Глава 3
На другой день выпал снег. Грянувший ночью мороз стянул ледяной коркой лужи, и они, щедро присыпанные мягким белым пухом, стали совсем незаметны глазу. Юные лорды с радостным визгом носились по двору, швыряясь друг в дружку снежками и норовя сунуться под ноги челяди, которой и без того приходилось несладко: не проходило и получаса, чтоб со двора не долетали грохот и проклятия. Молодым господам веселье, а слугам в такой гололед сплошные несчастья! Младшая кухарка, поскользнувшись, ушибла спину, горничная потянула лодыжку, опрокинула ведра с водой – и на благополучно застывшей луже, бранясь последними словами, кувыркались все обитатели замка, от лорда Мак-Лайона до братьев Мак-Тавишей. Последние возмущались столь громко и витиевато, что супруга лэрда Вильяма, не стерпев, нажаловалась зятю. Ивар, с утра пребывающий в пасмурном настроении, которое недавнее падение ничуть не улучшило, напинал обоим – и теперь ругатели, обиженные на весь свет, чистили дорожки от снега и посыпали их песком из кадушки. Вилли с Кенни активно им в этом мешали…
Нэрис, улыбнувшись, отошла от окна и снова уселась за стол. Пока муж занимался приготовлениями к отъезду, она разбирала накопившиеся за месяц письма. Присылали их сюда, в Файф – в Стерлинге хватало любопытных… Так. Это счета от портных, это из Фрейха, отчет управляющего, эти четыре – от арендаторов. А вот это, последнее, из Англии. «Грейс, – подумала леди Мак-Лайон, увидев знакомую печать. – Давно ее слышно не было, едва ли не с октября!»
С Грейс Кэвендиш, урожденной Гордон, Нэрис связывали самые теплые отношения. И пускай их дружба началась в свое время не лучшим образом, зато в последние несколько лет обе женщины по-настоящему сблизились. Ивар, посмеиваясь, называл их переписку «эпистолярным романом», а про себя искренне удивлялся – что́ настолько разные люди могли найти друг в дружке?.. Но тут всезнающий глава Тайной службы сильно ошибался: у Нэрис и Грейс было гораздо больше общего, чем кто-либо мог себе представить. Они обе были женщинами образованными, чуждыми предрассудков, обе шитью и домашним хлопотам предпочитали хорошую книгу, и у обеих никогда раньше не было подруг: у Грейс – из-за ее ослепительной красоты (не имей сто золотых, а имей страшненькую подругу), у Нэрис – из-за происхождения (для аристократки недостаточно знатна, для плебейки – возмутительно богата). И не важно, что леди Кэвендиш давно счастлива в браке с любимым мужем и ей даром не нужны чужие. Не важно, что супруг леди Мак-Лайон – второй человек в государстве. В глазах дамского общества одна так и осталась «смазливой вертихвосткой», а вторая – «безродной выскочкой»… Одним словом, как обронил как-то адмирал Кэвендиш, они нашли друг друга!
Нэрис терпеть не могла писать письма. Но для Грейс она всегда делала исключение. И сейчас, отодвинув прочие бумаги в сторону, с удовольствием взялась за перо, предвкушая обстоятельную, пусть и одностороннюю беседу. Рассказав последние новости Лоуленда и в красках описав вчерашний конфуз распущенной леди Чисхолм, Нэрис уже приступила было к описанию грядущей поездки и связанных с нею собственных опасений, как дверь гостиной распахнулась. В комнату ворвался вихрь свежего морозного воздуха и знакомый запыхавшийся голосок:
– Госпожа!.. Ну слава богу, а то уж боялась, не поспею.
– Бесс! – Леди Мак-Лайон, вспыхнув от радости, вскочила со стула. – Сама пришла? Как же славно! А я хотела за тобой после обеда послать…
Женщины, смеясь, обнялись. Беатрис, верная горничная леди Мак-Лайон, уже давно у нее не служила. Еще пять лет назад, по возвращении из Ирландии, Ульф на правах законного супруга настоял. Не разжалобили его ни слезы, ни посулы, ни даже личная просьба науськанного женой королевского советника. Тихоня, как истинный норманн, уперся рогом и заявил, что слушать ничего не желает: человек он обеспеченный, Бесс и так в шелке ходит да как сыр в масле катается, работать ей незачем. А уж у такой хозяйки, у которой семь пятниц на неделе и все – последние? Нет, нет и еще раз нет!.. «Я против леди Мак-Лайон ничего не имею, – со своей обычной прямотой сказал Ивару Тихоня, – и Бесс на привязь не сажаю – пущай видаются. Привыкши они друг к дружке-то, как не понять? Да только горничных в Шотландии полным-полно, а жена у меня одна! Влезет куда следом за вашей, и что мне тогда делать прикажете?»
Лорд Мак-Лайон с ответом не нашелся. Он, по совести, и своей бы запретил соваться куда не следует, но… В общем, желание Тихони было удовлетворено, а Бесс, смирившись, осела дома. И, как ни любила она свою госпожу, такая жизнь вскоре пришлась девушке очень по вкусу. Тихоня на радостях отгрохал в соседней деревушке настоящие хоромы, нанял женушке помощницу по хозяйству, не муж – золото!.. Даже Нэрис, которая целый месяц дулась на несговорчивого норманна, в конце концов сменила гнев на милость. Что уж тут поделаешь? Бесси довольна – и ладно. Нельзя думать только о себе. К тому же у молодых скоро пошли дети – по одному в год, и верной горничной сделалось уже совсем не до хозяйки. Нет, они, конечно, виделись. Но когда у тебя дома семеро по лавкам, в гостях особо не рассидишься.
«Жаль, – в который раз подумала леди Мак-Лайон, любуясь круглым, раскрасневшимся от мороза лицом своей бывшей горничной. – Кэт Бесси и в подметки не годится. Платья хорошо шнурует и реветь по каждому пустяку перестала, слава богу, а все ж не то!.. Замужество, увы, не все меняет в лучшую сторону». Она окинула взглядом располневшую фигуру Бесс и вздернула брови:
– Да ты никак опять ребенка ждешь? Ну, Ульф! Совсем жене отдохнуть не дает. Это он тебе рассказал, что мы приехали?
– Точно так, госпожа. – Бесси расплылась в широкой улыбке. – Еще ночью примчался, весь взбудораженный, и давай одежу теплую в торбу пихать без разбору! Насилу добилась от него, чего стряслось. Ну и, конечно, как утро – скорей сюда… В прошлый раз всего денек погостили, нынче надолго не задержитесь, так хоть повидаться!
– Повидаться? – Нэрис недоуменно наморщила лоб и, спохватившись, потащила гостью к камину. – Да ты садись скорее! Согревайся, вон аж на ресницах иней.
– Ох, спасибочки, госпожа. – Бесс скинула шаль и опустилась в креслице. – До чего на улице холодно – ажно воздух звенит. И как вы в такую-то пору ехать собрались?
– Надо… – Леди Мак-Лайон пожала плечами и с беспокойством повторила: – Так Ульф тебе ничего не сказал, что ли? Забыл?
– Это вы об том, чтоб с вами поехать? Сказывал, вестимо. Тока вот… Вы ж не подумайте, госпожа, я за вами – куда укажете, пусть и не служу уж сколько. Но муж…
– Не пустил, да?
– Пустит он, как же! – в сердцах всплеснула руками горничная. – Даром что просьбу вашу передал, а соглашаться как есть не велел, филин эдакий! Я и словечка сказать не успела, как он уж брови супить принялся да кулаком по столу стучать. «Не пущу» – и точка!
– Кулаком? Это Тихоня-то?!
– И не говорите, госпожа, сама по сю пору в изумлении… Вы ж знаете, он у меня покладистый, чтоб ругань какая или там что – ни-ни! А тут как с цепи сорвался, вот те крест. Пошел бушевать – я прям диву далась, да и только!
– Ну надо же, – озадаченно пробормотала Нэрис. – С чего бы вдруг? Может, Ивар ему что сболтнул? Хотя нет, насчет поездки Тихоне еще вечером сказали, а с брауни припадок ночью приключился… Ничего не понимаю! Белены они все объелись, что ли?
– Вы это о чем, госпожа?
– А? Да так, не обращай внимания. – Леди Мак-Лайон, оставив загадки на потом, перевела взгляд на едва заметно округлившийся живот Бесси. – Экие вы настойчивые! Что, пяти девчонок вам мало?
– Так то и дело, что девчонок, – вздохнула горничная. – А Ульф сына хочет. Оно и понятно, мужчинам только и подай сыновей, да разве ж от судьбы убежишь? Наши бабы деревенские говорят – сызнова девочка будет.
– Ну, может, в этот раз повезет, ошибутся?
– Пять-то раз не ошиблись… Да я ж не против, госпожа, нас у мамки восемь человек, нешто я не сдюжу? Дом, слава богу, чаша полная, лорд Мак-Лайон жалованье Ульфу хорошее положил, грех жаловаться. Хоть цельный отряд рожай, ей-богу! Но ведь ежели опять девка родится, мой, чую, и вовсе духом упадет.
– Ничего, переживет как-нибудь, – фыркнула Нэрис, тихо порадовавшись, что у нее двое сыновей, и Ивару этого вполне достаточно. Дети – счастье, кто же спорит. Но каждую весну встречать беременной? Это уже сродни героизму!
– А чего он так завелся, спрашивается? – говорила между тем Бесси, грея озябшие руки возле каминной решетки. – Ведь сам же едет! Глядите, какой – супруге лорда, значится, не зазорно, а мне и шагу с крыльца не ступи? Завел порядки. Кабы завтра не прощаться – уж задала б я ему перцу, помяните мое слово!
– Не сердись, – улыбнулась леди. – Он, наверное, о ребенке беспокоится. Знать бы, так и я не заикалась бы даже. Вот не любишь ты письма писать!
– А сами-то?..
Они переглянулись и рассмеялись. Бесс, снова придя в хорошее расположение духа, оглянулась на дверь гостиной:
– Деток-то с маменькой оставите?
– Да. И не хихикай! Мама, конечно, когда о внуках просила, сил не рассчитала, но без нее мы б совсем пропали. При дворе с детьми тяжко, а нянькам со стороны Ивар не доверяет. Да еще эти разъезды постоянные.
– Ваша правда, – поддакнула горничная. И после паузы добавила: – А нынче уж и вовсе не до семейных поездок. Зима на дворе, добираться долго, да и там еще неизвестно что…
– В каком смысле?
– Ну, как! Свадьба-то эта, будь она неладна!..
Нэрис захлопала глазами:
– Ты о чем, Бесси? Почему «неладна»?
– А что ж в ней хорошего? – Та снова оглянулась на дверь гостиной и понизила голос: – Ведь Эйнара-то противу воли женят! Норманны, что от конунга старшему хозяину приглашение привезли, моему Тихоне за чаркой вчера растрепали. Он мне, понятно, не сказывался, но что ж я, глухая, что ли? Они как наберутся, дак орут на весь дом, не хочешь – услышишь! А вы, стало быть, не знали, госпожа?
– Не знала, – задумчиво отозвалась леди Мак-Лайон. «Так вот почему он нас с Иваром звать не стал, – поняла она. – Уж конечно, не много радости… А мы-то голову ломаем, что стряслось?» Она наморщила брови. Брак по договоренности – дело понятное. Но Бесс сказала – «против воли». Эйнар, стало быть, жениться не хочет? Почему? Нэрис подняла голову:
– Бесси, а вот интересно мне…
– Чего Эйнар-то кобенится? – с полуслова поняла горничная. – Дак известное дело – не по сердцу невеста. Папаша выбирал, сына не спрашивал.
– Мы с Иваром тоже суженых себе не выбирали, – пожав плечами, сказала Нэрис. – И ничего. Можно подумать, норманны только по любви женятся.
– Это вряд ли, – рассудительно сказала Бесс. – Что они, особенные такие, что ли? Но вы ж сами посудите, одно дело – мой Ульф. Он человек простой, да и батюшка его давным-давно в этой ихней Вальгалле меды пьет. А Эйнар – сын конунга, не след ему черт-те с кем путаться.
– Выгодный брак, – кивнула леди. – Погоди-ка! «Черт-те с кем»? Так у него, выходит, уже возлюбленная имеется? Сильно неподходящая?
– Точно так, госпожа!.. Норманны болтали, что девица-то красивая, при всех добродетелях, да из семейства дюже недружественного. Ее брат с конунгом и не прочь бы породниться, а вот сам конунг как есть против!.. Эйнар уж его и просил, и ругался с ним, да все без толку. До того, сказывают, дошло, что сэконунг едва девицу из отчего дома не увез, на честь рода наплевавши. А что, она-то согласная! Да только не вышло у них ничего. Донес кто-то конунгу, тот осерчал да и сосватал сыну другую. Из своих, понятно, ну и чтоб власть отцовскую показать. Куда Эйнару теперь деваться? Этак ведь не только с батюшкой, но еще и с кланом невестиным, случись чего, рассоришься! А уж вы мне поверьте, сама с норманном живу: таких обид они не прощают…
Лорд Мак-Лайон, кутаясь в плащ, мерил широкими шагами караулку, то и дело спотыкаясь о рассыпанные возле печурки поленья. У стеночки, руки по швам, смирно стояли Мартин и Мэтью Мак-Тавиши. Толстощекие физиономии близнецов выражали почтительное внимание, никак не вяжущееся с мечтательно-отстраненным блеском глаз: нотации командира братья слушали вполуха, а мыслями были уже за сотни верст от Файфа, на шумном норманнском пиру.
– …Поэтому повторяю – никакой самодеятельности! Мы представляем не только лэрда Вильяма, но и всю Шотландию в лице его величества. То, что целью поездки является свадьба сына конунга, ни в коем случае не облегчает нашу задачу. У северян все по-простому, а в такой обстановке сболтнуть лишнее – раз плюнуть. Особенно по пьяному делу. Ясно, куда клоню?
– Дык…
– Еще бы…
– Замечательно. Теперь что касается завтра: гонцам не хамить, на драку не нарываться, на провокации возможные – не отвечать. Олаф Длиннобородый не меня, а тестя моего на праздник позвал, и не в наших интересах норманнов раздражать попусту. Гонцы, положим, от замены игрока и без того не в восторге. Как сходни поднимут – чтоб я вас обоих до самого северного побережья не видел. Поняли?
– Так отож…
– Не дураки, чай, соображаем…
Ивар замедлил шаг, недоуменно покосился на слаженно кивающую головами парочку и продолжил:
– Как высадимся – держите ухо востро. Не расслабляйтесь! Знаю я норманнские гулянки, не выпьешь – обидишь, а всем уважение оказывать никакого здоровья не хватит. Вам-то, положим, оно и за счастье, но нас всего пятеро едет, и мне вместо бойцов два куля с мукой не нужны. В общем, без закуски не хлобыстать, языками не трепать, девиц чужих не щупать и от своих ни на шаг не отходить!
– Это как бог свят…
– С нашим удовольствием…
– Кхм. С удовольствием, значит? – Лорд Мак-Лайон снова остановился, на мгновение прищурился и добавил, не меняя тона: – Прекрасно. А теперь ступайте на конюшню и передайте Творимиру, что я велел всыпать каждому по двадцать плетей в счет будущих заслуг. И фляги ему же сдайте, целее будут. Возражения есть?
– Нет! – витающий в облаках Мэтью, с облегчением выдохнув, споро развернулся к дверям – и протяжно взвыл, когда в затылок ему со свистом влетело тяжелое полено.
С лица Мартина, который, на свое счастье, замешкался и не успел повернуться к командиру спиной, мигом исчезла мечтательная полуулыбка. Братцы встряхнулись, подняли изумленные глаза на лорда Мак-Лайона – и дружно попятились…
Минут пять спустя Творимир, привлеченный шумом со двора, высунул нос из конюшни и удивленно ухнул: все свободные бойцы и добрая половина домашних слуг облепили караулку, галдя как сороки, а изнутри пристройки набатом гремел знакомый голос:
– Подлецы! Пропойцы несчастные! Все жилы из меня вытянули!.. А ну, стоять! Я вас, мерзавцев, научу слушать! Слов не понимаете? Не понимаете, да? Так у меня аргументы повесомее найдутся…
– Ивар, не надо-о-о!
– А что надо? Налить на посошок и дать вам, паршивцам, перед соседями нас опозорить? Распустили слюни, шантрапа кабацкая! Гулять они едут! К черту командира, к черту инструктаж… Стоять, кому велено? В глаза смотреть! Я перед вами, дармоеды, ради чего полчаса распинался, а? Ради собственного удовольствия?!
– Ивар, мы больше не бу-у-удем!..
– Да плевать мне! Хоть на голове ходите, хоть в две хари северянам войну объявляйте – все! Кончилось мое терпение!.. Пятнадцать лет кровь мою пили, негодяи, да все мало? Сыт я по горло вашей дуростью! Собирайте барахло и вон из отряда!
– Ива-а-а-ар! – дружный, полный ужаса вопль.
Творимир улыбнулся в бороду. Все это он слышал не раз – что громкие угрозы, что покаянные клятвы. Ивар, понятно, с умыслом стращает, а вот братцы каждый раз верят. Этих двух орясин надуть даже дите несмышленое может… Интересно, за что командир их чихвостит? Вроде бы пока не за что. Или, может, про запас? К норманнам же едут, а что у тех, что у других две радости в жизни – глаза залить да кулаками помахать. И дури – по пуду на каждого.
– Ивар! – донеслось из караулки. – Вот те крест! В последний раз!
– Тише мыши будем! Ей-богу, лопни мои глаза!
– Знать ничего не хочу. Пшли вон!
– Ну Ива-а-ар!
– Вы еще здесь?!
Зеваки сыпанули от двери в разные стороны: из караулки, спотыкаясь, вылетели растрепанные близнецы. Морды красные, волосья всклокоченные… Творимир, посторонившись, пропустил братьев и, добродушно хмыкнув, шагнул через порог. Лорд Мак-Лайон, привалившись плечом к стене, сосредоточенно вынимал из ладони занозы. В отличие от Мак-Тавишей, королевский советник вид имел вполне обыденный и даже несколько скучающий – словно не он, а кто-то другой еще минуту назад орал на весь двор, швырялся поленьями и топал ногами.
– Эх? – Русич прикрыл дверь у себя за спиной и повернулся к товарищу.
Тот, не поднимая головы, легонько пожал плечами:
– А что делать, друже? Самому надоело, но ведь они по-людски не понимают. Купились?
– Эх, – согласно прогудел бывший воевода, собирая разбросанные по полу поленья.
Ивар, совладав с последней занозой, поправил сползший с плеча плащ и выглянул в маленькое окошко: любопытные потихоньку расходились, Мак-Тавишей видно не было. Унеслись в расстроенных чувствах товарищам по оружию жалиться.
– Надеюсь, я палку не перегнул, – сказал лорд.
– Эх, – отмахнулся Творимир. Он своих подопечных знал не первый день. Да им, толстокожим, что поленом по макушке, что угрозы – все едино! Пару часов поноют, а после виниться придут да прощения просить, дело известное. Зато потом тише воды станут – пусть и ненадолго. Главное, чтоб вправду слишком сильно горе вином не заливали! Эдакие туши на собственном горбу по сходням вверх тащить – невелика радость.
– Жаль, Лесли пришлось в Стерлинге оставить, – посетовал Ивар, отходя от окна. – И Робина… Толку от них не в пример больше, чем от этих двух дурней.
– Эх, – посочувствовал русич, выпрямляясь и отряхивая руки от сора. К молодому Гамильтону воевода был равнодушен, хоть и признавал, что парень он башковитый и боец неплохой. А вот Робина вправду было жаль. Творимир знал его давно – еще с тех пор, когда только нанялся служить к лорду Мак-Лайону. Зубоскал, конечно, еще тот, но человек надежный, с понятием. Опыт, опять же, проверка временем: почитай, лет пять рядовым бойцом в отряде по всей Шотландии вместе с ними мотался, потом еще семь начальником гарнизона во Фрейхе состоял без нареканий… И по первой просьбе командира место спокойное, хлебное оставил – ко двору явился, друга поддержать. Глава королевской охраны – должность почетная, да только от нее больше хлопот, чем выгоды. Вот и на север поехать не смог. А верных людей в окружении главы Тайной службы раз-два и обчелся.
Русич ободряюще хлопнул Ивара по плечу. И улыбнулся – не беспокойся, мол, дело житейское!..
– Согласен, – благодарно кивнул королевский советник. – Извернемся уж как-нибудь. Вещи собрали?
– Эх.
– Хорошо. Ульф небось до сих пор скачет выше головы от радости. Не успел домашних осчастливить новостью, как уже на пристань унесся, к своим.
Творимир понимающе прикрыл глаза. Еще бы! Тянет небось мужика на родину. А тут семья, служба – на чужих-то берегах. Воевода протяжно вздохнул: пусть Шотландия для него уже давно стала домом, но иногда все-таки тоже находило. Вспоминался знакомый бор, закопченный потолок общей избы, родная речь, которой он не слыхал уже много лет – и что-то начинало щемить в груди, звать да тянуть. Только в отличие от Тихони, Творимира на родине никто не ждал. А если и ждали, дак еще подождут! Русич поморщился: разбуженная память услужливо воскресила не только милые сердцу просторы, но и былых товарищей. Время давно стерло их лица, оставив только размазанные кляксы, но каждый раз при мысли о прежних соратниках Творимиру становилось горько и тошно, будто он объелся полыни.
Поймав на себе вопросительный взгляд лорда Мак-Лайона, воевода встряхнулся и махнул рукой:
– Эх!..
– Уверен?
Творимир коротко кивнул. И, толкнув плечом дверь караулки, вышел. «Опять не к месту прошлую жизнь вспомнил, – понял Ивар, сквозь заиндевевшее окошко провожая взглядом широкую спину своего телохранителя. – Который раз за этот месяц. Зачастил, однако. С чего бы?»
– Стареем, друже, – с невеселой улыбкой пробормотал он, отводя взгляд. – Стареем… Н-да!
Нэрис, одной рукой придерживая концы шали, подняла повыше жестяной подсвечник. Толку от него было мало – дрожащий огонек одной-единственной свечи был не в состоянии разогнать холодный мрак погреба. По ногам сквозило, в углах шуршали лапками крысы, но леди Мак-Лайон отступать не собиралась.
– Эй! – Постаравшись придать своему голосу хоть малую толику уверенности, она сделала еще пару шагов и остановилась. – Эй, ты тут?
Погреб молчал.
– Дружочек! – снова позвала она, озираясь по сторонам.
Темные очертания бочек, мешки с овощами, подвешенные к потолку окорока – ни звука, ни движения. И пронизывающий холод.
– Дружочек, ты здесь?.. Ну ответь же! Я тебя обыскалась!
Справа что-то царапнуло камень. Нэрис примолкла, навострив уши, но через долгую минуту вынуждена была признать, что это лишь очередная голодная крыса. Брауни как сквозь землю провалился. И ладно бы он просто еще вернуться не успел! Однако перед ужином Нэрис своими глазами видела, как один из отцовских псов, сунувшись под стол за упавшим куском, испуганно взвизгнул и дунул вон из кухни с такой быстротой, будто за ним черти гнались. Собаки у лэрда Вильяма были рабочие, охотничьи, и крыс давили со скуки десятками. Кошек в замке не держали. Так от кого же, позвольте спросить, здоровенный кобель, как щенок месячный, поджав хвост, шарахнулся?..
Жестянка качнулась в дрогнувшей руке, на каменный пол пролился воск. Света, и без того жиденького, стало еще меньше. «Сейчас погаснет, – с досадой подумала Нэрис, быстро обернувшись в сторону двери, – и набью я себе шишек! Ну что он от меня прячется? Все одно ведь прошлой ночью лишнего наболтал, какой резон таиться? Наказание сплошное!»
Свеча предупреждающе зашипела. Леди Мак-Лайон тихонько чертыхнулась и, сведя брови на переносице, выпалила в темноту:
– Выходи, тебе говорят! Мало мне твоих страшилок вчерашних, так теперь я еще полночи буду по замку рыскать? Нам отплывать на рассвете, как тебе не совестно?!
Никто не отозвался.
– Ах, так? – возмутилась она. – В молчанку играть будем, значит? Ладно!
Нэрис грохнула подсвечник на пыльную крышку сундука и решительно уселась рядом, скрестив руки на груди:
– Никуда я отсюда не уйду, покуда не явишься! И ежели насмерть до утра замерзну, то так и знай – это ты виноват. Только пугать и горазд, а как…
– Ну, пошла честить, – прокряхтел от стены знакомый надтреснутый голосок. – Здесь я. Подняла бучу до самой крыши. С сундука-то встань, платье угваздаешь.
– Не встану!
– И чего вредничать? – Темный комок шерсти подкатился к подолу ее платья и, сопя, вскарабкался наверх. – Чай, не враг я ни себе, ни тебе, ужо пришел бы, как все улягутся… Так ведь нет, неймется ей. Вынь да положь сей же секунд! Терпение надо иметь. Такое мое мнение.
Нэрис улыбнулась. Холодный мрак погреба, крысы, собственное недовольство – все тут же отступило на задний план. И даже погасшая таки свеча не умерила радостного облегчения: брауни пришел! Пускай брюзжит, не в первый раз; главное, что дальше прятаться не стал. Значит, не так уж все и плохо?
– Ивар последние распоряжения оставляет, – смущенно пояснила леди. – Засел в спальне сразу после ужина, ничем не выманить. Так и будет небось до рассвета пером скрипеть, знаю я его. Как же ты пришел бы?
– Делов-то, – пренебрежительно отозвался домашний дух. – Пусть я в волшбе не первый, да сонную одурь наслать и столетка зеленый может. Когтями щелк – и спит твой благоверный. А вот ежели он тебя сейчас хватится?
– Глупости. Если Ивар в бумаги зарылся, то ему хоть кол на голове теши. А детей я уложила… Да будешь ты рассказывать или нет?!
– Куда ж я денусь, – тяжело вздохнул он. Ссутулился, помолчал, глядя на собственные лапы, и нехотя буркнул: – Расскажу, что можно, дело понятное. Нишкни! Затрепыхалась ужо. Видения – штука такая, с ними никогда не знаешь, что правда, что нет. Оне ить порой прямо говорят, а порой предупреждают только!
– Так ты же вроде хотел посоветоваться? Ну, со своими?
– А я посоветовался. Дак ведь и мудрецы наши – не око всевидящее. Разве что опыту поболе, а так… В общем, молчи и слушай! Хлебом ее не корми, дай попререкаться!
Нэрис послушно притихла. Тон у брауни был серьезный, и раздражать его по пустякам, рискуя остаться ни с чем, ей совсем не хотелось. Еще взбрыкнет, чего доброго, и ломай потом голову – чего от судьбы-злодейки ждать?
– Говорил я со стариками, – после паузы начал хранитель очага, – долго говорил. Все как есть им выложил! И про вас, и про поездку вашу грядущую, и про вчерашнее. Сдуру едва с тобой в море не выпросился – хорошо, язык вовремя прикусил. Мне еще Ирландия по сю пору аукается… Брр! – Он скорчил страдальческую гримасу и, передернув плечами, продолжил: – Как бы то ни было, но меня выслушали. Старое помянули, конечно, не удержались, да судить не стали: мы ведь, брауни, при очаге людском состоим, а какой без вас очаг?.. Стало быть, посочувствовали мне, порасспросили, камланье произвели да бороды узлом и завязали – как быть? Ехать мне с вами, понятно, никак не можно. Да и толку-то? На севере небось своей братии довольно. Еще влезу, как муженек твой, в самое гнездо осиное – всем мало не покажется!
– Так что же делать?
Домашний дух развел лапами:
– Вам – ехать. Мне – предостеречь. Всего рассказывать не велели, чтоб судьбу не искушать, но кое о чем упомянуть дозволили…
Он умолк, будто собираясь с мыслями. Нэрис, вцепившись пальцами в концы шали, вся превратилась в слух. Даже крысы, кажется, прекратили свою извечную возню, и в каменной клети погреба повисла звенящая напряженная тишина.
– Свадьба эта не к добру, – снова сказал брауни. – Врать не буду, ничего такого не видал, но сердцем чую: заварил конунг кашу, все хлебнут по полной миске! Так что вы уж там того… ухо востро держите. Мужу передай, чтоб меж двух мечей не совался – друг о друга не затупятся, а его зацепят. Скажи, чтоб вина хмельного не пил, кольчугу не снимал и на прошлое не оглядывался, целее будет. А пуще всего упреди, чтоб бежал со всех ног, как только дымом потянет! Огонь все преграды сотрет, стужа лютая ему не помеха…
Леди Мак-Лайон медленно кивнула. Черные глазки домашнего духа беспокойно блеснули в темноте.
– Да что там! Супруг твой калач тертый, он небось и без моей указки разберет, в какую сторону повернуть. А вот ты? Ни силы в тебе, ни глаза острого. Каждому слову веришь, каждой слезинкой чужой душу себе рвешь. Оно, мож, и правильно, того не ведаю, а только осторожней будь! Супруга держись, едва снег в воздухе закружит – дверь на засов и наружу ни ногой! А коль так повернется, что лестницу каменную перед собой увидишь да ступишь на нее, не подумавши, – колени в кровь сотри, но одолей, до самой ступенечки последней… И крепко запомни: не оборачивайся, кто бы ни звал! Поняла?
– Примерно.
– Ну вот и ладушки. Слазь с сундука-то, весь подол в пыли. Я, понятно, почищу за ночь, да у меня и так забот… Что?
Нэрис нахмурилась:
– Погоди-ка, дружочек! Я да Ивар – это еще не все. И вчера ночью ты говорил про оборотня. Сказал, что он умрет! Оборотень – это?..
Брауни опустил взгляд, и леди Мак-Лайон в секунду прошиб холодный пот. Значит, она поняла все правильно? И Творимир, он… его…
– Не может быть!
– Все может быть, – глухо отозвался домашний дух. И, собрав волю в кулак, поглядел на бледную воспитанницу снизу вверх. – Убьют оборотня. Я видел.
– Но, может, это просто предупреждение? Ты ведь сам сказал, такое тоже бывает?
– Убьют, – мотнул головой брауни. А потом добавил пустым, бесцветным голосом: – Ножом под сердце кровь не отворяют. Даже я знаю…
Лорд Мак-Лайон, не отвлекаясь на звук скрипнувшей двери, обмакнул перо в чернила и, начав новый абзац, рассеянно спросил:
– Который час?
– Пятый, – отозвались за спиной. Открылась и вновь закрылась крышка дорожного сундука, зашуршали падающие на пол юбки. – Ты бы прилег хоть на пару часов, Ивар.
– Да-да, я уже заканчиваю, – пробормотал он, налегая на перо. И только спустя долгую минуту осознал, что ему никто не возражает. Это было странно. Нэрис, тщась о здоровье мужа, обычно не приветствовала ночных бдений. А если вспомнить, что до рассвета осталось всего ничего и им обоим предстоит долгая дорога…
– Нэрис? – Он обернулся. Увидел сброшенное у кровати платье и каштановую макушку, выглядывающую из горы одеял, вспомнил, что ему даже доброй ночи не пожелали, и поднял брови: – Милая, все в порядке?..
– Да.
– Нет, – нахмурился лорд. И, бросив перо, поднялся. – Что случилось? Ты плохо себя чувствуешь?
– Все хорошо, дорогой. Я просто устала.
Ивар бросил взгляд на перепачканные юбки, сделал вывод и присел на кровать:
– Ясно. Своего мохнатого приятеля ты все же отловила. И чем же он, позволь узнать, так тебя напугал?
Жена молчала.
– Нэрис, или ты мне все рассказываешь, или я еду один.
– Ивар!
– Ну?..
Леди Мак-Лайон вдохнула, выдохнула и отняла лицо от подушки:
– Милый, честное слово, никто меня не пугал. Я и правда устала. А брауни… Ну, он, конечно, прояснил кое-что. Велел опасаться метели, не лезть куда не надо, чего попало на веру не брать и что-то там про лестницу – сам толком понять не может что. А тебе просил передать, чтобы в распри не встревал, огня опасался и прошлое забыл, будто его и не было.
– В каком смысле?
– Не знаю, – она развела руками. – Говорю же, толку от его разъяснений никакого, только зря в погребе мерзла… А! Еще тебе нельзя кольчугу снимать, вот.
– Ну, до этого я бы и сам мог додуматься. Но лестница – это любопытно… Что за лестница?
– Понятия не имею. Но на ней оглядываться нельзя. Мне.
– Только тебе? Почему?
Леди Мак-Лайон вновь развела руками. Советник саркастически хмыкнул:
– Сдается мне, котенок, что кое-кто просто решил сменить тактику. Уговоры-то на тебя давно не действуют, глядишь, хоть припугнуть получится!.. Сама посуди, он же от тебя сплошь общими фразами отделался. Огня бояться, если что, еще с младенчества учат, как и тому, что в метель дома сидеть надо. А уж касательно твоей доверчивости, я вообще промолчу!
– Но как же тогда лестница? И это… прошлое?
– С лестниц, милая, часто падают. Да и в прошлом зазря копаться смысла нет. – Он с улыбкой обнял жену и поцеловал ее в макушку. – Спи, котенок. До рассвета всего ничего осталось. Я сейчас закончу и тоже приду. Спи.
Нэрис, кивнув, улыбнулась. Угроза допроса с пристрастием миновала, но ей все равно было стыдно своей слабости – ведь собиралась же не подавать виду! Собиралась вести себя как ни в чем не бывало!.. И что? Только увидела мужа, над столом склонившегося, ничего не подозревающего – и тут же рассиропилась. А кому от этого легче станет? Ей? Ему? Или Творимиру, которому не суждено вернуться с севера?..
Подумав об этом, она почувствовала, как снова задрожали губы и к горлу подкатил тугой комок. Ну зачем? Зачем ей нужно было все это знать? И что теперь делать? Как дальше жить?
«Как раньше», – всплыли в ее мозгу недавние слова домашнего духа. Снова вспомнился темный холодный погреб, свое отчаяние… Нэрис металась из угла в угол, ломала руки, умоляла брауни признаться, что он все это выдумал, – но напрасно. Сморщенная мордочка шерстистого приятеля была непривычно суровой, а черные глазки смотрели с непоколебимой уверенностью.
– От судьбы не уйдешь, – повторял он. – Думаешь, мне оно радостно? Я Творимира вашего знаю – хоть перевертыш, а большой души человек. И тут этакие новости! Да не реви, не маленькая. Чай, не мужу твоему смерть напророчил, ну?
– А есть разница? – всхлипнула Нэрис. – Творимир ведь нам друг!
– Друзья тоже не бессмертные, – проскрипел брауни. – Уж пора бы знать… Не реви, говорю! Счас сюда весь дом сбежится. Оно тебе надо?
– Ничего мне не надо, – прорыдала она, уткнувшись лицом в ладони, – мы никуда не поедем! И никто… никого… ножом… не пырне-о-от!..
– Ш-ш! – Хранитель очага приложил когтистый палец к губам. – Ты что, хочешь, чтобы муж тебя услышал? Чтоб прибежал, допытываться начал, отчего слезы да вой? А ведь прибежит! И дознается!
– А лучше друга мертвого ему предъявить, да?!
– Не знаю, – сдался брауни. – Ничего я уже не знаю… А только поедешь ты завтра с ними обоими вместе и ни словечком о разговоре этом никому не обмолвишься, ясно? Без того сглупил, все тебе выболтал, старый осел. А с провидением шутки плохи! Оно ж найдет, как извернуться. И кто на кого тогда нож подымет – нам ли знать, а?
«Нам ли знать…» – эхом повторила про себя леди Мак-Лайон, прижавшись щекой к камзолу мужа. Руки Ивара ласково гладили ее плечи, родной глуховатый голос шептал что-то неразборчиво-убаюкивающее. И черная накипь грядущего потихоньку смывалась с души, унося с собой все страхи и сомнения. Пусть!.. Чему быть, того не миновать. «И даже если нашей лодке суждено пойти ко дну, – стиснув зубы, подумала Нэрис, – я останусь в ней, чтоб увидеть это своими глазами!»