Отшельник. Мизинец. 1-3 января (Томас Рюдаль)

Глава 4

Сначала ему показалось, что с неба упал спутник, потом он увидел, что посреди дороги лежит машина – перевернутая машина.

«Мицубиси-монтеро» черного цвета, как у Билла Хаджи.

Это машина Билла Хаджи.

Машина лежала совсем недалеко от того места, где они с ним разминулись. Давно ли это было? Наверное, около часа назад… Эрхард понял, что потерял счет времени. Наверное, «Ржавый гвоздь» все же ударил ему в голову.

Он заглушил мотор, но фары оставил включенными, чтобы видеть машину. Издали доносился шум прибоя; в перевернутой машине работал двигатель. На дорогу оседала пыль.

Рука Эрхарда потянулась к портативной радиостанции. Позвонить диспетчеру таксопарка? Он уже собирался нажать кнопку, но вдруг услышал какой-то странный стук, как будто кто-то передает послание морзянкой или пытается освободиться. Эрхард вышел из машины. Окликнул Билла по имени. Позвал его так, будто они знакомы. Билл Хаджи… Конечно, они незнакомы лично. И все же Билла Хаджи знают все. Вызывающе отвратительная личность. Не сидится ему на одном месте, вечно он носится туда-сюда. Несколько раз Эрхард возил его в такси. Один раз они ездили в больницу. И еще пару раз он забирал его из аэропорта и вез домой, на вершину горы. Хаджи прилетал из Мадрида с четырьмя или пятью чемоданами и молодым томным красавчиком. Оба раза чемоданы были одни и те же, а вот красавчики разные. Эрхарду было наплевать на слухи – пусть Хаджи живет как хочет. В такое лучше не вникать. Лишь бы его мальчикам было больше восемнадцати и они сами делали свой выбор.

– Билл Хаджи! – повторил Эрхард.

Машина была разбита всмятку. Вероятно, упала с большой высоты. Металлический корпус был покорежен и смят, словно картонный. На дороге тянулся длинный след из осколков. Эрхард понял, что внедорожник занесло. Он снова окликнул хозяина, обошел машину, заглянул в салон. Внутри никого не было. Ни Билла, ни очередного красавчика. Эрхард вздохнул с облегчением. Хотя ему не особенно нравился Билл Хаджи, неприятно видеть человека, сплющенного между рулевым колесом и сиденьем. Он представил себе Билла в виде клеща, насосавшегося крови. Машина была пуста, одна дверца распахнута и болталась на петле. Может быть, он пошел за подмогой или его подобрала сестра. Всякий раз, когда он видел Билла в центре города или в ресторане «Маркиза», – ему сопутствовала сестра. Эрхард наклонился, потрогал капот – еще теплый…

Вдруг ночь и машина стали как будто таять: небо осветилось ярко-зелеными, голубыми, красными всполохами. Эрхарду почудилось, что сверху на него смотрят сотни глаз.

Глава 5

Небо словно раскалывается. Эрхард посмотрел на машину. Снова услышал грохот, увидел разноцветные вспышки. Сначала решил, что это аварийные огни, которые зажгли на каком-нибудь корабле. Не сразу до него дошло: Новый год. В центре города салют! Когда глаза снова привыкли к темноте, он увидел, как что-то движется прямо перед ним.

Над тем местом, где раньше была выхлопная труба, сидела собака.

Две собаки.

Они пристально наблюдали за ним, как умные щенки, которые просятся гулять. Собаки дикие. Никто не знает, откуда они взялись. Может быть, из Корралехо? Они очень красивы, когда сидят на месте и когда носятся по скалам при луне. При свете дня видно, что они шелудивые и потрепанные, как старые одеяла. Дикие собаки – настоящее бедствие для местных фермеров, которые разводят овец и коз; скучающие молодые люди придумали себе забаву – стреляют по ним, как по мишени, из внедорожников и пикапов. Но собак отчего-то меньше не становилось. Эрхард догадывался, что в темноте прячутся еще десять или пятнадцать псов. Может быть, Билл Хаджи сбил кого-то из них? Может, поэтому он и перевернулся? Из пасти передней собаки капала слюна. За ее передними лапами что-то виднелось.

Он сразу узнал Билла Хаджи, хотя от лица почти ничего не осталось. Собственно, спасать было уже нечего. Может быть, он умер еще до того, как на него набросились псы. Его характерные баки, похожие на кроличий мех, были вывернуты наизнанку.

Потом он заметил еще кое-что…

Глава 6

Он лежал прямо за левым передним колесом, в темноте. Эрхард заметил маленький предмет только потому, что он поблескивал всякий раз, как в небе расцветали залпы салюта. Он не сразу понял, что видит. Желтоватый блеск, ободок… Возможно, там что-то медное или позолоченное, может быть, сломанные темные очки, кусок оправы… Или золотая коронка? Но потом он разглядел ноготь и морщинки у сустава. В кожу буквально вросло широкое кольцо.

Это обручальное кольцо Билла Хаджи. На безымянном пальце Билла Хаджи. Десять минус один.

Эрхарду не хотелось обходить машину, поэтому он попробовал дотянуться до пальца. Палец лежал на земле в метре или двух от него, по другую сторону машины. Он присел, и два пса тут же вскинули морды, отрываясь от своего ужина. Один оскалил зубы и сделал стойку, готовясь к прыжку. Да, до пальца можно дотянуться, но Эрхарду не хотелось, чтобы пес вцепился ему в руку.

Он медленно вернулся к своей машине, несколько раз переключил фары с ближнего на дальний свет. Псы злобно смотрели на него. Эрхард несколько раз нажал на клаксон. Машина произвела несколько пронзительных гудков; многие не верят, что «мерседес» на такое способен. Он гудел до тех пор, пока две собаки вяло, как наркоманы, не отошли от перевернутого внедорожника. Скоро они слились с темнотой.

Эрхард поспешил к искалеченной машине: из-за спины били лучи дальнего света. Скорее, скорее! Когда он в последний раз бегал? Несколько месяцев назад? Скорее несколько лет… Хотя вторая машина совсем близко, ему показалось, что он бежит целую вечность. Псы, должно быть, разгадали его уловку и хотели напасть на него из засады. Ноги под ним подкашивались. Стараясь не стоять к кузову вплотную, он нагнулся. Кольцо всего в полуметре от него.

Он склонился над тем, что осталось от головы и лица Билла Хаджи, посмотрел на красно-синий сгусток в открытых, но угасших глазах.

– Найди мальчика!

Слова такие громкие и четкие – они заглушили даже взрывы салюта, – что вначале Эрхарду показалось, они доносятся из работающего радио. Или, может быть, заговорил один из псов – откуда ему, черт побери, знать?! Он снова посмотрел в глаза Билла Хаджи, ему почудилось, что голос донесся прямо из них, из черных шариков, постепенно стекленеющих, умирающих… Знакомый голос. Он уже слышал его раньше. Наверное, это голос самого Билла Хаджи. Или он говорит сам с собой, несет невесть что… Он уже забыл, какие слышал слова, помнил только, что голос был умоляющим.

Потом он вспомнил о пальце и лег на живот. Днище машины было еще теплое. Не горячее, а теплое, как скалы. Над побережьем взорвались последние залпы салюта: зеленый букет, который рассыпался серебристыми искрами. Стало тихо, правда, не совсем. Негромко ворчал мотор. И еще жалобно поскуливали дикие собаки. Может быть, они сговариваются броситься на него? Что-то шуршало под самой машиной. Эрхард пополз вперед на животе, вытянул руку и схватил палец. Он был холодный и жесткий… Невероятно!

«Девять плюс один», – подумал он.

Глава 7

Эрхард бегом вернулся к своей машине, сел в водительское кресло, захлопнул дверцу. После того как он увидел на дороге перевернутый внедорожник, вдруг совершенно протрезвел, только голова болела, как с похмелья. И вот опьянение стало возвращаться. У него не только закружилась голова, но и улучшилось настроение, он ощутил непонятную радость.

Как будто его глаза, тело и разум замкнуло в результате странных подсчетов. У него девять пальцев, вместе с пальцем Билла Хаджи получается десять. Радость постепенно спускалась в живот и ниже, в пах – как будто найденный палец усилил его либидо. Эрхард понимал, что это неправильно, в конце концов, палец-то не его. И все же общая сумма сделала его целым – таким, каким он уже давно себя не ощущал. Восемнадцать лет назад, лишившись пальца, он мысленно произвел вычитание и преисполнился отвращения к себе. Теперь же найденный палец вернул ему равновесие.

Он снял носки и лег в постель. Голова гудела. Генератор заглох, потому что он забыл выключить его, когда уезжал. Он посмотрит, в чем там дело, но завтра, завтра. Хотя ночь тихая, когда ветер меняет направление, он звучит как собачье рычание.

Если собаки обглодают его, хоронить будет нечего. Если нечего хоронить, он не умер. Сестра Билла Хаджи – жесткая женщина, похожая на мужчину. Ей придется провожать на кладбище пустой гроб.

Палец на руке, на руке Билла Хаджи, которой он когда-то подзывал Эрхарда на главной улице. Его молодого дружка тошнило. Билл Хаджи ласкал его всю дорогу до больницы. Эрхард отчетливо вспомнил запах арбуза и толстую пачку банкнот. Билл Хаджи расплатился купюрой в 500 евро. Чтобы дать сдачу, Эрхарду пришлось разменять ее в киоске… Палец. Рука Билла Хаджи. Баки Билла Хаджи, делавшие его похожим на ирландца.

В спальне темно, ему не сразу удалось нащупать телефон.

– Произошел несчастный случай! Скорее! – почти прокричал он, словно давал телеграмму. Он продиктовал адрес, стараясь изменить голос, чтобы акцент был не так заметен.

– Лос перрос се ло ан комидо… Его объели собаки.

– Как вас зовут? – недоуменно спросил его собеседник. – Позвольте узнать, кто говорит?

Долгая пауза. Эрхард хотел нажать отбой, но в темноте не увидел кнопку конца вызова. Он провел рукой по переплетенному шнуру и наконец нашел кнопку.

– Алло! – окликнули его на том конце линии.

Эрхард нажал отбой. В доме снова воцарилась оглушительная тишина. Все, что осталось, – ветер, который завывает в скалах. Новый год уже пришел на Канарские острова. Палец лежит под подушкой, как счастливая монета.

Глава 8

Во вторник он встал рано и решил прокатиться перед тем, как доложиться диспетчерам и принять первый заказ. Вначале он всегда ехал в Алапаку, рыбацкую деревню, где кричат чайки и варят лучший кофе на Фуэртевентуре. Аристид и его жена Миса мелют кофейные зерна на старинной арабской ручной кофемолке, принадлежавшей еще отцу Мисы, – она длиной с целый стол. Сладкий кофе почти малинового цвета. Самый вкусный на острове. И хотя Эрхард не мог сказать, что побывал во всех местных кофейнях до одной, он точно пробовал кофе в большинстве из них.

– Эрхард, ты сегодня какой-то бодрый, – заметила Миса.

Эрхард сухо поздоровался с ее двоюродной сестрой. Кузина часто навещала Мису. Она ходила босиком. Эта молодая байкерша ругалась как грузчик. В общем, девица не вызывала у него никаких эмоций, хотя у нее красивые волосы. Ими можно было полюбоваться, когда она отворачивалась. Черные, прямые, они доходили ей до бедер. Пока Эрхард пил кофе, кузина рассказывала Мисе о каком-то бодибилдере по имени Стефано. Судя по всему, его нельзя назвать славным малым, хотя мнения Эрхарда никто не спрашивал. Кузина Мисы вообще никого ни о чем не спрашивает. Она без умолку тараторила о том, какие у ее бодибилдера куриные мозги, как он разбил телевизор и сколько денег потратил на каких-то страшных шлюх в баре в Пуэрто-дель-Росарио. Миса слушала, не прекращая подметать пол, время от времени она косилась на Эрхарда. В ее взгляде ему почудился немой вопрос: может быть, женщины не всегда того стоят?

Может быть, и мужчины тоже.

Кроме того, в кафе Мисы он принял душ, устроенный в небольшом сарае, где рыбаки чистят и сушат крупную рыбу. Со временем сарай превратился в своего рода общественный душ для серферов, рыбаков и одного таксиста, у которого нет водопровода. В хорошие дни в сарае пусто. Но сегодня на крюке подвешена огромная меч-рыба.

Глава 9

Он успел заработать всего 120 евро. Какое-то время ему везло: стоило высадить одного пассажира, как подворачивался следующий. Палец он держал в кармане, не смея его вытащить. Он пытался снять с него кольцо, но оно вросло, почти до кости. Билл Хаджи не был толстым, но палец у него либо распух, либо такой мясистый, что кольцо не снималось. Эрхард представил, как молодой Билл надел его. Наверное, получится стащить кольцо позже, когда палец немного усохнет. Если только кость не разломится пополам или не раскрошится, как сухая глина.

После сиесты он поехал в Виллаверде. Оставил машину на обочине служебной дороги за белым особняком семьи Аритца. Каждый год, всегда через несколько дней после Нового года, Аритца принимали гостей «с материка», а их юная племянница Айноа играла гостям Концерт фа мажор Гершвина.

Эрхард приезжал на полчаса раньше и настраивал рояль, пока женщины пили на террасе шампанское, а мужчины заглядывали внутрь «Стейнвея», отпуская замечания. Они разговаривали друг с другом, как будто Эрхарда нет. Андре Аритца – дружелюбный человек лет сорока пяти в необычайно толстых очках. С тех пор как Эрхард признался, что он ничего не понимает в компьютерах, да и не интересуется ими, Андре Аритца к нему охладел. Судя по тому, что Эрхард слышал, Андре нажил состояние на компьютерах и корабельных навигационных системах, что бы это ни значило. Он нувориш – на Фуэртевентуре их становилось все больше и больше. Странные, мягкотелые мужчины со статусными женами. Длинноногие красотки с модельной внешностью вели хозяйство и занимались детьми.

Сегодня три его близоруких приятеля-изобретателя тыкали пальцами в корпус рояля, смотрели на молоточки. Хотя Эрхард стоял рядом, они говорили о нем в третьем лице и называли «настройщиком». Зять Аритца рассказывал, как можно настроить рояль с помощью мобильного телефона.

– Очень, очень умное приложение, – объяснял зять. – Вот скажи, сколько ты платишь настройщику?

– Пожалуй, многовато за такую ерунду, – ответил Андре Аритца.

– Так скачай приложение, – советует зять, – оно стоит всего семьдесят девять центов.

Все засмеялись.

– Скоро бедняга останется без работы, – заметил «изобретатель» помоложе.

Эрхард поворачивал колки настроечным ключом; голова его под крышкой рояля. Он часто слышит такие разговоры. И когда водит такси – тоже.

Он все время помнил о пальце, который лежит в кармане. Конечно, он не мог его пощупать, просто знал, что палец там. Из-за этого в голову лезли странные мысли. Например, ему вдруг захотелось вырвать все струны из этого чертова рояля. Или сыграть этюды, ударяя головой Андре Аритца по клавишам. И вместе с тем палец вызывал у него желание оставить все как есть. Сохранять хладнокровие и не упускать своих возможностей.

Рейна Аритца стал созывать гостей к столу. За закрытыми раздвижными дверями в их доме не столовая, а целые апартаменты. Из кухни пахло пережаренным лобстером. Пока гости переходили в столовую, Эрхард не спеша закончил работу и взял с рояля бокал с шампанским. Он пил у окна, любуясь видом на порт и на океан. Потом спустился в кухню, вымыл почерневшие пальцы и собрался уходить. На пороге вдруг вспомнил о конверте с деньгами. Его всегда клали на одно и то же место, на низкий столик. В конверте сто евро. Не нужны ему их деньги. Если он не возьмет конверт, докажет Андре Аритца, что их подачки ему не нужны. К тому же его еще и обсуждают, как неодушевленный предмет… Правда, они решат, что он просто забыл взять деньги. Он ничего не ответил, слушая презрительные замечания. Аритца наверняка решит: бедный свихнувшийся настройщик забыл свои деньги. Может быть, они еще больше над ним посмеются.

Ну уж нет! Он вернулся наверх, прошел мимо столовой, где Рейна рассаживала гостей, заботясь о том, чтобы мужчины и женщины сидели попеременно. Она позвала Андре, но тот не ответил. Эрхард взял конверт со столика и мельком заглянул сквозь приоткрытую дверь в гостиную. Там у рояля стояла племянница и смотрела в окно. Андре Аритца наклонился к ней, приблизив губы почти к самому ее уху. Он пристально посмотрел на девушку, как будто ожидал какой-то реакции, но его ладонь скользнула по ее бедру снизу вверх, задирая полу длинной серебристой блузки, которая свободно свисала ниже талии. Похоже, ей это совсем не понравилось, с другой стороны, не заметно, чтобы ей было стыдно или она возмутилась. Единственное смягчающее обстоятельство в данном случае заключалось в том, что она ему не родственница, просто дочь хорошего друга, к которой они относятся как к племяннице. Кроме того, она не ребенок; ей лет семнадцать или восемнадцать. Эрхарду, который почти забыл, что такое секс, и не умеет соблазнять женщин, заигрывание Аритца не кажется ни сексуальным, ни соблазнительным.

Сзади послышались шаги Рейны Аритца; она идет по коридору.

– Сеньор Йоргенсен! – воскликнула она, когда увидела, как он стоит с конвертом в руке. – Спасибо за помощь! С Новым годом!

Эрхард быстро повернулся и распахнул дверь гостиной. Андре Аритца поспешно отдернул руку и застыл рядом с племянницей, как дворецкий, он посмотрел на Эрхарда исподлобья. Племянница по-прежнему выглядела равнодушной. Как будто он просто налил ей шампанского или сказал что-то, над чем стоит подумать.

– Вас ищет ваша красавица жена, – громко произнес Эрхард.

– Понятно, спасибо, – ответила Андре и отвернулась.

– Лобстер остывает! – объявила Рейна Аритца, заглядывая в гостиную. – Не забудьте взять с собой бокалы.

– С Новым годом вас и вашу племянницу, – сказал Эрхард, обращаясь к Андре Аритца. Потом он развернулся и пошел вниз. Он навидался всякого, и все же задавался вопросом, не в последний ли раз он пришел в этот дом. После сегодняшнего ему еще труднее будет найти общий язык с Андре Аритца. Конечно, настраивать здесь рояль в любом случае придется нескоро. Эрхард делает свое дело очень тщательно. Так что решать все именно сейчас ни к чему. Пройдет еще год, прежде чем он снова увидит этих людей.

Он включил знак «Свободен». Может быть, удастся подобрать еще пассажиров до того, как он поедет домой.

Глава 10

У двери стоял мужчина. Прежде чем открыть, Эрхард долго смотрел в крошечный глазок и считал до тридцати – может быть, он постоит и уйдет? Имя незваного гостя – Франсиско Берналь. Он приподнял темные очки и потер глаза, как будто не выспался или у него аллергия. Тридцать один, тридцать два, тридцать три… Берналь по-прежнему стоял и смотрел на дверь, словно ждал, что она вот-вот распахнется. Красивый молодой человек лет тридцати восьми; у него двое детей и жена, которая работает в одном из многочисленных отелей. Эрхард открыл дверь.

Полицейский смотрел на Эрхарда.

– Отшельник, – сказал он.

– Суперинтендент!

– Я не суперинтендент.

– А меня зовут не Отшельник.

Берналь ухмыльнулся:

– Ну ладно, Йоргенсен. Как жизнь?

– Отлично. А у вас? Как дети?

– Младший только что переболел корью.

Эрхард кивнул. Они с суперинтендентом полиции нравов знакомы уже несколько лет.

– Вчера мне звонил ваш коллега, – сообщил Эрхард.

– Лучше бы вы вчера приехали в управление.

– Вчера я не мог.

– Тогда поедем со мной сейчас.

– Но вы ведь сами приехали сюда. И потом, я не понимаю, что вам от меня нужно. Я почти ничего не знаю. Обо всем, что мне известно, я уже рассказал.

Полицейский снял темные очки. У него усталый вид.

– Я отвезу вас туда и обратно.

– Соблазнительно, конечно, и все-таки позвольте отказаться.

Берналь покосился на машину Эрхарда:

– Что с вашим боковым зеркалом?

– Такое часто случается, когда водишь такси.

– Йоргенсен, меня прислали за вами. Перестаньте валять дурака!

– Называйте меня Сеньор Против Правил.

Берналь засмеялся. Смех у него искренний. Вот что в нем нравится Эрхарду.

– Почему вчера по телефону вы не назвались?

– Было плохо слышно, – ответил Эрхард. – Вы же знаете, какая связь в нашем захолустье.

– Насколько я могу судить, после того, как проложили новый кабель, связь стала гораздо лучше.

Эрхард ничего не слышал о новом кабеле.

– Почему вы не перезвонили? – не сдавался Берналь.

– Вчера был канун Нового года, и я устал.

– Когда вы обнаружили труп, вы тоже были усталым?

– Да. – Эрхард вспомнил слова, которые как будто вылетели из глаз Билла Хаджи. Что он такое говорил? В любом случае, если он сейчас расскажет об этом полицейскому, лучше не станет.

– Когда вы в последний раз были у врача?

– Расслабьтесь, – посоветовал Эрхард, доставая водительские права. Таксисты обязаны все время держать медицинские справки при себе, но он никогда не показывал свою никому, кроме Берналя, который каждый раз проверял ее.

Берналь посмотрел на дату: октябрь 2011 года.

– Вы хорошо видите в темноте?

– Конечно.

– Иногда, знаете ли, зрение подводит… в вашем-то возрасте.

– Вы меня обижаете. У нас работают еще два водителя, которые старше меня.

– Дело обстоит не совсем так. Альберто Рамиресу шестьдесят восемь, Луису Эрнандо Эспозито – шестьдесят шесть.

– Молодой человек, я поражен! Однако это не меняет того, что я хороший водитель.

– Я в курсе. И все-таки ваше упрямство меня бесит… Руки чешутся вас арестовать. – Внезапно Берналь посерьезнел. – Отшельник, у меня к вам просьба.

Никак ему не избавиться от клички. Несколько лет назад она его задевала, и он просил, чтобы его называли Йоргенсеном. Но надолго никого не хватало. Нет ничего более прилипчивого, чем случайная кличка…

– Какая просьба? – спросил он.

– Нам хотелось бы кое-что выяснить насчет… насчет Билла Хаджи. – Берналь огляделся.

– Успокойтесь! Здесь никого нет, кроме нас. Разве что козлы…

– Я попросил Переса-Луниго подождать в машине.

Эрхард посмотрел на полицейскую машину и только теперь заметил фигуру на пассажирском сиденье. Перес-Луниго держался за ручку в потолке салона. Лоренсо Перес-Луниго – врач весьма заурядный, но, помимо всего прочего, он – единственный на всем острове судмедэксперт. Свое дело он делал не особенно хорошо, однако он очень высокомерен и, по мнению Эрхарда, проявляет нездоровый интерес к трупам. Жуткий тип. Несколько лет назад Эрхард собирался заявить на него в полицию за надругательство над трупом, но Берналь его отговорил.

– Как говорится, таксист не болтает о том, что происходит в такси.

– В дом хоть пустите? – вздохнул Берналь.

Эрхард провел его в гостиную, которая по совместительству исполняла роль кухни. Прислонился к столу и жестом пригласил полицейского последовать его примеру.

– У вас до сих пор нет водопровода, – заметил Берналь, глядя на пустую бутылку из-под коньяка на столе.

– Водопровод – для черепах.

– Вы сами живете как черепаха, что меня немного беспокоит.

– Не нужно беспокоиться. Мне приходилось и труднее.

Берналь пожал плечами и приступил к расспросам.

– По телефону вы сказали, что собаки обгрызли ему лицо.

– Я сказал «обглодали».

– Где сидели собаки? Сверху, на машине? И кусали его?

– Можно сказать, пожирали. Да, вот что я видел.

– Вы уверены? Уверены, что видели именно его лицо?

– Я видел его баки, я видел его волосы. Я видел его глаза.

– Может, вы тогда устали?

– На память не жалуюсь.

– А может, вы видели его только со спины?

– Если у него глаза на спине.

Берналь улыбнулся и продолжил:

– Мы не можем найти его кольцо. Оно уникально, однако само по себе ничего не стоит, так что продавать его бесполезно.

– Дикие твари могли сожрать его вместе с руками.

– Приехав на место, мы перестреляли всех четвероногих, которые двигались. Даже нескольких домашних псов прикончили по ошибке. Лоренсо по локти извозился в собачьих кишках. Кольца нет.

– Значит, он в своей стихии. А может, собаки не проглотили кольцо. Может, оно до сих пор где-нибудь валяется. Кто знает, где прячут добычу дикие звери?

– Если бы они его спрятали, мы бы наверняка нашли. Мы обыскали всю округу. Загвоздка в том, что пища в желудках у собак больше чем за три или четыре часа настолько растворилась, что мы уже не можем понять, что там такое. Конечно, к кольцу это не относится – его бы мы узнали сразу. А если лицо было последним, что собаки… м-м-м… объели, тогда мы должны были его найти.

– Когда вы туда приехали?

– Мы приехали, как только смогли. – Берналь смотрел на ламинатный пол, протертый и местами подклеенный клейкой лентой. – Случившееся пока квалифицируется как ДТП с участием одного автомобиля, – несколько раз повторил он, как будто собственные слова его страшно удивляли. Эрхард почувствовал облегчение и, пытаясь скрыть свое состояние, деловито расставлял какие-то вещи на столе.

– Долго вы добирались? – поинтересовался он.

– К тому времени, как мы прибыли, он, конечно, уже умер. Вы сами сказали – был канун Нового года.

– Ну и в чем проблема?

– Его родные дышат нам в затылок. Любовь лишает людей рассудка. Они хотят что-нибудь положить в гроб, но не просто камни с тропы Алехандро. А уж кольцо… сестра покойного просто зациклена на нем.

– Вы с ними не шутите. Особенно с Элинор. Ничего хорошего не получится. – Эрхард представил сестру Билла Хаджи, которую несколько раз видел в зеркале заднего вида. Она еще больше мужик, чем ее покойный брат.

– Потому-то мы и рвем жилы. Понимаете, такое кольцо – не просто украшение. Оно как будто олицетворяет его. Я бы хотел вернуть кольцо его сестре и сказать, что в гробу лежит ее брат, а не только остатки его туфель и печень, которую эти твари почему-то не тронули.

– Ничем не могу вам помочь. – Эрхарда так и тянуло оглянуться на полку, но он не смел: палец лежал за книгами, в банке из-под растворимого кофе «Мокарабиа».

Берналь озирался по сторонам, как будто хотел еще что-то сказать. Его взгляд на какое-то время задержался на стене, в том месте, где не было обоев. Там даже краски не было, лишь светлая клееная фанера с пометками плотника.

Эрхард проводил Берналя до машины. Перес-Луниго, похоже, уже проявлял нетерпение.

– Если услышите, что кто-то нашел кольцо, пожалуйста, сообщите мне.

– Ладно, – легко согласился Эрхард. – Если услышу, что кто-то нашел кольцо, сразу позвоню.

– Я вам рассказывал, что когда-то был знаком с девушкой из Дании? Давно, когда я жил на Лансароте. Совершенно дикая девчонка, ее невозможно было приручить. – Берналь сел в машину, но дверцу не закрывал. – А потом она вдруг уехала домой. На наших островах такое бывает часто. Все разумные люди рано или поздно уезжают домой.

– Я ее не знаю, – сказал Эрхард.

Глава 11

Он беседовал с мальчиком-мужчиной. Возможно, Аас – единственный, кого он не в состоянии прочитать. Ему кажется, что Аас первый из его знакомых, который одновременно является ничем и всем. Вот что так привлекает к нему Эрхарда. Они ехали по улице Тиндайя. Аас считает, что Эрхарду стоит попробовать.

– Ты этого заслуживаешь, и рано или поздно это случится, – сказал он.

Но Эрхард сомневался:

– Аас, с прошлого раза прошло восемнадцать лет! К нам на остров прилетает все меньше туристов. Причем многие из них – заядлые болельщики «Арсенала», которые ищут дешевое пиво и, грубо говоря, еще более дешевых шлюх! Ну, и еще семьи, семьи с толстыми детьми, которые, едва сойдя с трапа самолета, вопят, чтобы их отвезли в «Макдоналдс»! Хорошие пассажиры, постоянные клиенты попадаются все реже и реже, даже мне. А покладистые женщины попадаются еще реже.

– Может, познакомить тебя с Лианой или с другими сестрами?

– Спасибо за предложение, но монахини не совсем в моем вкусе, да и я, похоже, не особенно им нравлюсь. Если повезет, найду себе какую-нибудь старую, потрепанную, злую вдову из Хорналя, городка, где сплошные вдовы.

При этих словах они оба рассмеялись.

– Да ладно, кому нужен потрепанный таксист, – продолжал Эрхард. – Простой работяга с инвалидностью, плохими зубами и так далее.

– Ты еще фортепиано настраиваешь.

– Пройдет совсем немного времени, и только идиоты будут платить за такого рода услуги. Прости меня, но настраивать рояли можно современными методами, проще, лучше и дешевле. Судя по всему, то же самое в ближайшее время произойдет и с такси. Их будут водить роботы.

– А как же ты? Чем ты будешь заниматься? Кто будет возить меня домой?

– Аас, к тому времени я уже умру. К тому времени ты станешь взрослым и забудешь про меня. К тому времени пророют туннель в Африку, и ты сможешь добраться по нему до Сахары и кататься там на электрических верблюдах.

Аас молча смотрел на замок бардачка, который открывается нажатием пальца.

Глава 12

Взрослые мужчины с воздушными змеями.

Он выключил свою вывеску, припарковался у дюн и стал наблюдать за кайт-серферами.

Он сам решал, сколько ему работать и когда. Иногда он работал с утра до вечера. Иногда брал выходной. Он ехал туда, где мог найти пассажиров, и вез их. Во всяком случае, ему так представлялось. Все не так сложно; от него много не требовалось. Он просто знал, где можно найти пассажиров. То же самое с фортепиано. Стоило ему услышать несколько нот, как он понимал, над чем нужно работать, где западание клавиши вызвано влажностью, а где – просто пыль или пух попали внутрь. Точно так же он заранее предчувствовал плотность потока, угадывал по погоде, по состоянию воздуха, по звукам, доносящимся из аэропорта. Он знал, есть ли пробка на главной дороге. И он знал, где ждут такси женщина с дочерью-подростком, которые возвращаются в отель после прогулки по магазинам, или где вскоре на дорогу выйдет группа бизнесменов и подзовет его свистом, чтобы ехать в ближайший стриптиз-бар. Иногда он ехал туда, где его ждал серфер с песком между пальцами ног. Он не жалел долларов, чтобы добраться до города. Серф привязывали к крыше. Одни коллеги терпеть не могли Эрхарда за такую способность, другие им восхищались. Многие католики крестились, когда он заходил в авторемонтный цех. Девушки-диспетчеры редко подбрасывали ему заказы: всем известно, что у него и без их помощи много клиентов. Время от времени какой-нибудь молодой водитель спрашивал, как ему все удается. Увидев его в баре при отеле «Феникс», приставал с расспросами, а товарищи окликали его из глубины зала.

– Да ладно вам, этот тип – местная легенда, – орал он в ответ, – он поделится со мной своими тайнами!

Но Эрхард ни с кем не делился своими тайнами; он сам не мог объяснить, как у него все получалось.

Обычно он советовал:

– Следи за потоком, ставь себя на место пассажира. Куда бы ты сам захотел поехать, если бы погода была такой-то или такой-то? Много ли сегодня туристов?

И так далее. Советы неплохи, правда, следовать им не всегда бывает просто. А по правде говоря, он и сам не понимал, как у него получается угадывать.

– Это как музыка, – пытался он объяснить молодым коллегам, которые обычно совершенно не разбирались в музыке.

Таксисты помоложе еще полны были желанием чему-то научиться, а вот водители постарше относились к его словам с горечью. Сами они до конца дней своих только и будут крутить баранку; и никогда им не разбогатеть, работая таксистами. Эрхарда они считали паразитом, эстранхеро – иностранцем, который не только отбивает у них клиентов, но и держится так, словно он лучше их. Он живет совсем один в Маханичо, а в очереди, когда не отбивает у других редких пассажиров, он не болтает с другими водителями, а сидит в своем старом «мерседесе» и читает книжки! Одни только думали так, другие говорили ему все в лицо. И тут они были правы. И насчет книг тоже. В самом начале он читал, чтобы расслабиться и показать другим таксистам, что он вовсе не стремится отбивать чужих пассажиров. Он специально объезжал стороной самые популярные места, вставал в конец очереди – иногда простаивал там весь день, если попадалась интересная книжка.

В багажнике он держал коробку, набитую книгами в бумажных обложках; он рылся в них и выбирал себе чтение. Ему нравилось смотреть на обложки и проводить пальцем по тисненым буквам заглавий. Иногда он листал книгу и проверял, много ли загнутых страниц – закладок. Если много, это хорошо. Он покупал книги, иногда целыми ящиками, у одной знакомой в Пуэрто. У Солильи магазин подержанных вещей, где есть и букинистический отдел. Несколько раз в месяц по пути в аэропорт он заезжает к Солилье и покупает книги, а иногда что-нибудь из одежды.

С подержанными книгами полный порядок, а вот старая одежда попахивает. Прежде чем надеть, он стирал купленные вещи, потом развешивал на веревке за домом и оставлял повисеть неделю. Тогда запах выветривался и сменялся ароматом островной почвы. Иногда Эрхард целый день стоял в очереди на стоянке и читал. Надо что-то оставлять и другим. У всех таксистов жены и дети, им надо кормить семьи, они не могут себе позволить роскоши сидеть и читать. Он не такой, как они. Чем больше он зарабатывал, тем больше посылал Аннет. Каждый месяц он переводил на ее счет почти все свои заработки. Электронные переводы бездушны; к ним не прилагаются дружеские сопроводительные письма. Ничего другого он не заслуживал, и ему не нужно особого обращения. Он может долго прожить на кофе и консервах, купленных впрок много лет назад. Он разогревал их и ел прямо из банки. Его это не смущало. Иногда он ходил в самые лучшие рестораны на Фуэртевентуре, не спеша выбирал дорогое вино и выкуривал хорошую сигару. И это его тоже не смущало. Летом он сидел в своей машине и читал, опустив окошко, а зимой ставил на тротуар складное кресло. Другие водители, потеющие в своих машинах, еще больше злились на него за эту привычку.

По пути к дюнам, когда медленно проезжаешь мимо тихих отелей с садовниками, которые хлопотливо поливают траву из шлангов, можно увидеть над океаном воздушных змеев. Они носятся над водой туда-сюда, словно птицы на охоте. Он оставил машину на обочине и по песчаным отмелям побрел к воде. Солнце безжалостно пекло. Во всяком случае, так ему показалось. Пляж тянулся бесконечно, море было похоже на гигантский воздушный шар, который почему-то лежит на конце бежевой дюны. Сегодня семьи с детьми не гуляют по пляжу из-за сильного ветра. Ветер бросает песок в лицо; от него щиплет глаза.

Рядом с контейнером, где хранится экипировка для серфинга, стоит крошечный торговый павильон на деревянных сваях. Там продают мороженое, там можно отдохнуть от ветра и солнца и послушать музыку.

Эрхард потягивал пиво «Сан-Мигель» и наблюдал за кайтерами, которые держались за тросы. Взрослые люди летают на воздушных змеях.

Иногда им удавалось поймать ветер, а иногда совсем наоборот. Стоя у торгового павильона, он досадовал на звуки, которые ему мешали. Он слышал кашель хозяйки и натужное пыхтение кофеварки. Звук возможности. Хозяйка лет на двадцать моложе его, но изрядно потрепана жизнью. У нее внешность монашки; она усердная, работящая и на вид слишком уж привязчивая. Разведенная мамаша четверых детей, которой надо было во что бы то ни стало устроиться на работу после того, как сбежал ее муженек.

С одной стороны, она привлекала его в роли возможной любовницы: она опытная и в высшей степени услужливая. Но с другой стороны, она его пугала. Она наклонилась вперед, к маленькому окошку, чтобы понаблюдать за воздушными змеями.

– Там кто-то из ваших сыновей? – спросил Эрхард.

Она удивленно посмотрела на него:

– Вы знаете моего Робби?

– Я немного знаю всех, – ответил он.

Глава 13

В 4 часа он подъехал к кладбищу в Олеане и припарковался на противоположной стороне дороги. Наблюдал, как родные и близкие выходят из церкви. Маленькая процессия, много цветов. Обычно в очень богатых семьях хотят нести своих покойников как можно дальше, зато бедняки тратят огромные деньги на дорогие катафалки. Семья Хаджи внесла гроб в кладбищенские ворота и повернула на тропинку.

Издали гроб совсем не кажется легким. Может быть, туда все-таки положили несколько камней? За гробом шла Элинор; с одной стороны ее поддерживала высокая молодая женщина с челкой, которая падала ей на глаза. С другой шла пожилая женщина, возможно тетка. Напротив ворот стоял Берналь. Он в парадной форме, выглядел еще более усталым, чем в последний раз, когда Эрхард его видел. Берналь кивнул Эрхарду и влился в процессию.

– Это наказание Божие, – донесся до него женский голос. Женщина, которая произнесла эти слова, наблюдала за похоронами со своего балкона. – Наш остров слишком беден для такого содомита.

Глава 14

Ночью он лежал в постели, открыв один глаз, смотрел на телефон, похожий на коробку, из которой торчит перекрученный шнур. В таком состоянии, перед тем как заснуть, он воображал, как встает и берет трубку. Утром он смотрел на телефон, пока завтракал и снова представлял, что он звонит. Он решил позвонить сам. Прошло уже восемнадцать лет. Но он не смог этого сделать и поспешил к машине.

Зайдя в супермаркет, он первым делом обратил внимание на телефон-автомат в углу, в который надо бросать монеты. Проходя мимо магазина электроники – в Корралехо их много, – он сразу увидел на дальней полке автоответчик в выцветшей коробке. С тех пор как Аннет позвонила и прокляла его, он всегда так себя чувствовал в начале нового года. В тот раз он ничего ей не ответил, – понимал: она позвонила, чтобы выпустить пар.

Это случилось в 1997 году, сразу после того, как он начал посылать домой деньги. Аннет заявила, что не может их взять. Его проклятые деньги встанут ей поперек горла. Ей ничего от него не нужно. Ничего!

– Ты умер, ты уже умер! – крикнула она и бросила трубку. На следующий Новый год она снова позвонила. Тогда она не произнесла ни слова, только плакала двадцать секунд.

Тогда он слышал ее голос в последний раз. Но в этом году исполняется восемнадцать лет с тех пор, как он ее бросил. Он ждал звонка. Более того, надеялся, что она позвонит. Пусть даже просто поплачет в трубку. Но она не позвонила. Может быть, она забыла его номер – или его самого. Вполне возможно, она снова вышла замуж. От нее ни слуху ни духу.

Он подбирал всех пассажиров, какие попадались, работал весь день и весь вечер, пока от усталости у него не начали слипаться глаза. Потом он поехал в порт, купил первую подвернувшуюся под руку бутылку вина и выпил ее в одиночку, сидя на пирсе и глядя, как молодежь прыгает в воду. Последние лучи солнца исчезли с каменистого острова Лобос, море почернело. Тогда он заковылял на улицу Муэлье, к дому Рауля и Беатрис.

– Поднимайся, старина, – ответил Рауль в домофон.

Они вместе вышли его встречать. На Беатрис желтое летнее платье, которое выгодно подчеркивает ее длинные, загорелые ноги; на Рауле рубашка, расстегнутая наверху. Они так ему рады, как будто он их отец. Им приятно в его обществе, они все понимают, они рады. Пригласили его выпить мохито. Они втроем поднялись на террасу на крыше. Беатрис села к Раулю на колени, и они поцеловались. Эрхард рассказал о кайтерах, о Билле Хаджи и Монике, матери Мальчика-мужчины. Рауль сказал, что в жизни не встречал такого невероятного человека, как Эрхард, а Беатрис, предварительно смешав им еще коктейлей, а себе налив вина, наклонилась к Эрхарду и погладила его по редеющим волосам. Эрхард вдохнул аромат ее духов.

Хотя он, как всегда, притворялся, будто ему все равно, иногда по ночам Беатрис появлялась в его сексуальных фантазиях. Ее ногти похожи на остро отточенные карандаши, они гладят его по голове. Очевидно, все было бы по-другому, будь они на самом деле его детьми: Рауль – сыном, а Беатрис – невесткой.

Но он знает, что они не его дети, и его член знает, что они не его дети, такие дела. И Раулю он совсем не завидует. Рауль есть Рауль, он всегда ведет себя как хозяин положения. Конечно, Рауль – сын своего отца и приятель Беатрис, но ни в чем нельзя быть уверенным. Раулю хочется всего, и в то же время он ни к чему и ни к кому не желает привязываться. У него есть все, но он ничем не хочет владеть. Рауль необычайно обаятелен, задирист и вечно пьян – либо в запое, либо с похмелья. Непонятно, почему он оказался самым внимательным учеником Эрхарда. Его единственным учеником. Вначале он был глуповатым молодым человеком, у которого в мозгах не было ничего, кроме дешевых развлечений и американских порнографических журналов. Кроме того, он всячески старался уклоняться от дополнительных проблем – с учителями, полицией, соседями, сердитыми на него молодыми женщинами, а также со своим отцом. Эрхарду пришлось научить его широте взглядов. Теперь Рауль стал беспечнее относиться к словам отца, равнодушнее воспринимать девичьи взгляды. Научился думать, воздвигать своеобразный буфер между своими неожиданными порывами и неуклюжими попытками к независимости. Короче говоря, он стал терпеливее. Все же Эрхарду удалось кое-что вложить в этого мальчишку, который успел превратиться в мужчину. В последнее время Рауль стал заметно спокойнее, не такой дерганый, не такой пугающий. Он выглядит более счастливым. Перемену в нем заметил даже его отец. Правда, Палабрас-старший сомневается в том, что за преображением сына стоит его дружба с Эрхардом. Не верит и в то, что Рауль уже много лет как остепенился, осел, и его банковский счет в порядке. В результате Рауль стал близким другом Эрхарда. Другом и собутыльником. Возможно, Рауль – его единственный друг. Рауль и Беатрис ценят Эрхарда, они признают за ним право голоса, он чувствует их восхищение. Они относятся к нему как к человеку, которым он является последние двадцать лет.

Но, по мнению директора-распорядителя «Такси Вентуры» Паули Баруки, их дружба ненормальна, неестественна. Дело в том, что Рауль входит в совет директоров конкурирующего таксомоторного парка. Поговаривают, что у их дружбы есть теневая сторона. Кое-кто считает, что Эрхард работает на Рауля, возит его бесплатно и решает его проблемы. Но они с Раулем в общем и целом не слишком участвуют в жизни друг друга. В основном они разговаривают о еде, спиртных напитках, о драках в «Желтом петухе». Эрхард делится анекдотами о жителях Корралехо. Иногда Рауль жалуется на «богатых свиней», как он их называет, и на то, что в его личной жизни «все сложно». Беатрис только смеется. Они не интересовались тем, что делает другой в свое свободное время. Рауль и слышать не хотел о работе таксиста; всякий раз, как Эрхард жаловался на диспетчеров или очередные новые правила для водителей, Рауль только отмахивался – совсем как его отец. Не интересовали его и книги, которые читает Эрхард. А Эрхард не спрашивал Рауля о «Таксинарии» или откуда у Рауля столько денег. Скорее всего, деньги дает ему отец, хотя Рауль неоднократно повторял, что хочет сам зарабатывать себе на жизнь. Только как-то давно, в деле с Федерико Молино и чемоданом, Эрхард ради Рауля зашел слишком далеко.

Он нарушил закон, но из благих побуждений. Вот как Эрхард сейчас относится к тому происшествию, о котором они с тех пор не говорили.

Они смотрели на город и на пляж. Вода была похожа на марципан. Рауль показал ему ссадину на костяшке пальца:

– Немного повздорил с моряком в «Желтом петухе». – Он хихикнул. – Он кое-что сказал о моей подружке.

Беатрис раздраженно отвернулась.

– Я тебя не просила его бить, – сказала она.

– Неужели другого выхода не было? – спросил Эрхард, хотя искренне считал: грубых деревенских парней, которые приезжают в Корралехо и затевают там драки, необходимо проучить.

– Ты его не знаешь, – ответил Рауль. – Он заслуживал наказания. Он надоедает мне давно, не первый месяц и даже не первый год… Ладно, хрен с ним. Не нужно больше об этом говорить, ладно, Би? Салют! – воскликнул он и выпил.

Они обсуждали вино, закат, а позже – рассвет и новые яхты, которые встали на якорь в марине, Петру и ее дочь – Рауль тоже считал, что она идеально подойдет Эрхарду. Раулю смешно из-за того, что Эрхард ни разу не видел саму девушку, только ее фотографию на стене салона.

– У тебя проблемы с женщинами? – спросила Беатрис.

Рауль посерьезнел.

– Эрхард не говорит о своем прошлом.

– Для этого может быть много причин, – заметила Беатрис.

– Аккуратнее, Би, – предупредил Рауль.

– Ты боишься любви? – не сдавалась она.

Рауль поднял левую руку Эрхарда, чтобы она видела недостающий палец.

– У любви много лиц, но только одна задница, – сказал Эрхард.

– Как поэтично! – воскликнул Рауль. – Лучше скажем: жениться опасно.

Беатрис толкнула его в бок:

– Что тут смешного? Почему ты так об этом говоришь?

– Расскажи Беатрис о дочке парикмахерши, – предложил Рауль. – Пять или шесть раз он собирался с ней познакомиться, но каждый раз сбегал.

Скорее четыре раза. В том числе в канун Нового года. Но Эрхарду не хотелось рассказывать о последней попытке.

– По-моему, это было в прошлом году. Или в позапрошлом. Когда весь январь шли дожди.

– В позапрошлом, – уточнила Беатрис.

– Я припарковался, решил отдохнуть от пассажиров и пошел к дому Петры и ее мужа. Дочка тогда жила еще с ними. Их сын учится в школе-интернате. С улицы я услышал голос Петры. Ты, кстати, знаешь, что она говорит с сильным йоркширским акцентом?

Покачав головой, Беатрис засмеялась.

– Муж отвечал ей – он наполовину марокканец, владеет, среди прочего, сетью магазинов электроники в Пуэрто. Они ссорились из-за комнаты сына в общежитии. Я спрятался в подъезде дома напротив и смотрел на их окна, стараясь хоть краем глаза увидеть дочку, которой меня все время дразнит Рауль. Наверное, я простоял там целый час. Стоял, следил за каждой тенью на потолке, рассмотрел всю белую лепнину. И мне все время казалось, что я увижу ее на балконе или в большом окне рядом с балконом.

– Ты прямо Гамлет какой-то, – ухмыльнулся Рауль.

Беатрис шикнула на него.

– Хочешь сказать – Ромео, – поправил Эрхард и продолжил: – И вот я настолько поглощен своими мыслями, что даже не замечаю фигуру, которая проходит мимо меня по улице, оставляя за собой шлейф медового аромата. Она входит в дом напротив. И только когда хлопнула дверь квартиры, ссора резко прекратилась и Петра заплетающимся от вина языком говорит: «Луиса, милая», – я понимаю: та самая дочка только что прошла мимо.

– А потом? Потом что? – нетерпеливо спросила Беатрис.

– Ничего, – ответил Рауль. – Вот почему все так прекрасно. Это же Эрхард. Ничего не происходит, черт побери! Ни-че-го!

– Что? – удивилась Беатрис. – Ты не поднялся к ним?

– Мне не суждено ее увидеть.

– Что?! – взволнованно вскричала Беатрис. – Глупости! Ну признайся, ты ведь сам себе не веришь!

– Я умею распознавать знаки.

– Но с чего ты взял, что тебе был знак?

– Я вижу. Вижу шаблон.

– Здоровье Луисы. – Рауль поднял бокал.

– Ты сам себе не веришь, – повторила Беатрис, выпивая.

В глубине души Эрхард надеялся, что Луиса – слегка состаренная версия Беатрис с губами как у Кирстен – женщины, с которой он трахался в подсобке бара в Хорсенсе, в Дании, несколько десятилетий назад, – а задница как у одной из тех девиц, что играют в пляжный волейбол. Такую девицу он недавно подвозил в «Спорт Фуэрте». Но, по правде говоря, она, скорее всего, довольно заурядная и милая девушка в платье в цветочек, с белой кожей и острыми, как у матери, английскими грудками.

– Салют! – Эрхард, шумно хлюпая, высосал остатки рома с сахаром со дна бокала и выковырнул листья мяты, застрявшие между зубами.

– Скоро это превратится в одержимость, – заявила Беатрис. – Через десять лет ты не сможешь думать ни о ком другом и начнешь безостановочно говорить о ней. Вот погоди, и увидишь. Будешь как те рыбаки, которые наконец-то дорвались.

– Не настолько она прекрасна, – возразил Рауль.

Беатрис ткнула его локтем в бок.

– Как-то живу без подружки, наверное, проживу и еще немного.

– Семнадцать лет. – Рауль покачал головой. – Все потому, что ты живешь в пещере.

– Все не так просто, как у тебя получается.

– Ну да, ну да. А если ты будешь посылать домой всего половину того, что ты зарабатываешь… или четверть? Тогда у тебя будут деньги на что-нибудь еще.

Об этом Эрхард говорить не хотел.

– Бывший муж в раю, – обратился Рауль к Беатрис. – Все свое состояние он отсылает ей в Данию.

– Очень мило с твоей стороны, – усмехнулась Беатрис.

– Спасение стоит дорого. Разве не так ты сам когда-то меня учил? Мудрые слова, старина! – Рауль засмеялся. – А по-моему, здесь у тебя не слишком бурная общественная жизнь. Тебе нужно вылезать, встречаться с людьми.

– Если мне суждено с кем-то встретиться, так и произойдет.

– Только прошу тебя, не надо нести чушь насчет кармы и прочего. Если тебе надоело прозвище Отшельник, почаще вылезай из своего черепашьего панциря.

– Может, это его доспехи? – предположила Беатрис.

– Да какая разница? Знакомься с новыми людьми, знакомься с женщинами.

– Эй, я тоже хочу знакомиться с новыми людьми. Почему мы никогда не знакомимся с новыми людьми?

– Знакомимся. На яхте и так далее.

– Да, со стариками, владельцами «старых денег». Я имею в виду – с интересными людьми, как в Барселоне.

Рауль считал, что Беатрис говорит так нарочно, потому что она злится. Ей не на что жаловаться, сказал он, задрав на ней платье. Эрхард сидел тихо и смотрел вперед. Его взгляд бродил по крышам, которые как будто вибрировали, сползая вниз; антенны словно пробовали воду. Чтобы прогнать ненужные мысли, он закрыл глаза. Когда он снова открыл их, на террасе, кроме него, никого не было. Никто не сидел на стульях; со стола было убрано. Его укрыли легким одеялом, рядом горела свеча. Небо тяжелое, темное, безжизненное. Из-за огней города не видно звезд.

Глава 15

Он подвозил женщину. Посадил ее в машину возле порта в Корралехо; волосы у нее растрепались после поездки на пароме. Они ехали в «Спорт Фуэрте», но она никак не могла найти адрес квартиры, в которой она будет жить. Ей около шестидесяти. Пальцы у нее длинные, уже побуревшие. Кольца нет.

Кроме всего прочего, его пассажирка – шведка. Она была чем-то сильно расстроена и напугана.

В общем, они, наверное, могут понять друг друга, разговаривая на своих родных языках. Правда, Эрхард почти позабыл шведский, который когда-то знал. Пассажирка спросила его о цепочке, которая болтается на зеркале заднего вида: маленькая, позеленевшая подвеска из серебра. Здесь так темно, сказал он, и она засмеялась. У нее чудесный смех. Она поблагодарила его за прекрасную поездку, потом медленно и методично опустила монеты в его ладонь, и он почувствовал ее пальцы. Вот чего ему недоставало.

Но ни к чему это не приведет. Он достал ее чемодан из багажника. Озадаченная, она долго рылась в сумке. Она не дала ему номер своего телефона – как ему вначале показалось – и оставила его визитку на заднем сиденье, вместе с билетами на паром. Эрхард воспринял все произошедшее как знак. Конечно, знак, что же еще? Он слишком старый и слишком уродливый.

Во время сиесты он поехал домой завтракать.

Вынул палец из кармана. Он светло-коричневый и скрюченный; его собственные пальцы розовые, только ногти черные. Здесь, на острове, ногти быстро чернеют. Черная пыль, которая висит в воздухе, оседает на все и забивается под ногти. Он оттер их обувной щеткой и вымыл в саду. Кроме ногтя Билла Хаджи.

Потом он приклеил палец к своей левой руке. Серебристая лента закрыла сустав, и кажется, будто кисть у него как у всех, с пятью пальцами. Он стоял перед зеркалом и любовался собой – рука болтается сбоку, рука подпирает подбородок… Он скрестил руки на груди, потом сунул большой палец в карман брюк. Перемена небольшая, но она ему идет. Новый мизинец… Он чувствовал себя почти нормальным. Выходя из дому, он не убрал палец в карман, а так и оставил на левой руке.

У перекрестка с круговым движением на выезде из Пуэрто его остановила парочка. Эрхард повез их в центр аренды велосипедов на улице Панитта. Переключал передачи и ритмично барабанил пальцами по рулевому колесу. Ни один из пассажиров не сказал ему ни слова. Они не обратили никакого внимания на его левую руку. Болтали обо всем на свете. Потом Эрхард поехал в «Оливу»: мужчина вез собаку к ветеринару. Собака, старая овчарка, сидела почти неподвижно и тяжело дышала. Эрхард боялся, что собака учует оторванный палец, но она, похоже, больше интересовалась пустым местом под ручником, где валялась оставшаяся от завтрака салфетка. Хозяин вздохнул: животное, скорее всего, усыпят. Сделать уже ничего нельзя, несколько раз повторил он.

Час спустя он повез их домой. Собака по-прежнему тяжело дышала, но ее хозяин был счастлив.

– Получилось! – шепнул он собаке.

Глава 16

И вот пошел первый в году дождь. В дождливые дни ему больше всего хотелось остаться дома и пить «Лумумбу». Здесь мало кто умеет смешивать этот коктейль. Если Эрхард заходит в бар при каком-нибудь отеле, – ему нравятся тихие отели с кондиционером и полупустым баром, где бармен тихо стоит между сигаретами – итак, если он заходит в бар при отеле, ему часто приходится учить бармена, как готовить «Лумумбу».

В отеле «Феникс» в Корралехо он однажды сам встал за стойку, чтобы показать новичку-бармену, как подогревать какао той же насадкой, какой взбивают молоко для кофе.

Сегодня он остался дома. В чулане на верхней полке у него есть какао-порошок, сухое молоко и коньяк. Насколько ему известно, сезон дождей обычно начинается весной, но здесь по этому поводу существуют разные мнения. Он взбил сливки вилкой, приделанной к дрели. А потом, не надевая рубашки, сел на стул под брезентом и стал смотреть на гору. На дождь.

Палец он положил в стакан с формальдегидом. В стакане палец казался длинным и тонким. Палец фараона. Таким пальцем можно вызвать грозу. Вблизи он бурый и скрюченный. Кольцо теперь сидит свободно; его можно повернуть, но оно по-прежнему не снимается. Это начало его раздражать. Если он стащит кольцо с пальца, палец будет казаться больше его собственным. Но нельзя допустить, чтобы он пересох. Тогда он сломается. Или развалится. Как раздавленная палочка корицы.

Капли такие крупные и падают так часто, что кажется, будто ворчит сама земля. Дождь заглушает все остальные звуки. Эрхард думал о крыше из рифленого пластика над туалетом и кухней – по ней дождь барабанит особенно громко. Целых семнадцать лет он собирался от нее избавиться. Пластиковая крыша не подходит к его дому по стилю и торчит как гнилой зуб. Правда, на самом деле ему все равно. Пластиковая крыша раздражала его, только когда хлопала при южном ветре, а он лежал все утро в постели, ругая ветер, крышу или себя самого, потому что много лет назад не заменил этот старый лист пластика или, по крайней мере, не придавил его камнями, чтобы так не хлопал. Но, когда он вышел посидеть перед домом, увидел гору и серебристое небо, уже ни о чем не думал.

Когда кто-нибудь восклицал: «Как чудесно жить в таком месте, где никогда не идет дождь!» – он обычно соглашался. Но, по правде говоря, четыре или пять дождливых дней в году нравятся ему больше всего. Они разбивали монотонность солнечного света; они были похожи на внеочередные выходные, неожиданно свалившиеся с неба. В дождливые дни весь остров замирал. Все смотрели на небо или бегали по округе, подбирая вещи, забытые на дорожке, под окном или на террасе. В дождливые дни Эрхард не водил такси. Когда идет дождь, пассажиров не счесть, но ему жаль напрасно растрачивать хороший дождливый день. Машина стоит у дома, а он сидит под брезентом и пьет «Лумумбу», пока не заканчивается теплое какао в термосе. Потом он заснул. Если в такой день он предпочитал напиться в каком-нибудь отеле, то после снимал там номер. Он знаком с администраторами многих отелей. Войдя в номер, он, не раздеваясь, бросался на постель. После «Лумумбы» у него не бывает похмелья.

Вот чем ему так нравится «Лумумба».

Глава 17

Что-то хлопает. Наверное, крыша на ветру. А может, это гром. Кто-то постучал в дверь.

– Эрхард! – Голос перекрывал сильный, проливной дождь. Гром тоже гремел… и кто-то стучал в дверь. Потом тишина.

Эрхард сбросил одеяло, встал и пошел к двери. Промокнуть он не боялся. Ему нравится чувствовать на коже холодные капли; они уводят его все дальше и дальше от размышлений или сна, в который он провалился. Он узнаёт машину с откидным верхом и фигуру, которая сидит в машине, за запотевшим стеклом. Рауль барабанит в дверь.

– Я знаю, что ты дома! Допивай «Лумумбу» и выходи!

– Диос мио, парень, ты мне весь дом разнесешь!

Рауль повернул дверную ручку и приложил ладонь козырьком ко лбу. Разглядев в темноте Эрхарда, он расхохотался и, весь мокрый, обнял его, от этого Эрхард тоже сделался мокрым.

– Пошли! – сказал Рауль и потянул друга к машине. – Мы едем на маленькую экскурсию.

Эрхард уже привык к таким выходкам Рауля, поэтому нисколько не возражал.

– Минутку, – сказал он. – Я сейчас. – Он вбежал в дом, схватил стакан с пальцем и отнес его в кладовку. Поставил его на верхнюю полку, между консервными банками и пачками какао. Какое-то время смотрел на палец. Потом клещами вынул его из стакана и осторожно переложил в пакет для заморозки. Завязал пакет тугим узлом. Сверточек удобно поместился в кармане его шортов цвета хаки и не торчал наружу. Никто не догадается, что там.

Беатрис переползла на заднее сиденье, а Эрхарда усадили вперед. Рауль – он такой. Беатрис обняла его сзади, и ее кудряшки щекочут ему шею. От нее всегда пахло по-разному, наверное, она никогда не душится одними и теми же духами. Сегодня от нее пахло ванилью и солью. Рауль задним ходом вывел машину на тропу Алехандро и развернулся, разбрызгивая грязь. В машине гремела музыка. По мнению Эрхарда, это просто грохот, а никакая не музыка.

– Все придумала Би! – прокричал Рауль.

– Я просто сказала, что молнии красивые!

– А потом предложила поехать в Котильо.

– Там их лучше видно.

– Ну а я что говорю?

– Но почему в Котильо? – спросил Эрхард, глядя, как по лобовому стеклу быстро бегают «дворники». – Здесь ведь то же самое!

– Для друзей – только самое лучшее! Мы поедем к рифам, чтобы услышать рокот прибоя и увидеть пену на волнах!

Послушать Рауля, можно подумать, что он – сам Зевс-громовержец.

Рауль, в общем, не лихачит, но едет гораздо быстрее, чем нравится Эрхарду. Конечно, Эрхард так привык сам сидеть за рулем, что ему не по себе на пассажирском сиденье. Он смотрит через левое плечо всякий раз, как они поворачивают, и тянется к ручке переключения скоростей, когда они поднимаются в гору. Дорога блестит, и пейзаж незнакомый, как будто затянут в черный пластик. Это дождь – он повсюду. Вода не впитывается в пересохшую почву.

– Тебе обязательно нужно спуститься к самой воде, – сказал Рауль, обращаясь к Беатрис.

Поднимая тучи брызг, они проехали через Котильо. Струи воды окатывали стены придорожных домов. Возбуждение Рауля заразительно. Беатрис тоже взволнована – или, может быть, злится. Кстати, Рауль, возможно, тоже злится. С ним никогда ничего нельзя было знать наверняка.

Город остался позади; они повернули на парковку на вершине холма. Тропа вела вниз, на пляж.

Парковка была заставлена машинами – они стояли не ровными рядами, как в открытом кинотеатре, а как попало, хаотично. Их штук двадцать или тридцать. Эрхард заметил даже несколько полицейских машин. Небо было похоже на серый холст, который ярко освещался зеленым всякий раз, когда сверкала молния.

– Приехали! – крикнул Рауль. Он уже открыл дверцу и стоял под дождем, накрыв голову курткой.

– А отсюда нельзя посмотреть? – спросила Беатрис.

Рауль ее не услышал. Хлопнув дверцей, он обежал машину кругом, чтобы выпустить ее из машины. Беатрис молча взяла Рауля за руку и вылезла. Эрхард тоже выбрался наружу. Он сразу промок, но его это не беспокоило.

Они побежали вниз по склону, как будто хотели встать в очередь желающих посмотреть сегодняшнее представление. Конечно, никакой очереди не было. Во всяком случае, на склоне. Поскальзываясь на мокрой тропе, они стали спускаться. Беатрис возбужденно взвизгнула.

Молнии непрестанно вспарывали небо. Раскаты грома почти заглушали дождь. Каждая вспышка расцветала фантастическим узором, озаряя все вокруг каким-то нереальным светом. И, в довершение всего, совсем рядом ревел и пенился океан.

Действительно, на пляже собралась целая толпа. Они видели темные силуэты людей с фонарями и факелами. Люди перекрикивались, какая-то машина кружила и кружила по песку.

– Какого черта? – удивился Рауль. – Что случилось?

– Наверное, какая-нибудь туристическая группа! – крикнула в ответ Беатрис.

– Не может быть – в такой дождь! – засмеялся Рауль.

Они направились к толпе – она оказалась не такой густой, как им показалось вначале, люди стояли полукругом. Мерцал синий свет, кто-то скомандовал:

– Отойдите, отойдите!

Но никто не двинулся с места. Волны лизали им ноги; некоторые стояли почти по колени в пенной воде.

– Там машина! – крикнула Беатрис. – Что она здесь делает?

Глава 18

Полицейский пытался обнести заградительной лентой черный «фольксваген-пассат». Вокруг нее расставили яркие прожекторы, но генератор не справлялся, и прожекторы по очереди гасли и заваливались на мягкий песок.

Рауль, Беатрис и Эрхард подошли к собравшимся, намереваясь выяснить, что случилось. Между собой они решили, что кто-то неудачно припарковался или бросил на пляже угнанную машину. Эрхард много раз видел и то и другое.

– Давайте отойдем отсюда и полюбуемся молниями, – предложила Беатрис.

– Нельзя, – ответил Рауль. – Случилось что-то ужасное.

– Да ведь и я про то же! Неприлично стоять и глазеть. Тут наверняка есть пострадавшие.

Человек, стоящий перед ними, сказал:

– Кто-то случайно свалился с обрыва и упал в море.

– Оттуда невозможно свалиться случайно… Наверняка кто-то решил покончить с собой, – возразил другой.

– Самоубийство?

– Кто пришел сюда первым? – спросил полицейский.

Несколько человек подняли руки.

– Кто нас вызвал? Не помню, с кем из вас я уже говорил…

Один мужчина сделал шаг вперед. Разговора не было слышно из-за дождя. Мужчина показал наверх, на склон. Полицейский начал было записывать его ответы в блокнот, но из-за сильного дождя оставил безуспешные попытки.

– Скорее всего, машина угнанная! Смотрите, номеров-то нет, – заметил серфер в ярком гидрокостюме.

– Что они там разглядывают? – поинтересовался другой. – На заднем сиденье что-то есть…

– Отойдите, черт побери, отойдите!

Эрхард узнал полицейского. Это был Берналь. Он совсем промок, его одежда блестела и переливалась. Берналь посветил фонарем на заднее сиденье и щелкнул фотоаппаратом с большим объективом.

– Эй, Хассиб! – позвал Берналь. – Мне нужна помощь.

Его голос перекрыл шум дождя. Но на его зов никто не откликнулся. Один полицейский все пытался установить прожекторы так, чтобы они не падали, другой беседовал с фельдшером с медицинским чемоданчиком под мышкой. На пляж пригнали подъемный кран, с его помощью полицейские намеревались поднять машину.

Дождь усиливался.

– Давайте уйдем отсюда! Мне как-то не по себе, – прошептала Беатрис.

– Иди ко мне. – Рауль обнял ее.

– Журналисты есть? – спросил полицейский.

Все молчали.

– Еще нет, босс! – крикнул полицейский Берналю.

Берналь снова сфотографировал что-то на заднем сиденье автомобиля. Похоже, там лежат газеты или газетные вырезки. К Берналю подошел коллега и стал вместе с ним раскладывать газеты на сиденье. Они тихо переговаривались и перекладывали листы, а Берналь все щелкал и щелкал затвором камеры. Молния подмигивает с черного неба, словно в ответ на вспышку фотоаппарата.

Порыв ветра донес до носа Эрхарда едкую вонь. Сначала он подумал, что источник запаха в его пакете. От пальца. Тогда он ощупал тугой сверток в кармане, проверяя, не развязался ли узел. Может быть, когда он бежал вниз по склону, пластик прорвался? При этой мысли «Лумумба» моментально выветрилась из него. Нет, пакет целый и невредимый. Он понял, что запах идет от машины. Вонь все более агрессивная и настойчивая. Как будто что-то протухло…

– Должно быть, авария. Когда это случилось? – спросил Рауль у серфера-любителя.

– По-моему, машина простояла здесь уже целый день. Потом кто-то заметил, что она не заперта, – ответил тот.

В их разговор вмешался мужчина, который отвечал на вопросы полицейского:

– Я сразу понял, что в коробке на заднем сиденье что-то есть. Оттуда что-то торчало.

– Что оттуда торчало? – спросил серфер, успевший накинуть поверх гидрокостюма дождевик.

– Похоже на… – Мужчина умолк.

Мимо них проходит Берналь; на его лице читалось раздраженное выражение. Он заметил Эрхарда и недовольно сощурился, хотел было пройти дальше, но внезапно развернулся. Рауль отступил, ему явно не хотелось разговаривать с полицейским.

– Отшельник! – сказал Берналь. – У вас что, нюх на трагедии?

Эрхард хотел ответить, что не искал очередную аварию, но тут вмешался серфер.

– Что здесь произошло? – спросил он.

Вместо ответа, Берналь отчеканил:

– Мне нужны имена всех, кто что-либо видел. Те, кто пришел только поглазеть, из любопытства, должны немедленно уйти. – Он пристально посмотрел на Эрхарда.

– Мы приехали посмотреть на молнии, – подала голос Беатрис.

Берналь повернулся к ней:

– Так смотрите на молнии, сеньорита.

Он поднялся по склону и скрылся за пеленой дождя, точнее, дождь словно превратился в густое, черное облако.

– Пойдем отсюда! – прошептала Беатрис.

Рауль, пристально смотревший на машину, повернулся к ней:

– Конечно, мой ангел.

Начался отлив; волны набрасывались на берег, как дикие звери.

– Ты должен мне «Лумумбу», – заявил Эрхард Раулю, косясь на Беатрис. Платье у нее так намокло, что облепило тело.

Глава 19

Давным-давно мальчик-мужчина каждую среду садился в автобус. По утрам автобус отвозил его в Туинехе, а по вечерам возвращал обратно в «Дом святой Марисы». Несколько раз он выходил слишком рано и оказывался в какой-то крошечной деревушке, начинал в растерянности бегать по улицам и бить себя по голове, тогда прохожие вызывали полицию. Ростом он метр девяносто с лишним, а может, ближе к двум метрам, но лицо как у семилетнего мальчика. Он долговяз, неуклюж и одевается по-детски. Его глаза все время беспокойно бегают туда-сюда. Как будто он силится понять мир, читая его как код или музыкальные ноты. В такси он любит смотреть в окошко, прислонясь лбом к стеклу.

Каждую среду, в десять пятнадцать, в том числе и сегодня, он стоит на тротуаре перед широкими воротами и ждет. За плечами у него рюкзак. Целых четырнадцать лет Аас не говорит. Не проронил ни слова. Однажды он просто перестал разговаривать. Моника объяснила: он умеет говорить, просто не хочет.

В первые несколько поездок Эрхард все надеялся, что Аас скажет хотя бы слово. Всякий раз они проводили вместе больше двух часов – час туда и час обратно. Эрхард надеялся, что рано или поздно мальчик-мужчина раскроется. Окажет Эрхарду доверие. В конце концов это превратилось в игру, в трудную задачу. Он долго пытался вызвать Ааса на разговор.

Эрхарду удавалось его рассмешить, иногда в ответ на его слова Аас поворачивался к нему. И все же раз за разом Эрхард терпел поражение. Наконец он так разозлился, что попросил Монику поискать другого водителя. Он больше не выдерживал. Но трудность заключалась в том, что ни один другой водитель не соглашался возить мальчика-мужчину. Это значило, что Аасу снова пришлось бы ездить на автобусе.

Моника предложила платить Эрхарду вдвое больше. Вы ведь не обязаны его любить, сказала она. Просто притворитесь. Эрхард дал себе еще полгода. И дело вовсе не в деньгах.

А потом кое-что произошло. Эрхард слышал, как Аас говорит.

Они прибыли на место. Эрхард следом за Аасом вошел в дом. Моника взяла сына за руку и усадила рядом с собой за пианино. Вот что их объединяет. Аас любит музыку. Эрхард слушал, мать и сын прижались друг к другу, как птички. Каждый месяц, хотя и не по средам, он настраивает для них пианино. Сегодня он просто смотрел по сторонам. Атмосфера в доме вовсе не тягостная, хотя Моника его ровесница и, как и он, одна. В вазе стоят срезанные цветы, на столе аквариум с рыбками, на полке рядом с диваном женские журналы, изображения Мадонны на комоде. Вся стена увешана портретами. Эрхард увидел маленькую девочку в черно-белой балетной пачке, мужчин в военной форме рядом с вулканом Кальдерон-Ондо и двух молодых женщин на мотороллере «Веспа» перед какой-то конторой.

Всего фотографий штук двадцать. Все они черно-белые, красивые и грустные. Жизнь прошла. Ни единого снимка ее сына на стене нет. Эрхард оглянулся. Даже на полке над телевизором, даже на комоде, рядом с мадоннами. Моника, совсем как он, скрывала самую главную часть своей жизни, чтобы не нужно было двигаться вперед. Моника держится холодно и царственно, но не заносчиво; все в ее доме очень изящно: в сахарнице маленькая ложечка, цветы подобраны в тон шторам.

Глава 20

– Чего вы хотите? – спросил он, не отрывая взгляда от книги на столе и ставя чашку на блюдце. Утро пятницы; двое мужчин в штатском наблюдают, как Эрхард пьет кофе. Один из них – суперинтендент полиции нравов Берналь.

Берналь положил на книгу Эрхарда лист бумаги. Это газетная вырезка. Откуда она – невозможно сказать; почти все слова неразборчивы, чернила размазались, бумага вытерлась. И все же Эрхард различил слова pengepungen и bankpakke. Странные слова, которые он не сразу узнает.

– Что здесь написано? – спросил Берналь. – Это по-датски?

– Да, наверное. – Чтобы понять, о чем статья, ему нужен весь текст, но всей статьи нет. И все-таки похоже на датский. – Откуда она? – поинтересовался Эрхард, почему-то опасаясь, что вырезка имеет какое-то отношение к Раулю.

– Сейчас это не имеет значения, – ответил коллега Берналя, коротышка с узкими глазами и неухоженными усами.

Он оглянулся по сторонам; кроме них, в кафе всего один посетитель, растрепанный молодой человек с зачесанными назад волосами и красными глазами. Похоже, он развлекался всю ночь.

– Нам нужен человек, который понимает датский.

– Так найдите гида-переводчика. Их тут масса.

– Не так много, как раньше. Пойдемте с нами, Йоргенсен.

– Объясните, в чем дело, и тогда я, может быть, вам помогу.

– Вы мой должник еще с прошлого раза! Я ведь мог бы притащить вас в участок!

– Объясните, в чем дело! – потребовал Эрхард, заметив, что Берналь вдруг как-то сник. Может, он пьет… или у ребенка осложнения после кори.

– Ну его, Берналь! – сказал коротышка. Это решительный тип, который скорее выкрутит руку, чем протянет ее. – Иностранец не может нам помочь. У него слишком много плохих воспоминаний, – продолжил он, одним глотком допивая свой эспрессо.

Ему не терпелось уйти. Очевидно, до того как они приехали сюда, Берналь рассказал ему об Эрхарде. О деле Федерико Молино, чей чемодан нашли возле Лахареса. С его паспортом, носками, воском для волос, тюбиком смазки, которую полицейским так ловко удалось включить в список важных вещественных доказательств. Им бы радоваться показаниям Эрхарда, но они, похоже, решили, что ему известно больше, чем он им рассказал. Многие полицейские злились на него. И только Берналь понимал, что Эрхард ценит свои отношения с жителями острова. Он не обманывал их, хотя и не сказал всего. Он не назвал ни Рауля Палабраса, ни бывшего губернатора Эмеральдо, ни Суареса. После того дела прошло уже больше восьми лет.

– Нет, спасибо, я не пойду, если только вы не собираетесь меня арестовать, – сказал Эрхард.

Берналь посмотрел на него так, словно надеялся, что Эрхард передумает.

– Передайте привет молодому Палабрасу, – бросил он.

Полицейские ушли.

Владелец кафе неподвижно стоял за стойкой, наблюдая за ними в настенное зеркало. Наверное, у него нет лицензии на торговлю пивом. Как и во многих городских кафе. Потом он вскинул голову и рявкнул на молодого человека у дальней стены:

– Черт побери, Песке, не мети стол своими патлами! Ступай домой и ложись спать!

Когда Эрхард подошел к своей машине, припаркованной в конце очереди на Главной улице, он увидел двоих полицейских, которые стояли на углу, возле «Пасео Атлантико». Он сел в машину и продолжил читать «Красное и черное» Стендаля. Книга громоздкая и странно бессвязная.

Он посмотрел в зеркала. Рядом никого не было, тогда он достал пакет из кармана, вынул палец и попытался снять с него кольцо. Но кольцо не снималось. Палец был похож на сучок, замаринованный в масле. Он приложил его к пустому месту рядом с собственным безымянным пальцем. Палец слишком большой, к тому же не с той руки, но напоминает мизинец. С пальцем на том месте, где ему положено быть, рука снова стала похожа на руку. Эрхард спрятал палец в пакетик и поглубже запихнул его в карман.

Видит, как полицейские прощаются друг с другом. Потом Берналь вернулся к его такси. Сел.

– Пуэрто, – сказал он.

Эрхард посмотрел на него:

– И раз уж мы едем в ту сторону, вы попросите меня зайти в полицейское управление?

– Может быть, – ответил Берналь.

– Сейчас не моя очередь. Видите, сколько машин передо мной?

– Езжайте.

Эрхард выехал из очереди; Луис – водитель из «Таксинарии» – громко обругал его. Луис всегда ругается. Как собака, которая лает, но не кусается. Они поехали по Главной улице, по городу, затем выехали на автостраду FV-1. Оба молчали.

– Ваше дело имеет какое-то отношение к Биллу Хаджи? – спросил Эрхард. – Я уже рассказал вам все, что знаю.

Полицейский широко улыбнулся:

– То дело закрыто. Оно уже история. Сестра покойного была недовольна, и это еще мягко сказано.

– Дело имеет какое-то отношение к Палабрасам?

– Вовсе нет. – Берналь сидел, закинув ногу на ногу, и покачивал носком сапога в такт старой песне Джона Колтрейна – его кассета у Эрхарда уже больше двадцати лет. – Вы же были вчера на Котильо. Разве не слышали новости?

Эрхард уже несколько дней не читал газет. Он покачал головой.

– Вы вообще что-нибудь читаете, кроме старых книг? Может быть, слушаете новости по радио?

– Вообще-то нет.

– Короче говоря, возле Котильо нашли брошенную машину. Мы не знаем, почему ее бросили. Она должна была быть в Лиссабоне, но непонятно как очутилась здесь. Кто-то угнал ее и доставил сюда. Мы не знаем, кто сидел за рулем. Поскольку машина стояла на пляже во время прилива, вода попала внутрь, и завести ее невозможно. Единственная любопытная зацепка – разорванная газета.

– Так чего же вы хотите от меня?

– Пожалуйста, осмотрите обрывки, которые у нас есть, и скажите, что там написано. Возможно, и ничего. Возможно, это просто случайные обрывки и никакого смысла в них нет. Сейчас я стараюсь понять, что случилось. Между нами, в этом деле начальство не оказывает мне всей возможной поддержки. И при чем тут газета, я не понимаю.

Они доехали до первого перекрестка с круговым движением, который ведет прочь из города. Солнце застряло между двумя тучами, похожее на подбитый глаз.

– Повторите, пожалуйста, почему вы позавчера оказались на пляже, – попросил Берналь.

– Друзья пригласили меня посмотреть на молнии.

– Друзья? Рауль Палабрас и его подружка?

– Да.

Берналь внимательно посмотрел на Эрхарда, но Эрхард смотрел вперед, на дорогу.

– Я уже много лет не читал датских газет, – признался Эрхард.

– Посмотрите на обрывки и скажите, что там написано. Больше я ни о чем не прошу.

И полицейские, и островитяне называли полицейское управление в Пуэрто «Дворцом», потому что оно разместилось на развалинах дворца, построенного для короля Испании в начале двадцатого века. Однако, если не считать внушительных внешних стен и красивых арок между гладкими колоннами, от королевского величия мало что осталось. Кабинеты, в которых за компьютерами сидят, обливаясь потом, по шесть-семь сотрудников, напоминают помещения в каком-нибудь здании в сонном пригороде Копенгагена шестидесятых годов двадцатого века.

Они прошли металлодетекторы у входа. Эрхард опасался, что его будут обыскивать и найдут в кармане пакет с пальцем, но все обошлось, и он беспрепятственно проследовал в здание за Берналем. Пройдя по коридору, они попали в большой зал, похожий на склад или гараж. Берналь закрыл за ними дверь, порылся на большой полке и вернулся с большой светло-коричневой коробкой, надел резиновые перчатки.

– Мне тоже их надеть?

– Не важно, – отмахнулся Берналь, покосившись на отсутствующий палец Эрхарда. Он вынул из коробки обрывки газеты. – Подонки оставили нам на заднем сиденье маленький сюрприз.

– Подонки… – повторил Эрхард. Дело происходило ночью, и единственным источником света был все время гаснущий полицейский прожектор, но он узнал коробку – она стояла на заднем сиденье.

– Мы не знаем, как сложить куски, связаны ли они между собой и вообще стоит ли сидеть здесь и складывать головоломку. Вы что-нибудь можете прочитать?

Эрхард разглядывал обрывки. Фотографии, подписи, какие-то слова… Многое размокло и нечитаемо. Страницы слиплись.

– Да, – с горечью продолжал Берналь. – В том-то и трудность. Мы не знаем, имеет ли газета какой-то смысл. Может, в ней зашифровано какое-то послание?

– Что же мне делать?

– Читать заголовки, то, что набрано жирным шрифтом. Сумеете что-нибудь разобрать? Вот тут, например, – он показал на большой обрывок с заголовком и подзаголовком. Эрхарду странно было видеть датские слова; много датских слов вместе. – Что здесь написано?

– «Если нынешняя зима будет такой же суровой, как прошлая, в Копенгагене умрет больше бездомных. Один человек уже замерз до смерти».

– И что это значит?

– Не знаю. Наверное, трудно быть бездомным в холодной стране?

Берналь жестом показал:

– Продолжайте. А здесь что?

Следующий фрагмент побольше, но обрывок слипся с соседним.

– «Апелляция отцов была отклонена».

– И что это значит?

– Не знаю. Здесь так написано.

– Ладно, почитайте обрывки, – попросил Берналь с самым несчастным видом. – И скажите, если что-нибудь покажется вам необычным.

Эрхард порылся в обрывках, стал читать и складывать прочитанное в стопку. Ничто – совершенно ничто – не привлекло его внимания. Самые обычные, не особенно интересные, статьи о датчанах, финансах, детях, учреждениях, разводах и телепередачах. Довольно много из того, что он просмотрел, было посвящено «Ангелам ада». Прошло уже много лет с тех пор, как он в последний раз читал датскую газету, но ему не показалось, что за прошедшее время газеты сильно изменились. Несколько имен были ему незнакомы, а в остальном – все как всегда.

– Не знаю, есть ли здесь что-нибудь, но ведь я не знаю, что я ищу.

Берналь встал.

– Я и сам не знаю. Поганое дело! – Последние слова он почти прошептал. Потом собрал обрывки газеты большими пригоршнями и запихнул в коробку. По комнате поплыл запах мочи. В соседней комнате, за полками, икал или хныкал, Эрхард не понял, маленький ребенок. Берналь как будто этого не замечал.

– Я не могу вам помочь, пока вы хотя бы не намекнете, что я должен искать. Мне нужно больше знать.

Берналь надолго задумался. Эрхард догадался, что тот взвешивает все за и против. Что он имеет право сказать, а что – нет.

– Пойдемте, – наконец сказал он. – Вот сюда.

Они обошли полку и оказались в темном углу. Берналь остановился и придержал Эрхарда, который шел за ним по пятам. В темноте было видно только половину лица Берналя.

– Слабым желудком не страдаете?

Эрхард покачал головой.

– Помните ту девочку, Мадлен?

– Вы нашли ее?

Берналь раздосадованно повторил вопрос:

– Вы ее помните?

Эрхард кивнул.

– Хорошо. Так вот, нам здесь такие дела не нужны. Совсем не нужны. Мы сделали все, что можно, учтите! Мы не можем работать себе во вред. То, что случилось в Португалии, полностью уничтожило туристическую индустрию в Прайе-да-Лус, а полицейских еще долго полоскали в прессе, называли бездарными, тупыми Дюпонами и Дюпонами[1] – знаете комикс? Разница в том, что у нас никто не заявлял о пропаже ребенка. Никаких рыдающих матерей, отцов или умненьких братьев-сестер, которые тоскуют по маленькому братику.

– О пропаже ребенка?!

Берналь включил две настенные лампы и подошел к белой доске.

– Мальчик, – сказал он, указывая на фотографию.

Это была большая черно-белая фотография, возможно, когда-то она была цветной; смотреть на нее трудно. Но сейчас цвета нет, только градации черного, может быть, с коричневыми или зеленоватыми оттенками. Посередине большой черный квадрат, помеченный четырьмя светло-серыми кубиками, которые придают квадрату глубину. В центре квадрата, словно окруженное невидимой скорлупой, лежит крошечное человеческое существо. Одна рука поднята к голове, как будто он хочет почесаться, а другая, почти невероятным образом, обернута вокруг спины. Ребенок был укрыт светло-серыми обрывками газеты.

Эрхард невольно отвернулся. Глаза его скользнули к белой доске, там еще фотографии с той же ужасной сценой. Увеличенное изображение рта мальчика, его глаз – они закрыты, ввалились, обведены черными кругами. Он увидел фотографии салона машины, заднего сиденья. Коробка стояла между ремнями безопасности, похоже, ее пытались пристегнуть.

– Сколько ему?… – У Эрхарда так пересохло во рту, что язык почти не ворочался. – Сколько ему?

– Три месяца. Около трех.

– Должно быть, кто-то объявил его в розыск.

– К сожалению, нет. Всякий раз, когда всплывает такое дело, с младенцами хуже всего. У них нет друзей. Как правило, у них еще нет ни нянь, ни товарищей. Они не оставляют коллег, бывших подружек или пустые квартиры, за которые не заплатили. Если родителям все равно, о младенце никто не беспокоится.

– Но кто-то должен был объявить ребенка в розыск, на островах или в Испании…

Словно не слыша его, Берналь продолжал:

– По-моему, мамаша утопилась в море, как трусливая собака. Никто так не бросает ребенка – разве что у нее не все дома.

– А если с его родителями что-то случилось? Что, если они пошли погулять по пляжу, упали и…

– А если они трахались в какой-нибудь пещере? Трудность в том, что мы все обыскали. С собаками. С вертолетами. Ничего. Все как с проклятым кольцом Билла Хаджи. Они бесследно исчезли!

– Кто-то должен был видеть, как приехала машина. Как насчет того парня на пляже – серфера?

– Мы допрашивали его дважды. Он приехал в Котильо уже после того, как там появилась машина. Никто ничего не знает. А машина зарегистрирована на одну импортную фирму, которая находится в окрестностях Лиссабона. На место назначения она не попала, владелец фирмы счел, что она находится в каком-нибудь контейнере в Амстердаме.

– Может быть, ее угнали с ребенком внутри?

– Где? В Амстердаме?

Эрхард не знал, что ответить.

– Но самое странное – одометр. На нем всего пятьдесят километров. Пятьдесят!

– А отпечатки пальцев?

– Ни на руле, ни на рычаге переключения передач, ни на переднем сиденье. Найти отпечатки не так просто, как думают некоторые. А может, мамаша была в перчатках? А может, кто-то нарочно стер все следы? Мы нашли отпечатки на коробке, но в нашей базе их нет, откуда мы можем знать, кто трогал ту коробку до того, как внутрь положили мальчика? Во всяком случае, тот, кто поставил коробку в машину, надежно закрепил ее ремнем безопасности. Похоже, ее немного потрясло – может быть, когда они столкнули машину с утеса возле парковки. Машина стояла на пляже во время прилива, но внутрь вода не попала. Никто в Котильо не видел, как туда приехала машина. Если бы только у нас были собаки! Собаки есть на Тенерифе, но, чтобы доставить их сюда, нужно полтора дня, а к тому времени будет уже поздно.

– Что если мамаша с папашей удрали за границу?

– Мы изучили списки пассажиров на всех рейсах. Никто не приехал сюда с ребенком и не уехал без ребенка. Но самое страшное – результаты вскрытия… – Берналь подошел к фотографии мальчика и указал на черные пятна вокруг запавших глаз. – Судя по предварительному отчету Лоренцо, ребенок умер от голода за два-три дня до того, как машина попала на пляж. До того, как… его бросили в картонной коробке. Кроме того, в отчете о вскрытии установлено, что ему было около двенадцати недель. Когда мы его увидели, приняли за новорожденного, потому что он был такой крошечный и худенький. Мы обзвонили все родильные отделения, всех врачей на острове и всех молодых матерей с мальчиками от месяца до пяти. Всего сто восемьдесят семь матерей. Всех младенцев пересчитали. Поговорили и с отцами. У нас есть несколько зацепок, но пока ничего определенного.

Эрхард больше не мог смотреть на фотографию.

– Как можно бросить ребенка? – спросил он.

Берналь устало вздохнул.

– В конце концов нам пришлось его похоронить. Вчера утром. К востоку от Морро-Хабле, Плайя-дель-Маторраль. Вырыли яму размером с микроволновку… Все проделали быстро, чтобы не привлекать внимания прессы. Мы боялись, что журналисты увидят крошечный гробик. Знаете, как это страшно? Я все время думал о своем трехлетнем сынишке. Неправильно, нельзя хоронить таких малышей!

– Вы по-прежнему ведете дело?

Берналь как-то странно посмотрел на Эрхарда.

– Только потому, что о нем начали писать в прессе. Журналисты пронюхали, что в машине находился мертвый ребенок. Больше им ничего не известно. Начальству не нужна еще одна Мадлен. Твердят только одно: преступления не способствуют притоку туристов, которых и так все меньше и меньше. Не имею я права много рассказывать, но так уж и быть, вам скажу. Есть у нас кое-кто на примете. Из местных.

– Что это значит?

Отвечая, Берналь повернулся к Эрхарду спиной.

– Мы подозреваем кое-кого из местных, понимаете?

Эрхард покачал головой:

– Раз вы уже раскрыли дело, зачем я здесь? Зачем вы напрасно тратите мое время?

– Не напрасно. Мы обязаны были отработать все версии. Теперь мы чуть больше уверены, что коробка нас никуда не приведет. – Берналь пожал Эрхарду руку. Рука у него теплая, мягкая, сразу ясно, что он в основном сидит в кабинете. Потом он проводил Эрхарда. Они прошли по коридору и попали в темную приемную. В ней было прохладно благодаря мощной каменной кладке.

– Дайте знать, если я еще чем-нибудь смогу помочь, – сказал Эрхард.

– Непременно. – Берналь остановился у тяжелых дубовых дверей, которые с трудом открываются. Через небольшое стекло в двери он в последний раз посмотрел на Эрхарда.

Эрхард шел к машине, чувствуя, как вечернее солнце настойчиво печет спину. Очень хотелось пить. У него было дурное предчувствие.

Одно дело слышать о странных методах работы полицейских, о кумовстве, коррупции, жестокости, насилии над задержанными, об алкоголизме в рядах стражей порядка – и совсем другое дело видеть все собственными глазами. Он встречал немало пьяных полицейских, случалось, отвозил их домой, к визжащим подружкам или плачущим женам. Но гораздо хуже, когда судьба дела решается на столе у следователя.

Он нашел в багажнике теплую бутылку с водой и довольно долго сидел на месте, не заводя мотор. Что за жизнь?! Ребенка бросили на произвол судьбы. Уморили голодом… Сначала его бросили родители, потом система, и, наконец, его поглотила смерть – огромная черная дыра, которая засасывает в себя все. Эрхард с ужасом думал об исходе дела. Он с ужасом думал о том, что будет дальше.