Глава 2
Неделя после посещения кабинета шефа прошла на редкость спокойно. Никто меня не дергал, ничего интересного вокруг не происходило. Казалось, что и не было разговора с Храмовым. Я расслабилась и снизила бдительность. Вот тут-то меня и подловили.
Первый выговор с занесением в личное дело я заработала, опоздав на работу всего-то на сорок минут. У нас народ и на большее количество минут опаздывает, некоторые вообще только к обеду являются. И ничего – всем с рук сходит. Мне же припомнили абсолютно все утренние опоздания (стало ясно, что кто-то все-таки стоит с хронометром у входа по утрам, не иначе как кадровик), обеды по два часа, сосчитали все перекуры, телефонные беседы… Было очень неприятно и даже противно, когда начальник отдела кадров заставил поставить подпись на приказе с выговором, да еще при этом целую лекцию прочитал.
Я вновь стала образцом для подражания, приходя и уходя минута в минуту с боем часов ровно в девять утра и шесть вечера. На обеды вообще перестала ходить, демонстрируя усердие. Но Храмов оказался до того злопамятным и педантичным, что закралось сомнение – а не немец ли наш шеф.
Второй выговор с предупреждением не заставил себя ждать. Теперь-то я понимаю, что ситуация была смоделирована умелой рукой Храмова, а возможно, он сам лично все провернул, не доверяя подчиненным.
Мне по работе иногда приходилось работать с документами, на которых стояла яркая красная штампулька «Секретно». И вот как-то раз после выхода на перекур я недосчиталась одной такой замороченной бумажки. Уходила – она лежала в ящике моего стола, вернулась – нет ее, бесследно растворилась в просторах необъятной конторы, затерялась на одном из девяти этажей. Время было обеденное, все сотрудники дружно удалились в близлежащее кафе, я одна несла вахту в отделе. И отсутствовала-то всего минут пять, но их хватило с излишком, чтобы продолжить начатый террор.
На сей раз «отдел кадров» говорил мало, зато в избытке брызгал ядовитой слюной, так что я потом долго отмывалась в дамской комнате.
Напоследок бюрократ язвительно напомнил, что после трех выговоров следует увольнение по статье. Напугал! А то я не знаю. Может, и правда, ну её к черту, эту работу? Катька скоро школу заканчивает, пойдет работать. А я могу больше переводов брать. Как-нибудь проживем. А вот выговор да еще увольнение по статье… Нет, не надо такого удовольствия Храмову доставлять. Кто его знает, как жизненная колея дальше повернет, а подпорченная репутация в виде нелицеприятной записи в трудовой книжке абсолютно не нужна, и в первую очередь мне самой.
Приняв такое важное, можно сказать, судьбоносное решение, я написала заявление на очередной отпуск, предполагая объявить о своем увольнении уже во время отдыха.
Однако это только человек предполагает. А на небесах почему-то ответы прямо перпендикулярны вопросам. Мои планы неожиданно сорвались – в отпуск не отпустили. «Отдел кадров» долго тряс у меня перед носом графиком отпусков. Будь лето, мне, конечно, было бы приятно постоять в прохладе ветерка от стопки бумажек, представляя, что это вовсе не бумажки, а страусиные перья, кадровик – не просто сотрудник, а двухметровый загорелый, мускулистый негр, в руках которого я не прочь оказаться сразу же после процедуры обмахивания веером. Кстати, про негра – серьезно. Я вовсе не против экзотики. Ритуся говорит, что в жизни нужно испытать все. Правда, не думаю, что негр был бы испытанием. Скорее – удовольствием или приключением. Но чернокожие мачо что-то не торопились перебегать мою дорогу. Да и Ритусину тоже. Зато на мои непроторенные пути вероломно зачастил кадровик – «пинг-понг от Храмова».
Третий мяч, и уже не пробный, а завершающий партию, шеф кинул, даже не выждав для приличия хотя бы трех дней после второго выговора. Видимо, у начальника не очень богато воображение или он не смотрит детективы, но изобретать велосипед Храмов не стал, скопировав почти один в один предыдущий инцидент. Только поменял местами пару сценок. Да зрительский эффект усилил.
Все повторилось с точностью до миллиметра. Опять женский туалет, куда я иногда все же выхожу, опять документы повышенной секретности. Отличие состояло лишь в том, что меня обвинили не в утере, а в краже документов. Вернее, сначала сделали вид, что подозревают всех, и устроили в отделе «шмон». Конечно же, эти треклятые бумажки нашлись в нижнем ящике именно моего письменного стола под упаковкой с женскими прокладками. К средству личной гигиены кадровик прицепился больше всего:
– Бардак развели! Черт знает что хранят в своих столах! – громко кричал «отдел кадров», сотрясая стены с потолком.
Было приятно наблюдать, как известка оседает на его бюрократическом костюме «слегка помятый черный ворон», а искусственная седина скрашивает блестящую лысину.
– Простите, – я постаралась придать голосу металлического звона, лицо сделала строгим и непроницаемым. – Вы не могли бы положить эту вещь на место? – и указала на пакет с прокладками. – Дело в том, что данным предметом я пользуюсь исключительно в интимных целях, и мне не хотелось бы, чтобы к нему, во избежание заразы, прикасались чужие руки. А в чистоте ваших рук, увы, не уверена.
Последние слова я сопроводила ангельски потупленным взором и нездоровым красноватым румянцем (это тоже результат тренировки). Кадровик побледнел, забыв о цели затеянного мероприятия, его руки заходили ходуном, и он их сунул в карман, брезгливо кинув прокладки в ящик. Мужики из нашего отдела дружно загоготали. Моя ирония про чистоплотность была высоко оценена и пришлась по душе – кадровика ненавидели все поголовно, но открыто выступила только я, чем и подписала себе окончательный приговор, став уязвимой мишенью и врагом «намбэ ту» уже не только Храмова.