Осуществление ожидаемого. Критический анализ Библии. Уроки теоретической мудрости. Урок второй. Метод преобразования «священной истории». в систему логико-рационалистических воззрений (Татьяна Хмелевская)

Истолкование чрезвычайно сложных и до абсурда противоречивых библейских текстов, приведение их в логически оформленный порядок – одна из наиболее трудных философско-исторических и гносеологических проблем. Уже в первые десятилетия развития христианства выдвигались предположения аллегорического толкования Библии, иносказательности её языка (Филон Александрийский, например). Но по многим причинам, не зависящим от авторов таких предположений, эта идея не получила должного развития. Они всегда были исключительно интуитивной природы. Система доказательств иносказательности библейских текстов, их аргументация так и осталась для мира тайной за семью печатями.

Метод, который не просто открывает вход в «Святое Святых», но и преобразует библейское учение в стройную, логически и фактически обоснованную систему философско-мировоззренческих воззрений, пророки называют по-разному, в том числе, и «ключом Давидовым». Христос называет его «камнем, на основании которого он создаст свою Церковь, которую не одолеют врата ада». У Христа «церковь» есть синоним «Царствия Небесного», к которому он имел ключ разумения. Понятно, что под «церковью», согласно понятию о скинии (Евр 9:2—12), он подразумевал определенного типа системное знание, а под «ключом» – метод, правило, или приемы его дешифровки.

Христос владел методом истолкования символико-аллегорического языка учения о какой-то истине, понятной узкому кругу его людей! Он его знал, и это знание впоследствии посредством определённой методологии передал своим ученикам. Ему была известна структура учения, значение его стволовых терминов, наполняющих язык учения конкретным содержанием, которое евангелисты, а вслед за ними и авторы посланий называли «жизнью вечной». А мы называем объективным знанием, которое достигается экспериментом, в нашем случае, очевидным фактом, и логическими рассуждениями.

Современная наука метод характеризует как путь исследования, способ построения и обоснования знания, совокупность приемов и операций практического и теоретического освоения действительности. Метод (от греч. methodos – путь, ведущий к цели) является необходимым «гносеологическим инструментом» научного познания. Его основная функция – организация и логическое регулирование познавательного процесса, обеспечение истинности и объективности наших знаний. В этом своём логико-регулятивном качестве метод представляет собой совокупность определённых логических правил, принципов, норм и требований, предъявляемых к познавательной деятельности в той или иной отрасли научного знания.

Характеризуя универсальную познавательную мощь метода, Гегель писал: «Метод возник… как само себя знающее понятие, имеющее своим предметом себя как столь же субъективное, сколь и объективное абсолютное и, стало быть, как полное соответствие между понятием и его реальностью, как существование, которое есть само понятие… Метод должен быть, поэтому признан неограниченно всеобщим, внутренним и внешним способом и совершенно бесконечной силой, которой никакой объект, поскольку он представлен как внешний объект, отдаленный от разума и независимый от него, не может оказывать сопротивления, не может иметь другой природы по отношению к методу и не быть проникнут им. Метод есть, поэтому душа, и субстанция, и нечто постигнуто в понятии и познано в своей истине лишь тогда, когда оно полностью подчинено методу…».28

В философии ведущая роль отводится методу диалектики. Будучи наиболее конкретной и интегральной методологической системой, именно она помогла мне преодолеть не только сложившиеся на сегодняшний день стереотипы понимания библейских текстов, но и их искусственный язык. Диалектика, которой подчинено содержание Библии, помогла упорядочить внешний хаос, своеобразную «калейдоскопичность» и формальную противоречивость библейского мышления посредством анализа его языка. Это задача, с которой начинается любое серьезное исследование. «Ибо, – со слов А. Ф. Лосева, – всякая наука есть наука о смысле слова, или об осмысленных фактах, что и значит, что каждая наука в словах и о словах».29

Но необходимо заметить, что начало этого исследования не предполагало ни диалектики, ни логики. Этот процесс начинался с обычного интереса, если хотите, любопытства и любознательности. Это уже потом, спустя годы кропотливого труда, я поняла, что работаю методом диалектики, которая открыла мне путь к целостному пониманию притчеобразного библейского языка и всего, что скрыто за его наивной внешностью. Диалектика убедила меня в том, что Библия есть явление «совершенно полнейшего и окончательного философского реализма», она есть «сама диалектика, есть вещь в своём смысловом развитии». Осуществление единства веры или душевного и духовного на страницах Библии находится в компетенции диалектики вместе с её неразлучной спутницей логикой.

В итоге подобного исследования я пришла к выводу, что высшие пророки и апостолы своим учением создают плодородную почву для логически-рационалистического мышления. Они утверждают его преимущество перед мышлением иррациональным, мистически и теологически субъективным, обусловленным психологическими штампами, наработанными стереотипами общественного мифологического мышления.

Начало серьезному критическому анализу Библии положил голландский ученый Бенедикт Спиноза, живший во второй половине XVII в. В 1670 г. он издал свой «Богословско-политический трактат», в котором изложил собственные взгляды на Библию. Его трактат лёг в основу библейской критики ХIХ в.

Методом познания природы как целого Б. Спиноза признавал критическое мышление. Он отвергал доверие к авторитету и чувственному опыту. Отсюда и Библию он представлял не как посланный с небес кодекс, устав жизни, а как часть целого в едином процессе развития. «Спиноза рассматривает Библию как исторический документ, который должен быть исследован всесторонне».

Условившись, что Библию следует критиковать лишь с позиций самой Библии, «Б. Спиноза оказался вынужденным в течение всего „Трактата“ аргументировать данными, взятыми из самой Библии. Этот метод создавал впечатление, что критика исходит от глубоко религиозного человека, не сомневающегося в авторитете Священного Писания. Однако при ближайшем рассмотрении оказывается, что этот метод на самом деле не соответствует содержанию, что, опираясь на Библию, Спиноза подвергает её разрушительной критике и лишает авторитета безошибочности, который ей приписывает церковь».30

Сам Б. Спиноза о своем методе исследования древнего памятника духовной культуры отозвался как о серьезном деле – «исследовать Писание свободно и без предвзятых мыслей».31

Свой исторический метод исследования Б. Спиноза отождествлял с методом истолкования природы. «Для истолкования Писаний необходимо начертать его правдивую историю и из неё, как из известных данных и принципов, заключать при помощи законных выводов о мысли авторов Писания…. Познание Писания должно быть заимствуемо только из самого Писания, подобно тому, как познание природы – из самой природы».32

Таким образом, Б. Спиноза избирает имманентный способ исследования, ограниченный рамками текста, чтобы в итоге составить целостный образ этой книги и найти ей место в истории. Основной и главный источник познания вещи или явления – они сами.

На основании такого подхода Б. Спиноза в отношении Библии делает исторически верное предупреждение: «Не позволительно извращать мысль Писания по внушениям нашего разума и сообразно с нашими предвзятыми мнениями, но всё познание о Библии должно быть заимствуемо только из неё… История Писания должна рассказать об обстоятельствах, относящихся ко всем книгам пророков… Но для этого требуется и метод, и порядок, схожие с теми, которыми мы пользуемся при истолковании природы на основании её истории».33

Исторический метод исследования Писаний Б. Спиноза характеризует как «единственный вернейший путь для нахождения его истинного смысла».34

Однако Спиноза избранный им метод не признаёт универсальным для приобретения полного познания Писания. Он вообще приходит к неутешительному выводу: познать всю историю Библии нет возможности. Эту надежду надо оставить как нереальную: «Хотя мы допускаем, что он (истинный метод) недостаточен для достоверного расследования всего, что встречается в Библии, однако, это происходит не от его недостатка, но оттого, что о дороге, которую он объявляет истинной и прямой, никогда не заботились. И она людьми не проторена, а потому с течением времени она сделалась очень трудною и почти непроходимою…».35

Как увидим далее, в данном предположении Б. Спиноза ошибался: универсальный метод, который закончит познание Библии и даст о ней объективное представление, всё-таки существует. И, не где-нибудь, а в самой Библии. Но об этом чуть позже. А сейчас конкретизирую те выводы, какие помог сделать Б. Спинозе избранный им исторический метод исследования «вечной книги». Процитирую главные из них.

1. «Пятикнижие было написано не Моисеем, но другим, кто жил много веков спустя после Моисея…. Книга, написанная Моисеем, была другая…, которую автор Пятикнижия включил в свой труд в надлежащих местах».36

2. Книга Иисуса Навина, Судей, книги Самуила, Царей – «суть списки с других и что о событиях, содержащихся в них, рассказывается как о старине… Все они были написаны одним и тем же историком, желавшим написать об иудейских древностях от первого их начала до первого разрушения города… Они суть списки, сделанные спустя много веков после совершившихся событий; мы заключаем…,. что все они были написаны только одним историком».37

3. Предполагаемый автор Пятикнижия – «Ездра… не наложил последней руки на рассказы, содержащиеся в этих книгах. Он сделал не что иное, как собрал истории из разных авторов, а иногда только просто списал и оставил их потомкам не проверенными и не приведёнными в порядок».38

И дальше Б. Спиноза оставляет подобным себе исследователям Библии очень серьёзный вопрос, объективного ответа на который не существует и по сей день: «Какие же причины помешали (если не преждевременная, может быть, смерть) выполнить ему это дело во всех его частях, я не могу угадать…».39 Современный критический анализ Библии это наблюдение объяснил просто: сия книга есть сборник религиозной литературы; а мифы, наполняющие её, пришли из далёкой древности. Так что здравый смысл искать в ней не стоит. Так ли это, нам предстоит выяснить. И поможет нам в этом непростом деле собственная для «вечной книги» теория или формула истины.

Подчеркивая исторический характер книг, составленных пророком и учёным Ездрой и, впоследствии вошедших в Библию, Б. Спиноза отмечает отсутствие необходимой системы в изложении событий: «Исторические пророчества Иеремии извлечены и собраны из разных летописцев…. Они сгружены беспорядочно, без всякой последовательности, в них одна и та же история вдобавок повторяется различным образом».40 Б. Спиноза осуждает тех, кто «своим преклонением перед буквами и словами Писания делают не что иное, как выставляют писателей Библии на позор, так что они кажутся не умевшими ни говорить, ни излагать в порядке то, что им надлежало сказать».41

И дальше: «Наконец, я полагаю, что ни один здравомыслящий человек не думает, что историки Священных книг намеренно захотели так написать, чтобы они казались противоречащими себе на каждом шагу».42 Запомним это заключение бесстрашного исследователя запрещённой для критики книги.

Разрозненная фрагментарность библейских текстов и их беспорядочная сгруженность свойственны не только Пятикнижию. Эта форма текстов характерна для всей Библии: Евангелиям, посланиям, в том числе, и даже некоторым апокрифам. Эта хаотичность текстов, как станет известно из дальнейшего исследования, имеет своё концептуальное значение.

Исторический метод Б. Спинозы, как было подчёркнуто ранее, способствовал критическому осмыслению не только Пятикнижия Моисеева, но и Библии в целом. Критический анализ текстов положил начало разработке и других методов её исследования.

Один из них – метод «критики текста», второй – «критика форм». Метод «критики текста» существует с конца ХIХ в…, «критика форм» развилась уже в ХХ веке. Оба метода ставили своей целью выявить подлинное ядро учения Иисуса. Приверженцы первого метода сравнивали тексты Евангелий с учетом рукописных расхождений, пытаясь найти общее и характерное для них.

Учёные же, разрабатывающие «критику форм», искали следы устной традиции, выделяли ее отдельные блоки – речения Иисуса, притчи, рассказы о чудесах и этапы развития. Одним словом, современные методы исследования библейских текстов сводятся к поиску их древних литературных источников, которые также являются религиозными произведениями, литературными памятники эпохи эллинизма.

Со слов А. Меня, «начало критической библеистике было положено католическими и протестантскими богословами, а также внеконфессиональными религиозными мыслителями. В настоящее время исследование исторической и литературной формы Библии получило признание в западном богословии. Впоследствии необходимость библейской критики была признана и многими выдающимися представителями православной мысли…».43 Известный богослов, историк и церковно-общественный деятель А. Карташов «призвал оставить устаревшие концепции и пользоваться критическим методом в изучении Священного Писания».44 О. А. Мень подчеркивает, что «литературно-критическое изучение Библии… может оказать существенную помощь в создании целостного христианского миросозерцания».45

«Библейская критика есть наука, изучающая Священное Писание как литературное произведение. Перед ней стоит множество обширных проблем. Она рассматривает вопросы разночтений в рукописях, определяет время возникновения той или иной книги, исследует проблему авторства. На помощь библейской критике приходят история Древнего Востока, археология, восточная филология. Они помогают уточнять подлинный смысл того, что хотел сказать священный автор».46 О. А. Мень считает, что критический метод исследования текстов Библии поможет найти истину. «Поиски правды, – говорит он, – должны быть для нас дороже любых привычек и традиций. А реальная история, реальная жизнь всегда прекрасней вымысла, даже самого причудливого».47 Не согласиться с такими выводами невозможно. Только вот, ходить так далеко не стоит: метод и приёмы исследования «вечной книги» находятся внутри неё самой. Их предусмотрительные авторы оставили его наследникам своих обетований, т.е. уникальных по своей значимости знаний.

Метод «критики форм» стал развиваться с 1919 г., когда в свет вышли книги Мартина Дибелиуса (1883—1947 гг.) «Анализ форм Евангелий», Карла Людвига Шмидта (1891—1956 гг.) «Обрамление истории Иисуса», в 1921 г. – книга Рудольфа Бультмана (1884—1976 гг.) «История синоптической традиции». С. В. Лезов пишет, что термин Формгешихте не удается выразить одним русским термином и означает в дословном переводе «история форм». «Мы передаем его как «метод анализа форм». Термин Формгешихте подразумевает анализ перикоп (отдельных эпизодов), составляющих синоптическую традицию, с точки зрения жанровой формы этих перикоп, а также восстановление истории синоптической традиции до ее письменного закрепления в Евангелиях…».48

Согласно определению Р. Бультмана, задача анализа форм применительно к Евангелиям состоит в следующем: «Описать историю переработанного в Евангелиях материала традиции от внелитературных истоков и до литературной фиксации в различных Евангелиях, исходя из того, что материал традиции первоначально существовал в виде отдельных текстов, возникновение и историю которых можно узнать путем исследования их формы».49

Процитированные методы исследования Библии признаны, и ими пользуются учёные-библеисты независимо от их мировоззренческой платформы. Но эти методы одновременно отмечены как несовершенные. Вопрос, «почему и как случилось, что часть раннехристианской литературы, написанной в первом и начале второго века, получила статус Священного Писания и составила отдельный от еврейских книг сборник – канон Нового Завета, – остается пока без своего ответа. Мнение исследователей, пытавшихся ответить на эти вопросы, довольно сильно расходятся. История канона остается одной из самых трудных областей новозаветной науки».50 Сравнительные анализы всех четырёх Евангелий канона оказались бессильными «найти исчерпывающие им объяснения…, конструирование архетипа оказалось невозможным». Р. Бультман, работая методом анализа форм, пришел к выводу, что «Евангелия – это культовые легенды». К. Л. Шмидт охарактеризовал Евангелия тоже как «простонародные культовые книги».51 М. Дебилиус отнес «Евангелия к малой (т. е. низовой. – С. Л.) литературе, которая была обращена к публике, не имевшей связей с большой культурой эллинизма».52

Как было замечено ранее, авторы книг Ветхого Завета, а потом и Иисус Христос также не оставили без внимания метод исследования «великого дела», непосредственным участником и исполнителем постановлений которого он являлся. Они позаботились о его «будущем веке» и дали людям собственный механизм, собственные правила исследования их писаний. Попытка воссоздать идейную, а не буквальную аутентичность Евангелий без их метода дешифровки – затея безуспешная.

В чём же заключается интрига библейской истины с её конкретной формулировкой и конкретным методом её познания? Ответы будем находить исключительно в самой Библии. Она – источник проблем, она их сама и должна разрешить.

Христос, придя в мир, открыто заявил, что «он пришёл не для того, чтобы нарушить закон, или пророков», а для того, чтобы исполнить их. Далее евангелист устами Христа говорит, что он «пришёл взыскать и спасти погибшее» Лк 11:49. Значит, тот пророческий закон, который он пришёл исполнить, ко времени его прихода был настолько подпорчен, что для таких людей, как Христос, считался погибшим: «Моисей дал вам закон, но никто из вас не поступает по закону… Этот народ невежда в законе, проклят он… Кого из пророков не гнали отцы ваши? Они убили предвозвестивших пришествие Праведника, предателями и убийцами которого сделались ныне вы; вы, которые приняли закон при служении ангелов и не сохранили…» Ин 7:19,47—49. Деян 7:52—53.

Иными словами, к моменту прихода в мир человека Иисуса Христа закон учения иудейской публикой, начиная с её первосвященников, трактовался превратно, совсем не так, как и по сей день требуют произведения высших пророков. Известно, что еврейский Талмуд – собрание догматических, религиозно-этических и правовых положений иудаизма, сложившихся в IV в. до н. э. – V в. н. э.53 Отсюда делаем вывод: Христос оценивал Талмуд как документ, свидетельствующий об умышленном извращении еврейскими законниками той правды, которой изначально отводилась роль основополагающей идеи учения, записанного вначале в Пятикнижии, а потом и в остальных, впоследствии составивших канон книгах.

Христос на вопрос Пилата, «что есть истина», отвечает: «Я пришёл свидетельствовать об истине». Значит, пророки, и их закон уже заключали в себе какую-то истину, о которой ко времени Христа уже никто не помнил: «Я есть истина…. Писания свидетельствуют о Мне, Исаия писал о мне….».

Таким образом, евангелист устами Христа засвидетельствовал очевидную вещь: истина, о которой свидетельствовали Писания, и о которой пришёл свидетельствовать человек Иисус Христос, к началу первого века новой эры оказалась погибшей. Её срочно надо было спасать. И, скажите, кому бы это тогда понравилось? Я убеждена, что и на начало третьего тысячелетия это исправление понравится далеко не всем.

Нетрадиционное толкование пророка и их закона Иисусом Христом вызывала в обществе иудеев настоящий переполох: «…Никогда человек не говорил так, как этот человек…» Ин 7:46. Они роптали, называя Христа скандалистом и смутьяном: «Он возмущал народ….».. Служители иудейского культа вынуждены были обратиться к представителям римской власти с тем, чтобы запретить смутьяну возбуждать публику, сеять в ней сомнения, разрушать основы традиционной веры. Вожди иудаизма требовали защитить легкоранимые чувства своей паствы. Они опасались новых веяний для своей религии, как мощного рычага укрощения масс. В итоге «новое учение» было признано заблуждением, а человек Иисус Христос на радость многим был казнён на римском столбе правосудия.

«Твёрдое основание» учения

Об учении высших пророков в исполнительной части Библии – в Новом Завете – написано много и всегда конкретно. На его страницах оценки учения диаметрально противоположны: в одном случае его называют здравым, в другом – не здравым. 1Тим 4:16. Возникает вопрос: существуют ли критерии этих определений? Требования авторов библейских произведений говорят о том, что такие критерии существуют.

Лука заостряет внимание на том, что учение, спасаемое Христом, имеет «твёрдое основание» Лк 1:3,4. На современном философском языке это означает, что учение, как концептуальная модель обладает своей собственной теоретической основой, которую я назвала теорией познания библейской истины, её формулой, или алгоритмом движения разума к истине, или просто его схемой, или моделью. Эта теория познания – константа учения – неизменная и постоянная формула истины для обеих частей Библии: первой программной и второй исполнительной. За рабочую гипотезу можно взять предположение о том, что «новое учение», основной закон (мы ещё не знаем, в чём его значение) которого Христос пришёл исполнить, представляет собой некую систему теоретически и логически обоснованных знаний.

Незамедлительно зададимся вопросом: из каких положений складывается это самое «твёрдое основание»?

Из собственного опыта знаю, что первая законодательная часть Библии, так называемый Ветхий Завет, для ответа на этот вопрос – вещь совершенно неподъёмная.54. Начинающему исследователю распознать в ней истину, о которой приходил свидетельствовать Иисус Христос, практически, нет никакой возможности. Эту трудность усложняют многочисленные компилятивные вмешательства, неверные переводы несведущих в деле редакторов, традиционные догматического содержания трактовки текстов, в итоге многих сотен лет сформировавшие относительно учения и его авторов ложные представления, зомбировавшие научное и общественное религиозное сознание.

Ключом к пониманию первой или программной части Библии является её вторая, или исполнительная, часть. В ней его авторы, в том числе и человек Иисус Христос, поскольку «он пришёл исполнить закон и пророков», преподнесли миру «твёрдое основание» в развёрнутом, почти открытом виде. По-существу книги второй исполнительной части Библии являются своеобразным методическим руководством в непростом деле понимания всей загадочной глубины библейской мудрости. Авторы Евангелий и посланий только тем и занимаются, что своими формулировками теории познания, а также личным примером понимания веры объясняют «узкий путь», ведущий к познанию той самой истины, которую Христос почему-то оставил без ответа, – путь к совершенству, т.е. к достоверному, объективному, адекватному знанию не только принципиальных основ учения, но и всей истории «великого дела» Ин 18:38,37. «Камень» по имени Христос – средство достижения реализма в постижении базовых положений этого дела.

Пять положений библейской теории познания

1.Учение занимается исследованием вопроса – что есть истина? Его исполнительная часть, так называемый Новый Завет, рассматривает проблему смерти и воскрешения мёртвых. Есть оно или нет его? Первая, программная часть учения, или так называемый Ветхий Завет, рассматривает проблему сверхъестественного творения мира. Было оно или не было его?

2.Учение обладает своим специфическим языком, который апостол Павел назвал чужестранным.

3. Учение имеет свою форму и содержание. Оно структурно. У него две стороны – внешняя, которой оно повёрнуто к людям, и внутренняя, невидимая, которая людям неизвестна.

Христос восклицал: «Неразумные! Неужели не знаете, что один и тот же создал как внешнее, так и внутреннее» Лк 11:40. На языке современной философии это означает одно – учение имеет свою форму и содержание. Существуют ли связи между этими категориями? И если существуют, то в чём они выражаются? Узнаем чуть позже.

Лосев А.Ф Писал: «Структура – это самое главное. Ведь без структуры нет никакой раздельности. А если в предмете нет никакой раздельности, то это значит только то, что мы не можем приписать ему никаких свойств, ведь всякое свойство предмета уже вносит в него кукую-то раздельность».55 Невозможно не заметить, что каждое новое положение теории истины обусловлено структурностью учения. Движение разума, его развитие от абстракции к конкретности суждений разворачивается в узких рамках теории.

В соответствии структуре учения оно имеет два уровня знания о себе, о своём основном вопросе. Каждый из этих уровней развивает свою сферу воззрений. У каждого из них существуют свои принципы и методы движения разума к решению основного вопроса учения.

Простое беллетристическое чтение Библии с его безосновательной верой в «чужестранный язык» будет означать низший уровень познания учения и его главного вопроса – вопроса о воскрешении мёртвых. Этот уровень предназначен для тех, кто в познании мира остановился на доверии чувству и его скользящему по поверхности явления взгляду. В таком формате учение оценивается, как не здравое.

3. Третье положение библейской формулы истины едва различимо, но основательно озвучивает апостол Павел. Процитирую его дословно. Он на глубоко иносказательном языке пишет: «Все крестились в Моисея, все ели одну и ту же духовную пищу, пили одно и то же духовное питьё из одного духовного последующего камня; камень же был Христос. Но не о многих из них благоволил Бог, ибо они поражены были в пустыне». И далее он заостряет мысль на том, что «это были образы для нас…, чтобы мы не были идолопоклонниками…, блудодеями…, чтобы мы не искушали Христа (то есть „камень“ учения, его теоретическое основание. – Авт.), как многие из них» 1Кор 10:4—11.

Смотрите, у Павла, как и у Луки, «Христос – камень», т. е. «твёрдое основание». Камень один, но пользоваться им можно с пользой и без пользы.

Теперь мы понимаем, что Павел указывает на одно из положений теории истины, согласно которой, у этого камня две стороны, а значит, соответственно и два уровня понимания концептуальной модели истины – низший и высший. «Поражение в пустыне» означает одно: низший, формальный уровень познания основ учения такими миссионерами, как Павел, осуждён изначально. Он опасен своей ограниченностью познания пророков и их закона. Также замечаем, что Бог к таким исследователям не благоволит, т.е. не заключает с ними своего великосветского завета или союза.

Теперь нам понятно, что Писания свидетельствуют о «камне» как о «твёрдом основании», но не о человеке того же имени, якобы обретшем образ Божий. Свидетельство Писаний выразилось в виде образов, т.е. тех самых разрозненных фрагментов, из которых слагаются тексты Библии, о чём писал в начале XVII в. голландский аналитик Библии Б. Спиноза.

Это решение проблемы Писаний волновало меня до самого того момента, пока я не постигла тайное значение ключевых слов Павла, который обращает внимание исследователя на очень важную особенность формы учения, на его внешнюю, религиозно звучащую сторону. В первой законодательной или программной части Библии истина учения о воскрешении мёртвых или о творении зафиксирована в виде разных по размеру и внешнему виду образов. Образ может, в буквальном смысле слова, выражаться тремя, пятью словами. А может и целой книгой, которая также слагается из вереницы меньших по размеру фрагментов. Как говорится, множество в одном. Необходимо обратить внимание и на то, что фрагментарность текстов свойственна не только первой части «великого дела», но и второй – новозаветной. Евангелия написаны фрагментарно и образно в полном соответствии общей для Библии теории истины. Например, написанное «говорит Христос» необходимо понимать как «говорит «твёрдое основание». Разумеется, что эта форма речи предполагает многое. Она открывает узкую дверь в неведомое царство объективного знания с её «твёрдым основанием». Эту дверь, со слов евангелиста, находят немногие. Многие же в сферу рационального знания пытаются войти широким путём и настежь открытыми вратами. Но это путь заведомо ошибочный.

Об образно-символическом языке учения открыто говорили посвящённые в его истину высшие апостолы, которые «в вере евангельской стояли в одном духе, были единодушны» Филипп 1:27. Например, ученик Христа Филипп, который в Евангелии от Иоанна просит показать ему Отца и Сына, спустя время, напишет: наша «истина (о творении и о воскрешении этого творения. – Авт.) не пришла в мир обнажённой, но она пришла в символах и образах. Он не получит её по-другому…. Имена, которые даны вещам земным (внешним, записанным на религиозном языке. – Авт.), заключают великое заблуждение, ибо они отвлекают сердце (критически мыслящий разум. – Авт.) от того, что прочно, к тому, что не прочно, и тот, кто слышит слово „Бог“, не постигает того, что прочно. Но постигает то, что не прочно».56 Эти слова говорят о том, что внешняя, формальная сторона учения – первый, начальный уровень знания обладает свойством поднять исследователя на второй уровень с его совершенным знанием. «Прочное или чистое знание» евангелисты награждают почётным статусом знания совершенного, или «жизни вечной», или «святыней» Мф 5:48. Лк 6:40. Ефес 4:11—14.

А теперь приведу несколько примеров тому, как «работает» эта теория на страницах Библии.

В начале «книги Бытие» написано: «Вначале Бог сотворил небо и землю. Земля же была безвидна и пуста, и тьма над бездною, и Дух Божий носился над водою». Согласно положениям теории истины, созданные Богом «земля» и «небо» – иносказательные образы двух сторон учения с их сферами и уровнями постижения. Значит, библейские авторы не задавались целью объяснить происхождение вещественного и духовного мира. Их волновали совершенно иные вопросы бытия, не лежащие в плоскости наук о Вселенной и, в частности, о Земле – географии, астрономии, биологии… Бог – творец! Но творит он нечто противоположное тому, что шепчет нам на ухо хитрая, обольстительная и предательская буква или форма учения с её искусственным языком.

И тогда возникает закономерный вопрос: а что есть в таком случае «Бог» и его «Сын»? Если мы будем понимать их согласно древней языческой традиции, то наши представления об учении и его Боге будут нечистыми, т. е. ложными. Учению будет отведён статус не здравого. И, наоборот, если мы будем знать его теоретически, то наше знание учения будет чистым или истинным. Современная философия это знание называет объективным, теоретически, фактически и логически обоснованным.

Пропускаем слова о творении через теорию истины: Бог создаёт структурное учение. Каждую из сторон или сфер учения он награждает образами земли и неба. «Земля» – форма учения с её религиозным языком. «Небо» – невидимая сторона того же учения, но с уже расшифрованным языком, когда мифологический дух буквы принудительно, но мирно и без особых сопротивлений трансформируется в духовную рациональность, в логическую сферу рассуждений.

Понятно, что «чистое знание» есть итог теоретического обоснования формы учения, его внешней стороны, которая усилиями теории истины мягко трансформируется в логико-рационалистическую «картину мира», т.е. в философскую систему воззрений с её, как увидим далее, единым основанием. Читатель должен уже почувствовать развитие нашей мысли к тому, что требовал апостол Павел: о необходимости истолкования «чужестранного» для истины искусственного языка.

Именно эти «землю» и «небо» имеет в виду пророк, когда пишет: «Я творю новое небо и новую землю, и прежние уже не будут воспоминаемы и не придут на сердце…. Небо – престол Мой, а земля – подножие ног Моих; где же вы построите дом для Меня, и где место покоя Моего?» Исаия 65:17; 66:1.

Разумеется, престол важнее подножия. Дом для Господа будет построен во второй сфере постижения истины, с её теоретически обоснованными суждениями и выводами.

«Изгнание бесов», «свидетельство воскрешения», «вера» и «крещение», «говорение новыми языками», «возложение рук на больных», «вознесение на небо», «последующие знамения» и многое, и многое другое, оказывается, это всё образы одной сущности, а не реальные имена и их действия. Пророки и евангелисты истину учения облекают в разные иносказательно-метафорические образы, привязывая их к единому для учения «твёрдому основанию» – «единому пастырю». Рациональному знанию, развившемуся от него, они дали образы «Царствия Небесного», «Царствия Божия» и многие другие образы.

В таком случае, на каком небе обитает Бог, и на какое небо вознёсся его первородный Сын Иисус Христос? На то ли, которое у нас над головой, или на какое-то другое? Библейская теория познания ассоциативный образ буквы подвергает большому сомнению. И здесь, как говорится, ничего не попишешь! Логика – упрямая вещь. Она говорит сама за себя, вынуждая человека мыслить аргументированно, что значит рассудительно.

Давно замечено большое сходство христианской традиции с древними, языческими верованиями. Эту проблему рассматривали многие учёные антропологи, религиоведы, историки Библии. Николай Бердяев по поводу этой похожести писал: «Уже первые христианские апологеты были поражены сходством мистерий Митры, религии, конкурировавшей с христианством, и мистерий христианских, христианской литургии. Некоторые из них пытались выйти из затруднения, признав, что демоны внушили в религии Митры имитацию христианства, чтобы сбить с толку и помешать восприятию чистоты христианства. Но история дохристианских религий обнаружила, что в язычестве был страдающий бог, бог-искупитель, бог, растерзанный силами этого мира, умирающий и воскрешающий, дающий жизнь тем, которые приобщаются к его мистериям. Такими страдающими богами были Озирис, Адонис, Аттис, Дионис. Сходство мистерий Озириса с христианской литургией поразительно. То, что представлялось исключительным достоянием христианства, оказалось присущим и языческим религиям. История религии по первоначальному впечатлению умаляет оригинальность христианства. Уже доцивилизованные знали понятие благодати – mana. Уже в первобытной религии тотемизма была тотемистическая евхаристия, приобщение плоти и крови тотемистического животного. И приобщение это давало благодатные силы. Уже древние мексиканцы признавали транссубстизацию (переход. – Авт.) и превращение хлеба в тело. Особенно блестящие работы Фразера представляются соблазнительными и подрывающими оригинальность христианства. Фразер любит указывать на то, что в дохристианских религиях уже были все элементы, которые потом были заимствованы христианством. Идея воплощения бога в человеке близка дикарям. Озирис, Адонис, Аттис были олицетворением гибели и возрождения жизни в боге, который умирает и воскресает. Языческие религии знали свое Рождество и Пасху. Божественное животное убивали и этим увеличивали его благодатную силу. Древний языческий мир был полон жажды искупления и евхаристии, жажды воскресения через смерть. Все языческие культы этим наполнены. Я встречал благочестивых, крепко православных людей, которые приходили в величайшее смущение, прочитав какую-нибудь книжку о тотемизме, и не находили способов защитить оригинальность христианства. Большая часть книг по истории религии кроме элементов объективно-научных заключают в себе тайное или явное желание доказать, что христианство не оригинально и всё заимствовало из языческих религий. Миф о Христе Искупителе есть лишь воспроизведение дохристианского солярного мифа. Кришна был уже типичным Сыном Божьим. В персидской эсхатологии, которая оказала определяющее влияние на эсхатологию и апокалиптику еврейскую, были уже даны все основы эсхатологии христианской. Откровение Св. Иоанна очень напоминает персидский апокалипсис, в котором тоже изображена последняя борьба доброго и злого бога. Сама идея дьявола, по-видимому, персидского происхождения. В высших формах греческой религии, в орфизме, в орфических мистериях, в значительной степени предвосхищено христианство».57

Н. Бердяев эти упрямые факты по поводу сходства христианства с языческими культами объясняет «Божьим промыслом, который действовал не только в еврейской среде, но и во всех народах. Начала, которые представлялись исключительно христианскими, оказываются универсальными и космическими, повсюду присутствующими. Нужна новая точка зрения, чтобы обратить результаты науки о религии на защиту христианства и его прославление. Необходимо, прежде всего, признать абсолютность и универсальность христианства. Христианство не есть одна из религий, хотя бы и самая высшая, на ряду с которой существует целый ряд других религий. Христианство не существует рядом с другими религиями, с религиями языческими, буддизмом, с еврейской религией, с магометанством, и не конкурирует с ними. Христианство есть религия религий, как выражался Шлейермахер, религия вселенская, включающая в себя всю полноту религиозных откровений…. Единая мировая религия и есть религия христианская, взятая в её конкретной полноте. Всё соподчинено христианскому свету. Всё в религиозной жизни человечества есть лишь подготовление или предчувствие христианского откровения».

Этот вывод христианского апологета относительно сходства христианской религии с языческими культами говорит о том, что он читал Библию как обычную беллетристическую литературу, подчиняясь чарам сухого буквализма, а также языческой традиции почитания бога. Эти объяснения сходства в корне разнятся с апостольским значением образа. Пророки использовали древние языческие верования, их традиционную обрядность, мифологию и культуры разных восточных народов в качестве «Моисеева покрывала», для иносказательного языка своей особенной системы воззрений. Поэтому судить о возрасте Библии по её мифологическому содержанию – ориентация ошибочная. Эта книга гораздо моложе того возраста, который ей приписали учёные мужи.

Согласно утверждениям научной и исторической критики, Библия представляет собой собрание весьма разнообразных памятников: законодательные тексты, фрагменты хроник и летописей, социально-политические и религиозные памфлеты, как в прозаической, так и в поэтической форме, подлинные исторические документы и исторические повести, мифы и сказания, произведения поучительного и религиозно-философского характера, духовная (поэзия) и сочинения любовно-эротического содержания и др.

Исходя из этой очевидности, историки Библии пришли к выводу, что эта книга своими корнями уходит в глубокую древность: от XII в.

На самом же деле авторы канонической Библии переформатировали известный на то время широкой публике фольклорный и другой материал, приспособив его к решению своей стратегической цели – разрушение идеологии своего мировоззренческого противника. Эта форма здравого в своей сущности учения, как увидим далее, облегчала наиболее безболезненное «привитие» реформированной религиозной традиции в консервативное общественное сознание еврейского этноса.

Впоследствии этот опыт заимствования материала для своих фрагментов из культурной традиции народов Востока, в том числе и религиозно-языческой, был продолжен и сотрудниками второго, исполнительного, пункта программы «великого дела» – евангелистами и авторами посланий.

Так что судить о происхождении Библии, опираясь на историю её мифологической картинности, – большая, просто катастрофическая ошибка для независимых критиков Библии. Но, оказывается, что эта ошибка, в отличие от богословской догматики, легко поправима. Современный историко-критический анализ Библии находится в одном шаге от того, что две тысячи лет тому назад «приходил спасать» человек Иисус Христос – последовательный идеолог и хранитель новой формы сознания.

Пророки и евангелисты модифицировали компоненты языческой традиции в угоду своему видению мира и концепции о нём. То есть они не были слепыми её компиляторами или собирателями литературных памятников древних культур. Они были творцами, одарёнными природой интеллектуальным превосходством перед другими современниками.

Другой пример влияния теории на теперь уже поступки её носителей: мудрый и хитрый Павел с пользой для своего дела манипулировал языческими верованиями своих слушателей. Однажды, придя в Афины, он увидел этот город, наполненный идолами – художественно-искусными изображениями языческих богов, которых люди наделили живой, могущественной силой, якобы, управляемой жизнью каждого человека в отдельности и обществом в целом. Его возмущению не было предела.

Павел в Афинах распространял новую религиозную идею о воскрешении. Люди, слыша эту новизну, говорили: «Что-то странное ты влагаешь в уши наши. Хотим знать, что это такое?».

И что вы думаете? Стал ли «этот суеслов» открывать своей аудитории тайну своего призвания и тайну того языка, на котором он излагал пророческую идею об осуществлении ожидаемого? Разумеется, нет! Кто бы его услышал? Никто, осмеяли и выгнали бы из города. Как же Павел вышел из затруднительного положения? Ведь он должен был спасти свою репутацию проповедника, и дать зелёный свет тому здравому смыслу, который в будущем объяснит тайну воскрешения с позиций рационализма. И он нашёл очень правильный выход: «Встав среди ареопага, Павел сказал: «Афиняне! По всему вижу я, что вы как-бы особенно набожны. Ибо, проходя и осматривая ваши святыни (которые он чуть раньше назвал идолами), я нашёл и жертвенник, на котором написано: неведомому Богу. Сего-то, которого вы, не зная, чтите, я проповедую вам…«» Деян 17:16—23. И далее он стал излагать свою непонятную афинянам идею на знакомом им религиозном языке. Деян 2:1—4,6—18.

Иными словами, Павел, не мешкая, использовал издревле знакомые его слушателям религиозные сцены и их язык в качестве покрывала собственному учению. Павел, как достойный наследник пророческих обетований, по своему призванию был «ловцом человеков», он распространял и внедрял в общественное сознание язычников новую веру, которая своим логическим содержанием в будущем разрушит любое языческое мировоззрение. Она исполняла свою первоначальную задачу – искоренить политеизм и поспособствовать распространению, приобретавшему в массах авторитет монотеизму. Но в эту задачу и цель проповеднической деятельности высших апостолов был посвящён узкий круг людей, подобных Павлу, которые обладали опытом и знаниями того порядка, который был недоступен человеку низкого социального происхождения. Ему был уготован низший уровень знания о «великом деле» и о его «персонажах». Об этом должны помнить и современные верующие, так как технологии манипулирования религиозным сознанием масс остались прежними: «Ангелы Сатаны выдают себя за ангелов Христовых…» 1Кор 11:13—15. 2Фес 2:1—4. Ин 16:2,3.

О библейской образности мифа как форме учения в завуалированном виде пишут и говорят авторы первой части «великого дела». Например, автор книги «Исход» об этом положении теории познания сказал следующее: «И сказал Бог Моисею: „…Я выведу вас от угнетения египетского… в землю, где течёт молоко и мёд…. И когда пойдёте, то пойдёте не с пустыми руками; каждая женщина выпросит у соседки своей и у живущей в доме её вещей серебряных и вещей золотых, и одежд, и вы нарядите ими и сыновей ваших и дочерей ваших, и оберёте Египтян“» Исход 3:15—22.

История освобождения сыновей Израиля из плена египетского очень противоречива, запутана, и, кажется, нет возможности найти ей присущий летописям характер. Но у нас есть «ключ Давидов», которым легко и просто расшифровываются замысловатые схемы. О египетском плене сынов Израиля и их Исходе поговорим чуть позже. А сейчас над расшифровкой этой картинки у читателя есть возможность потренироваться самому.

Таким образом, отличие христианства от древних языческих форм сознания выражается специфичностью вероисповедных формулировок, пышной обрядностью, количеством позолоты, изумрудов и сапфиров, «золотыми и серебряными окладами» – мифологическими атрибутами веры: бриллиантовыми поясками, святыми мощами, водным крещением младенцев, образами канонизированных святых, якобы обладающих свойством сверхъестественного чуда и многими другими.

Но что такое религия? Она, как уже всем давно известно, – одна из форм общественного сознания, заключающаяся в поклонении надуманному людьми сверхъестественному порядку в природе. Религия для большинства людей притягательна исключительно своей магией, чародейством и волшебством. Если бы религиозная вера не обнадёживала людей на чудесные исцеления и обретения благодати, они вокруг костра под бубен шаманов не плясали, и в церковь на поклон святым мощам не ходили бы, и бесполезные жертвы своему богу не приносили бы. Чудо в спасение и осознание своей избранности перед Богом обольщало и продолжает обольщать многих людей планеты. О чём Павел сказал: «Пустые надежды человека, повреждённого в своём уме».

Такие ужасные признаки древних языческих верований, как каннибализм и человеческое жертвоприношение, ярким пятном светятся и в Евангелиях. Христос, например, оставляет заповедь: «Тот, кто ест Мою плоть и пьёт Мою кровь, пребывает во Мне, и Я в нём» Ин 6:54—56. Оставим в стороне снятие этого безумия и обратимся к слышимому звучанию буквы. Что это, как не откровенный каннибализм? Но, дело в том, что исполнить эту заповедь, следуя её букве, невозможно. Поэтому христиане библейские «кровь и плоть» заменили обычными хлебом и вином. Не в этой ли подмене понятий заключается «полнота христианских откровений и их света»?

Человеческое жертвоприношение осуществилось в Евангелиях. О них много слов сказано в посланиях высших апостолов, а также в некоторых апокрифах. Евангельское жертвоприношение в программной части Библии, в так называемом Ветхом Завете предсказано в виде различных образов, аллегорий и символов.

Так что не стоит изощряться и придумывать оправдания христианству. Оно по форме – наследник языческих верований всех народов мира. Но первоначальное христианское учение сильно своим теоретическим содержанием, которым и разрушается противник всего рационального, издревле занявшего не по праву принадлежащее ему место. «Он сел в храме, как Бог, выдавая себя за Бога… Лжеапостолы, лукавые делатели, принимают вид апостолов Христовых. И это неудивительно: потому что сам Сатана принимает вид ангела света. А потому не великое дело, если и служители его принимают вид служителей правды. Но конец их будет по делам их…» 2Фес 2:1—11. 2Кор 11:13—15. Отк 2:2, 9; 3:9. Рим 1:28; 2:28,29,24. Деян 20:29,30. Ефес 4:14.

Теоретическая сфера знания принуждает независимого исследователя признать простую истину: имя «Господь» на страницах Библии выступает в маске языческого Бога. Этот приём сохранения крамольной и невостребованной идеи восточным обществом античной эпохи был позаимствован пророками у самой природы. Греческий философ Гераклит Эфесский говорил: «Природа любит прятаться». Евангелист напишет: «Бог Отец втайне» Мф 6:6. Спустя менее двух тысяч лет эту же мысль озвучит немецкий философ Ф. Ницше. Он скажет: «Всё глубокое любит маску: …Всякий глубокий ум нуждается в маске – более того, вокруг всякого глубокого ума постепенно вырастает маска, благодаря всегда фальшивому, именно плоскому толкованию каждого его слова, каждого шага, каждого подаваемого им признака жизни».58

Как видим, «плоское, фальшивое толкование каждого слова» постигло и нашу с тобой, любезный читатель, Библию. Её глубокий ум не смог избежать горькой участи коварных извращений. Но, не смотря на все усилия человека, «великое дело» работает безостановочно, подобно часовому механизму на взрывном устройстве.

Пророки своё учение с его основным вопросом, формой и содержанием создавали с определённым умыслом, с конкретно поставленной долгосрочной и масштабной стратегической целью: учение должно было стать и стало основанием «великого дела», о котором открыто и непредвзято писали многие авторы книг, вошедших, да и некоторых не вошедших в библейский канон: «Посмотрите между народами и внимательно вглядитесь, и вы сильно изумитесь; ибо Я сделаю во дни ваши такое дело, которому вы не поверили бы, если бы вам рассказывали…».

Лично я уже успела убедиться в справедливости данного предсказания. Это объясняется сильным контрастом того, что имеем с тем, что следует иметь, привычкой многих людей к старым мелодиям и мотивам. Призраки театра мешают людям посмотреть на мир более просветлённым разумом, подвергнуть сомнению достижения прошлых поколений. Аввак 1:5. 1Цар 3:11. 4Цар 21:12. Левит 26:14-к.

Эта цель на страницах Библии также заключена в разные иносказательные образы. Вот один из них: «Кто делает грех, тот от Дьявола, потому что сначала Дьявол согрешил. Сын Божий явился для того, чтобы разрушить дела Диавола» 1Ин 3:8. В этом и заключается практическое предназначение «великого дела» – разрушение теорией язычески примитивного, интеллектуально ущербного мироощущения, живучего и несгибаемого противника человеческой разумности. «Дьявол» – образ внешней стороны учения, его религиозной окраски язык. Тогда возникает вопрос: а что такое в этом случае «Сын Божий»? Человек ли?

Уже сейчас мы можем с нескрываемой радостью предположить, что «Сын Человеческий», о котором свидетельствуют Писания, не человек, а плод, итог теоретической дешифровки того или другого библейского фрагмента, посредством которой разрушается миф, формируемый библейским механическим буквализмом. Отсюда имеем: предназначение «великого дела» заключается в одном – в разрушении религиозной формы сознания и его древней языческой картины мира. Обезглавливание «научного креационизма» – стратегическая цель «великого дела», которая располагает своей особой тактикой решения стратегической цели, также зафиксированной на страницах Библии многообразными синонимичными образами.

Например, евангелисты устами Христа пишут: «Вот, мы восходим в Иерусалим, и Сын Человеческий предан будет первосвященникам и книжникам. Они осудят Его на смерть, предадут Его язычникам на поругание, избиение и распятие. Но в третий день Он воскреснет» Мф 17:22,23; 21:18,19.

Прогноз или пророчество о развитии учения в мире высказан на образном языке. Его буквальное значение – те самые «идолопоклонство», «грех» или «преступление», о которых предупреждают авторы учения.

Коротенькая цитата Евангелия охватывает собой не ограниченный во времени период. Размах крыльев «великого дела» поистине исторический. Осуществление последовательности в развитии идеи воскрешения для общества всегда будет находиться в строгой зависимости самого времени, в котором будет происходить созревание человеческого, критически мыслящего разума. Ибо то, что создали продвинутые умы Древнего Востока, по силам только обычному ЧЕЛОВЕЧЕСКОМУ РАЗУМУ, а не тому, которого ни увидеть, ни познать невозможно. Этот разум под видом святого благочестия и уничтожения ереси, охотой на ведьм во все века подвергался жесточайшим преследованиям. Как сказал Павел: «Плоть всегда противится духу, а дух – плоти». Образность языка говорит о том, что «плоть» учения – это его искусственный религиозный язык, его форма с её «системой» иррациональных ощущений на мир и человека в нём.

Павел тактику решения основной цели «великого дела» высказал другими, не менее содержательными формулировками.

1. «И беспрекословно – великая благочестия тайна: Бог явился во плоти, оправдал Себя в духе, показал Себя ангелам, проповедан в народах, принят верою в мире, вознёсся во славе» 1Тим 3:16. Рим 14:24,25.

Здесь также зафиксированы все исторические этапы развития и осмысления идеи о воскрешении. Эта цитата сконцентрировала в себе всю полноту библейской формулы истины и её тип мышления, которую Павел назвал «великой тайной благочестия». По этой схеме построено и само учение об осуществлении ожидаемого.

Слегка расшифрую этапы исторического развития идеи о рациональном содержании библейской интеллектуальной конструкции.

«Бог явился во плоти» означает, что понятие и его теоретическая сфера «деятельности» преподана миру в религиозно-иносказательных образах и символах, под внешне грубым флёром иррациональности. По-другому мир её не получит.

«Оправдал Себя в духе»: «Бог» – категория рационально-духовная. Так и написано: «Бог есть дух и истина». Ценность библейской истины заключена в её духовно-рациональном значении.

«Показал Себя ангелам». «Ангелы – суть служебные духи», которых в Библии, согласно её теории, два – дух истины и дух заблуждения. Форма – источник духовного заблуждения. Содержание, добытое теоретическим типом мышления, знание – дух истины, которому даны образы Сына Человеческого, Сына Божия, другого Утешителя и т. д. Разумеется, что «Бог» показал себя людям теоретического склада ума. Вот они-то, или их библейский разум и называются ангелами Божиими.

«Проповедан в народах, принят верою в мире» означает, что «истина дана миру в образах и символах», которые этот мир понял схоластически или формально буквально.

«Вознёсся во славе» – в человеческом разуме он принят в качестве понятия, а не сверхъестественной трансцендентной Личности. В этом и заключается его почёт, слава в веках и будущее признание.

Как видим, почти все пункты исторического восхождения Бога в разум человека уже совершились. Осталось последнее – на высоком идейном уровне осмыслить «великую тайну благочестия». По этому случаю евангелист пишет: «Сын Человеческий не явится в мир, пока не совершится всё». Теперь мы понимаем, что он подразумевал под словом «всё».

2. «Так и написано: первый человек Адам стал душою живущею, а последний Адам есть дух животворящий. Но не духовное прежде, а душевное, потом духовное» 1Кор 15:38—51.

Обращаю внимание, что «Адам первый» у Павла – аналог «душевного». И, наоборот, «Адам последний» – это какой-то пока непонятный нам животворящий дух.

Спешу предупредить своего внимательного читателя: прежнее церковное знание, которое, собственно, и не знание, а всего лишь традицией закреплённое мнение, следует оставить за бортом этой монографии и не пытаться привычными психологическими штампами ответить на этот и подобные ему вопросы. Для спасения истины в толковании слов апостола Павла мы теперь располагаем ключом дешифровки – методом исследования, математически безупречной формулой истины. Исходя из неё, «Адам первый» и «Адам последний» – иносказательные образы двух сфер учения – мистически-материальной и духовно-рациональной.

3. Евангелист устами Христа также озвучил эту тактику: «Горе миру от соблазнов, ибо надо прийти соблазнам; но горе тому человеку, чрез которого соблазн приходит» Мф 17:17. 2Фес 2:3—5. Отк 18:23,4. Под соблазнами подразумевается обольстительная буква учения, его «первый Адам». Буква много обещает, но ничего не исполняет. Она и есть источник душевного знания, которое исходит из чувственно-созерцательного опыта – «Адам первый», т. е. чувственно-эмоциональный, буквалистский уровень учения. Люди берут в руки Библию, читают, читают и… засыпают, ровным счётом ничего не понимая. Тогда, в лучшем случае, идут в церковь послушать наставника, и попадают в ловушку несведущих и не просвещённых в деле пророков служителей культа. Со слов евангелиста, этот человек обольстился внешней стороной учения, его сухим, неповоротливым и, к тому же, извращённым или духовно-развратным буквализмом, его духовным блудом. Такое сознание верующего называется блудником.

С первого взгляда слова о тактике решения основного вопроса ни о чём не говорят. Они воспринимаются разрозненными и рассогласованными по смыслу. Одним словом, сплошная тьма, которую мы называем ахинеей, бредом, абсурдом, худоумием, превратным или извращённым, неадекватным умом. Но у нас есть метод понимания. Согласно ему, «Иерусалимские первосвященники», «Бог во плоти», «Адам – душа живущая», «соблазны» – термины и выражения одного значения. Они – образы внешней стороны учения, все компоненты которой на слух и визуально воспринимаются в религиозном духе, сверхъестественно, а потому безумно. Кастрированная, что значит лишённая своей логической последовательности форма учения, – мать религиозной лжи. Поэтому с каждой из формулировок о тактике осуществления ожидаемого соседствует второе, духовное её значение: «воскреснет», «показал себя ангелам», «вознёсся во славе», «дух животворящий» и т. д.

Эти и подобные им формулировки об эволюции знания основного вопроса написаны с учётом дальнейшей истории человечества, его духовных или мировоззренческих приоритетов. И ни в коем случае нельзя соотносить эти слова к конкретному историческому времени или месту. Например, термин «Иерусалим». В данном месте речь не о городе, как о материальном и историческом пункте восхождения Сына Человеческого. В данном фрагменте «Иерусалим» – образ «Иерусалима земного», также являющийся образом внешней стороны учения, в пространстве которой «Сын» отдан на поругание язычникам. Но существует другой «Иерусалим» – небесный, в котором «Бог и его Сын поругаемы не бывают». Вот в этот «небесный Иерусалим» как образ рациональной духовности он и восходил, причём, заметим, что он восходил на ослице – под покровом глупости, выражающейся в сухом и неповоротливом буквализме Писаний. И всегда будет восходить через теоретическое разрушение этой глупости.

На этом перечень положений библейской теории познания, которую Христос назвал ключом, заканчивается. Эта теория познания «глубин Божиих» проста, неприхотлива, и в этой своей простоте гениальна. Её функциональное значение, как для учения, так и для изучения истории христианства, непреходяще.

Кроме самой теории познания, авторы учения предлагают и ряд других предписаний, облегчающих движение разума к истине их учения, к разрешению его основного вопроса. В своей совокупности они дополняют её основные положения.

На один из этих приёмов, как на что-то незначительное, обращает внимание читателя проповедник (Екклесиаст): «Вот, что нашел я – надобно соединять, чтобы найти вывод», – писал он. Еккл 7:2. Что соединять и с чем соединять, не сказано. Но при условии, что пророки свидетельствовали о Христе, становится понятно, что речь идёт о нём – об учении. Значит, для правильного понимания каких-либо слов Писаний, необходимо соединять отдельные места текстов, высказываний того или иного писателя, ибо они, как уже с большой долей вероятности можно предположить, говорили об одном и на одном языке. В вопросах учения они были единомысленны, чему способствовало их теоретическое мышление.

Слова Екклесиаста вначале были взяты из Библии венского 1878 г. издания,59 которая одним из Вселенских соборов признана неканонической. В Библии же канонической (Синодальное издание 1876 г.) цифрам 7:27 соответствуют другие слова: «Вот это нашёл я, – сказал Екклесиаст, – испытывая одно за другим». Я не могу судить о том, какой вариант перевода ближе к несуществующему архетипу. Но точно понятно одно: слова проповедника из венской Библии мягко вписываются в контекст православной Библии. Речь идёт о том, какими приёмами надо пользоваться при исследовании учения, вникания в него. 1 Тим 4:16. Из слов Христа о спасении погибшего учения ясно, что он хорошо владел этим приёмом исследования. И с большим успехом пользовался им, когда сам исследовал Писание и, впоследствии, когда исцелял, т. е. просвещал знанием истины, не только своих учеников, но и тех немногочисленных его слушателей, которые были расположены понять и принять его учение.

Авторы исполнительной части Библии, позаимствовав опыт своих учителей, также писали свои Евангелия и послания иносказательно, фрагментарно, образным языком. В Евангелиях метод исследования учения о воскрешении мёртвых «одет» в разные иносказательно-религиозные образы. Фрагмент, написанный в историческом жанре, на самом деле не таков. Он о модели учения, о его структурности с её нетрадиционными, как для современного критического анализа Библии, так и для богословия, выводами и следствиями. Поэтому не посвящённому в истину читателю Библии с первой попытки распознать правило её расшифровки невозможно или очень и очень затруднительно. Здесь необходима длительная тренировка в искусстве владения ключом дешифровки Писаний.

Например, в Евангелии от Иоанна о приеме исследования Библии написано смехотворно юродивым языком: «Доколе Я в мире, Я свет миру. Сказав это, Он плюнул на землю, сделал брение из плюновения и помазал брением глаза слепому, и тот, умываясь в купальне Силоам, пришел зрячим» Ин 9:5—11.

В Евангелии от Марка об этом действии Иисуса написано иначе: «Иисус, отведя глухого, косноязычного в сторону от народа, вложил персты свои в уши ему и, плюнув, коснулся языка его; и, воззрев на небо, вздохнул и сказал ему: „еффафа“ (т.е. „отверзись“). И тотчас отверзся у него слух, и разрешились узы его языка, и стал говорить чисто… И чрезвычайно дивились, и говорили: всё хорошо делает, – и глухих делает слышащими, и немых – говорящими» Мк 7:32—37. «…Он, взяв слепого за руку, вывел его вон из селения и, плюнув ему на глаза, возложил на него руки, и спросил его: видит ли что? Он, взглянув, сказал: вижу проходящих людей, как деревья. Потом опять возложил руки на глаза ему и велел ему взглянуть. И он исцелился и стал видеть всё ясно» Мк 8:22—25.

В Откровении Святого Иоанна Богослова дается совет-рекомендация: «…ты нищ и слеп (в отношении знания Писания. – Авт.), советую глазной мазью помазать глаза твои, чтобы видеть» Отк 3:14—18.

Слова Христа о глазной мази, понимаемые буквально, чисто механически, – явление, не пригодное для исполнения. Поэтому о нём никто и не вспоминает, даже самые фанатичные верующие.

Так в чём же дело? Оказывается, слово «бренный» – устаревшее, и на сегодняшний день также означает «тленный», «преходящий». Д. Штраус, «подвергший критике достоверность евангельских преданий о жизни и деятельности Христа и, якобы совершенных им сверхъестественных чудесах», «брение» понимал и как прах, грязь из праха, пыли.60 И он был прав!

Если «земля» в контексте учения, согласно одному из положений его теории, есть иносказательный образ внешней стороны учения, доступной обозрению всех, но которая благодаря теории познания «ветшает и подлежит уничтожению», то «брение из плюновения» означает не что иное, как соединение нескольких посылок религиозной стороны учения, которое в результате даёт новое, теперь уже лишённое чуда, толкование образа и того фрагмента, в котором он живёт.

Вот, оказывается, о каком присоединении говорил Екклесиаст! Автор первой книги Царств правилу познания учения, его «глазной мази» придаёт решающее значение: «Господь – Бог ведения… из праха подъемлет Он бедного, из брения возвышает нищего, … и престол славы даёт им в наследие…» 1Цар 2:8. Присоединив к этим словам пророка другие высказывания других «причастников Божеского естества», мы увидим, что они отражают всю полноту учения и лежат в плоскости его проблемы – вопроса о воскрешении мёртвых духов: духа заблуждения и духа истины. И тогда нам становится очевидным: «брение» или «прах» – нечто преходящее, для разрешения основного вопроса учения мало чего значащее. Согласно теории истины, речь идёт о внешней стороне учения. А «Господь» в таком случае то, что наделяет зрением или прозрением, видением, пониманием, по-библейски откровением, а по-нашему открытием.

Обещая Петру дать заветный ключ от Царствия Небесного, Христос сказал: «…что свяжешь на земле, то будет связано на небесах; и что разрешишь на земле, то будет разрешено на небе». Это же самое он обещал и остальным своим ученикам. И как обещал, так и сделал. «Связывание» и есть то «соединение», о котором говорит проповедник.

Соединение или присоединение двух, трёх и более истинных посылок для выведения истинного знания уже после пророков Аристотель назовёт принципом дедуктивного выведения суждений. Этот принцип в обнаружении библейской теории занимает одно из ключевых значений. Исходя из своего опыта исследования, я могу утверждать, что путь к обнаружению «ключа Давидова» начинается с дедуктивного рассуждения, которое впоследствии Аристотель назвал силлогизмом – логическим выводом, который следует из двух или нескольких истинных посылок. Если посылки истинны, то и выводы также будут истинными. По Аристотелю, «знание добывается посредством доказательства. Под доказательством же я разумею научный силлогизм. А под научным я разумею такой силлогизм, посредством которого мы знаем благодаря тому, что мы имеем этот силлогизм… без истинных начал не создаётся наука… Итак, [эти посылки] должны быть истинными, ибо нельзя иметь знание о том, чего нет…».61

Высокую оценку силлогистической форме мышления, спустя века, дал Г. В. Лейбниц: «Я думаю, что изобретение силлогистической формы есть одно из прекраснейших изобретений и даже важнейших открытий человеческого духа. Это своего рода универсальная математика, всё значение которой ещё недостаточно понято. Можно сказать, что в ней содержится искусство непогрешимости, если уметь правильно ею пользоваться».62

Силлогистическую форму мышления Лейбниц назвал исчислением: «Не следует думать, будто операция исчисления в собственном смысле слова производится только над числами… Прибавляя или отнимая, т. е. производя вычисления, мы обозначаем это глаголом мыслить, что означает также исчислять, или умозаключать».63

Писание в его внешнем виде есть в некотором смысле набор положений, которые не нуждаются в доказательствах, т. е. список аксиом. Например, «бог создал небо и землю, человека: мужчину и женщину, создал их…» – это аксиомы, «факты», якобы не нуждающиеся в доказательствах и которые, как известно, мир принял за непогрешимую и непререкаемую истину. Но мы сами для себя, как честные и последовательные исследователи обязаны задаться вопросом: почему в Библии нет подробного описания тех технологий, которыми создавалось всё нами видимое, в том числе и мы с тобой, любезный читатель? А ведь написано, что библейская вера должна обосновываться воспроизведением дел Бога и его Сына Иисуса Христа. Как же люди могут воспроизвести дела своего Бога, если он им не оставил науки своей загадочной вселенской деятельности?

Поэтому исследователю ничего другого не остаётся, как только покориться неукоснительному требованию высшего разума Библии «исследовать Писание».

Связка: «Я есть истина… Сын Человеческий пришёл разрушить дела дьявола…» – форма дедуктивная, из которой следует, что в мир пришла истина, на которую с самого начала возлагалась ответственная задача – обличить и разрушить идеологию своей противницы – религиозной лжи. Это заключение кардинально изменяет библейское мировоззрение. Если при «Сын Человеческий пришёл разрушить дела Диавола» на подсознательном уровне происходит персонификация образа, то при замене его на «истина пришла…», слова евангелиста для серьёзного исследования приобретают научно-проблематичный характер. Персона нон грата трансформируется в философское понятие. Какая истина, о чём она и как она может разрушить дела своего противника? Только таким путём рассуждений мы достигаем «горнего» знания, развивается интеллектуальный процесс деперсонализации Евангелий и всей Библии в целом. Соединяя одно высказывание с другим, получаем такие выводы, которые не имеют ничего общего с привычным, традиционным мнением. И постепенно становится ясно, что эти выводы действительно разрушают догматически-богословскую концепцию о «Сыне». Новое содержание библейских терминов перестраивает Священную Историю в разумно-логическую, фактически обоснованную систему воззрений. Евр 11:1.

Сам собой напрашивается вывод: задолго до Аристотеля метод дедуктивного выведения умозаключений был известен восточной культуре в лице пророков, конструкторов того, что их «Бог представил религиозному миру кривым», косым.

Самоотверженный в служении «великому делу» апостол Павел также не обошёл стороной метод и теорию учения. Он посвятил ему все свои послания и из осторожности описывал его предельно витиевато. По этой причине эта формулировка метода и его теории осталась для определённой части мира ярким свидетельством невменяемости автора. Но «твёрдое основание» переводит её в доступную плоскость понимания. И тогда слова Павла о методе обретают разумное значение. А сам Павел представляется нам теперь уже не религиозным фанатиком, а человеком широкого кругозора и большой учёности, и, безусловно, одарённым литератором.

Читаем его слова о методе: «Христос – глава, из которого всё тело, составляемое и совокупляемое посредством всяких взаимоскрепляемых связей, при действии в свою меру каждого члена, получает приращение для создания самого себя в любви» Ефес 4:16.

Ни в коем случае эту лаконичную формулировку метода, как и многое другое, нельзя понимать буквально, здесь всё иносказательно. И, тем более, соотносить её на себя и к своему чувству любви. Обыденное, поверхностное, а значит, легкомысленное понимание этой формулировки будет свидетельством грубой и непростительной ошибки исследователя. Внешность этой формулировки метода обманчива. Речь идёт о теоретическом основании учения, которое Апостол наделяет именем «Христос». Он – глава тела учения, в котором все положения теории образуют «взаимоскрепляемые (те самые дедуктивные. – Авт.) связи», которые, в итоге, создают целостный образ учению и его делу. Посредством этой связи фрагменты, составившие библейские тексты, – члены одного тела. И тогда «любовь» – термин со специфическим для учения значением, которое выражается в объективном или совершенном знании заключённого в Библии учения, с его основным вопросом и его предметом исследования, который апостолы называют храмом. «Взаимоскрепляемые связи» и есть то самое присоединение или соединение разных мест Библии об одном термине. Павел мыслил пророков и Евангелия силлогистически. Более того, изъясняя тайны учения, развивал систему силлогизмов. Мф 5:48. Благодаря силлогистической форме мышления библейская фрагментарность с её мнимой историчностью преобразуется в «тело», т. е. в систему, без которой не мыслится учение. Фантазии с их несбыточными мечтами трансформируются в живую, реалистичную модель миропонимания. Утопия перерождается в материалистическую систему духовных ценностей, носителем которых является освободившийся от «внешних» влияний человеческий разум.

Как видим, Павел хорошо знал приёмы исследования Писаний. Он владел ими как ключом в процессе их дешифровки. В составлении своих посланий он также строго следовал им. Он писал: «Научитесь от нас не мудрствовать сверх того, что написано…» 1Кор 4:6. Многие читатели Библии поняли это наставление однобоко, сверх меры формально. И, воспользовавшись удобным случаем, стали им оправдывать свою нерассудительную веру в обещанное воскрешение, когда всякого рода противоречия и алогизмы исключаются, они, со слов «научных креационистов», не подлежат критике, а должны приниматься в качестве допустимых исключений, объясняться вероисповедным несовершенством верующего. Понятно! Как же ещё можно выйти из затруднительного положения?

Нет, с таким пониманием этого, по сути, концептуального предписания соглашаться нельзя. «Написанное» у Павла – это «твёрдое основание учения». Вот сверх него и без предлагаемых приёмов исследования нельзя мыслить их идею об истине воскрешения. Без теоретического обоснования апостольских рассуждений и выводов тексты Библии становятся аморфными, пластелинообразными, легко поддающимися различным извращениям несведущими в деле интерпретаторов и редакторов Писаний. И каждый лжемудрец «лепит» из неё на свой вкус и цвет разного фасона мистифицированные «повествования».

«Не мыслить сверхнаписанного» указывает на то, что все тексты Библии составлены по шаблону, по одной модели учения: они о ней и для неё. И этой моделью является простенькая по своему списку положений теория истины, её математически безупречная формула. Сверх неё и нельзя мыслить учение.

Некритическое понимание Павлова наставления вступает в конфликт с его требованиями «исследовать и вникать в учение постоянно» 1Тим 4:16. Ик 1:22—25. 1Пет 1:9—12. «Взаимоскрепляемые связи» снимают противоречие в словах апостола, мыслителя и мудреца. Мы становимся свидетелями того, как простое доверие словам авторов учения создаёт благоприятные условия для «возникновения противоречий, которые, в свою очередь, являются стимулом к дальнейшему исследованию» Писаний.

Как видим, Павел не договаривает, не конкретизирует своё требование. Он не объясняет, что учение нельзя мыслить без теории, без его формулы. Его здравость обеспечивается теоретическим типом осмысления всего, что сказано им и другими, подобными ему свидетелями воскрешения мёртвой истины. Павел понимал, что он причастен к осуществлению ожидаемого, что своей проповеднической деятельностью он приводил в исполнение первый пункт «великой тайны благочестия» – «являл Бога во плоти», который лично для него уже был «оправдан в духе». То есть ему лично была открыта тайна совершенной, в смысле, теоретической мудрости. Он видел то, что даже на ум не приходило другим людям. 1Кор 2:1—10.

Павел показал себя виртуозным шифровальщиком тайны «Бога во плоти», которую открывал редким и достойным людям, своим единомышленникам. С народом же, подобно Иисусу Христу, общался на «непонятном, чужестранном языке».

Методы исследования библейских текстов, разработанные западной библеистикой, как свидетельствует учение пророков, уводят человеческий разум в глухие дебри заблуждения. Это даёт право присоединиться к высказыванию французского учёного, историка Вила Дюранта, который писал: «Вдохновлённая своими открытиями Высшая критика применила к Новому Завету такие критерии аутентичности, посредством которых нетрудно превратить сотни древних знаменитостей… в туманную легенду».64 Выпрямление кривизны, которое евангелист назвал узким путём в Царствие Божие (Мф 7:13,14), т.е. в сферу логически-рационалистичной духовности, необходимо продолжить в конкретизации стволовых, смыслообразующих имён учения – «Отец», «Сын», «Дух Святой», а за ними и всех остальных. В этом деле теперь уже нам будет содействовать собственная для «святой книги» теория познания – «ключ дома Давидова, который отворяет так, что никто не запрёт; и запрёт так, что никто не отворит», кроме, разумеется, него самого. Исаия 22:22. Отк 5:1—5. Евр 7:13,14. 2Кор 3:13—16.

Из наших рассуждений следует простой и очевидный вывод: Библия представляет собой хранилище конкретной системы воззрений, которую сформировали мыслители Древнего Востока, его мудрецы. Она – пример опережающего, прогнозирующего мышления, что предполагает высокий образовательный уровень её авторов. Библия – тот самый гроб Господень, в котором почило, на время уснуло его имя. Наша задача пробудить его к новой жизни, что значит заключить с ним новый союз или новый завет.