ГЛАВА XX. ИССЛЕДОВАНИЕ ОЗЕРА ЧАД
Широкие тростниковые пояса на юге лежали на горизонте туманной полосой. Это был барьер, который остановил нас раньше, но я все еще надеялся, что мы найдем проход, тщательно проверив каждый уголок. Итак, мы пошли курсом нашего прежнего рейса, придерживаясь линии тростника. Пройдя около четырех миль столкнулись с той же проблемой недостаточной глубины воды для прохода лодок, и день был потрачен на неэффективные попытки проползти через илистые поля вокруг тростниковых поясов. Поэтому я решил еще раз попытаться прорезать проход через них на следующий день. Для этой работы необходимо было облегчить одну из лодок, и я набросал план строительства площадки на воде с помощью столбов и досок. На этой импровизированной платформе мы собрали все наши вещи и поставили перед ними охрану – довольно комичную группу людей посреди озера!
Разгрузка лодки послужила еще одной полезной цели – дать нам больше места в лодке ночью, потому что здесь не было островов с сухой почвой, и нам пришлось спать на лодках. Мы упорно работали на вырубке тростника в течение двух дней и проникли вглубь на расстояние 800 ярдов. Я прошел в воде еще милю, но до сих пор не мог видеть конца камышовых полей. Глубоко в зарослях тишина была настолько глубока, что меня поразил шум моих собственных шагов, когда я пробирался через камыши.
Однажды, когда «бои» занимались рубкой камыша, они сделали странное открытие на нашем пути. Под поверхностью воды были обнаружены останки лодки, которую они сразу же определили, как принадлежавшую белому человеку, и они были правы. Лодка была сделана из дуба и ее длина была около 8 футов. Она, должно быть, лежала на этом месте в течение многих лет.
Я могу только предположить, что это была лодка, которую исследователь Овервег, как известно, притащил сюда более пятидесяти лет назад во время его путешествия с доктором Бартом. Овервег умер в Мадуари, городе канембу возле Н'Горну. Место его захоронения невозможно найти; Гослинг произвел тщательные поиски, но ничего не смог узнать от туземцев.
23 марта с отобранной командой из шести человек, и, взяв только предметы первой необходимости, я отправился на одной из лодок на северо-восток. Лодка теперь имела осадку всего 9 дюймов, и нам удалось проскользнуть еще на три мили, хотя мужчинам часто приходилось выбираться и тянуть лодку на большие расстояния. В одном из этих случаев наш старый друг будума, присутствие которого мы в последнее время совершенно игнорировали, подозрительно отстал от нас, а в следующий момент исчез настолько волшебным образом, что все «бои» заявили, что он отправился в свой дом под воду. Мы расположились лагерем на большом островном мысе, где были свидетельства того, что люди будума недавно высаживались здесь потому, что кучи тростника были нарезаны, и их оставили сушить для строительства каноэ.
Это была земля Хес на северо-востоке от Каддая и на расстоянии, примерно, в десять миль. Эта суша была связана с западным берегом по болотам, которые я только что обогнул и, на мой взгляд, образовала полуостров от восточного берега озера. Это подтверждалось тем фактом, что здесь я встретил болотного козла, который вряд ли мог бы пройти с западной стороны озера через тростниковые пояса. Поэтому я заключил, что озеро в этом месте не более десяти миль в ширину и разделено на северную и югжную части большими барьерами тростника. С этого момента я продолжал двигаться примерно на 17 миль в северо-восточном направлении. На моем пути встречались небольшие острова, а справа лежали бухты и мысы тростника, которые, без сомнения, составляют часть восточного берега.
К концу путешествия мы встретили большой рыболовный флот будума. Желание получить хотя бы некоторую информацию об озере все еще было в моем сознании, поэтому мы направились в их сторону. Сначала они приняли нас за других будума, потому что в ярких бликах на воде наша лодка без мачты и паруса на расстоянии выглядела очень похожей на два каноэ будума, движущихся сочлененно вместе, как это часто бывает. Будума привыкли грабить друг друга, когда они получали шанс, и, очевидно, они считали нас легкой добычей, потому что они ускоренно направились к нам, чтобы атаковать. Но вскоре дикари поняли свою ошибку, и роли переменились.
Их охватила паника, и, прежде чем мы смогли приблизиться, многие каноэ вспыхнули огнем, а сами будума нырнули под воду, как выдры, и исчезли в камышах. Похоже, что их рыбалка прошлой ночью была очень удачной потому, что на склоне берега соседнего острова мы обнаружили огромную кучу рыбы, высотой около 4 футов, их серебристые тела блестели на солнце. Каноэ были завалены сушеной рыбой, а под соломенными матами в их днищах мы обнаружили четырех спрятанных мальчиков-рабов, жертв работорговли между будума и тубу. Они были в жалком состоянии, рассказывая о голоде и нанесении шрамов – знаков раба. Мы взяли их с собой и отпустили в Каддае. Знаки раба будума состоят из многочисленных небольших разрезов на животе, груди и верхней части лба; после того, как разрезы были сделаны, они прижигаются красными углями.
Будумы известны своим участием в работорговлех. Тубу и моббуры являются их главными соучастниками, продавая им мальчиков за таллеры, которые будума получают за свою сушеную рыбу на рынках Борну.
«Они приблизились, готовые атаковать»
Из-за их скрытного существования и таинственного окружения люди Борну относятся к этим обитателям озера, как к сверхъестественным и страшным существам. Их убежища на островах среди лабиринтов тростника весьма безопасны, о них почти никто не знает. Даже великие завоеватели, Рабех и Фадерелла (см. первый том), покорившие все окружающие племена, оставили будума в покое. Тайна, которая обволакивает будума, обросла множеством странных басен. Матери говорят своим непослушным детям, что будут продавать их будумам, которые, как полагают, живут под водой и которые, как говорят, поклоняются духу озера в виде большой водяной змеи, которая здесь живет.
Теперь я отказался от третьей попытки найти проход через тростниковые пояса к устью реки Шари и 31 марта снова вернулся в Каддай. В полумиле от берега мы обнаружили, что вода полностью исчезла. Поскольку было уже поздно, и мы были слишком измучены, чтобы попытаться перетащить лодки через грязь, туземцы уснули в лодках, а моя кровать была поставлена на 6 дюймов над водой, то есть, той ночью я спал на дне озера. Утром вода поднялась и, прежде чем я успел встать с постели, вода затопила мое ложе. Ветер теперь дул в нужном направлении и, подождав два часа, мы получили достаточную глубину, чтобы плыть.
С чувством тревоги я осмотрел пустынный лагерь, с которым месяц назад мы думали, что попрощались навсегда. Моя неудача заставила меня опасаться за будущее, и моя депрессия усилилась одиночеством. Здесь не было никаких признаков человеческой души, а хижины рухнули. Все изменилось, кроме озера, которое лежало спокойно и тихо, отказываясь, как сфинкс, выдать свои тайны. Прошло больше месяца, и Гослинг, должно быть, уже давно добрался до реки Шари, в то время, как я находился там, где и начал. Хуже того, мои магазины были почти исчерпаны, а дезертирство и болезни в моей партии оставили меня с семью мужчинами и двумя лодками. Я знал, что не смогу получить никакой внешней помощи. Хосе потратил следующие два дня, разбирая лодки на части, а я отправился к береговой линии на юг и исследовал каждый уголок в поисках надежды на выход. Везде был только ил, непроходимый для лодок. Лодки надо было разобрать и перенести в место, где была чистая вода. Но как ее найти? Я слышал, что рядом с рыбным рынком будума была открытая вода, это место называли Кова-Бага или Сеюрум. Но как далеко этот рынок был от Каддая, я не знал. Поход на пятнадцать миль привел меня в старый лагерь, который мы с Талботом построили на нашем пути из Ковы. Я понял, что это расстояние слишком велико для того, чтобы перетащить сюда секции хотя бы одной лодки из Каддая, имея в своем распоряжении так мало людей. Дразнило то, что старый лагерь был подходящим местом, из которого я мог бы на лодке добраться до Ковы, чтобы получить припасы. Перспектива была мрачной. Для перемещения частей лодок в одном переходе потребуется не менее сорока человек, возможно, больше, так как работа стала более трудной из-за отсутствия дороги по грубой земле и болоту. Требовались опытные носильщики для переноски секций, а из моих семи человек я мог полагаться только на пятерых. Всего было двенадцать секций; кормовую и носовую секции обычно несли по два человека, остальные секции – по четыре человека на единицу. Таким образом, я с тревогой подсчитал, что мне потребуется не менее трех недель с пятью мужчинами в моем распоряжении, чтобы переместить лодки в этот лагерь, не говоря уже о переноске багажа.
Я вернулся в Каддай в тот же вечер, очень уставший, и мое настроение быстро заметили «бои». Хосе до сих пор разбирал лодки на куски, и ему нужно было снести крыши домов, чтобы использовать их стойки в качестве жердей, с помощью которых можно было нести секции лодок. На следующий день я привел свою маленькую колонну в движение, и с помощью Хосе «боям» удалось перенести две секции (маленькую и большую). Поскольку они не были привычными к работе в качестве носильщиков, нам потребовалось два дня вместо одного, чтобы добраться до нового лагеря. Затем Хосе вернулся с «боями» в Каддай, чтобы подготовиться к еще одному путешествию, а я уехал в Кову и Кукаву, надеясь, что смогу получить хоть какую-то помощь. Я взял с собой верного Лоуи (помощника повара), который нес небольшой мешок с едой, мою походную кровать, чайник, и несколько мелких предметов для торговли. По прибытии в Кову «лован» (начальник района Кова) пришел ко мне, но наотрез отказался дать мне мужчин и волов для поездки из Каддая в Кова-Багу. Он все еще был зол за тяжелый штраф, наложенный на него английским резидентом в Борну, и приписал всю вину за свое несчастье тому, кто сообщил резиденту о вымогательстве «лована» в Йо, то есть мне, как я уже говорил в предыдущей главе.
Кроме того, теперь я был только пылью в его глазах и глазах его народа. Я больше не был «большим человеком», потому что неслыханно, чтобы белый путешествовал по этой стране только с одним слугой и ел пищу черного человека.
После взятки он расслабился и сказал, что даст мне быков, если я уговорю резидента отменить наложенный на «лована» штраф. В качестве последнего шанса я вытащил лезвие меча и кусок японского шелка. При виде первого, его глаза засияли, и он дрогнул, но в следующий момент его грубое лицо опять приняло выражение равнодушия. «Я не позволю своим людям дать вам быков. Я ухожу», – сказал он и поспешно ушел.
На следующее утро я отправился в Кукаву, но меня ждало разочарование – мой старый друг, шеху (шейх Кукавы), был вызван резидентом в Майфони. Его брат Шеф Суннда, незнакомый мне, замещал шейха. Суннда подарил мне гнилое яйцо страуса, что не помогло мне решить мои трудности, и я немедленно отдал его назад с требованием снабдить меня провизией. Через некоторое время Суннда явился сам, принеся птицу, несколько яиц и кукурузу. Но в этот момент подъехал всадник и вручил ему письмо. Это было самым драматичным совпадением, потому что, сразу по прочтению он приказал своим рабам оставить принесенное и ушел. Такое отношение местной власти ко мне обещала также плохое обращение и со стороны людей. И мои опасения оправдались. На рынке я не мог нанять никого в качестве носильщиков, женщины отказывались молоть кукурузу, которую я купил. Повсюду я обнаружил, следствие распространенного слуха, что я был уже «не англичанин» и «нехороший человек». Это объяснялось рассказами дезертира об ужасах на озере. Никто не доверял мне, и теперь, когда они видели, что я в расстроенном состоянии и разорванной одежде тащусь пешком, покинутый всеми, кроме одного слуги, и нет у меня свиты, которая никогда раньше не насчитывала меньше двадцати человек – не было ли это справедливой причиной проявлять по отношению ко мне враждебность? Если бы я сказал, что все были моими врагами, это было бы не вполне справедливо. Здесь у меня оставался один верный друг, старый шуа, который когда-то, в мои лучшие дни, привел мне теленка, и теперь благородно перед глазами всех на рынке подошел ко мне и потряс мою руку, предлагая отвезти в Каддай сумку с кукурузой, которую я только что купил. Я с радостью принял его предложение, и он привел своего вола к соломенной хижине, где я жил за пределами дворца.
Дружелюбный шуа
Был час молитвы; и все подонкти местного общества, которые не ушли с шеху, собрались вокруг двери мечети. Их сплетни множились, когда они видели, как я сижу у своей хижины со старым шуа и его привязанным к столбу волом. Сначала я относился к ним с легким презрением, но со временем почувствовал, что их разговор становится более угрожающим. В настоящее время они «бросали стрелы» в старого шуа, затем начали угрожать, все громче и сердитей, до тех пор, пока наконец несколько хулиганов не прогнали старика и его вола по улице. Тогда Лоуи, верный и храбрый, решил сражаться, и я с трудом удержал его.
Никогда еще мои перспективы не выглядели более черными, чем в ту ночь, когда я лежал без сна, глядя в небо. Сон, тоже, казалось, совершенно покинули меня, и мой ум упорно трудился, чтобы найти путь избавления от неприятностей, которые подстерегали меня. Ночь была звездной, и ни один звук не мешал неподвижному воздуху, сохраняя приглушенные голоса дворцовых стражников, разговор которых становился все более ленивым, перешел на отдельные редкие фразы, а затем вообще затих, и все погрузилось в глубокое молчание. Ранним утром благотворительность в облике девушки пришла ко мне, принеся свежее молоко и яйца. Я был рад ее видеть. Это был Фатума, бывшая рабыня, которую мой брат освободил от керри-керри, а я вернул ее к родителям в Кукаве несколько месяцев назад.
Фатума
К двенадцати часам, когда торговля на рынке была в самом разгаре, я спустился и купил на мои последние деньги вола, чтобы довезти мое зерно до Каддая. Это была дорогая покупка, потому что хозяин, зная мои трудности, требовал очень большую цену. Рано утром на следующий день я стряхнул с моих ног пыль негостеприимной Кукавы и стал погонщиком вола, а Лоуи, нес мои вещи. После пыльного марша по жаре в двадцать миль, я прибыл в Каддай. Когда я все еще находился в пути, я был рад увидеть, как мои «бои» вышли, чтобы поприветствовать меня. В течение нескольких дней они жили на полуострове, поэтому их лица просветлели, когда они увидели быка с полным мешком кукурузы.
Рынок в Кукаве
Хотя я не выполнил свою задачу, не сумев нанять носильщиков для лодок, я не чувствовал, что мое путешествие было напрасным, потому что, у меня теперь была провизия на две недели для моих «боев» и вол, который не мог нести лодку, но выполнял работу трех человек, когда дело доходило до переноски ящиков. Но, увы, мои надежды скоро были расстроены, смертоносная змея укусила моего быка, и его туша стала объектом для пира моих «боев».
Наступило 10 апреля, и пять секций лодок уже были доставлены в новый лагерь, а еще через две недели последняя из них покинула Каддай. Это было тревожное время, так как никто не знал, что принесет следующий день. Всегда был страх дезертирства и болезней, но, к счастью, мы были в стране, где водилась дичь, и иногда я мог добывать мясо, что поддерживало носильщиков в хорошем настроении. Пока я руководил новым лагерем, Хосе оставался в Каддае, и мы держали носильщиков на линии между нами. Каждые два дня я ожидал, что прибудет очередная секция, и мой маленький лагерь принял вид судостроительного дока, так как количество секций росло. Когда приходило расчетное время, я с нетерпением всматривался в горизонт, стремясь увидеть странный объект из четырех мужчин с секцией на плечах. Даже одинокий водяной козел остановился и удивленно смотрел на это зрелище.
В это время у меня не было недостатка в еде. Двое добрых старых пастухов канембу приходили каждое утро с подарками козьего молока, из-за которого моя кукурузная каша была очень вкусной, и иногда мясо дополняло мой обед.
Кавассо носил за мной бутылку, наполненную холодным чаем, и я каждый день совершал экскурсии на юг в поисках открытой воды. Наконец, я был вознагражден видом прекрасного пространства. Это была вода примерно в 800 ярдах от меня, где я увидел группу рыбаков, которые чинили свои сети. Меня охватило величайшее волнение, когда я понял, что утомительные дни моих поисков закончились, и моя борьба не была напрасной. Я не осмелился приблизиться, опасаясь побеспокоить будума, и повернулся, чтобы пойти назад, счастливый от сознания разгадки драгоценной тайны. Пройдя на расстояние, где я уже не мог быть замеченным, я ускорил шаг, и пробирался обратно по темным тростниковым поясам и смеялся потому что их ужасы для меня закончились. Тайна заключалась в том, что озеро Чад не являетря единым бассейном, а состоит из двух частей, северной и южной, которые отделены друг от друга мощной илисто-грязевой перемычкой, обильно поросшей тростником и водяными кустами. Мы безуспешно пытались пробиться на юг через эту перемычку, но решение задачи состояло в том, чтобы перетащить лодки и снабжение по берегу, обходя преграду по суше. Как только мы увидим при движении на юг открытую воду, это будет значить, что перемычка осталась позади, и мы снова сможем плыть по воде.
По прибытии в лагерь меня расстроило то, что один из носильщиков пришел без груза – очень важного для нас – якорей для лодок. Он сказал, что его атаковал слон, поэтому негр уронил груз и побежал в темноте в лагерь. На следующий день был организован тщательный поиск в высокой траве, но якорей найти не удалось. Тем временем негр, опасаясь наказания, убежал. Потеря была для меня большим ударом и сильно подпортила радость, которую я испытал накануне.
Когда все секции прибыли в лагерь, я оставил их, чтобы позаботиться о себе и вернулся в Каддай, поскольку необходимо было организовать еще одно путешествие в поисках провианта для «боев», которые проделали великую работу и продемонстрировали большую преданность мне. Они были полностью утомлены, и отдых на несколько дней был обязательным, поэтому я остался в Каддае, а Хосе отправился в Йо, чтобы найти еду и, если возможно, нанять несколько волов с помощью качеллы для перевозки нашего багажа. Но, опять не повезло, качелла отсутствовал, преследуя тубу.
Рынок Йо находится примерно на полпути между Йо и Боссо, на правом берегу реки. Большинство рынков в этой части Борну организуются на некотором расстоянии от города, что отчасти, делает их более важными для соседних деревень, а отчасти потому, что люди не хотят видеть у своих домов чужаков и жуликов, которых всегда привлекает рынок. Рынок Йо – большой. Он проводится один раз в неделю и привлекает людей из двадцати трех городов и деревень, пять из которых находятся к северу от реки, а остальные на юге, включая Йо, Арреги, Кукаву и многие другие селения канури и моббуров. Сам рынок – живописное зрелище. К девяти часам утра люди с волами и ослами, несущими их товары, начинают вливаться на территорию со всех сторон, а женщины несут свои грузы на голове. Туземцы с северного берега плывут через реку, помещая свои вещи в большие калебасы, которые они толкают перед собой, а скот, который они продают, плывет с ними. К полудню все уже на месте, и торговля в самом разгаре, людей насчитывается до 1500 человек. Продавцы сидят кругами, с товарами, разложенными перед ними. Все приходят вооруженными, опасаясь тубу, и теперь каждая маленькая группа втыкает свои копья в землю остриями вверх, и рынок принимает вид леса из копий.
Пастух на озере Чад ведет свое стадо
Если товары не обмениваются друг на друга, используются английские деньги. Мелкая лошадь стоит от 2-х до 3-х фунтов стерлингов; вол от 1 фунта 10 шиллингов до 3 фунтов; осел от 15 шиллингов до одного фунта; овца от одного шиллинга шести пенсов до 3 шиллингов. Козы идут по одному шиллингу, а 200 фунтов (90 кг) зерен проса можно купить за 4 шиллинга. Помимо всего прочего, есть масса сушеной рыбы, которую моббуры покупают у будума и выходят с ней на рынок. Есть также лук, соль, поташ, корзины, кастрюли, кожаные изделия, ткань хлопок и пшеница. К трем часам рынок начинает расходиться, а вечером совершаются многочисленные преступления со стороны тубу и моббуров против людей, возвращающихся домой. Однако, многие, приехавшие издалека, предпочитают останавливаться на ночь возле рынка, возвращаясь домой на следующий день.
Рынок в Йо
В тот день, когда Хосе был на рынке, пытаясь нанять волов, он стал свидетелем рейда тубу. Он сидел под деревом в стороне от толпы, когда внезапно раздался крик «тубу, тубу!». В одно мгновение на рынке началась паника, и люди побежали во всех направлениях.
Стойки были опрокинуты, а товары упали на землю. Воздух был наполнен грохотом посуды, криками и проклятиями мужчин и плачем женщин и детей, многие из которых упали во время бегства и были растоптаны. Затем, в разгар паники в толпу врезалась группа из примерно сотни всадников тубу. Они скакали прямо сквозь группы разбегающихся людей. Всадники одним движением подбросывали свои копья в воздух, тут же ловили их и метали в спину убегающей жертвы.
Женщина народности моббур
Тем временем, их союзники, моббуры, которые ранее приценивались к лошадям и скоту, разрезали привязи животных и угоняли их на фоне общей путаницы. Сообщалось, что восемь или девять человек были убиты в ходе этого рейда, но Хосе насчитал жертв больше.
27 апреля Хосе вернулся в Каддай, но вид всего одного приобретенного вола, несущего кукурузу, был не очень обнадеживающим. Там было еще около двадцати поклаж, которые мы должны были отправить из Каддая, кроме секций из лагеря лодок в Кова-Баге на берегу озера Чад, и я снова погрузился в размышления об утомительных путешествиях туда и обратно. Однако Фортуна широко улыбнулась нам, и на следующий день произошло чудо. В середине дня мы увидели большое облако пыли в двух милях к югу. Сначала мы думали, что это были всадники, но через несколько минут из облака появилась темная, медленно движущаяся масса, которая с помощью бинокля была определена, как стадо волов с погонщиками. Сначала я не мог понять, что для нас это была удача. Затем внезапно меня осенила идея, и я решил, во что бы то ни стало, украсть этот скот. Через минуту все мы спрятались за хижины, и лагерь снова принял пустынный вид. Стадо приближалось, и погонщики не подозревали о ловушке. Когда они подошли, Хосе с несколькими «боями» выскочил из засады, что было для погонщиков неожиданностью, и захват был осуществлен без особых трудностей. Старший погонщик, которого привели ко мне, сказал, что они были канембу, подвластными моему старому врагу, «ловану» Ковы, и пришли сюда, чтобы добыть поташ в окрестностях. Я потребовал, чтобы его люди и волы в течение следующих двух дней переносили мой багаж в Кова-Багу, а после этого они могли уйти. Я добавил, что заплачу хорошей тканью, которую я ему показал. На этом сделка была заключена.
Будума в Кова-Бага
Я чувствовал, что Фортуна преподнесла нам необычный дар, и эта ночь в лагере была радостной. Людям было приготовлено дополнительное блюдо, и были разведены большие костры, вокруг которых сидели хауса и канембу, занятые веселыми разговорами и смехом.
На следующее утро мы навсегда попрощались с Каддаем и вечером пришли в лагерь лодок без задержек. Но к концу нашего марша нас встретили два всадника из Ковы, которых, очевидно, отправили посмотреть, что происходит. Они ускакали почти сразу, после некоторого разговора с канембу на повышенных тонах.
Канембу выглядели очень расстроенными, а их староста подошел ко мне и попросил меня немедленно идти к Баге, но не дал мне никаких объяснений. Тем не менее, было нетрудно догадаться о значении всего, что прошло, и я сразу почувствовал, что мне грозит опасность попасть в засаду всадников «лована» прежде, чем я смогу добраться до Баги. У меня, вероятно, отберут быков. Чтобы предотвратить эту вероятность, я решил совершить ночной марш, подсчитав, что мы сможем безопасно добраться до Баги, пока «лован» начнет действовать. Но прежде, чем начать переход, нужно было дать людям и волам отдохнуть несколько часов. В десять часов Фортуна послала нам полную луну, которая ярко осветила путь для трудного путешествия, и вскоре весь лагерь был в движении. Крики и проклятия наполняли воздух, так как люди отчаянно работали на погрузке под облаками москитов. Наконец все было готово к старту, и начались трудности, связанные с ночным маршем. Волы, освобожденные от своих привязей, внезапно бросились вперед, и несколько из них упали в кусты, опрокинув своих погонщиков и сбросив грузы. Эта путаница продолжалась в течение получаса. Затем колонна выстроилась, и мы молча пошли в лунном свете мимо мрачных мысов и призрачных кустов, которые росли на равнине. Это была длинная дорога в двенадцать миль в Кова-Багу. Мы долго шли и, наконец наступил рассвет, который мы встретили у воды Кова-Баги.