Открой. Часть 1 (Лина Ди, 2016)

Глава 1. Темная комната

В детстве Саманта была похожа на пятнистого олененка Бэмби с большими каре-зелеными глазами. Красивая девочка, живая, непредсказуемая, очень активная, будто заводная игрушка. А как забавно она морщила носик, когда стеснялась! Да, Сэм умела стесняться, но это происходило крайне редко.

Её улыбка озаряла всё вокруг. Будь это школа, танцкласс или церковь, куда тетя Роза приводила Сэм на воскресные мессы.

Она нравилась мальчишкам в школе, но они часто дразнили её за яркие веснушки и звонкий голосок. Девочки, большая часть класса, недолюбливали её, но ей было всё равно – она была в «другой команде», Сэм была пацанкой.

Сэм всегда была собой и с самого детства демонстрировала свою яркую индивидуальность и свой характер. Она четко понимала, что ей нравится, а что нет. Ей всегда было легко сделать выбор и принять то или иное решение.

Только с тетей Розой она не могла договориться и очень часто, из-за этого замыкалась и уходила в себя.

Без матери, без отца, без любви, без надежд на светлое будущее.

Над городом поднялся рассвет, мужчина, вздрогнув, стукнулся от испуга головой о стену, сел на кровать.

Никто не знал его настоящего имени, и он никак не мог допустить своего разоблачения.

Он пользовался разными именами для каждой назначенной цели, для каждого задания. Проснувшись, он назвал себя Джек Кипер.

«Дже-е-ек Ки-и-пер-р», – сладко просмаковал «Джек» свое новое имя по слогам, словно ноты, и, казалось, в этом имени было нечто темное и мистическое.

С детства Кипер был никому не нужным ребенком. Отца он не знал, а его мать была балериной. Так получилось, что Джек стал незапланированным ребенком, и его никто не ждал, никто не хотел. Джек был предоставлен сам себе с раннего детства.

Он неприкаянно шатался по улицам и копил в себе злость. Для холодной матери он стал обузой, родительница все время только и думала о том, как от него избавиться. Он чувствовал это и возненавидел её так же горячо, как ненавидела его мать, хотя, будучи ребенком, в душе надеялся, что когда-нибудь она сможет посмотреть на него другими глазами.

В школе он был пуглив и замкнут, дети смеялись над ним, кидали в него бумажки, высмеивали его одежду, смеялись над его дикцией. Джек картавил и иногда заикался, проглатывая слова.

Все обучение давалась ему с трудом. Он совсем не желал учиться, ему не было это интересно. Память была очень плохой. Учителя называли его рассеянным.

Каждый день он думал о том, что после уроков его нервная мать будет срывать на нем злость, что ночью будет рыдать от боли в ногах, а утром все начнется снова.

С детства Кипер, возненавидел всех балерин. Пуанты приводили его в ярость.

Бывали дни, когда мать брала его собой в театр на репетиции, но даже тогда она была ледяной статуей, перемещающейся по площадке, – неприкосновенная снежная королева.

Ему хотелось любви и внимания от единственного родного человека, но он слышал в ответ лишь тишину и шуршание платья. Она проклинала своего ребенка, повторяя даже вслух, как мантру, что он ошибка её жизни.

Вскоре его мать заболела и внезапно умерла – то ли от злости, то ли от другой ужасной болезни. Она умерла внезапно, хотя в тот день ничего не предвещало его большой потери. Она не встала с постели и не позвала на помощь, она тихо умерла во сне. Он пытался разбудить ее, но не смог. Заплакав, он понял, что уже никто не получит от нее то, о чем он мечтал всю свою жизнь, и сердце его обратилось в камень.

Джек остался один, совсем один со своей ненавистью и злобой на весь мир. Брошенный и никому ненужный человек. Уже не ребенок, еще не мужчина…

Кипера не научили любить других людей, а сам он этого уже не хотел. Серьезные психологические проблемы Джека переросли в паранойи и неврозы.

Одна из группировок в Джерси приняла его в клан, и он был доволен выбранным путем, переезжая с места на место, он искал успокоение, совершая различные ужасные вещи: разбои, грабежи, убийства… Но чувствовал, что этого было недостаточно. Вернувшись в Бостон, он решил совершить то, что копил внутри себя многие годы, десятилетия. Он больше не мог сдерживаться и решил дать своим эмоциям выход наружу.

На рассвете он помолился какому-то своему Богу, осуществил странное ритуальное омовение в ванне и отправился в местный бар опрокинуть стаканчик виски для решительности.

Ранним утром, в баре, наблюдалась пара небритых, с затуманенными глазами устраивавших всю ночь песнопения мужчин в рваных джинсах и несуразных головных уборах, и молодая парочка, державшаяся за руки и нежно испепеляющая друг друга взглядами.

«Они затесались сюда совсем, случайно», – подумал Джек и тут же осёкся, не выдержал и глянул на них еще раз.

Джек занял свободное место в темном, обшарпанном углу, где, казалось, даже пауки могли уснуть от скуки.

На него никто не обращал внимания, и он спокойно вздохнул. Пыльный, ничем не примечательный бар оказался для него весьма кстати.

«То, что нужно», – подумал Кипер, – почувствовать себя в неброском месте и набраться сил».

Он надеялся, что люди не читают его мысли, что за ним никто не следит. Кипер заплатил по счету наличными, надел свою черную шляпу и выплеснул свое тело навстречу холодному потоку ветра.

Сквозь зубы на его лице просочилась еле заметная улыбка, которую он погасил, полностью выжав из предстоящей победы все соки. У него было ощущение предвкушения своей добычи и сладкой мести всем своим невыносимым страхам. Он мечтал об этом.

Джек летел по улице, словно скоростная машина. Его длинный серый плащ развивался как скатерть, висящая на веревке в непогоду. Ветер трепал его длинные волосы, торчащие из-под черной шляпы. Глаза, как у ястреба, были устремлены к своей цели, к своей ожидаемой жертве.

Казалось, в этот день никто не может помешать ему. А всеобщий страх и негатив, царившие всюду после покушения на президента страны, лишь вдохновляли его совершить задуманное.

«Кто-то должен ответить! Так устроен мир!»» – твердил себе Джек.

Никто не встанет на его пути. Все заняты собой и своими мыслями! И он завершит свою миссию, на подготовку которой возможно было потрачено очень много времени: год, два, десятилетия? Джек Кипер слился с ветром. Он был полностью занят своим планом.

В это время милая тринадцатилетняя девочка стояла на остановке и ждала свой волшебный автобус, который обычно довозил её почти до дома после утомительных занятий в балетной школе. Длинные рыжие волосы были стянуты в тугой пучок, глаза, меняющие оттенки, в течение многих лет отдавали зеленым.

Сэм, в которой только просыпалось ее собственное «Я», была бутоном, который только начинал распускаться. В фантазиях она строила свои детские, может и смешные, для взрослых, планы. Она только начинала жить, мечтая о своем будущем. Девочка улыбалась чаще, чем её сверстники, хотя жизнь её не была сладкой. Нет, просто она научилась радоваться каждому мгновению жизни. Саманта часто говорила всем, что она уже взрослая и самостоятельная личность.

И что вообще значит быть взрослой?

Она слушала плеер. Работал только один наушник, и музыка попадала только в одно ухо, но Дэвис была крайне рада и этому. По радио звучала её любимая музыкальная группа, и она с трудом сдерживала свои эмоции. Почти пританцовывая на остановке измученными ногами, она делала вид, что ей безумно холодно. Адреналин поднимался, и она почти подпрыгивала вместе со своим рюкзачком, в котором лежали пуанты и одежда для занятий.

В эти серые будни ребенок был предоставлен сам себе, и никому не нужная малышка в эти секунды была абсолютно счастлива. Для счастья нужна была всего лишь музыка, которая дарила ей тепло и разжигала в ней мечты, в то время как её тетя в своей теплой квартире пила английский чай и вновь плакала по своей погибшей сестре, по матери Саманты.

На остановке вместе с ней были 4 человека, Джек был очень близок, так близок, что боялся спугнуть свою добычу. Он сел вместе с ней в двухэтажный автобус с большими экранами, как обычный пассажир. Джек прекрасно знал, когда она выходит, так как следил за ней изо дня в день. Поэтому, чтобы не привлекать к себе внимание совсем не смотрел в её сторону.

Он выжидал нужный момент, нужную секунду. Автобус трясло то влево, то вправо, и пассажиры нервно вздрагивали, возмущаясь. Он бросил «случайный взгляд» на Саманту…

Ох, как же она похожа на его покойную мать! Джек понял, что не ошибся в выборе своей жертвы.

Тем временем в автобусе огласили название остановки малышки, и куча народа выкатилась наружу, спотыкаясь и тяжело дыша. Две старенькие бабульки помахали в сторону водителя кулаком, и автобус уехал прочь, словно его и не было. Не было никогда. Никогда не было…

Как только толпа рассосалась, Джек подошел к малышке вплотную сзади и зажал ей рот какой-то тряпкой, пропитанной жидкостью, она потеряла сознание. Кипер подхватил её и сразу выбежал к дороге, неся ее на руках туда, где была заранее припаркована его машина.

Рядом с его неприметной серой машиной, не по плану стояло желтое такси. За рулем сидел темнокожий водитель с большими глазами, в синей рубашке, его кудрявые волосы торчали во все стороны… Он озабоченно кинул взгляд на ребенка и выбросил сожженный до фильтра окурок в окно.

Но, перехватив взгляд таксиста, Джек сообщил, что везет свою дочь в больницу. Усадив Сэм на переднее пассажирское сидение, он резко махнул ему рукой, и след его простыл.

Кипер направлялся из Бостона в Нью-Йорк. Пока он ехал, солнце садилось, и поток движения на Бруклинском мосту закручивался в пробку, мимо проносились «скорые», полицейские машины. Фонари освещали мост. В душе витало настроение металлического скрежета.

Система регулирования транспорта работает ни к черту, – казалось Джеку. «Только и можно, что торчать в пробках, и тратить на это баснословные суммы!» – бормотал он себе под нос.

Было уже совсем темно, когда он добрались до места, поэтому никто не мог их видеть, тем более что дом, в который Джек привез малышку, находился на отшибе пригорода.

Темная комната была готова к приему бедной маленькой малышки. В ней были темнота, туалет без двери и миски для похлебки. Ужас таился повсюду.

Она очнулась и закричала. Он ввел ей дозу какого-то препарата, и она снова отключилась.

«Дрессировщик» старался стереть её память, словно насос, который откачивает воздух.

По словам Кипера, он хотел вылепить её заново, чувствуя себя Богом или ангелом с распростертыми крыльями. Он хотел вдохнуть в неё новую жизнь, дать ей свежее дыхание, очистить ее разум от отвратительных грязных мыслей, от мрака, в котором она тонула, по его мнению.

– Не тони, лебедь, не тони, не время для лебединой песни… – говорил ей Джек надменным тоном и тыкал в нее указательным пальцем, на котором красовался большой перстень в форме медведя.

Кипер хотел отыграться на ней за всю свою жизнь, за свою судьбу. Он хотел быть её повелителем, чтобы она подчинялась ему, чтобы она была наказана, чтобы он больше не страдал. «Ведь так было бы по справедливости, – рассуждал Джек. – По справедливости!»

Джек вводил ей какие-то препараты, но что это было, Дэвис не знала.

Он внушал ей, что она больна, что она бредит. Он нес невероятный бред, и хотя этот бред был неубедительным, он будто гипнотизировал. Раз в три-четыре дня он завязывал Саманте глаза и относил в ванну на верхний этаж.

Первые месяцы её сознание сопротивлялось, но скоро время стало размытым…

Он старался быть сдержанным. Он был уверен, еще не пришло время вылить на нее все свои мысли, чувства и обиды. Не время было обрушиться на неё всей своей черной, не щадящей сущностью… вылить на нее чернильную могильную грязь.

Если она еле заметно кивала, он поощрял её новой едой, вытирая её слезы.

Когда Кипер оставлял ее одну, уезжая на другие задания, он оставлял ей в миске странную похлебку, как собаке, и закрывал на 3 засова железную дверь.

Бывало, он не приезжал по нескольку дней.

В те дни она сдавалась. Ей хотелось умереть, и она впивалась ногтями в стену, раздирая подушечки пальцев до крови.

Темная комната была непроницаема. Поблизости не было никаких соседей – эту меру предосторожности он никак не мог упустить. Также темная комната была отключена от внешнего мира.

Здесь не было ни телевизора, ни радио, ни телефонов – ничего, чтобы могло рассказать Сэм о новостях извне. В темной комнате не было окна, висела только пыльная лампочка, и пространство помещения пронизывал вечный сквозняк.

Она куталась в свое единственное одеяло и кусала сжатые кулаки до боли. Когда он не привязывал ее, она подбегала к двери и кричала во всю мощь:

– Открой! Открой! Открой!

Но никто не открывал… и не собирался.

Девочка кричала от боли в голове и желудке, от бесконечного страха, от холода, от одиночества.

Каждый день она просыпалась в куче грязного белья – такова была её постель, с ней просыпался вопрос: когда осмелится убить её Джек? Она была неглупой девочкой и понимала, что на вопрос «когда?» был конкретный ответ. Иначе какой смысл держать её, как рабыню, здесь, в этой комнате, смотреть, как она мучается и пытается не сойти с ума, смотреть, как она умирает?

Прошло почти полгода, Кипер стал совсем другим человеком. Картавый Джек стал уверенным в себе, хамоватым, но более нервным, ночью его стали мучить кошмары, он стал позволять себе кричать на Саманту. Он стал просто монстром. Это его радовало. Он начал бить девочку, пороть, заставлял танцевать для него, как это делала его мать, но для других.

Иногда Джек даже заставлял спать Сэм в пуантах. На распухших ступнях мозоли становились невероятных размеров.

Его доза алкоголя увеличилась с бокала вина или виски до одной бутылки раз в два дня. У него началась паранойя, что за ним кто-то следит, что ему кто-то сел на хвост, что вот-вот, еще немного – и его кто-то схватит из-за угла.

Иногда ему хотелось, чтобы так оно и случилось. В глубине души ему хотелось сдаться, но наступал новый день, и всё повторялось опять. Он никогда не думал о своей старости, хотя ему уже не хотелось жить. Но его измученная душа требовала мести, и он продолжал жить в собственноручно построенном аду.

Часто Сэм представляла себя актрисой, она закрывала глаза и думала, что это её первая роль, что это только игра, и ей нужно сыграть так, чтобы спастись. Это мысль постоянно пульсировала в её мозгу. Эта мысль и помогла ей выжить.

Однажды он приехал в дом сильно пьяный, оставив машину в гараже дома. Открыл дверь, ударил девочку в живот, потом – по лицу, а затем изнасиловал её.

Рваные чувства раздирали её душу. Она ненавидела все, что с ней происходит, она хотела быть свободной, но в такие моменты ей хотелось умереть и стать птицей, чтобы улететь, жить в другом мире и не видеть, никогда не видеть таких людей!

В тот миг, сидя истерзанная на полу, она поняла, что чудовище захрапело в темной комнате, оставив огромную металлическую дверь открытой.

Не веря своему счастью, малышка еле слышно, на цыпочках выскользнула из комнаты, она боялась дышать, боялась хлопнуть дверью…

На свободу из плена, словно птица. Может, она умерла, или ей все это померещилось?

Словно птица, она может упорхнуть!

Протиснувшись мимо огромной металлической двери, малышка скользнула по лестнице, как Дюймовочка.

Впереди оставалось еще одно препятствие – и она свободна. «Одно препятствие – и я свободна», – сквозь слезы еле слышно напевала она себе. Дверь, нужно было открыть неслышно входную дверь! «Открой!» – сказала она сама себе и выдохнула.

«А если чудовище стоит сзади меня и беззвучно смеется?» Страх убивал ее, в висках стучало все сильнее и сильнее, словно она стала машиной. Саманта теряла сознание на ходу…

«Нет, не оборачивайся, – вторил ей сквозняк, – беги, уноси отсюда ноги. Это твой шанс, другого не будет!» Она справилась со щеколдой, с ручным замком и открыла дверь.

Свежий морозный воздух вдарил по её лицу, попал в её ноздри, затем – в легкие: на улице была зима. Глаза после темноты непривычно моргнули и сощурились.

Она не стала осматриваться, она не стала тормозить, она рванула вперед, как антилопа, громыхая своими анарексичными костями голодающего подростка. Спутанные волосы разрывал ветер.

Рядом не было машин, не было трассы, не было домов, лишь какая-то заброшенная дорога. Куда она вела, Сэм не знала.

Она бежала и смеялась истерическим смехом, по пути поедая снежинки. Она знала: если она остановится, то её встретит смерть, что нужно бежать только вперед. Хотя ей было невыносимо холодно в разорванной грязной балетной пачке и драных пуантах, девочка продолжала бежать навстречу первому попавшемуся спасителю, в которого она верила. Она падала, поднималась вновь и снова бежала, и ледяные, обжигающие слезы только раздражали её сейчас, но она никак не могла остановить свои рыдания…

Ей нужно было быть сильной. Она так хотела жить, ей нельзя было умирать!

Она совершила побег из заточения, эта комната была ужаснее, чем все тюрьмы на свете. Но в чем она виновата? В чем она виновата с самого рождения? Почему столько трагедий преследуют ее и тянутся за ней черным шлейфом? Кто наказывает её? Кто хочет её погибели? Кто хочет, чтобы она так страдала, чтобы мучилась, словно в аду?

Неужели Бог не слышит её молитвы? Бог вообще существует?

– Боженька, услышь меня! – орал худой подросток. – Услышь меня, прошу тебя!

Она кричала, как разъяренный, раненый зверь, снова представив себя на съемочной площадке.

Сэм упала в белый снег, который обжигал её снова и снова, пока она не перестала чувствовать свои руки и ноги, пока у неё совсем не осталось сил. Она упала, полностью обессилев, подняв глаза к небу.

В это время где-то вдали она увидела слабые огоньки. Но Саманта уже сдавалась и не могла пошевелиться. У нее не было сил на надежду. Ей казалось, что глаза обманывают ее.

Но через минуту сквозь полузакрытые грязные ресницы она заметила, что огни стали ярче. И она стала кричать. Она не могла встать, даже если бы захотела: конечности не слушались её. Малышка стала орать во все горло. И её наконец-то услышали. Из грузовой машины вышел водитель и побежал навстречу голосу.

– Спасите! – глядя ему в глаза, прошептала девочка.

Мужчина начал кричать:

– О, Господи! О, Господи!

Он поднял её, затащил в машину, накинул на нее одеяло и связался со «скорой» и полицией.

За ней прислали вертолет. Она словно утонула в свете прожекторов и снежных заносов. Сквозь сон плыли какие-то лица, голоса. Её подсознание говорило, что ей нечего бояться, все позади. Но мышцы всего тела, согреваясь, нервно дергались от боли.

Вертолет вовремя доставил Саманту в больницу, где врачи оказали ей первую медицинскую помощь и спасли её от переохлаждения и ампутации. Спустя сутки она открыла глаза.

Меня кто-то расталкивал… мое тело, чувствовало толчки, но не могло отреагировать! Я слышала эхо голосов, и оно то отдалялось, то приближалось…

Над Самантой стояли врачи и что-то кричали друг другу и ассистентам, борясь за ее жизнь. Сердечный пульс ускорялся с каждым ударом! А ей мнилось, что она снова в плену. В подсознании она была в черной комнате и снова видела его лицо. Он стоял напротив нее с помутневшим рассудком и брызгал слюной в порывах истерического упомрачения! Её грязные сломанные ногти впивались в бессветно-темную стену, глаза, непересыхающие от слез, щурились, и живот разрывался от боли, потому что у нее начались первые месячные… первые месячные в таких условиях. Зверь ударил ее по лицу и сказал ждать. Через какое-то время он вернулся с тугой повязкой. Завязал ей глаза и уволок наверх, как добычу, которую он готов был распороть. Он поднял ее на этаж и поставил в ванну, закрыл дверь за собой и приказал мыться. Зверь стоял и смотрел, и тут она закричала:

– Убей! Убей меня! Убей меня! – и упала на пол вся в крови.

На секунду его глаза будто видоизменились, и он как-то сжался, но лишь на секунду. Огонь снова вспыхнул в бешеных глазах, и зрачки расширились. Она испугалась и снова вспомнила про воду, которая лилась из-под крана. Попила, как собака, и продолжила мыться с пустым взглядом. Она была обречена. По инерции она снова запоминала все детали: флаконы, тюбики, предметы личной гигиены, какие-то странные полотенца, много запахов… Саманта запоминала всё, как в последний раз, как если бы у нее была надежда спастись. Всё запоминалось навсегда: его руки, неприятный парфюм, его одежда, длинные волосы, крючковатый нос… и… то, что он показывал ей после ванны.

Швырнув ей предмет личной гигиены, он снова туго завязал ей глаза и отнес в темную комнату, сунул похлёбку в тарелке с золотой каемкой и приказал спать, видимо, на время удовлетворенный спектаклем.

Спустя несколько часов Дэвис пришла в себя, открыла глаза и громко закричала. Сию же секунду к ней сбежались врачи. А она продолжала кричать и никак не могла успокоиться. К рукам были прикреплены трубочки от капельницы, и Сэм начала их лихорадочно скидывать, кровь брызнула на покрывала, и она съежилась в углу кровати, пока доктор Джонс рассказывал о лекарстве. Она осознала, что снова очнулась в незнакомом месте.

Саманта умоляла не вводить ей никаких препаратов под кожу. Но «белые халаты» объясняли ей, что это необходимо. Она замолчала, закрыла глаза, но чудовище не выходило у нее из головы. Дэвис рассказала, сколько, по ее мнению, времени она бежала от того дома до места, где ее заметил водитель.

Описала чудовище и снова замолчала. Ей не хотелось ни с кем говорить. Она понимала, что выжила, но как жить дальше, она совершенно не представляла.

В больничной палате было большое окно, и она увидела свет и небо. Дэвис поняла, что находится на воле, что она жива, что она больше не в темной комнате. Но её тело продолжало сотрясаться от страха и нервных спазмов. Красными глазами она смотрела на настоящие облака через стекло, на птиц, на деревья…

Доктор Джонс спросил, как ее зовут и сколько ей лет, где она родилась? Есть ли у нее родственники? Ей задали много вопросов.

Рыжая растрепанная девочка с бледными веснушками и красными глазами назвала свое имя.

– Меня зовут Саманта Дэвис, – еле слышно, но внятно прошептала она. – Мне, наверное, уже 15 лет. В Бостоне у меня есть тетя. Розалина Гейт. Тетя Роза. Но я не хочу к ней возвращаться, – предупредила «белые халаты» Саманта. – Не хочу!

За окном пошел первый весенний дождь, и это был первый дождь, который изо всех сил кричал, вторя крикам её души. «Верь», – сказал однажды её внутренний голос. И она поверила. Но сейчас её внутренний голос молчал. Ей больше не задавали вопросов, и она уснула, как спят все подростки, только сейчас её самым родным домом на свете была больничная палата, где было светлое большое окно. Врачи сказали ей правду: полиция обнаружили дом, но он был пуст. Ему удалось сбежать, не оставив следов. Ей пообещали, что его найдут и накажут. Она слушала, но не слышала, продолжая дрожать от страха.

Врачи долго обсуждали, как помочь ребёнку в этой непростой ситуации… Полиция нашла Розалину Гейт, с ней провели беседу, после которой разрешили посетить Саманту в больнице. Дэвис почти никак не отреагировала. Обессиленное тело Сэм находилось в углу с опустошенным взглядом, уставившись в одну точку. Она услышала знакомый голос, но, не подняв головы, продолжала сидеть неподвижно. Розалине было горько смотреть на это. В глубине души она очень любила девочку, хотя практически никогда не показывала своих чувств. Она скорбела по своей сестре, которая вместе со своим мужем разбилась в автокатастрофе, после которой Розалина закрылась в себе и стала похожа на бамбук. А теперь она чувствовала себя виноватой и из-за ужасающего происшествия с Самантой. Всё это время она искала девочку и каждый день умоляла Бога, чтобы девочка нашлась. Полиция пожимала плечами, а тётя продолжала надеяться на чудо.

Розе разрешили забрать Дэвис домой через несколько недель. После кучи тестов и анализов Саманте назначили реабилитационный курс психотерапии, а после его окончания, в течение многих лет, Дэвис продолжала посещать доктора Стиви Рея Джексона по собственному желанию. Он стал для нее другом и близким человеком. Его телефонный номер был в быстром голосовом наборе при воспроизведении трех букв «Рей».

На удивление многим, пережив личную трагедию, Саманта не замкнулась в себе и, вопреки всем страхам и личным комплексам, решила осуществить свою мечту и стать актрисой. Она успешно сдала вступительные экзамены в New York Film Academy и переехала в Нью-Йорк. С каждым днем Саманта всё больше понимала, что выбрала правильное направление. Её учителя говорили, что она имеет природный дар, и ставили в пример её сокурсникам.

Саманта переехала в студию недалеко от Академии, где познакомилась с разными ребятами, где впервые почувствовала вкус свободы, попробовала алкоголь и легкие наркотики, начала посещать разные тусовки и модельные кастинги, общалась со сверстниками. Несмотря на то, что многие набивались ей в друзья, она не пускала в свою жизнь никого по-настоящему, и не ждала сочувствия и объятий в тяжелые периоды, которые у нее были. Она просто плакала в подушку и копила в себе разные эмоции, которые выплескивала в выбранную профессию.

В академии Саманта погружалась во весь процесс кинопроизводства, контактировала со сценаристами, режиссёрами, продюсерами и монтажерами, потому что, независимо от выбранной специальности, студенты NYFA проходят через все стадии кинопроизводства и постоянно вовлечены в деятельность всей съемочной группы. Лекции и практические семинары часто проводили приглашенные гости – знаменитые деятели кинематографа. Они вдохновляли, давали советы, делились некоторыми секретами, вовлекали в индустрию кино, как в мечту. И Саманта влюбилась.

Только это место и смогло ее оживить и отвлечь от ужасных воспоминаний.

Все желания начинали сбываться, но только потому, что она прикладывала невероятные усилия, отдавала всю себя спектаклям, кастингам, съемкам, первым эпизодическим волнующим ролям. На собственные проблемы у нее почти не было времени. Саманта была загружена и в изнеможении валилась на свою не очень удобную кровать и засыпала тихим сном. Вставала рано утром, натягивала спортивный костюм и бежала на пробежку. Дисциплина – залог успеха. Тете Розе Саманта звонила раз в неделю, и сухо докладывала о своих новых успехах. Положив трубку, они обе плакали от своей чопорной сухости, но ничего не могли изменить в своем общении. Саманта была рада, что больше не живет с тетей Розой. Пускай она была предоставлена сама себе, и ей приходилось подрабатывать хостесс на различных мероприятиях и моделью, но такая жизнь ей нравилась больше.

Глава 2. Побег в Город Ангелов

После продолжительных и иногда утомительных бесед с доктором Реем я часто чувствовала себя опустошенной. Он давал мне разные задания, превращая мою жизнь в игру. Беседуя со мной, он был откровенен и почти заставлял меня не относиться к жизни слишком серьезно, и делать то, что мне хочется, больше читать и загружать свой мозг исключительно важными задачами, знакомиться с новыми людьми, больше общаться и идти к своей намеченной цели. Мы много говорили о моей цели стать настоящей актрисой. Он понимал, что из этой мечты я черпаю своё вдохновение и живу этой мыслью, только она дает мне независимость и свободу и укрепляет дух. Пробы, сценарии, игра в новую реальность, «примерка чужих жизней», шуршание платьев, грим, много улыбающихся лиц, света прожекторов, крики режиссера и снова закат – такой мне нравилась моя жизнь. Были разные дни: иногда мне не везло, я с громом проваливалась, чувствуя себя незащищенной, «протасканной» через все круги ада, но я ни на секунду не сомневалась, что нужно идти только вперед. Я делала это исключительно для себя.

В двадцать один год, я решила попытать счастье. Взяла билет в один конец и улетела в Лос-Анджелес (LA).

Испепеляющее солнце, пальмы, удивительно красивые восходы и закаты дарили мне хорошее настроение. Этот мир казался мне совсем другим. LA стал моим спасительным раем, в котором всё было ново, и доктора Рея не было рядом. Я будто сбежала от черных мыслей и своего похитителя, а также от человека, который стал моим эхом. Убежать от своего эха, было, пожалуй, страшней всего.

Шагая по звездному бульвару, я чувствовала себя счастливой! Я прикасалась к надписям латунных пятиконечных звёзд белыми перчатками, не боясь испачкаться! Меня не смущал даже вечный смог, во мне вновь зажегся внутренний свет, который погас восемь лет назад…

Я взяла с собой неподъемный чемодан и рюкзак. В чемодан я запихнула пять-шесть лучших платьев, шорты, майки, огромную косметичку, актерское портфолио со съемок в NY и модельное портфолио, сделанное Патриком Леммом, и, конечно же, туфли и духи – какая королева может существовать без каблуков и невкусно пахнуть?

Калифорнийский загар прилип ко мне очень быстро. Кожа приобрела бронзовый оттенок, и я стала выглядеть более отдохнувшей.

Привычка бегать, перелетела через всю страну вместе со мной. Я туго завязывала волосы в хвост и бежала под любимые песни, которые предавали мне сил. Музыка сопровождала меня повсюду и была моим стимулом.

В один из таких прекрасных дней я познакомилась с Кэмероном. Он совершал пробежку по моему маршруту. Накачанный бог, с красивым голосом и хорошими манерами, он рассказал, что гостит у друзей, а сам проживает на территории Малибу (а город Малибу известен своим тёплым климатом, песчаными пляжами, а также тем, что в этих местах живут богатые и знаменитые).

Он был очень вежлив и обходителен и пригласил меня на свидание в ресторан Golden Gopher. Этот было в тот же вечер, я надела простое летящее платье персикового оттенка и уложила волосы. Он ждал меня внизу, на нем были яркая футболка и джинсы. С виду он казался проще, чем был на самом деле.

В Голдене была очень приятная атмосфера, мне вообще казалось, что в этом городе всё «ангельское», начиная от глаз Кэмерона, заканчивая обслуживанием официантов. За ужином в этом «золотом» ресторане я расслабилась и разрешила себе пофлиртовать с блондином. Он рассказывал мне про Лос-Анжелес, Малибу и делал многочисленные комплименты. Кэмерон являлся лицом известного модельного агентства, а также студентом Pepperdine University. Он рассказал мне про свой факультет «Бизнес и менеджмент». Его тембр был таким мягким и спокойным, что я всё время улыбалась. Мне очень нравилась его уравновешенность.

Через некоторое время я приняла приглашение приехать к нему в гости в Малибу, в его собственный дом, подаренный папой бизнесменом. И у нас завертелся роман. Кэмерон был моим первым увлечением в LA.

Всё это время я боролась с собой, со своими мыслями и чувствами и с телом, которое считала грязным после прикосновений чудовища. Я боялась чувствовать себя комфортно, разрешать кому-то доставлять мне удовольствие… Я никому не разрешала себя любить, наверное, потому что сама боялась себя любить после случившегося.

В Нью-Йорке, во время учебы, я напивалась, прежде чем заняться любовью с теми, кто мне очень нравился, потому что чувствовала себя некомфортно со своими психологическими заморочками. Еще в те годы мне очень нравились девушки. Одну из них звали Кендра. Она была не похожа на других, совсем из другого мира. Она училась на художника-мультипликатора. У нее были серые глаза и длинные ноги. Но как только я поняла, что она влюбляется в меня, я исчезла из её жизни без объяснений.

Итак… Кэмерон…

С ним было легко и просто, не было сильной привязанности, не было ощущения, что я нахожусь «на грани». Он пригласил меня в Малибу через неделю, и я приняла его предложение.

Кэмерон не покупал меня, хотя был богат, нам просто было хороню вместе, и я не отказывалась от дорогих подарков. Это были дорогие украшения, платья и море цветов, еще он свозил меня во Францию, где всё было просто по-королевски: и отели, и отдых. Секс с ним был неплохим, но чего-то не хватало: не хватало страсти, огня. После возвращения из Парижа у меня окончательно отрасли крылья, и я прошла четыре этапа кастинга, после которого меня утвердили на большую роль в большом фильме, где я сыграла криминалиста. Фильм был удостоен многих номинаций. Это было моё настоящее начало, мой результативный старт. Но мне хотелось большего: я хотела стать не просто актрисой большого кино, я хотела стать лучшей.

После окончания съемок в этом фильме мне было легче получить следующую роль. И когда я перелистывала новый сценарий, у меня тряслись от счастья руки. Я влюбилась в свою героиню и была безмерно рада погрузиться в новую работу полностью. Деньги от первой большой роли и второй главной я отложила на будущую недвижимость. Я росла. И девочка-сорванец наконец-то включала мозги.

С Кэмероном мы расстались из-за катастрофической нехватки времени: сначала мы стали видеться очень редко, потом перешли на телефонные звонки, потом поняли, что так больше не может продолжаться. И я, не сомневаясь в правильном решении, выбрала карьеру. Мы сумели остаться друзьями, и у обоих остались хорошие и приятные воспоминания друг о друге. В наших отношениях всё было логично: он знал обо мне ровно столько, сколько я хотела ему рассказать, ни больше, ни меньше. В основном говорил он, и всё решал он. Рядом с ним я часто молчала, и мне это почему-то нравилось. Но всё заканчивается, как закончились и наши отношения.

Меня начали узнавать воротилы шоу-бизнеса, все звали меня именем моей героини в фильме, и меня это жутко раздражало. Но сквозь раздражение я тихо млела.

Популярность росла, и времени для себя почти не оставалось. Моими друзьями стали коллеги по съемочной площадке, гримёры и мой менеджер Инкери Тойвонен, которая появилась у меня по приезде в LA. Её знали в этом мире почти все, и все хотели с ней работать. Её родители перебрались в США из Финляндии, когда еще были очень молоды, и она появилась на свет уже здесь. Штурмуя всех и все на своем пути с самого рождения, как бронированный танк, она тащила на себе много проектов, много людей, и, кроме работы, её мало, что интересовало: ни солнце, ни пляж, ни мужчины…

Поклонников у меня становилось всё больше и больше, как среди обычных людей, так и среди богатых мужчин. В перерывах между съемками мне удавалось сниматься в модельных проектах для известных брендов одежды и косметики. Я становилась другим человеком: во мне начала просыпаться женщина, и я постоянно следила за своим внешним видом, покупала дорогую косметику для лица и тела, ходила к стилистам, визажистам и даже к имиджмейкерам, которых советовала мне Инкери. Ходила на симфонии в Center Theater Group, посещала концерты в Стэйплс центр, как-то однажды заглянула даже в библиотеку Хантигтона и пробежалась по художественной галерее в Сан-Марино, где хранятся рукописи Шекспира. Также за четыре года, проведенные в LA, я обошла все рестораны и ночные клубы бульвара Сансет по многу раз.

Но самый запоминающийся «отрыв» я совершала на пляжах Малибу. Ох, какие там красивые серфингисты и вкусные, опьяняющие коктейли!

Да, я находилась в Лос-Анджелесе, в Городе Ангелов. Я была сильно пьяна, мой внутренний голос отправил меня напересечение бульвара Сансет и Дохини Драйв… я помню эту ночь отрывками, как и некоторые другие. Всё началось с текилы и VIP-зоны, куда меня притащил мой друг-гей по прозвищу Лили. Приехав все разукрашенные, будто с бразильского карнавала, мы хлестали алкоголь, словно это была вода. Музыка пробивала ушные раковины и, отбивая чечетку на пути через перепонки, всасывалась в мозг. Я помнила свое имя до тех пор, пока мы не встретились глазами с ней. И всё будто съехало с невидимой оси. Таких глаз я никогда не видела вживую, даже в трезвом уме и ясной памяти!

Я подплыла к ней, сама того не замечая, и тихо спросила ее имя, томно ссылаясь на свой склероз… она не ответила мне словами, просто взяла и поцеловала меня своими невероятными губами и улыбнулась хитрой улыбкой.

Потом снова наклонилась, так как была невероятного роста и на высоких каблуках, и прошептала мне в ухо горячим дыханием: «Мое имя – мечта!» Это было одним из тех многих случаев, когда люди, зная друг друга заочно, видят друг друга впервые.

Дальше всё происходило будто по ненаписанному сценарию неснятого фильма… Отрывками я помню, как мы летели на «корвете» и что-то орали ночным туристам, прогуливавшимся по нашему маршруту, махали какими-то вещами, словно флагами… Кто был за рулем – не помню…

Я проснулась на яхте, пришвартованной на побережье Тихого океана со стороны Беверли-Хиллз. С таким похмельем я просыпалась только в NY, наверное, поэтому не сразу смогла вспомнить, где я… она лежала рядом со мной, и, конечно, я знала ее имя, которое было как песня – Кимберли… Она действительно была мечтой, топ-модель, известная во многих странах на разных континентах. Моя мечта стала моей тайной… и эта тайна объединяла нас железной цепью. Нам не нужно было говорить, чтобы понимать и чувствовать друг друга. С ней я была собой, и эйфория растекалась по моим венам, впитываясь в кровь.

Обо мне много писали, в этом городе меня впервые начали преследовать папарацци, и мои новые друзья научили меня прятаться от них разными способами, я узнала о себе много нового, и порой фантазии журналистов можно было позавидовать! Статей становилось столько, что я не успевала их обнаруживать, и репортеры, вчера выливавшие на меня помои сегодня уже писали, что «мне нет равных». Это правда, говорят, что у деятелей шоу-бизнеса должна быть бронированная шкура.

Мне приписывали романы с разными голливудскими коллегами, и местными «аллигаторами». Но все эти статьи не так сильно интересовали меня, это все было не так важно. Больше всего я боялась, что Кипер узнает и найдет меня. Страх не уходил.

Глава 3. Возвращение

Дэвис вернулась в NY другим человеком.

Она превратилась в востребованную актрису, в раскованную женщину. Ей завидовали, ею восхищались. Саманте начали подражать.

Дэвис нравились свои перевоплощения, она узнала другую свободу. Это была свобода жизни, свобода эмоций, финансовая свобода. Она начала чувствовать себя нужной и реализованной. Мужчины сходили по ней с ума… Её приглашали на встречи, интервью, на телевидение в различные передачи, она снималась для журналов, участвовала в показах мод с другими звездами. Её следующим шагом был запуск собственной линии духов и косметических средств и раскрутка собственного лейбла. В планах уже были назначены даты переговоров с людьми, которые были заинтересованы в сотрудничестве с Самантой, и всё кружилось и вертелось. Просыпаясь, она иногда путала дни и боялась опоздать на новые и новые встречи.

Про «темную комнату» знали только полицейские, врачи, и её подруга Барбара Рид, которую она называла Барби. Они дружили с ней с самого детства и вместе ходили в тот самый балетный класс в Бостоне. Она считала не нужным посвящать кого-либо в свою трагедию, даже тех девушек, с которыми она училась в академии.

Единственная привычка, которую она сохранила за собой после темной ужасной комнаты, – это отношение к еде. Сэм ела очень мало, не потому что боялась располнеть, а потому что маленькой порции для нее было достаточно… после собачей миски с непонятной похлебкой.

Зная, что её мучитель до сих пор на свободе, Дэвис боялась, что он найдет её, и часто вздрагивала, когда её окликали из-за спины похожим тембром голоса.

Позже она вернулась в Манхеттен с целью остаться в городе надолго и завоевывать мир дальше и поэтому исполнила свою мечту раннего детства. Сэм купила себе роскошную квартиру-пентхаус в Манхэттене. Большую, светлую и просторную с прозрачными огромными окнами, за которыми была настоящая жизнь, как в той больнице, Центральный парк свет, небо, и другие небоскребы. И каждый раз, засыпая в своей квартире, Сэм смотрела на город и осознавала, что она жива и не одинока. Ей улыбались ночные огни и пролетающие машины, весь NY растворялся в закате, и она очень любила этот город, город, с которым было связано и множество приятных моментов.

По приезде из LA я постарела душой еще больше. Я это ощущала. Изнеможенное тело не слушалось. Съемки завершились, и я превратилась в потертый ластик. Хотелось спать всю неделю напролет, что я и сделала, еще хотелось что-то поменять в себе, сбросить весь накопленный стресс и грязь, как змеиную шкуру…

На днях у меня закончились съемочные дни в картине, которая снималась сто пятнадцать дней, и я была смертельно измотана, особенно в последние дни. Мне пришлось летать даже на воздушном шаре. Это был фантастический опыт и бессонные ночи. Работа велась над картиной «Удар».

Я начала готовиться к роли еще за несколько месяцев, усердно посещая зал по 5–6 часов в день, 6 дней в неделю со своим тренером. Мое тело, приобрело, рельефные изгибы и часто попадало в кадр в разных ракурсах. Роль была интересной и запоминающейся, я играла девушку, входящую в преступную группировку и у всех членов банды были одинаковые татуировки – челюсти с клыками на правой кисти руки. Мне приходилось испытывать невероятные физические нагрузки и на съемках: бегать, выполнять разные трюки, прыгать с парашюта и поэтому Инкери следила за моим питанием. Она стала моей нянькой. Но по окончании съемок я гордилась собой еще больше. Мне нравилось играть.

В процессе моей эволюции, моего взросления изменялось очень многое, и менялся мир вокруг. Валяющаяся газета с сегодняшними новостями была тому явным подтверждением! Лицо корреспондента с микрофоном будто говорило: «А что если будущее уже настало?»

…Весь насущный мир ускоренно видоизменялся. Изменения происходили каждый день, открытия росли как грибы. Машины научились летать, когда я еще не успела улететь в LA, благодаря новому топливу, без всякой магии; роботы научились перепрограммироваться, появились новые современные лекарства от тяжелых болезней и противоядия.

Помимо уже имеющихся президентов всех стран, появился президент мирового сообщества, и им стала женщина, которая родилась в Южной Корее. Нгуем Лимм. Она стала почти богом для одних жителей планеты, а для других – новым поводом для насмешек и карикатур. Был создан флаг мира. Он был ярким и оптимистичным. Вводился даже новый единый язык. Новые правила меняли мир, и они многим были не по душе.

Политика, строительство, наука, архитектура шоу-индустрия и многие другие отрасли развивались. Прогресс был заметен каждый день.

В музыке появились новые направления. Классическая музыка не старела. В моду возвращались мелодичные баллады, но уже нового, «бриллиантового» времени. В дизайне одежды всё больше и больше появлялось футуристических элементов. Даже офисные сотрудники могли позволить себе чудаковатые аксессуары, и это не считалось дурным тоном.

Но, несмотря на позитивные аспекты совершенствования мира, наркотические средства не прекращали распространяться, и криминал не был искоренен.

Те, кто не могли устроиться в жизни, шли на криминал. Каждая страна боролось с криминалом, как и раньше, но искоренить его было невозможно. Неравенство между классами людей приводило к хаосу и порой – к массовым беспорядкам.

Одно лишь оставалось неизменным – человеческое отношение друг к другу. Ненависть терзала души и сердца людей. Одиночество подталкивало всё чаще к суициду. Ужесточились наказания для преступников и менялись многие законы и кодексы, почти до неузнаваемости. Все постоянно менялось. Людям понравилось все менять.

По приезде в Нью-Йорк я прошла аттестацию и тоже села за руль космомобиля. Ощущения при полете были просто неземные: ты чувствуешь, что земля уходит из-под ног… ты уже не на земле, ты в небе, ты большая важная птица! Сливаясь с космосом, ты просто паришь. И да, я купила себе машину, именно ту, о которой мечтала. Да, я купила золотую «Ламборгини»! Но все думали, что она сделала из золота, а это было просто правильное покрытие. «"Ламборгини" есть, можно умирать», – подумала я.

Я проснулась ранним утром, примерно в 5 часов. Нью-Йорк еще спал. Полупустые улицы были окутаны голубым светом. Я надела очки и куртку и вышла на улицу за свежей прессой и прогуляться. У полицейских в Медисон Сквер Парке проводилась перекличка, двое уборщиков в красной форме очищали улицы, также по дороге я встретила милую целующуюся парочку и небольшую толпу молодых русских туристов, громко смеющихся без перерыва. Они кричали что-то вроде: «Дуракам закон не писан».

Я купила USA Today, прогулялась по парку, встретила восточноамериканского бурундучка и вернулась домой. Прошуршала первыми страницами, наполнила ванну водой и бросила сразу две бомбочки «страсть по-французски» (бурлящие шарики) и погрузилась в ванну. Рассвет уже обволакивал всё, как топленое масло… сладко пробуждая людей в пятничный будний день.

«Красные маки слишком прекрасны, им не оказаться в твоем сером сне, сером-сером сне…» – я напевала эти слова снова и снова, сочиняя мелодию и поливая свои розы, стоящие в маленьком ландшафтном саду перед окном. Вода попадала на листики, разделяясь на сверкающие капли.

Зазвонила домашняя «ракушка» – это звонила Барбара.

– У меня есть новости! Мы срочно должны встретиться! – кричало хриплое эхо сквозь провода телефонных линий.

Я невольно улыбнулась и посмотрела на часы.

– В два на пятой… знаешь, где.

– ДА! ДА! ДА! – кричало из «ракушки».

– Договорились, я собираюсь?!

– Да! – еще одно «да» набросилось на меня, атакуя.

– Еще одно «да» – и я укушу тебя при встрече!

– ДА! ДА! ДА!

Я прыснула, положила ракушечку в домик и рассмеялась так, что даже щеки вспыхнули.

Незаметно стала подкрадываться осень. Ранняя осень, которую я только заметила. Я решила прогуляться пешком. А за мной почти следом ехал мой шофер, в очередной раз ругая меня за подобные вылазки. «Ну хоть кому-то не всё равно», – подумала я и медленно-медленно поспешила вперед, внедряясь в Мидтаун, любуясь на деревья и чистое небо холодного оттенка. Левински, зная мой маршрут, полз по земле, как ящерица (так он обычно называл передвижения по земле на автомобиле) на золотой «Ламборгини». Люди уже начали отвыкать от того, без чего, казалось, было невозможно жить. Космо-бензин падал в цене, и всё больше и больше людей шли на курсы вождения в небе, чтобы получить новые права, которые делились на разные категории. Но получить их было весьма непросто. Тип категории зависел не только от стажа профессионального вождения, но и от разрешения ВП, у которой появился новый департамент, – пять видов доступа в небо.

Было почти три часа, Барби опаздывала, и я решила заглянуть в Nat Sherman чтобы порадовать Левински сигарой.

Ровно в три мы осели в ресторане с Барби и решили заказать, что-нибудь поесть. Выбор в этом месте был поистине королевский. Мы заказали большое блюдо из рыбы на двоих и два греческих салата. Барби непривычно суетилась: ей не терпелось рассказать мне последние новости. Когда мы смели с тарелки последние остатки еды, нам принесли первые коктейли.

– Итак! – произнесла Барби и застучала негромко вилкой по бокалу, требуя моего внимания, чтобы я отвлеклась от монитора, по которому транслировался какой-то европейский показ летней коллекции.

– Итак! Я выхожу замуж. Бен сделал мне предложение, и я ответила: «да»!

– Мать твою, вот это да! Поздравляю! Я очень за тебя рада! Бен молодец! Дай-ка я тебя обниму! – я потянулась её обнять и почувствовала знакомый запах «Шанель». Мне снова стало хорошо.

– Спасибо, это было очень неожиданно. Это случилось на семейном ужине в Чикаго, по случаю дня рождения моего отца, куда мы приехали с Беном…

Почти залпом осушив первые коктейли, мы взволнованно ожидали новые. Барби сияла, как звезда, она была счастлива.

…Мы сидели за столом, и Бен неожиданно встал. Сначала он поздравил моего папу с днем рождения, сказал красивый тост, потом плавно перешел к тому, что он благодарен за такую дочь и за то, что судьба свела нас вместе, а потом достал коробочку с кольцом и попросил у моего отца разрешения сделать мне предложение. И так как мой папочка всегда хотел, чтобы я была счастлива, а с Беном я действительно свечусь от счастья…

– Это заметно – вставила я.

– …то он дал благословение, и все зааплодировали, когда мой пупсик надел мне кольцо на пальчик. Это правда было очень красиво, традиционно и правильно. Настоящая помолвка! Так что, крошка, я теперь помолвлена, и на днях мы пойдем с тобой выбирать мне и тебе платье!!!

– О-о-о-о-о, платье!!! – у меня вырвалось еще больше восхищение. – Моя дорогая, как офигенно! Это просто потрясающе!

– Точной даты пока нет, но мы тянуть не будем и поженимся к концу этой осени, в начале зимы, а не через год. И сейчас мне нужно нанять опытного, понимающего организатора, чтобы всё было, так как хочу я и очень быстро.

– Ты мой единственный бриллиант, я тебя очень люблю, и ты достойна счастья!

Мы подняли бокалы за помолвку и снова обнялись. Мы были счастливы, как дети. Около шести вечера Левински отвез меня домой. Я была пьяна, счастлива за Барби, но в то же время очень утомлена. Мне очень хотелось поприсутствовать на примерке платьев.

Свадьба Барби

Я проснулась и смотрела в потолок. Просто лежала минут десять и делала дыхательные упражнения, как учил Рей. На тумбочке рядом с кроватью стояли фотографии в рамках. На первой фото были еще живые молодые влюбленные родители, на второй мы с Барби на занятиях в балетной школе и фото тети на церемонии вручения моего аттестационного диплома.

День свадьбы Барби я очень ждала, чем скорее он приближался, тем сильнее она нервничала из-за всяких организационных моментов. Свадьба предполагалась роскошная, и по количеству богатых приглашенных со стороны жениха и родителей Барби претендовала на первые полосы светской хроники. И вот этот день наступил. Пока я нежилась в кровати и слушала звуки улицы, на другом конце города уже съезжался персонал, чтобы творить хаос и сеять суету, как это бывает на свадьбах. Я ожидала своего стилиста, который должен был подготовить меня к церемонии и поехать со мной, чтобы проконтролировать стилиста Барби.

Раздался звонок в дверь в тот момент, когда я стояла в полотенце и слизывала остатки йогурта с крышечки. Валентино влетел, как фурия, оглядев меня с головы до ног, фыркнул что-то себе под нос и начал раскладывать свои волшебные чемоданчики. После укладки и мейк-апа я надела свое платье подружки невесты золотого цвета, которое больше подходило для церемонии награждения «Оскар», нежели для подружки невесты, но, слава Богу, оно было не в пол, и не расшито паетками и бисером. Оно понравилось Барби, а с ней спорить перед свадьбой было очень опасно…

Нужно было приехать пораньше, чтобы подбодрить Барби. Левински ожидал нас у подъезда.

Валентино и Левински знали друг друга уже несколько лет и не упускали момента подшутить друг над другом. У обоих были острые язычки, и каждый раз, когда у них завязывался диалог, я представляла себе двух вцепившихся котов: мя-ау! Ухх!

Церемония проходила в церкви Saint Thomas. Эта протестантская епископальная церковь, расположеная на углу 53-й улицы и Пятой Авеню в Нью-Йорке, известная благодаря своей литургической музыке и архитектурному дизайну в стиле французской готики. Большие колонны, красивый орган и постоянное ощущение ничтожности на фоне огромного вместительного пространства источающего сильнейшую энергетику.

На лавочках были рассажены приглашенные гости. Светлые букеты источали радость, преобладали белые и нежно кремовые розы. Всё было готово, видео и фотоаппаратура включена, церемониймейстер был сосредоточен, священник читал последнюю молитву перед выходом. Барби шла к алтарю, как дива, почти летящей походкой, а я понимала, что выдаю замуж «любимую женщину», ту, которая была со мной рядом и в горе, и в радости, и с которой мы прошли через суровые испытания вместе. Она так часто смеялась над моими шутками, а он сможет делать ее счастливой все время? Мне хотелось заглянуть в его глаза, но они были опущены, и он явно нервничал.

Платье Барби было фантастическим: белое, как у золушки… кружевной верх, вырез сердечком и огромный многослойный низ, сверху покрытый кружевом. Принцесса Барби и принц Бен в черном костюме с белой бутоньеркой и в шелковой рубашке. «Принц Бен», как и его отец, был бизнесменом. Он был совершенно из другого мира, мира цифр и классических костюмов. Но, мне кажется, он был влюблен в Барбару, а это самое главное.

Шепот стих. Запах роз уносил меня куда-то очень далеко. Опять я вспомнила фотографии родителей и подумала: в какой же церкви они венчались? Почему тетя Роза так не хочет мне ничего о них рассказывать? На секунду я вообразила себя на себе Барби и пыталась охарактеризовать свои ощущения, но будто бы вернувшись в свое тело, поняла, что хочу другую свадьбу и, естественно, не с Беном.

Все речи были сказаны, кольца надеты на пальцы, кряхтение в зале затмили поздравления и на выходе из церкви молодых осыпали лепестками роз. После церемонии самые близкие переместились на смотровую площадку Rockefeller center. На ней уже присутствовали пятнадцать человек, включая меня и фотографа. Организация всего была на высшем уровне на всех этапах. Шампанское разлили в бокалы, был организован фуршет, и всё это было прекрасно. Все присутствующие были счастливы и расслаблены.

Мне тоже же хотелось любви, глядя на их сияющие лица, и я загадала желание найти свою вторую половинку, который сделает меня счастливой и даст возможность влюбиться в него.

С Майком мы столкнулись нос к носу в приемной, как оказалось, своего общего психолога Рея, и оба почувствовали мгновенное электрическое притяжение.

В тот момент Майк еще встречался со Стэйси Колинз (вспомнив её, я поморщилась).

Мы начали общаться, встречаться как друзья и проводили каждое общее свободное воскресенье, нас тянуло друг друга как двух источников заряженных частиц, но мы никогда не обсуждали то, почему каждый из нас попал к доктору Рею. Мы делились накопившимися за какое-то время новостями, давали друг другу советы, выпивали вместе. Я приезжала к нему на запись в студии, он бывал у меня на съемочной площадке, замаскированный под стилиста. У меня были нескончаемые съемки, а у него – гастроли. Общих воскресений было крайне мало, но мы оба были заинтересованы друг другом. Однажды он сорвался и прилетел ко мне с другого конца света – из Японии, только чтобы сказать «спасибо» за поддержку, оказанную мной в один из непростых дней его жизни, когда он потерял своего близкого друга, который был барабанщиком в его группе BlacKMonday.

Майк понравился мне с первого взгляда, но я гнала от себя разные мысли по поводу нас. Его голос, его уверенность в себе, статность… Но примерно через месяц после его провокационного «спасибо» во мне что-то щелкнуло. Мы поехали в Pacha. Там было, как всегда, шумно и весело, алкоголь лился рекой, ди-джеи сотрясали танцпол, толстосумы пытались пробиться ко мне, но я почувствовала необузданную страсть к нему… Я хотела прижать его к стенке, взять за шею и прошептать еле слышно: «Я хочу быть твоей, возьми меня». Но когда я подошла несвойственной мне неуверенной походкой, он увлек меня в танце, кружил, кружил, а потом нагнул и поцеловал в губы. А музыка всё звучала и звучала, и платформа уходила из-под ног. С этого вечера мы начали флиртовать друг с другом. Иногда он прижимал меня к себе, и мое сердце вырывалось из груди! Мы не говорили о форме наших отношений и называли друг друга по именам, иногда добавляя «sweety».

Я совсем потеряла контроль над своими чувствами, и когда вернулась домой одна, в пустую квартиру, я осознала, что никому еще так не доверяла себя в своей жизни и не любила так ни одного мужчину. Я влюбилась! Мне не хотелось ни есть, ни спать, хотелось чаще плакать и без причины смеяться… Я никогда так не дрожала при виде мужчины, и у меня впервые так тряслись коленки! И, прикасаясь к губам своими пальцами, я вспоминала его поцелуй.

Его комплименты в мой адрес лишь раздували адское пламя. И сказать о своих чувствах одному из своих близких людей на свете было невероятно страшно. Я очень боялась его потерять. Я поняла, что нашла в нем всё, что искала всю жизнь. Это было танго, танго чувств, танго взглядов и случайных прикосновений.

Я относила себя к тем женщинам, которые всегда влюбляются не в тех парней. Я ловила себя на мысли, что те мужчины, которые обычно мне нравятся, любят романтических утонченных девушек, которых в России когда-то называли тургеневскими барышнями. Я же всегда была на адреналине, эмоции били через край. В ушах всегда звенела музыка, я была не нежной, а шумной, иногда даже агрессивной. И если тот, кто западал мне в душу случайным образом, не был поклонником утонченных барышень, то оказывался женатым либо был готов переспать с половиной бомонда, что тоже не являлось радужной перспективой быть в списке под галочкой. Хотя иногда мне тоже хотелось освободиться от ненужных мыслей и, как говорится, пуститься во все тяжкие, завести такой список, но мозг пульсировал и пульсировал, не разрешая мне выпустить из-под контроля хотя бы что-то.

В моей жизни всё всегда было просчитано, продумано, запланировано, иначе я не я! Я была предоставлена себе с самого детства, и даже тотальный контроль тети Розы не сдвинул мою программу „самозащита = всё под контролем”.

Это помогало мне жить, но это мешало быть полноценной женщиной, из-за этого я сильнее боялась смерти, не успеть выполнить все свои цели и задачи, боялась быть одной и принадлежать кому-то. Саманта-робот, живой, смешной, стальной робот, которого никто никогда не спрашивал, почему он такой…

Недосыпания из-за работы и одиночества вызывали ночные галлюцинации и сны-«параличи», но когда я просыпалась в поту и смахивала слезы, я начинала новый день и убегала из белой, будто вечно заснеженной гостиной, как ошпаренная. День сменялся новым днем, и, несмотря на разные события, они были похожи на одну сплошную серую массу.

Во время депрессии Барбара приезжала ко мне на некоторое время. Но после того как у нее завязались серьёзные отношения с Ричардом, с которым она встречалась до Бена, мне стало уже неудобно просить ее оставаться у меня. Я не хотела быть и выглядеть беспомощной. В такие моменты я искала новых знакомых, новых случайных фанатов и выходила на связь в интернет порталы, смотрела фильмы со своим участием, мысленно повторяя выученные роли, заученные от корки до корки, читала прессу и искала о себе информацию, заметки в журналах. Будто я не я и наблюдаю за собой со стороны: как у меня дела? Чего я добилась? Есть ли у меня успехи? «Молодец, Саманта Дэвис», – выдыхая, вторило мое эго, поднимая за себя третий бокал шампанского на Новый год и за свой первый долгожданный «Оскар» в компании друга Лили, прилетевшего из Лос-Анжелеса.

Я всегда хотела иметь свою семью, свой дом, но думала об этом как о явлении, которое нескоро станет реальным. Я рисовала в своих фантазиях мужа и детей, как я делаю им завтрак на красивой кухне, как целую мужа утром при пробуждении. Я мечтала с самого детства о ландшафтном саде, в котором бы росло много сортов прекрасных роз. Я представляла, как выхожу на веранду, чтобы встретить рассвет с чашкой кофе, закутаться в плед и почитать новую книжку с шуршащими страницами.

Мне хотелось дожить до старости и измениться, почувствовать себя в безопасности и начать ощущать жизнь по-новому. Произнося это про себя, я чувствовала, что уже с этими мыслями в моей жизни что-то меняется, я будто надламывалась, как кусочек плитки шоколада, и таяла. Я размышляла: с чего начать, как правильно построить свою жизнь? Всё мое время уходило на карьеру и на редкий сон. Как можно в таком ритме встретить мужчину мечты, за которого можно выйти замуж? Может, правильнее сначала купить дом, создать уют и делать какие-то шаги в этом направлении?

А еще мне хотелось, чтобы вокруг меня все бегали и суетились, как будто я снова маленький ребёнок, которому недодали в детстве тепла и ласки.

Я сидела в позе лотоса и разворачивала конфетки с пожеланиями, подаренные Майком в нашу последнюю встречу. Конфетки я складывала в серебряную конфетницу, а фантики аккуратно разворачивала, читала пожелания и укладывала в памятную шкатулочку, в которой также хранились другие вещицы, при взгляде на которые щемило сердце. На часах было 3 утра, но спать совсем не хотелось, особенно после того, как Майк сказал, что в очередной раз помирился со Стейси. Адреналин бил в голову, «как моча», и минуты никчемного страдания по мужчине, который стал мне очень дорог, обратили мое состояние в тугую фальшивую струну. Я взяла новый сценарий и начала судорожно перелистывать, но буквы прыгали. Я чертыхнулась, отложила сценарий и поплыла в белом атласном халате, босая, варить крепкий кофе. «Час от часу не легче», – подумала я, вспомнив про водителя и свою красавицу, отвезенную в сервисный центр. Цветы от поклонников, стоявшие в разных вазах отдельными букетами, начинали увядать, а моя «киллинг-леди» должна была прийти только послезавтра. Всё было очень неестественно, будто кто-то протрубил реквием по моей невидимой, не озвученной вслух мечте. И рыжие волосы торчали, как пружины, во все стороны.

Через полтора часа, выкурив две сигареты и выпив кофе, напичканный сливками и сахаром, я вернулась к сценарию с серьёзным намерением погрузиться в него полностью.

В шесть утра зазвонил будильник, и я бережно отшвырнула измученный текст, надела спортивный костюм и собралась на пробежку по центральному парку в больших наушниках, снова не дав себе отдохнуть. Лифт ехал бесконечно. На одном из этажей ко мне присоединился мужчина в деловом костюме, и мы дальше полетели вниз. Здороваться в Нью-Йорке было дурным тоном.

Я бежала, стирая кроссовки до дыр… Начинали забываться Париж и мои последние красивые съемки у Эйфелевой башни, воспоминания о приторности и вкусных завтраках рассеивались, как молочный туман. Съемки в этом фильме были лучшими в моей жизни. Команда мировых актеров, таких же, как и я, «с далеким приветом»… Атмосфера царила божественная. Мы постоянно дурачились, смеялись и обнимались.

Мне еще никогда не было так весело столько дней подряд. Я выучила несколько фраз на французском языке и дразнила операторов. Однажды после тяжелого съемочного дня мои коллеги, с которыми я имела честь играть, подошли ко мне с предложением прогуляться и выпить с ними:

– Дэвис, мы в Париже, и ты наша муза. Осчастливь нас своей компанией.

Мы прошлись по площади Трокадеро, что на противоположном берегу волшебной Сены, окинули взглядом дворец Palais de Chaillot и решили кайфануть в одном из ресторанов Эйфелевой башни «Жюль Верн» (он находится на высоте 125 метров и считается одним из лучших ресторанов Парижа). Наша вылазка была спонтанной, поэтому столик заранее никто не бронировал. Но я лишний раз убедилась, что деньги, и их количество в сочетании с известным именем в нашей жизни решают почти всё.

В следующий уикенд был организован ужин на борту прогулочного теплохода во время экскурсии по Сене. Красивая природа ласкала взор, хорошая погода радовала тело. В этот раз Париж был еще прекраснее, он вдохновлял и очаровывал!

Ноги устали бежать и я вернулась домой вместе с мыслями о Майке. Я позвонила Барбаре, но она была занята, автоответчик проговорил мне милое приветствие и попросил оставить сообщение после сигнала. Я повесила трубку, выругалась и легла спать днем. Всё не как у людей. «Да… вот такой я человек», – подумала я о себе.

После сна я собралась с мыслями и решила осуществить свою старую сладкую фантазию: я позвонила Валентино, который приезжал ко мне по случаю моих экстренных вылазок, красных дорожек, презентаций, интервью и делал из меня настоящее произведение искусства! Он рисовал мне макияж, творил на голове шедевры, привозил одежду. Валентино был моей «женской рукой», которая умела делать всё так прекрасно и аристократично, как только умел настоящий профи.

Я взглянула в свое любимое викторианское зеркало. Оттуда на меня смотрела кукла и хлопала глазами.

Порадовать меня смог и Левински, позвонив мне с радостной вестью, что моя «Ламборгини» готова к эксплуатации. «Ну надо же! Жизнь налаживается», – отметила я, положила трубку и тут же набрала Per Se, всё еще оглядывая себя в зеркало.

– Что вы предпочитаете мисс Дэвис, чай или кофе?

– Я очень хочу кофе, профитроли и тишины, – ответила я и посмотрела в его глаза.

– Да, конечно, что-нибудь еще, мисс Дэвис? – спросил ее официант – красивый японец официант с длинными черными волосами, убранными в конский хвост, трехдневной щетиной и пирсингом в ухе в виде остроконечной маленькой звезды.

– Да, вас, но после десерта, – захлопнув меню, я поймала его улыбку, и наши глаза встретились.

– Конечно, мисс Дэвис!

– Отлично, – сухо отрезала Саманта, – ты заканчиваешь сегодня свою работу после того, как с моей тарелки исчезнет десерт!

Официант выпрямился во весь рост, поклонился и продефилировал на кухню. Его настоящее имя было Касэ Рё, но ему нравилось представляться Сьяго (Sya-go), что это означало, никто, кроме Касэ, не знал. Возможно, это был его псевдоним.

Мой водитель хмыкнул третий раз за день, увидев меня с японцем заскакивающими в машину на бегу, дождь бил каплями-булыжниками по коже и мокрые волосы хлестали по щекам!

– Дорогой, отвези нас в Four Seasons.

– Да, мисс Дэвис, – прокряхтел Левински, и мы взлетели.

Я почувствовала себя мужчиной и мысленно улыбнулась.

Four Seasons красиво возвышался между улицами Park Avenue и Madison Avenue, отличаясь своими величественными видами и грациозным стилем. Мы влетели в номер, повесив «злостную» табличку на дверь. В «золотой» ванне стояли белые тапочки и висели белые халаты, на полочке рядом с зеркалом стояли цветы…

От захватывающего вида у японца полетела крыша. Я никогда не снимала номер в таких дорогих отелях, а этот, наверное, был самым лучшим. И я этого очень хотела. Я хотела почувствовать себя желанной и всемогущей. По стилю он напомнил мне мою квартиру, но в номере отеля я чувствовала себя еще свободнее.

В самом номере были бежевые диваны, на которых аккуратно лежали красные и золотые подушки, а посередине стоял прозрачный столик.

Увидев черный рояль, мой японец засучил рукава и принялся музицировать. Откуда мне было знать, что он еще и первоклассный пианист?! Он играл мне классические произведения в течение часа, нежно прикасаясь к клавишам, он вслушивался в издаваемые звуки. Мне казалось, он издевается надо мной, а он просто наслаждался своей игрой. Я смотрела в большие окна и пыталась разглядеть бесконечность. Думать о Майке рядом с ним мне не хотелось.

Японец был очень красивым, я наблюдала за ним долгое время, прежде чем пойти на такой шаг. И каждый раз он улыбался мне и нервно дышал. Когда он распускал длинные волосы, он был похож на девочку, но в тоже время темпераментным и дерзким нравом напоминал мне о своей мужской силе. Сьяго казался мне каким-то первобытным.

Не выдержав, я подошла к нему сзади и положила руки ему на плечи. Он томно закатил глаза, медленно встал, затянул меня смело в поцелуй и одним движением швырнул меня на огромную кровать в спальне. И тут я поняла, что он достаточно брутален, и засмеялась от этой мысли. Чтобы избавить себя от наваждения по имени Майк, я случайно утонула в японских глазах аж на два дня и три незабываемые ночи своей жизни. Мы почти не разговаривали, и я отдавала себе отчет, что я должна его отпустить, как голубя в чистое небо. Он смотрел на меня влюбленными до одури глазами и чуть не плакал, когда целовал. На третий день я поняла, что нужно завязывать, и мягко проводила его до двери, сказала, что уезжаю на съемки. Я ошиблась, когда пыталась дать ему денег, – я просто хотела ему помочь, но он швырнул их в меня со словами, что я испортила лучшие дни его жизни этими бумажками.

Напоследок Сьяго подержал меня за руки и сказал:

– Когда ты услышишь обо мне в следующий раз, я буду известным человеком и буду просить тебя быть со мной.

С этими словами он растворился в бесконечном дожде. «Эх, Касэ…» – подумала я.

Она лежала на кровати в непонятной позе, свесив ногу и руку вниз, запрокинув голову вверх навстречу рассвету…

Вчера Джек Кипер, он же Стив Бонн и другие мистические персонажи, был обнаружен убитым неизвестным рядом с той же самой балетной школой, где училась Сэм Дэвис, в Бостоне.

Полицейский попросил Сэм опознать в нем чудовище из темной комнаты, и она его опознала. Его кривая ухмылка исказилась, лицо скукожилось, и один глаз был приоткрыт, как у сломанной куклы. На пальце по-прежнему был перстень с изображением медведя, и от него разило алкоголем.

Преступник всегда возвращается на место преступления, рано или поздно.

В тот же вечер, после телефонного звонка своего психолога, который стал за многие годы для нее другом, Сэм надела изысканное платье цвета хаки, высокие каблуки, темные очки, меховую накидку, позвонила Левински и улетела на золотой «Ламборгини» в самый дорогой клуб Нью-Йорка, шелестя шлейфом платья. Вернулась под утро пьяная, в обнимку с бутылкой Moët и уснула на кровати прямо в одежде. Улыбка на её лице была словно туго натянутый лук, а глаза сияли, как звезды.

Глава 4. Власть над собой

Солнце встало. Лучи прожигали веки. Она открыла глаза и застонала, но, вспомнив, что огромная квартира пуста, прохрипела:

– Даже стакан воды подать некому.

Зазвонила домашняя «ракушка», и Сэм сползла с кровати.

Она была похожа на живой труп после выпитого ночью алкоголя.

– Досчитай до десяти, Сэм, вспомни, как тебя учил дядя Стиви, досчитай до десяти…

Окончательно встав с постели, она медленно выпрямилась во весь рост и заорала, как разъяренный лев. Смахнула тарелку со стола на пол, и звон разбитой посуды породил глубокое камерное эхо. Сэм задрожала, а в ушах еще отзывалась ночная хаусная долбёжка. Огромный крест, инкрустированный дорогими камнями, тянул ее вниз, как камень, и душил. Сэм задыхалась.

Войдя в ванную, она упала на пол. Глаза слипались, макияж размазался по всему лицу, и слезы стекали вниз по подбородку на пол.

Дальше всё было, как во сне, и всю правду развеял туман за окном. Перламутровый шкаф будто сам распахнул свои створки, ножницы сами наделись на пальцы и обрезали длинные волосы, которые бесшумно и небрежно пали вниз.

Она очнулась через пару часов.

Сэм

Я сидела за столиком кафе и ждала Барбару. Она была моей единственной подругой с тех времен, когда мы ходили в балетную школу. Барби, как и я, переехала в Нью-Йорк, и я была очень этому рада. Остальные, с которыми я вела какие-то беседы, училась в общежитии, иногда спала, были просто моими знакомыми. Барби, как и я, не стала балериной, она управляла художественной галерей. Для Нью-Йорка это было очень престижно. Я очень ей гордилась и очень её любила, иногда неправильно любила, но не могла с собой ничего сделать.

С короткой рваной стрижкой и в любимых очках, которые закрывали пол-лица и как раз подходили к такому случаю, в непонятном балахоне, я вошла в кафе. Но, несмотря на маскировку, меня всё равно узнали официанты. Мне было так плохо, что хотелось провалиться сквозь землю. Видимо, мои жесты или голос с хрипотцой выдали меня.

Они любезно посадили меня в VIP-зону, где я стала ожидать Барби. «Только бы они не «стуканули» журналистам и репортерам», – вертелось у меня в голове… Еще мне было страшно, что Барби увидит меня в таком виде, но утром меня так сильно тошнило, что не хватило сил даже накраситься.

Столики орехового цвета мне очень нравились. Они успокаивали. Я приходила в это кафе тогда, когда чувствовала себя особенно одиноко. После выпитого молочного зеленого чая я заставила себя поесть.

За окном солнце погасло, и пошел шумный дождь. Ох, это непредсказуемая Нью-Йоркская погода, а говорят – Лондон… Барби подошла к официанту, и он указал ей в мою сторону. Подойдя ко мне и увидев меня в таком неряшливом, мятом виде с короткими волосами, она влепила мне пощечину. Я поднялась, и мы одновременно сели.

– Я знаю, что заслужила это.

Сначала я не могла говорить – со мной иногда такое бывает, когда переклинивает, пересыхает горло, подкатывает ком. Я закурила. Барби сломала мою сигарету и положила аккуратно в пепельницу. Трудно было собраться с мыслями и заговорить. Я не знала, с чего начать, и нервно размахивала руками, а моя блондинка смотрела на меня очень спокойно. Еще ночью, по пути домой из клуба, я успела написать ей всего одну фразу и отправить по электронной почте в надежде, что она прочтет это послание совсем не скоро:

– «Я всегда тебя любила. Чудовища больше нет, я не знаю, как жить дальше. Увидимся в следующей жизни», – прочитала вслух Барби – Какого хрена?

Тишина. Мои опухшие глаза снова наливались кровью.

– Какого хрена я спрашиваю? – раздраженно повторила она вопрос.

– Его больше нет, – сдавленно прохрипела я.

– Скажи мне – это повод не справиться с собой?

– Ты не понимаешь, – начала я… и слезы сами побежали ручьем.

Я почувствовала, как она сжалась, глядя на меня, и я понимала, что выгляжу жалко, но Барби сделала глубокий вдох и начала медленно разговаривать со мной, как с маленьким ребенком. Так успокаивать умела только она. Рей никогда не умел проникать в меня взглядом и вытаскивать из меня логичные выводы, хотя тоже очень меня любил.

– Дорогая, я понимаю, ты никогда не сможешь его забыть и то, что он делал с тобой, – сказала Барби и положила свои руки на мои. – Также ты не забудешь о том, что твои родители погибли в автокатастрофе, и то, что тебе пришлось очень тяжело. Но ты преодолела такой путь, потратила так много сил, чтобы понять, что, несмотря на все беды и невзгоды, жизнь стоит того, чтобы жить и верить в свое будущее. Возможно, в твоей жизни не так много людей, которых ты могла бы считать своей семьей, своими родными, но они есть. И еще: ты можешь закрываться и не впускать новых людей в свое сердце, бояться, быть слабой и т. д. Но с сегодняшнего дня у тебя есть шанс попробовать жить по-новому, без тени сомнений, что ты кому-то нужна, и попытаться поверить людям, которые в тебе нуждаются, жить без страха, что тебя кто-то преследует…

После этого монолога я уставилась на нее «взглядом овцы» и позвала официанта.

– Посчитайте нас, пожалуйста, – снова прохрипела я.

Нам принесли счет, и я попросила Барби поехать ко мне – несмотря на то, что было немноголюдно, мне хотелось перенести наш разговор в закрытое и комфортное для себя место.

Мы поднялись на сто третий этаж, я открыла дверь, мы вошли внутрь, и я зажгла ароматическую палочку.

В ванне я принялась мести пол, убирая отстриженные рыжие волосы, и судорожно запихивать их в мусорный пакет, в это время Барбара разговаривала со своим мужем по телефону и искала еду у меня в холодильнике.

После легкого ужина из шампиньонов с сыром и сметаной и овощного салата я приготовила нам крепкий кофе.

Смерть Кипера мы больше не обсуждали. И, озадаченно разглядывая себя в зеркале, я заметила, как стала похожа на парня с остриженными волосами.

За кофе мой язык развязался, и я рассказала родному человеку про чувства к Фёргисону и про Сьяго. Через час я первый раз хохотнула.

Со временем я поняла правила игры. Я научилась вести с Майком диалоги от лица мужчины-пофигиста. Появилась самоуверенность, непоколебимость, чувство собственного превосходства, выталкиваемое откуда-то изнутри. Я забыла слово «скромность», но не вела себя чересчур, вызывающе, просто моя врождённая сексуальность управляла мной. Рядом с ним я стала невероятной, и сама это чувствовала. Мной двигала некая сила… Помимо его красоты, меня возбуждал его мозг, его мысли и слова, слетающие с его языка. В нем была какая-то магия! И его острое чувство юмора постоянно держало меня в тонусе. Он был очень похож на меня. Меня это пугало и одновременно притягивало. В результате я начала думать, как бы я отреагировала, если бы он мне сказал то, что я собираюсь сказать, и говорила ему то, что хотела бы услышать я сама. Не было проблем, но из-за отсутствия секса оставалась большая недосказанность между нами. По крайней мере, для меня это становилось проблемой.

Я, наконец, поняла, почему хочу быть с ним: я была с ним счастлива каждую минуту, каждую секунду…

Глава 5. Малиновый рассвет

Прошел еще один год.

Волосы отросли до плеч, и я перекрасилась в пепельную блондинку. Мой внутренний мир изменился, и характер стал более мягким.

Я стала женщиной. Я думаю, этим словом всё сказано. Я стала более утонченной, женственной, более грамотной и начитанной, но, как говорится, горе от ума, и чем умнее себя чувствуешь, тем больше не хочешь умирать, тем больше начинаешь ценить время и жаждешь быть более счастливым человеком. Больше всего меня заинтересовали романы, которые раскрыли во мне женщину больше, чем мужчины, и фантастика. Ведь именно волшебство и любовь делают нашу жизнь ярче и интереснее. Митчелл Маргарет «Унесенные ветром», Э. Бронте «Грозовой перевал», Р. Киплинг «Ким», Дж. Конрад «Лорд Джим», Э. Уортон «Век невинности», А.С. Баейтт «Обладание» и многие другие. Но больше всего я погрузилась в творчество бессмертного писателя Рэй Брэдбери. Его красивые связки слов, как бальзам, обволакивали мою душу. Я попадала в мир, созданный им, и не чувствовала себя чужой. Я была наблюдателем, которому разрешили правильно почувствовать природу и фантастические события. В его произведениях много стало реальным для нашего времени и для меня лично.

Пришло время перемен, и я осуществила еще одну свою давнюю детскую мечту: я наконец-то купила себе в питомнике котеночка породы рэгдолл. И она оказалась самой прекрасной кошкой на свете – ласковой, нежной, мягкой. «Тряпичные куклы» можно тискать с утра до ночи… У нее уже было имя Молли и паспорт, так как её родители состояли в клубе. Я очень полюбила за ней ухаживать, расчесывать ее, целовать в носик, покупать ей корм, наливать воду, а она в ответ одаривала меня своим благодарным взглядом голубых глаз и мурлыкала, как заведенный пушистый моторчик. У меня еще никогда не было своего животного, и я относилась к ней, как к маленькому ребенку. Мой родной зверек. При мыслях о Молли у меня всегда поднималось настроение. Когда я куда-то улетала, то оставляла её соседке Нике, милой мулатке, с которой иногда мы выпивали коктейли и сплетничали о парнях, которые нам нравились.

Доктор Стиви Рей, как обычно, сидел в своем просторном кабинете. Удобные черные кожаные кресла располагали к комфортному общению, приятный свежий запах витал в воздухе и пальма в углу, всё было по фен-шую, всё, как это обычно показывают в фильмах. На вид ему было лет сорок семь, плотный мужчина с небольшой залысиной, вечно шмыгающий носом от хронического насморка. Он ожидал своего очередного клиента, и секретарша в длинной обтягивающей юбке готовила ему кофе. В тот момент ему позвонила Инкери, менеджер Саманты. Он был уже знаком с Инкери, так как именно она записывала обычно Саманту к нему на прием.

Наблюдая Дэвис уже не один год, Рей поставил ей диагноз: биполярное аффективное расстройство в результате полученной психической травмы, а также тревожное расстройство, которое проявлялось время от времени. Но в современном мире, учитывая ритм жизни, количество получаемой информации и сильные эмоциональные нагрузки, эти заболевания становятся практически обычным явлением. Он назначал ей антидепрессанты и проводил с ней беседы, обычно опираясь на ее график, жертвуя своим драгоценным временем.

Звонившая Инкери была обеспокоена, она поделилась с Реем, что Саманта пропала, и она не знает, заявлять ей в полицию или нет, потому что в последнее время Сэм пребывала в депрессии.

Рей успокаивал Инкери по телефону, хотя разделял ее беспокойство и намеревался лично приехать к пациентке домой, чтобы все проверить.

– Спасибо, доктор, но она склонна к суициду или ее могли похитить?

– Все однажды задумываются о самоубийстве, рано или поздно. Но в Саманте я всегда чувствовал очень сильный стержень. Ею движет любовь к этому миру… Я уверен: она просто захотела побыть одна и набраться сил.

– Спасибо, доктор. Думаю, тогда нужно позвонить ее соседке.

Сэм

Сквозь сон я почувствовала знакомый запах ароматической палочки, улыбнулась, но глаз не открывала. Спустя пару минут будильник пропел красивую мелодию, и я встала. Сделав несколько упражнений, чтобы немного растянуть мышцы, я медленно поплелась в душ. А за спиной кровать автоматически сложилась в красную книжечку.

Вдохновение витало повсюду. Мое мокрое тело обсыхало, пока я наносила маску на лицо, а затем, голая, я поплыла на кухню, чтобы сделать себе утренний кислородный коктейль со вкусом ежевики, который унесла с собой на балкон пентхауса.

В это время английские настенные часы с великолепными розами показывали 07:17.

Вид открывался на рай, и я радовалась этому миру.

Я включила радиоприемник, и зазвучала музыка. Сделав глоток коктейля, я стала танцевать возле белой бетонной колонны.

Малиновый рассвет был волшебным, словно из сказки, и окна будто пылали в огне. А в небе летали космомобили.

Я открыла балкон пентхауса и вошла внутрь. На территории балкона у меня был небольшой ландшафтный сад, который создали по моему дизайну. Эту мечту я смогла воплотить в реальность.

Позже я смыла маску с лица и почистила зубы. После того как я постригла свои волосы и перекрасилась в скандинавский блонд, я с трудом узнавала себя в зеркале. Но мне нравилось, что я стала другой. Мне нравились перемены. Я набросила черную майку и открыла алую помаду, чтобы накрасить губы. На лице по-прежнему красовались яркие веснушки.

Присев на гладкий бордюр, я стала наслаждаться великолепным малиновым утром и видом на мой новый мир, заряжаясь, как электроприбор, от невидимой розетки счастья. Моя интуиция предсказывала мне какую-то встречу.

Музыка текла и переливалась, словно перламутр. Нижние басы мягко проваливались в бездну, и я улетала вместе с ними.

Легонько щурясь на красно-огненные облака, я встречала новый день. Фонари еще горели. Мне было так хорошо на душе, адреналин подскакивал до предела…

Хотелось закричать, но вместо этого я отстукивала ногой ритм и плавно двигала бедрами.

Так продолжалось несколько часов. Наконец-то я могла отдохнуть: съемок не было.

Мои размышления о жизни прервал телефонный звонок.

Это был мой друг. Я всегда радовалась, когда звонила домашняя «ракушка», потому что знала: звонит кто-то очень близкий.

«Ракушка» сначала зашуршала, потом несколько раз звякнула. Я сняла трубку и услышала громкий шум океанской волны (это были волны соединения).

Мой друг Майк спросил, как мои дела. И я уже знала, что за этим последует продолжение…

Уже через пятнадцать минут Майк парировал на своем космомобиле у открытого балкона моего пентхауса. Ох, этот красный летающий «Ягуар»… Небо к этому времени стало прозрачно-голубого цвета. Было безоблачно, и солнце светило радостными лучиками в лицо.

– У тебя есть ровно минута, – сообщил Майк и прищурил хитро глаза. Потом посмотрел на мои волосы и коротко отрезал: – Тебе идет.

– Куда мы летим? А Молли? Мне нужно позвонить соседке.

Ники оказалась дома и с радостью забрала Молли.

– Хочу показать тебе одно интересное место, захвати пиджак на всякий случай.

Я заулыбалась…

– Верь мне, тебе обязательно понравится, – затем Майк оскалил зубы и прорычал на меня: – Р-р-р-р-р-р!

Я уже смеялась. Переодевшись и захватив пару кислородных коктейлей со вкусом клубники, я проскользнула в гостиную, «припудрила носик», взяла под мышку клатч и поспешила в чудо-машину.

«Ох, – подумала я, – с горячим сексуальным Майком – да хоть на край света…»

Майк был высоким, гибким, накачанным и уверенным в себе мужчиной тридцати трех лет, брюнет с голубыми глазами, низким тембром голоса – сексуальным бархатным мурлыканием, любящий свое дело до фанатизма, как и я. Только его дело – это сцена и пение. Майк обладал особым магнетизмом, он завораживал.

Кажется, сто лет прошло с тех пор, как мы познакомились, и я изучила все его привычки. Например, когда нервничает, Майк курит, или забавно наклоняет голову набок, еще он делает смешное выражение лица, когда хитрит – прищуривает глаза и втягивает область щек, этим самым подчеркивая еще больше свои острые скулы. Когда ему хорошо, он молчит и улыбается.

Мне казалось, что сейчас мы смотрелись как самая красивая пара в мире, хотя парой и не являлись.

Мы были друзьями, которые считали уместным флиртовать друг с другом, когда нам это только вздумается, хотя в глубине души мне хотелось большего.

Красный космо-«Ягуар» (впоследствии я буду называть его просто КМ), ждал моего погружения, я села рядом с Майком, уложила в бар коктейли, отбросила клатч назад и чмокнула Майка в губы.

Сначала он немного опешил, потом взял меня за подбородок и страстно затянул в поцелуй, блеснув своими голубыми хитрыми глазами.

Я чуть не упала в обморок, но так как я сидела, это было почти не заметно.

Потом он резко маневрировал, и мы полетели, бороздя небесные просторы. Майк нажал пару кнопок на приборной панели КМ, и ноты потекли океанской волной.

«Прекрасный день, – еще раз повторила себе я, – просто великолепный».

Вдвоем мы всегда могли расслабиться и вести себя, как только душа пожелает.

Мы пели любимые песни вместе, вторя голосам волны «WITR-89.7 FM», как радостное эхо, раскладывая голоса даже на партии. Пели то в унисон, то в терции.

Я никогда не училась музыке, в отличие от Майка, чьей профессией была именно эстрадное исполнение вокала. Я просто слышала ноты. И многие уговаривали меня попробовать себя в качестве исполнителя.

Но сейчас я мечтала только об одном: чтобы Майк не растаял, не исчез, как утренний туман. Всё остальное было неважно.

Пролетающие птицы щебетали нам о любви… Было жарко.

– Хочу показать тебе место, из которого ты не захочешь возвращаться никогда, – сильно сказал Майк, и ни один мускул на его лице не дрогнул.

– Ох, зная тебя, Майк, на ум приходят только злачные и очень неприличные места, – заерзала я на месте в предвкушении ответа.

– Ох, – передразнил меня, Майк, – как ты ошибаешься! – брюнет весело подмигнул мне. – Ты ошибаешься, девочка моя!

И я решила больше не задавать вопросов. Я расслабилась и почувствовала, как моя душа вылетела из тела и полетела навстречу ветрам.

На правой руке Майка были брендовые часы с изогнутыми до неприличия стрелками, а на левой красовался стильный мужской перстень с огромным бриллиантом и много рокерских побрякушек. Но я больше обращала внимание не на руки Майка, а на его говорящие сексуальные губы, которые я хотела целовать.

Красивый торс подчеркивала синяя майка. Я не знала, чувствует ли он, что я за ним наблюдаю.

Я смутилась и перевела взгляд на прекрасные пейзажи. Как сложно быть невозмутимой, если мысли только об одном!

А как я обожаю его ужимки и мимику…

Самое главное, что поблизости нет «шептунов» и их навязчивых мнений.

«Я свободна! Я СВОБОДНА-а-а-а!!!» – все кричало внутри меня.

Свободна в своих чувствах, мыслях и действиях, и пускай мне снесет крышу. Я много лет не испытывала такой жажды жизни! Меня действительно ни с кем так не трясло, и я очень боялась к нему прикоснуться.

Я устала прятаться и считать себя «грязной»!

Зачем волноваться тогда, когда все действительно прекрасно?

– О чем ты думаешь? – прервал мои мысли Майк.

– Ни о чем, – ответила я.

И он закатил глаза.

– Ну, расскажи, как ты скучала по мне, Сэм? Скажи, как ты хотела меня долгими одинокими ночами? М-м-м? – и саркастически посмеялся.

Его слова сливались с песней и обжигали мое тело, пронизывая до костей. Майк прекрасно знал, что он мне нравится.

– Зачем, Майк? Ты же, как бумеранг, всегда возвращаешься по расписанию. Точно по расписанию.

– Точно по расписанию. Аха-ха-ха-ха-ха! Мне нравится твоя экспрессия, Сэм. Ты одна из немногих чувствуешь мое настроение. Ты меня чувствуешь. Ты опасна, – и снова залился раскатистым смехом. – Но я научился ни к кому не привязываться и делать то, чего хочу. Я ценю свою свободу.

Я промолчала и спорить с ним не стала.

С каждой минутой, все больше и больше загоралось огней, как внизу, так и между нами. Дэнь сменялся вечером, а вечер плавно перетекал в ночь.

Мы долго летели и поэтому решили прервать наш полет и залететь в небольшое кафе. Приземлившись и благополучно припарковавшись, мы вышли из КМ, и Майк зачем-то взял меня за руку. Внутри меня всё снова взорвалось. В кафе мы зашли как парочка.

Мы сели в углу вокруг белого стола, и к нам сразу подплыла официантка. Глаза её сверкали, она смотрела на нас восхищенно, понимая, что такие гости заскакивают к ним нечасто.

От нее лился яркий, теплый свет. Она была как ангел… Чистый и невинный.

Сначала мы болтали ни о чем, а потом наш диалог перетек на наши любимые темы.

Мы «обсосали косточки» всем нашим общим знакомым: живя в бешеном темпе, сложно не сойти с ума. Чарли подсел на крэк, певица Линда Эванс помешалась на чакрах и чистке своей ауры, наш общий знакомый Дэвид Мартин улетел на «другую планету», Жанетт Гарсиа с треском провалилась на выступлении. Джонни Маус попал в автокатастрофу, но выжил, как и всегда… Иман выскочила замуж за юного миллиардера. Аманда Льюис пропагандировала в запрещенных сетях алкогольную диету. Всё это было доступно для всех, все уже научились жить своей публичной жизнью.

Мы возбужденно обменивались новостями, раскуривая сладкий кальян со вкусом малины, привезенный из жарких африканских стран.

За окном рисовалась яркая, красивая и спокойная ночь.

Трип-хоп, вводивший меня в депрессию, сменился романтическими балладами.

– Ты не боишься лететь в ночь? – неожиданно спросила я Майка.

– Нет, у меня приборы ночного видения и «вечный запас энергии». Переночевать можем в машине, если устанем. И вообще, забудь на пару дней про дела. Отдыхай. Отдыхай не просто телом, а душой. Наслаждайся жизнью.

Я оторопела, пытаясь возразить про пару дней, но Майк был невозмутим.

Мы перекусили вкусными сэндвичами и выпили кофе, я выпила латте, а Майк – двойной эспрессо. На выходе мы поблагодарили официантку и оставили хорошие чаевые.

Мне хотелось, чтобы эти минуты с Майком длились вечно, хотелось не отрываться от его глаз.

Я задумала для Майка сюрприз. Включила телефон, сделала пару звонков и попросила Фёрга сменить курс к одному известному маленькому клубу. Он недоумевающе посмотрел на меня, но я придумала первое, что пришло мне в голову, что я желаю испить именной коктейль, который делают для меня именно в этом баре.

На самом деле я попросила закрыть клуб, для того чтобы пара профессиональных танцоров-мулатов станцевала для нас жаркий красивый танец. Очередное свое спонтанное решение я приняла как импульс, которому есть четкое объяснение – мое желание. Это была особенная пара, извергающая флюиды во все стороны… Мы сидели в полумраке, будто в амфитеатре, и смотрели на них издалека, нежно прижимаясь, друг к другу, как птицы в период брачных игр. Фёргисон сидел с отвисшей челюстью и переводил взгляд с танцовщицы на меня, и так – всё время…

Дабстеп обжигал нервные клетки почти как русская водка. Я закурила. На сцене танцевала богиня Фиона, красиво встряхивая своими прекрасными волосами и перьями… Она танцевала для него… для Мануэля, который сидел за барной стойкой в черном дорогом костюме и пил виски из хрустального бокала. На него падал свет, и он думал о чем-то своем, не обращая внимания ни на бармена, ни на нас, ни на Фиону. Но сменилась музыка, и он театрально обернулся на своем стуле и стал наблюдать за её танцами.

Всё было очень по-настоящему. Это была страсть, это была жизнь. Мы сидели далеко, но было слышно, как они громко дышали. Я не знала, уместен ли был мой очередной выкрутас, но раз он поцеловал меня в губы… Это был просто мой «мат на шах»!

На улице было свежо, и ветер приятно обдувал мои голые ноги и шею. Майк открыл мне дверь, как джентльмен, я села в КМ и включила любимую музыку, как хозяйка.

Поднявшись на большую высоту над городом, Майк нажал на какую-то кнопку, и мы зависли в воздухе, еще щелчок – и мобиль закрылся прозрачным защитным слоем.

Я издала странный звук, похожий на мышиный писк, и закрыла рот ладошкой.

– Это еще не все, – и откинул трансформирующиеся сиденья в горизонтальное положение.

Мы очутились в положении лежа, на небе сияли яркие звезды, как на Марсе. И я ощутила себя ничтожной частью огромной Вселенной.

Майк лежал рядом со мной и тоже смотрел на звезды. Мне было совсем не спокойно. Сердце бешено стучало, будто в меня встроили автомобильный двигатель.

Я была очень сильно возбуждена. Майк обнял меня за талию, и его жаркие губы коснулись моей щеки, я слышала его дыхание и млела.

Целуя мою шею, он освободил нас от верхней одежды и впился в меня губами. Мне казалось: еще немного, и мое сердце взорвется от бесконечных ударов. Тем временем его рука была уже у меня между ног, а губы не отрывались от моих губ.

Мы не произнесли ни одного слова. Наши ароматы духов слились в одном миксе, как и наши тела под прекрасную музыку.

Дыханием можно было растопить льдину. Майк целовал мое тело, я смотрела ему в глаза, они были ярче, чем те звезды, что висели над головой. Это было похоже на рай. И если он существует, то он именно это. Это космос. Я была так счастлива – испытать все эти чувства и не думать о завтрашнем дне.

Больше «никаких завтра»!

– Это было волшебно! – произнес Майк

– Д-д-да, – запинаясь, повторила я (горло пересохло и хотелось пить).

Мы приземлились на крыше небоскреба, вдали от посторонних глаз. Я сжалась в комочек и прижалась к Майку, словно маленький эмбриончик.

Я всегда просыпалась рано.

И в этот день я проснулась в девятом часу. Майк еще сладко дремал. Я надела большие очки, оставила сообщение, потянулась и выпрыгнула из КМ. Набрав номер Ники, я убедилась, что с Молли все в порядке, и решила найти люк.

Найдя люк, я спустилась вниз по чердачной лестнице и попала к лифтовому отсеку. Солнце разливалось на зеркальные небоскребы, трава и деревья были ярко-зеленого цвета. Повсюду была жизнь. Лето жгло. Город жарко дышал.

Я обогнула пару небоскребов, проскользнула вдоль улицы, перебежала по светофору дорогу и очутилась рядом с кафе. Запах свежей выпечки из этого кафе разносился по всему кварталу. А на двери висел заманивающий покупателей огромный пончик. И я просто не могла туда не зайти.

Схватив по-быстрому упаковку свежих пончиков, которые почти кричали: «Съешь меня!» – и два молочные ванильных коктейля, я поспешила обратно.

Люди улыбались мне, узнавая, неугомонные дети тыкали в меня пальцами, снимали на мобильные телефоны… А мне было просто жутко весело.

Вовремя спохватившись, я уже бежала уже со всех ног, чтобы меня не настигли папарацци и неадекватные мужчины! Меня проводили яркие рекламные щиты и витрины магазинов. Дыхание сбилось. Я была похожа на загнанную белку.

Отбившись от народа, который, как правило, не обращает внимания на звезд, я приближалась беглыми шагами к небоскребу. Проскользнув вместе с незнакомцем через охрану, я снова попала в лифт, поднялась наверх на чердак и вылезла на крышу.

Возможно, камеры наблюдения засняли меня, но мне было всё равно.

Когда я поднялась, то обнаружила Майка по-прежнему сладко спящим. Я села на него сверху и поднесла к носу ароматный пончик. Он зашевелил носом и проснулся, открыл глаза и резко схватил меня за талию. Потом я включила музыку на всю катушку, и, позавтракав, мы начали танцевать на крыше и дурачиться.

Мы чувствовали себя властелинами маленькой, но нашей вселенной. Я никогда еще не была так счастлива, и от этой мысли мне было не много жутковато.

Позже Майк сделал мне расслабляющий массаж…

– Сумасшедшая Саманта, а если бы за тобой погнались бы папарацци? Не стоило так рисковать! Дай мне, пожалуйста, свою косметичку.

– Зачем? – удивленно спросила я, и глаза мои округлились.

– Увидишь!

Он усадил меня так, чтобы свет правильно падал на мое лицо, и попросил закрыть глаза. Я повиновалась. Сначала Майк стер мою косметику нежными прикосновениями, затем ровным слоем нанес кисточкой тональную основу. Потом красиво, художественно выделил мне глаза, сделал Smoky eyes, подчеркнул ресницы, брови и нанес бледно-розовый блеск на губы.

– Остался последний штрих, – сказал Майк.

Я улыбнулась.

Взяв кисточку и повозив ее в темных румянах, Майк сильно выделил мне скулы. Дунул на меня и вернул зеркало. Я опять засмеялась.

– По пути нам нужно заскочить в одно место. Сегодня. Дэвис, ты же не против? Часа через два. Я обещал Military service, что мы посетим их концерт. Хотя бы на полчаса. «Поляна» и гримерка – все, как обычно, в нашем распоряжении. Но если ты хочешь, то мы можем туда не ехать.

– Я даже не буду спрашивать, когда ты обещал им, но, конечно, заскочим, я тоже хочу их поздравить с выходом долгожданного альбома «Intime». На удивление, я знаю близнецов, – пробубнила я невнятно. – Но… нам нужно прямо сейчас же купить подходящую одежду для такого случая.

– Хорошо, хорошо, только не паникуй. Не надо истерик, – рассмеялся Майк.

– Я бы чувствовала себя уверенней на светском мероприятии в более презентабельном виде, а не в майке с короткими шортами. Я одета для прогулки на один день. Чемоданы с собой я не брала. Я думала, ты похитил меня на один денек, – наивно прошептала я и поджала губу, как маленькая девочка.

– Аха-ха-ха, размечталась. Я похитил тебя как минимум на неделю, – Майк посмотрел на меня и прищурил глаза. – Мне нравится быть с тобой… Так что свыкнись и прими это как должное.

Переварив слово «неделя» и словосочетание «нравится быть с тобой», я чуть не забилась в конвульсиях.

– Да, так что позвони и сообщи своему менеджеру об изменившемся графике.

…А вот и наша палочка-выручалочка. В витрине эксклюзивного магазина стояли застывшие манекены.

Над ними вертелся диско-шар. Лучи от шара падали на одежду, на пол, покрытый блестками, на манекены и на их одинокие грустные лица.

Мы вошли внутрь, Фёргисон снова взял меня за руку, и я опять смутилась. Я боялась привыкнуть к тому, что он мой. Я не хотела испытать боль и разочарование. Но сердце автоматически забилось чаще. Радостные лица продавцов так и сияли при виде нас. Мы бегали по магазину и дурачились, как малые дети. На вешалках висели дорогие наряды из последних коллекций именитых дизайнеров. Мы шутили, играли в салки, а продавцы и менеджер зала просто восхищались нами и не сделали ни одного замечания. На подбор одежды оставалось совсем немного времени. Менеджер зала сделала пару звонков, и стилист из соседнего салона уже был в нашем распоряжении.

Мы выбрали яркие, интересные образы и устроились в креслах, доверив себя рукам мастера. Мне захотелось чего-то кричащего, необычного. Мне сделали огромный начес из моих неестественно белых волос. Фигуру красиво подчеркивало платье из темно-синего кружева, спина была открыта почти до линии попы, а красивый разрез в области груди выгодно её подчеркивал. Стиль Майка очень сочетался с моим луком: белый костюм современного неклассического кроя контрастировал с черными волосами и голубыми глазами. На руках болтались фенечки и разные украшения, а на груди, как и у меня, были большой крест и еще черепа. Неординарного человека можно было увидеть издалека. А нас было двое. То, что мы были уникальны и имели действительно богемный стиль в одежде и по жизни, объединяло нас еще больше, не говоря о нашей страсти к необычным машинам – «Ягуар», «Ламборгини»…

Стилист Ло освежила мне мейк-ап, созданный Майком, и, краснея, как помидор, попросила его спеть. А я сидела и смущенно смотрела на свои руки, вернее, на перстни и нервно теребила пальцы и хрустела.

Ло закончила со мной работать, и, пока Майк продолжал петь любимую песню, я принялась искать туфли…

Мы были им очень благодарны за терпение и помощь, которая была нам необходима.

Майк отвалил большую сумму за нас обоих, сказав, чтобы я наслаждалась своим похищением, и, раздав дружной команде автографы, мы стали позировать для памятной фотографии. Пожелали друг другу удачи и снова растворились в небесной тишине, держа путь на концерт.

Распахнулась дверь, и отовсюду, словно голодные пасти аллигаторов, защелкали ослепляющие вспышки папарацци.

Я не могла смотреть. Мне кричали почти в лицо:

– Саманта, смотри сюда! Сэм, обернись! Сэм то, Сэм сё… Дэвис! – кричали не унимаясь. – У вас с Майком роман?

Кто-то схватил меня за руку и куда-то потащил.

Я не могла смотреть, вся картинка начинала сливаться в одну пеструю абстракцию. Еще секунда – и я упала бы в обморок. Майк схватил меня и поднял на руки, вспышки защелкали еще быстрее.

Больше сотни папарацци выстреливали в нас словно из ружей.

Картина вокруг прояснилась.

– Майк, я вижу! Можешь отпустить меня? – сквозь зубы прошипела я.

– Не дергайся! Они совсем обезумели.

Протиснувшись сквозь толпу, он поставил меня на ноги.

Только потом я представила, что в газеты попадут именно последние фотографии, где Майк держит меня на руках, и у меня закрыты глаза, будто я в обмороке.

– Обычно я не чувствую себя такой беззащитной перед камерами. Это, наверное, из-за глаз.

– Зачем ты оправдываешься? Меня что, там не было? Я что, не видел, что они нас чуть не раздавили?

Я сидела в гримёрке. Руки еще дрожали. Гости прибывали. С некоторыми из звездных друзей была знакома. Стилисты порхали, словно ночные бабочки, над артистами и их музыкантами. Остальные тусовались в VIP-ложе, смотрели концерт.

Гримерка стала похожа на пчелиный улей. Все жужжали. Шум гогочущего роя долетал эхом даже до ушей секьюрити, перелетая через темный коридор.

Многие из присутствующих уже видели нас вместе, на нас не смотрели косо, не подшучивали, все воспринимали это как нормальный человеческий факт.

Только спустя час Чэт бросил на стол утреннюю газету, где на обложке красовалась моя утренняя физиономия с пакетом пончиков.

Мы с Майком чуть не умерли со смеху. Потом газета Day in day пошла по рукам, и раздался новый шквал смеха, такой задорный, не замолкающий, ни на секунду. Менеджеры артистов суетились: кто-то покидал гримерку, потом возвращался, кто-то только кого-то встречал.

Еще через час три бутылки виски на всех оставшихся и две пачки сигарет закончились. Голова кружилась. Всем было хорошо. Томми и Дэвид ввалились к нам в перерыв, пока Чэт разогревал толпу. Близнецы Абрамсон выпили по сто граммов «Хеннеси», стоявшего баре, прописанного в райдере, и поблагодарили всех тех, кто пришел на важное в их жизни событие, затем сделали пару затяжек марихуаны, и выбежали снова на сцену.

И вдруг меня посетило странное, сквозное чувство абсолютного одиночества. Вероятно, все дело было в виски, а точнее, в действии алкоголя на организм, а может быть, это произошло из-за полученного стресса. В одно мгновение я почувствовала себя уязвимой, одинокой, подавленной, несмотря на то, что Майк был рядом со мной. Он был рядом, но так далеко… Меня окружали много людей, а я осталась наедине сама с собой. Все стало словно в тумане, люди открывали рты, произносили слова, смеялись, пили, закусывали, выдыхали дым.

Лампочки на зеркалах напомнили мне о прошлом, которое я старательно пыталась забыть. Вспоминался прошлый кошмар. Это воспоминание было о темной комнате. И я никак не могла сосредоточиться на чем-то одном.

Мне не хватало воздуха, и я слегка закашлялась.

– Я пойду, посмотрю на близнецов за кулисы, – шепнула я Майку.

– Можно мне пойти с тобой?

– Нет, не нужно, там стоят секьюрити. Не волнуйся. Скоро вернусь.

Я отрицательно помахала головой. Взяла в зубы сигарету с зажигалкой и вышла в туалет. Зашла внутрь, прислонилась лбом к тусклому зеркалу и уставилась на свое отражение.

Одна лампочка дневного света погасла, другая нервно мигала. Свет отдавал кислотными нотами.

Моя кожа отражалась в зеркале бледно-зеленым цветом. С таким освещением я была похожа на старый труп с седыми волосами. Алкоголь растекался по жилам, алкоголь растекался по венам.

И я таяла словно льдина из-за глобального потепления.

В туалете был слышен беспощадный шум из огромного концертного зала. Этот шум заставлял сердце биться чаще и взрывал мой мозг.

Внутри меня стало пусто, я стала похожа на ватную куклу. Свет мигал, как пару часов назад мигали фотоаппараты папарацци. Я закурила, всматриваясь в свое отражение. Мысли опять текли рекой в мою голову. Они сводили меня с ума. Пальцы в кожаных полумитенках зажимали сигарету. Я не понимала, тону я или всплываю.

Свет мигал снова и снова… и я выдыхала дым на свое отражение, потом раздавила в раковине окурок и вышла из туалета.

Навстречу мне шагал немного обеспокоенный Майк.

– Дэвис, иди сюда!

Увидев свежие следы от слез под глазами, он обнял меня, прижал к себе и потом увез меня из этого дурдома, увез меня от мигающих лампочек, от людей, похожих на нас, – таких же немного неадекватных, творческих, по-своему странных…

У нас у всех были свои истории, свои черные дни. Наши жизни были похожи на американские горки.

Мы покинули «зал славы рок-н-ролла» через черный ход. Майк усадил меня в КМ, кому-то позвонил, а я, будучи еще в сознании, но, уже засыпая, уловила только несколько слов: отель, сон, охрана…

Мне казалось, я спала целую вечность, оказалось – всего пару часов.

Я проснулась в непривычной для себя обстановке, в большой белой постели. Солнце ярко слепило глаза, я сощурилась, изучая обстановку. Перед глазами был пульт от спутникового телевидения. На кресле небрежно валялась пара вещей Майка, а из душа доносились его сладкие трели.

Я включила ТВ и отшвырнула пульт. По одному из европейских каналов шло шоу о топ-моделях – они стремительно летали по подиуму. Показывали дизайнеров, ночную жизнь города.

Я выключила ТВ.

Услышав шорох, я поняла, что пение в душе прекратилось. Ко мне шел мокрый радостный Майк. Поцеловав меня в шею, он спросил, как я себя чувствую.

Фёрг привез нас в отель и разместил под другими именами. В этом ему помог его хороший друг Джей-Джей. Я огляделась, мне очень понравился просторный светлый номер. Пока М. Фёргисон варил для нас кофе на ночь глядя, а я докуривала сигарету, мы наконец-то разговорились.

– Спасибо, Майк, мне приятно, что ты обо мне заботишься, но неприятно осознавать, что я сегодня дала слабину… у тебя на глазах.

– Дэвис, давать слабину свойственно каждому нормальному человеку. Все в жизни не бывает гладко. Мы же не роботы. Но это была не слабина…

Утром.

Мы решили остаться в гостинице на пару дней, и для меня это было радостным событием.

– Я тебя не отпускаю, – сказал Майк, – имей это ввиду, потому что мы не добрались еще до того места, о котором я тебе говорил.

После этих слов, которые медленно вытекли изо рта Майка, я взяла свой телефон и незаметно выключила со словами:

– Как скажешь!

Мы решили прогуляться…

– Я смотрю на тебя и вижу маленькую девочку, которая испуганно хлопает глазками, пытаясь сосредоточиться и произнести какие-то важные слова, но у нее ничего не получается… Ты снова щуришься, не делай так! – (Я начала тереть переносицу, и он хлопнул меня по руке.) – Я хочу тебя покормить, ты совсем отощала.

Он протянул руку, и мы спустились на лифте на первый этаж, и вышли на улицу. Я снова сощурилась, на этот раз из-за яркого солнца, а может, мне просто понравилось, как он отругал меня, – это было так заботливо и нежно. Он посмотрел на меня, покачал головой и произнес:

– Беда, беда… – отчего мои брови взлетели вверх и сделались домиком.

– «Ужас какой-то!» – так говорит мой старый друг, – выпалила я резко и тут же осеклась и зачем-то начала размахивать руками во все стороны.

Майк неистово засмеялся и замер.

– Я передам Рею, как ты его называешь!

Я часто заморгала, и сердце бешено заколотилось. Он понял, что мы перешли какую-то запретную грань, и смолчал. Мы снова перешли дорогу, я по-прежнему еле дышала и прокручивала в голове сотни мыслей, совсем растерялась и не знала, что сказать.

Фёрг перевел стрелки на Мексику и стал рассказывать про случайного незнакомца, который поведал ему интересную историю. Я улыбнулась, и он с облегчением продолжил пересказывать. Да… Фёрг был из тех, кто любил поболтать. Я была такой только в детстве.

Вернувшись в номер, мы выпили кофе и, приведя себя в порядок, отправились в студию.

Накануне вечером я приняла приглашение записать с Майком дуэтную песню, и, сделав пару звонков, мы уже летели на встречу с двумя крутыми саунд-продюсерами.

Одного звали Кито Окушими, он имел японские корни, но уже почти десять лет жил в США и завоевал себе звание гения саунда в Америке, и Адама Раймонда, который был также известен и как исполнитель.

Кито выскочил к дверям и поцеловал мои руки, что привело меня в истинный восторг.

Мы прошлись по длинному коридору студии и очутились в комнате отдыха. Там было несколько кожаных кресел, прозрачный столик, на котором стояли пепельницы, и еще меня поразили стены в дырочку. Мы обсудили некоторые детали, задали им направление, высказав свои предпочтения. Я чувствовала себя куклой, хлопающей большими глазами. И в разговор трех умных мужчин, знающих тонкости создания музыки и разбирающихся в них, я не лезла, только улыбалась, что приводило в восторг всех троих.

Затем мы проследовали за ними в саму студию, где они продемонстрировали нам совсем свежие работы и свободные зарисовки для продажи.

Адам поставил нам пару миксов известных ди-джеев на его мега-хиты. Нам они очень понравились. И вообще было чертовски приятно находиться в студии такого масштаба с такими талантливыми лююдьми.

В холле висело огромное количество фотографий звезд, записывавших свои хиты в этой студии, которая была одной из самых известных в стране.

На прощание огромный темнокожий Адам с кучей всевозможных цепей на шее и довольно скромный Кито попрощались с нами, обещая сотворить для нас бомбу. Мы покинули студию, окрыленные и одержимые будущим совместным проектом, опять подхватываемые невидимой волной. Снова начали дурачиться и забавляться, как дети, давая всем своим эмоциям возможность выплеснуться наружу. Потом мы неожиданно решили поехать в клуб. Для этого мы снова сделали вираж по городу в поисках новых интересных шмоток и влетели в клуб, как будто на другую планету, планету вечного счастья, музыки, эйфории и энергии.

На следующий день я почему-то не захотела позвонить своему менеджеру и не поставила ее в известность о наших планах с Майком записать дуэт. Мы сами запланировали и организовали для себя фотосессию. И так как фотосессия была назначена только через несколько дней, мы приняли решение остановится в гостинице еще какое-то время. Планы Инкери относительно меня рухнули из-за моего внезапного порыва.

В субботу, часов в 12 ночи, Майк позвонил вниз на ресепшн. Мы заказали в номер виски и клубнику, и портье сообщил нам как бы между прочим, что внизу в ресторане есть рояль.

Через пять минут мы были уже там. Время было 2:45. А мы сочиняли шедевр, предварительно отблагодарив персонал за первоклассное обслуживание и за то, что они попросили последних посетителей покинуть ресторан в ночное время ради нас.

Мы творили нечто из ряда вон выходящее. За окном сияла луна, и я в шутку представила себя волчицей и тихонечко изображала вой на луну.

Майку эта фишка очень понравилась. К четырем утра был готов гениальный набросок, просто необратимый шедевр. Фёрг восседал с умным видом за красным роялям в полумраке, а я, то и дело смеялась и подпевала, иногда позевывая, вспоминая японца и его тонкие пальцы, быстро бегающие по клавишам рояль «For seasons».

Потом Фёрг попросил меня позвонить Адаму. Сгоняв в номер за его телефоном, пока он подбирал последние аккорды левой руки, я уже набирала Раймонда и поднесла трубку пианисту к уху.

– Доброе утро! – с сарказмом отрезал Майк.

Прошла пара секунд, на том конце по громкой связи было четко слышны какие-то телодвижения и нецензурная брань.

– Ты знаешь, сколько времени, подонок?

– Да, надень обратно свою ночную повязочку, ляг на подушку и просто слушай. Послушай, хорошо?

Тишина…

Майк прикоснулся к клавишам, и потекла божественная мелодия, потом дал мне знак – и я спела кусочек новоиспеченного текста. В общем, к концу нашего выступления мы заслужили аплодисменты от барменов и кряхтение самого Адама.

– Алло, Раймонд, ты тут?

– Да, мать вашу, тут, пью кофе. Жду вас к вечеру ЗАВТРАШНЕГО дня, а теперь дайте поспать. Будьте людьми, изверги…

Глава 6. Признание в любви

После разговора мы доползли до постели и тут же погрузились в сладкие сны.

Несколько раз я просыпалась от того, что наши тела прикасались друг к другу, и я, с трудом сдерживая желание, закрывала глаза. И как только я это делала, Майк распахивал свои длинные ресницы и крепче прижимал меня к себе. Шанс уснуть был крайне мал.

Поэтому наше позднее утро началось около часа дня сразу с совместного душа.

Вода стекала по кафелю, «принтованному» роскошными фиолетовыми пионами, и по нашей коже тоненькими струйками.

Дышать было почти нечем: нос был заложен, а его губы не хотели отпускать мои ни на миг. Я задыхалась.

Кипящие тела плавились. Желание обладать друг другом было настолько велико, что если бы вдруг кто-нибудь из нас оторвался от другого хоть на секунду, то тело смогло отреагировать шоком, словно принимая пулю с дальнего расстояния…

После «ядерного» душа мы выпили молочного зеленого чая и провели совместную медитацию, освободив себя от ненужных мыслей. Еще через полчаса мы наконец-то собрались и уехали в студию.

Майк переворачивал всю меня наизнанку. Мне хотелось готовить ему, стирать, делать ему массаж, слушать его постоянно – в общем, делать всё, чего я раньше для мужчин особо не делала.

В студии мы работали весь вечер и всю ночь до рассвета. Были моменты, когда я начала ловить себя на мысли, что просто быть и существовать без Майка мне будет очень сложно, ведь он стал вторым человеком после Барбары, кому я могла доверять, пускай и ничего не рассказывая. И, глядя в мои глаза, он, возможно, догадывался о моих мыслях и молча время от времени сжимал мою руку, отчего почва уходила у меня из-под ног.

– Завтра! – прокричал мне Майк. – Завтра мы наконец-то доберемся до места, про которое я тебе говорил… там время не имеет значения.

Студия гремела так, что дрожали даже звукоизоляционные стены и потолок сотрясались.

Я вышла покурить и поняла, чего желает моя душа. А моя душа хотела излиться, поделиться с близким человеком самым сокровенным, своими тайнами или просто помолчать о жизни.

Я включила телефон и произнесла голосовую команду. На другой стороне невидимой линии что-то щелкнуло, и гудки переросли в тихие хрипящие слова.

– Ну наконец-то…

Я выглянула в окно: в небе почти со скоростью перемещения цвета скользили КМ, а солнце, прорываясь сквозь кроны деревьев, раздавало асфальту различные тени.

Рядом со студией находилась детская площадка, по периметру которой бегали дети. Глядя на них, хотелось жить еще больше, дышать еще чаще, делать что-то еще быстрее. А в паре километров к северу была железная дорога, по которой неторопливо ехал красный поезд. По его крыше бегали яркие солнечные блики, и он напомнил мне отрывок из одной детской сказки.

Вокал был записан, и наша совместная с Майком песня, которую уже начинали сводить аранжировщики, доносилась сквозь стены музыкальной студии.

– Наконец-то! – снова прохрипел голос из трубки.

И я стала словно прозрачной.

Монолог продолжился…

– Может, скажешь, где ты? Алло! Тебя искали уже…

Шрамы моего сердца воспалилась с новой силой, когда я услышала голос личного психотерапевта, который являлся связующей нитью между моим прошлым и настоящим, как пуповина, которую я никак не могла перерезать.

Я не смогла ничего произнести и снова выключила свой телефон. Большой экран погас, и я так и не сумела сказать ни слова.

Мои глаза были сонными и уставшими, хотелось спать и есть, даже руки чуть-чуть дрожали – тело нуждалось в срочном принудительном постельном режиме.

Утром из студии мы залетели в милую кофейню, где выпили флэт уайт и запихнули в себя картофельное пюре с колбасками на гриле.

Прилетев в гостиницу, мы рухнули на кровать в одежде и проснулись ближе к вечеру, помятые, но безумно довольные.

Окинув в последний раз взглядом свой номер, мы собрали свои вещи и отправились навстречу таинственным приключениям.

Наблюдая за Майком, я заметила, что он часто делает какие-то заметки в своем ежедневнике, и сначала делала вид, что не замечаю этого, но потом всё-таки любопытство взяло верх:

– Расскажи мне, что ты пишешь?

– Не сейчас.

– Ты пишешь обо мне?

– Всё тебе расскажи.

– Когда-то мне пришлось завести личный дневник, и он помогал мне справляться со своими эмоциями. Дневник был моим молчаливым другом, который впитывал всё в себя, но ничего не отвечал. Дневники молчат, понимаешь? А я могу дать тебе какой-то ответ, если ты меня о чем-нибудь спросишь, поговори со мной…

– Мне не нужны ответы, – коротко обозначил Майк.

– Почему?

– Потому что я не привык задавать вопросы. Но спасибо, когда они мне понадобятся, я обращусь именно к тебе, – двояко протараторил Майк и наконец улыбнулся.

Пока мы летели, я снова успела почувствовать себя маленькой девочкой, какой-то беззащитной, со своими воспоминаниями. Мне казалось, что если Майк коснется меня даже случайно, я свернусь, как ежик, выставив иголки.

Мне было обидно, что мужчина, влюбивший меня в себя, не хочет говорить со мной о том, о чем он молчит. Для меня это означало нежелание быть со мной честным, искренним до конца. А для меня это было очень важно. Я захотела говорить именно с ним, рассказать ему что-то о себе, но было неподходящее время, место, и всё как-то было не так, и еще я не знала, нужно ли ему знать обо мне или нет. Я судорожно сжалась и вцепилась руками в сидение машины, опустив голову.

Я старалась сдержать слезы и не заплакать, но тихо заплакала, и Майк не понимал, почему, и молчал, что еще больше меня злило.

Он не знал мою трагедию и поэтому не знал меня, не понимал, что я чувствую, и как важны для меня минуты, секунды, прожитые в счастье. Мне очень хотелось быть нужной. Очень. И я понимала, что когда я уходила в себя, со стороны всё выглядело очень глупо. И вот пятое «очень» в разном контексте про себя… за последние пять минут.

Я задремала и положила голову на его плечо. Во сне я превратилась в одно из плотоядных растений, поглощающих мелких животных и насекомых с рекордной скоростью. Я превратилась в монстра!

Это был один из самых мерзких кошмаров, который когда-либо мне снился. Я почувствовала себя чудовищем. Я была убийцей, существом, которое раздирает что-то на мельчайшие кусочки. Что это было? Как это чувство вселилось в меня во сне? Может, это было отчаяние?

Оказалось, что во сне я начала кричать и истерически дышать. Майк тряс меня, как грушу, а я не могла открыть глаза.

– Проснись! – орал Майк. – Прости меня! – и крепко меня обнял.

Как только мое дыхание восстановилось, Майк зачем-то рассказал мне, что делает записи для книги, собирает материал, делает наброски.

«О чем она?»» – хотела я спросить, но вовремя замолчала и выдавила улыбку.

Но, снова прочитав мои мысли, он добавил:

– Пока ничего особенного, просто наброски.

– Что с тобой происходит?

– Я сейчас не хочу об этом говорить.

– А когда ты захочешь поговорить об этом? Я знаю: с тобой что-то происходит…

Пока длился наш полет, я наблюдала, как на небе взрываются звезды… Нет, мне не мерещилось, они действительно взрывались и покрывали небо звездной пылью.

Мы летели высоко над небоскребами, над землей, где люди рвут свои рты от улыбок или грязных слов, сползая по стенкам от одиночества, где дети празднуют свои дни рождения, играя с воздушными шарами, где люди каждый день принимают разные решения, рождаются и умирают.

Мы парили в облаках, как птицы, наделенные невидимой, но ощутимой властью. Наши души были оголены, а оголенные души сильнее чувствуют, как вращается Земля.

Я много раз повторяла для себя как установку, что я никто, но всё равно чувство собственной значимости ощутимо подавляло смирение со смертью.

Долетев до Флориды, мы свернули к южному побережью. Ночь пугала своей темной тайной, обволакивая всё пространство.

Я нервно повторяла про себя зазубренную и сыгранную роль, чтобы успокоится…

То место, которое хотел показать мне Майк, оказалось шикарным отелем The Fairmont turnberry isleresort & Club, и это был потрясающий сюрприз.

С моим замкнутым образом жизни у меня было всего несколько продолжительных романов.

И когда твой друг становится для тебя любимым человеком и приглашает тебя в такой отель, то чувствуешь потрясающее волнение. Я понимала, что Майк становится для меня самым важным мужчиной на свете!

Из 395 номеров нам достался райский номер с балконом и террасой. Прошмыгнув мимо пальм и бассейна, мы поднялись по винтовой лестнице серо-зеленого цвета, которая вскружила мне голову.

В просторном номере висели малиновые занавески, в красивых вазах стояли орхидеи и фрукты. А сам отель и номер поразили нас роскошью убранства: итальянский мрамор, восточные ковры…

На территории в 120 гектаров располагались магазины и рестораны, поля для гольфа и теннисные корты, прекрасный песчаный пляж и частная гавань для яхт, современный SPA-центр. А здание отеля окружал живописный тропический сад.

О чем еще можно мечтать?

Мы любили друг друга почти всю ночь, ближе к утру мы вышли из отеля проветриться.

Многие попытки разговорить меня на многие темы раньше приводили к моему молчанию, потому что я понимала, что все темы цепляются друг за друга и может всплыть моя острая боль, с которой раньше я была не готова поделиться ни с Майком, ни с кем другим, кроме психолога и Барби. Боль, с которой до сих пор мне не удавалось справиться до конца, выдохнуть и жить нормально, если это вообще в принципе возможно.

Но сейчас мне неожиданно стало это необходимо. И так как Майк снова стал спрашивать меня, почему я никогда не рассказываю о себе, мне пришлось дать неоднозначный ответ, за который ему удалось зацепиться.

Мы шли по тропинке, прохаживаясь мимо бассейна, пальм и столиков на территории отеля. Фёрг предложил присесть, и я согласилась. Ночной официант по имени Пабло принес нам бутылку дорогого французского вина и фруктовый десерт.

Я закурила, Майк снова повторил вопрос:

– Почему ты никогда не рассказываешь о своем детстве? Это какая-то тайна, покрытая мраком и скрытая под семью печатями?

– Что именно ты хочешь знать?

Я выпила второй бокал красного вина почти залпом и снова ожидала толчка в виде вопроса.

– Ты никогда не рассказывала о своих родителях, о том, как ты училась… как будто у всех было детство, а у тебя его не было никогда.

И тут меня понесло…

– Мои родители умерли в аварии, разбились в автокатастрофе, когда я была совсем маленькой, я совсем их не помню. У меня остались только их фотокарточки, которые я бережно храню в памятной шкатулке. Меня взяла на воспитание единственная родственница тётя Роза, которая стала моим опекуном. Но после смерти мамы и сестры ей никто не был нужен, в том числе и я. А её любимое занятие было постукивать меня палкой и ставить в угол. Мне кажется, ей нравилось смотреть, как я страдаю. Но она называла это традиционным воспитанием. Наверное, чтобы я не мозолила ей глаза, она отдала меня в балетный класс…

Я снова закурила. Голубые глаза брюнета в этот момент расширились от сочувствия, и он не понимал, почему я снова замолчала.

– Однажды…после одного из занятий в балетном классе, меня похитили.

Глаза Майка стали наливаться слезами. И я тоже заплакала.

– Я была подростком. Он держал меня в темной комнате очень долгое время, колол мне какие-то препараты, заставлял танцевать для него, спать в балетной пачке, часто вообще не давал мне спать, издевался надо мной, кормил из собачьей миски, закрывал меня на долгое время и уезжал. Я не видела даже света. Однажды, когда он был сильно пьян, он изнасиловал меня и уснул, оставив дверь открытой, и мне удалось бежать. Это было зимой… Я бежала в пуантах и балетной пачке, глотая снег и задыхаясь.

…его нашли некоторое время назад убитым. Его больше нет. Но он остался у меня где-то внутри, как плесень. Об этом знают всего несколько человек, и теперь ты.

Здесь я не выдержала, осушила третий бокал одним махом и с разбегу прыгнула в бассейн, чтобы скрыть слезы.

Фёрг прыгнул за мной, накрыл меня собой и прибил к краю бассейна.

Он посмотрел на меня так, как еще никто и никогда на меня не смотрел, и от этого мне стало еще хуже. Я плакала, и он целовал мои горячие слезы.

Утром я проснулась со странным ощущением. Меня мутило от алкоголя, и было плохо от того, что я рассказала свою историю Майку. Я не знала, как мне теперь себя вести и что делать. Еще я чувствовала себя виноватой, что этой печалью испортила наш совместный отдых. Я встала с постели и поняла, что его нет. Сил заплакать уже не было. Но я сомневалась, что Майк может так со мной поступить – взять и уехать… просто исчезнуть.

На столе я увидела записку. В ней было написано: «Скоро вернусь, прими расслабляющую ванну. Там много эфирных масел и лепестки роз. Обнимаю».

Я, как дурочка, прижала записку к груди и немного покружилась. Потом вспомнила, что я женщина и пошла нежиться в ванне. В зеркале я увидела растрепанное чудовище и быстро начала приводить себя в порядок.

В джакузи все мои мышцы расслабились и нервные окончания тоже. В ванной комнате приятно благоухало жасмином и розой. Я открыла глаза, когда все пузырьки уже лопнули, мне удалось даже подремать, и я проснулась от шороха.

На секунду мигнул свет во всем номере и снова загорелся. Я испугалась, потом увидела Майка в дверном проёме ванной комнаты, он держал что-то за спиной.

– Привет, – тихо прошептала я…

А он в ответ лишь сверкнул глазами и втянул скулы.

– Так и будешь стоять? – удивленно повторила я.

А он всё стоял молча передо мной, и я с любовью смотрела на него. Я знала, что то, что он скажет и то, что я отвечу, очень важно для нас обоих. Я чувствовала, как сердце вырывалось из груди, а тело застыло в неудобной позе и защемило какую-то мышцу, но я боялась даже громко дышать.

– Когда я впервые тебя увидел… – начал он, – меня будто током ударило. В тот момент возникло такое ощущение, что я знаю тебя давно. Но впоследствии я гнал от себя эти мысли из-за того, что видел тебя до нашей встречи на экране и еще тогда обратил на тебя внимание. Я не понимал, как я к тебе отношусь, как к образу, красивой актрисе или как к реальной женщине, которая мне очень нравится.

Тут он замолчал, и я шевельнулась, приняв удобное положение. В моей голове впервые промелькнула нелепая мысль, от которой у меня побежали мурашки… Но в этот момент Майк вытащил из-за спины необыкновенно красивый цветок, похожий на розу с большими листьями и я засияла.

– Это миддлмист – самый редкий цветок в мире, как и ты. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я буду тебя беречь.

Он нагнулся ко мне и нежно-нежно поцеловал в губы. И тут я осознала, что Майк не отверг меня. И я решила больше не разговаривать с ним на тему темной комнаты, чтобы не омрачать наши отношения черным шлейфом моих воспоминаний. Я озвучила ему это вслух. Но он, помолчав, сказал, что это не имеет значения.

Я смотрела в его глаза и не понимала: как он это делает? Как делает так, что я влюбляюсь в него все сильнее и сильнее, снова и снова – каждый день? Ноги чуть подкашиваются и дыхание сбивается – всё точно так же, как и в первый раз, когда я столкнулась с ним у Стиви Рея.

С того дня мы оба начали активно проявлять интерес друг к другу, Майк часто приглашал меня на дружеские свидания, на свои выступления, я его – на свои репетиции и премьеры.

Мы всегда смеялись вместе, но за последние недели стали близки как никогда, словно одна волна, будто одно течение…

Красный КМ ждал нас на парковочной трассе, ненасытные друг другом, мы снова поцеловались и запрыгнули внутрь.

Я закурила сигарету, сделала пару затяжек, и Майк отнял её у меня, сказав:

– Спасибо.

Пришлось закурить еще одну – этот трюк он проделывал уже не в первый раз.

Я засмеялась, непроизвольно вспомнив, как это было впервые.

Мне очень хотелось, чтобы наше путешествие не кончалось, хотелось с новым завтра открывать новый мир, пропуская через себя совместные воспоминания…

Я лишь тяжело вздохнула, но вспомнила Молли и улыбнулась.

Мы пошли на снижение. На волне 90.9 (Майями) Life: fm звучала «Музыка вдохновения», заглушая пьяный ветер, окончательно отрывая нас от реальности происходящего.

Сочная клубника с хвостиками была вдавлена в прозрачные бокалы, наполненные молочным клубничным коктейлем. Он был такой вкусный и густой… я облизнулась, Майк глянул на меня с прищуром. Я хотела, чтобы Майк взял меня чуть-чуть с силой, проявил свою брутальность, которую он со мной так старался скрыть… он был слишком нежен со мной, будто боялся меня травмировать… Бывают моменты, когда мне сложно обсуждать с близкими людьми какие-то проблемы и волнующие меня вопросы, и тогда я замыкаюсь и молчу. То, что я не могу сказать, мне легче написать в электронном виде или делать неоднозначные намеки, которые всегда неправильно трактуются. Поэтому я лишь улыбалась.

После признания Майка я поняла, что мы оба заинтересованы в развитии наших отношений. И мы договорились, что, если мы хотим что-то изменить или привнести в наши отношения, то это нужно озвучивать это друг к другу. Но как сказать мужчине о том, что мне хочется более грубого секса? Язык не поворачивается!

«Духи – это искусство пропорций».

На этот день у меня было назначено несколько важных встреч: я запускала свою линию духов, под названием «16». Я верила в магию цифр и выбрала 16 как свое любимое число, тем более что в сумме оно давала цифру 7. После переговоров с маркетологами и экспертами в области косметологии мы определились, что мой бренд будет ориентирован на то, чтобы сделать женщину красивой и стильной. И с этой мыслью мы должны были выбрать лучшие компоненты для изготовления. Перенюхав разные эфирные масла, я вернулась домой, одурманенная запахами…

Мне захотелось прилечь на кожаный диван и подремать. Веки отяжелели, и я погрузилась в сон. Я не знаю, куда я попала во сне, но это место было пропитано разными ароматами. Это была ванная комната из мрамора. Позади меня стоял Майк.

На прозрачном столике стояли тюбики с разными эфир-ками. Я была почти голой, в тоненьком платье, и осматривала себя в большое зеркало. Майк подошел к столику и начал слушать ароматы, потом попросил меня облокотиться на «трон русалки» и закрыть глаза. Я не сопротивлялась.

Майк наносил масла на разные участки моей кожи легкими прикосновениями. Я улыбалась…

Когда я уловила запах бурбонской ванили на своих висках, я открыла глаза и увидела, что Майк успел оголить свой торс. Он был прекрасен, его глаза странно сверкали. Было жарко, и поднимался пар, словно в сауне. Он начал гладить мой живот и бедра и рывком расстегнул свой ремень на брюках, пряжка со звоном упала вниз.

Дальше всё происходило очень быстро: Майк сорвал с меня платье, объятия передали все мои запахи Майку, волосы стали липкими, и тела начали дрожать от желания. Он был моим парфюмером.

Я провела языком по его подбородку и обняла за плечи. Он опустил меня на ковер и вошел в меня резким рывком, скаля зубы, как тигр.

Я проснулась в горячем поту от странных судорог по всему телу, оно по-прежнему пахло бурбонской ванилью. Телефон разрывался от звонка. На экране мелькала фотография тигра…

Солнечным утром я просматривала новые сценарии и предложения. Майк должен был вернуться из Лас-Вегаса после выступления с группой, как всегда, уставший и сонный.

После моего рассказа о темной комнате Майк предложил мне слетать вместе с ним в тот заброшенный дом, где держал меня Кипер, а также в балетную школу в Бостоне. Таким образом он хотел, чтобы я почувствовала именно там, что у меня есть близкий человек, который будет со мной рядом, что больше со мной такого не случится. Майк захотел более чётко понять и увидеть своими глазами, что пришлось мне пережить, находясь в том месте. Зачем? Я пока не понимала. Он предполагал, что мои страхи исчезнут или воспоминания об этом месте станут смешанными, и я смогу засыпать более спокойно. Он видел, как я мучилась, и замечал, как я вздрагиваю во время сна. На первый взгляд, я воспринимала это как новый укол адреналина, как авантюру, которая не известно к чему может привести, но мне хотелось крикнуть: «Нет! Нет, не надо!» – ощущая себя снова той маленькой девочкой с рыжими волосами, и скорее спрятаться под одеяло с головой…

Конец ознакомительного фрагмента.