Глава 1
Родные стены
Наши дни
Никита Берестов медленно поднимался по лестнице. Ладонь приятно грело знакомое тепло дерева перил. В груди защемило. Неровности облезшей краски и трещинки вернули в детство. Взгляд то и дело цеплялся за сделанные в разное время на стене надписи и рисунки, ставшие уже историей дома. Хотелось растянуть это событие, насладиться воспоминаниями и радостью возвращения в родной город, двор, подъезд. Он прекрасно знал, такое чувство можно испытать лишь раз. Это как окунуться в холодную воду. Сначала захватит дух, а потом она уже кажется теплой. Так и здесь, едва улягутся страсти, а у матери высохнут слезы радости, все сразу станет обыденным и привычным. И будто не покидал он уже отчий дом, а так и жил здесь все это время. Никита задержался на лестничной клетке. Здесь, на подоконнике, он сделал первый глоток какого-то вина. Название не помнил, а вкус остался в памяти. Оно было дешевым и слегка кислило. Потом целовал свою одноклассницу Риту, и их застукала соседка из квартиры, что жила этажом выше. Как потом было стыдно перед отцом! А вот и запись, нацарапанная ключом от квартиры:
«Милая Рита!»
Никита осторожно коснулся надписи подушечками пальцев и отправился дальше.
– Никита?!
Ну, вот, внезапно возникнув на пороге, он снова напугал мать. Она стояла, прижав ладонь к груди, и смотрела на него, словно перед ней было привидение, а потом запричитала, пропуская его в коридор:
– Сколько раз просила, предупреждай!
– Чтобы ты опять ночь в аэропорту провела? – бросил он сумку на пол.
– При чем здесь аэропорт? – отмахнулась она. – Хотя бы приготовила что-нибудь. А так сейчас в магазин придется бежать.
– Я не голоден.
– Скажешь тоже! – возмутилась мать. – С дороги! Шесть часов, небось, летел!
– Восемь, плюс посадка в Омске час, – закатил он глаза под потолок. – В общем, с того момента, как вышел из общаги, все десять!
– Что я говорила! – осуждающе покачала она головой: – В такую даль забрался! И чего дома не сиделось?
– Ничего не меняется, – устало вздохнул Никита. – Как будто я на паровозе неделю ехал.
Он оглядел комнату. Все как прежде, лишь прибавилось фотографий на книжном шкафу. Вот он на фоне сосняка и пышно цветущего багульника. Матери невдомек, что ему, для того чтобы сделать такую фотографию, пришлось пройти с полкилометра через выгоревшую тайгу. За спиной фотографа еще дымились головешки и тлели пни… На следующей – в салоне вертолета. До прыжка – считаные минуты. Кажется, пожар в Ангарске… А это что? Он приблизил лицо к небольшой карточке в правом углу полочки, едва не касаясь носом стекла дверцы. На маленьком, пожелтевшем от времени снимке он стоит на стуле. Это его день рождения, ему исполнилось семь лет. Он рассказывает стишок перед собравшимися гостями. Никита не любил детские фотографии, а эту особенно. Что за мода выставлять их напоказ? Она возвращала в ту жизнь, от которой он бежал. Тяжело расти в семье декана института и преподавателя музыки в консерватории, где тройка в дневнике – катастрофа, а возвращение домой после захода солнца – преднамеренное убийство родителей… Поэтому сразу после десятого класса Никита обманом подал документы в рязанский военный институт воздушно-десантных войск и легко поступил на спецфакультет. Это был настоящий шок для отца, уже видевшего сына на кафедре, и для матери, которая не теряла надежды привить ему любовь к музыке. Служба в спецназе ГРУ закончилась, не успев начаться. Всего лишь спустя год после выпуска он приземлился на «запаске». Посадка была жесткой. Никита упал на спину… Потом – госпиталь, после которого его признали ограниченно годным.
«Как ни кощунственно это звучит, но я рад, что все так случилось, – всплыли в памяти слова отца, когда всего лишь через год после выпуска Никита был уволен в запас. – Это знак божий…» Но отец поторопился, а Бог оказался ни при чем. Никиту забрал к себе командир бригады, возглавивший после увольнения из армии региональный центр МЧС на Дальнем Востоке. Так Никита стал инструктором по подготовке парашютистов‑пожарников.
– Где отец? – плюхнулся он в кресло.
Мать замерла посредине зала с полотенцем в руках:
– В институте.
– Чего он там летом делает? – спросил Никита просто так, заранее зная, что работы у декана невпроворот круглый год.
– Сейчас ведь прием студентов! – Она устремилась в ванную. Хлопнула дверь, зашумела вода.
– Сначала мыться, а потом за стол, – вернувшись в комнату, сказала она.
Никита промолчал. Снова решает за него. Даже не спросила.
Есть ему не хотелось, а ванную он принял перед вылетом. Он приехал решить вопрос с Ритой. Нужно наконец разобраться в отношениях.
– Ты Риту не видела? – спросил Никита, идя за матерью на кухню.
– Отчего же! – Мать достала из холодильника пластиковый контейнер. – Вернее, не видела.
– Как это?
Мать вдруг села на табурет.
– Ты чего? – насторожился Никита. – С ней все в порядке?
– В том-то и дело, что никто не знает, – обескуражила она ответом. – Пару дней назад отца ее встретила…
– Ты говори, я не сильно расстроюсь… Вернее, конечно, жаль… Но не стану убиваться. Она замуж вышла?
– Ты что? – двумя руками отмахнулась мать, едва не задев его по носу контейнером с салатом. – У нее и нет никого. Тебя ждет!
Она не знала о ссоре.
– Тогда в чем дело?
– Скажу, а ты за ней поедешь! Ладно, сестра у нее в Донецке пропала…
Никита прекрасно знал, что пару лет назад Катя, которую все называли Кэт, уехала поступать в Днепропетровскую медицинскую академию. Девчонку с задорным взглядом, как и многих российских выпускников школ, привлекла низкая плата за обучение в Украине, к тому же диплом был востребован и в России.
– Понятно. – Никита взъерошил волосы. – Поехала за ней? Только почему ты говоришь про Донецк, если Катюха в Днепропетровске училась?
– Объясняю. – Мать наконец поставила контейнер на стол. – Катя познакомилась там с мальчиком, и они собирались пожениться. Только перед самой свадьбой, кажется, в прошлом году в мае… он подрался и попал в тюрьму.
– Хороший мальчик, – не удержавшись, хмыкнула Никита.
– Его судили в Днепропетровске, а срок он отбывает в Донецке.
– Не понимаю, – пытаясь представить карту Украины, проговорил Никита. – Зачем, а главное, как Рита туда поехала?
– За сестрой, – пожала плечами мать.
– А Катя чего там забыла?
– Не знаю, – призналась она. – Донецк сейчас контролируют ополченцы. Может, надеется, что заключенных отпустят? Я вот совсем спать перестала, бессонница замучила.
– Чего так? – удивился Никита.
– Украина совсем близко. Кто знал, что все так будет? В страшном сне не могло присниться!
– Ты из-за дяди Саши переживаешь?
Брат матери жил в Краснодоне и всю жизнь проработал на шахте. Никита не раз его видел. Раньше он каждое лето приезжал в гости. Ездили как-то и они к нему.
– Брат, – эхом повторила она и отвернулась к окну. – И за него тоже!
– Ты сказала «тоже», – продолжал допытываться Никита.
– Так ведь посмотри, что у нас творится! – Она показала рукой на окно, словно там что-то горело или взрывалось. – Весь прошлый год митинговали.
– Ты от темы не уклоняйся, – напомнил Никита. – Когда она уехала?
– Если я Федора встретила два дня назад, а он сказал, что от нее уже неделю никаких вестей нет, выходит, скоро десять дней будет.
– Понятно, – облегченно вздохнул Никита. – Я думал, ее давно нет.
– А ты что, не звонил ей?
– Закрутился последний месяц, – отвел взгляд в сторону Никита. – Пожар за пожаром. Вылетали в такие места, где связи нет… Возвращались на базу, пару дней отсыпались, и на новый пожар.
Никита не хотел говорить, что и отпуск-то взял с тихой надеждой помириться с Ритой. Мать и не подозревает, что они год не общаются.
– Я все думаю, а что, если у тебя парашют не раскроется? – завела она старую пластинку.
– Запасной есть, – улыбнулся Никита.
– Ты уже раз на нем спустился! Чудом выжил…
– Это случайность…
– А если раскроется, а ты в огонь упадешь?
– Не упаду. Мы все рассчитываем, прежде чем прыгать. И потом, я ведь прежде всего инструктор, так что пожары для меня – это исключение.
Никита понял: мать, конечно, волнует его работа парашютистом-пожарным, но сейчас она озабочена больше тем, как увести разговор в другое от Риты русло.