Глава 2
Тайны
Зиммель о тайнах
Исследование офшоров требует рассмотрения этого «негативного, темного духа» и особенно роли секретности в общественной жизни. Сначала я использую подход социолога Георга Зиммеля. Столетие назад Зиммель утверждал, что все социальные отношения между людьми основаны на «допущении, что они знают нечто друг о друге»27. Социальная жизнь основана на обмене информацией о том, чего людям следует ожидать друг от друга и как распорядиться этой информацией. Обмен информацией – ключевой элемент социальной жизни, и в общем случае предпочтительна полная прозрачность.
Зиммель показал, что в небольших обществах тайн относительно мало, поскольку все довольно похожи друг на друга и слабо развита денежная экономика. Но «современные цивилизованные общества» основаны на более разнообразных образах жизни. Поскольку люди столь сильно различаются, тайны становятся необходимы; между людьми возникает некое «взаимное сокрытие»28. Людям нужно знание, чтобы жить среди других людей, но это знание столь значительно и порой столь опасно, что сведения о самом себе предпочтительнее скрывать. Понимание механики обмена социальной информацией заставляет людей различать скрытое, скрывать то, что должно оставаться тайной, и игнорировать многое из того, что сообщают другие люди.
Как отмечает Зиммель, денежная экономика создает новые уровни секретности, или «сознательного и намеренного сокрытия»29. Деньги позволяют сделать многие транзакции «невидимыми», так что люди могут тайно покупать и продавать, присваивать и изменять структуру собственности на объекты. Есть три сферы тайного, которые особо тесно связаны с денежной экономикой. Во-первых, человек может разбогатеть, скрытно проведя небольшую сделку, о которой ничего не знают окружающие. Во-вторых, платежи могут быть скрыты и «защищены от публичности, что невозможно для ценностей в форме протяженных материальных объектов». И, в-третьих, по мере роста расстояний ценность может изменяться «совершенно скрытно от взглядов наших ближайших соседей». Денежная экономика увеличивает масштаб и роль транзакций, которые можно провести и сохранить в тайне. Кроме того, власть денег позволяет покупать молчание других и сохранять тайну.
Зиммель провидчески указывал, что подобные утаивания более вероятны и более значимы в «обращении с иностранными деньгами» и для сокрытия «финансовых операций корпораций». Тайные транзакции занимают центральное положение в денежной экономике, особенно в сделках с участием иностранных денег и корпораций.
Поэтому Зиммель полагал, что современные общества дозволяют и в то же время предписывают высокий уровень секретности. Крайней формы она достигает в тайных обществах вроде масонских лож, единство которых обеспечивается требованием хранить тайну. Для тайного общества обязательным является взаимное доверие его членов, что отчасти достигается через ритуалы инициации и отчасти через обучение сохранению тайны. Как отмечает Зиммель, благодаря тайным транзакциям людям становится легче договариваться друг с другом30. Во времена Зиммеля капитализм знал множество подобных тайных обществ. В данной книге рассматриваются примеры других «тайных обществ», сегодня зачастую разбросанных по разным странам и участвующих в разнообразных денежных и политических транзакциях.
Итак, для Зиммеля секретность сочетает сокрытие и разоблачение. Она устанавливает границы и пробуждает стремление разрушить эти границы, распространяя сплетни или признания. Развитие денежной экономики создает новые формы сокрытия и невидимости.
Тайная власть
Секретность всегда была ключевой особенностью отношений власти в большинстве обществ31. Семейство властителя часто жило в тайном мире, в замке, дворце или крепости, таких как Версальский дворец во Франции XVIII века или Запретный город в Китае. Жизнь императора или монарха и их семей была тайной. Сам монарх или император были видимы для двора, но намного менее видимы или вовсе недоступны для остального общества. Эта таинственность подкрепляла веру в магические качества властителя и его семьи, даже если их поведение нарушало общественные нормы.
В некоторых обществах монархи или императоры время от времени совершали ритуальные поездки, или «странствия», по своим владениям. Когда подданные замечали проносящуюся мимо карету властителя, они ощущали себя частью сообщества. Впоследствии в европейских империях появилась практика «монарших визитов», позволявшая подданным из колониальных владений мельком увидеть имперского властителя, возвращавшегося затем в свой дворец или замок, подальше от любопытных взглядов своих подданных-бедняков. Мимолетный взгляд на проходящего мимо монарха был видом монаршего благоволения.
Современные формы гражданства основаны на большей степени взаимной видимости как между гражданами, так и между гражданами и государством. Начиная с возникновения идеи гражданства в греческих городах-государствах, оно предполагает взаимодействие, в котором индивиды могут видеть друг друга, стоя лицом к лицу в общественном пространстве, воспроизводя и запоминая образцы поведения. Это понимание и практика гражданства получили особое развитие в Европе XVIII века, где возникли новые общественные пространства, такие как кофейня и салон, в которых представители новой буржуазии (мужчины) собирались как равные, чтобы обсудить политические и общественные проблемы того времени.
Современные либеральные демократии полагаются на еще более прозрачные формы поведения и визуального контроля. Коммуникация происходит посредством как письменного, печатного слова, так и с помощью звукозаписи, кино, телевидения, цифровых и социальных СМИ. Эти трансформации коммуникации существенно изменили масштаб и значение секретности. Произошло несколько изменений.
Во-первых, новые технологии делают возможным новый вид надзора и слежки за гражданами посредством «квалькуляции». Она предполагает почти мгновенный сбор и выгрузку абстрактной количественной информации о населении, особенно в моменты перемещения и участия в общественной деятельности, такой как шопинг, празднования, поездки в определенные районы и т. д. Такое рассекречивание частных действий зачастую реализуется автоматически на основе алгоритмов, которые сортируют, классифицируют, привязывают к местности и следят за гражданами, особенно в моменты их перемещений32.
Во-вторых, быть современным гражданином означает лицезреть власть имущих, а не только лишенных власти. Это достигается несколькими способами. Можно опосредованно наблюдать за властями, читая газеты или смотря видео на Youtube; можно видеть их, посещая одновременно с ними особые запланированные спортивные и политические мероприятия или присутствуя вместе с ними при особых незапланированных событиях, таких как катастрофы, спасение или гибель людей; также можно увидеть «правителей» в моменты национального или корпоративного кризиса – выражающими сочувствие либо вовлеченными в скандальное и выходящее за рамки приличий поведение. На виду оказывается очень многое, хотя, как показывает опыт, властителям и их почтительным советникам почти всегда удавалось справиться с подобными ситуация ми либо они сами их организовывали.
Страх перед раскрытием тайны отчасти основан на третьем элементе – скандале33. Положение людей на ведущих ролях в компаниях и государствах основано на доверии, которое нужно заслужить. Но, как говорят оскандалившиеся, хотя они потратили годы на создание «доброго имени», скандал «прокатился» по ним и их невезучим друзьям и семьям, так что «их мир рассыпался в одночасье». В случае скандала частное непорядочное действие выставляется на обозрение широкой общественности. В этом почти всегда участвуют разнообразные СМИ, которые все активнее применяют технологии наблюдения, слежки и мониторинга, часто разработанные государственными секретными службами (вспомним недавнее использование таких техник новостной корпорацией Мердока). Огласка выносит на сцену и делает «публичным» то, что должно оставаться за кулисами и быть «частным», и способна породить совершенно безжалостную погоню масс-медиа за новыми событиями.
Более того, с развитием цифровых миров остается все меньше образов частной жизни, которые можно навечно скрыть от других. Нет настоящих тайн, поскольку все действия оставляют «цифровые следы». Более того, конкурентная природа современных СМИ означает, что малозначимые действия «нарушителя» могут воспроизводиться снова и снова, и его позор увидит весь мир. Стоит СМИ заглянуть «за кулисы», и они начинают все подробнее расписывать и иллюстрировать действия скандальной фигуры. Скандал часто превращается во всепожирающий поток, когда всякая попытка остановить поношения становится еще одним элементом скандала, а порой порождает еще больший скандал.
Скандалы по поводу финансов и злоупотребления полномочиями часто случаются в моменты глобального усиления внимания, которое направляют мировые СМИ. Особо важны крупные общественные мероприятия, во время которых «бренд» компании или страны выставляется напоказ и ее практики демонстрируются всему миру. Те, кому есть что скрывать, активно стремятся избегать подобных моментов возможного раскрытия тайны, часто используя власть денег, чтобы купить молчание, либо добиваясь его угрозой физического насилия. В дальнейшем я рассмотрю особенности различных скандалов по поводу налогов.
В-четвертых, чтобы избежать скандалов в моменты демонстрации себя всему миру, корпорации все активнее выстраивают барьеры «сознательного и намеренного утаивания». В данной книге рассматривается лишь часть этих утаиваний, в том числе те, которые отделены от основных видов деятельности организации и полностью или частично вынесены в офшоры. Зиммель показал, что денежная экономика образца конца XIX века уже облегчала утаивание. А изменения, произошедшие после 1980 года, открыли для обладающих властью множество путей отхода в виде новых каналов секретности.
Бауман подчеркивает, что власть над возможностями «выхода» – один из элементов расслоения в современном обществе. Эта власть предполагает, говорит Бауман, «бегство, сокращение, пропуск и уклонение, эффективное непринятие любых территориальных ограничений» и возможность ухода от всякого регулирования и скандала в область «полной недоступности»34. Есть много примеров подобной способности элит «к выходу» посредством передачи некоторых видов деятельности корпорации внешним исполнителям или в офшоры.
Ричардсон, Какабадзе и Какабадзе продемонстрировали привлекательность вынесенных в офшоры обсуждений и сетевых взаимодействий, которые происходят на ежегодных тайных встречах теневого Бильдербергского клуба. Они проследили пересекающиеся связи между экономическими и политическими элитами, возникающие в ходе тайных, не подлежащих разглашению совещаний, типичных для подобных встреч «класса богатых»35. «Убегая» и перемещаясь по миру, элиты оставляют «следы», которые укрепляют их связи. В главе 5 мы поймем значение других видов офшорных встреч в местах отдыха и развлечений, цель которых состоит в укреплении тесных и зачастую секретных связей между элитами.
В целом, как говорит Бриттэн-Кэтлин, поведение представителей современной буржуазии становится все более похоже на поведение преступников: они работают под прикрытием, заметают следы и оберегают свободу делать деньги тайно и по большей части вне поля зрения остальных. Благодаря современным офшорам «состояния защищены от разглашения посредством механизмов, уничтожающих принадлежность и всякий признак, указывающий на собственника»36. В самом деле, существует множество пересечений и связей между законными и незаконными деньгами и другими социальными практиками. Бриттэн-Кэтлин говорит об усиливающемся стирании границ между «корпоративным, частным и незаконным богатством»37. Система офшоров обеспечивает прикрытие для организованной преступности и для преступности «белых воротничков», для отмывателей денег и для коррумпированных президентов, отбирающих у своих стран все ценное.
Этот тезис созвучен более общему утверждению Грабера о центральной роли мародерства и противоправных действий в формировании глобальных доходов и богатств. По его словам, источник денег – завоевание и лихоимство38.
Теперь я перейду к так называемому неолиберализму, в котором разнообразные офшорные практики становятся ключевым элементом классовой борьбы.
Неолиберализм
В 1947 году в Швейцарии, которая уже тогда была и остается главным налоговым убежищем в мире, представитель одного ведущего банка пригласил нескольких ученых на тайную встречу в Мон Пелерине недалеко от Женевы. Целью встречи было возродить либерализм в духе австрийского либерального экономиста Фридриха Хайека, автора бестселлера «Дорога к рабству»39. Эта встреча и создание «Общества Мон Пелерин», финансируемого швейцарскими банками, сыграли решающую роль в глобальной контратаке на преобладавшее тогда кейнсианское обоснование государственного вмешательства в экономику, включая политику Нового курса в США40. Какое-то время борьба за свержение кейнсианства шла в формате этой и множества последовавших за ней тайных встреч.
Для их участников средоточием всего плохого стал Джон Мейнард Кейнс, чьи идеи получили особое распространение после «Великого падения» (биржевого краха) 1929 года и последовавшей за ним экономической депрессии 1930-х годов. После этих катастрофических событий многие поверили в необходимость государственных расходов за счет налоговых поступлений, национальной системы планирования и в существование коллективных национальных интересов, отличных от интересов отдельных людей и компаний. Считалось, что экономические системы неспособны самостоятельно справиться с безработицей и экономической депрессией. Как указывал Кейнс, «экономисты задают себе чересчур легкую, слишком бесполезную задачу, если в сезон бурь готовы только сообщить нам, что, когда шторм останется далеко позади, волны в океане снова улягутся»41. Многочисленность сезонов бурь на протяжении 1930-х годов означала, что волны улягутся очень нескоро. Кейнс полагал, что экономики неспособны к саморегулированию и автоматическому возвращению в состояние равновесия.
Среди участников судьбоносной тайной встречи 1947 года в Мон Перелин был Милтон Фридман, один из создателей теории, получившей широкую известность как неолиберализм. Начиная с 1970-х годов неолиберализм развил идеи, впервые высказанные на собраниях «Общества Мон Пелерин» и имевшие целью борьбу с кейнсианством, и стал господствующей глобальной идеологией в основании экономической и социальной политики и практики42. Центром разработки неолиберальной доктрины и практики был экономический факультет Чикагского университета, где преобладали идеи Фридмана. К 2000 году в числе выпускников Чикагской школы было двадцать пять министров правительства и более дюжины президентов центральных банков.
Деятельность трансатлантического сообщества аналитических центров, бизнесменов, экономистов, журналистов и политиков, выступавших в защиту свободы рынков, заметно подорвала позиции кейнсианства. Кэролл называет некоторые трансатлантические организации, сыгравшие особо значимую роль в зачастую тайном процессе создания экономических, общественных и политических условий для всемирного распространения неолиберализма: Международная торговая палата в Париже, ежегодные конференции в Бильдеберге, Трехсторонняя комиссия, Всемирный экономический форум в Давосе и Всемирный предпринимательский совет по устойчивому развитию43. Тайный сговор тех, кого Стедман Джонс назвал «властелинами вселенной» неолиберализма, позволил им победить и перестроить экономическую, политическую и общественную жизнь на протяжении оставшейся части XX века44.
Говоря в общем, неолиберализм, позиции которого все время укреплялись, исходил из приоритета частного предпринимательства, прав частной собственности, свободных рынков и снятия ограничений на свободу международной торговли. Считалось, что эти цели будут достигнуты посредством дерегулирования частной деятельности и частных компаний, приватизации «государственных» и «коллективных» услуг, снижения налогов, ослабления коллективных объединений рабочих и специалистов и создания условий, в которых частный сектор может искать новые виды прибыльных занятий.
Неолиберализм особенно настаивает на минимизации перераспределительной роли государства и налогообложения – чтобы, как утверждается, восстановить баланс между «плохим» государством и «хорошими» рынками. Неолибералы полагают, что государства уступают рынкам в умении предугадывать, что нужно делать. Государства рассматриваются как неустранимо неэффективные и подверженные коррупции со стороны частных групп интересов. Напротив, рынки воспринимаются как способные приходить к равновесию в случае, если им не мешают внешние силы или элементы. Неолиберализм превозносит рыночный обмен над всеми прочими формами связей между людьми. «Рынок» – источник ценности и преимуществ. Недостатки рынков рассматриваются как результат несовершенства рынков.
Вместе с тем государство занимает важное место в неолиберальном видении. Во-первых, часто государству отводится ведущая роль в создании инфраструктуры для частных компаний, как в случае с работающими на заемные средства застройщиками, деятельность которых становится возможна после того, как государство создало автомобильные и железные дороги, порты, аэропорты, канализационные системы и электросети45.
Во-вторых, государства играют решающую роль в устранении внешних сил, то есть совокупности правил, правовых норм и видов деятельности, которые принято считать тормозящими экономический рост, так как они ограничивают свободу действий частного сектора. Нередко государство само создает «свободу рынка», проводя политику «шоковой терапии», предполагающую создание или ответ на «чрезвычайную ситуацию». Государство сбрасывает все фигуры с доски и навязывает игрокам решения в духе свободных рынков46. Кляйн отмечает, что «только великие катаклизмы – потоп, война, террористический акт – могут создать широкое и чистое полотно, которое им [адептам доктрины шока] так необходимо. Именно в такие моменты, когда нам психологически и физически не за что держаться… эти художники… начинают работу по переделке мира»47. Как показали Хэкер и Пирсон, в 1970-х годах американский бизнес и полусекретные аналитические центры многократно объединяли усилия ради «перезагрузки» американского государства, создав тем самым условия для реализации неолиберальной повестки по «переделке мира»48.
Особое место в арсенале неолиберализма занимали методы «накопления через отчуждение», прежде всего применительно к разного рода общим благам49. Есть множество примеров отчуждения общих благ, многие из которых проходили скрытно: крестьян сгоняли с их земли, коллективные права собственности становились частными, попрание прав туземных народов создавало возможности обогащения для частных лиц, патенты использовались как средство извлечения прибыли, принадлежащее всем знание превращалось в интеллектуальную «собственность», государства продавали или передавали внешним исполнителям часть своих обязательств; нарушались права профсоюзов; появлялись новые, менее регулируемые инструменты и потоки, перераспределявшие доход и права от деятельности, связанной с производством благ, в пользу финансовой деятельности.
Посредством многократных отчуждений общих или коллективных благ неолиберализм «оказал настолько глубокое воздействие на сознание, что стал доминировать в мыслях и делах простых людей»50. Одним из последствий этих многократных «отчуждений» стал рост неравенства внутри многих обществ и между странами и последовавшее за ним появление мощных групп, заинтересованных в защите и дальнейшем укреплении оснований для неравного распределения глобального дохода и богатства51. Офшоры – это неотъемлемая часть борьбы за сохранение неравенства. И это неравенство играет очень значимую роль. Доступ каждого человека к значимым «услугам» зависит от его дохода и богатства, так что чем больше неравенство по этим параметрам, тем меньше шансов на то, что со всеми людьми будут обращаться как с равными по любым другим параметрам. Более того, безудержная маркетизация всего и вся вытесняет многие основания для действий людей, такие как служба, долг и добрососедские отношения. Неолиберализм уверенно оспаривает тезис Сандерса о необходимости установить «моральные пределы возможностям рынков»52.
Это разлагающее действие рынков стало возможным благодаря нескольким процессам. Банки и финансовые институты стали рассматриваться как набор рынков, которые следует поменьше регулировать. Во многих обществах были снижены требования к стандартам кредитования и сложились модели ведения бизнеса на основе превращения долгов в продукты, что стерло различия между коммерческими и инвестиционными банками. Практика выплаты бонусов, поощрявшая чрезмерные долговые обязательства и готовность принимать угрожающие, рискованные решения, привила банковским работникам идею личной конкуренции. В изобилии появлялись фонды венчурного инвестирования. Широкое распространение получил отказ от валютного регулирования. За исключением ряда переходных экономик, правительства и международные организации, такие как Всемирный банк, сняли большую часть мер валютного контроля, которые ограничивали конвертируемость национальных и иностранных валют. Знаменательно, что отмена мер валютного контроля в 1979 году стала одним из первых действий нового правительства Тэтчер в Великобритании, которое затем продолжило политику по сокращению многих видов регулирования.
Значительная часть рассматриваемого далее мира офшоров возникла благодаря смягчению контроля над движением денег через национальные границы – движением столь масштабным, что бюджеты национальных государств кажутся карликами по сравнению с ним. Неолиберализм предоставил методы усиления власти и влияния беспрецедентно огромных конгломератов частных и корпоративных состояний, которые все чаще размещались в секретных юрисдикциях. Офшоры стали неотъемлемой частью чрезвычайно успешного реструктурирования последних нескольких десятилетий, возможность которого обеспечил неолиберализм.
Заключение
В этой главе я показал некоторые из способов сращивания секретности и власти. Я рассмотрел идеи Георга Зиммеля, особенно его тезис о вкладе роста «денежной экономики» в возникновение новых уровней «сознательного и намеренного сокрытия», или секретности. Я показал, как современные общества устанавливают новые способы обеспечить видимость власть имущих для граждан, особенно посредством освещения в СМИ, скандалов и обмана. В свою очередь, эти практики упрочили значение «выхода» и «секретности» в действиях тех, кто обладает властью.
В завершение главы приводится анализ неолиберализма, сложившегося примерно в 1980-х годах, хотя основы для его появления были тайно заложены в конце 1940-х годов. Показано, что усиление финансового сектора и рост долгового бремени подразумевают появление новых тайных офшорных миров, возникновение и дальнейшее существование которых стало возможным благодаря неолиберализму.
Большая часть этой книги посвящена процессам взаимопроникновения офшорных и не офшорных миров. Вместе с тем, хотя мы рассмотрим многие тайные процессы в офшорах, между ними и не офшорами нет окончательно установленной и недвижимой границы. Многие тайны еще предстоит раскрыть, и этим постоянно занимаются добровольные информаторы («сигнальщики»), некоторые из которых сами находятся в «офшоре» и не чураются секретов и лжи53. Пока нечто остается тайной, часто находятся причины для других людей стремиться раскрыть эту тайну. Поэтому сокрытие и разоблачение тайн становится частью сложных процессов в неолиберальном мировом порядке, где основой для репутации и прибыли может оказаться участие как в сохранении, так и в раскрытии этих тайн. Офшорная деятельность порождает все новые офшоры.