Глава 3
Через месяц после этих событий Астрид преспокойно сидела на сырой лавочке и смотрела на облысевшую лужайку во дворе реабилитационного центра. Зима подползала медленно, не спеша, еще не кусая морозами, но уже превращая мелкий дождик в колючие капли. Зима в России это не просто толстые покровы снега и красивые узоры на окнах. Сильные ветра превращают даже самый мелкий моросящий дождик в пронизывающий до костей озноб. Русский народ не боится зим. Их совершенно не шокируют перепады температур, вьюги и бураны, снег до колен на тротуарах и до крыш у обочины крупных дорог. Снег валит всегда с такой силой и такой скоростью, что не успевает убираться городской службой порядка. Утром часто бывают заторы на трамвайных линиях, на больших магистральных дорогах, а в центре города люди всей толпой выталкивают маршрутное такси, буксующее в коричневых сугробах снега и грязи. Зима это еще не повод выглядеть как сонный медведь. Русские девушки даже в колючий мороз смело одевают коротенькие юбочки под телесные гамаши с начесом, длинные сапожки на высоком каблуке и курточки, больше похожие на приталенные платья с мехом. И даже при этом не важно что дороги блестят как зеркало от гололеда. Красивая русская девушка, на высоком каблучке мелкими шажками будет семенить аккуратно, скрепя подошвой по льду, при этом иногда проскальзывая маленькое расстояние и легко возвращая себе равновесие. Такая зима всегда ожидается, после медленного ее проникновения город. Потом она уже царствует до самого конца марта. Но пока что первые ее зубки проявлялись в замерзших лужах по утрам и моросящем дождике. В эту пору Астрид любила бродить по дорогам, по паркам. В это время когда еще мороз был еще слабым морозиком, Астрид преспокойно могла вздремнуть на теплых трубах у городской котельни. Сначала на одном боку, потом на другом, а потом на спине. Так она вертелась на горячих трубах, чтобы одежда на ней подсохла со всех сторон. Сейчас же она сидела в сухой теплом пуховике, явно снятого с широкого мужского плеча. На ее тонком высохшем теле любая одежда висела как огромная махровая тряпка на упругом прутике. Она уже как месяц поселилась в реабилитационном центре. После того как она вышла с больницы, она пешком добралась до места, адрес которого она тогда взяла у Татьяны. Центр стоял почти на другом конце города. Весь ограждённый высокими заборами и снаружи напоминавший тюрьму, где Астрид успела побывать несколько раз за мелкий разбой на улицах. Она позвонила в ворота. Двери ей отворил высокий мужчина с грубым шрамом на лице, который тянулся как толстая борозда от его левой брови к уголку губ.
Поначалу ей все там раздражало. Как оказалось этот центр основали евангельские христиане. И потому в день четыре раза приходилось учавствовать на службах. Она ничего не понимала из того что там пели и проповедовали, хотя вроде и говорили на ее родном языке. Она с большим трудом заставляя себя сидеть и даже иногда делала вид что слушает. Самым огромным раздражающим фактором было то, что им запрещалось выходить в город минимум три месяца после поступления туда. Если Астрид хотела пойти в туалет, то вместе с ней шла кто-нибудь из служителей этой богадельни. Но давно лишенная всякой гордости и самолюбия она покорно соглашалась со всеми идиотскими условиями, которые там действовали. Главное было то, что ее кормили три раза в день, и нужно отметить, что кормили даже очень не плохо. При всей строгости того места, такие как комендантский час, молитвы и чтения Священного Писания по расписанию, люди там были весьма дружелюбны. Если во всем слушаться и не выкидывать уличных концертов, то относились там очень почтительно, называя сестрой или братом.
Астрид там часто встречала Татьяну. Она работала обычно на кухне. Поэтому как минимум трижды в день по субботам они могли встретиться взглядом и как бы таким образом поздороваться. После того случая в больнице они больше не общались. Астрид вообще избегала общения с людьми. На вопросы она отвечала коротко, ни с кем ни спорила, и выполняла все что от нее требовали. За этот месяц ни капля спиртного не попала ей в рот. От этого по утрам ее постоянно тошнило, все раздражало. Боли в мышцах как при обычном гриппе делали ее существование невыносимым. Ощущения, что ее избили и что вся она покрыта синяками и гематомами, отнимали у Астрид даже желание поесть, хотя о горячей еде она могла лишь мечтать всего месяц тому назад. За все это время к ней пару раз приходили с расспросами о ее личности. Откуда стало известно, что ее зовут Астрид Камелина, что ей недавно исполнилось сорок лет и что она родилась в Астрахани. Особо ее больше не докучал никто. Но она всегда чувствовала как за ней наблюдает несколько пар глаз. В центре были и мужчины и женщины. Все они были разных возрастов и национальностей. Во время служб мужчины сидели по левую сторону зала, а женщины по правую. В столовую и в спальные корпуса передвигались все вместе в одной дружной куче, сопровождаемые сзади, спереди и по краям сильными волонтерами и работниками центра. В столовой же они снова разделялись на женскую и мужскую стороны, а спальные корпуса женщин находились ближе к молитвенному залу, в то время как мужской половине приходилось пройтись еще метров тридцать. Астрид делила комнату с женщиной лет тридцати пяти. С грубым голосом и впалыми щеками. Все что знала Астрид, это то что ее звали Селима и она сидела на игле восемь лет. К ней часто приходила измученная престарелая мать и приносила ей подачки в виде сладостей, которые прежде тщательно проверялись работниками центра. Селима на этих встречах держалась крайне грубо. По-хамски разговаривала с матерью, хотя подачку брала с нахальным удовольствием. Несколько раз она сказала Астрид, что только родная мать могла упрятать дочь в этакую гуманную тюрьму. Не будет лишним сказать, что Селима ненавидела этот центр и всех кто в ней находится, в том числе и свою новую соседку. Астрид этому была даже рада. Ибо любое общение она сейчас не особо жаловала. Все что от Астрид требовалась – это дежурить два раза в неделю в комнате и не трогать вещи соседки. Этот месяц Селима несколько раз подпадала на замечания. Однажды она устроила целый спектакль под названием «А можно я посру без лакеев». Все это время Астрид же, напротив, вела себя тихо, и старалась быть незамеченной. Чем и вызывала симпатию со стороны начальства и других работников.
В то сырое утро Астрид по обыкновению сидела на сырой лавочке подстелив по себя обрывок нейлоновой ткани, которую она сняла со сломанного зонта, безжалостно выброшенного Селимой. Дождя еще не было, но набухшие серые тучи лениво повисли над городом, готовые вот-вот пролиться на жителей мелким моросящим дождем. Ветер слегка подвывал, покачивая лишь верхушки облысевших тополей. Пронизывающий холод пробирался сквозь тонкие подошвы изношенных сапог, подмораживая кончики пальцев Астрид. Этот холод был именно пронизывающим. Тонкой струйкой он пробирался сквозь даже узкие щели одежды, сквозь крупные швы на сапогах. И как от прикосновения ледяной тряпкой к только что проснувшемуся телу, заставлял вздрагивать и морщиться от противного ощущения. Но Астрид, привыкшая жить на улице, сидела на влажной скамье, глядя на коричневую землю, утрамбованную дождями. Только что съеденный завтрак медленно переваривался в ее желудке и тепло изнутри разливалось по ее телу. О чем она думала? Что ей виделось в этой грязной лужайке, на которую она глядела не отрывая глаз? Ее глубокие голубые глаза, лишенные жизни и огня, устремлялись куда-то в пустоту. Едва касаясь коричневые бороны, ее взгляд скользил в невидимую даль, за горизонтом которого она могла видеть всю свою жизнь как на огромном голубом экране. Какие чувства при этом могла испытывать такая женщина? Что же вообще испытывают люди находящиеся на самом дне жизни, на самом дне социального положения, на самом дне дна? Какими вопросами задается такой человек как Астрид и задается ли она вообще вопросами? А может быть она действительно уже мертва. Ее глаза не выдавали никаких эмоций. Эти голубые, возможно когда-то такие прекрасные, глаза были лишены всяких чувств. И если бы можно было бы заглянуть в пустые глазницы иссохшего скелета, тогда возможно было бы понять ту же пустоту, что и в этих еще физически живых глазах.
После завтрака до десяти часов было полтора часа времени, чтобы каждый мог заняться своими делами. Астрид каждый день проводила время на этой скамье в одной и той же позе. В это утро она так же сидела, засунув руки в глубокие карманы темно-зеленого пуховика. Прошло около десяти минут ее глубокого бессмысленного молчания, как неожиданно она услышала рядом с собой знакомы голос.
– Привет.
Астрид медленно повернула голову. Перед ней стояла Татьяна. Светло-коричневая дубленка мягко подчеркивала линии ее стройного тела. А ярко-красная шапка как головка мака в пустом поле зарябила в глазах Астрид. Она ничего не ответила и так же медленно отвела от нее взгляд, устремив его снова на привычную картину.
– Тебя хочет видеть пастор. Она сказала, что бы ты пришла сейчас. – стараясь звучать официально, проговорила Татьяна, и немного помолчав добавила: – иди за мной.
Не дожидаясь ответа Татьяна повернулась и зашагала по узкой, обсыпанной мелкой галькой дорожке. Когда Татьяна отдалилась от нее шагов на пятьдесят, Астрид не спеша встала и засеменила за ней.