Глава 4
Как камеристка лишила невинности Людовика XIV
Часто возникает необходимость обращаться за помощью к тем, кто находится ниже тебя по положению.
В то время когда благодаря проискам Конде и Великой мадемуазель над королевским троном начали сгущаться тучи, не проявлявший ни малейшего интереса к политике Людовик XIV обратил свой взор на округлые формы придворных девиц.
Ему уже исполнилось четырнадцать лет. И с недавних пор его стали беспокоить «неведомые ему до сих пор порывы». Его половое созревание было, впрочем, столь ранним, что королеве-матери пришлось неоднократно вмешиваться, чтобы предотвратить то, что нечаянно могло произойти между ним и одной из его подданных…
В двенадцать лет он страстно влюбился в жену маршала Шомберга, в ту самую женщину, которую обожал его папаша, когда ее еще называли мадемуазель де Отфор. Он нежно обнимал супругу маршала, укладывал в свою постель, гладил руки, а волосы целовал с такой страстью, что это вдохновило Лемоена изобразить феникса на фоне пылающего костра, сопроводив рисунок надписью: «Me quoque post patrem» («Я тоже после моего отца»). Хотя природа и наделила его хорошими физическими данными, особенно важными для любовника, не шедшими ни в какое сравнение с теми, какими располагал Людовик XIII, юный король не смог овладеть прекрасной маршальской женой. Опасаясь за добродетель своего сына, Анна Австрийская держала его под неусыпным надзором, а его камердинер получил строжайший приказ не оставлять ни под каким предлогом молодого наследника наедине с женщиной.
Правда, ради справедливости следует сказать, что все без исключения придворные дамы оспаривали пальму первенства, соревнуясь, кому из них выпадет счастье первой завлечь короля в свою постель и удостоиться великой чести и удовольствия лишить его невинности…
Некоторые придворные дамы пытались обратить на себя его внимание тем, что прогуливались перед ним в открытых платьях, едва прикрывавших их женские прелести, другие будто нечаянно приоткрывали свою грудь. Были и такие, которые дошли до того, что за закрытыми дверьми делали непристойные и совсем неуместные жесты…
Одна из них, герцогиня де Шатийон, с таким рвением стремилась пробудить желание молодого короля, что стала предметом всеобщих насмешек. А ее старания нашли отражение в песенке довольно нравоучительного содержания:
Вы приманку свою, госпожа Шатийон,
Для другого приберегите.
Отложите попытки до лучших времен:
Короля вы навряд соблазните.
Да, любезен он с вами.
Но, по правде сказать
(Вы должны это чувствовать сами),
Красотой не юнца вы должны совращать,
А серьезное что-то искать.
Но прекрасная герцогиня и не собиралась следовать мудрым наставлениям. Однажды вечером ее застали вместе с королем за ширмой, где они с увлечением предавались известным забавам, в которых не последнюю роль играли руки…
Обеспокоенная случившимся, Анна Австрийская поспешила оградить сына от предприимчивой соблазнительницы, тут же удалив мадам де Шатийон из дворца.
Однако вскоре после одного довольно странного случая, о котором упоминает в своей книге Лапорт, королева-мать поняла, что усилия ее не приносят желаемых результатов.
Переезжавшая из города в город королевская свита вместе с дворцом находилась летом 1652 года в Мелуне. И однажды король был приглашен кардиналом на обед в один из его особняков, располагавшийся в глубине простиравшегося вплоть до Сены прекрасного сада. Около шести часов вечера Людовик, прервав свою проходившую с глаза на глаз беседу с Мазарини, послал слугу предупредить своего камердинера о том, что намеревается искупаться в реке.
Минут через тридцать он уже выходил из дома и направлялся к берегу, где все уже было приготовлено к купанию. И тут Лапорт обратил внимание на то, что король был явно чем-то взволнован. Помогая Людовику раздеться, он тщательно осмотрел тело государя и, заметив «ужасную вещь», понял, что кто-то воспользовался наивностью подростка и совершил над ним предосудительные действия.
Расстроенный Лапорт после долгих колебаний отправил королеве-матери письмо следующего содержания:
«Мадам!
Во время обеда у кардинала король попросил меня часов в шесть вечера подготовить для него все необходимое для купания в реке… Когда он вышел, я обратил внимание на его необычайно удрученный вид. При раздевании у него на теле обнаружились столь очевидные следы насилия, что ни у меня, ни у Бонтама, святого отца, ни у Моро не осталось и тени сомнения в том, что с ним только что произошло. Но они, видимо, оказались более опытными придворными, чем я, не сказав никому ни слова об увиденном. А я не могу молчать, несмотря на возможные неприятные последствия… И виной тому только моя преданность и мое понимание служебного долга. Ваше Величество, я уже упомянул о том, что у короля был удрученный вид, явно свидетельствовавший о том, что над ним было совершено насилие и он с неприязнью относится к виновнику содеянного. Но я бы не хотел, мадам, обвинять кого бы то ни было, опасаясь совершить ошибку».
Лапорт не назвал конкретного имени, но королева отлично поняла, кого он имел в виду. В слезах она бросилась к Мазарини, который, естественно, стал отрицать попытку изнасилования короля, и потребовал немедленно изгнать камердинера.
Лапорт в отместку рассказал эту историю при дворе, дав повод придворным острякам приписать кардиналу желание «немного расширить круг развлечений молодого короля»…
В действительности никто ничего в точности не знал. И до сих пор неизвестно, заметил ли что-либо необычное Лапорт, помогая раздеваться Людовику XIV, или же он все это просто-напросто придумал.
Как бы там ни было, но этот загадочный случай имел неожиданные последствия: Анна Австрийская, опасаясь, что такого рода случайности могут приобщить ее сына к «итальянскому пороку», широко распространенному в то время при дворе, поняла, что только женщины смогут удержать ее сына на правильном пути…
По ее указанию подростка перестали опекать до такой степени, что первая камеристка королевы мадам де Бове, не отличавшаяся в ранней молодости строгостью нравов, решила не упустить случая и однажды, когда юный король выходил из ванной комнаты, увлекла его в свою комнату и, проворно задрав юбку, преподала ему первый урок любви.
В ту пору ему исполнилось пятнадцать лет, а ей было сорок два48.
Людовику XIV настолько понравилось такое занятие, что на следующий же день он вновь посетил мадам де Бове, чей горячий темперамент прекрасно сочетался с его юношеским пылом. Некоторое время спустя ему захотелось немного разнообразия и, по словам Сен-Симона, «ему приходилась по вкусу любая женщина, оказавшаяся под рукой».
Случалось, что двери оказывались закрытыми на ключ, но король не пасовал перед трудностями. Не раздумывая ни секунды, он взбирался на крышу и по водосточной трубе спускался к открытому окну. Однажды он попал в свой гарем через дымоход камина…
Разумеется, слухи о ночных похождениях молодого короля дошли до мадам де Навай, и она распорядилась перекрыть решетками все входы и выходы. Но Людовика XIV было не так-то легко остановить. Он приказал каменщикам устроить в стене потайную дверь, ведущую в спальню гостеприимных девушек.
Днем дверь была прикрыта спинкой кровати, а ночью король благополучно попадал через нее к своим милым фрейлинам. Но через несколько дней бдительная мадам де Навай обнаружила тайный ход и приказала замуровать стену наглухо. Вечером, когда Людовик XIV намеревался, как обычно, навестить своих прелестных подруг, в том месте, где еще накануне располагалась дверь, он наткнулся на абсолютно гладкую стенку.
Разгневанный король сразу понял, кому обязан своей неудачей. Возвратившись ни с чем в свою комнату, он тут же послал к мадам де Навай и ее мужу слугу с сообщением о том, что освобождает их от всех обязанностей при дворе и приказывает немедленно выехать в Гиень.
Уже в пятнадцатилетнем возрасте Людовик XIV не терпел, когда ему чинили препятствия…
Вскоре после этого случая любовницей молодого монарха стала дочь садовника. Желая, видимо, доказать ему свою признательность, девушка забеременела.
Анна Австрийская с огорчением узнала о рождении ребенка, в то время как при дворе новость вызвала только усмешки. Некоторых придворных, однако, коробила такая неуемная тяга короля к плотским утехам. Во время балетного спектакля, в котором принимал участие Его Величество, Бенсерад вложил в уста одного из актеров, обратившегося к королю, игравшему роль развратника, неслыханные по своей смелости слова:
Какая картина открылась для нас,
Мы оторвать не можем глаз.
Свою ли вы играете роль?
Уж очень к тому же ваш стан изменился…
Не может так быть, чтобы славный король
В распутника вдруг превратился!
Ведь даже и регент, и цензор любой
Всегда снисходительны будут душой
К желаниям юности резвой,
А двор вас тогда непременно поймет,
Когда в вашей близости трезвой
Хоть малую каплю любви он найдет.
Но знать надо меру всему и всегда.
Метаться же все время туда и сюда,
Одну на другую любовниц менять
И непостоянством гордиться,
Во всем своим прихотям потакать —
Такое, мой друг, никуда не годится!
Увы! Несмотря на такую открытую и прямую критику, король пропустил ее мимо ушей и неутомимо продолжал искать все новых и новых наслаждений до конца своих дней…