СВИДАНИЕ С МУРИНО
Есть такое село Мурино на самом краешке самого прекрасного озера в мире Байкала. Стоит себе 150 лет и в ус не дует. А чего ему дуть, если расположилось между морем и небом.
Живёт себе 150 лет и ещё, дай Бог, три раза по стольку.
Любые встречи-свиданья вызывают воспоминания. Два дня назад я встретилась с Мурино. Без году семьдесят лет назад я провела в этой деревеньке полтора месяца своего послевоенного голодного детства. Этот полустаночек с красивым вокзальчиком из тёмного дерева, эта широкая дорога ведущая прямо в добрые, сильные руки великого Байкала, как откровение, что Бог есть, и Он милостив.
Я бегала босиком по этой непривычно широкой дороге прямо в объятии озера-моря и долго сидела у самой воды, слушая её нежный, тихий плеск-разговор. Она пела мне о будущем… А где ещё мечтать о несбыточном, как не у живой воды?
Перебирала разноцветье камешков, улетая детской мечтой в неведомые края. А пока я сама жила в неведомом краю. Было это из области «фэнтэзи», как сейчас говорят. Но лирика лирикой, а привезли меня сюда на откорм. Уж больно мала и худа была девчонка после многих мытарств. Сразу после войны моя сестра с мужем не были демобилизованы, а были отправлены вот сюда в Мурино. Муж сестры, Соловьёв Николай Дмитриевич, офицер сапёр по военной профессии со своим отрядом сапёров, то ли строили, то ли ладили эту железную дорогу. А это тебе не комар чихнул, это «Москва – Владивосток», участок Кругобайкальской железной дороги, самый трудный и сложный Великой Транс-Сибирской магистрали. Во куда меня занесло опять.
Как помню, в те поры по этой «железке» летели навстречу друг другу с запада на восток эшелоны со всяким грузом, ехали солдаты в теплушках с японской, составы с вооружением. Страшно было смотреть, как летели эшелоны, тревожно гудели при встрече, распуская за собой чёрные шлейфы дыма. Не было тогда электровозов. Как умудрялись машинисты водить день и ночь свои паровозы, беспрестанно кидая уголь в ненасытные горла топок. Но и была в этих, летящих всегда вперёд, железных монстрах какая-то притягательная сила. Я любила подолгу стоять и заворожено смотреть на летящие составы, и тоже хотела куда-нибудь улететь далеко-далеко, на край земли, и посмотреть, что там, за краем.
Хозяйка домика, куда определили сестру с мужем, была немногословной и на вид суровой. Она меня не обижала, но работой нагружала. тИ когда я убегала к вокзалу и, стоя под откосом, неотрывно глядела на этих летящих железных птиц, она подходила сзади и окликала меня…
– Мара, подь-ко сюда, – звала меня домой добрая хозяюшка и всегда старалась впихнуть мне какую нибудь еду. – Ну и чё ты там милая не видывала? И не надоест тебе? Чё-то ты девонька от людей отчуждаесся.? Чё-то всё одной тебе охота быть? Можа, обидел хто?
Я молчала, не зная что ответить, и принималась за работу, какую она мне укажет. Даром хлеб-то сами знаете, где есть, в мышеловке…. Я не была ленивой, но и рвать жилы, например, мыть чего-нибудь не любила.
До сих пор терпеть не могу мыть полы, стоять в этой унизительной позе: вверх попой, вниз головой. Но я не о своих трудовых подвигах, я о Муринской сказке собралась писать.
Вот всегда у меня так, всё сыздаля получается. Нет, чтобы конкретно, так мол и так… нет, развезу хляби, как деревенская дорога в распутье. Ну, чё теперь сделаешь? Как умею. Сидит у меня в памяти это Мурино. А как я омулем досыта наедалась, как к соседке через дорогу ходила покупать у неё огромную ягоду викторию, такую крупную, что иную ягодку откусывать приходилось, так велика была.
А омуль – благородная рыба. Моя сестра с хозяйкиным сыном Аликом часто в море выходили глушить толом целые косяки этой красивой серебристой рыбы. Лично для меня – это самая вкусная рыба на свете.
Выпросилась я однажды у сестры взять меня с собой. Мне скоро четырнадцать лет, столько воды кругом, а я только и ловила малявок в банку на Лене, когда скиталась брошенным щенком.
Господи, сколько здесь еды!
Тайга рядом. А там всего полно!.. Выпрошусь бывало у баб взять меня с собой по ягоду, обомлею от изобилия и таёжной красоты.
Бабы стайкой бегут в лес вперёд, а я не умею по лесу бегать, как лосиха. Мне много не надо. Я теперь сытая, мне интересно всё видеть. И я во все свои голубые глазки пялилась на эту таинственную и красивую жизнь леса. А ягоду в те времена брали просто руками да осторожно, чтобы веточку ненароком не обломить, или выдернуть из земли. А про ягодники и говорить не че. Черника, голубица, позже клюква, но главная ценность, брусника. Стоит склониться к земле, и увидишь крупную, красную блестящую и спелую до черноты волшебную бруснику.
Сразу вспомнилось, как я Стасика от лишаёв лечила. Разотрёшь свежую ягодку на лишае, глядишь, дня через два-три кожа у ребёнка чистенькая. Никаких тебе лекарств.
Здесь в тайге и в Байкале было столько еды, что мне даже стыдно стало есть это богатство одной. Ведь у меня в Иркутске подружка Васёнка осталась, и притом тоже не сытая, а я тут… это как-то неправильно.
Зайцем сгоняла за подружкой. Спали с ней на одной лавке. Сейчас мне одной тесно сидеть, а тогда мы, две тростиночки умещались и ничё с нами не сделалось.
Вот уж и поели мы той ягоды досыта. Другой-то еды всё равно не было. Решили мы с подругой торговлей заняться. А чё? Ягода, как сейчас говорят, на халяву.
Угольная платформа, пожалуйста, зайчиками в Слюдянку «бизнес» делать. Набрали по ведру прекрасной брусники, прикатили бизнесменки липовые, стоим на этом бело-розово-мраморном вокзале, торгуем. Гранёный стакан с «походом», три копейки. А кому тут брусника нужна? Люди сами бегают на сопки. Ведро-то в полчаса нахватают.
Да к тому же мы с Васёнкой чёрные, как негры. Когда едешь на угольной пустой платформе, пыль угольная да дым из паровозной трубы своё дело делали. К таким торгашкам никто и подходить не желал.
Короче, лопнул наш «бизнес» как мыльный пузырь. Даже Васёнке на обратную дорогу не наторговали. Так зайцем на третьей полке за чужим багажом и уехала моя подруга ни с чем.
Хорошо, что неделю от пуза ела рыбу и ягоду. Вот здешним-то хорошо. Мне бы здесь жить! Не довелось…
Но эта, неведомая большому миру деревенька, которая как родная мать приняла и накормила чем могла, измученную войной и голодом девочку.
Низкий поклон тебе Мурино!!!
Март 2015 год.
ВОТ ТАК ВСЮ ЖИЗНЬ
И вот так, всю жизнь… то дура, то овца…! С одной стороны будто бы и правильно, ведь люди-то не глупее меня. Выходит, что я сама себя шибко умной считаю. А на самом деле это не так.
Когда мне говорят умные слова, я ещё ерепенюсь, чего-то доказываю – иногда до нехороших слов дело доходит. Ведь доказывать свою правоту каждый старается, прав он или нет. А что, кому охота побеждённым быть?
Вот тебе и ссора, вот тебе и скандал! Ну, а я что, хуже всех выходит? Правда, сначала ору, будто об угол ударилась. Позже, когда одна остаюсь, часто побеждённая, думаю, что всё-таки я права…!
Взять вот случай один.
Бегу с работы, сумочка тяжёленькая – есть, чем детей сегодня накормить. Настроение весёлое, жизнерадостное. А что? Май месяц, не октябрь. Большое дело! На зиму одной одёжки сколько надо! А чего про зиму думать, если весна на дворе. Тем не менее, хочу заметить, что май месяц у нас ещё в шапках и куртках ходят. Холодина же. Бегу. В подъезде, на втором этаже, прижавшись к тёплой батарее, стоит мужик. Стоит, ну и стой он, никому не мешает.
Я ужин приготовила (фарш то готовый) быстро с пельменями управилась, побежала за хлебом, мусор заодно выкинуть. Мужик стоит. Бегу обратно. Он всё стоит. Ну и пробежать бы мимо, кто меня за язык дёргал? Нет, остановилась.
– Ты чё это, мужик, в нашем подъезде устроился? Объяснил человек, извинился. Ну и иди к себе на свой этаж… нет, прицепилась, давай «автобиографию» пытать.
– Да из Черемхово я. Приехал к сестре, а их дома нет. Вот, в соседнем доме.
– А чё в наш пришёл?
– Так там двери сломанные, холодно ночью-то будет, а из двух выгнали. Ходил в гостиницу, мест нет. Да Вы не волнуйтесь, я уйду.
– Ладно. К себе пошла. Какое мне дело тут… до всяких.
Вскоре дети собрались, поужинали, похохотали над маленькой – сидит, тарелку с едой обняла, сытёхонька, сама спит, чуть носишко в кашу не макнула. Сашку со Светкой всё мир не берёт. Она сразу после смерти матери подошла ко мне, прижалась.
– Тётя Мара, можно я Вас мамой звать буду?
И что я должна была ей ответить? Вот этот бычок и заревновал. Мало я его буцкала.
Спать дети вовремя отправились, как заведено мною. Они никогда мне не перечили, знали, что ничего хорошего от вяканий и нытья не будет. Мне-то и телевизор не посмотреть, сломался. Надо в ателье везти или звать мастера, а чем платить? Ладно, всё равно устала. Легла спать. Хоть бы в одном глазу… что за чёрт?
И вдруг, в голову: мужик! Что, где он? А мне какое дело до него – сам взрослый!
Нет, не спится. Встала, на часы глянула: час ночи. Опять легла. Вспомнила, как холодно и одиноко не дома, да ещё и ночью. Ну и что, что мужик? Тоже человек. Встала, поверх длинной ночнушки кофтёнку накинула, выхожу в подъезд. Тишина. Спустилась на второй этаж, нет мужика. Куда он делся? Может, выше ушёл? Тихонько зову:
– Мужик, ты здесь? – нет, тихо.
Выхожу на улицу. Теперь меня не остановить, пусть в тапках и ночной рубашке. Мне всё равно. Я должна его найти.
Наш дом не маленький, десять подъездов. Я живу в средине. Куда идти? Заходила в каждый подъезд и тихонько окликала:
– Мужик, ты здесь? —
Я нашла его, привела домой. Сварила с десяток пельменей. Он съел их с бульоном. Носом швыркает – замёрз. Спать будет на кухне. А наши хрущёвские кухни… корове хвоста протянуть негде. Собрала, что постелить, свет выключила, пришла к Радочке на кроватку, свернулась калачиком… и уснула, как пропащая.
Только утром сообразила, что я сделала что-то не то…!
Выхожу на цыпочках на кухню. То я сделала, очень даже то. Спит мой мужичок, раскинулся. Носки снял, аккуратно на табуретке висят. Своей курткой укрылся. Спит спокойно. Слава Богу!
Тихо разбудила, чаю вдвоём напились. Взял свой чемоданчик, и мы распрощались. Дети даже не проснулись и не знали, что у нас постоялец ночевал.
Радостная, довольная на работе со смехом рассказала своим бабам своё происшествие, и в ответ получила:
– Ну, ты и овца. А если у него в чемоданчике голова отрубленная лежала.? И так далее…
Дня через три в дверь постучали. Он принёс детям торт и наладил телевизор. В чемоданчике инструмент был. А имени я его не помню, но это не важно.
Я, правда, овца?