От Великого Конде до Короля-Солнце. Глава 6. Мазарини использует принцессу Савойскую для заключения мира с Испанией (Ги Бретон)

В течение нескольких месяцев Людовик XIV не расставался с Марией Манчини. Держась за руки, они прогуливались по аллеям парка Пале-Рояля, не обращая внимания на насмешливые улыбки придворных.

И его можно было понять: впервые в жизни он был влюблен. Вздрагивая при звуках скрипки, вздыхая в лунные ночи, он мечтал вкусить «наслаждение плоти» с этой волнующей воображение и становившейся с каждым днем все привлекательнее молодой итальянкой.

Но Мария сохраняла обет целомудрия. Кроме того, возможно, еще не совсем ясно сформировавшиеся в ее сознании честолюбивые мечты принуждали ее не уподобляться многочисленным и безымянным любовницам молодого монарха.

Однако нельзя сказать, что в обществе Людовика XIV девушка оставалась равнодушной. Позднее она призналась, что ощущала с волнением и беспокойством «странный и незнакомый доселе огонь, разгоравшийся в ее душе».

Несмотря на то что молодым людям постоянно приходилось сдерживать охватившую их страсть, они чувствовали себя вполне счастливыми до того дня, когда, по признанию племянницы Мазарини⁵⁴, «над их головами пронесся ураган, который на несколько дней нарушил радость их общения».

Как раз в это время при дворе пошли разговоры о предстоящей женитьбе короля на дочери мадам Руаяль принцессе Маргарите Савойской⁵⁵.

Это был ловкий политический шаг со стороны Мазарини, который хотел заставить Испанию подписать мирный договор и предложить руку инфанты Марии Терезии Людовику XIV. Короля Испании подтолкнули бы к этому слухи о предстоящей женитьбе короля Франции на принцессе Савойской, чему бы воспротивился всеми возможными ему средствами испанский двор. Естественно, никто, включая и молодого короля, не догадывался об истинных намерениях кардинала. Вполне понятно теперь, почему была так встревожена Мария Манчини.

Людовик XIV, напротив, спокойно воспринял разговоры о предстоящем брачном союзе и уговорил фаворитку сопровождать его в Лион, где он должен был встретиться с Маргаритой Савойской⁵⁶…

25 октября король и королева-мать выехали в сопровождении многочисленной свиты из Парижа. Королевский кортеж составляли более двадцати карет, не считая повозок, нагруженных гобеленами, кроватями, балдахинами, которые согласно обычаям того времени придворные брали с собой в путешествие. А вся кавалькада, представлявшая собой довольно живописное зрелище, с трудом продвигалась вперед под радостные приветствия крестьян, таких же восторженных, как и их потомки, приветствующие ныне участников велогонки «Тур де Франс».

А так как погода была прекрасной, Людовик XIV оставил карету и пересел на лошадь. Мария Манчини последовала его примеру. И они провели часть пути за галантной беседой в стороне от любопытных ушей.

Жители Лиона встретили короля 28 ноября. А через несколько дней двор был оповещен о скором прибытии в город принцессы Савойской. Не теряя ни минуты, Людовик XIV, позабыв о Марии Манчини, с разгоревшимся от предвкушения предстоящей встречи взором, вскочил на коня и помчался навстречу Маргарите, горя от нетерпения поскорее увидеть ее.

Действительно, ранее была достигнута договоренность о том, что бракосочетание произойдет лишь в том случае, если королю понравится принцесса. Такая оговорка была предусмотрена кардиналом, не желавшим навязывать Людовику XIV в жены дурнушку, в том случае, если бы его план по оказанию политического давления на Испанию провалился.

Вот почему Анна Австрийская с нетерпением ожидала возвращения сына. По словам мадам де Монпансье⁵⁷, «весь его вид красноречиво говорил о том, что он рад и чрезвычайно удовлетворен состоявшейся встречей».

– Ну как? – спросила королева-мать.

– Она еще меньше ростом, чем жена маршала Виллеруа, – ответил Людовик XIV, – и необыкновенно хороша собой. У нее смуглая кожа, не портящая ее внешности, выразительные глаза и, главное, она как раз в моем вкусе.

К этому времени карета с принцессами из Савойи добралась до городских ворот, где их уже ожидали королева-мать и Людовик XIV, который встретил Маргариту с особой предупредительностью.

А вечером все отправились на ночлег по разные стороны от площади Белькур. Король, уже мечтавший о том, как разделит ложе грациозной принцессы, вдруг увидел приближавшуюся к нему Марию Манчини. При виде фаворитки радость его мгновенно померкла…

Бедняжке уже донесли о том, какое впечатление произвела Маргарита Савойская на Людовика XIV, и она предстала перед ним с залитым слезами лицом.

Король пристыженно опустил голову в ожидании бурной сцены. Увидев его смущение, Мария, перестав плакать, с жаром воскликнула:

– Не стыдно ли, что вам хотят навязать в же ны такую дурнушку?

Их затянувшаяся до поздней ночи беседа принесла свои плоды. На следующий день Людовик XIV при встрече с Маргаритой был настолько же холоден, насколько был горяч накануне.

Мать принцессы Савойской была изумлена произошедшей с королем переменой.

А вечером на приеме у королевы-матери король повел себя с удивительной бестактностью. За весь вечер он ни разу даже не взглянул на Маргариту, любезничая с Марией в дальнем уголке гостиной.

Принцессы Савойские сделали из этого определенный вывод. И их беспокойство не оказалось напрасным. В самом деле, разработанный кардиналом план удался. На следующий день в Лион прибыли послы от короля Испании с предложением руки инфанты.

Мать принцессы Савойской, узнав о предложении испанского двора, отправилась к Мазарини и потребовала объяснений.

– Я сожалею, – ответил первый министр, – но долг государя состоит в том, чтобы обеспечить Франции мир и положить конец войне, которая длится вот уже целых десять лет. А единственным средством достижения этой цели является брак с Марией Терезией Испанской.

После таких слов мать принцессы Савойской побледнела и едва не лишилась чувств. С трудом она прошептала:

– Могу ли я, по крайней мере, надеяться, что король вспомнит о моей дочери, если не женится на инфанте?

Ей не смогли отказать, дав письменные гарантии.

Подписанный королем документ в тот же вечер был вручен принцессе Савойской вместе с парой бриллиантовых сережек в оправе из черной эмали, несколькими украшениями, духами и веерами. Через день вконец расстроенные принцессы вернулись в Савойю, не подозревая даже о том, что их приглашали лишь для того, чтобы ускорить подписание мира с Испанией…

Когда в начале 1659 года двор вернулся в Париж, все возрастающее влияние Марии на короля начало серьезно беспокоить королеву-мать и Мазарини, который поручил мадам де Венель следить за влюбленными и не допускать, чтобы они оставались наедине друг с другом, особенно если в помещении, где они находились, стояла кровать.

Добросовестная женщина ревностно принялась за выполнение возложенных на нее обязанностей. Услышав однажды показавшийся ей подозрительным шум, она вошла в комнату Марии, которая спала, приоткрыв рот, и принялась ощупывать ее постель, нечаянно проведя рукой по лицу девушки.

Разбуженная Мария поняла, что в комнату пробралась шпионка ее дяди, и изо всех сил укусила ее за палец. От боли и неожиданности мадам де Венель закричала так громко, что подняла на ноги весь этаж, а уже на следующий день весь двор потешался над доверенным лицом кардинала. Она и без этого злоключения была всеобщим посмешищем, так как часто, желая от нее избавиться, король, отпускал по отношению к ней довольно грубые шутки, достойные простого школяра.

«Однажды, – писал один из авторов мемуаров, – Его Величество угощал придворных дам вареньем в банках, завязанных разноцветными ленточками. Получив свое лакомство, мадам де Венель открыла банку. Но каков же был ее ужас, когда она увидела выскочивших из банки мышей, которых она боялась больше всего на свете. Мадам де Венель уже выбежала было из комнаты, но, вспомнив об обещании, данном ею королеве-матери, никогда не терять из виду Марию Манчини, вернулась обратно. А тем временем король, который уже уселся на диване рядом с мадемуазель Манчини, радуясь удавшейся шутке, был немало удивлен, когда увидел снова в комнате мадам де Венель.

– Вы так быстро пришли в себя, мадам? – спросил он.

– Нет, сир, – ответила она, – я смогу успокоиться лишь в том случае, если буду находиться рядом с сыном Марса»⁵⁸.

Через месяц в Париж прибыл посол короля Испании Пимантель для подготовки мирного договора, основным условием которого была женитьба Людовика XIV на инфанте. Бедняжка Мария, которая от горя едва не заболела, делала все, чтобы сорвать переговоры. Каждый день несколько часов подряд, попеременно переходя то на надменный, то на ласковый тон, она говорила с королем, пытаясь убедить его в бессмысленности брака по расчету.

– Вы не будете счастливы, – говорила она. Король прекрасно понимал правоту ее слов, но боялся настроить против себя посла Испании и расстроить политические планы Мазарини.

Вскоре стало известно, что двор вот-вот должен переехать в Байон, который находился рядом с Сен-Жан-де-Лей, где планировалось провести переговоры о мире с Испанией. Мария в отчаянии бросилась к королю и упала перед ним на колени.

– Если на самом деле вы меня любите, отмените эту поездку.

И, обливаясь слезами, прошептала:

– Я вас люблю! Я вас так люблю… Взволнованный до глубины души король признался:

– Я тоже вас люблю.

– В таком случае не покидайте меня никогда, – сказала Мария.

Бледный от волнения, Людовик XIV заключил девушку в объятия и прижал к своему сердцу.

– Я вам это обещаю.

И направился к Мазарини, заявив без обиняков, что хочет жениться на его племяннице.

– Я не вижу лучшего способа отблагодарить вас за долгую и верную службу⁵⁹.

Мазарини от изумления не мог выговорить ни слова. На какое-то мгновение он чуть было не поддался соблазну стать, благодаря этой женитьбе, дядей королевы Франции. Забыв о долге и политических целях династического брака с испанской инфантой, он направился к королеве и полушутя-полусерьезно рассказал о предложении ее сына.

Анне Австрийской понадобилось немного времени, чтобы вернуть кардинала на грешную землю.

– Я не думаю, господин кардинал, – сухо произнесла она, – что король способен пойти на такую глупость. Но даже если эта мысль и при шла бы ему в голову, я хочу вас предупредить, что вся Франция ополчится против вас и против него, если эта свадьба состоится. А я лично с моим вторым сыном возглавлю недовольных⁶⁰.

Мазарини вышел от королевы с низко опущенной головой. А королева, вызвав к себе Людовика XIV, стала упрекать его за необдуманные слова. В ответ король вспылил, заявив, что никогда не откажется от своей любви, и попросил передать испанской инфанте, чтобы она поискала себе другого мужа…

После этих слов отставка Марии Манчини была предрешена.

На следующий день мрачный Мазарини, стараясь не глядеть в глаза племяннице, объявил, чтобы она собирала чемоданы.

– Ваше присутствие здесь приводит к нежелательным последствиям, и вы должны вместе с сестрами выехать в порт Бруаж, что находится рядом с Ла-Рошелем. И вам следует самой сообщить королю о вашем отъезде.

Мария бросилась к Людовику XIV, который еще не выходил из своих покоев, и, рыдая, поведала ему, что отныне она должна жить в Вандее.

– Никто не сможет разлучить нас! – в гневе воскликнул он.

Охранники, которые находились за дверью и подслушивали разговор государя, в страхе попятились назад, испугавшись крика Людовика XIV.

А когда они вновь припали к замочной скважине, то смогли насладиться приятным зрелищем находившихся в объятиях друг друга государя и Марии.

И на этот раз племянница Мазарини нашла в себе силы отказать королю, несмотря на всю силу своей любви. Расстроенный до глубины души король, находясь во власти любовного желания, от которого у него темнело в глазах и мешались мысли в голове, помчался к Анне Австрийской и, бросившись на колени, стал умолять разрешить ему жениться на Марии.

Образ этой прекрасной девушки, к которой он испытывал столь непреодолимое влечение, преследовал его так сильно, что он заплакал и, находясь почти что в бреду, обнял колени своей матери и назвал кардинала «папой…»⁶¹.

– Я не могу жить без нее, – воскликнул он. – Я обещал на ней жениться, и я сдержу свое слово. Прервите переговоры с Испанией. Моей женой будет Мария!..

Мазарини посчитал своевременным прервать эту волнующую сцену, твердо заявив, «что, будучи избранным покойным королем и затем королевой-матерью в качестве советника Людовика XIV, до сих пор бесприкословно выполнявший волю государей, он не может злоупотребить услышанным признанием короля, которое тот дал в минуту слабости, и позволить подорвать его авторитет, которым он пользуется в стране, поступком, противоречащим государственным интересам. И будучи ответственным за судьбу своей племянницы, он скорее ее прикончит, чем допустит такое великое предательство»⁶².

Последние слова были уже излишни.

Сразу придя в себя, Людовик XIV, не говоря ни слова, вышел из комнаты и поднялся к Марии, которая ждала его возвращения с большим нетерпением. Надеясь в глубине души отмены решения об ее отъезде в Бруаж, она безутешно расплакалась, когда услышала ответ своего дяди.

– Вы меня любите, – сказала она, – вы ко роль, однако я должна уехать!

В сильном волнении Людовик XIV поклялся, что только она поднимется на французский трон. И молодые люди, горько плача, расстались.

Несколько дней спустя, 22 июня 1659 года, Мария в сопровождении мадам де Венель и своих сестер, Гортензии и Марии-Анны, поднялась в карету, чтобы отправиться на побережье Атлантики. Король не мог оторваться от окна. Даже не пытаясь скрыть свою печаль, он горько плакал.

Вся в слезах, Мария на прощание поцеловала ему руку. Наконец был дан сигнал к отправлению. И тут все услышали слова девушки, которая, обратившись к своим сестрам, сказала с горечью:

– Меня бросили!

Долго король вглядывался вдаль, пытаясь разглядеть повозку, увозившую его большую и, возможно, единственную любовь. И только тогда, когда дорога опустела, он, с покрасневшими и распухшими от слез глазами, поднялся в свою карету и, как свидетельствует мадам де Моттевиль, «направился в Шантийи, где провел несколько дней, восстанавливая свое душевное равновесие…»

Естественно, молодые люди почти ежедневно обменивались письмами, о чем мадам де Венель сразу же предупредила кардинала, который, находясь в то время в Сен-Жан-де-Люзе, вел переговоры о мире. Встревоженный Мазарини написал королеве:

«Мне не хватает слов, чтобы выразить мое недовольство беспечностью Доверенного лица⁶³, который, вместо того чтобы принимать лекарства от пагубной страсти, делает все, чтобы она разгоралась с новой силой».

А так как его любовный роман с Анной Австрийской еще продолжался, он закончил письмо выражением благодарности королеве «за все ласковые слова, которые Вы соблаговолили мне сказать. На свете нет ничего, что смогло бы вытравить из моего сердца чувства, которые я испытываю к + ⁶⁴. Лишь ангелы на небесах могут надеяться на подобное отношение…»

Тем временем переписка между Бруажем и Лувром не только не прекратилась, а, наоборот, стала интенсивнее, что вынудило Мазарини написать королю:

«В письмах, которые я получаю из Парижа, Фландрии и других мест, говорится о том, что Вас невозможно узнать после моего отъезда и что виной тому являюсь не я, а кто-то приходящийся мне родственником. Говорится также, что Вы взяли на себя определенные обязательства, мешающие принести мир христианству, и не хотите, женившись, сделать Ваших подданных и всю нашу страну счастливыми. И если Вы поступите вопреки здравому смыслу, то женщина, которую Вы возьмете в жены, будет очень несчастной совершенно не по своей вине. Сообщают также, что Вы, закрывшись один, пишете целыми днями письма той особе, которую любите, и что Вы теперь тратите на нее гораздо больше времени, чем тогда, когда она еще находилась при дворе.

Я, впрочем, признаю, что был слишком снисходителен к Вам, когда Вы попросили меня передавать некоему лицу от Вас приветы и получать от него известия, что привело в итоге к ежедневному обмену длинными посланиями. И если в переписке бывали перерывы, вызванные нехваткой курьеров, то при первой же возможности отправлялось так много писем, что случались дни, когда курьеры не могли взять с собой всю корреспонденцию. Все это, скорее всего, может привести к скандалу, который подорвет не только мою репутацию, но и репутацию того лица, с кем Вы обмениваетесь письмами».

И наконец, Мазарини коснулся вопроса, который больше всего тревожил его во время переговоров с испанской делегацией.

«И это еще не все. Есть вещи и похуже. После того как я решил по-доброму предупредить то лицо, которому Вы шлете столь длинные послания, и дать в ее же интересах несколько дельных советов, я получил от нее ответ, из которого следует, что Вы намерены выполнить свое опрометчивое обещание, что в силу известных причин, по единодушному мнению всех Ваших подданных, совершенно невозможно».

Действительно, Людовик XIV обещал своей «королеве» (так он называл Марию) корону Франции.

Чувствуя, что чары Марии Манчини представляют собой угрозу делу всей его жизни, Мазарини в течение нескольких недель осаждал короля письмами, с помощью которых он надеялся наставить его на путь истинный. Потеряв однажды терпение, кардинал пригрозил отставкой и отъездом из Франции в Италию, если Людовик XIV не согласится жениться на инфанте. Но государь питал к молоденькой итальянке такую сокрушительную страсть, что, казалось, ничто в мире не могло образумить его.

Естественно, задача Мазарини на переговорах была осложнена еще и тем, что члены испанской делегации были в курсе намерений французского короля и постоянно задавали кардиналу вопрос о том, не являются ли переговоры о мире лишь фарсом.

Но Мазарини, с присущим ему талантом и умением, продолжал идти к поставленной цели. И когда он официально от имени Людовика XIV делал предложение Марии Терезии, то пригласил весь двор в Сен-Жан-де-Люз.

Опасаясь вызвать недовольство Мазарини, король согласился встретиться с испанцами, решив поступить с инфантой так же, как в свое время с Маргаритой Савойской. Кроме того, поездка представляла ему возможность, сделав крюк, заехать в Вандею и увидеться с Марией.

Их встреча в Сен-Жан-д’Анжели была столь радостной, что растрогала всех сопровождавших короля придворных. А сам Людовик XIV, во власти страстного желания, пообещал в который уже раз своей возлюбленной прервать переговоры о мире и взять ее в жены.

На следующий день он с легким сердцем продолжил поездку, не подозревая о том, что очень скоро на его долю выпадут большие переживания, когда Мария решит доказать всему миру силу своей любви.

Узнав о переговорах с Испанией, избранница Людовика XIV, которая неплохо разбиралась не только в музыке и литературе, но и в политике, поняла, что страсть короля к ней может оказаться губительной для всего королевства. И 3 сентября написала Мазарини письмо, в котором сообщила о решении отказаться от намерения связать свою судьбу с королем.

Новость эта сразила Людовика XIV наповал. В отчаянии он отправил Марии множество писем, но ответа так и не получил. Тогда он решил послать ей свою любимую собачку. Но девушка, получив доставивший ей большое удовольствие живой подарок, и на этот раз нашла в себе силы воздержаться от ответа и не поблагодарить своего возлюбленного.

Именно тогда Людовик XIV подписал мирный договор и согласился жениться на инфанте. В тот знаменательный день зазвонили все колокола королевства. А в это время Мария горько плакала в Бруаже. «Я не могла себя заставить не думать о том, – писала она в своих “Воспоминаниях”,– что за этот мир, которому так радовались в королевстве, я заплатила слишком дорогую цену. И никто даже и не предполагал, что, если бы не жертва, которую я принесла, король никогда не дал бы согласия на эту свадьбу…»

Самопожертвование Марии Манчини позволило Мазарини успешно завершить дело, начатое еще Ришелье. Испанский дом Габсбургов потерпел поражение, в результате которого Франция получила Руссильон, Сердан, Артуа и расширила свои владения во Фландрии и Люксембурге.

Благодаря этой чистой и бескорыстной любви возлюбленной короля, Франция превратилась в могущественное государство.

Когда 7 ноября 1659 года подписывался договор о мире, над Пиренеями бушевала снежная пурга. Поэтому, когда речь зашла о дате предстоящей свадьбы, Мазарини заявил, что считает слишком опасным для короля Испании путешествие по горным дорогам до наступления тепла. Поэтому ни у кого не вызвало возражений предложение отложить свадьбу до весны.

А пока следовало всеми возможными средствами отвлечь короля от мыслей о Марии. Для этого Мазарини не мудрствуя лукаво поручил вышедшей замуж за графа Суассона Олимпии Манчини вновь завоевать сердце Людовика XIV.

Красавица смело взялась за дело, и не прошло и нескольких дней, как на широкой королевской постели молодой государь нарушил наконец взятый из-за любви к Марии обет целомудрия, который стал причиной мучивших его с недавних пор головокружений…

Олимпия была страстной и очень расчетливой женщиной, сумевшей привязать к себе короля «теми узами, в которых физическая любовь преобладала над духовным началом», писал один из авторов мемуаров о тех днях. А Людовику XIV так пришлось по вкусу проводить свободное время в постели с племянницей кардинала, что он уже почти забыл маленькую итальянку, продолжавшую страдать и плакать о нем в Бруаже.

Именно тогда, чтобы бежать подальше от суровой зимы, король и решил посетить первый раз в жизни Лангедок и Прованс. Вполне понятно, что за ним последовала и Олимпия. Никто при дворе особенно не удивился тому, что за шесть месяцев до свадьбы у короля появилась любовница. Разделявшая опасения кардинала, Анна Австрийская публично, и совсем не к месту, высказала удовлетворение поведением сына. Один из ее приближенных, полицейский Барде, писал: «Королева была на седьмом небе от радости из-за отношений, сложившихся у короля с мадам де Суассон». И с лукавством добавил: «Я думаю, что она будет радоваться гораздо больше, если эта новость достигнет Бруаже, что, несомненно, произойдет в самом ближайшем будущем»⁶⁵.

Барде не ошибся. Анна Австрийская, которая не могла забыть о пережитых по вине Марии волнениях, проявила редкое бессердечие, заставив Олимпию написать письмо своей сестре и признаться во всем. Бедняжка Мария, которая так тяжко переживала свою жертву, пожаловалась дяде:

«Несмотря на отосланное два дня назад письмо, я еще раз возьму на себя смелость, Ваше Преосвященство, отнять у Вас немного времени, чтобы поделиться с Вами моей бедой и просить Вашего совета. Графиня де Суассон сообщила мне в письме, что король оказал ей честь и говорит с ней так же, как раньше со мной… Я Вас смиренно прошу сделать для меня следующее: во-первых, уберечь в дальнейшем от насмешек и, во-вторых, выдать меня как можно быстрее замуж, чтобы положить конец моим мучениям.

Не думаю, что графиня догадалась о моем истинном отношении к ней после всего случившегося. Напротив, я написала ей очень любезное письмо, желая показать всем, что вполне владею собой. И только Вам я могу открыть душу и просить у Вас защиты. Я Вас уверяю, что в мире больше нет никого, кто бы больше, чем я, полагался на Вас.

Мария».

Это письмо и взволновало, и одновременно обеспокоило Мазарини. У него возникли опасения, что Людовик XIV, узнав о кознях, чинимых королевой против Марии, расстроит свадьбу с испанской инфантой. И чтобы избежать новых жалоб, он принял простое решение – запретил Олимпии писать письма своей сестре. А некоторое время спустя кардинал сообщил Марии о ее предстоящем бракосочетании с коннстеблем Колонна, вице-королем Арагоны, одним из самых влиятельных сеньоров Италии и Испании, который был не только молод, статен и красив, но и владел двумя прекрасными дворцами в Риме.

Таким образом, Людовик XIV мог беспрепятственно продолжать свое путешествие по южным провинциям.

Когда наступила весна и пригрело солнце, королевский кортеж направился к Пиренеям. 25 апреля король сделал небольшую остановку в Оше и, высвободившись на время из объятий Олимпии, написал коротенькое вежливое письмо своей невесте:

«Мадам!

С большой радостью я воспользовался предоставившейся возможностью написать Вашему Величеству письмо, в котором хочу заверить Вас в моих самых нежных чувствах к Вам. Я бесконечно завидую дворянину⁶⁶, которому выпала честь увидеть Вас раньше, чем я. И хотя по моему поручению он должен поведать Вашему Величеству, насколько я был бы счастлив, если бы лично смог рассказать Вам, какие чувства переполняют мое сердце, я сильно сомневаюсь в том, что он сможет выполнить мое поручение так, как я этого хочу. И, наконец, мне не хватает слов, чтобы выразить мое нетерпение как можно скорее увидеть Вас. И если бы я не испытывал облегчения при мысли о том, что наша встреча уже близка, мое нетерпение так велико, что ничто бы не смогло удержать меня от немедленной поездки. И последнее, я хочу Вам сообщить, что мне доставляют самое большое удовольствие разговоры о достоинствах Вашего Величества, о которых рассказывают все, кто хоть раз видел Вас. Всецело преданный Вам⁶⁷

Людовик».

Письмо доставило большое удовлетворение Марии Терезии, которая, конечно, не могла даже подумать, что Людовик XIV ожидал встречи с ней, находясь в постели с графиней де Суассон.

А 3 июня в Сан-Себастьяне состоялось бракосочетание Людовика XIV и инфанты по доверенности, по которой де Лессен представлял французского короля. Эта церемония, являвшаяся лишь видимостью свадьбы, окончилась легким и невинным прикосновением епископа Пампелуна.

На следующий день Анна Австрийская встретилась на острове Фезан, расположенном на реке Бидассоа, со своим братом королем Испании, которого не видела уже сорок пять лет. Всплакнув при виде друг друга, они уселись во дворце «приблизительно на линии, разделявшей два королевства»⁶⁸, и долго вспоминали былое. А немного погодя король представил Марию Терезию ее тетке, которая горячо расцеловала свою невестку. Но когда инфанта уже собралась сесть за стол, неожиданно возник вопрос, на чьей территории она должна находиться: на испанской или французской? После долгих препирательств принесли одну испанскую и две французские подушки, которые были положены на территории Испании. И только тогда молодая королева смогла усесться «в соответствии со своим двойственным положением».

Следуя обычаю, по которому молодожены не должны говорить друг с другом, Людовик XIV не был приглашен. Горя желанием увидеть свою жену, он бродил вокруг места, где состоялась встреча. Первым его увидел Мазарини:

– Какой-то незнакомец просит открыть ему дверь.

Анна и Филипп IV обменялись взглядами.

– Пусть войдет, – сказали они.

Стражники открыли двери, и на пороге появился король. А так как он пришел инкогнито, то Филипп IV сделал вид, что принял французского короля за простого дворянина, подмигнув при этом побледневшей при виде Людовика XIV Марии Терезии.

Пока молодые молча разглядывали друг друга, король Испании прошептал своей сестре:

– А у меня красивый зять!

Услышав его слова, Анна Австрийская спросила инфанту, нравится ли ей вошедший незнакомец.

– Еще не пришло время отвечать на этот вопрос, – возразил Филипп IV.

– Но когда же она сможет?

– Когда пройдет через эту дверь.

– А что вы думаете, Ваше Величество, об этой двери? – спросил, улыбаясь, герцог Орле анский.

Мария Терезия зарделась, как пион.

– Мне она кажется довольно красивой и на дежной, – прошептала она⁶⁹.

Между тем молодой король, довольный женитьбой на очаровательной блондинке с голубыми глазами, отправился обратно в Сен-Жан-де-Люз, где его с нетерпением ожидала Олимпия…

9 июня двадцатидвухлетние супруги были благословлены епископом Байонна во время пышной церемонии, которая по своей роскоши уже предвещала версальские праздники.

Празднества продолжались до самого вечера.

Присутствовавшая среди гостей мадам де Моттевиль, не опуская пикантных подробностей, рассказала в своих воспоминаниях о подготовке молодых супругов к первой брачной ночи: «Их Величества и Монсиньор⁷⁰ поужинали как обычно в присутствии придворных. А затем король изъявил желание отдохнуть. Молодая королева со слезами на глазах прошептала Анне Австрийской:

– Es mye temprano! (Еще слишком рано.) Это была единственная печальная нотка в ее голосе с момента приезда во Францию, вызванная ее природной скромностью. Но так как ей сказали, что король уже разделся, она вошла в свою комнату и, усевшись на краешек кровати, начала тут же снимать с себя одежду, даже не подойдя к туалетному столику. А когда ей сообщили, что король уже ожидает ее, она заторопилась:

– Presto! Presto! Quel rey m’espera! (Быстро, быстро, король меня ждет.)

Такая удивительная покорность объясняется, скорее всего, ее желанием побыстрее остаться с королем наедине, поскольку уже через минуту молодые супруги легли в постель с благословения королевы, теперь их общей матери».

Их первая ночь наверняка прошла очень бурно и доставила много приятных минут слугам, камеристкам, фрейлинам, по обычаю внимательно прислушивавшимся к тому, что происходило в королевских покоях, ни на секунду не отходя от дверей спальни молодых.

Шесть дней спустя двор отправился в Париж. Когда кортеж приблизился к Сен-Жан-д’Анжели, король, неожиданно заявив, что ему надо выполнить одно поручение, вскочил на лошадь и поскакал в Бруаж, где до своего недавнего отъезда в Париж жила Мария Манчини. Не проронив ни слова, он зашел в комнату той, которую все еще любил, провел рукой по стульям, наклонился к букету высохших цветов, с волнением посмотрел на ее постель, «с трудом сдержав слезы». После чего он так же молча вернулся к своей жене.

И только в Фонтенбло он вновь увидел Марию. После официального представления Марии Терезии дрожащая от волнения девушка сделала реверанс королеве и наконец решилась поднять глаза на короля. Но, встретив ледяной взгляд человека, которого так любила, чуть было не упала в обморок.

Она не могла знать, что только так король смог скрыть охватившее его смятение.