнотизировала. Вика замирала, как кролик перед удавом, презирая себя за трусость и не в силах пошевелиться.

Она уже хотела с привычной заискивающей доброжелательностью воскликнуть: «Здравствуйте, Лариса Витальевна», как вдруг взгляд ее скользнул по дворцу на другой стороне канала. С фасада палаццо горделиво взирал крылатый лев – символ Венеции.

Две секунды Вика, не отрываясь, смотрела на бесстрашного зверя. А потом, совершенно неожиданно для себя, сказала, не здороваясь, в тон свекрови:

– Я их оставила на родного отца.

Тишина на том конце трубки. Лариса Витальевна осмысливала только что брошенный ей вызов.

– Их отец, если ты забыла, работает с утра до вечера, – пропела она наконец.

Крылатый лев улыбался Вике ободряюще.

– Им поможет соседка, – снова удивляясь себе, сказала Вика. – Мальчишки к ней очень привязаны.

– Она старуха!

– Она на три года младше вас.

Ей почудилось, что на том конце провода клацнули челюсти. Снова молчание, тяжелое, почти осязаемое. Его можно бросить, как камень, и что-нибудь разбить.

Например, чью-нибудь семейную жизнь.

Вика знала, что счастье разбивается не разговорами, а молчанием. Ей было тринадцать, когда папа с мамой перестали разговаривать друг с другом. Потом у них нашлись слова, даже слишком много слов, но было уже поздно: молчание разъело их брак, точно кислота.

Глядя на то, во что превратилась потом мать, маленькая Вика твердо уяснила одно: самое страшное для женщины – быть брошенной мужем. Это было не рациональным пониманием, а чистой эмоцией, сродни ужасу перед высотой.

Но вот что удивительно: она, столько лет дрожавшая при мысли, что свекровь вдребезги рассорит ее с Олегом, сейчас ощутила, как на нее нисходит спокойствие. Это все город! Он придавал ей сил.

Ты не можешь уехать, шептала зеленая вода, ты еще не видела Венецию по-настоящему. Ты не можешь уехать, пел ветер, у меня для тебя столько сокровищ!

– Коля сегодня кашлял, – веско уронила свекровь.

И снова долгая пауза, в которой внятно читалось: «Если ты не вернешься, он заболеет воспалением легких и попадет в больницу».

Вика никогда не могла понять, как у Ларисы Витальевны это получается. Иногда ее даже охватывало подозрение, что свекровь телепат и способна вкладывать свои мысли в головы других людей. У Вики никаких собственных мыслей в эту минуту не было, только тоскливый страх, что ее снова заставят делать что-то ненавистное. Так что ее голова – идеальный ящик, пустой и вместительный.

– Я всегда считала тебя хорошей матерью, – с легкой укоризной добила свекровь («Никогда не сомневалась, что мать из тебя никудышная»).

И тут Вика разозлилась. Может, она и ящик, может, и пустой, но она никому не позволит запихать в себя еще и чувство вины!

– Кашлял, так пусть пектусин на ночь рассосет, – сухо сказала она. – Вы все лучше меня знаете, Лариса Витальевна. Простите, экскурсовод ждет. До свидания.

И отключила телефон.

Крылатый лев с барельефа уважительно смотрел на нее. Вика глубоко вдохнула – и почувствовала, как напряжение отпускает ее. Она перевела взгляд на телефон и только сейчас заметила, что сжимает его так крепко, что побелели костяшки пальцев.

«Господи, я дала ей отпор. Не может быть!»

Ей захотелось плакать и смеяться одновременно. Одиннадцать лет! И впервые она, а не Лариса Витальевна, закончила разговор.

Впервые последнее слово осталось за ней.

– Я люблю тебя, – облегченно выдохнула Вика, адресуясь Венеции.

И наконец-то сделала то, что давно хотела: макнула голую пятку в прохладную текучую воду.