Глава 8
Наступили первые летние каникулы. Камила устроилась на работу в областную больницу. В отделении сосудистой хирургии как раз требовалась санитарка и она именно туда и отправилась. Все лето она работала с утра до вечера. Ее обязанности были самыми простыми: она должна была мыть лестничную площадку, выносить мусор, мыть окна, проводить уборку в палатах, дважды в день мыть унитазы. Нужно отметить что последнее делать было сложнее всего. Пациенты этого отделения имели в основном схожий диагноз: атеросклероз бедренной артерии. Поэтому изобилующее большинство больных едва держались на ногах, а половина пациентов и вовсе имели лишь одну ногу. Ампутации ног по самое бедро проводилась в этом отделении почти каждую неделю. И бедные лишенные конечностей больные, еще не привыкшие к новому образу жизни, часто испражнялись мимо унитаза. И тогда Камила надев перчатки и маску шла в туалет, руками подбирала все фекалии, бросала все унитаз, а потом начисто дезинфицировала кафель, запачканные двери и саму чашу унитаза. Нельзя сказать, что это прям была настолько мучительной работой. Спустя месяц Камила ко всему привыкла. Свою работу она выполняла добросовестно и честно.
С ней всегда работала старенькая бабушка, которая проработала санитаркой в этом отделении уже больше трех лет. Это была маленькая, щуплая, но очень шустрая старушка, со звонким голоском. Ее звали Антонина Георгиевна. Она и учила Камилу мастерству быть санитаркой. Они делили работу пополам, и Камила натирала свою часть коридора до блеска.
Через месяц после знакомства во время обеденного перерыва они вместе сидели в санитарной комнате. Это была единственная комната где, они себя чувствовали хозяйками. Там, они: среди швабр, тряпок, ведер и другой ветоши, нередко могли пить чай с пирожками. Антонина Георгиевна всегда очень эмоционально что-то рассказывала, жестикулируя и громко вздыхая. В этот день она наклонилась к Камиле и заговорчески сказала:
– Ты не особо тут старайся. Никто все равно твой труд не оценит. Незачем так намывать полы. Один раз шваброй пройтись достаточно.
– Но я хочу чтобы было чисто.
– Да кому это нужно? – махнула рукой Антонина Георгиевна – думаешь тебя за это похвалят? Или думаешь зарплату увеличат?
– Нет, я так не думаю. – ответила Камила – Но мой пастор говорит, что тот кто проявит усердие в малом деле, тому впоследствии Бог доверит большее. Да и папа мой всегда мне говорит, что хороший врач должен выполнять любое дело на отлично, а то потом халатность войдет в привычку. Так что я себя приучаю…
– Глупости! – воскликнула Антонина Георгиевна – Ты вообще с какой планеты сюда попала? Сейчас никто так работает. А иначе загнуться можно раньше времени. А вообще ты что японка? Ты суши любишь?
– Нет. – улыбнулась Камила – я кореянка, но суши я люблю.
– Вот расскажу тебе одну историю как наши русские делают суши. Уж они работают далеко не так как ты.
В эту минуту Антонина Георгиевна вскочила на ноги, встала перед ней как на сцене и понеслась в своем повествовании. Как всегда, очень эмоционально, все показывая на себе, жестикулируя, восклицая, вздыхая и чуть было не прослезилась в одном из моментов.
– Вот работала я четыре года назад в суши-лавке на набережной. – начала она – тоже полы мыла, мусор выносила. Ну ты знаешь эти генеральские обязанности. Ну так вот, пришла молодая парочка и заказала себе порцию этих сушей или сушов, уж не знаю как верно склонять эти ваши китайские слова. Ну так вот, стоит этот русский сушекрут, роллы крутит. Мало того что рис летит во все стороны, так он еще знаешь что делает? Вот он накрутит эти роллы, а потом там же нужно концы подрезать. И вот он с одного конца хвост отрезает и ножом его на пол скидывает и говорит: «На хрен!», а потом отрезает другой конец и тоже на пол со словами: «За хрен!». Я вот как это услышала, то теперь смотреть на эти роллы не могу. Я даже если голодная помирать буду, но не взгляну на них. Покрыли эти роллы хренами, как можно после этого такое есть?! Вот так люди работают, а ты тут о совести, да о халатности говоришь. Да я если даже и облегчаю себе немного работу, но по сравнению с этими поварами-сушехренами работаю очень добросовестно!
Весь ее эмоциональный рассказ сопровождаться громким заливистым смехом Камилы, который разносился по всей санитарной комнате и через открытую форточку выливался на улицу. И случись же именно в этот момент старшей медсестре стоять на балконе соседнего отделения, и услышать этот детский смех, который она тут же узнала.
Через пару минут она уже стояла на пороге санитарной комнаты и сердито сказала что нужно провести генеральную уборку четвёртую палату. А Совсем они расслабились и забылись где находятся.
– Доржались мы с тобой. – прошептала Антонина Георгиевна – Бери тряпки, а я ведра возьму.
Вот такими были рабочие будни Камилы. И несмотря на всю грязь с которой она имела дело в своей работе, ей все же нравилось осознавать себя частью всей этой огромной больничной системы. Пусть даже она находится в самом низу этой системы, занимая должность обычной уборщицы. Она утешала себя тем, что она не всегда будет мыть лестницы и унитазы. У нее есть будущее и она поднимется к нему с низов. Так ведь ее учил отчим и пастор Иосиф.
По воскресеньям она ходила прилежно в церковь. За это время она ни разу не пропустила ни одну службу. Покой и мир, который находила там, давали ей силы верить в свою светлое будущее. А так же находиться в обществе людей у которых схожие с ней принципы. Пастор Иосиф этой церквушки был пожилой мужчина лет семидесяти. Двадцать лет назад приехал из Германии как миссионер. Он плохо говорил по-русски, поэтому рядом с ним всегда верно шагала его переводчица Рита. Она была на десять лет моложе пастора. Сопровождая его во всех делах, стараясь слово в слово переводить его проповеди, советы, передавать ему все исповеди и просьбы. Когда она была рядом, то казалось, что пастор Иосиф говорит с людьми ее голосом, а ее словно и вовсе не было в помещении, настолько она умела сливаться с его речью. Иногда когда пастор был сердит, она тоже говорила очень сердито, а если пастор мог прослезиться, то плакала и она. Когда он поднимал свою руку, она поднимала свою. Это была верная женщина, с которой Камила познакомилась сразу же как пришла в церковь. Рита и познакомила ее с пастырем Иосифом, который с первого дня принял ее так словно уже слышал о ней, и ждал ее появления в их собрании. Так и началось ее воцерквление. Рита давала ей советы как нужно себя вести в церкви и что нужно сделать, чтобы понравится жене пастора, у которой был очень строгий и требовательный характер, хотя частенько она в церкви отсутствовала, потому что в основном жила в Германии. Поэтому Камиле с ней не удавалось сталкиваться с ней чаще чем по разу в полгода. У пастора Иосифа был большой дом, где он принимал гостей или давал временное пристанище для членов церкви. Чтобы содержать такой огромный дом в чистоте, требовались ловкие руки и сильный характер. Рита просила молодых девушек из церкви прийти и помочь прибраться в доме у пастора. И вот под самый конец августа она попросила Камилу об этом одолжении. Камила с радостью согласилась, посчитав это за честь. У нее уже был хороший опыт в уборке и чистке.
Сестра-хозяйка хирургического отделения была на редкость капризной женщиной. Она следила за Камилой каждый день, ходя за ней с белым платочком, как будто это доставляло ей нескончаемое удовольствие. Нередко Камиле приходилось убираться заново, потому что грозная сестра-хозяйка отодвигала при ней все тумбочки, оголяя пыль в самых темных углах, встала на цыпочки, чтобы достать да высокой перекладины дверей своим платочком и показать Камиле ее недобросовестную работу. Она не ленилась заглядывать под унитазы, высовываться в окно почти по пояс, отодвигать железные койки, поднимать обшарпанный линолеум, одним словом делать все, чтобы найти самые темные углы, где Камила не прошлась своей рукой. Она требовала полной отдачи и посвящения тряпкам и ведрам. Швабры она не любила, считая это приспособлением для лентяек. Поэтому Камиле приходилось мыть лестницы, пустые палаты, и конечно же кабинеты медперсонала руками и только руками. Очень скоро Камила ко всему приловчилась, и напрочь лишила сестру-хозяйку удовольствия хоть на что-нибудь поворчать. Так что теперь Камила знала, где прячется пыль, как удалить мочевой налет на унитазе, как справиться со ржавчиной и как правильно мыть окна, чтобы они не запотевали, а так же многое другое что касается добросовестной уборки помещения.
Рита была в восторге от той чистоты, которая всегда оставалась от Камилы, и поэтому впредь звала только ее на помощь. Это было первое служение Камилы в церкви. Она хотела, чтобы это было именно служением, усердным, от всего сердца и бескорыстным. Первые два раза Рита настаивала на том, чтобы Камила взяла денег за уборку, но в последующие два раза, когда Камила после своей работы убегала не попрощавшись, Рита перестала настаивать на своем.
Лето закончилось. Это было очень бурное лето. За это время Камила успела сменить жильё два раза. Первый раз потому что как мы уже знаем она не поладила с хозяйкой, а во второй раз потому что новая ее хозяйка после первого месяца ее проживания подняла плату за жилье и Камиле пришлось снова съехать. Во всех ее переездах ей помогала Аннель, которая приезжала с деревни ради того, чтобы погрузить и выгрузить вещи сестры. Камила безропотно переезжала, понимая что эти мучения с переездами связанны с тем что она плохо поступила с Баян, поэтому новые хозяйки теперь плохо поступают с ней. Помолившись и покаявшись всем сердцем, дав обещание больше никогда так не поступать с людьми, Камила начала искать новое жилье. И перед тем как начался новый семестр, она нашла на улице Нарвской уютное семейное общежитие. Там ей предложили просторную светлую комнату для двоих персон. Она сразу же согласилась и вместе с сестрой они тут же заселились в это общежитие.
Сестры были очень рады снова жить вместе. Жить в городе. Они вместе обошли несколько парикмахерских и на счастье прямо на первом этаже общежития открылась новый салон красоты, куда и устроилась Аннель на работу. По утрам они решили бегать, тем более что был отличный повод для этого. Церковь находилась в тридцати минутах ходьбы от их нового жилья. Рано утром с шести до семи там проходили утренние молитвы. Туда и начали бегать по утрам сестрички. Обычно проснувшись в пять утра они молча одевались, умывалась и бежали до ворот церкви, не проронив ни слово. Сон одолевал их даже после пробежки. Потом они сидели на коленях и молились, а иногда тихо дремали, но так, чтобы никто этого не приметил. Молитва длилась полчаса, потом они пели гимны, а затем пастор Иосиф минут десять проповедовал. Содержание его проповедей всегда было самым различным, но всегда был очень аккуратным в словах, соблюдал время и пускался в словоблудие. Даже если эта проповедь была обличительной, она все равно была полна искренней любви по отношению к слушающим. Не было в его проповедях упрека, высокомерия или даже намека на ложь. Он всегда говорил очень простым, понятным для всех языком. Во всех его проповедях красной нитью тянулась одна и та же тема: любить Бога, любить людей, любить природу. Все заканчивалось ровно в семь заключительной молитвой: пастор Иосиф был очень пунктуальным. Сестры выходили из церкви и тут они уже болтали всю обратную дорогу. Им не нужна была тема для разговоров, даже если не было что обсудить им все равно было весело. Они могли петь, пританцовывая прямо на тротуаре. Людей было в это время не так много, а даже если и встречались им люди, их это не особо смущало. Юность, дружба, особая сестринская связь делали их общение ярким, наполняя их красочными впечатлениями от всего что они видели и слышали каждый Божий день. Даже знакомые люди не всегда понимали о чем говорят сестры и над чем смеются. У них был свой стиль восприятия всего, что их окружало, который выработался еще в глубоком детстве. У них были свои игры, свои привычки, свои зашифрованные фразы и слова. Бывало такое, что в обществе другой молодежи, в церкви они могли переглянуться и начать над чем-то смеяться. Никто не мог уловить тот момент, который показался этим сестричкам особо забавным. Потом когда они оставались наедине, они придавались подробным описаниям схожих чувств и снова смеялись. Да, это нужно особо подчеркнуть: обе девочки были великолепные хохотушки. Все разговоры их содержали прибаутки и кривляния понятные только им двоим. Во всех, даже самых серьезных ситуациях, они находили над чем посмеяться. Это было не одно их сходство. Нужно бы отметить, что у них часто совпадали вкусы в еде, в музыке. И даже первое впечатление о людях у них складывалось одинаково. Единственно чем они были не похожи, так это в одежде и прическах. Аннель одевалась изысканно и со вкусом. У нее не было много вещей, но весь ее гардероб был ревностно подобран ею самой. Вещевая полка Камилы содержала в себе в основном джинсы, растянутые футболки, несколько теплых свитеров, и все они были в основном с плеча ее старших кузин.
Наступил сентябрь. Каникулы закончились, и Камила перешла с дневной на ночную смену. Днем она училась, а три ночи в неделю дежурила в больнице.
Весь сентябрь и октябрь прошел без особых пришествий. Аннель работала, и работа доставляла ей новые ощущения. Она набиралась опыта и начальство было очень довольно. Все это потому что Аннель была очень покорной и ответственной. За любое дело она бралась с охотой, и старалась даже самую мелочь довести до конца. Во время обеденного перерыва она поднималась к себе в комнату и там готовила себе легкий перекус. Зарплата ее была еще совсем маленькой, но ей хватало на мелкие расходы. За ее проживание платили родители, которые помогали девочкам, как могли. Вечером два раза в неделю она ходила в танцевальную школу. Ей посоветовала это Камила, так как у Аннель были проблемы со спиной еще с детства. Она немного сутулилась, хотя это не было так сильно заметно, на для Аннель это было очень важно. Поэтому Камила рассчитав свою зарплату, стипендии, решила оплачивать ее школу. Сама же Камила училась с утра до вечера, а вечером в день дежурств шла на работу. И там она проводила время до самого утра, а утром снова шла на учебу. Работать ночью оказалось сложнее чем она думала. Ночью, когда основной персонал уходил домой, она оказывалась во власти двух молоденьких медсестер, которые словно взяли за правило кричать на Камилу, подгоняя ее в работе. Наверное каждому среднему персоналу хочется порой почувствовать свою власть ну хоть над кем-то. Покомандовать, покритиковать, поунижать. Таким образом сразу чувствуешь свое превосходство. Две медсестры заставляли Камилу несколько раз перемывать полы в коридоре и палатах. Во время вечерних процедур, они словно нарочно раскидывали в коридоре упаковки от шприцев, колпачки от игл, обрывки лейкопластыря, заставляя Камилу еще раз пройтись тряпкой по всему отделению. Не видит она что ли какой хаос стоит в коридоре. В сестринскую они ее не пускали, пользоваться чайником или микроволновой печью ей тоже было нельзя. Поэтому поздно вечером Камила ела холодные макароны, которые она успевала ей приготовить Аннель, и запивала все водой из-под крана. Так же медсестры лишали ее подушек и одеял, которые выделились для всех работников ночной смены. Камила, как всегда, терпеливо все сносила. Терпеть она могла долго, но не было никаких гарантий, что однажды все это вдруг не взорвётся как пороховая бочка. Сама же Камила так не считала, так как после случая с Баян она прикладывала все усилия к тому, чтобы быть терпеливой и не мстить. Камила заканчивала работу в два часа ночи и ложилась спать на холодную кушетку в санитарной комнате. Когда ночи были еще теплыми, то Камиле было достаточно просто свернуться в позу зародыша и проспать так до утра особо не страдая от холода. Но кок только сырой ноябрь вступил во власть, недосыпание, недоедание, переутомление все это сразу же сказалось на ее здоровье. Она тут же подхватила вирусную инфекцию, а так как кроме нее ночных санитарок больше не было, то в больничном ей отказали. Поэтому она одевала марлевую маску, чтобы не заразить больных, и она с забитым носом и воспалённым горлом она принималась за работу. Ночью ложась на кожаную поверхность кушетки, она укрывалась своей курткой, подложив под голову портфель. Она засыпала очень быстро, так как усталость сразу же сковывала ее тело. Нередко она засыпала в сильной лихорадке. В такие минуты она содрогалась всем телом и плакала. О чем? Она сама не знала. Просто слезы сами катились по ее щекам, а потолок и пол под ней начинали кружиться и растекаться как жидкий пластилин. Студеный ветер завывал за окном, пробираясь сквозь щели старых окон и безжалостно пронизывая сжавшееся в комочек тело Камилы. Ей не хотелось падать духом, она старалась видеть во всем этом пользу для себя. Как всегда, она утешала себя различными мыслями. Когда лихорадка подступала к ней, тогда она, в непрекращающейся дрожи представляла себя золушкой. Многие хотят быть золушками, только потому что она в конце она стала принцессой. Но ведь мало кто хотел бы пройти такие трудности и унижения, которые прошла она. А вот ей, Камиле, повезло. У нее есть трудности, работа как у золушки, медсестра-хозяйка как ее мачеха, дававшая ей кучу поручений на ночь, у нее даже были две сестры, которые над ней издеваются. «Живу как в сказке.» – говорила она себе, а потом добавляла: – но я пройду все эти сложности и в конце обязательно стану принцессой. Вдруг мне повезет и я стану красавицей, и настоящий принц влюбится в меня и увезет в далекую страну от всех этих бед.» Только когда она думала в лихорадочном бреду о принце и о любви, она не представляла рядом с собой своего фиктивного мужа Мишу. Они все еще как бы находились в отношениях, но теперь Камила часто слышала о том, что Миша кого-то там провожает до дома, или сидит в ресторане со своей сотрудницей. Он был честен с ней и на этом спасибо. К своему удивлению Камила не мучилась ревностью и не мучила его допросами. Ей казалось это вполне нормальным. Он ведь молодой красивый парень, в него могут влюбиться. Пусть он общается. В общении нет ничего плохого. В конце концов он всегда звонит к ней и спрашивает о ее самочувствии. Не так уж и плохо особенно когда ты так одинок.
В одну из холодных и сырых ноябрьских ночей, Камила пришла как обычно на работу, голодная и уставшая. Ломота в мышцах начинала усиливаться, а голова, казалось, начала раздуваться и пульсировала при каждом ее шаге. Она переоделась в свой белый рабочий костюм, надела маску на лицо, натянула перчатки и наклонилась, чтобы взять ведро. Как только она склонилась, то тут же почувствовала как возросло давление в ее глазах. Она невольно зажмурилась и приподнялась. Перед глазами пронеслась стая мушек и тут же в ушах противно загудели непонятные звуки. Она вытащила с кармана длинный список дел, который оставила ей на ночь сестра-хозяйка. Вот что Камила должна была успеть в эту ночь, когда сил у нее оставалось лишь на то, чтобы волочить свои ноги, которые от слабости уже отказывались ее слушаться; помыть окна в ее кабинете, полить цветы в вестибюле, забить вату в щели окон, перемыть все двадцать пять палат, помыть холодильник в столовой, провести генеральную уборку мужской туалет, перемыть все ведра, постирать все тряпки, вынести мусор и конечно же помыть лестницы без швабры. «Вроде не так много – подумала Камила. Если я сейчас начну, то в двенадцать закончу и у меня даже останется время, чтобы подготовиться к завтрашней контрольной работе по психологии» С такими мыслями она попила воды из-под крана и принялась за работу. В эту смену с ней дежурила медсестра Света. Это была осунувшаяся женщина лет сорока. С русым волосами, желтым оттенком кожи и властным голосом. От нее постоянно пахло табаком, и если она дежурила вместе с Камилой, то не спускала с нее пристального взгляда до самой глубокой ночи.
Это дежурство не задалось с самого начала. Камила старалась найти в себе силы и у нее это поначалу получалось. Подгоняемая криками скандалистки-медсестры, она полила цветы, помыла окна, забила вату в щели между стеклами и рамой, помыла коридор, и приступила к уборке палат. Ей оставалась еще одна палата, как неожиданно в дверях возникла Света.
– Иди за мной. – властно приказала она.
Камила побрела за ней. Они вошли в соседнюю палату и она отодвинув тумбочку указала ей пальцем на коричневое пятно на полу.
– Это что такое? – кричала она – У тебя глаза есть?
Камила молча взяла швабру и подошла к закуточку между кроватью и тумбочкой.
– Ты что не видишь, что это засохшее пятно, его нужно руками тереть! – унизительным тоном говорила Света.
Все это происходило на глазах восьмерых мужчин, разных возрастов, ибо развернулась эта сцена в мужской палате. Камила наклонилась и стала скоблить пол грубой щеткой. В этот момент Света подошла к ней так близко, что ее ноги оказались прямо у лица Камилы. Свету же это нисколько не смутило.
– Это вот что такое? А это ты не видишь?! – водя носком по полу прямо перед ее лицом, противным голосом вопила она.
– Это не оттирается. – тихо произнесла Камила
– Не оттирается? – возмутилась Света – А это что?
Она начала водить своей подошвой по пятну, надавливая на него всем своим весом, пытаясь соскоблить въевшееся пятно. В какой-то момент она не рассчитала силу своего нажима на стопу и нога соскользнула с пола и ударила Камилу прямо в нос. Камила выронила щетку и приложила ладонь к носу, с которого тут же хлынула кровь.
– Оставь ее! – неожиданно вскричал мужчина лет пятидесяти.
Это был пациент без обеих ног, поэтому он лишь приподнялся на своей кровати, чтоб казаться выше.
– Говорят тебе это не оттирается. – кричал он – Что ты как зверь какой-то?
– А вы не вмешивайтесь! – процедила Света сквозь зубы – Это не ваше дело!
– Еще как моё! Завтра расскажу врачам на обходе, что ты не давала нам спать. Время уже одиннадцатый час, а ты мучаешь девчонку своими пятнами. Никто не смог его соскоблить сколько я тут лежу. Линолеум там нужно менять.
Старенький дед подошел к Камиле и поднял ее за плечи.
– Ой, да она вся горит. – сказал он чуть слышно. – Иди, дочь. Все уже чисто. Ты уже все тут помыла. Иди, иди.
Камила быстро собрала весь свой инвентарь и покинула палату, ибо слёзы тут же предательски заблестели на ее глазах.
Что там было дальше она не слышала. До нее только донеслись отдельные крики и какая-то брань. Но удивительно как может сильно подействовать доброе слово. Промыв свой окровавленный нос холодной водой, она тут же ободрилась и нашла в себе силы на остальную работу. Но как она не старалась, раньше полуночи, она все же не успела закончить свои обязанности.
Камила бросила две хлорные таблетки в ведро с водой и направилась на лестничную площадку. Света куда-то смылась и за ней никто сейчас не наблюдал. «А может помыть шваброй?» – посетила ее мысль. Но она тут же ее отогнала. «Врать нельзя, а то войдет в привычку.» – укорила она себя и принялась мыть ступеньки. За окном стояла глубокая ночь, и она наслаждаясь тишиной снова начала себя подбадривать. «Все хорошо, Камила, – говорила она себе – ты выдержишь. Ты сильная. Если сейчас будешь усердно трудится, то потом тебе будет намного легче. Тот кто верен в малом, над многим будет поставлен. А тот кто был последним сможет стать первым. Ты уже почти все сделала. Вот уже и лестницу помыла, осталось туалет помыть и все. А вопросы по психологии не сложные. Один раз прочтешь и запомнишь, у тебя ведь хорошая память. Завтра наступит завтра, и тебе будет легче вот увидишь все будет…»
– Эй мышонок! – прервал ее мысли чей-то тихий голос над головой.
Камила подняла глаза. На лестничной площадке стоял молодой парень лет двадцати четырех. Он был среднего, обладал белой и даже какой-то холеной кожей. Лицо его было округлое без брутальных скул или тяжелого подбородка. И вообще весь он был не то что бы красивым, но по-детски миловидным. Это был пациент с той палаты, где совсем недавно произошел скандал из-за нее. Он смотрел на нее своими черными полными сострадания глазами.
– Ты что до сих пор тут шкрябаешь?
Камила поднялась на ноги, и стянула маску с лица чтобы лучше было видно собеседника.
– А ты что не спишь? – спросила она
– Да так… не спится. Почему бы тебе не пожаловаться на эту мегеру?
– Я что ребенок, чтобы жаловаться? – опустив глаза отвечала Камила – Да и тщетно все это… они тут давно работают. Пожалуюсь на одну, другие начнут гнобить еще сильнее. Они тут друг за друга горой, а я для них чужая.
– Не обращай на них внимание. Ты станешь врачом, а они так и будут всю жизнь под врачебную дудку плясать. Вот и злятся они на тебя.
– А ты кто? Откуда ты знаешь что я буду врачом? – вглядываясь в него, спросила Камила
– Меня зовут Йохан.
– Что еще за имя такое? Ты что не с России?
– Правильно. – улыбнулся он – я сюда в гости приехал, а сюда так по глупости попал. Завтра выхожу. А ты Камила?
– Да.
– Я уже слышал о тебе. В палате о тебе все хорошо говорят.
Камила снова опустила глаза. Этот незнакомый парень имел приятные черты, и вызвал доверие. У него был такой добрый и открытый взгляд, что Камила не могла долго смотреть на него. Отчасти баясь, что растрогается его жалостью к себе, отчасти потому что очень смущалась когда парни на нее вот так вот смотрели. Она опускала лицо, боясь что он сможет разглядеть ее не очень хорошенькое лицо. Мокрые слипшиеся от пота пряди волос, торчали из под ее шапочки, прилипая к ее щекам. Ей было стыдно, что сейчас она так выглядит. Ей хотелось, чтобы он скорее ушел и оставил ее в одну. Парень видать это понял, потому что замявшись после долгой паузы он молча протянул ей прозрачный пакетик, в котором лежали четыре бархатных персика. Увидев их у нее ту же вырвалось глубокое урчание с живота. Она покраснела и отвела взгляд, поспешно взявшись за тряпку. И чего это именно сейчас нужно было этому желудку издавать такие звуки?
– Нет, спасибо – сказала она, не глядя на него.
Парень тут же растерялся и тоже покраснел. Видно было что он был очень застенчив.
– Ты… возьми… у меня там еще есть… Ну в общем я тут их оставлю, а ты…
Он положил пакет с персиками на подоконник и, почесав затылок, тут же скрылся за дверью.
Камила отжала тряпку, сняла перчатки и побрела обратно в отделение. Проходя мимо подоконника, она еще раз бросила свой взгляд на бархатистые фрукты.
– Чего уставились? – сказала она им – Думаете, я такая голодная что поведусь на вас?
Она посмотрела по сторонам, и убедившись что она одна, протянула руку и взяла покет.
– Но имейте в виду, что для вас это большая честь; я вас съем. – со всей серьезностью сказала она.
Она зашла в санитарную комнату и прикрыла за собой дверь. Помыв руки и колючую кожицу песиков, она надкусила один из них. Ее нос уже как неделю был забит и она не могла ощутить полноту вкуса ее любимого плода.
– Вот блин… – сказала она с досадой. – подожду когда нос откроется. Потом с Аннель вместе поедим.
Ей оставалось еще убрать мужской туалет. Ноги и вовсе подкашивались, а ломота в мышцах увеличилась настолько, что ей показалось, что вся она сплошь покрыта гематомами. Голова кружилась, а в носу постоянно что-то клокотало. Такое чувство что у нее в носу мелкие палочки, которые постоянно шевелятся и раздражают ее, вызывая чихание. Но всякий раз когда она пыталась чихнуть, ей это не удавалось. От этого глаза ее наполнялись слезами, а нос забивался еще сильнее. А когда из нее все же вырывался пронзительный чих, тогда казалось, что ей на несколько минут становилось легче дышать. И так это повторялось снова и снова.
Вооружившись хлорными таблетками, толстыми резиновыми перчатками, двумя ведрами, нескольким тряпками, она побрела в мужской туалет. Перед ней, как всегда, открылось отвратительное зрелище: экскременты валявшиеся на кафельном полу, были растоптаны и размазаны по всем кабинкам. От этой потоптанной кучи испражнений тянулись чьи-то коричневые следы. По всей видимости кто-то снова промахнулся в своей нужде, да еще наступил и пронес по всему полу свои же испражнения. Следы заканчивались рядом с умывальником. Тут конечно же добрый больной помыл свой тапок и тем самым облегчил ей работу, не разнося все это по всему отделению. Двери и стены были так же в запачканы человеческими испражнениями, а местами были размазаны рвотные массы. Камила уже ни раз такое убирала, но сейчас силы ее начали покидать. Она стаяла у порога и представляла, как сейчас, она начнет все это соскребать, чистить, дезинфицировать. Она заранее успокоила себя тем, что у нее забит нос, и она не почувствует всей этой вони вперемежку с едким запахом хлорки. Она набрала ведра с водой, надела перчатки и принялась за работу. Через двадцать минут все фекалии уже были подобраны и смыты в унитазе. Она помыла кафель, продезинфицировала его, так что он стал блестеть. Сменив тряпку и ведро, принялась мыть двери. Она была права, нос ее совершенно ничего не чувствовал, но в горло постоянно пробивался противный вкус хлорки, заставляя ее кашлять. Через двадцать минут махания перед лицом пропитанной хлоркой ветошью, ее накрыл удушливый приступ кашля. Она пыталась остановиться, но кашель усиливался, вызывая в ней тошноту. Она наклонилась над унитазом и вырвала. Нажав на рычаг смыва она подняла голову и тут же увидела перед собой множество мелких точек. Стены перед ней растянулись как резиновые, пол стал проваливаться. Она слышала свое хриплое дыхание, и то как ее тело цепенеет и погружается во что-то вязкое. Последнее что она почувствовала это то как она упала на пол и ударилась лбом об что-то каменное.
В четыре часа утра один из пациентов нашел Камилу лежащую радом с унитазом, в окружении тряпок и ведер. Он позвал на помощь других пациентов и двух медсестер. Ее подняли и вынесли с туалета. Лежа на кушетке, Камила пришла в сознание. Света поставила ей капельницу, а другая коллега протирала ее лицо влажной марлей.
– Напугала все отделение. – строго, но уже более мягко сказала Света – если так плохо нужно было сказать.
– Она вся горит. – с сожалением сказала другая медсестричка, имя которой Камила не помнила.
– Ты дойдешь до дома сама? – спросила Света
– Да… а как же туалет?
– Вот дает! Какой туалет? Домой иди и лечись. Я сегодня скажу сестре-хозейке, что тебе плохо стало. Туалет помоет Антонина Георгиевна.
– Хорошо – ответила Камила и тут же подумала про контрольную по психологии, на которую она сегодня точно не попадет.
Как она доехала до дома, как добралась до своей кровати Камила помнила смутно. Как только она погрузила свою тяжелую голову на свою мягкую подушку, так сразу и поплыли перед ней странные образы, лица, голоса. Никого из тех кто ей снился в этой горячке она не узнавала. Голоса были громкие, звуки раздирающие, образы смазанные. Все это показалось ей ужасающим кошмаром, которого она ранее никогда не переживала. Ей казалось, что кто-то сидел на ее груди и хотел задушить. Она пыталась крикнуть и сопротивляться, но тело словно окаменело и не поддавалось ее воле. Даже пальцем она не могла пошевельнуть, будто бы приросла к своей постели. Она пыталась кричать, но ей казалось что на грудь положили груду камней. Она старалась открыть глаза, но веки словно стали толстыми и тяжелыми и что бы она не делала, она не могла их поднять. Ужас обуял ее. Страх, какого она еще ни разу не испытывала, пробирался ей под кожу, проникая в ее внутренности. Казалось, душа ее порывалась выйти из тела, и она всеми усилиями пыталась ее удержать. Камила хотела чтобы кто-нибудь ее разбудил. Камила понимала, что весь этот кошмар не наяву, но с другой стороны все казалось таким реальным, что даже на миг почудилось, будто бы реальная жизнь это сон, а сон, который стиснул ее в холодные объятиями это настоящая реальность. Среди тысячи звуков и голосов она стала все чаще различать один голос, который как в рупор кричал ей один и тот же вопрос: «Кто ты?». Камила даже не пыталась ответить. Ей эти слова показались незнакомыми и даже жуткими. То что вопрос повторялся беспрерывно, это наводило на нее еще больший ужас. «Я должна проснуться – говорила она себе – Проснись! Проснись! – кричала она себе» «Кто ты? Кто ты?» – повторял голос. Камила сделала над собой усилие и открыла глаза. И лишь на секунду ее веки отомкнулись и снова под неведомой тяжестью опустились, но все же она успела увидеть. Перед ней предстала картина, от которой она чуть было не испустила дух: отвратительная, толстая, серая змея ползла по ее постели прямо к ее лицу. Ее нитевидный раздвоенный язык, быстро касался воздуха и снова исчезал в сомкнутой пасти. Как же она боялась змей. Эти противные твари без конечностей, наводили на нее леденящий ужас, от которого даже дышать становилось труднее. Слипшиеся веки больше не подчинялись ей и она одержимая смертельным страхом, пыталась понять что же ей нужно делать. Змея приближается. Где она сейчас? Возможно прямо у ее лица? Что она с ней сделает? Даже смерть ей показалась не такой страшной по сравнению с тем, что она испытывала в этот момент. Позвать на помощь? Кого позвать? Ах, что же это в самом деле? Она же может молиться. Да, она будет молиться! Спасительная мысль снизошла на нее и Камила начала мысленно произносить молитву псалмопевца Давида: «Живущий под кровом Всевышнего, под сенью Всемогущего покоиться… – звуки начали утихать – не приключится тебе зло, и язва не приблизится к жилищу твоему… – оцепенение стало отступать, она продолжала; – ибо Ангелам Своим заповедает о тебе – охранять тебя на всех путях твоих: на руках понесут тебя, да не преткнешься о камень ногою твоею… – Камила почувствовала как страх покидает ее, а боль в груди стала утихать – Воззовет ко Мне, и я услышу его; с ним Я в скорби; избавлю его и прославлю его, долготою дней насыщу его, и явлю ему спасение Моё.»
Тишина повисла вокруг нее, и она почувствовала как веки ее полегчали. Она открыла глаза. В комнате никого не было. За окном светило ноябрьское солнце. Она ощутила всем телом, как бьется ее сердце, а горячее дыхание из ее ноздрей обжигает ее плечо. У нее все еще высокая температура, но ей уже не страшно. Бред отступил и Камила с облегченно закрыла глаза и уснула.
Когда она проснулась, то уже увидела перед собой милое лицо Аннель. Ах, какое же это было облегчение, что рядом есть она. Самая родная и близкая сестренка, которой она всецело доверяет. И с которой она живет всю свою жизнь бок о бок. Аннель ее единственный друг, за всю ее сознательную жизнь. Она ее сестренка и помощь во все времена. Аннель – это та на которую она могла положиться. Когда мама злилась на нее, тогда Андрей сразу же вставал на дыбы и, не пытаясь разобраться, мог ударить Камилу за то, что она посмела огрызнуться с мамой. Но Аннель никогда так с ней не поступала. Даже когда она была не права, Аннель просто сидела рядом с ней, не осуждая и не отвергая ее. Когда Камила выбрала свою веру, когда решила стать христианкой, тогда вся семья посчитала ее зомбированной сектантами. И только Аннель пошла вместе с ней в церковь, чтобы убедиться, что ее сестра не попала в секту. Только эта милая хрупкая родная душа осталась с ней, разделив ее веру даже вопреки родительским запретам. Она была той, кто с самого детства был рядом. Аннель разделила с ней свои тайны и хранила верно ее секреты. Она была той, которая после любой детской ссоры подходила первая мириться и никогда не отвергала ее извинений. Она стала тем человеком, кто смешил ее во времена печалей, сменял ей повязки во времена болезней, молился за ее хорошую учебу. Аннель желала ей счастья в той же мере что и себе. Она была искренна с ней и никогда бы не оставила ее в беде. Как же повезло ей иметь такого родного человека как она.
Как жаль, что она; Камила не научилась говорить нежные и добрые слова. Как жаль, что в их семье слова о любви считались смешными и даже постыдными. Камила никогда не слышала, чтобы кто-то сказал ей что любит ее, а она в свою очередь никогда не говорила это другим. И даже если бы она захотела это сказать, как сейчас, например, то у нее просто бы не повернулся на это язык. Поэтому она просто смотрела на Аннель и плакала, сама не зная от чего. Возможно, от той физической боли, которую она все еще испытывала в своих мышцах и оттекшем горле, а возможно, просто от радости, что она не одна.
Аннель была совсем другой девушкой. Она была ласковой и нежной. Откуда это в ней, ведь никто в них с самого детства этого не заложил. Такое чувство, будто бы ее тайком воспитывали быть такой мягкой. Она гладила ей прохладным полотенцем по лицу и тоже плакала. Что нужно делать в таких моментах она уже знала. В детстве у нее было очень слабое здоровье, поэтому она уже выучила все манипуляции, применяемые Марго во время ее собственных недомоганий.
– Нужно тебе поесть куриный бульон – сказал она – Я уже поставила варить. У нас как раз была одна куриная ножка.
Камила покачала головой в знак благодарности. Голова уже не болела и она чувствовала, как температура начинает спадать.
– А который час? – спросила Камила и тут же испугалась своего осипшего голоса.
– Уже половина шестого вечера. Я пришла час назад.
Аннель положила полотенце рядом с маленьким тазом у изголовья и вышла за дверь. Через минуту она снова появилась, осторожно держась за край тарелки.
– Вставай. Пока суп не остыл нужно поесть.
Камила приподнялась на кровати и даже удивилась насколько такое простое движение было сделать мучительно сложно. Она заглянула в тарелку и увидела как на поверхности бульона плавают желтые колечки жира, а на дне виднелись кусочки куриного мяса. Ей показалось это таким вкусным, но к своему удивлению она не смогла съесть даже половину. Желудок ее будто бы стал величиной с наперсток и она ощутила сытость уже после двух ложек.
– Спасибо – сказала Камила и снова легла.
– К тебе тут Миша звонил. Я сказала, что ты болеешь. Он расстроился.
Камила почувствовала, как силы возвращаются к ней.
– Больше ничего не сказал? – заинтересованно спросила она
– Он спросил нужно ли тебе что-то особенное? Он бы выслал тогда.
– У меня там в сумке персики лежат. Можешь поесть.
– Ого! Откуда? – Аннель тут же бросилась рыться в сумке сестры.
– Один пациент угостил.
– Ой, такие большие! – воскликнула Аннель – Хорошие у тебя пациенты
– Это уж точно.
Аннель помыла персики и, усевшись рядом, принялась за их поедание.
– Такие сладкие, прямо как у нас на родине. – радостно сказала Аннель – А ты не будешь?
– У меня нос забит, я ничего не чувствую.
– Ну тогда я все съем. – Аннель засмеялась – Шучу… оставлю тебе один персик. Так и быть.
– Вот засранка.
– Сама такая. – передразнила Аннель – Меньше будешь болеть.
Беседа снова завязалась ни о чем, но была так же увлекательна для них, как и обычно. На этот раз они говорили о том как же трудно жить людям с длинными носами, ведь они даже чай не могут попить нормально. Наверняка нос горячим паром в чашке обжигается. Несколько раз Аннель пыталась это сымитировать, чем и вызвала поток смеха у сестры.
Перед сном Аннель застелила сестре чистую пастель и заварила чай с лимоном. Они еще пошептались в темноте и крепко уснули.
На утро Камила чувствовала себя совершенно здоровой. Даже нос у нее открылся и она впервые за последнюю неделю ощутила запахи вокруг себя. Первым делом она почувствовала как приятно пахнет стиральным порошком ее подушка и одеяло.
Она мгновенно вспомнила про свои любимые фрукты. Она потянулась к ночному столику и увидела, что Аннель оставила ей два румяных персика. Она с жадностью вонзила зубы в шершавую кожицу и с большим удовольствием начала их жевать. О, какая же это радость: есть и чувствовать вкус. Эти дни вся еда казалось ей однообразной и безвкусной как сухая трава. Загорелся маленький экран смартфона напротив. Это Аннель проснулась и посмотрела на часы.
– Время половина пятого, чего ты там чавкаешь? – сонным голосом пробурчала Аннель
– Я персик ем. Что-то я такая голодная.
– На утреннюю молитву пойдешь?
– Угу.
– Тогда я сейчас встану.
Через полчаса они уже шли по-сырому тротуару улицы Хорошева. Лужи уже начали подмерзать и воздух уже был пропитан моросящей влагой.
– Вчера я пропустила контрольную. Сегодня пойду на отработку. Помолишься за меня? – сказала Камила, когда она приближалась к церкви.
– Хорошо.
После молитвы Камила уже чувствовала себя совершенно здоровой. Они позавтракали и разошлись каждый по своим делам.
Камила вышла из дома чуть раньше положенного времени. Когда она вышла с десятого троллейбуса, то увидела на остановке своих одногруппников. Шура, Дима и Лева в обычной своей манере стояли и дымили сигаретами как паровозы. Камила тихо подошла к ним беззвучно встала позади Левы, который по своему обыкновению молчал и своим пустым взглядом смотрел на дорогу. Он обычно всегда хранил безмолвие в то время как двое его товарищей постоянно о чем то спорили или горячо обсуждали. Когда же ему надоедал этот спор он просто кидал в нее свою глупейшую фразу причем делал это с самым серьезным выражением лица. После его слов на него обычно смотрели как на идиота, но спор тут же прекращался. Так и было в это утро. Камила стояла не заметно рядом с ними, и ждала когда они покурят и пойдут на лекцию.
– Я попробовал эти сигареты, про которые ты мне говорил. – деловито сказал Шура – Фу, они такие отвратительные. Вообще не вкусные.
– А по мне вкусные – возразил Дима – это вот твои не вкусные.
– Не знаю, мне вкусно. Тогда не стреляй у меня, раз не вкусные.
– Мне еще те серые понравились. Вот они реально вкусные.
– А мне от них наоборот тошнит.
– Ой заткнись. Все тебе не то, да не это.
– Ну я что виноват, что твои сигареты вонючие и не вкусные.
– Да вкусные они!
– Не вкусные
– Вы что, дебилы, их жрете? – раздался недоуменный голос Левы.
Дима и Шура бросили на него свой косой взгляд.
– Заткнись Лев – невозмутимо сказал Дима
– Да, заткнись. – поддержал Шура
– А вот и заткнусь – хладнокровно ответил Лева
– Вот и заткнись.
– Вот и заткнусь.
– Ну вот и поговорили – сказал Дима – все повалили на лекцию.
– О, напугала! – воскликнула Шура, увидев Камилу – что стоишь тут, кролик?
– А вчера чего тебя не было? – тут же подхватил Дима
– У нас между прочим контрольная была. Ты помнишь, надеюсь? – строго сказал Шура
– Да ты пропустила. Это не есть хорошо.
– Это тебе вместо «Привет» – сказал Лева
– А, привет, кстати. – сказал Шура, пожимая ее руку
– Хоть бы перчатку снял. – с долей критики сказал Дима и протянул ей свою большую жилистую ладонь – Привет, Камил. Вчера без тебя было как-то скучно.
– Да уж… никто нас не докучал дебильными вопросами – добавил Лева
– Ну и это тоже – засмеялся Шура – Даже прям реально было грустно.
– А ты что такая бледная? Заболела что ли? – спросил Дима
Камила пожала плечами.
– Ну так немного… О! Я тут вас послушала и хотела спросить, а что будет если проглотить сигаретный дым? А вообще каково это сильно хотеть курить? Это похоже на голод или жажду? Почему так сложно курильщикам бросить курить?
Парни переглянулись.
– Ты это чувствуешь? – с серьезным лицом спросил Дима, глядя на Шуру.
– Да… кажется началось.
– А ты Лев?
– Угу.
– Какое же утро без чашечки кофе? – громко, с выражением воскликнул Дима, разводя руками как в театре
– Утро как утро. – буркнул Лева
– А какое же утро без долбанных вопросов Камилы? – хитро спросил Дима, приподняв верх указательный палец
– Нее… так не пойдет! – выразительно растянул Шура
– Это вообще не утро… – добавил Лева
– Согласен.
Дима по-братски положил на плечи Камилы свою огромную руку и потрепал ее по голове. Она зашагала рядом с этими рослыми студентами как ребенок, смеясь над их шутками, пусть даже грубыми, но только потому что они исходили от них, были совершенно безобидными.
– Ну так вы не ответили – настаивала на своем Камила – что будет если проглотить…
– Да твою ж… – засмеялся во весь голос Дима – Шур, да ответь уже ребенку.
– Лев, твоя вообще-то очередь…
– Вот уроды – ответил Лева – Короче, если проглотить дым, то…
Они вошли в корпус, и их голоса смешались с шумной толпой. Студенческая жизнь она такая: светлая, беззаботная, беспечная. Но если это студенчество проходит в стенах медицинского университета, то оно вдвойне веселей. Так как медики просто бесцеремонны в словах и выражениях. Для них нет запретных тем. Возможно они лишены трепета и романтики или ложного стыда, или вообще стыда, зато они полностью обнажены в своем общении друг с другом. Конечно, они натягивают своеобразные маски, но они, как правило, слетают в течении первого семестра. Первокурсники мед университета это вообще особый народ, будто бы даже другая нация. Они так усердны, серьезны. К любому делу подходят со всей ответственностью. На занятиях сидят смирно, выполняя все лабораторные, посещая все лекции. Ну или большинство из них. Нередко в них присутствует доля высокомерия и тщеславия. Эйфория еще витает над ними и они безумно горды собой. Ведь они получают такую благородную профессию. Некоторые первокурсники имеют друзей на старших курсах, которые делятся опытом, лекциями и сплетнями о разных преподавателях. Тогда такие первокурсники стараются вести себя очень важно, ведь кто владеет информацией – владеет миром. Вообще на первом курсе студенты считают себя очень взрослыми. Они презрительно смотрят и обсуждают тех, кто начинает баловаться или громко смеяться.
Этот этап проходит, как правило, быстро, хотя первые месяцы учебы кажутся вечностью.
На втором курсе студенты все еще горды и тщеславны, хотя уже без той эйфории. У них есть какой-то опыт и они уже могут позволить себе некую вольность: не пойти на лекцию, провести преподавателя, пропустить семинар. На этом этапе так же продолжается знакомство с первыми преподавателями, которых поначалу они побаиваются, и совершенно не зря. Многие преподаватели очень строги и просто помешаны на дисциплине. Нередко на первом вводном занятии преподаватель может сказать, что причиной пропуска может быть только внезапная смерть или… внезапная смерть. Остальные причины будут считаться неуважительными и будут отрабатываться в полной мере. И пусть никто даже не пытается разжалобить лектора похоронами бабушки, собственными недугами, семейными проблемами и так далее. Пусть, дескать, сами решают свои проблемы, не посвящая в них преподавателя. Все равно все темы занятия должны быть отработаны.
Есть некоторые важные преподаватели, которые требуют к своему предмету особой дисциплины и послушания, и таковых не мало. Одна из таких кафедр являлась кафедра физической культуры. О, это совершенно отдельная тема. Преподаватели там в основном очень стройные, подтянутые. Мужская половина особенно статная. Весь преподавательский состав отличается от других тем что они по своей специальности не являются медиками и закончили совершенно другой университет. Поэтому их речь, шутки, требования к предмету очень сильно разнятся. Особенно хотелось бы в этой всей истории выделить одного высокого брюнета, с красивыми глазами, обаятельной харизмой и приятными морщинами у рта во время его улыбки. Его зовут Максим Валерьевич. Это, как уже было сказано выше, высокий и статный физрук лет тридцати двух на вид. Хорошо сложен, опрятен. Голос его звучал на площадках особо грозно, как-то по генеральски, не без доли цинизма. Кричал он не так редко, но своего добивался всеми способами. На его занятиях должны бегать все без исключения, а иначе это считалось забастовкой, чего он особо не любил. Но все же нужно отметить, что при всей своей строгости Максим Валерьевич был все же душкой. Так его по крайней мере называли девчата за спиной. Он действительно мог быть добрым, но только не добреньким. Он наказывал справедливо и за дело, но никогда не использовал свое положение, унижая студентов, или нарочно мучая их отработками. Но если занятия были пропущены, то зачет он не поставит ни под каким предлогом. Все нужно добросовестно отработать. Отработки проходили по вечерам и только с разрешением деканата. Длилась она около двух часов. Всех отрабатывающих считали как в армии перед началом и после окончания тренировки, а потом вносили в журнал имена и фамилии. Отработки проходили в основном на улице, иногда в пойме реки Царицын, иногда на набережной, иногда в самую жару, а иногда и в лютый мороз. Вот такая армейская дисциплина царила на этой кафедре.
На первом курсе у Камилы не было проблем с этим предметом. А вот на втором курсе, по расписанию физкультура стояла во вторник с утра. Неудобство заключалось в том, что Камила теперь работала по ночам и утром как бы она не старалась, но медсестры не отпускали ее на занятия раньше половина восьмого. Несколько раз она пыталась проникнуть на занятия, но Максим Валерьевич смотрел на нее, а потом на часы и говорил, что опаздывать можно только в течение пяти минут после официального начала. Камиле же это никак не удавалось. Она прибегала вся взмыленная, переодевалась в туалете, поднималась в спортзал, а там ее благополучно выставляли за порог. Никому на самом деле не интересны чужие проблемы, поэтому ее никто не собирался слушать и уже тем более входить в ее положение. Камила смирилась с этим, и перестала приходить на занятия. А вместо этого она ходила на отработки вечером, утешая себя тем, что для нее это бесплатный фитнес центр.
Как уже известно, к концу семестра Камила заболела так сильно, что едва могла находить в себе силы ходить на занятия. Полноценного лечения она не получала, продолжая работать по ночам. Ситуацию снова усугубила ее обувь. И почему на ней обувь рвется уже на втором месяце использования? Снова мокрые носки, ледяные стопы, температура по ночам, воспалённое горло, забитый нос, головные боли, ломота в мышцах. Какая уж тут может быть физкультура. Ее болезнь затянулась на долгие три месяца. Порой ее просили удалиться из лекции потому, что ее накрывал такой кашель, что она не могла себя остановить. Она выходила в коридор, задыхаясь от кашля и там долго старалась успокоить свой приступ. Но стоило ей зевнуть или не так сглотнуть слюну как тут же происходило раздражение в горле и она снова заводилась как огнедышащий дракон. Стоит ли описывать причину, по которой Камила не ходила на отработку по физкультуре?
На этой почве перед началом сессии у не разгорелся целый скандал с Максимом Валерьевичем. Камила снова не сдержалась и накричала на него, назвав его бездушным и злым. Он же в свою очередь насчитав семь не отработанных пропуска, считал себя в праве не принимать справки от врачей на все пропуски. Камила приходила к нему в течение недели перед сессией и просила поставить зачет, предоставив справки от терапевта
– Вашей справкой я закрою лишь три пропуска, а остальные вам нужно будет отработать? – строго сказал он
– Но ведь отработки закончились. Через неделю начнется сессия и я на нее не выйду без вашего зачета. – оправдывалась Камила
– А мне какое дело? – выходил он себя
– Ну конечно вам нет до этого дела, но это по вашей вине у меня столько пропусков! Вы не пускали меня на занятия, а я всего на пять минут опаздывала!
– Я вам еще раз говорю: опаздывать запрещено! – чуть ли не по слогам пояснил он
– Но меня с работы не отпускают раньше.
– А мне какое дело до вашей работы?
Камила уже даже не старалась держать себя в руках. Голова ломилась от боли, снова ее хватал озноб. Высокая температура подступала, и ей уже было все равно что перед ней преподаватель. Она начала с ним ругаться так словно перед ней простой студент, как и она.
– А мне тоже ваши правила, знаете, кажутся тупыми! – огрызалась она
– Пан! – гневно вскричал он, называя ее по фамилии – Убирайтесь восвояси! Совсем уже обнаглела!
– Куда я пойду? У меня через неделю сессия, отработки закончились. У меня есть справка от врача. Без зачета куда я пойду? Только из-за вашего предмета меня не выпустят на сессию? Нет уж не дождетесь!
– Вы что мне выносите мозг? Я сказал вам, что ничего вам не поставлю! Это не мои правила! Ваша справка покрывает три пропуска, остальное извольте отработать!
Максим Валерьевич был непреклонен. Камила в первый раз видела как он кричит, как он даже будто бы начинал впадать в истерию. Зачем она его вывела? Теперь ведь он точно не поставит ей зачет. И почему у нее язык такой неуправляемый? Она вышла из его кабинета. Что же теперь делать? Она понимала, что сама себе усложнила жизнь. Удивительный у нее был характер. Сначала накричит, поогрызается вдоволь и уже через минуту начинает раскаиваться. Ей становится стыдно за себя, за своей вспыльчивый характер. А бороться с ним было не так легко. Обычно сразу же после того как она наговорит лишнего, она тут же готова искренно попросить прощение, но не делала этого, потому что кто захочет слушать ее извинения после такой дерзости. А если и послушает, то никто и не поверит в их искренность. Так случилось и в этот раз. Она вдоволь надерзила Максиму Валерьевичу, вывела его из себя и тут же пожалела о том что наговорила. Но было уже поздно, что сказано, то сказано.
Она спустилась в подвал, чтобы подумать. Там напротив тренажерного зала, располагался кабинет доцента. «Неумоин В. В.» – прочитала она на табличке прибитой к двери. Кто этот доцент? Может его попросить о помощи? А вдруг он такой уж упрямый как и Максим Валерьевич? Нет, нужно успокоиться. Ну конечно, теперь уже легко держать себя в руках: все что можно было она уже выпалила молодого физрука. Бедный Максим Валерьевич, он теперь так зол. А ведь он не из тех угрюмых преподавателей, которые ходят как сычи надутые. Она на него накричала, назвала его даже как-то грубо. Вывела его из себя, или вынесла ему мозги (так по крайне мере он ей сказал). Нужно будет обязательно перед ним извиниться. Не сегодня, конечно. Сегодня он уже ее видеть не хочет. Но она обязательно попросит прощение.
Пока она так размышляла, время незаметно пролетело. Она посмотрела на часы. Уже прошел ровно час как она сидит у двери доцента. И внезапно как будто по ее зову появился сам Неумоин В. В. Раньше она видела доцентов, но этот был какой-то совершенно особенный. На вид ему было не больше пятидесяти пяти лет. Невысокого роста, коренастого телосложения, небольшой выпячивающийся животик, ну а самое главное это его лицо. Уголки глаз опущены, что придавало ему какую-то младенческую наивность. На лице какая-то постоянная загадочная улыбка, и вообще он был похож на доброго домовоя. Не доцент, а дед мороз какой-то. По крайней мере так показалось Камиле, когда она его в первый раз увидела.
– Чего сидишь тут под дверью? – задорно спросил он увидев ее – Ко мне?
Камила растерянно покачала головой.
– Ну заходи.
Она нерешительно зашла в нему. И куда делась в ней вся смелость и строптивость, которая только час назад брызгала из нее фонтаном.
– Ну… Что хотела?
– У меня… – нерешительно начала Камила – У меня сессия через неделю.
– Ну и что? – улыбнулся он
– Я пропустила занятия по болезни. Но это не просто отговорки. Я и правда болею, а Максим Валерьевич, не хочет ставить мне зачет. Отработать я уже не смогу. Потому что отработки закончились. Может быть можно их отработать в другом семестре?
– А ты вот мне скажи, что означает имя «Юлия»?
Вопрос был совершенно неожиданный. Камила подняла на него свои ошеломленные глаза. Он сидел напротив и улыбался своей загадочной улыбкой. Можно было подумать, что он поиздеваться решил, но слишком уж у него были добрые глаза в этот момент.
– Ну насколько я помню это значит кудрявая или пушистая. – пролепетала она
– Правильно. Откуда знаешь?
Камила пожала плечами.
– У меня дочь Юлия, а у тебя вон кудряшки на лбу.
Он засмеялся. Камила улыбнулась в ответ. Да, действительно у нее немного завивались волосы. А в раннем детстве у нее были даже очень упругие локоны, но со временем выпрямились и только у лба, на висках и на шее у нее все еще сохранились завитки. Но какое это имело значение сейчас, она так и не поняла.
– Сейчас напишу тебе кое-что, отдашь Максиму Валерьевичу. У тебя сдан контрольный опрос? Нет? Как все сдашь так придешь ко мне, я тебе зачет поставлю.
– Спасибо – тихо ответила она и поклонилась ему.
Он кивнул ей и снова улыбнулся своей домовойской улыбкой.
Камила выбежала, а точнее даже вылетела из его кабинета и поднялась на первый этаж. Там в узком коридоре еще стояли студенты, правда, уже в немногочисленном количестве. Среди них Камила увидела Леву. Он, как всегда, стоял прислонившись к стене скрестив ноги, погрузившись в свои важные раздумья. Рядом стояли девушки с конспектами, и заучивали ответы на вопросы.
– А что там спрашивают? – спросила она, подойдя к Леве.
– Ну что там могут спросить? – равнодушно и даже устало ответил Лева – одни и те же вопросы. Покажешь ему лекцию, он тебя спросит кто был основателем физической культуры в России. Ты ответишь, что его звали Петр Францевич Олень. Он еще что-то спросит про виды растяжек и все. Не парься короче.
Камила покорно достала конспект из сумки, открыла лекцию и начала читать.
– Да не парься! – повторил Лева и закрыл ее тетрадь.
– Дай повторю – возразила Камила
– Что повторять? Оленя этого на знаешь что ли?
Камила сдалась. Она все равно была не в состоянии читать. Голова ее пульсировала, а глаза начинали слезиться то ли от давления, то ли от насморка. Она прислонилась к стене как Лева и начала прислушиваться к разговорам студенток. Они обсуждали вопросы, задавая их друг другу. Камиле очень хотелось положить себя горизонтально. Мышцы ломились так сильно, что ей казалось, будто это скрипят ее несмазанные суставы и кости. Она едва дождалась, когда дойдет ее очередь.
– Иди ты первая, я потом… – галантно предложил Лева.
Камила зашла в кабинет. Прямо напротив двери у окна располагался стол, а за ним сидел Максим Валерьевич. Вдоль стен кабинета так же стояли столы и за ними сидели другие преподаватели, но она их совсем не замечала. Завидев ее Максим Валерьевич чуть было не пришел в бешенство, но Камила вовремя всучила ему записку от доцента. Он быстро прочел ее, нахмурился и опустил глаза в журнал. «Мне конец – подумала Камила – вот бы он не смотрел на меня. Со стыда можно провалиться»
– Садитесь, Пан – угрюмо сказал он
Камила села. Начался опрос. Как и говорил Лева речь шла о видах растяжки. Она предоставила ему свою лекцию, и без единной запинки ответила на все его вопросы.
– Ну а теперь последний вопрос: кто был основателем физкультуры в России?
– Петр Францевич… – Камила замолкла.
– А фамилия?
«А какая у него фамилия? – растерянно начала перебирать она в голове – Олень? Нет, такого не может быть… Что же я фамилию не посмотрела? Может все же Олень? А что у русских всякие фамилии бывают. Ух, этот Лева у меня получит, только пусть попадется мне на глаза. Ты Камила, дура полная, стояла в коридоре двадцать минут и не могла фамилию запомнить?»
Пока она себя бранила в душе, Максим Валерьевич угрюмо смотрел на не ожидая ответ.
– Ну – сердито и даже как-то с наездом выпалил он
– Сейчас… я помню… – заикаясь сказала она – Петр Францевич… – Камила умолкла, посмотрела на него исподлобья и чуть слышно сказала: Петр Францевич Олень.
Складки на лбу физрука тут же разгладились, брови опустились, лицо на несколько секунд вытянулось.
– Камила Лазарьевна, вы решили меня окончательно свести с ума? – вскрикнул он.
Камила в панике замотала головой. И внезапно, на его бледном лице растянулась улыбка и появились эти милые добрые морщины у уголков его губ. Камила облегченно выдохнула. Он улыбнулся, значит не выгонит.
– Может для вас он конечно и олень, но фамилия у него все же Лесгафт! – сказал он уже едва сдерживая смех – Вы это уж запомните!
– Лесгафт – повторила Камила – Я запомню.
– Идите уже к своему доценту. – засмеялся он – Да, кстати, – окликнул он ее, когда она уже подходила к порогу – Гнев-это один из смертельных грехов. Вы уж постарайтесь себя сдерживать.
– Я постараюсь. – почтительно ответила она.
– Позовите следующего.
Камила вышла за порог, и тут же бросила сердитый взгляд на Леву.
– Олень значит? – прошипела она приближаясь к нему
Лева завидев ее гневный взгляд выпрямился и стал оглядываться по сторонам как бы ища помощи.
– Эй-эй, ты чего? – забормотал он
– Какой еще Францевич Олень? – завопила она – Ты сейчас получишь!
Она занесла над ним тетрадь и что есть силы начала лупить его то по спине, то по плечам. Лева, закрывая руками голову, заржал как конь:
– Ты что реально так подумала? Ну ты даешь! Я таких еще чудачек не встречал!
– Эй, волнистая! – окликнул ее чей-то голос
Она обернулась. Перед ней стаял доцент.
– Ну как прошло? На все вопросы ответила? – спросил он ее
– Да.
– Ага, ответила… – саркастично вмешался Лева – особенно про Оленя скажи
– Заткнись. – прошипела она.
– Давай зачетку. – сказал доцент, доставая ручку.
Камила с трепетом подала ему зачетку. Еще немного и она бы не вышла на сессию. Она облегченно вздохнула, поблагодарила своего спасителя и побрела к выходу. Почти у самого порога она остановилась и посмотрела в зеркало, которое висело на обратно стороне двери. На ее висках и вправду торчали непослушные завитушки, которые никогда не удавалось заколоть: они то и дело постоянно выскальзывали из общей массы волос и торчали во все стороны. Но в этот раз она поблагодарила небо за эти пружинки вокруг ее лица. Как интересно бывает, то что мы так ненавидим порой становится нашим ключом к выходу из сложных ситуаций.
Она вышла с полным облегчением. Ей оставалось получить зачет по психологии и все. Но там всего один пропуск. Она напишет контрольную и все, тем более что она все уже выучила.
И какое же ее ждало разочарование, Камила даже не подозревала об этом. Она ходила на отработку целых четыре дня. Первый день она ждала у двери профессора три часа, а потом услышала, что сегодня она не принимает студентов, пусть приходит завтра. Следующие два дня она так же прождала четыре часа под дверью. И всякий раз профессор выходила к ней в коридор и поправляя очки на носу, говорила, что у нее сегодня уже нет времени и пусть она придет завтра. На четвертый день Камила просидела под дверью пять часов и под конец стала плакать от досады и обиды. Столько времени ушло просто так. На улице уже давно стемнело, и она уже четвертый день ходит без обеда и ужинает ночью, а потом не может уснуть. Торчит тут под дверью как укроп в огороде. Едва она так подумала, как профессор вышла и попросила ее зайти. Когда она зашла, то слезы еще продолжал катиться по ее щекам. Преподавательница подала ей чашку с горячим чаем и салфетки. Камила удивилась такой услужливости.
– Ты наверное еще не поняла где ты учишься – мягко сказала она, глядя на раскрасневшуюся студентку – Ты ведь врачом хочешь быть. Твоя лояльность к себе или лень, приведет к тому, что ты станешь не врачом, а убийцей. Ты думаешь что это мелочи: один раз пропустить занятие. Нет, это то из чего сложиться твоё отношение к работе. Думаешь мне хотелось тебя так мучить? Нет, я просто хочу чтобы ты поняла насколько это ответственно быть врачом. Ты не имеешь право быть халатной уже сейчас. Многие студенты думают, что на втором курсе можно валять дурака, а вот когда они поступят интернатуру так они уж точно возьмутся за голову. Кто так думает, тот всегда будет валять дурака. Это уж я по опыту знаю. Поверь мне. Ты на занятиях показываешь хорошие результаты, а на контрольную как смела не явиться? Даже не говори, что ты болела. Я сама вижу что ты и сейчас температуришь. Но ты же не маленькая и знаешь что нужно делать, чтобы сохранить себя здоровой. Даже то как ты относишься к своему здоровью уже показывает насколько ты безответственна и недальновидна. По твоим глазам вижу, что ты добрая девочка, но, чтобы быть врачом этого мало. Либо берись за ум, либо уходи с университета. А то потом к старости когда у тебя на совести будет свое кладбище из твоих же пациентов, тогда уже будет очень поздно что-то менять.
Камила выпила чай, утерла слезы и посмотрела в ее глубокие серые глаза. В них было столько спокойствия и тишины, что Камиле в миг полегчало.
– Спасибо. – ответила она, опустив голову.
– Контрольную ты писать не будешь. Я видела, что за эти четыре дня ты все выучила в коридоре, а это самое главное. Так что давай свою зачетку иди.
Камила вышла на улицу и посмотрела на свои дырявые сапожки, которые уже протекали со всех сторон. В этот же день она позвонила к маме и попросила передать ей валенки. Раньше ей было стыдно носить такую деревенскую обувь. Но теперь она решила беречь свое здоровье, и не вдаваться в то как унизительно она будет смотреться на фоне своих богатеньких коллег.
На следующий день она пришла в больницу и сказала, что не выйдет на работу пока ни вылечиться, а если они не согласны, тогда она уволиться. Санитарки нужны везде, она пойдет в другое отделение. Старшая медсестра немного смутилась такому резкому изменению в поведении всегда такой тихой Камилы, но все же согласилась. Тихой? Камила усмехнулась когда такое услышала о себе. Да, она была в основном спокойно и дружелюбной, но бывали дни когда она превращалась в маленькую стерву, и тогда она доставляла неудобство всем вокруг. Она могла ждать и ждать, а потом на одном человеке сорваться на других, причем даже не важно насколько этот человек мог быть виноват в данном случае. Так и получилось в конце третьего семестра. Она сорвалась на физрука, и чуть было не уволилась с работы.
Это был для нее самый сложный семестр, но в конце сессии ее все же ждал приятный сюрприз.
Однажды когда она в очередной раз шла на смену, то увидела что у ворот больницы стоял знакомый парень Йохан, который несколько месяцев назад угостил ее персиками. Только сейчас она смогла разглядеть его, и была удивлена тем насколько круглым было. Прямо как полная луна. Глаза выразительные, полные смирения и кротости. Линии губ были смазанными, но всегда уголки их были чуть приподняты, словно с него не сходила легкая улыбка. А нос был вообще как наперсток: маленький аккуратный. Всем своим видом он больше походил на ребенка.
В этот день он подошел к Камиле, смущенно глядя на нее и, немного запинаясь в словах спросил как она себя чувствует. Она ответила что уже намного лучше. После еще пары дежурных фраз он сказал ей:
– Я ждал тебя тут. Боялся что уеду и не увидимся больше.
Камила была в полном смятении и не знала, что ответить.
– Завтра я улетаю домой: в Германию… хотел спросить… у тебя есть друг?
Камила побледнела. Так прямо ей еще никто не задавал такого вопроса. Она смутилась, отвела взгляд и покачала головой.
– Да, есть.
– Тогда… – он запнулся, вздохнул, сжал губы и снова заговорил – Тогда… ладно. Может быть мы еще увидимся, когда я снова сюда прилечу.
– Увидимся. – ответила она – спасибо за персики.
– Я провожу тебя до отделения? – смущенно спросил он.
– Хорошо.
– Если хочешь, то ты можешь устроиться на другую работу. – сказал Йохан, когда они медленно зашагали в сторону хирургического корпуса. – У моей русскоязычной тети есть знакомые врачи. Она может помочь тебе, если хочешь.
– Нет, все в порядке. Просто из-за скандалов увольняться я не стану. Тем более я же знаю, что это не навсегда. Немного можно и потерпеть.
– Ты ведь пастора Иосифа ученица? – неожиданно спросил он.
– Откуда ты знаешь?
Йохан улыбнулся.
– Его жена во Франкфурт состоит в нашем приходе. Я недавно виделся с ним. Ты вела себя в том конфликте как настоящая христианка.
– Ты меня плохо знаешь. – сказала Камила, смущенно потупив взгляд.
– Так и есть, но все равно ты необычная. Наверное только в России позволительно такое отношение к санитаркам, в Германии ее можно было бы за это арестовать. Ну ничего, вот станешь ты врачом и покажешь им.
– Нет, – слабо улыбнулась Камила. – Я больше не хочу быть мстительной.
– А ранее была?
– Еще как. Наверное вера в Христа, которую передает пастор Иосиф постепенно меняет людей.
– Надеюсь мы еще увидимся? – спросил Йохан, когда они дошли до входа в корпус.
– Если сильно захотеть, то можно.
Йохан протянул ей свою белую руку, и Камила в одну секунду разглядела его изящные длинные пальцы, аккуратно остриженные ногти, и нехотя подала ему руку и тут же отдернула. Не успела она коснуться его ладошки, она тут же ощутила его мягкую и нежную кожу, и стало вдвойне стыдно за свои руки, которые огрубели от мозолей и постоянного соприкосновения с хлоркой и другими моющими средствами.
– Тогда… – смущенно сказала она – увидимся еще?
– Обязательно.
Камила поправила рюкзак на плечах и помахала ему рукой и скрылась за стеклянной дверью.