Ми
Я
Думаю, что люди в большинстве своем делятся на две категории: «те, которые» и «те, которых». В этой упрощенной таблице социальной иерархии получается, что я «бисексуал», который и подчиняется, и управляет. Вам интересно, как и чем может управлять слепой? Не забывайте, что благодаря брату у меня есть деньги, а они, вопреки расхожему мнению, работают даже на мертвых, у которых отсутствует не только зрение, но и остальные четыре чувства.
Денег у меня не так немного (брат ведь не олигарх), но их хватает, чтобы даже такая брошенная единица социума, как я, смогла почувствовать себя чем-то нужным и важным. Наверное, я перегнул палку. Важным я себя никогда не чувствовал, а нужным чувствую до тех пор, пока плачу деньги. Спасибо Леше, что он помогает мне в этом и никогда не отказывает. Да что там помогает. Он и привил мне эту идеологию. Возможно, она не самая высокоморальная, зато реалистичная и помогает мне адаптироваться в нашем, как бы вы ни хотели, но продажном, мире.
Ах, этот свежемолотый кофе! Кто бы и как его ни готовил, аромат кофейных зерен для меня как наркотик. Мне больше нравится вдыхать запах, чем пить. Вкус хорошего кофе, без сомнения, великолепен, но именно аромат превращает этот напиток в божественный.
В моей жизни есть несколько вещей, запахом которых я наслаждаюсь так же сильно, как ароматом кофе. Все эти вещи на удивление скучны и обыденны: скошенная трава, дерево, шоколад, виски, краска, духи, которыми пользуется Маша, и почему-то еще меня привлекает характерный запах аптеки (знаю, что этот набор привлекает многих, вот и я не стал исключением). Конечно, это не полный список, а, скорее, первое, что пришло мне в голову из всего спектра моего нюхательного хобби, но даже этого хватит, чтобы охватить и понять всю мою жизнь. Она зиждется на одних и тех же вещах, но я никогда не назову ее скучной. Никто не замечает, но все меняется каждый день – запахи, вкусы, а с ними меняется и сама жизнь. Я знаю, что на свете есть множество вещей, которые никогда не попадутся мне (вы говорите «на глаза») под нос, но могу с уверенностью сказать, что все самое важное обычно находится рядом. Если для обычного человека запахи становятся обыденностью, то я могу каждый раз услышать в них что-то новое.
Музыка тоже стала своего рода «запахом», который я мог ощущать и вдыхать каждый день с новой силой и с новыми мыслями. Она никогда не повторялась, открывая для меня новые грани. Каждая клавиша моего синтезатора стала такой родной, что я даже уже хотел каждой из них дать какое-нибудь прикольное имя. Почему о музыке я рассуждаю как о запахе? Самому странно это признавать, но через несколько лет увлечение переросло в наваждение, без нее я не мог прожить и дня. Я погружался в мир связанных невидимой нитью звуков, мелодий, в котором находил для себя пристанище. Целый персональный мир. Я научился чувствовать музыку пальцами и вдыхать ее аромат. Зрение, конечно, не возвращалось, но погружаясь в музыку, я на какое-то время забывал о своей слепоте. Это было способом уйти от реальности, стало моим «наркотиком». Я не только вдыхал, но и видел, как из звуков сплеталась иная реальность – неповторимая, закрытая. И главное – я был творцом этого мира. Новая вселенная зарождалась от сотен взрывов, и каждый взрыв имел свое, не похожее на другие звучание.
Несмотря на мою откровенную бездарность на этом поприще, я старался играть много и подолгу. С наличием свободного времени мне повезло, оно принадлежало мне полностью. Слепому, как правило, спешить некуда. Меня нигде не ждали, наверное, потому что каждый знал – я навряд ли смогу прийти вовремя.
Может, это самовнушение, но через некоторое время я стал замечать прогресс. Леха переставал шуршать ботинками и цыкать языком во время моей игры. Я уверен, делал он это не из вежливости. Уж я-то знаю. А Маша просто врать не умеет, поэтому когда она говорила, что я сыграл хорошо, значит, я сыграл хорошо.
Не скажу, что мир стал кардинально меняться. Нет, планета крутилась, солнце светило, судя по прогнозам новостей, а я по-прежнему ничего не видел. Но нельзя не признать, что во мне появилось что-то, чего раньше не было. Надежда, что ли. Впервые в жизни понял, что даже я могу стать кем-то, могу прославиться. Не меркантильность двигала мной, а обычные человеческие амбиции. Раньше они спали глубоко во мне, потому что я не понимал, чего в нашем мире может достичь человек, который этого самого мира никогда не видел.
Впервые за четверть века своего существования я захотел не просто быть, я захотел творить. Небольшое устройство с клавишами для извлечения разных звуков стало для меня магическими очками, благодаря которым я не просто мог молчаливо наблюдать, но и вносить что-то свое в мир, который до этого казался мне непостижимым и чужим. Как повезло, что одно из немногих, чем может заниматься слепой, оказалось мне по душе? Я стал понимать великих слепых музыкантов. Не скажу, что приблизился к их таланту, но смог посмотреть на все их глазами (да, именно посмотреть).
Динь-дон-динь-дон. Пожалуй, именно таким образом мне поначалу представлялась нотная грамота. Если быть честным, я и сейчас понятия не имею, как пишутся многие ноты. Но если над чем-то упорно работать, труд обязательно даст плоды. Я не обладал идеальным слухом. Или думал, что не обладаю. Во всяком случае, первые адекватные вещи я начал играть лишь спустя год упорных каждодневных репетиций. И задумался о большем.
– Алло, привет, Лех, как дела? Как на работе?
– У тебя что-то случилось? – по голосу я сразу понял, что ему не до разговоров о музыке, но решил не откладывать.
– Да так, просто хотел спросить кое-что… Ты занят?
– Ты хотел спросить, занят я или нет?! – разговор еще не начался, а он уже срывается на крик. Плохой знак, но я упертый баран, поэтому продолжил.
– Нет, я хотел спросить: помнишь, пару недель назад мы с тобой говорили, что ты у знакомых поспрашиваешь про мое выступление? Можно ли мне будет поиграть в каком-нибудь заведении?
– Хорошо, что напомнил. Я с Лебедевым поговорил. Помнишь, мы к нему заезжали пару лет назад, у него ресторан недалеко от центра? – он не дал мне ответить, помню я этого Лебедева или нет, хотя это было неважно.
– Так вот, – продолжил Леха, – Лебедев сказал, что, в принципе, это возможно, но сначала он хочет послушать, как ты играешь.
Бывает, ждешь от человека одной реакции и даже полностью приготовился к ней, а взамен получаешь что-то неожиданное. Ответ брата порадовал, но был так непредсказуем, что вызвал противоречивые эмоции.
– Офигеть! Круто! Спасибо, когда к нему поедем?
– Он пока в отпуске, прилетит через неделю. Ты пока порепетируй, – внезапно в трубке послышался нервный женский голос, призывающий к вниманию. – Все, Марк, давай, мне некогда, завтра поговорим.
– Ты же начальник, а такое ощущение, что ничего там не решаешь. Вон, баба какая-то… – я не успел договорить, брат уже кинул трубку.
– Ладно, не суть… – сказал сам себе и нажал в быстром наборе другой номер.
– Новости, конечно, суперские! – по-моему, я даже сказал это вслух. – Надо позвонить Машке!
«Хотя нет, стоп! Я же сюрприз хотел для нее сделать. Тем более то, что все это выгорит, пока не точно, а все мы знаем, что подобные затеи часто срываются, особенно если о них много говорить», – эти мысли я точно уже не озвучил. Я же не совсем дебил, разговаривать с собой вслух целыми предложениями.
В голове все путалось от радости. Если бы у меня был какой-нибудь датчик измерения настроения, то, я уверен, в эту секунду он показал бы: «Превосходное». Хотя нет, он бы сказал: «Чума, как все круто!»
Я стоял рядом с выключателем и нажимал на кнопку. Щелчок – свет зажегся. Еще щелчок – свет погас. Хотя, может, он и не зажигался. Я слышал только щелчки, все остальное было моей фантазией. Я стоял так минут десять и нажимал на выключатель в надежде уловить хоть что-то. Зачем я это делал, объяснить трудно. Может, из-за того, что успехи, связанные с музыкой, стали явно себя проявлять и появилась надежда на что-то большее? Скорее всего, но за двадцать пять лет я привык к тому, что чудес не бывает. Внезапно, как по волшебству, потерять зрение легко, но эта магия почему-то не действует в обратную сторону. Нельзя получить его так же легко, как щелкнуть выключателем.
Мне кажется, что я уже начал различать какое-то подобие мелодии, чередуя частоту повторения выключения и включения света. Щелчки шли в определенной последовательности, создавая вполне определенный звуковой ритм.
«Я прямо диджей», – не успел я подумать об этом, как что-то резко разорвалось под самым потолком.
Все, блин, доигрался! Лампочка лопнула! Маша сейчас на работе, брата тоже лучше лишний раз не дергать, а то распсихуется, как с окном. Оставался один вариант: пойти на улицу, а вечером позвонить Маше – она поможет убрать осколки. До тех пор лучше в комнату не соваться.
Я не знал, чем себя занять, голова была забита мыслями о предстоящей поездке к Лебедеву. Неделя тянулась невероятно долго, и даже репетируя, я не мог сосредоточиться. Предвкушение распирало меня изнутри.
Оделся и вышел в подъезд. Опять запах сигаретного дыма пропитал всю лестничную клетку. Судя по тишине, сосед вновь успел уйти к себе.
Повернувшись направо, я вытянул руку и нащупал округлую, слегка обугленную зажигалкой кнопку лифта. Нажав, я ничего не услышал. Еще раз – и снова ничего. Нервическими движениями, как психопат, я сделал это еще раз десять, но не услышал никаких «признаков жизни». Выпрямив ладонь, я оперся на стену и провел рукой ровную прямую линию. Я вел ее до тех пор, пока не наткнулся пальцами на кнопку второго лифта. Вздохнув с облегчением, нажал на нее. Что за бред? Снова безрезультатно!
«Я что, еще и слух потерял? – с сарказмом подумал я. – Какого черта лифт не едет?»
В яростном порыве еще раз с силой вдавил кнопку, понимая, что никакого чуда не случится.
Домой возвращаться бессмысленно: вся комната в стекле. Если просто просидеть весь вечер на кухне, можно с ума сойти. Там, конечно, есть телевизор, но слушать его днем – мучение из-за скудного однообразия неинтересных программ. Кого-то или женят, или убивают, а иногда и все разом. Кажется, что эти передачи выпускаются для умственно отсталых. Второй вариант – послушать радио, но на нем сели батарейки (да-да, такая рухлядь еще существует, и она находится у меня дома).
Я развернулся и выставил вперед трость. Лестничная клетка была неширокая, поэтому палка сразу уперлась во что-то твердое. Я сделал два шага вперед и, ухватившись рукой за перила, начал искать ногой ступеньку. Нашел сразу, только ступеньки вели наверх. Пришлось боком подвинуться правее, чтобы найти нужную лестницу.
Все оказалось проще, чем я думал, и, не выпуская из рук перила, я быстро добрался до первого этажа. Уже через пару минут я оказался на улице.
Не успел перевести дух от незапланированного марш-броска, как в голову вновь полезли мысли о предстоящем выступлении. Они сбили меня с толку, и я застыл без движения – не могу идти и думать о чем-то, кроме того, куда и как я иду. Я не раз слышал истории о том, как человек шел куда-то, задумался и забыл, куда шел. Если же я задумаюсь о чем-то, кроме дороги, в лучшем случае отделаюсь переломом при падении в открытый люк, а в худшем – собьет машина.
Стоял и представлял громкие аплодисменты. Думаю, они стали бы лучшей наградой. Нет, не какой-то скандальный триумф с последующими газетными заголовками о слепом музыканте, достаточно было бы простого похлопывания по плечу от Леши и горячих объятий от Маши. Хотя и от гонорара я бы не отказался.
Не знаю, сколько я так простоял, пока в голову не пришла новая идея. Я достал из кармана свой плеер и сунул наушник в одно ухо, оставляя второе свободным для реального мира. Я слышал все: звук проезжающих мимо машин, лай собак, разговоры прохожих и мелодии великих композиторов. Странное сочетание возвышенного и приземленного на несколько минут погрузило меня в состояние, не передаваемое словами. Все слилось в единую композицию, как будто именно об этом шуме дороги, еле уловимых разговорах прохожих и звуках стройки писали в разное время, каждый по-своему, Чайковский, Моцарт, Вагнер, Вивальди… А может, своим шумом город каждый день говорит, что он и есть музыка. Я просто шел и наслаждался. По-настоящему, без посторонних мыслей. Истинное наслаждение приходит тогда, когда мы погружены в то, что любим, не замечая ничего вокруг.
Я шел так минут пять, а может больше. В такие моменты сложно уследить за временем. Почему моя прогулка была такой короткой? Просто дороги у нас в стране ремонтируют для вида. Я подвернул ногу, задев подошвой ботинка раздолбанный асфальт. Такое бывает, но привыкать не хочется.
Оставшуюся часть прогулки я был более чем аккуратен, поэтому экзальтация от своеобразного микса классической музыки и шума урбанистической среды больше не вернулась.
Сложно думать о высоком среди вечной стройки. Мысли переключаются на обыденное и повседневное. Справедливости ради скажу, что прогулка не была напрасной. Я смог добраться до палатки «Роспечати» недалеко от дома и купить несколько пальчиковых батареек для радиоприемника.
Кстати, раз уж заговорил о деньгах. Я прекрасно понимаю, что обмануть слепого касательного этого вопроса очень легко, поэтому никогда не совершаю крупные покупки сам. Все мои покупки обычно в пределах ста, двухсот, ну может, пятисот рублей (зависит от курса доллара). Сдачу я прошу выдавать монетами. Поэтому в подсчетах ничего сложного.
Хоть я и купил батарейки, проблем не убавилось – найти приемник без помощи Маши я не смог, поэтому все равно просидел почти половину дня без дела, слушая убогую отечественную телевизионную передачу про детективов.
Я никогда не чувствовал себя настолько бодрым в такую рань, несмотря на то что спал не особо хорошо. Я бы даже сказал, что ночка выдалась ужасная. Сны у меня не такие, как у обычных людей, но и не сплошная чернота, как можно было бы подумать. Хочу признаться: я обманул вас, сказав, что весь мой мир – черный. Это не так. То, что я вижу, а точнее сказать не вижу, невозможно объяснить словами и дать цветовую характеристику. Поэтому я решил, что для обычного человека будет проще воспринимать мое видение мира как сплошной черный туман.
Мои органы чувств развиваются с другой скоростью, поэтому понять мое мироощущение возможно, только если вы ослепните. А я этого не хочу.
Сон, который снился мне в эту ночь, был очень необычным. Редко мне снится что-то подобное. Несмотря на то что я слеп не от рождения, чаще всего мой сон – это линза разбитого кинескопа, которую я вижу перед собой, параллельно испытывая различные эмоции и чувства, слышу звуки и вдыхаю запахи, которые напоминают мне о каких-то моментах моей жизни, порождая различные ассоциации. В этот раз никакой линзы не было. Я был зрячим.
Невнятные обрывки картин моего детства, тех дней, когда я мог видеть. Цвета тусклые, предметы расплывчатые и очень нечеткие, весь мир похож на размешанную палитру старых тусклых красок. Я не мог отчетливо увидеть и понять, кто стоит передо мной, но я прекрасно чувствовал, глядя в размытые очертания лиц. Мама стояла рядом и что-то говорила. Было холодно, и шел дождь. Быть может, я путаю, это был не дождь, ведь все, что я видел, было размыто. Мама держала меня маленького за руку, мы куда-то спешили, но вдруг все резко изменилось. Вспыхнул яркий свет, будто упало солнце. И упало оно на нас. Я проснулся.
Я был весь потный и мокрый, чувствовал влагу от подушки. Потрогал лоб – похоже, небольшая температура. Может, мерещится? Мое дыхание было громким и частым. Я перелег на сухую часть кровати, после чего попытался воссоздать в голове хоть что-то из увиденного, очертания или хотя бы цвета, но все было безуспешно.
Я лежал без движения и не мог заснуть, не хотел закрывать глаза, потому что знал – больше ничего не увижу. Я старался, стиснув зубы, сохранить в своей голове те, пусть размытые и неочевидные, образы, но мозг играл со мной, как с ребенком: всякий раз, когда казалось, что я схватил за ниточку и потихоньку начал вытягивать на поверхность воспоминание, картинка исчезала, проваливаясь куда-то глубоко в недры сознания, так и не представ передо мной.
Через час, может быть, два организм поддался физической потребности в отдыхе, и я уснул. Треснутая линза кинескопа не заставила себя ждать, и больше этой ночью я ничего не видел, не слышал и не ощущал.
Утром энергии было хоть отбавляй. Ночь – период, когда все чувства обостряются, а утром, похоже, все обстоит ровно наоборот, потому что, доставая упаковку творога из холодильника, я не чувствовал особых переживаний касательно моего сна. Я был уверен, что эти эмоции еще вернутся, но только не в это утро.
Как и ночь, день должен был стать особенным – сегодня мы едем к Лебедеву. Может, неспокойная ночь объясняется скрытым волнением?
Мысли заполняли голову и не давали сосредоточиться. Я не мог открыть упаковку творога и минут пять пытался нащупать кончик этикетки, за который нужно потянуть. Наконец мои мучения прервал противный скрежет ключа в замке. Дверь открылась, но я не отреагировал. Волнение незаметно начало овладевать мной, перерастая в страх.
«Почему Леха пришел так рано? Наверно, Лебедев все отменил», – догадки разъедали меня, и как я ни пытался с собой справиться, ничего не получалось.
– Доброе утро, Марк, – вроде все в порядке. Голос у брата был веселый и бодрый, несмотря на то что Леша просто ненавидел рано вставать, особенно в выходные.
– Привет, что так рано? На какое время с Лебедевым договорились?
– Да тут такое дело… – Леха не успел произнести эту фразу, как внутри меня все упало. Казалось, я даже почувствовал, как мои органы ударились о внутреннюю часть пятки. – С Лебедевым, наверное, не получится.
Я перестал мучить банку творога и замер. Невероятно. Почему всегда, когда ждешь чего-то с фанатичным забвением, отсчитывая секунды, все накрывается огромной задницей?! (Кстати, я хоть и не видел, как выглядит задница, но прекрасно понимаю, почему именно ее используют для обозначения чего-то плохого. И это даже не из-за наших обычных физических процессов, а просто сама ее форма, какая-то странная и не внушающая доверия. Только не подумайте, что я конченный придурок и извращенец, трогающий свой зад, но на ощупь, по сравнению с другими частями тела, она самая неоднозначная. Хотя я знаю, что к женской заднице это не относится. Видимо, тут правда нужно быть зрячим, чтобы понять, почему так).
В секунду я был убит и раздавлен. Вся энергия, пульсирующая во мне с самого утра, испарилась. Я молча встал из-за стола, держась рукой за стену, и пошел в сторону своей комнаты…
– Ты че, поверил? Ха-ха! – я услышал надрывистый смех откуда-то из-за спины. – Да я прикалываюсь! Договорились в два часа у него!
– Ну ты и уролд!
– Ха-ха, надо было на камеру заснять… – внезапно Леша замолчал.
Меня невероятно раздражает, что он до сих пор осекается при упоминании вещей вроде видеокамеры или фотоаппарата. Он что, думает, я каждый день забываю о том, что слепой, а тут он бац и напомнил! И я горевать начну.
– Да ладно, проехали… Ты репетировал сегодня?
– Нет, хотел позавтракать, а потом поиграть. Кстати, открой мне творог, – я развернулся, сделал шаг и ударился головой о дверной косяк, но радость от того, что мы сегодня едем к Лебедеву, была настолько сильной, что я не почувствовал боли.
Я быстро закинул в себя завтрак и вернулся к синтезатору.
– Не буду тебе мешать, пойду пока в кино схожу, выпустили какой-то клевый фильм про супергероев, в 3D, – с сарказмом в голосе сказал брат, закрывая за собой дверь.
Сколько я ни просил его объяснить, что такое это 3D, его попытки были тщетными. Я не мог понять. И, судя по всему, он тоже. Все его объяснения сводились к невнятному: «Объекты становятся объемными, будто все находится прямо перед тобой, и возникает некий эффект присутствия. Мы ведь живем в трехмерном мире, вот и кино теперь не двухмерное, а трехмерное. Считай, это уже не фильм, а реальность».
Получается, скоро кино будет эволюционировать, добавляя все новые и новые технологии, чтобы утащить человека в иллюзорную вселенную? Хотят, чтобы он почувствовал себя частью этого мира. Реальность настолько надоела, что люди хотят от нее сбежать на ту сторону экрана? Если для зрячих придумают очки, которые позволят им полностью погружаться в другой мир, уходя от реальности, может, и для нас, слепых, изобретут очки, которые сделают доступным обычный мир. В нем ведь все равно будут освобождаться места? Если вам этот мир не особо интересен, то мне в самый раз.
В общем, брат ушел на свой фильм про супергероев в отличном настроении. Сегодня я решил не выливать на него все свои мысли, ведь на что ни пойдешь ради своих целей. Можно даже не выносить мозги Леше, если это сулит встречу с таинственным Лебедевым.
Два с половиной часа пролетели незаметно. Погрузившись в музыку и в свою игру на электронном пианино, я потерялся во времени. Телефонный звонок, такой мерзкий по сравнению с теми мелодиями, которые я наигрывал, прервал мою музыкальную эйфорию.
– Я внизу, жду тебя у подъезда. Выходи, пора ехать, – почти приказным тоном сказал брат. Его голос был уже не таким веселым. Наверное, фильм про супергероев не понравился.
Я заметил, что влажные ладони чаще всего бывают у толстых людей, но, судя по размеру руки Лебедева, которую он небрежно вложил в мою, я понял, что эта теория терпит фиаско. Такое ощущение, что он ест только по праздникам – такие длинные и острые пальцы. Я мог бы подумать, что надо мной прикалываются, подсовывая мне какой-то железный предмет. Он был очень худой и, судя по тому, что его голос шел откуда-то снизу, еще и небольшого роста.
– Даров, – именно так он поприветствовал меня, нагло проглотив несколько букв, – давай, рассказывай.
– Что рассказывать? – я пребывал в недоумении, не понимая, что этот худощавый от меня хочет и о чем с ним договорился мой брат.
– Ну там, это… Что играешь? – после этой фразы мне захотелось сказать Лебедеву, что он тупой. Мало того что в ней нет смысла, а ее построение нарушает все законы русского языка, так еще интонация, с которой он произнес эту фразу, была просто омерзительной.
– Музыку играю, – сухо ответил я.
– А ты, это… – он выдержал небольшую паузу, и за долю секунды я почувствовал, что меня ожидает очередной гениальный вопрос. – Прямо вообще ничего не видишь?
Я только хотел открыть рот, как почувствовал едкий запах лосьона у себя под носом и слабый ветерок, пробежавший по лицу.
– Лех, он что, рукой машет у меня перед глазами?!
Через секунду и запах и ветерок пропали.
– Лебедев, ты вообще придурок? Ну что ты делаешь? – я услышал голос брата. Видимо, он отвлекся, иначе бы он сам пресек этот идиотизм.
– Да я просто проверить, что завелись-то? – если бы не возможность поиграть, я бы с удовольствием врезал ему по харе своей тростью.
– Тебе приятно будет, если тебе так же сделаю? – я не видел, но прекрасно понимал, что происходит, услышав эту фразу от Леши, но похоже, у Лебедева был весьма скудный мозг.
– Да ладно, он же все равно не видит… – через секунду Лебедев добавил с веселостью в голосе. – Ничего, что я о тебе в третьем лице?
– После того как вы рукой перед лицом помахали, можете в каком угодно лице говорить, – недовольно произнес я.
– Ладно, давайте о деле поговорим, без этого детского сада, – Леха сказал это слишком громко, видимо, привлекая к себе чье-то внимание. Может быть, того же человека, на которого он и отвлекся пару минут назад. Это неудивительно, мы находимся в ресторане, а в таких заведениях полно симпатичных девушек.
– Может, это… выпьем как, не? А то нервные какие-то приехали, – голос был более приглушенным. Лебедев повернулся спиной и сделал пару шагов от нас. В следующее мгновение я почувствовал руку Лехи, которая резко подхватила меня, и мы пошли, следуя за противным голосом, который продолжал рождать на свет совершенно нечленораздельные и неадекватные фразы и предложения.
– Короче, вот дверь, там зайдете, туды-сюды, налево, я ща подойду, – будучи слепым, невозможно разговаривать с таким человеком. Скорее всего, его жестикуляция дополняла его ущербную речь, и собеседник мог понять все, что он имеет ввиду. Я положился на брата, надеясь, что он понял, что хочет Лебедев.
Зайдя внутрь какой-то комнаты, я почувствовал приятный запах кожаных кресел, на одно из которых меня усадил Леха. Мы находились в полной тишине, не обмолвившись ни единым словом, в ожидании Лебедева. Ожидание было недолгим.
Скрип двери сопровождался легким смехом.
– Ну что, я ща выпить принес, посидим, поговорим, – я услышал тихий звон. Судя по всему, Лебедев водрузил на стол выпивку и стаканы.
– Так, Лех, разливай, как в старые добрые! Ток ща побогаче! – Лебедев продолжал съедать окончания слов и коверкать их, превращая в какие-то животные звуки.
– Я за рулем, – безучастно ответил брат. Видимо, общение с Лебедевым ему тоже доставляло не много удовольствия, из чего я делал вывод, что мы здесь ради моей прихоти.
– Ты знаешь, что уже нельзя, как в старые добрые, сейчас все по-другому…
– Понятно, водила и тухляк, – я чувствовал, между этими двумя существует какой-то скрытый конфликт. – Марк, тогда вдвоем!
– А что пьем?
– Виски, это, как его… Ну… Короче, хороший, – его речь меня убивала, но факт, что он пьет виски, немного расположил меня к нему. Хоть в чем-то понимает.
– Наливайте, только не очень много, – я понял, что смысла пререкаться нет, только потеряем время, да и мысль выпить днем в выходной не казалась мне дикой.
– От, нормальный ты паренек, – Лебедев был веселым простачком, или же хотел казаться таковым. – Не то что твой унылый братец.
Всегда было интересно, как такие люди добиваются успеха в бизнесе. Одна его бессвязная речь должна была закрыть ему дорогу к успеху в социуме навсегда, так он еще и выпить любит, оказывается. Откуда у него деньги на такое большое заведение, если у него такой маленький мозг?
Бульканье крепкого напитка, разливаемого по стаканам, и тихие характерные звуки падающих кусочков льда подействовали на меня успокаивающе.
– А как вас зовут, кстати? А то я только фамилию знаю, – я решил сменить тему разговора, уведя ее от алкоголя в более перспективное русло. Мне не терпелось поскорее перейти к делу.
– Олег Валентинович, но друзья зовут Лебедевым, – это было его первое правильное и понятное предложение.
Я ожидал, что брат примет участие в разговоре, но, похоже, ему все это было не в радость. Для него, как я понял, и так было подвигом то, что он договорился с Лебедевым о нашей встрече. На этом он считал свою миссию законченной. Странный знакомый, которого он совсем не рад видеть… Хотя какое мне дело – я смогу играть!
Разговор с Лебедевым был скучным, а местами хаотичным, как со старым маразматиком, который не может связать слова в понятное предложение. Всего несколько фактов я урвал из нашей беседы: Лебедев решил пригласить слепого музыканта, потому что это экзотично и может вызвать большой интерес у посетителей, что, конечно, в интересах заведения. Он привел в пример переходы в метро, где в 90-х играли калеки. Видимо, этот человек и правда болен, раз приводит подобные сравнения, но я уже уговорил себя пропускать любую его ересь мимо ушей. Главное – дорваться до инструмента.
Наверное, мне будет неуютно, когда люди будут приходить посмотреть на слепого, как на животное в зоопарке, но я понимал, что, в первую очередь, это нужно мне. Мне нужен зритель. Я буду заниматься любимым делом, а люди смогут его оценить. Кто знает, может, это первая ступенька в моей музыкальной карьере. К тому же мне за это будут платить, а деньги лишними не бывают, даже для слепого… Тем более для слепого.
– Пойдем послушаем, как играешь, – Лебедев прервал раздумья. Я не допил виски, да и не собирался – льда было в избытке, и напиток потерял свой вкус, получившись слишком разбавленным. По вздоху брата я понял, что именно этой фразы он ждал все время.
Как только я поднялся с кресла, сразу почувствовал легкое покалывание в пальцах и небольшой мандраж. Леша взял меня под руку, и мы направились обратно в главный зал. Я попытался совладать с накатившей паникой. Осознание того, что сейчас слишком много зависит от меня, тяжким грузом давило на плечи. Я никогда не чувствовал ничего подобного. Жизнь всегда была размеренной и спокойной, несмотря на мою слепоту, я никогда не стоял на краю и не испытывал нужды ни в чем. Благодаря брату я не беспокоился за завтрашний день, но сейчас он мне помочь не сможет. Я сам захотел играть, и право на это доказать смогу тоже только я сам.
Мне показалось, мы дошли до рояля за несколько секунд. За его расположением относительно столов, входа и кассы я, естественно, не следил, поэтому, когда Леша поднес мою руку к клавишам инструмента, я растерялся. Мы остались с роялем один на один. Незнакомые помещения часто вызывают проблемы с ориентацией, сейчас еще добавилось ощущение легкой паники. Несмотря на то что я не знаю другой жизни, к такой я никогда не привыкну – не знать, что находится над, под или рядом с тобой, всегда страшно и неприятно.
– Хочу сразу сказать, что на настоящем рояле я никогда не играл, у меня дома электронное пианино. Конечно, они похожи, но все таки… – не успев начать, я стал оправдывать свой предстоящий, как мне уже начало казаться, провал.
– Марк, успокойся, все нормально, – вполголоса сказал Леша. – Садись и играй, какая разница, электрическое пианино или нет, педальки есть и там и там, и клавиши те же самые, черные и белые, – он опять замолчал, прокашлялся. – Точнее, большие и чуть поменьше.
Я нащупал стул, который стоял впритык к инструменту, и аккуратно приземлился на него. Форма стула была необычной, он прогнулся под тяжестью моего тела, откинув спинку назад. Мягкий, гнущийся – он совершенно не подходил для игры. Насколько я знал, музыканты сидят на специальных табуретах, а не на офисных креслах из «Икеи», но я не рискнул попросить о замене. Подумают, что время тяну. Надо быть настойчивее и увереннее.
Я уселся поудобней, насколько возможно. Выдохнул и наугад дотронулся до клавиши, она тут же издала свой, неповторимый звук.
– Поехали?! – то ли с вопросом, то ли с утверждением сказал Лебедев.
– А что сыграть? – я приподнял голову. Не знаю, зачем, ведь они стояли от меня по левую руку.
– Без разницы, играй уже что-нибудь, – теперь и Леха подключился. Они вдвоем давили на меня, от чего я нервничал еще больше. Руки не тряслись, но в голове творилась какая-то вакханалия, хаотичное передвижение мыслей не давало мне возможности выбрать, что именно я хочу сейчас исполнить.
Не хочу, чтобы кто-то заблуждался на мой счет, – выбор композиций был невелик, но порой даже из двух вещей трудно выбрать одну.
Вроде бы настал тот момент определенности, и я победоносно приподнял правую руку, чтобы опустить ее на клавиши, как вдруг мой лоб зачесался с неистовой силой. Будто что-то ползало по нему, покусывая кожу. Я вцепился ногтями в место раздражения и несколько раз, приложив силу, почесал. Ощущение исчезло, а на смену пришло осознание того, что сегодня я не надел очки. Забыл их взять, да и Леха ничего не сказал, очень странно. Сейчас, заострив на этом внимание, я почувствовал легкость. Может, она и была надуманной, но без очков мне определенно нравилось больше, будто они стесняли мои музыкальные порывы.
Я выдохнул и притронулся к клавишам рояля, еще не зная, что именно буду играть, но руки сами вспомнили мелодию. Звуки перетекали один в другой, пульсируя внутри деревянного каркаса рояля. Трудно сказать, как долго продолжался этот процесс, и уж тем более я понятия не имею, как звучало все то, что выходило из-под моих пальцев, но в конце концов Лебедев был доволен. Его убогие и пошлые фразочки, порой перебивавшие музыку, звучали восторженно.
Я перестал замечать неудобный стул, перестал слышать выкрики Лебедева. Вагнер… Конечно, я выбрал одну из его композиций. Несмотря на мою не поддающуюся объяснению любовь к нему, я выучил только одно его произведение, оставив остальные на потом. Возможно, это как в случае с хорошей книгой или фильмом: зная, что у автора есть еще произведения, смакуешь каждое из них, не торопясь изучить, ведь второго первого раза, как известно, не бывает.
Я не смог по-настоящему порадоваться, когда Лебедев со словами восторга (для него эти несвязанные восклицания означали восторг) принял меня. Стоял с открытым ртом, невменяемый от счастья и мыслей, переполнявших мою голову.
Конец ознакомительного фрагмента.