Глава 10
Ад пуст. Все демоны здесь.
Мой отец никогда её не бил. Нет. И не кричал. Он не бил и меня. Вы думаете, насилие – это обязательно физические истязания? Ни черта подобного. Самое жуткое насилие – это когда ломают душу. Когда из твоего характера выжигают и вытравливают того, кем ты являешься, чтобы вместо него появился некто другой.
Физические раны затягиваются довольно быстро, те, что остаются в душе – никогда. И чем роднее тот, кто их нанес, тем сильнее они болят, даже спустя три вечности после того, как их нанесли. Мне не болело. Нет. Мне кровоточило. Нескончаемо и всегда.
Павел Огинский просто стирал нас в порошок своим совершенным безразличием, цинизмом и саркастичным высокомерием. Он говорил о матери всегда в третьем лице, даже при ней. Деспот с синдромом абсолютного диктатора.
Он считал нас чем-то наподобие своих дополнений. То, что положено иметь и имеют все. У матери случались обмороки из-за высокого давления, а он мог переступить через нее и пойти на кухню пить свой кофе с утренней газетой. Я все это видел… и как бы это абсурдно ни звучало – я все равно хотел быть таким, как он. Чтоб уважал меня. Чтоб не считал гребаным слабаком, которого можно презирать. Но я всегда видел в его глазах только презрение. Когда стал взрослым и у меня появились собственные деньги – первое, что я сделал, это тест на ДНК, и был разочарован. Потому что хладнокровный подонок все же оказался моим отцом.
Я никогда не плакал. В какой-то определенный момент я понял, что разучился. Как и смеяться. Только ядовито, только так, чтоб собеседник почувствовал себя ничтожеством. Я каждый раз видел на его месте отца и представлял, как он мне аплодирует стоя. Да и зачем плакать, если на твои слезы наплевать самым близким для тебя людям. Когда-то меня побили в школе мальчишки, и я пришел домой в слезах. Мой отец осмотрел меня с ног до головы и сплюнул в мою сторону. Он не сказал мне ни слова. Ни единого слова. И он за меня не заступился. На следующий день я сломал обидчику пальцы. Раздробил дверью. Зажал в проеме и закрывал, пока он орал, а пальцы хрустели. Это был самый первый раз, когда я испытал удовольствие от собственной власти и от боли, которую испытывал мой обидчик. Ощущение сродни оргазму, когда от наслаждения подтягиваются яйца и обдает жаром низ живота. Он орет, а я давлю и закатываю глаза с черными синяками от кулака маленького говнюка. Впрочем, ему ампутировали верхние фаланги трех пальцев – я раскрошил его кости в порошок. После этого случая отец подарил мне коллекционный меч из серебра. Я обожал холодное оружие… Потом я пойму, что этот урок пошел мне на пользу.
Конец ознакомительного фрагмента.