Глава 6. Возвращение блудного сына
14-го мы возобновляем движение к Майкопу, в который прибываем днем. Нужно переехать небольшой мост – и какой сюрприз! Кто это на том берегу? Наш командир! Рядом с ним лейтенант Жан В. и, немного позади, старый приятель, Ги В. Приближаясь к нашему командиру, мы оба принимаем исполненный достоинства вид.
Южный фронт. Боевые действия в России, 1941–1942 гг.
– Так-так, Кайзергрубер! Это что еще такое? – говорит он мне и указывает в сторону моего «рысака».
– Верблюд, мой командир!
– Да, я сам вижу, – неодобрительно, но и без осуждения, отвечает он, – но откуда взялось это животное?
– Мне его отдали.
– Вот как! Верните его тому, кто вам его дал!
– Но, мой командир, туда три дня пути.
– Ну и что? Делайте, что вам приказано.
– Слушаюсь, мой командир, но в таком случае мне понадобится Marschverpflegung – паек на дорогу.
– Тогда отправляйтесь к fourrier – квартирмейстеру.
– Благодарю вас, мой командир.
Пока продолжался этот короткий диалог, я не мог видеть лицо лейтенанта Жана В., оказавшегося, когда я слез с повозки, чтобы доложиться командиру Липперту, чуть левее меня, зато вижу веселую физиономию моего товарища В.! Он показал нам, где найти квартирмейстера, и по пути нас вышло поприветствовать множество наших товарищей, покатывающихся со смеху. Мы получили пайки и направились в сторону пригородов. Разумеется, мы и не собирались возвращаться далеко назад. Парня из Tross – обоза – уже предупредили, и он тут же забрал в свое хозяйство обоих лошадей и повозки. Затем мы прошли еще несколько сот метров в сторону пригорода, и я принялся расспрашивать людей в надежде обменять слишком уж бросавшегося в глаза верблюда на более скромную лошадь. Сделка была заключена очень быстро.
У нас мелькнула было мысль устроить себе отпуск на 48 часов, но все же мы решили вернуться в роту, которую, к нашей радости, быстро нашли: нашу 3-ю роту. Дабы не привлекать внимания и избежать риска встретиться с нашим командиром, дожидаемся наступления темноты, чтобы проскользнуть в расположение роты. Сказано – сделано, и немного погодя мы находим себе квартиры, где уже разместились старшина Дасси и другие товарищи, включая Шаванье. Наши недавние хождения утомили нас, и мы, не откладывая в долгий ящик, отправляемся спать. Двое наших товарищей уже удобно устроились в постели, и очень хорошо, что успели. Поскольку нам пришлось довольствоваться твердой землей.
В самый разгар сна раздались резкие свистки и, кажется, я слышу звук горна – если только мне это не снится. Открываю глаза. Посыльный Пакю, ординарец капитана Чехова, сообщает, что объявлена тревога и что мы должны быть готовы выступить. Я успел насладиться лишь несколькими часами сна, но что тут поделаешь? Чуть было не забыл, что я военнообязанный. Нетрудно себе представить, что выпавший на нашу долю месяц самостоятельного похода и абсолютной свободы довольно сильно отдалил нас от строгостей дисциплины! Нелегко к ней возвращаться, но ничего не поделаешь. Мы сами выбрали такую жизнь, поэтому обязаны подчиняться! Все ищут в темноте свои вещи и снаряжение, и те, кто уже встал, натыкаются на тех, кто еще лежит. Мы строимся на дороге перед избой, и в течение получаса колонна приходит в движение. Определенно, отдохнуть мне не удалось!
Похоже, мы направляемся в сторону Туапсе, и это не секрет! Идем всю ночь и достигаем первых предгорий столь желанных Кавказских гор. Разговариваем мало, потому что устали и из-за высоты тяжело и часто дышим. Наступает рассвет и прогоняет ночь, на солнце марширующие колонны отбрасывают тени. Понемногу оно рассеивает утреннюю дымку, и в отдалении прорисовываются вершины гор. Мы шагаем и поднимаемся все выше, наши глотки пересохли. Края дороги заросли терновником с желтыми ягодами, искушающими нас утолить ими жажду. Поскольку никто не желает брать риск на себя, то пробую их я. Они горькие, очень горькие, но утоляют жажду. Разжевываю несколько штук. И еще жесткие; ну все, хватит, кто знает, какие могут быть последствия. Взбираемся все выше и выше, и панорама перед нами раздвигает границы. Можно видеть все дальше и дальше, и, как обычно, над колоннами, движущимися по долине, высоко в небо поднимаются клубы пыли. Внизу, слева от дороги, на высоком плато, вижу пастуха со стадом овец, но они метров на двести-триста ниже нас. Разумеется, сначала я заметил стадо, потом уже пастуха и собак, сгоняющих животных, которые так и норовили разбежаться.
Днем, сквозь марево, в отдалении вырисовывается городок. Поначалу я различаю минареты и купола, а потом уже все остальное. Мы на землях ислама! Это первые минареты, которые я когда-либо видел, и я вспоминаю о стране Аладдина. Но наше испытание не имеет ничего общего с «Тысячью и одной ночью»! Продолжаем взбираться все выше и к вечеру разбиваем палатки на горном хребте. Ночью здесь намного холоднее. Мы ощущаем, что находимся на высоте, хоть и не слишком большой.
На следующее утро еще немного поднимаемся вверх, затем спускаемся, и снова вверх. Городок внизу, в долине, – это Абадзехская[43]. В полдень мы достигаем хребта, который некогда покрывал лес, но теперь от него мало что осталось. На самом деле сейчас это только валяющиеся на земле ободранные стволы деревьев, поваленные каким-то великаном. Взрывы бомб или снарядов почти начисто стряхнули все листья с деревьев и редких уцелевших кустов! Словно гору потряс некий катаклизм, превратив все вокруг в почти лунный пейзаж! Стрелковые ячейки пехоты перемежаются с воронками от снарядов, и в тех и других десятки трупов – русских и немецких, все вперемешку. Позиции несколько раз переходили из рук в руки, и теперь наша очередь занять их. В каждой ячейке по нескольку трупов. В той, что занял я, два русских и один немецкий, один на другом. На бруствере открытая банка тушенки и бакелитовая масленка, в которой еще осталось масло, растаявшее и прогорклое. Хлеб в сухарных мешках. Чтобы как-то убить время, мы перекусываем. Отдыхаем здесь где-то пару часов и получаем приказ сниматься. 1-й взвод 3-й роты собирается занять позиции, чтобы прикрыть левый фланг. Мы уходим, оставляя позади это место недавнего апокалипсиса. 1-й взвод находит живого русского, прятавшегося среди трупов, – русского, который пополнит ряды нашего хозяйственного взвода.
Мы спускались добрых полчаса; затем снова вверх, не менее двух часов, если не больше. Подъем очень утомителен. Тяжелый обоз двигался другим путем, вдоль железной дороги Майкоп-Туапсе, и только легкий обоз следовал примерно тем же маршрутом, что и мы. Вот почему нам приходится тащить на себе все снаряжение и наш марш такой трудный. Тем не менее в Майкопе нас «произвели» в Leichtgebirgsjäger – легкие горнострелковые части, имеющие при себе лишь необходимый минимум, дабы сохранять максимальную мобильность.
Сейчас мы проходим мимо нескончаемых колонн русских военнопленных, несущих на спинах жестяные канистры с водой, которые при помощи планок и веревок превращены во что-то вроде ранцев. Пленных тысячи! Колонны похожи на длинных змей, и мы можем видеть их еще издалека. Потом встречаем их на спуске, и движение на этих горных тропах становится в два раза плотнее.
Такое впечатляющее зрелище наводит меня на мысль о муравьях в человеческом обличье. Тропа больше не спускается вниз, она неуклонно карабкается вверх, и мы, шаг за шагом, поднимаемся вместе с ней. Под конец дня достигаем пункта, обозначенного как высота 233. Это что-то вроде огромной впадины прямо в горах, поросшей густым лесом. Здесь также конечная станция военнопленных «водовозов», поскольку тут мы обнаруживаем целую гору «канистр». Их охраняют вооруженные люди, и о том, чтобы взять их, не могло быть и речи. Останавливаемся на привал и в очередной раз разбиваем палатки. Полевая кухня готовит нам кофе, а мы достаем свои пайки. Именно здесь я впервые ем хлеб, испеченный еще до войны, в 1939 году! Пометка на целлофановой упаковке тому свидетель! Мы едим возле палаток, усевшись на стволе дерева. В центре впадины, из полого ствола дерева, бьет маленький родник. Но не течет, а сочится по капле. И чтобы набрать литр с небольшим воды, приходится ждать минут пятнадцать. Очередь к роднику растянулась точно на всю ночь. Тем не менее после подъема, испытывая дискомфорт из-за шестидневной бороды, я трачу часть утреннего кофе на то, чтобы сбрить щетину с лица. Требуется определенная сила воли, чтобы выбрать между утолением жажды и гигиеной. Днем нас догоняет 1-й взвод нашей 3-й роты. Вскоре после этого 1-й и 3-й взводы отправляют в усиленное разведывательное патрулирование – Spähtrupp. Патруль численностью 30 человек, включая лейтенанта Жана В. и старшину Роберта Д., бесшумно скрылся в густом лесу. Мы также входим в него по тропе, которая то идет вниз, то поднимается вверх, но по большей части все же вниз.
Похоже, задание серьезное. И опасное, иначе не стали бы посылать столь внушительный отряд. Фронт здесь повсюду, и нужно постоянно быть начеку. Деревня или укрепленная позиция, которую мы оставляем, может скоро вновь оказаться в руках противника. Впредь так оно будет и дальше. В горах нет Hauptkampflinie – передовой линии обороны, и мы «у себя» только в том месте, которое занимаем в данный момент. Идем дальше… Лес угрюмый и безлюдный, царит мертвецкая тишина! Лишь местами солнце проникает сквозь листву и освещает подлески или редкие прогалины. Внезапно, после часового марша, колонна резко останавливается; мы изготавливаемся к бою, опустившись на колено и укрывшись за стволами деревьев или распластавшись среди кустарника. Четыре пулеметных расчета немедленно занимают огневые позиции. Мы задерживаем дыхание и пристально всматриваемся в чащу. Дабы избежать лишнего шума, не заряжаем винтовки, обоймы и без того уже давно находятся в магазинах. С пулеметами другое дело, их можно зарядить без малейшего звука. Перед нами, ниже и правее, струйка дыма, но никакого движения. Мы остаемся на месте… сколько? Три, пять, десять минут? Затем, по отмашке, разворачиваемся в цепь и движемся вперед, очень медленно, со всеми возможными предосторожностями, все чувства обострены. На расстоянии вытянутой руки гаснущий костер, рядом с ним котел с еще теплой водой. Русские пытались поспешно загасить огонь, но не успели. В 3 метрах пулемет «Максим» на колесном станке, с заправленной пулеметной лентой и готовый к бою. Чуть дальше другое оружие. Очевидно, что лагерь покинули в спешке и совсем недавно. Заметили наше приближение и снялись, даже не подумав защищаться. И тем не менее мы продвигаемся с осторожностью, потому что немного погодя они могли прийти в себя и устроить нам засаду! Левее труп; потом видим еще пять, еще двадцать; впереди, а также справа их уже десятки. В результате насчитываем чуть ли не целую роту. В любом случае их тут больше сотни! Большинство убито выстрелами в спину. Видимо, они заняли здесь позицию и ночью были захвачены врасплох с тыла. Тягостное зрелище. Похоже, стычка произошла дня два назад, если не больше, поскольку трупы уже раздулись и облеплены мухами, которые прямо кишат под формой. Несомненно, из-за жары и сырости подлеска… Луч солнца освещает застывшее лицо. Повсюду кровь. Черная и засохшая на ранах и вокруг пулевых отверстий в форме. Мы разбредаемся, чтобы собрать Soldbücher – солдатские книжки – и личные жетоны, но это все, что можно сделать. У нас явно нет ни времени, ни возможности похоронить своих товарищей; позднее об этом позаботятся другие! Тут есть и тела русских, но их значительно меньше. Мы не смогли бы сразу заметить мертвецов, поскольку из-за цвета формы, что русской, что немецкой, они почти сливаются с травой, почвой и порослью. Настоящее массовое побоище! Прежде чем повернуть обратно, мы на всякий случай продвигаемся еще немного вперед. Кажется, задание выполнено. Несомненно, нам ставилась задача выяснить, что произошло с ротой из 97-й дивизии, исчезнувшей в лесах!
После трехчасового отсутствия возвращаемся на высоту 233, и наши командиры докладывают в штаб и представляют отчеты. Вскоре батальон снимается с места. Мы карабкаемся по крутому склону; целый час лезем вверх, потом спускаемся в долину с противоположной стороны, чтобы к вечеру появиться возле станицы Апшеронской (сейчас город Апшеронск. – Пер.), на железной дороге Майкоп-Туапсе. Здесь на артиллерийских позициях установлены дальнобойные орудия, направленные на Туапсе. Одно из них производит выстрел, и его ствол напоминает банан, вылезающий из кожуры! Разбиваем палатки на железнодорожной насыпи, идет дождь. Температура быстро падает, и мы укрываемся на ночь в палатках.
17 августа продолжаем подъем, и ливень иногда сменяется редкими просветлениями. Марш невероятно сложный. Мы скользим на грязной тропе, спотыкаемся о камни и поскальзываемся на мокрых корнях деревьев, кора с которых содрана сотнями ног. Они гладкие и скользкие от грязи, оставленной на них обувью других. Корни торчат из земли и переплетаются, устраивая ловушки на нашем пути. Когда мы поскальзываемся, то часто съезжаем на несколько метров назад и налетаем на мешки, из которых доносится ругань. Они сами с трудом сохраняют равновесие. Это брезент плащ-палаток, в который парни укутались из-за дождя, придает им сходство с мешками. Собачья жизнь, но мы должны идти вперед. Вечером добираемся до станицы Прусской[44]. 1-я рота ввязалась здесь в бой и, при поддержке четырех пулеметов, очистила дорогу от обороняющихся русских. Этой ночью мы заняли станицу.
18 августа мы снова в пути и занимаемся тем, что стало для нас привычным делом, – лезем вверх, чтобы тут же спуститься вниз и затем опять вверх. Спуск не менее утомителен, поскольку нам приходится откидываться назад и удерживаться за счет напряжения коленных сухожилий. Ноги устают, зато задыхаемся мы немного меньше. Спускаемся вдоль горного потока, 3-й взвод в арьергарде. Днем догоняем расчет нашего тяжелого миномета, передвигающийся с огромным трудом. Мы слышим их задолго до того, как видим, потому что эти повозки пехоты (невысокая, по пояс, тележка, в основном на двух мотоциклетных колесах, за счет множества приспособлений и крепежа пригодная для перевозки практически любых грузов) на конной тяге страшно громыхают на каменистой почве.
К своей радости я встречаю трех старых товарищей – более того, с кем жил в одном квартале Брюсселя. С одним из них, Максом М., все в порядке, чего не скажешь об остальных. У Артура В. и Жана Ж. дела не так хороши, особенно у последнего. Жана Ж. сильно лихорадит из-за малярии, а Артур В. страдает от дизентерии. Наш русский помощник, бывший военнопленный, Иван, остается с ними. Наша колонна быстро догоняет и обгоняет их. Что до меня, то я задерживаюсь рядом с ними, вижу, как мимо проходит мой взвод, останавливаю командира отделения С. и обращаюсь к своему старшине, но мне отвечают, что минометный расчет не относится к нашей роте и что я должен идти вместе с ней.
Поскольку я убежден в опасном состоянии людей из минометного расчета, то решаю, что не могу оставить их, и сообщаю о своем решении командиру взвода. Меня предупреждают о дисциплинарном наказании и даже о военно-полевом суде, но я остаюсь!
Мало-помалу мой взвод уходит и исчезает из вида в лесу. Нас осталось четверо плюс Иван. Однако не просто перемещать повозку пехоты по такой местности. Лес, валуны, бурные потоки. Лошади еле плетутся, наше состояние ничуть не лучше. Нам постоянно приходится подталкивать повозку в каменистых местах и удерживать на спусках. Работенка не из легких, не хватает дыхания, мы потеем и совершенно выбиваемся из сил! Более того, у нас всего трое работоспособных, включая Ивана. Жан абсолютно ни на что не пригоден, Артур немногим лучше.
Местами лес слишком густой и в нем попадаются такие большие камни, что повозке по ним никак не пройти. Поэтому передвигаемся вдоль русла потока, где немногим лучше, но, по крайней мере, повозка может проехать. И еще нам приходится толкать, даже переваливать повозку через валуны и скалы этой пересеченной местности, что тоже не просто. Попадались места, в которых на преодоление 200–300 метров требовалось более часа! Порой мы были вынуждены оставлять русло и передвигаться по горному хребту, по краю обрыва справа от нас, но это единственное проходимое место, если его можно так назвать, поскольку здесь повсюду камни, провалы и стволы деревьев, через которые нужно как-то перебираться. В какой-то момент лошади с усилием преодолевают препятствие, а потом делают рывок, и нет никакой возможности ни остановить, ни хотя бы удержать их. Они спотыкаются и падают, увлекая повозку за собой. Мы закрываем глаза и не слышим ничего, кроме грохота падения и стука лошадиных подков по камням. Такой шум наверняка слышно за сотни метров, и если поблизости есть русские, то им не составит труда обнаружить нас. А при таком грохоте они могут запросто подумать, будто здесь целая рота, и постараются держаться подальше! Как бы там ни было, нам нужно спуститься и посмотреть, что произошло, потому что шум прекратился. На самом деле упряжка сползла не так далеко по склону обрыва. Пара деревьев задержала ее. По одну сторону ствола испуганные лошади, по другую повозка. Чем не чудо! С огромными предосторожностями мы закрепили повозку, чтобы она не сползла еще дальше, и ослабили поводья, дабы Макс мог освободить лошадей от упряжи. Потом медленно, с криками и немалыми усилиями, вывели лошадей на гребень и потом уже вытащили повозку. Когда пишешь об этом, все кажется просто, но только одному Богу известно, сколько потов с нас сошло! Со сломанными ногтями, порезанными пальцами, исцарапанные ветвями и выдохшиеся вконец, мы все равно держимся. Разумеется, сперва следует ликвидировать последствия – починить упряжь, на скорую руку отремонтировать то, что было повреждено при падении, и успокоить лошадей.
Конец ознакомительного фрагмента.