© Татьяна Евгеньевна Хмельницкая, 2016
© Ольга Кандела, дизайн обложки, 2016
Корректор Юлия Вишневецкая
Редактор Юлия Вишневецкая
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Глава 1
Неяркое освещение каюты позволяло расслабиться, насколько это возможно в нынешней обстановке. Я подошла к иллюминатору, немного постояла возле него, глядя на звезды. Космическое исследовательское судно проплывало в тишине вакуума мимо глыб, летящих в противоположном направлении.
На душе кошки скребли. Обернулась и посмотрела на солдата возле двери. Зеленоглазый, плечистый, невысокого роста, с темно-русыми кудрями. Волосы короткие и они вились мелкими кудряшками. Конвой. Придется с этим смириться. Шагу не ступить без сопровождающего. Пару недель буду под неусыпным контролем, словно преступница.
Лужин ушел час назад, оставив меня в замешательстве. Вся переданная им история – ушат холодной воды. И предположить не могла, что двухлетняя командировка – это прикрытие для реализации глобальных планов небольшой группки людей. Они хотели переиграть всех, в том числе и время. Гонялись за ним, устраивали ловушки. Я стала участницей заговора. Меня сумели приручить амбициями, возможностями, сказкой о том, что наука вечна… Дура…
Вздохнув, прошла к постели, взяла Дневник и потрогала его обложку. Шершавая. Совсем непохожая на ту, что мне изначально понравилась. В магазине приглянулась в глянцевом переплете с красивым пейзажем. Но потом я изменила решение и взяла вот эту, с космическим кораблем, бороздящим просторы вселенной. Может это был знак свыше?
Я улыбнулась собственным мыслям и, подойдя к койке, плюхнулась на неё спиной, прижав к груди заветную тетрадь. Могла поклясться, что, выбирая тетрадь, не предполагала, чем это всё обернется. Может это и стало отправной точкой к тем событиям, что сейчас происходили? Не будь этого Дневника, я сейчас занималась бы наукой на Земле. Виделась бы с мамой, отцом. Возможно, и другие события потекли бы иначе. Кто знает…
Однажды я увидела девушку, как две капли воды похожую на меня. Она переходила улицу в неположенном месте, и я обратила на нее внимание. Робот-полицейский остановил незнакомку, чтобы выдать справку о нарушении. Девушка была точной копией меня, вплоть до треснувшего каблука ботинка. Она слушала робота, глядя не на него, а на магазинчик с названием «Реплика». Шатенка получила справку и заспешила внутрь, а я последовала за ней, перейдя улицу по тому же самому пути. Робот и меня остановил, а я боялась выпустить незнакомку из вида. Получив справку, вошла в магазинчик и поискала взглядом девушку. Увы, не нашла, зато купила тетрадь и ручку. Не знаю, зачем я это сделала, но принеся покупку домой, убрала на дальнюю полку в гардеробной.
Через полгода довелось приступить к учебе в школе-интернате для углубленного изучения отдельных предметов. В частности, меня интересовало всё, что связано с роботостроением. Именно эта любовь к науке заставила обратить внимание на меня одного из членов отборочной комиссии. Ему попалась схема придуманного мною аппарата. Я про это ничего не знала, и потому была крайне удивлена, что пришел вызов в середине учебного года.
Отец долго сопротивлялся решению, не хотел, чтобы я уезжала из дома. Зима, новый год… Но маме удалось его уговорить. После дня рождения, который отметили незадолго до боя Курантов, и после поздравлений с пятнадцатилетием отбыла по назначению. Так я и оказалась в заведении за высоким забором и с кучей умников ничем не уступающих мне.
Разбирая вещи в отведенной для меня комнате, наткнулась на тетрадь с космическим кораблём на обложке. Я тогда сильно удивилась, что взяла её, но убрав на полку в шкафу, тут же забыла о ней.
С Марком Светловым мы познакомились на одной из лекций. Сели рядом, улыбнулись друг другу. Он был старше меня, выпускник. Светлые волосы, голубые глаза и мягкая искренняя улыбка Марка покорили моё воображение не меньше Теории относительности Эйнштейна. Марк проникся ответной симпатией, и мы стали общаться.
Специализация, выбранная Марком – математика, нравилась и мне. Я любила обсуждать с ним знакомые теории. Горела рядом, плавилась от удовольствия, когда его взгляд замирал на моих губах во время очередного спора. Конечно, модель дальнейшего развития событий просчитана еще задолго до нашего рождения. Мы не стали прогрессивной парой, втоптавшей в небытие человеческие отношения, идущей собственным путём. Однажды зимним вечером случился поцелуй, что вполне логично.
Мы находились в моей комнате и разговаривали о новом задании, что поручили нам профессора. Форточка была открыта и ветер, что влетал в помещение, слегка шевелил отросшие волосы Марка. Я куталась в теплую кофту и любовалась парнем.
Неожиданно он подался вперед и его губы накрыли мои. Я обняла его и прижалась всем телом. Тогда же и произошел мой первый сексуальный опыт.
До окончания им интерната и до его поступления в университет мы встречались, планировали оставаться вместе и двигаться по жизни рука об руку. Но кое-что произошло, и об этом я узнала последней.
Майский вечер плакал мелким дождем, отчего погода за окном казалась мерзкой. Несколько предшествовавших солнечных дней вселяли надежду на скорое наступление лета. И вот всё пошло насмарку. Я сидела за столом возле окна в своей комнате и билась над очередным доказательством теоремы. Расчет не выстраивался, и я то и дело отвлекалась на бисеринки дождинок на стекле.
Дверь в комнату распахнулась, и на пороге появился Марк. Он вымок до нитки. С волос и одежды капала вода. Взглянув на него, я улыбнулась, подбежала, повисла на шее и принялась целовать. Сердце бешено колотилось, но не от любовной агонии. Это было предчувствие, которое пыталась заглушить привычной лаской. Возможно, я просто хотела оттянуть время и узнать о предстоящих переменах позже, насколько это возможно.
Марк гладил моё тело, неистово и страстно целовал, а потом подхватил на руки, отнёс на кровать. Он быстро стянул с себя свитер лег на меня сверху. Я задыхалась от страсти, целовала его шею, покусывала ухо.
– Я люблю тебя, – прошептал Марк, а я остановилась и посмотрела на него. – Я люблю тебя, но хочу, чтобы ты не зацикливалась на этом.
– Как же так… Я… Я тоже люблю тебя.
Слова дались легко, и я поцеловала его в губы, но Марк очень быстро отстранился, прошептал:
– У меня есть теперь работа, и нам нужно расстаться.
Казалось, меня облили холодной водой. Я вгляделась в лицо любимого и спросила:
– Это разве логично?
– Не всё поддается логике. Я люблю тебя, и нам нужно расстаться. Моя будущая работа не предполагает любовных приключений. Прости. Мне лучше уйти.
– Но где такая работа?
– С завтрашнего дня я на службе у государства. Конкретнее – федеральная служба.
Я закрыла глаза, пытаясь собраться с мыслями.
Контракт с государством… Как это произошло? Почему он раньше не говорил, что собирался работать на ФСБ.
– Но…
Я не договорила, Марк перебил меня:
— Запомни одно, любимая, старайся быть менее талантливой. Гениальность – страшный враг для спокойной жизни.
— Как?
Вопрос прозвучал усечено и глупо, но это всё, на что хватило моих сил. Конечно, я хотела понять, почему на него обратили внимание.
— Моя курсовая работа произвела впечатление не только на профессоров нашего интерната. Множественность, математические выкладки… Помнишь? Оказывается, это интересно правительству.
— Да-а, — только и смогла выдохнуть я.
Мы любили друг друга в ту ночь, стараясь насладиться отпущенным нам временем. Под утро Марк ушел, и увидеться мы смогли только на прощальной пирушке. Ребята подтрунивали над нами, а мы словно слиплись и не могли оторваться, зная наперед, что это последний день, когда мы вместе.
Через три месяца мне пришло электронное письмо от родителей Марка, в котором говорилось о его смерти. Подробности не сообщались, но в конце стояла приписка: «В последнем своем письме наш сын просил вам напомнить о вашем последнем разговоре».
Именно в тот день я сделала в Дневнике первую запись. Я рассказывала о Максиме Король и Юлии Снеговой. Отчего-то не оставила для вымышленного человека имени моей первой любви. Мало того, я полностью описала другого, абсолютно непохожего на Марка парня. Но моё спасение было в том, что я совершенно не помнила об этом.
Однажды вечером меня разбудил мужчина в форменной одежде медицинской службы. Помню, я открыла глаза и спросила:
— Вы кто такой?
— Врач, — спокойно отозвался гость. — Пришел по вызову.
Он был среднего роста, с буйной седовласой шевелюрой и мясистым носом, на котором красовались огромные очки.
— Мне не нужен врач, — сев в постели, бросила я.
Голова раскалывалась, а глаза болели так, словно песком забросали. Я потерла их, но это не помогло. Кожу лица щипало, когда я потерла её ладонями.
Мужчина ничего не ответил, достал небольшой планшет из кармана, включил его на видеозапись, отдал мне. На экране я увидела девушку с грязными растрепанными волосами, покрасневшими глазами, бледным лицом. Она склонилась над столом и что-то писала в тетрадь. Я узнала себя, но не могла поверить в то, что я так выглядела.
Запись была сделана сбоку, и не заметить, что снимали, в теории было крайне трудно. Ужас! Ничего такого не помнила.
Камера приблизила моё лицо. Губы искусаны, на скуле кровоподтёк. Я не реагировала, даже когда обошли стол, за которым я сидела, и фронтально приблизили камеру к самому лицу. Я выглядела сумасшедшей, погруженной в себя, отрешенной от этого мира.
— Кто меня так? — указав на синяк на скуле, спросила я.
— Комендант, — пояснил мужчина, принимая из моих рук планшет и пряча его в кармане.
— За что?
— Как раз для разъяснений я и пришел. Меня зовут Сергей Янович.
Мы долго беседовали с ним, а точнее, говорил он, а мне оставалось слушать. Оказывается я не выходила из комнаты довольно долго. Комендант общежития, мужчина средних лет с большой лысиной на голове, пытался говорить со мной, но я писала дневник, не обращая ни на кого внимания.
Только после того, как у меня попробовали забрать тетрадь, я проявила агрессию. Вскочила и бросилась на коменданта. Я попыталась вонзить стержень ручки ему в шею. Он успел перехватить руку и заломить ее мне за спину. Я согнулась, вскрикнув от боли, а потом стала кричать на него.
— Не прерывай меня, иначе не успею. Я должна написать это. У меня не так много времени. Вы все придурки. Я должна закончить! Еще день! У меня есть только день. Я смогу потом найти его. Я не потеряю, он будет здесь, в строчках, написанных мной…
Комендант отпустил меня, и я бросилась к столу, продолжила писать в тетради. Мужчина закрыл меня снаружи, написал рапорт и пригласили врача-психиатра.
— Что вы писали? – спросил доктор.
— Я не помню, — честно созналась я. — Мне кажется, я спала, и всё это слышать от вас крайне странно.
Я подошла к столу. На нем лежала тетрадь. Я полистала её, заглянула в конец и прочла:
«План в голове созрел моментально. Я вытащила иглу капельницы и поднялась с постели. Подойдя к окну, распахнула его и забралась на подоконник.
Ночь была прекрасна. Звезды осыпали черный полог небосклона, как брильянтовая крошка, и сверкали. Я очень любила это время года, середину августа. Могла наблюдать такую россыпь ежегодно, и она не переставала меня радовать. Эх, как же умирать не охота в такую красивую ночь!
Я сделала шажок.
«Сейчас всё кончится, ― подбадривала я себя. ― Много времени это не займет. Упасть с десятого этажа и остаться в живых – это нонсенс. Мне не будет больно. Только шажок, а там вступят в исполнение приговора законы физики».
― Я сделаю это сразу после тебя, ― услышала я голос сзади.
Вздрогнула и обернулась.
Максим.
Он стоял в дверях и смотрел на меня решительным взглядом.
― Не смей, выйди, ― бросила я.
– Почему? – приближаясь ко мне, спросил Король. – Мне жить тогда станет незачем.
– Нет, ты не должен… Я… Я не хочу в психушку и не хочу мешать тебе. Ты… жалеешь меня и я… я… не могу.
– Ты не права. Я тебя не жалею, я тебя люблю. И если ты слезешь с этого подоконника, обещаю, что ты пожалеешь о своем решении покончить с жизнью. Ты нужна мне, и ты вовсе не больна. Я объясню, если захочешь.
– Но у меня проблемы с головой, – шмыгнула носом я.
– Нет у тебя проблем и, если ты хорошенько подумаешь и вспомнишь все, что было с нами, то поймешь это. А я помогу. Слезай, пожалей мою жизнь, пожалуйста».
Почерк мой, но я не помнила, как написала всё это. Похоже, смерть Марка вызвала помутнение рассудка. С Дневником в руках, я повернулась к врачу и спросила:
— Разве человек может в шоковом состоянии или в состоянии тихого помешательства написать нечто подобное? Это вполне полноценный рассказ о любви двух людей.
— Это мне как раз и любопытно, — произнес доктор. — Случаются временные помешательства, и от этого никто не застрахован, но… я читал дневник, пока вы спали. Там совершенно понятный и стройный текст. Когда вы это создавали, то осознавали, что делаете. С вашим нападением на коменданта это никак не вяжется.
— И что теперь?
— Для начала, мы с вами поработаем. Попробуем разобраться.
— Доктор, но я не помню, как писала это. Вы понимаете? Как это можно объяснить?
— В мире много необъяснимого, — улыбнулся врач, снял и снова одел очки. — Назовем это провалом в памяти, чтобы потом никто не приклеил вам ярлык. Но помощь вам требуется.
В конце разговора он прописал мне пилюли и предложил полежать недолго в больнице. Я согласилась, и это стало отправной точкой для моей новой жизни без Марка.
После выписки я отправилась на неделю к родителям. Тихий провинциальный городок встретил меня осенними прохладными сумерками. Я сошла с хирта, который наняла специально для полета домой, и натянула легкую куртку.
Высадиться могла у самого дома, там достаточно места для габаритного транспорта, но я решила прогуляться по родным улицам. Не знаю, откуда вдруг возникла эта тяга, никогда не вспоминала городишко, пока училась в интернате.
Расплатившись с водителем наличными, я закинула на плечо лямку небольшого рюкзака и пошла в сторону центра. Всего в паре домов от него, располагался дом моих родителей.
Идя пустынными улочками, я вглядывалась в темные силуэты домов, едва подсвеченные уличными фонарями. Мне захотелось увидеть родителей. Я прихватила с собой рукопись, тот самый залог странного срыва, что приключился со мной. Мне казалось, если тетрадь отправится на свое место в гардероб, в самый дальний угол, то в моей жизни всё наладится.
Я постучала в дверь родного дома и дождалась, пока система безопасности отсканирует сетчатку глаза. Когда дверь распахнулась, и я переступила порог, то увидела спускающуюся по лестнице со второго этажа маму. Она была растрепана и на бегу запахивала халат. В ее глазах сияла радость и слёзы. Следом за ней из родительской спальни выбежал отец. Мама кинулась ко мне на шею и крепко обняла. Вскоре, к нам присоединился папа.
Мы так и стояли в небольшом холле, заставленном старыми вещами, и боялись разомкнуть объятья. Но сделать это пришлось, и мама проводила меня на кухню, усадила за стол и стала хлопотать. Я любовалась ею. Она всё также хороша, грациозна, пусть и предстала передо мной после сна. Карие глаза, прямой нос, приятный овал лица, волосы с рыжинкой. Я похожа на нее внешне, только мне никогда не удастся стать заботливой женой и любящей матерью.
— Твоя комната готова и ждет тебя, – улыбнулась мама и поставила чашку с чаем на стол передо мной.
Папа сел рядом и обнял меня за плечи. Взгляд озабоченный, испуганный. Короткие пепельные волосы стояли дыбом после сна, а пухлые губы плотно сжаты. Я невольно улыбнулась ему. И дело вовсе не в том, что я хотела разрядить напряжение, возникшее между нами, а затем, что знала, почему он так вел себя. Наверное, боялся спросить что-то лишнее.
В этом мои родные – все расспросы потом. М-да… Мне повезло, но объясниться придется. О проблемах со здоровьем учеников сразу сообщали их родителям. Так требовалось по закону. Вероятно, и та запись, что показал мне психиатр, предназначалась для них.
Я выпила чай, съела пару печенюшек из вазочки, что поставила на стол мама, и отправилась спать. Усталость вдруг навалилась на меня, и я не смогла бы сказать ни одного слова. Все вопросы решила оставить на потом. Предстояло объясняться на болезненную для меня тему. Рана в сердце была открыта и кровоточила, и требовались силы, чтобы обнажить ее перед близкими.
Моя комната осталась такой же милой. Простота и уют исходил от каждого предмета в ней, и это виделось счастьем. Я почувствовала себя воином, вернувшимся домой из похода, где его любили и ждали.
Спала я на удивление хорошо, и когда спустилась на кухню, часы показывали полдень. Мама накормила меня завтраком и сообщила, что отец уехал на работу. Она осторожно попыталась узнать, почему приехала, и призналась, что была в курсе моего психологического срыва.
— Мам, я тут кое-что хочу оставить, — улыбнулась я. — Ничего особенного, просто тетрадка с моими мыслями. Точнее… Это то, что я писала во время помешательства… Мне было очень плохо. Не отдавай ее никому… Никому, кроме парня, что однажды за ней приедет.
— Хорошо, дочка, — вздохнула мама, подошла и крепко обняла, поцеловала в макушку.
Объяснение вышло вполне логичным. Не желала, чтобы что-то напоминало о возникших у меня проблемах. Кому приятно натыкаться на подтверждение бессилия, боли, переживаний? Уверена, мама так и решила. Её взгляд ласкал моё лицо, а я наслаждалась этим. Мама пыталась отыскать следы переживаний, что привели меня к помешательству, чтобы не спрашивать и тем самым не ранить еще сильнее. Ей хотелось догадаться самой. Надо ей помочь.
— Мам, всё в порядке, — попробовала улыбнуться я, но на глазах выступили предательские слёзы.
— Ш-ш-ш, моя милая, всё хорошо.
Я уткнулась лбом в мамино плечо. Родительница обняла меня одной рукой, а второй стала гладить по голове. Этот жест был такой знакомый, такой родной, что я заревела в полную силу. Когда успокоилась, решилась объясниться:
— Я встретила молодого человека в интернате, — вертя кружку с остывшим чаем в руках сказала я. — Мы полюбили друг друга, хотели быть вместе. Он устроился на работу и… погиб.
— Девочка моя, — прошептала мама и снова притянула к себе.
Она гладила меня по спине, как в детстве, и шептала на ушко ласковые слова. Я чувствовала себя защищенной в её руках, хотелось бросить всё и остаться в родительском доме. Но я понимала, что сойду с ума от тоски по Марку. А интернат давал возможность погрузиться в мечту, заниматься любимым делом. Я должна вернуться.
Дома я пробыла почти неделю. Мне удалось прочитать собственную писанину, и она меня удивила. Более рассудочного текста трудно себе представить. Странно, что я не помнила произошедшего со мной. Но, вероятно, это и стало тем самым странным состоянием, которое именовали шоком.
Каникулы пошли на пользу, и когда я вернулась в интернат, погрузилась полностью в учебу. Признаться честно, огромное количество свалившейся в те дни на меня работы стало лекарством.
Психиатр навещал меня примерно год, а потом перестал это делать. Он написал рапорт о стабильности моего душевного здоровья и отдал руководству. Напоследок между нами состоялся необычный разговор. Мужчина пожелал мне однажды продолжить литературные бдения.
— Так проще решать проблемы, когда говоришь о них кому-то или записываешь.
— Почему? — удивилась я.
– Пока ты пытаешься донести свои мысли до невидимого собеседника, выразить их, наиболее точно подобрав слова, ты найдешь решение и обретешь покой.
– Значит, не зря тогда я писала в тетради?
— Это спасло тебя от помешательства, — улыбнулся доктор. — Заведи особое правило, делай записи. Все будет в полном порядке.
Дневник продолжать я не стала и предпочла при случае сойти с ума. Горе пережить слишком тяжело. Так зачем возвращаться в этот мир, к его уродливости, пустоте, неадекватности, если собственный, рожденный воспаленным мозгом, куда интереснее? Но вслух я этого никогда не произносила, на всякий случай.
Я закончила интернат досрочно. Такому положению дел способствовало желание общаться только с книгами, цифрами, расчетами. Но я не чувствовала себя одинокой, скорее просто забыла, что когда-то таковой не была.
Передо мной открылась перспектива поступления на интересующий меня факультет роботостроения в университет. Про мои успехи профессора оказались наслышаны. Меня не мучили на экзаменах, а зачислили на курс сразу. Но и тут сработало правило погружения в учебу и полное игнорирование бытовых проблем. Я переходила с курса на курс, показывая хорошие результаты и стремясь к цели, что вдруг возникла в моей голове. Хотела попасть в тот же эшелон федеральной службы, что и Марк. Мне казалось, я буду ближе к нему. Глупая идея гоняться за призраками, но мне она нравилась.
Мне исполнилось двадцать шесть, и я преподавала в университете. Ко мне на курс определили новичка. На дворе стоял ноябрь, а парня направили в сформировавшуюся группу. План занятий расписан, я проводила подготовку студентов к предстоящим лабораторным испытаниям, и тут вдруг навязали ученика. Пошла разбираться к руководству.
Пока топала по коридорам университета, обдумывала с чего начать разговор. Внутри разгоралась ярость и, открывая дверь кабинета, готова была ринуться в бой.
– О! Юлия, – приветливо улыбнулся ректор, вставая из кресла. — Вас уже пригласили? Оперативно.
– Я пришла сама, Геннадий Львович, и хочу поговорить.
Ректор, пожилой мужчина с благородной сединой в волосах, приблизился ко мне и, аккуратно взяв за локоток, ввел в комнату. Я отпустила ручку двери, последовала за руководителем.
– Юлия, я хотел вас видеть по важному делу, – начал ученый. – Но сначала разрешите представить вам Ила Брайтона.
Ректор указал рукой в угол кабинета. В кресле сидел мужчина. Я не заметила его сразу, эмоции били через край. Незнакомец поднялся и подошел к нам. Пегие волосы, небольшого размера глаза, худощавое лицо с выступающими скулами. Не понравился он мне с первого взгляда.
– Рад знакомству, – улыбнулся Ил и протянул руку.
Пришлось пожать сухую ладонь и ответить стандартным приветствием.
– Присаживайтесь, Юлия, – предложил ректор, и я прошла к столу, который использовался для переговоров.
Мужчины уселись напротив, что немного обескуражило. Ректор давал понять, что он за всякую идею, предложенную Брайтоном, и мне предстояло выслушать и согласиться. Вероятно, ассигнования настолько велики, что руководитель не смел перечить и был намерен взять в разработку любые проекты.
Так часто случалось. Частные компании, государственные – не имело значения, со всеми университет расположен сотрудничать. Главное – оплата. Хотя на эти деньги ректор проводил конкурсы среди подростков и приглашал обучаться талантливых ребят на бесплатной основе.
Наступать на горло собственному «Я» всем трудно, и я не исключение. Чувствовала, что придется забросить опыты и расчеты и заниматься заказом. Едва не скрипнула зубами от такого положения дел. Мне осталось лишь сохранять хладнокровие, пока будут излагать принятые решения.
– Юлия… Разрешите вас так называть? – начал Ил, а я кивнула.
– Так вот, Юлия, я ознакомился с вашими работами по применению энергии тел, и мне ваша точка зрения симпатична.
Не могла смотреть ему в глаза, неприятный тип. Ощущение, что видишь не себя в отражении его радужек, а жертву. Дело не в личной хищности Брайтона, или в представлении его таким, а в безнадежности, что должна возникнуть в душе после того, как он выскажется.
Я отвела взор от мужчины и сосредоточилась на рассматривании уже знакомого интерьера кабинета. Столько раз в нем бывала, что знала наизусть. Причем в течение многих лет вещи в нем не менялись и занимали определенные места. Побываешь в этой комнате и поверишь, что есть в мире нечто постоянное.
Ректор весьма педантичен, и его раздражала любая перестановка. Он никому не позволял нарушать порядок, даже роботам-уборщикам. Если говорят, что твой кабинет – это твой внутренний мир, то руководителю университета следовало позавидовать. Такая упорядоченность и простота – редкость в наше время.
Мой взгляд скользил по гладким стенам бежевого цвета, картинам в рамках шоколадного оттенка. Лет тридцать назад снова вошли в моду оригинальные снимки, напечатанные на коритовой бумаге. Их вешали в домах и офисах на всеобщее обозрение. Состав корита помогал передавать подлинность цвета вещей, запечатленных на фотографиях. Такое своеобразное окно в застывший мир.
В случае с ректором, его мир замер во время песчаной бури. Песчинки роились, группировались, создавая разно-колерную массу. Необычные переходы цвета от буро-серой крошки, увеличенной многократно, до, будто вытканных, тончайших полотен желто-серых и буро-красных тонов.
В углу притулился робот-помощник, а возле окна стоял огромный прозрачный стол с массивным креслом возле него. Большая сторона стола загнута вверх и на ней отражался список текущих задач ректора. Читать слева направо затруднительно, но я смогла: «Сирена. Брайтон. Двенадцать часов». В углу загиба была изображена синусоида и мелкие формулы вокруг нее. Вероятно, ректор работал над чем-то, когда пришел Брайтон, или Ил демонстрировал что-то, рассказывая о предстоящем заказе.
– Спасибо, – положив руку на прозрачный стол для переговоров, произнесла я.
– Я представляю Федеральную службу, отдел по космическим разработкам. Кратко расскажу, чем занимается мой отдел, и потом перейду к сути моего предложения вам.
– Значит, будет предложение? – едва сдержала ухмылку на лице.
– Конечно, – простодушно улыбнулся Брайтон. – Так я продолжу? Нам удалось зафиксировать устойчивый сигнал с одной из планет в дальнем секторе. Снарядили робота и зонд для проверки сигнала, сбора данных. Я передам вам все измерения, собранные за всё время, для ознакомления.
– Зачем? – удивилась я. – Не имею отношение к космосу и…
– Дослушайте, – перебил меня Ил. – Робот в течение долгих лет передавал измерения и продолжает это делать. На планете обнаружено отчетливое излучение инфракрасной энергии. Спектр его не соответствует существующим на Земле материалам. Оно необычного свойства и представляет интерес для науки. Не буду скрывать, что поначалу направление наших исследований лежало в узкой области. Оборонная промышленность требует новых разработок. Данные, передаваемые роботом и зондом, устраивают по многим узкоспециализированным моментам. К тому же, были обнаружены некоторые ископаемые, превосходящие земные по характеристикам применения. Их использование будет требовать меньше затрат и повысит коэффициент полезного действия. Но устойчивые показатели излучения интересны куда больше инопланетной руды. Я знаком с вашими разработками и хочу предложить вам создать прибор для исследования инфракрасного излучения.
– Вы хотите, чтобы я полетела на неисследованную планету?
– Не совсем так. Нам удалось собрать образцы и переправить ближе к Солнечной системе. К сожалению, завести на орбиту Земли не представляется возможным по соображениям безопасности. Мы предполагаем, что лучше заняться исследованием в космосе. Пока решили подготовить военных, что отправятся с экспедицией в составе группы ученых. Они должны понимать, с чем имеют дело, разбираться на хорошем уровне в обстановке. Все собранные приборами данные будут передаваться на Землю для обработки. Последним, предположительно, займетесь вы и еще несколько ученых, чьи разработки и соображения лежат в той же плоскости, что и ваши.
– Вояки не должны будут навредить, а заодно и начнут шпионить за учеными, – закончила за Брайтона я.
– Космос и планеты дилетантов не признают, – задумчиво произнес Ил. – Нужно, чтобы люди, которые однажды высадятся на той планете, были подготовлены, могли защитить интересы государства и спасти жизни исследователям.
Мне нечего было ответить. В университете много грамотных специалистов, но именно мои расчеты заинтересовали. Можно сказать, удастся совместить приятное с полезным и заняться собственными изысканиями за государственный счет. Такой шанс выпадал раз в жизни, стало быть, мне повезло. К тому же, разрешалось привлекать специалистов и обучать лаборантов. Смущало, что предстоит натаскивать военных, но игра стоила свеч.
Я посмотрела на ректора, и тот отвел взгляд. Что-то тут не так. Ему так неприятно, что придется этим заниматься, или на то имелись другие причины? В любом случае, мне все равно, что нравилось или не нравилось руководителю, ядро – мои разработки, а они востребованы.
– Хорошо. Когда смогу познакомиться с теми, кто начнет подготовку к экспедиции?
Ил вышел из кабинета, а затем вернулся с молодым солдатом. На вид не больше двадцати.
– Знакомьтесь, Юлия, ваш новый студент ― Максим Король.
Брайтон сделал мне подарок, который не просила, но, не буду лукавить, надеялась однажды получить. Мой труд заметили, он перешел из разряда гипотетических теорий на уровень практики, и это большое достижение для меня как для ученого.
Спустя год я вплотную сотрудничала с отделом Ила и проводила в нем больше времени, чем дома или университете. В течение пары лет Брайтон подсылал ко мне на курс новых солдат, и я обучала их. На третий год при отделе открыли лабораторию, которую я возглавила и привлекла к работе в ней семерых студентов, включая Максима.
С Максимом Королем, студентом-воякой, я стала встречаться, или как говорят: крутить любовь, от случая к случаю. Не планировала ничего серьезного. Я горела наукой, жила своими опытами, находками, новыми возможностями, часть из которых заслуга Ила Брайтона.
Брайтон почти сразу, как начала работать с ним, намекнул, что возглавлю лабораторию в одном из научных федеральных Центров. Тогда мне казалось, мечта сбылась, и я смогу заниматься наукой, подготовила список ученых, которых желала видеть в своей команде. Но тут Брайтон показал, кто на самом деле будет заведовать лабораторией, и набрал в команду людей по своему разумению. Пришлось согласиться, куда мне деваться, ведь ради науки можно и потерпеть. Вот тогда и началась череда томных взглядов со стороны Максима и приглашений отужинать.