В этой роще березовой…»
К 110 – летию со дня рождения Николая Заболоцкого (1903—1958)
I
Давно не писал… Ни настроения не было, ни желания что – либо писать – настолько страшно и опасно то, что сейчас происходит в стране, со страной, со всеми нами, настолько возрос (и продолжает возрастать!) прежде всего в нас самих градус общественного ожесточения – всех со всеми и против всех одновременно – норовя пожрать, задавить на корню, уничтожить последнее человеческое…
Однако… натуру ведь в карман не спрячешь – даже сквозь самый глухой железобетон пробивается порой живой росток навстречу теплу, свету, солнцу… Вот – и это…
А поводом тому, верно, стал поздний, холодный, но – очередной май, а также то, что сегодня день рождения моего любимого Н. Заболоцкого.
Помнится, о Заболоцком рассказывал Л. Ошанин, приводя последнего в качестве почти единственной, по его мнению, в советской поэзии персоны «антидионийского», «антивакхического» поведения. Редкостного образца человеческой скромности и воздержанности – поэта «не от мира сего», человека с лицом и манерами бухгалтера, отличающегося от остальной пишущей поэтической братии совершенно адекватным поведением, абсолютным неприятием скандалов и не участием в писательских дрязгах в какой бы то ни было форме.
Кроме того, известно, что открытого замеса «футуризм, бурлескный метафоризм, авангардистский нигилистический абсурдизм, эксцентрично – пародоксальный ироикосмизм» раннего Н. Заболоцкого, в поздний период жизни поэта (хотя, смешно говорить «о позднем периоде жизни» человека ушедшего из жизни в какие – то скромные 55 от роду!) постепенно растворяются, заменяясь, как пишут, «общими философскими устремлениями и размышлениями о природе, естественностью языка, лишённого патетики, эмоциональностью и музыкальностью, большей близостью к традиции (А. Пушкин, Ф. Тютчев)»…
К антропоморфному изображению природы здесь добавляется аллегорическое («Гроза», 1946) … (Википедия). Наверное, в жизни каждого большого поэта есть немало выстраданной правды… Почти наверняка. И все же, тезис об «отсутствии патетики, эмоциональности», полного ухода футуристического, игрового, космически – трансцендентального из поздней поэтики Н. Заболоцкого, совершенного отказа последнего от попыток всеобщностно – всеохватного осмысления мировой истории вообще и роли отдельного человека в ней, думается, можно было бы и оспорить!
А в качестве иллюстрации к сказанному – одно из самых значительных (и одно из самых любимых моих!) стихотворений написанных «поздним», аж сорока – трехлетним Николаем Алексеевичем (напомню, что это апокалипсически – фантастическое сочинение, было положено на музыку К. Молчановым и прозвучало в фильме Станислава Ростоцкого «Доживем до понедельника»):
В этой роще березовой,
Вдалеке от страданий и бед,
Где колеблется розовый
Немигающий утренний свет,
Где прозрачной лавиною
Льются листья с высоких ветвей,
– Спой мне, иволга, песню пустынную,
Песню жизни моей.
Пролетев над поляною
И людей увидав с высоты,
Избрала деревянную
Неприметную дудочку ты,
Чтобы в свежести утренней,
Посетив человечье жилье,
Целомудренно бедной заутреней
Встретить утро мое.
Но ведь в жизни солдаты мы,
И уже на пределах ума
Содрогаются атомы,
Белым вихрем взметая дома.
Как безумные мельницы,
Машут войны крылами вокруг.
Где ж ты, иволга, леса отшельница?
Что ты смолкла, мой друг?
Окруженная взрывами,
Над рекой, где чернеет камыш,
Ты летишь над обрывами,
Над руинами смерти летишь.
Молчаливая странница,
Ты меня провожаешь на бой,
И смертельное облако тянется
Над твоей головой.
За великими реками
Встанет солнце, и в утренней мгле
С опаленными веками
Припаду я, убитый, к земле.
Крикнув бешеным вороном,
Весь дрожа, замолчит пулемет.
И тогда в моем сердце разорванном
Голос твой запоет.
И над рощей березовой,
Над березовой рощей моей,
Где лавиною розовой
Льются листья с высоких ветвей,
Где под каплей божественной
Холодеет кусочек цветка,
– Встанет утро победы торжественной
На века.
II
В послужном списке Кирилла Владимировича Молчанова (1922—1982), заслуженного деятеля искусств (1963), выпускника Московской консерватории (1949), директора ГАБТа (1973—1975), наряду с музыкальными сочинениями крупной и симфонической формы (7 опер, мюзикл, кантата – поэма, циклы для фортепиано и голоса на стихи Гильена, Хьюза, советских поэтов, Лорки, японских поэтов, Петрарки, Есенина и др.), немалое количество «просто песен». Самые известные среди них упомянуты ниже.
Необходимо также отметить, что московский композитор активно сотрудничал со многими поэтами – и здравствующими, и уже ушедшими к тому времени – С. Северцевым, А. Галичем («Сердце, молчи»), М. Вайнштейном, Л. Ошаниным, Я. Смеляковым («Хорошая девочка Лида»), Г. Полонским, Э. Асадовым, К. Симоновым («Жди меня и я вернусь…»), И. Морозовым и В. Петровым, В. Теминым, Н. Заболоцким («В этой роще березовой»), с Г. Регистаном. Но самыми любимыми поэтами – соавторами К. Молчанова являлись (по возрастанию): А. Досталь, Я. Халецкий, М. Львовский, М. Матусовский, Е. Долматовский, В. Бахнов, и конечно же – Н. Доризо («Огней так много золотых», «От людей на деревне не спрятаться», «Дело было в Пенькове»).
Чаще других песни композитора К. Молчанова исполняли Ружена Сикора, Нина Дорда, Гелена Великанова, Владимир Трошин, Владимир Макаров, Юрий Богатиков, Леокардия Масленникова, Артур Эйзен.
Композитор К. Молчанов, по многочисленным отзывам, был очень хорошим мелодистом и пианистом. В его фильмографии 9 фильмов.
В фильме «Доживем до понедельника» (1968, режиссер Станислав Ростоцкий) песню «В этой роще березовой» (ст. Н. Заболоцкого) исполнял великий актер – исполнитель главной роли Вячеслав Тихонов.
Первое что обращает на себя внимание при просмотре – прослушивании этого фрагмента фильма – тот факт, что не все стихотворение Н. Заболоцкого («В этой роще березовой») «пропето». Значительная часть текста стихотворения в песню К. Молчанова просто не вошла. Из 12 канонических катренов в песенном «варианте» «уцелело» только 6. При этом, как легко убедиться, «сокращение» носило системный характер. Оно осуществлено за счет симметричного (механического) усечения строф по схеме 2—2. Нечетные пары катренов («жирный» шрифт) вошли в песенный текст, четные (шрифт без выделения) – нет (см. текст выше – А.У.).
Два вопроса в связи с этим.
Первый: почему? Неужели нельзя было обойтись без этой «вивисекции»!
Второй: ослабило ли проведенное текстовое усечение эмоциональную силу произведения?
Начну, как и положено, со второго. На мой взгляд – сокращение текста не ослабило силы эстетического воздействия, и не привело к сколь – нибудь значимым смысловым потерям и тем более, – к эмоциональным провалам.
Разгадка удивительного сего феномена лежит как ни странно в самой природе поэтического слова. Всякий стихотворец, доставляя читателя из начала своего сочинения к окончанию (образно говоря, из пункта «А» в пункт «Б») «ведет» его, силой своего мастерства, через некое условное «болото» по «кочкам» написанных им частиц целого текста, строф. (В отличие от прозаиков, которые не мудрствуя лукаво, строят через то же «болото» сплошное текстовое поле, полотно, как бы, мостят некую «гать»).
Поэтому поэтическое полотно по определению состоит из фрагментов, кусочков, отрезков текста, «болотных кочек», пропасть, дистанцию между которыми читатель заполняет мерой и силой своего воображения, «перепрыгивает», «перешагивает», «домысливает».
И читатель, открывая книгу и понимая, что перед ним поэтический текст, априори готов воспринимать его именно в виде отдельных частей, корпускул, строф.
Если расстояние между «кочками» слишком мало – реципиентами, потребителями поэзии, это может восприниматься как некая досадная потеря динамизма, излишняя детализация, необоснованное, ненужное «дробление», «мельчение».
И напротив, если же дистанция между отдельными смысловыми «кочками» слишком большая – читатель может, не дошагнув до следующей твердой вехи, потерять, утратить смысл происходящего, «грохнувшись» со всего размаха в болотную жижу…
Так вот, еще раз повторюсь, в случае с песней «В этой роще березовой» К. Молчанова по мотивам стихотворения Н. Заболоцкого (так уж получается!) этого не происходит, еще и по иным двум (как минимум!) причинам: дополнительной эмоциональной подпитке, некой страховочной «воздушной подушке» из великолепной музыки композитора К. Молчанова, музыки романсовой направленности, и того, что само по себе стихотворение Н. Заболоцкого, как выдающегося мастера поэтического слова, несет, как хлеб из знаменитой русской пословицы, само себя, что оно само по себе уже самодостаточно в каждом своем атоме, частичке, самодостаточно настолько, что даже если попытаться изьять из него одну или даже несколько строф – конструкция его не становится от этого менее «прочной».
В этом и заключается большой секрет и магия всякой великой поэзии, в каждой строфе которой заключена вся сила всех строф, частей его, в такой же мере, как каждая капля воды, содержит в себе весь химический состав целого мирового океана…
А теперь – ответ на первый вопрос. Взгляните на общий хронометраж песни, написанной К. Молчановым. Он составляет (даже в таком, «усеченном виде») целых 3 минуты и 21 секунду. Это очень и очень много. Особенно по тем временам, когда средняя продолжительность песни редко когда превышала 2—2,5 минуты.
Отсюда и вывод.
На первый взгляд может показаться, что создатели фильма подошли к тексту Н. Заболоцкого не слишком бережно, механически просто уполовинив его. Но это не так. И произошло это не вследствие вопиющего «произвола» композитора, а скорее всего, вынужденно, потому, что так уж сложились обстоятельства. Не знаю, что было бы, если бы автор текста был бы еще жив к тому времени, вероятно, композитор убедил бы автора сочинить «песенный» вариант стихотворения. Но поскольку это было уже невозможно физически (Н. Заболоцкого к тому времени не было в живых почти десять лет), К. Молчанову (возможно по согласованию с очень близким другом Н. Заболоцкого – Станиславом Ростоцким) пришлось пойти на этот шаг, поскольку исполнение всего канонического текста стихотворения Н. Заболоцкого заняло бы слишком много экранного времени.
Вероятно, для того чтобы избежать лишних вопросов, чтобы как – то оправдать данную компоновку, в конце песенного фрагмента в фильме и раздается спасительный телефонный звонок, прерывающий певца на полуслове… Впрочем, и это лишь догадки, не боле.
А песня – песня безусловно удалась. Она сохранила в себе все достоинства оригинального стихотворения, донесла до зрителя все, что должна была донести… И спасибо авторам фильма за это.
Иными словами, перед нами типичный пример соломонова решения – некоего компромисса, попытки сочетания возможного и невозможного, жесткого временного лимита – с желанием максимально раскрыть характер главного героя, впрячь в одну упряжку коня и трепетную лань…