Глава 2
На следующий день, увидев Джека на променаде в городском парке, Джессика внезапно поняла, почему предстоящий прием так ее волнует. Она еще издали приметила его, он в свою очередь заметил их фамильное ландо и подивился, как ей удается различить в толпе герцога Деттингема. Он и в самом деле выделялся в толпе праздно болтающих гуляк и веселящихся друзей своим одиночеством. Джессика поразилась тому, как многие светские львицы беззастенчиво бросали на герцога призывные взгляды, надеясь завладеть его разборчивым вниманием, и, прикрываясь веером, нашептывали о нем непристойные сплетни, их молоденькие сестры сидели рядом, навострив ушки, и жеманно улыбались, демонстрируя хорошие манеры.
«Да, он совсем потерялся в своем одиночестве», – подумала она, привыкшая видеть рядом с ним Ричарда. Кузены с детства были неразлучны, в молодости часто появлялись в компании вместе, словно товарищи по оружию. Внезапно Джесс догадалась, почему он замыслил жениться, ей даже пришлось чихнуть, чтобы скрыть свое волнение. Джек надеется, что этот шалопай, узнав о женитьбе кузена, поймет – теперь его шансы унаследовать родовой Земляничный венец[5] и вернуться домой ничтожны. Ей даже думать противно о другой, более гадкой причине женитьбы, и она готова была во все горло крикнуть «нет!» перед этой сиятельной толпой.
«Вот идиот!» – бормотала она себе под нос, не отрывая задумчивого взгляда от мужественного силуэта. Лавируя среди прохожих, он неуклонно приближался к ним, словно ее мрачные мысли манили его так, как Северный полюс намагниченную стрелку компаса.
– Деттингем, – радушно улыбнулся ее отец.
– Ваша светлость, – любезно приветствовала мать новую мишень старых сплетниц и нарочно помахала герцогу рукой – пусть увидят и уймутся.
– Джек, – равнодушно выдавила Джессика, тем самым подавляя желание прямо спросить: соображает ли ее приятель, каким живодерским способом собирается вернуть своего блудного братца?
– Ну-ну, Джессика, я, конечно, просила тебя щадить его чувства, но не стоило делать это напоказ, – привычно побранила ее леди Пэндл, не забыв между тем предупредительно пнуть по щиколотке своего муженька, чтобы тот не улыбался во весь рот так, словно их дочь и герцог Деттингем уж слишком хорошо знают друг друга.
– Обещаете покорно слушаться свою маменьку в тяжелом бою, Принцесса? – Джек широко улыбнулся. Эта улыбка всегда переворачивала ей душу. С ее позволения, разумеется.
– Если так, я давно уже слыла бы закоренелой лгуньей – под стать вам, ваша светлость. – Она взглядом напомнила ему про обещание не дразнить ее столь ненавистным прозвищем.
Он поклонился с шутовской грацией, и ей пришлось закусить губу, подавляя смешок. Примирение не входило в ее планы, поскольку еще предстоит улучить момент, когда они останутся наедине, и свести с ним счеты. Она заготовила для него довольно увесистый камешек.
– Простите мое недомыслие, мисс Пэндл, но мои манеры начинают хромать на все четыре, стоит мне увидеть ваше поистине королевское достоинство. – Тон его был слишком смиренным.
– Если бы я переняла вашу манеру извиняться за свои оплошности, меня не приняли бы ни в одной гостиной Мейфэра[6], – строго выговорила она.
– Отныне буду следовать такому примеру при всякой возможности, иначе мне не отвязаться от прилипал, а я был бы счастлив навсегда разделаться с подобной компанией.
Отец Джессики громко рассмеялся и с интересом глянул на публику, окружившую Джека и ловившую каждое его слово.
– Что ж, мне самому впору поучиться, дружище, – доверительно вздохнул лорд Пэндл, не обратив никакого внимания на едкие взгляды и бойкие перешептывания публики.
– Если в следующем сезоне и далее вы пожелаете видеть свою жену в любой из комнат вашей лондонской резиденции – даже не мечтайте, – услышала Джессика шепот матери, предназначавшийся исключительно для мужа.
Джек смотрел на них отсутствующим взглядом, и Джессика поняла: у него по-кошачьи тонкий слух, и теперь он остро переживает услышанное, затем она вспомнила, что ей тоже не мешает придерживать язычок в его присутствии.
– Не желаете прокатиться со мной, Пр… мисс Пэндл? – невинно поинтересовался он, и Джессика снова насторожилась. – Сами видите, я очень стараюсь. – Он пожал плечами и улыбнулся так призывно, что она невольно вспорхнула с места, словно птичка, слетевшая с ветки. Ей и в голову не пришло, что таких птичек у него могло быть много.
– На чем, скажите на милость? – спросила она, снова опускаясь на тугие подушки фамильного ландо.
– Представим, что у меня есть колесница? – Он по-мальчишески улыбнулся и вскинул брови.
Ну как можно на него сердиться?
– Почему бы и нет. – Она глянула на него сверху вниз, глаза ее лучились весельем, губы дергались от смеха.
– Решено, Принцесса? – Он криво усмехнулся и странно посмотрел на нее, словно только что узрел нечто, лишившее его дара речи.
– А я уж решила, что мы договорились насчет имен, – сердито сказала Джессика, хотя на самом деле сгорала от желания томно повиснуть на нем, как и все остальные влюбчивые девицы.
– Простите, – он нервно повел плечами, словно стряхивая наваждение, – нечаянно слетело с языка, мне надо больше практиковаться. Желаете, мы начнем прямо сейчас, мисс Пэндл, и вы позволите мне сказать нечто путное, прежде чем нас замуруют в замке Эшбертон на целых две недели? Я вполне располагаю некими средствами передвижения и могу укатить с вами за горизонт, поверьте, я не страдаю галлюцинациями. – И он жестом руки указал в сторону блестящего двухколесного экипажа, стоявшего в тени деревьев.
Да, эта элегантная коляска могла вызвать нешуточную мужскую зависть: и пара бойких лошадок, и ливрейный лакей, и грум – все подобраны под стать. Джессике стало интересно, с чего вдруг Джек выскочил из своей великолепной коляски, но она предпочла не углубляться в думы и мысленно рисовать портрет волоокой светской сирены, которая – по слухам – была его тайной любовницей. Ей дела нет до его амурных похождений, однако его планы вернуть беглого Ричарда казались настолько нелепыми, что она зябко повела плечами, несмотря на зной июньского полдня. Возможно, он прислушается к мнению старого друга, и ей стоит попытаться отговорить его.
Джек властно прищелкнул пальцами, и экипаж тут же подкатил, игнорируя суетливую толпу на своем пути. Сердясь на власть имущих, Джессика и не заметила, как сама очутилась на узкой скамье коляски рядом с Джеком, ее согласия никто и не спрашивал.
– Благодарю, Брандт, – произнесла она, едва придя в себя и вспомнив, наконец, имя старшего грума Джека.
– Всегда приятно подсаживать истинную леди в наш экипаж, мисс Пэндл, – ответил пожилой слуга так, словно презирал тех женщин, которые, бывало, удостоивали своим присутствием прогулочную коляску герцога.
Джесс едва не рассмеялась, подумать только: грум, ничуть не смущаясь, выговаривает его светлости герцогу Деттингему.
– Кто бы спорил, – равнодушно обронил Джек и сообщил Брандту, что отпускает его домой – пешком – в награду за дерзость.
– Слушаюсь, ваша светлость, – спокойно согласился грум и быстро зашагал прочь, словно у него гора с плеч свалилась.
Они тронулись с места, и Джессика постаралась не выказывать удивления и тревоги, когда Джек выехал из парка, чтобы высадить лакея у своей летней резиденции на Гросвенор-сквер. Ее, правда, позабавила развязность, с какой слуга отбил церемонную чечетку и снял перед ней шляпу. Затем лакей многозначительно подмигнул Джеку и посеменил к конюшням особняка Деттингемов.
– Где вы нашли такого слугу? – спросила Джесс, дожидаясь, пока серые лошадки надумают признать нового кучера, и Джек, наконец, властно послал их вперед.
– В темном притоне. Однако это будет мой лучший жокей, как только он выучится прислушиваться к тем, кто сведущ больше, чем он мнит, в этом искусстве.
– Так вы посадили его на запятки вашей кареты в наказание за гонор? Верно, у ваших слуг душа рвется именно туда, когда вы гневаетесь на них, ваша светлость, – поддразнила она, втайне отдавая должное его снисходительности, не в пример иным властным грубиянам.
– Мне нет нужды третировать моих слуг, мисс Пэндл. Стоит лишь мне величественно нахмуриться, как все они начинают усердно угождать, словно я не герцог, а сам король.
– Верно, Эшбертон созрел для перемен, – притворно вздохнула она. – Сгораю от нетерпения воочию убедиться и засвидетельствовать.
– Не старайтесь. – Он печально улыбнулся, впору залюбоваться, но к чему ей так распускать себя. – Эти трудяги неплохо управляются с моим дворцом и твердо знают, что в этом деле я и в подметки им не гожусь.
– Они здраво мыслят, – утешила Джессика. – Вряд ли вас с детства обучали командовать сервизами или запасаться салфетками.
– За это я искренне признателен. – Джек выехал на оживленную улицу.
– Куда мы направляемся? – спросила Джесс и потуже подтянула ленточки своей любимой шляпки.
Джек уже разогнал свою пару в плотном транспортном потоке Лондона до разумного предела.
– Туда, где мои лошадки смогут более-менее поразмяться, а мы глотнем, наконец, свежего воздуха, – бросил он на ходу, объезжая повозку и сдерживая резвых лошадей.
Те шарахнулись от бешено завертевшегося зонта некоей леди, оглянувшейся на их экипаж.
– Ну вот, теперь пойдут сплетни, – неуверенно сказала Джесс.
– А о чем им еще говорить? – цинично заметил Джек.
– Разве что о вас, – согласилась она.
В самом деле, репутацию хромой мисс Пэндл обсуждать не стоит. Однако ее так и подмывало дать им пищу для новых – невероятно смехотворных – сплетен, чтобы затем спокойно упиваться этой славой.
– Вряд ли эти злодейки поверят в то, что лорд и леди Пэндл позволили мне умыкнуть средь бела дня их единственное сокровище, так что расслабьтесь, Принцесса. Обещаю доставить вас домой, не прибавив к вашему имени и пятнышка, – никто не успеет заметить ваше отсутствие.
– Что ж, с моими набегами в свет отныне покончено, так что пусть говорят напоследок, мне без разницы, – вполголоса успокаивала себя Джесс.
– Что вы хотите сказать?
– Я разве не ясно выразилась?
– Я не так проницателен.
– Да, я умываю руки, ваша светлость. Впрочем, я никогда и не блистала в обществе, так что со светскими сезонами покончено, и тем лучше для меня. Летом в Лондоне скучно. Действительно, как глупо сидеть приклеенной, в душном городе и пропускать лучшее время года, когда все распускается, дышит и цветет в деревне. Лондон провонял, здесь и дождь не освежает, правда, у нас другой погоды не бывает, насколько я помню.
– Возможно, – проронил он, – но вы еще весьма молоды для последних напутствий. Остается только удивляться, почему вы, взяв хороший старт, и пальцем не шевельнули, чтобы продвинуться в свете.
– Неужели до сих пор не ясно? – раздраженно спросила она.
– Я же сказал, что не отличаюсь сообразительностью, или вы где-то слукавили. Сделайте одолжение, поясните, как мне поладить в споре с леди, если она выдает черное за белое, а я уверен в ином? – размышлял он вслух, словно не сомневался в своей правоте всегда и во всем.
– Попробуйте промолчать.
– Вы сами так обычно и поступаете, Джессика? Молча презираете отпрысков благородных семейств, которые не соответствуют вашим высоким требованиям, и они пугливо избегают вашей компании?
Итак, он, оказывается, считает ее снобом, поскольку она не сумела подобрать себе мужа, – ни один не «дотягивал» до ее идеала.
– А вы весьма высокого мнения обо мне, – попыталась отшутиться она.
– Мое мнение нисколько не ниже вашей самооценки, – торопливо проговорил он и отпустил поводья.
Поток экипажей наконец-то почти иссяк.
– Просто я мыслю реально, – проговорила она ровным тоном.
– Если бы так, вы давно уже приобрели бы титул леди Имярек, а то и графини, – по-отечески наставлял он.
– Ну да, лорд Имярек или сам граф нисколько не постеснялись бы обременить себя женой-хромоножкой, – съязвила она.
– Единственная, кто переживала бы по этому поводу, вы сами, Джессика Пэндл. А я уже устал от этих театральных сцен отважной красавицы, смирившейся с тем, что ее единственная задача в жизни – доставлять окружающим радость своей несчастной долей. Подумайте, как вы оскорбляете таким отношением всех, кто ценит вас такой, какая вы есть, без всякого принижения.
– Я хромаю, и мне известно мое положение в связи с этим, – вспыхнула она под его скептическим взглядом, навернувшиеся слезы едва не подмочили ее репутацию.
– Хромота ваша практически незаметна. И это все, что вам надлежит знать, – возразил он. – Вы еще счастливо отделались, пролежав почти сутки с переломом под проливным дождем. Могли ведь умереть или действительно остаться калекой на всю жизнь, – высказался Джек так пылко, что приунывшие было лошадки мигом пустились вскачь, заслышав его голос.
– Никогда не отрицала своей вины в случившемся. – И она досадливо поморщилась от своего смиренного тона.
– Да, это так, вы не смели брать без спросу этого коня и мчаться на нем в самый дождь. Бедное животное! Вы были тогда вспыльчивы и своевольны, но никто из нас и подумать не мог, что вы так беззастенчиво подвергнете риску и себя, и несчастного скакуна. Глупо с нашей стороны так недооценить ваши замашки – ясно же было, что вы за сорванец. Вы мечтали доказать всему миру, что ничуть не уступаете вашим братьям. И мы, Сиборны, и ваша нежная семейка – все несказанно обрадовались уже и тому, что вы остались живы. Неужели вам мало этого чуда – выжить в подобной переделке и остаться практически невредимой?
– Я и понятия не имела о ваших переживаниях. Значит, вы знали, что в тот день я не вернулась с прогулки, – робко вставила она.
– Я в курсе всех ваших вольностей, Принцесса, – терпеливо пояснил он, словно его так и подмывало схватить ее за плечи и потрясти как следует, чтобы привести в чувство. – Бывало, я места себе не находил, когда вы срывались искать приключения, боялся за вас. А тогда мы искали вас всю ночь и все утро.
Никогда не забуду, каково это – тщетно искать в потемках пропавшее дитя. Мы с Ричем облазили все холмы в округе, так что я теперь могу хоть с завязанными глазами водить экскурсии по окрестностям Уинберри-Холл.
– Я ничего не знала об этом. Я сильно простыла под холодным дождем, а когда пришла в себя после лихорадки, вы с кузеном уже отбыли, я подумала, вы покинули Уинберри-Холл, прежде чем тем вечером хватились меня.
– Разумеется, мы не покинули вашего отчаявшегося отца, да и братья ваши были не в лучшем состоянии. Хорошо, мой дядюшка Генри сумел организовать людей, чтобы прочесать местность, иначе наша помощь могла бы опоздать.
– А почему мне ничего не рассказывали об этом? – тихо спросила она.
– Врач приказал не тревожить вас воспоминаниями о жестокой переделке, у вас открылась горячка, и нужен был покой, физический и душевный, чтобы справиться с опасной болезнью. Когда стало очевидно, что вы поправляетесь, мы отбыли, уверившись, что вскоре неугомонная озорница, нагнавшая на всех страху, снова будет на коне. Однако вы так и не обрели былую удаль, правда, Принцесса?
На сей раз она не стала препираться насчет обидного прозвища, поскольку все это время пыталась встроить открывшиеся ей обстоятельства в известную цепь событий.
– Нет, – призналась она после продолжительного молчания.
– И почему же? – спросил он, словно и в самом деле его интересовал ее ответ. – И я, и Рич всегда считали вас самой отважной из женщин, и вот, пожалуйста, записная святоша.
Как объяснить, что дух ее угас вместе с радужными надеждами на будущее, когда стало ясно, что теперь она физически ограничена, не в пример ему? Как держать себя с ним, если он решит, что она влюблена в него – или еще что-то вообразит? Пора изобрести приемлемое объяснение, отчего вдруг она потеряла интерес к столь любимым раньше развлечениям: долгим верховым прогулкам по окрестностям Нортгемптона, беготне наперегонки, лазанию по деревьям в отцовском и соседских поместьях.
– Поняла, что надо блюсти свое достоинство, – выдала она, поведя плечами.
– Это отступничество. Хуже того, предательство в бою, – вынес он приговор.
– Что вы здесь расселись читать мне лекции о том, что такое трусость, если сами не имеете о том понятия? – не осталась она в долгу. – Вам никогда не приходилось сомневаться в своих ногах. Как вы можете знать, если и представить не можете, что я чувствую, когда на глазах у публики приходится хромать в обход танцевального круга к местам для компаньонок и затем сидеть на скамье весь вечер, потому что всем известно: я не могу танцевать. Вам никогда не хихикали прямо в лицо, вы не слышали шепотков этих бриллиантов чистой воды, а уж им не совестно высказываться так, словно меня там нет или я не только охромела, но и оглохла. Иные джентльмены не стесняются подойти и осведомиться у моей матери, не желаю ли я чаю или лимонада, словно я не в состоянии ответить сама за себя.
– Насколько помню, вы всегда могли привести их в чувство. На приемах умели собрать вокруг себя толпу изысканных девиц и рьяных юнцов с горящими глазами, так что мне и Ричу трудно было пробиться в ваш круг.
– То есть мне нечего изображать мученицу и жалеть себя, так, по-вашему?
– Я лишь сказал, что вокруг вас всегда были избранные друзья, поскольку вы похвально осмотрительны, чтобы завести любовников.
– Да, истинные друзья всегда ценили меня за то, что я не разбрасываюсь, – чопорно подтвердила Джессика.
– Да полно вам притворяться. Понятно, что среди тех юнцов не было ни одного, кто подходил бы вам в мужья или любовники. Однако и зрелые умные мужчины при всем желании не смогли добиться вашего расположения, милая Принцесса. Вы сурово предпочитали держать их на расстоянии, не так ли?
– Всякая разумная женщина не поощряет волокит, – колко отозвалась она, хотя понимала, что он прав – все дело в ней.
– Да, всякая уверенная в своей красоте и остроумии, видящая их насквозь и способная принять их и одержать победу в жизни женщина поступит именно так, Принцесса. Однако надменная гусыня, избалованная девица просто побоится рисковать в этой игре, если ей заранее не обещана награда.
– Оригинальный у вас взгляд на мою позицию в жизни, ваша светлость, – произнесла она ледяным тоном.
– Чувствую, вам до смерти хочется надрать мне уши. – Он криво усмехнулся, будто надеялся, что она снова станет той восхитительно отчаянной Джесс и осуществит его желание.
– Не соблазняйте. Даже вам не под силу рассердить меня так без риска перевернуться, после чего останется лишь с вами на пару захромать на обе ноги, – поддразнила она.
Других слов для выражения охватившей ее ярости подобрать не удалось. Его высокомерно проницательный взгляд и явная тоска обезоруживали, что оставалось разве что завыть или нервно рассмеяться.
– Ах, Принцесса, что же нам с вами делать? – устало покачал он своей прекрасно вылепленной головой.
– Отвезите меня домой и прекратите обзываться, – так же устало ответила она.
Время медленно тянулось, похоже, их разговор зашел в тупик. Джек заложил широкий круг по дороге вокруг деревенской лужайки, чтобы развернуть свой прогулочный экипаж в сторону Лондона, его как-то не тянуло на подвиги лихого наездника. Джессика уже знала: он превосходно справляется с любым делом, если берется за него. Теперь она надеялась, что он не настроился всерьез заняться ею, а просто решил немного развлечься перед таким серьезным делом, как смотрины.
– Видите, какой я послушный герцог, – решился он прервать томительное молчание, затянувшееся на несколько миль.
– Нет, вы хитрый, лживый и опасный, но меня вам ни за что не окрутить, я заранее знаю все ваши штучки, – проворчала она.
– Зато я не боюсь встретить жизнь с открытым забралом и не похож на мороженого судака, – уколол он.
– Конечно, этим летом вы не побоитесь играючи совершить самую большую ошибку своей жизни, – вполголоса пробормотала Джессика в адрес надменного аристократа, который обвиняет ее в бесчувственности, в то время как сам расчетливо готов жениться ради рождения прямых наследников, лишь бы его драгоценный кузен смог вернуться домой. – Как мило, – неискренне похвалила она вслух, но он как-то странно посмотрел на нее. Стало понятно – по-кошачьи острый слух не подвел его.
– Обещайте, Принцесса, что хотя бы не откажетесь вступить в бой, – примирительно вздохнул он, разрядив затянувшееся – несколько отчужденное – молчание.
– Что за бой?
– Этим летом спускайтесь с вашей неприступной башни из слоновой кости и приезжайте развеяться к нам, грешным и жадным до жизни. Возможно, вас удивит, сколько неожиданностей таит эта жизнь, если не прятаться от нее, а принять с распростертыми объятиями.
– Но вашим ушам может достаться изрядно, – пресекла она его кипучие излияния, опасаясь подвоха: помнится, копченый чугунок повелел называть себя благородным чайником.
– Обещаете? – безжалостно давил он, и она – вот ошибка! – нечаянно посмотрела ему в глаза и успела заметить искреннюю озабоченность в их золотисто-зеленых глубинах, прежде чем он снова устремил взгляд на дорогу.
– Если только вы решительно прекратите обзывать меня Принцессой, – уступила Джесс и подумала, что надо было как следует пнуть себя по больной ноге, прежде чем поспешить согласиться.
– Вы загрустите, если я приму ваше условие, – ухмыльнулся он, словно ему только что пришло на ум, как забавно было наблюдать со стороны за их препирательствами во время этой нелепой прогулки.
Едва доехав до деревни, они снова повернули в сторону Лондона.
– Так можно грустить о том, что избавилась от ветрянки, – мрачно ответствовала она.
– Будем считать, что я ничего не говорил, Джесс, оставайтесь при своем, – легко усмехнулся он, потом рассмеялся.
Она прокляла свою доверчивость – с таким же успехом можно битый час препираться с граблями – вот достойный соперник этому зубоскалу.
– Не беспокойтесь, я верна себе. Правда, уже почти не надеюсь увидеть, как вы изменились.
– А с чего бы мне меняться?
– Обычно женитьба очень меняет характер мужчин. – И она ужаснулась тому, как бестактно выдала себя.
– Я упоминал о женитьбе? – спросил он вкрадчиво.
Она невольно вздрогнула, уловив затаенную угрозу в его тоне.
– На мне – никогда, и не тревожьтесь так, я не заблуждаюсь на свой счет, – гордо ответила она, уходя в свою раковину.
– Я никогда не подозревал вас в этом, любезная, – отстраненно произнес он.
Можно было подумать, что они едва познакомились и при этом весьма не понравились друг другу.
– Это весьма мне на руку, поскольку иначе вы возненавидели бы меня как претендентку на ваш герцогский венец, – дерзко добавила она.
– Как знать? – рассеянно произнес он, словно Джессика Пэндл с ее взбалмошными идеями находилась за тридевять земель отсюда и нисколько не занимала теперь его мысли.
– Я знаю, – настаивала она, стремясь разрушить безликую стену молчания. Ей пришлось даже прикусить язык, чтобы не наговорить лишнего, страстно заверяя его, что никогда и не помышляла завладеть его вниманием – ни в коем случае…
– Вы правы, – наконец проронил он в напряженной тишине. – Я в какой-то момент поддался слабости, согласился с директивой бабушки и серьезно нацелился на женитьбу. Как оказалось, очень многие долго ждали такого решения, поскольку я теперь обязан принять у себя целое стадо юных гусынь в сопровождении избранных родственников и подруг, приглашенных тетушкой, – да, такой вот светский прием предстоит мне по возвращении домой.
– То есть вы пригласили семью Пэндл остудить пыл стаи юных претенденток, пока вы будете собираться с мыслями, так? – спросила она беспечно, словно ее нисколько не волновала отведенная ей роль – роль некоего противоядия, способного сразить невестящихся прелестниц наповал.
– То есть – нет, поскольку я приглашаю вас в пенаты, которые мне, верно, дороже всего на свете, в семью, которую я мыслю частью себя самого. Вы нисколько не уступаете в красоте любой гостье, отныне вам надлежит четко запомнить это. Не позволяйте себе сомнений и не расшаркивайтесь перед ними, знайте, я никогда не поставлю вас на вторые роли, – жестко предупредил он.
– Нет во мне красоты, – возразила она с таким негодованием, словно он позволил себе намекнуть, что она невзрачна, как рисовый пудинг.
– Думайте что хотите, но вы прелестны, милая. – Он улыбнулся с видом знатока, чтобы она наконец почувствовала, что это не комплимент.
– То есть я должна себя чувствовать красавицей, если вы того пожелаете, ваша светлость?
– Если мое повеление способно убедить вас в моей правоте. А теперь будьте любезны убрать это мученическое выражение с вашего лица и приосаньтесь, как и положено истинной светской леди на выданье. Наше общество помнит вас именно такой, Принцесса. Настоятельно рекомендую вам представить, что мы неспешно прогуливаемся по зеленым скверам Мейфэра, а не мчимся по окрестным деревням.
– Да, так лучше, но вы все же ошибаетесь, – выпалила она.
Между тем они уже ехали по знакомым пыльным улицам, и она почувствовала, что Принц рядом с ней снова превратился в циничного и недосягаемого герцога Деттингема.
– Нет, и вам это известно, – прошептал он, передавая ей сумочку и веер, когда лакей лорда Пэндла помог ей сойти с довольно высокого сиденья коляски.
– Нет – что? – рассеянно повторила она, поскольку сохранять грациозность, выходя из экипажа – даже не столь высокого, – довольно тяжело, а сегодня ей менее всего хотелось свалиться мешком под ноги его лошадям.
– Ошибки, разумеется.
И он напомнил ей о ее прелести таким томным взглядом, что она едва не поверила ему, но вовремя спохватилась, поскольку перед ней всего лишь закоренелый повеса, привыкший убеждать впечатлительных дам в своем особенном отношении к ним – единственным и неповторимым.
– Ха! Расскажите об этом вашим гостьям, когда мы встретимся у вас в доме. Они объявят вас сумасшедшим или же просто сбросят меня в ров с водой у вашего замка.
– У нас нет рва, – возразил он, наблюдая, как она отступает на пешеходную дорожку и ждет подходящего момента, чтобы вежливо распрощаться с ним.
– Они выкопают, постараются ради меня.
– Вот как? Следует мне расценивать это как вызов? – Его озорная улыбка грозила сразить наповал и растопить ее волю прямо посреди улицы.
– Нет! – неожиданно пронзительно вскрикнула она и отступила, словно его пламенный взор мог опалить ее крылья.
– Жаль, – произнес он насмешливо. Он всегда так улыбался ей в детстве, когда собирался улизнуть вместе с Ричем. – А я обожаю сражения. Правда, немного найдется женщин, способных доставить мне удовольствие доказать им их неправоту, разве что вы, Принцесса, частенько балуете меня.
– Тогда считайте меня одной из многих, – отчеканила она и резко отвернулась от этого кривляющегося джентльмена. Пора отпустить ее с миром.
– Я всегда выделю вас из толпы, Принцесса, – нагло уверил он, словно сделал одолжение, затем небрежно отсалютовал хлыстиком и рванул свой экипаж с места, и пыль прощально взметнулась из-под колес.
– Несносный высокомерный идиот, – процедила она сквозь зубы, застыв на месте и неотрывно наблюдая за ним, пока он не скрылся из вида.
– Прошу прощения, леди Джессика? – ровно произнес дворецкий, словно и не слышал их разговора. Он крепко усвоил некий бородатый анекдот о том, что добрый слуга сродни чурбану и заводится каждое утро, как часовой механизм.
– Чаю, пожалуй, Уэллоу, – просияла она. – Очень хочется чаю после всего этого.
– Любой леди захочется, – позволил себе заметить Уэллоу, сопровождая ее в холл.
Две недели спустя Джессика решила, что только чаем горю не поможешь. И отец, и мать в последнюю минуту отказались от своих намерений, и теперь она подъезжает к Новому Эшбертону, чтобы в одиночестве принять ультиматум герцога. Экипаж уже притормаживал перед парадным въездом в усадьбу Джека, а ее одолевало малодушное желание приказать кучеру повернуть обратно, в родной Уинберри-Холл.
Джек не придаст никакого значения их памятным стычкам в Лондоне и, по обыкновению, будет с ней рассеянно обходителен, затем и вовсе позабудет о ее присутствии. Так заранее утешала себя Джессика. Ее единственная задача в ближайшие две недели – хромать вокруг его величавых пав и оставаться незаметной, пока он не остановит свой выбор на одной из элитных великосветских красавиц, после чего ей можно отбыть восвояси и заниматься своими делами. Внутренне готовясь играть свою роль как можно лучше, Джессика вглядывалась в знаменитый олений парк Эшбертона. Между тем карета проехала во внушительные ворота. Поворачивать назад теперь поздно.
– Ее милость наказали мне напомнить вам о необходимости быть любезной с герцогом, – строго сказала старая камеристка матери, когда карета замедлила ход.
– Я не настолько придурковата, Марта, чтобы соперничать с его светлостью, когда он развлекает гостей.
– Ваша мать не желала вам обид, мисс Джессика, – разоткровенничалась Марта.
Почему, интересно, леди Пэндл так настаивала, чтобы Джессика приняла это приглашение, а сама не поехала с ней? Уж ей-то известно, что приглашенные красавицы давно отточили коготки для предстоящей драки за земляничный венец Джека.
– Положись на себя, все будет хорошо, милая. Муж Ровены паникует, – сказала матушка, когда запыхавшийся грум вручил ей письмо в последнюю минуту перед отъездом. – Ровене здоровья не занимать, и зря сэр Линсток суетится, словно она вот-вот выкинет. Наша девочка никогда не была сильна в арифметике и, вероятно, неверно записала дату последних регулов. Помнишь, когда мы в прошлый раз были у них, я отметила, что живот у нее слишком большой для такого срока? Ни от Линстока, ни от твоего папы никакого толку, придется самой убедиться, что у нее все в порядке. Так что поеду помогу бедняжке благополучно разрешиться, беспокоиться о мужчинах и матери с ребенком нечего.
Леди Пэндл примолкла – до чего же бестолковы джентльмены, когда дело доходит до родов, затем тяжело вздохнула и покачала головой.
– Тебе, милая, надо взять с собой Марту, а леди Мелисса составит компанию в Эшбертоне. Крестная нуждается в твоей помощи. Нелегко ей придется, когда в дом нагрянет столько юных ветрениц, – напутствовала мать.
Леди Пэндл вполне понимала участь леди Мелисса. Той предстоит разводить по углам непримиримых соперниц, готовых выцарапать друг другу глаза в бою за титул герцогини. И Джесс никак нельзя было отказаться поехать туда в сопровождении строгой Марты – крестная сама всегда спешила ей на помощь в трудную минуту.
– На сегодняшний день его светлость и я – просто знакомые, Марта, я здесь только затем, чтобы помочь крестной, – пояснила Джессика. – Мне некогда будет элегантно прохлаждаться на диванах, так что вам ни к чему наряжать меня, как переспевшую инженю. Предлагаю вам самой воспользоваться случаем и отдохнуть в комфорте Эшбертона, пусть это будет своего рода вашим двухнедельным отпуском.
– И не подумаю, мисс Джессика. Леди Мелисса и ваша матушка никогда не позволят вам одеться не так элегантно, как другие гостьи, если даже некто благосклонно настроился позволить вам сделать из себя посмешище, – отвергла Марта абсурдную, с ее точки зрения, идею.
– Мне уже двадцать с хвостиком, пора на покой, куда мне тягаться с невестами семнадцати – восемнадцати лет, – беспечно возразила Джессика, стараясь придать голосу непреклонность.
Она вспомнила себя юной, безыскусной и потрясенной. В семнадцать у нее еще были девичьи мечты, даже если бы она наложила печать на свое сердце, неравнодушное к Джеку. Но она довольно быстро вылечилась от этих грез, нечаянно подслушав, как красивый, но бедный лейтенант, который еще вчера клялся в том, что она – единственный луч света в его жизни, откровенничал со своим братом, сельским викарием: дескать, ее небольшое приданое все же позволит ему приобрести патент на офицерский чин. Его жестокие слова до сих пор звенели у нее в ушах…
– Если бы не ее деньги, я и не посмотрел бы на невзрачную калеку, поверь, брат мой Хьюберт. Если бы не моя крайняя нужда, я уступил бы эту святошу тебе в жены. По крайней мере, за этой мисс Попрыгуньей никогда не будут волочиться местные сквайры, а дворянские сынки не посмеют строить ей глазки. Не хочу сказать, что она с готовностью уступит им, но ведь она просто не сумеет убежать, правда? – И Джулиус Свейбон весело заржал. И как это она до сих пор не замечала, насколько неприятен его смех.
Преподобный Свейбон оказался более добропорядочным, нежели его брат, и возмутился столь вольными предположениями о девушке, на которой этот мужчина жаждал жениться.
– Не ищи дурнее себя, – сердито ответил бывалый лейтенант. – Она и не посмотрела бы в мою сторону, будь у нее лучший выбор. Девчонка прекрасно знает о своем изъяне, так что с благодарностью примет мое предложение, иначе ей до скончания века сидеть на шее у своей родни.
– Ты вроде сказал, у нее есть собственные средства, – напомнил ее верный защитник, преподобный Свейбон.
Да, если бы она была способна влюбиться из благодарности, то отдала бы свое сердце именно этому брату. Эта мысль пришла ей на ум только сейчас.
Она не была влюблена и в Джулиуса, ей просто льстили его экстравагантные комплименты и напористое ухаживание. Но, услышав, как он рассуждает о ней, словно о породистой лошади, чей изъян дает ему возможность купить ее, поняла, что он за чучело. В свои шестнадцать она жаждала любви, страсти и новой жизни и особенно ценила свои чувства к Джеку, одновременно понимая, что несчастной девушке опасно связывать себя любовью к нему. Теперь он на семь лет циничнее, опытнее, опаснее и привлекательнее. Так шептал ей внутренний голос, но она не прислушивалась.
– Леди Мелиссу не оспоришь, – сказала Марта, когда они выехали из-под сени почтенных дубов и поместье Эшбертон открылось им во всей своей красе.
Вид величественной усадьбы отвлек Джессику от размышлений о замыслах своей крестной, и она решила сделать вид, что пропустила мимо ушей это примечательное откровение. Даже Сиборны, привыкшие восхищаться каждым камешком в своем поместье, признавали, что Эшбертон смахивает на кроличий лабиринт. Башенки и купола на основательной крыше возвышались над сводами, уходившими в подземелье, и перемежались затейливыми шпилями и бельведерами в излюбленном стиле Тюдоров. Правда, фасад главного здания победно сиял рядами невероятно модных эркерных окон. Более поздние пристройки, выложенные из соответствующего кирпича или песчаника, дополняли общее впечатление от Эшбертона – просторного и гостеприимного гнезда английского герцога.