Отчаянная педагогика: организация работы с подростками. Беседа вторая. Атаманщина (В. А. Еремин, 2013)

Беседа вторая. Атаманщина

А теперь немного о месте и времени действия.

Это было в Павлодаре. Есть такой город в Казахстане, в 400 километрах южнее Омска. Основан был сибирскими казаками. В 1944 году туда депортировали чеченцев и ингушей. Привычная спокойная обстановка в городе резко изменилась. Дух уголовного террора висел в воздухе. Каждый день кого-то раздевали, грабили, резали, убивали.

В конце 50-х годов вайнахи начали уезжать себе в Чечню. Однако спокойствия не наступило. Павлодар стал одним из центров освоения целины. Началось строительство тракторного и алюминиевого заводов. Со всех концов Союза съехались специалисты, комсомольцы-добровольцы и те, кто хотел спрятаться от милиции. Раствориться в людском половодье Казахстана в те годы было несложно. К тому же заводы и жилье строили заключенные. Освобождаясь, они принимались за старое прямо здесь, никуда не уезжая.

Сводки происшествий стали тревожней, чем в предыдущее десятилетие. Но милиция быстро справилась с этой публикой. Зато пошел в рост «цветок зла» – преступность несовершеннолетних. Происходило заражение от взрослой преступности, родителям, занятым ударными стройками, было не до детей, отставала в развитии инфраструктура досуга. Надо было что-то делать, только не милицейскими методами. Но это понимала не вся власть, а только редкие ее представители, в нашем случае Сергей Литвиненко.

События, о которых пойдет речь, происходили в районе тракторостроителей, в так называемой «Пятиэтажке». Жили там в основном приезжие. Это были люди с характером, активные, способные. Такими же были и их дети.

Итак, ты остановил свой выбор на конкретной уличной компании, получил о ней необходимую информацию. Что было дальше?

Ребята из группы поддержки заранее предупредили, что мы «нагрянем». И как бы случайно проговорились, зачем именно. Два дня компания томилась в ожидании, обсуждала, что делать. Это был заранее рассчитанный ход, который себя оправдал.

Встреча произошла в дворовом клубе «Восход», довольно мрачном подвальном помещении. Ребята впустили меня и группу поддержки, как хозяева. Их было человек сорок. Идею создать организацию они приняли с интересом (потом в этом признались), но особенных эмоций не проявляли. А заводилы держались настороженно, даже враждебно. Смотрели исподлобья, отпускали шуточки, криво улыбались.

Когда знакомились, я назвал себя по имени, показывая, что со мной можно быть на «ты»…

А теперь назову имена и фамилии основных действующих лиц.

Группа поддержки: Виталий Дружинин, Толя Сердюков, Саша Доронин, Женя Абрамова.

Заводилы компании: Суворов, Кружилин, Коновалов, Вуколов, Кабурнеев.

Они-то и потребовали объяснений: что будет представлять собой будущая организация?

– Чем будем заниматься?

Пришлось отчитаться. Основные занятия: работа на рации, вождение мотоцикла, стрельба из малокалиберной винтовки, бокс, самбо. Каждый выходной – либо поход, либо военная игра.

– Почему организация должна быть военно-спортивной?

– Потому что требуется порядок и дисциплина.

– А зачем нам дисциплина?

– Чтобы организация была сильной.

– А зачем ей сила?

– Чтобы все хотели вступить в нее, мы должны стать самыми сильными в районе.

– Чтобы нас боялись?

– Да, нас должны бояться.

Обратите внимание. Это одно из главных условий уличной педагогики. Подростковую организацию должны по-хорошему бояться. Иначе уважать не будут. Это даже заводилам пришлось по душе. Но они боялись потерять власть.

– А кто будет главным?

– Кого выберете.

– Голосовать будем?

– Голосовать.

Женя Абрамова раздала ребятам бюллетени – чистые листочки бумаги и карандаши.

– Напишете фамилию того, кто достоин стать нашим президентом.

– Как? У нас главный президентом будет называться? – удивились ребята.

– А у вас есть другие предложения? Может, назовем начальником или председателем? – ехидно спросила Женя.

– Нет, председателя не надо, у нас не колхоз.

– Тогда голосуйте. Только, чур, не советоваться, не подсматривать друг у друга.

Согласись, это был рискованный ход. Ты рассчитывал, что именно тебя изберут президентом. А если бы избрали Суворова? Или Кружилина? Как бы выходил из положения?

Наверно, согласился бы с этим выбором и делал свое дело. Занимался бы экспедиторской работой. Доставал бы то, что обещал: оружие, рации, мотоциклы, боксерский инвентарь, маты для борьбы самбо. Искал бы помещение.

Если решено, что президентом будет тот, за кого проголосует большинство, значит, так и должно быть. Нужно играть (чего бы это ни стоило!) по объявленным правилам, а не менять их в соответствии с педагогической целесообразностью.

Согласен, теоретически ребята могли бы избрать президентом не меня, а Суворова или Кружилина. Но практически они бы, конечно, не справились с работой. Ребята понимали, что эта должность по плечу только взрослому, в данном случае мне.

По структуре нам полагалось иметь двух вице-президентов. Одним из них, по моим расчетам, должен был стать Суворов, а другим – Дружинин. Так и произошло. И того, и другого ребята просто не могли не избрать. Дружинин был для них гарантией, что они действительно будут постепенно превращаться в организацию. С другой стороны, не избрать Суворова означало вызвать в компании раскол с непредсказуемыми последствиями. Суворов был вице-президентом от шпаны, Дружинин – от ребят, которым бесцельная уличная жизнь порядком надоела. Это было как раз то начальное построение власти, которое и требовалось.

Перейдем к названию организации, ее героике.

В 60-е годы к читателям вернулось давно забытое имя писателя-романтика Александра Грина, между прочим, человека с трудным детством. Женя Абрамова предложила назвать организацию «Гринадой».

Я же в то время находился под обаянием личности нашего разведчика Рудольфа Абеля. О нем только пошли первые публикации. Это не выдуманный Штирлиц, а реальная фигура! Если бы Юлиан Семенов написал об Абеле, получилась бы не менее интересная вещь, чем «Семнадцать мгновений весны».

Таким образом, писатель-романтик Грин навел нас на образ – «Алые паруса». Разведчик Абель – на эмблему Щита и Меча. Мы сложили две фамилии и два образа. Название организации получилось «Гринабель» (ударение на втором слоге). Эмблемой стали Алые Паруса бригантины на фоне Щита и Меча. Как к этому отнеслись ребята? Им понравилось. Хотя какого-то особого восхищения личностям Грина и Абеля я не наблюдал. Кумирами писатель и разведчик не стали. Отчасти это объясняется тем, что героика «Гринабеля» строилась на том, что каждый подросток должен стать героем собственной жизни. Такой посыл лучше помогал выстраивать нашу систему воспитания.

Виталий Дружинин предложил девиз «Через невозможное – вперед!»

Почему решили создать именно организацию? Почему не клуб?

Клуб – слово вялое, ни к чему не обязывающее, без энергетики, а нас впереди ждала борьба. Само слово «организация» подтягивает ребят, обязывает их вести себя соответственно – организованно.

Что представляли собой ребята из группы поддержки? Мы уже знаем, что Женя Абрамова проводила голосование, и при ее участии родилось название организации. А какую роль играли остальные?

Бывают очень правильные ребята. Такими были Дружинин, Сердюков, Доронин. Физически крепкие, чистые, цельные, романтичные, они хорошо играли на гитаре, пели, занимались боксом. На них можно было положиться. А Женю Абрамову почти сразу же оттеснили другие девочки, более активные, бойкие. Были в группе поддержки и другие ребята. Всех не называю, чтобы читатель не запутался в именах и фамилиях.

Вернемся к первому знакомству с уличной группой. Какое у тебя сложилось впечатление о ребятах?

До сих пор помню отзывы инспектора Мыльниковой. Но даже сейчас, по прошествии стольких лет, не считаю себя вправе писать, кто и за что попал на заметку в милицию. Поэтому ограничусь общей характеристикой компании.

Со знаком минус было 15 человек, со знаком плюс 25, из них половина – девочки. Всего около 40 ребят 15–16 лет, в основном восьмиклассники и девятиклассники. Часть увлекалась спиртным и в состоянии опьянения становилась неуправляемой. Сами потом удивлялись, как не совершили серьезных преступлений.

А еще я бы обратил внимание на такую закономерность. Криминальное созревание часто происходит в рамках уличной компании. Потерпевшими, жертвами грабежа и насилия, становятся свои ребята и свои девочки, которые никому не расскажут и никому не пожалуются. Думаю, что и в этом смысле организация сыграла свою предупредительную роль.

У меня самого долго из головы не выходил вопрос: почему меня не встретили в штыки? Объяснений несколько. Во-первых, большинство ребят было за организацию. Совсем не считаться с их мнением лидеры не решились. Во-вторых, им самим было интересно: что будет, как будет? В-третьих, они не сомневались, что их положению ничто не грозит. Если «Гринабель» станет популярным и сильным, они будут в нем первыми парнями. Что в этой перспективе плохого?

Что было дальше?

Я не сказал, чем закончился первый сбор. Я объявил, что через неделю идем в поход с ночевкой, где ровно в полночь дадим присягу на верность организации. Суворов и его приближенные встретили это сообщение глумливыми усмешками. Я не придал этому особого значения. И, как показали дальнейшие события, совершенно напрасно.

У вас была какая-то особенная присяга?

На улице действуют свои нормы. Например, можно плеваться и бросать окурки прямо под ноги. За это никто никого не осуждает. Если вы хотите превратить уличную компанию в организацию, вы должны поменять уличные нормы на нормы организации. Для этого вы должны, прежде всего, записать их в устав. Только не буквально, не в лоб.

Если записать в уставе, что плевать и бросать окурки – нехорошо, подростки поднимут вас на смех. А если вы напишете, что каждый обязан беречь доброе имя организации, то с вами согласятся: как же иначе? По-другому и быть не может!

После этого можете смело требовать, чтобы не плевались, не бросали окурки и т. д.

Наша присяга традиционно включала в себя обязательство строго соблюдать устав. А в уставе было сказано, что каждый член организации по отношению к другому – товарищ и брат (попробуй теперь тронь или оскорби своего!), что перед уставом все равны. Попробуй после этого, будучи дежурным, не поддерживать порядок в помещении, не следить, чтобы там не курили или считать ниже своего достоинства взять в руки швабру.

Только в одном пункте присяга была необычной. В советское время клялись в верности партии и комсомолу. У нас же требовалась верность только организации. Это имело ключевое значение: подрывалась уличная солидарность. Поклявшись в верности организации, подросток освобождается от верности своим главарям, своей бывшей компании.

Каким был первый поход?

Поход для подростков, да еще с ночевкой, предел мечтаний. Учителя такие удовольствия устраивают редко. Боятся, вдруг кто-нибудь простынет или отравится некачественной пищей. Могут деревенские ребята привязаться. А мы в самом начале нацелились сделать походы еженедельными. Как суббота, так за город. Чтобы увести от городского безделья, от соблазнов выходных дней. Посмотрите статистику: пик происшествий приходится на субботы и воскресенья.

С самого начала мы тщательно готовились к походам. Никаких припасов из дома – только общая кухня. Расписывалось меню, подбирались поварихи из числа девочек. Назначались костровые и дежурные по кухне: кому после еды посуду мыть. Подбирались те, кто будет ставить, а потом снимать палатки, дежурить ночью. Проверялась экипировка каждого, чтобы все были тепло одеты.

Заводилы, конечно, в этой подготовке не участвовали. Считали для себя несолидным суетиться. Только посмеивались, не замечая, что тем самым отодвигаются в сторону. На первый план выступал новый актив – ребята, которые ко всему относились серьезно.

Походы, которые устраивают учителя, больше похожи на пикники. Доехали до какого-то места на электричке или автобусе или прошли километр-другой пешочком – вот и весь поход. А если вдруг перед отъездом закапал дождик, учитель вообще может отправить всех по домам.

Мы перед первым походом условились: выходим в любую погоду, идем пешком не меньше 10 километров со скоростью 7–8 минут километр, в пути – только один привал, в конце маршрута – переправа через реку на лодке. Опять-таки в любую погоду.

Зачем такие сложности? Хотелось сразу выявить характер каждого. И чтобы у одних было чувство гордости за себя, а другим чтобы стало стыдно. Чтобы новый актив креп, а старый, уличный, падал в глазах ребят.

Теперь подробнее о походе.

Перед выходом я проверил экипировку каждого. В некоторых рюкзаках что-то звякало. Хозяева рюкзаков отводили глаза. Как ни странно, это были самые младшие. Даже спиртное для себя лидеры не хотели нести сами. Хотя в рюкзаках лидеров тоже слышались странные звуки…

Вообще-то полагалось что-то предпринять, чтобы запасы спиртного остались в городе. Но как? Устроить обыск? Верхушка устроит скандал. Что же делать? А ничего! Сделал вид, что ничего не заметил.

Перед выходом ребята должны были построиться, встать в колонну по два. Не идти же кучей. Строй – порядок, красота коллектива. Но наша «элита» не хотела ни порядка, ни красоты. Кривлялись, пихались, хохотали. Считали стыдным стоять в строю. Вдруг увидит шпана из соседнего микрорайона? Засмеет.

Но вот кое-как все же встали наши лидеры во главе колонны. Не плестись же им в хвосте. Идем через город к окраине. Попробовали затянуть песню, не получилось. Ладно, не беда, спасибо, что вообще идем строем.

Вышли за город. Теперь можно прибавить шагу. Не получается. Не хотят лидеры идти быстро. Я смотрю на часы и задаю темп. Вот уже за мной пристраивается новый актив, за ним – остальные, а лидеры отстали, они в хвосте. Им уже не до шуток, их уже злость разбирает. Куда торопиться? Зачем? Слышу:

– Давайте отдохнем.

– Нет, мы договаривались: километр за 15 минут, привал – через пять километров. Или мы не хозяева своим словам?

Теперь «элита» плетется уже молча. Куда деваться? Не возвращаться же в город.

На привале все падают, как подкошенные. Без привычки мне самому тяжело. А для чего поход, если он легкий? Мы решили стать самыми сильными? Решили. Так в чем дело? Вперед – через невозможное!

После привала идти еще тяжелей. По себе чувствую. Начинаю сомневаться, думаю: может, все-таки сбавить темп? Вдруг ребята сотрут ноги – как тогда обратно возвращаться?

Рядом идет девятиклассник Слава Измайлов, наш художник. Он придумал эскиз формы: куртка с погончиками и накладными карманами и берет. Мы ни разу не видели, как одеты скауты. Но, как выяснилось позже, получилось точь-в-точь. Суворов и его приближенные зовут Славу пренебрежительно мазилой. Но он умеет не только рисовать, но и говорить в лицо Суворову неприятные вещи. И вообще относится к нему и другим лидерам иронически. За это Славе уже не раз доставалось, но он не сдается. Он буквально не по дням, а по часам набирает вес в глазах большинства ребят.

– Может, сбавим темп? – советуюсь со Славой.

– Ни в коем случае! – отвечает он.

И отбирает у девчонки рюкзак. Глядя на Славу, другие ребята делают то же самое. Девчонки не сопротивляются, но требуют, чтобы им дали хоть что-нибудь нести. Не идти же налегке!

– Может, сбавим темп? – спрашиваю громко.

И слышу в ответ дружное:

– Нет!

Хотя, как потом выяснится, к этому моменту ноги уже стерты у доброй половины ребят.

И все равно: «Нет!»

– Тогда – вперед!

В ответ дружное:

– Через невозможное – вперед!

Организация – впереди, улица – сзади. Лидеры отстали на добрых 200 метров. Потом – на 300, 400, 500…

Выходим к Иртышу. Хорошо, бакенщик выполнил уговор: лодка с веслами в условленном месте. Можно переправляться на остров Теплинский. Но неожиданно поднялся сильный ветер. По Иртышу загуляли высокие волны. В голове сомнение: может не стоит?

Подходят лидеры:

– На фига нам эта переправа? Что там делать, на этом острове?

Хорошо, ставим на голосование:

– Кто за то, чтобы переправляться? Кто – против?

Против только лидеры. Вот зачем поход с такими трудностями!

Переправляемся. Я не доверяю весла никому, гребу сам.

В лодке помещается не больше шести человек. Всего нас больше сорока. Семь рейсов туда, семь обратно. Правда, остров – рукой подать. Но как бы лодка не перевернулась. Ветер крепчает. С каждым часом становится все холоднее. Похоже, следом за дождем пойдет снег. Этого нельзя исключать. Все-таки апрель, десятое число.

Лодка не перевернулась. Она просто стала протекать. Причем очень быстро. Воду вычерпывали консервными банками.

Наконец, все на острове. Начинаем ставить палатки, готовить ужин. Все при деле, только не «элита»…

Палатка лидеров ходит ходуном. Нарезвившись, притихли. Слышу: звяк… Значит, разливают по кружкам. Раздвигаю полог:

– Не помешал?

– Нет, мы только собирались тебя позвать. Хлебнешь?

– Да нет, спасибо, как-нибудь в другой раз.

– Какой другой? Такое событие! Первый поход! Ха-ха-ха! Надо отметить.

– Событие состоится в полночь. Или вы не думаете присягу принимать?

– Ну, это сколько ждать. Давай пока по глоточку.

– Вы за меня голосовали?

– Ну, и что? Нельзя выпить, что ли? У нас вроде нет сухого закона.

– Вы превращаете поход в пикник и пьянку. Если я это допущу, организации не будет. Будет шайка-лейка под названием «Гринабель».

Вижу, напряглись агрессивно:

– А как ты не допустишь?

– Хорошо, а если я попрошу вас не пить, по крайней мере, до присяги? Потом, черт с вами, закрывайтесь в этой палатке и справляйте.

– Просишь?

– Прошу!

– Ну, как, парни, уважим? Все-таки президент.

Чей-то голос из глубины палатки:

– Ладно, уважим.

Меня трясло. Что делать, успокаивал я себя, это и есть уличная педагогика. Атаманщины никак не избежать. Только сколько она продлится, вот вопрос!

Полночь. Остальные ребята видят, что происходит. Меня окружают, стараются показать, что они, большинство, со мной. Разводим большой костер, зажигаем факелы, встаем вокруг, обнимаем друг друга за плечи, и я читаю текст присяги, ребята повторяют за мной. Только не очень понятно, отчего дрожат наши голоса. То ли от холода, то ли оттого, что момент сам по себе запоминающийся, сильный.

И вдруг – ружейные выстрелы. Один, другой, третий, четвертый. Оглядываемся, а это наши вожачки куражатся, по-своему отмечают событие. Но как бы то ни было, они снова в центре внимания. На них снова посматривают с опаской: мало ли еще чего выкинут?

А где же ребята из группы поддержки?

Самых твердых из них – Дружинина и Сердюкова – не было. Не помню, по какой причине, но они не могли пойти в этот поход. Но даже если бы пошли, картина была бы примерно такой же. Остановить лидеров не мог в то время никто. Но справедливости ради надо сказать, вели они себя так не из вредности. Просто над ними довлел стереотип: как можно идти за город без спиртного и оружия? Никак нельзя. Не принято.

И все же кто-то из ребят пытался их остановить. Когда салют кончился, лидеры вернулись в свою палатку. Вдруг слышу оттуда яростную, истерическую ругань.

Подхожу:

– В чем дело?

– А кто нашу водяру разлил?

– Понятия не имею.

– Нет, это ты кого-то подослал!

Вижу, лидеры уже наглеют, хамят.

Спрашиваю:

– Неужели все вылито?

В ответ:

– Не все, но половина, две бутылки.

Кажется, сейчас начнется поиск виноватого. А это – скандал, и кому-то из ребят достанется. Надо что-то делать. А у меня обязательная для похода фляжка со спиртом. Снимаю с пояса, протягиваю: вот вам компенсация за понесенный ущерб. Успокоились, предлагают выпить.

– Черт с вами, – говорю, – за «Гринабель» можно сделать глоток.

– Так и мы – за «Гринабель»!

– Тогда тоже – только по глотку!

– По глотку? Ха-ха-ха! Ну, для начала можно и по глотку.

Они долго еще колобродили. Но, слава Богу, ни к кому не приставали.

Остальные пекли в костре картошку, сидели тесно, дул пронизывающий ветер, вместо дождя сыпалась белая крошка. Пели под гитару любимые старые песни и одну новую, уже свою, написанную Мишей Монаковым:

Чем же закончился ваш первый поход?

Через много лет, став уже взрослыми, ребята говорили, что им в память врезалось, как переправлялись в бурю через Иртыш, как боялись, вдруг перевернется лодка, как принимали при пламени факелов присягу.

А я почему-то помню, как плелись обратно, не выспавшиеся, едва переставляя стертые ноги. (Наша «элита» угомонилась только под утро, почти не спали и остальные.) Я не подгонял: сам был вымотан ночным бдением. Боялся за девчонок, мало ли чего. В общем, мне казалось, что плохого было больше, чем хорошего.

Почему вы решили назвать руководителя организации президентом? Это слово было в то время слишком уж чуждым слуху советского человека.

Ребят может воспитывать сама форма управления. Из этой мысли как бы само собой вытекало, что взрослый руководитель организации должен избираться подростками тайным голосованием. Позже я понял, что процедура тайного голосования может применяться в воспитательных целях гораздо шире. Не только при выборах президента. Но об этом я скажу позже.

Наконец, я надеялся, что название должности будет диктовать избранному вице-президентом уличному подростку (Вите Суворову) иной тип поведения. Человеку свойственно соответствовать той социальной роли, какую ему выпало играть.

Но все эти построения на начальном этапе разлетелись в прах. После выборов уличная компания оставалась такой же, какой была. Процесс становления подростковой организации вступил в период, который я про себя называл атаманщиной.

Почему именно атаманщиной?

Я был с ребятами на «ты». С одной стороны, такое обращение ставит вас ближе к подросткам. С другой – они рано или поздно попытаются сесть вам на голову. Это неизбежно даже в обычных человеческих отношениях, когда вы с младшим по возрасту переходите на «ты».

Инспектор Мыльникова однажды прямо в глаза мне сказала: «Ты не воспитатель. Ты – атаман». А жильцы дома, где находился клуб, понаблюдав мои отношения с ребятами, настрочили анонимку. Меня вызвали «на ковер» сначала в горком комсомола, потом в горисполком, а потом и в горком партии. Всюду меня прорабатывали, доказывая, что сам характер моих отношений с подростками исключает возможность воспитания.

Я приносил книги Макаренко, цитировал его, старался объяснить, почему у меня такие отношения с ребятами, вот что об этом писал классик: «Сначала была тенденция выдвигать во главу первичного коллектива наиболее способного, наиболее “блатного”, наиболее волевого мальчика или девочку, способного держать всех в руках: командовать, настаивать, нажимать». Но меня никто не слушал.

Итак, первый сбор и первый поход закончились в целом удачно. Что было дальше?

Я целыми днями ездил по городу, искал помещение, выпрашивал в ДОСААФ учебное оружие и списанные мотоциклы, уговаривал военкома, чтобы направил к нам офицера-инструктора, выбивал средства на пошив формы. В клуб приходил только вечером, и заставал там во всей красе обычную уличную тусовку.

Мы условились, что у нас будет порядок и дисциплина. Иначе какая же мы организация? Лидеры это общее решение поддержали, но выполняли своеобразно. Представляете картину, вице-президент Витя Суворов пьет вино, курит и велит дежурным вынести пустые бутылки, вымести окурки. Не подчинишься – выговор.

Раньше ребята покорно терпели это безобразие. Потому что Витя был предводитель. Что с него возьмешь? Но сейчас-то он вице-президент, говорили мне, это куда годится? То есть ситуация оставалась скверной. Но у ребят уже не было покорности. Потому что появился я и группа поддержки. На нас смотрели с надеждой.

Но я понимал: одно решительное требование, и наша «элита» устроит бучу. Организация развалится, так и не возникнув. Я потеряю тех, ради кого все затеяно. И после этого к нам не придет ни одна уличная группа.

Короче, первые два месяца нас трясло. Ребята уже спрашивали: разве у нас организация? У нас – анархия!

Опять таки: куда смотрела группа поддержки?

Дружинин и Сердюков всеми силами пытались установить хоть какой-то порядок. Но их не слушались. Коновалов или Вуколов, например, говорили: чего это ради они пойдут курить в подъезд? Им тут, в клубе, удобней. Суворов и компания не хотели ущемлять себя ни в чем. Делая то, что им нравилось, они готовы были наброситься на любого, кто пытался испортить им удовольствие.

Как же ты на это реагировал?

В том, что происходило, была моя вина. Надо было сначала найти помещение, договориться с военкоматом и ДОСААФ, выбить деньги на пошив формы, сделать самые неотложные хозяйственные дела и только потом идти к ребятам и начинать создавать организацию. В этом случае я бы теперь находился с ними гораздо больше времени.

Прежде чем что-то потребовать, надо что-то заложить в подростка. Я эту последовательность грубо нарушил.