Остров бабочек. β
Дребезжащий и коптящий из всех дыр автобус семнадцатого маршрута, раздолбанный на ухабах отчизны, быстро мчал меня с западной части Кашкино в сторону юга к моей заповедной луговине. Салон был полупустым, потому что большая часть огородников выбралась на свои дачные владения ещё утром. Нынче же почти вечер – пять часов. Теперь они возвращались в Кашкино обратным рейсом на встречных автобусах, если не оставались на даче на ночь. В нашем автобусе тоже возвращались, только не с дач, а с работы в городе в Загородный парк или ещё дальше, в Сбитнево, в Сосны, в Чилуши. Меня можно было отнести ко второй группе, но лишь отчасти, так как я хоть и возвращался с работы в школе (хотя в июне в школе, что за работа!), но направлялся я не домой, а из дома. Зачем я еду на Остров бабочек? Раньше ездил за покоем, вдохновением, озарением. Теперь еду… за надеждой? Чтобы вновь увидеть Ирину? Наверно. Даже не наверно, а точно. Но будет ли она там? Хоть бы тётя снова её снарядила на сбор земляники! Но собирать она её могла и утром. Она же гостит. Как тут подгадаешь! А если всё же встречу, вдруг она посчитает, что я нарушил запрет не искать её, и отвернётся от меня как от незнакомого. Но почему она должна обязательно так посчитать? Может, я вовсе и не ищу встречи с ней, а только решил снова посетить мою луговину. Я же ей говорил, что посещаю её довольно часто. Но кто знает, что может быть на сердце у женщины, которая знает себе цену! Ладно. Будет, что будет! Всё приму со смирением. Чего бы ни случилось, природа, куда я ныне и устремляю свои стопы, а вернее, колёса, которые к тому же и не мои, всегда выступит в качестве утешительницы. Ведь она и мать, и сестра… и возлюбленная? Какие неравноценные понятия! Мать, Сестра, Возлюбленная… Ох, уж эти мне возлюбленные! Сколько подчас от них коварства, лжи, вероломства! А ведь это одна из ипостасей Природы – Великой Матери. Допустим, это взгляд метафизический. Но и физического, поверхностного взгляда достаточно, чтобы в самом устройстве природы увидеть много страшного и порочного. Как своенравен мир её дремучий! В ожесточённом пении ветров Не слышит сердце правильных созвучий, Душа не чует стройных голосов. Сказал как-то поэт. И оказался прав. Природное начало – женское, по сути хаотичное. Мужское же начало – разумное, созидающее. Это культура и цивилизация. Только не нынешняя, ибо современная цивилизация во многом уже имеет не созидающее начало, а сокрушающее. А Природа, сколь текуча и хаотична она не была бы, всё-таки основа Жизни. Может быть, поэтому так сильны сейчас феминистические движения. Вместо Отца Творца (цивилизатора) они ставят Великую Матерь (природу). Но истина, мне кажется, посередине. И всё же, пока властвует дух гибельной цивилизации, чаша весов неравномерна, и поэтому, нас, поклонников Природы, не за что упрекать. Пока. А там, если Великая Матерь исказит лик23 (ведь она же многолика) Софии на лик Лилит, там должно опять возобладать мужское цивилизаторское начало.
Я оглядел пассажиров автобуса. Кроме меня и прилежных работяг с заскорузлыми руками и печатью вечной заботы на лицах в салоне находилась парочка влюблённых, белобрысая длинноногая девица и коренастый ниже её на полголовы пацан. Парочка предпочла не садиться, а стоять в середине, демонстративно обнимаясь, чем вызывала осуждающие взоры пассажиров. В их глазах так и читалось: парочка! – баран да ярочка. А чего их осуждать? Они же ещё молодые. Что с них взять? Сейчас у них праздник. Будни впереди. Пускай целуются-обнимаются, лишь бы землю предков любили. Да. У них всё впереди. А у меня позади?! Я вроде ещё мхом не оброс. Только будни у меня или праздник? Я тоже типа влюблённого. У меня тоже, если так можно выразиться, семь воскресений на недели. Ку-ку! Не пора бы утихомириться, вертопрах? Семейному человеку по статусу не положено влюбляться. Он обязан вкалывать с утра до ночи на благо семейного бюджета. Да ладно. Раскаркался! Что уж я на себя так наговариваю? Всё-таки не последний отщепенец. Некоторую ответственность перед семьёй имею. И кроме школы дополнительный заработок у меня есть. И хоть зовусь Дионисом, не скачу постоянно с праздными фавнами по лугам.
Я поглядел в окно с пробегающими лугами, где на горизонте зеленели сосновые леса. За дренажной канавой, обросшей по краю дудками разлапистого борщевика, стояли три кривые (покляпые) берёзы с шапками грачиных гнёзд. Над полями с тремя старыми бесхозными сенокосилками и двумя сеялками парили чайки и чибисы. Патриархальная святость. Вот уже и фонарные столбы закончились. Значит, на следующей остановке я выхожу. Сколько там на моих курантах?..
Как только дым автобусной гари растаял за спиной, я, ещё стоящий на обочине шоссе, глубоко вдохнул. Грудная клетка отрадно расширилась, ноздри затрепетали. Вот оно благотворное воздействие природы! Вместе со мою сошли две ягодницы, пожилые женщины, в платках и с бидонами. Громко говоря, что земляника в нынешнем году рано начала зреть, они перешли шоссе, с редко пробегающими автомобилями, и направились в сторону Острова бабочек. Я, повесив чемоданчик на плечо, неспешно поплёлся за ними.
… Ирина, ни дать ни взять, тургеневская героиня, сидела на подветренном месте в том же красном в белый горошек платье и с той же вплетённую в волосы голубой лентой и, кусая тростинку, читала книгу. Видимо, обладая боковым зрением (точно, бабочка!) она увидела меня ещё издалека и, мнилось, не выказывала удивления. Как будто, так и должно было произойти: что я должен был приехать не в субботу, а уже сегодня, во вторник. Когда я, еле сдерживая не то страх, не то радость, подошёл к ней, она блеснула на меня синими сквозь блескучие стёкла глазами и совершенно спокойным голосом сказала:
– Хм. Представляете, я загадала желания, если вы придёте сегодня, то я, пожалуй, подружусь с вами. А если не придёте, то, значит, не судьба. Такая вот я легкомысленная штучка… Только что вы всё стоите? Ждёте моего приглашения? Ради бога, без церемоний. Мы же ведь находимся среди природы. А она отменяет условности этикета Китая эпохи Царства Тан. Слыхали о таком?
Я смирно сел рядом с ней, не смея заговорить, будто меня околдовали. Образовавшийся комок в горле не проглатывался. Ирина закрыла книгу и сложила её себе на колени. Это был роман модного Виктора Пелевина «Священная книга оборотня». Она опять серьёзно взглянула на меня и сказала:
– Только дружить. И не более того. Слышите?
И она покрутила из стороны в сторону указательным пальцем с небольшим ногтем. Но в её глазах я усмотрел еле уловимую смешинку, или мне это только показалось?
– Ну? Что же вы молчите? Или думаете, дружба с женщиной невозможна? Уверяю вас, возможна. Особенно когда ей хочется с пользой провести время отпуска. Вы как раз тот человек, который может меня занять.
Немого похоже на капризного ребёнка. Но я продолжал молчать. Всё никак не мог проглотить комок. Из-за этого, наверно, я имел преглупый вид, но я ничего с собой поделать не мог. Я был парализован её обаянием. Её прекрасные глаза излучали свет, розовые ноздри тонко вздрагивали, серёжки с мелкими камешками в полуоткрытых ушах кокетливо блестели, а линия подогнутых коленей была так грациозна, что невольно казалось, что её прочертил итальянский карандаш. Спокойствие, которая эта молодая женщина распространяла вокруг себя, надёжно, словно панцирь, защищало её от всяких эмоциональных порывов извне, порывов, которые, между прочим, она же и порождала. Опять фиалка гарцует в забрале, Заимствуя нимбы у святости. Кажется, строка Андрея Зотова.
– А вы загадывали сегодня желание, чтобы увидеть меня? Не молчите же! Говорите. А то как-то глупо выходит. Я говорю, а вы молчите.
– Нет, – сделал я усилие над собой, чтобы заговорить. – Я желания не загадывал. Я только надеялся, что увижу вас.
– А вы счастливы, что я вам предложила дружбу? – радостно, как угодивший взрослым ребёнок, спросила она.
– Да. Я не смел об этом даже мечтать.
– Хм, все вы до поры до времени счастливы от дружбы.
Но тут Ирина спохватилась, что говорит уже ерунду, и серьёзно заявила:
– Вы должны понять меня за этот тон. Обжегшись на своём молоке, на чужую воду дуют.
– Вы были замужем? – неожиданно спросил я и немного смутился.
– Да, представляете, была. И носила на этом пальце золотое кольцо.
Она мне показала правую руку, где на безымянном пальце мерцал большой перстень из серой бижутерии.
– А теперь приходиться носить такой перстень, чтобы аж издалека было видно, что вы свободны, – дерзко произнёс я, отчего-то ревнуя её к её бывшей замужней жизни.
– Дерзите, дерзите, – усмехнулась она. – Сами-то кольца не носите, а как пить дать, женаты. Разве не так?
– Допустим, – сквозь зубы проговорил я. – Но я не ношу кольца не из-за того, чтобы кого-то ввести в заблуждение по поводу моего семейного положения, а оттого, что не люблю носить всякие блестящие безделушки, кольца, перстни, цепочки, серёжки, браслеты. Мужчина всё-таки не сорока.
– Ну вот, – задумчиво произнесла Ирина. – Кое-что друг о друге мы уже узнали. С моей стороны, конечно, не очень хорошо заводить знакомство с женатым мужчиной. Но статус дружбы, обозначенной мной, оградит вас от возможных глупостей.
Мы немного помолчали. Вокруг расстилался луг, шелестящий травами, гудящий насекомыми, благоухающий цветущими злаками и цветами. Над головой вздымался купол безмятежного голубого неба, где пел звенящий гимн мирозданию невидимый жаворонок. Оказывается, жаворонки могут петь и вечером. Место, где мы сидели с Ириной, было хорошо продуваемо, поэтому ни зной, ни комары особенно не донимали.
Я ещё раз взглянул на книгу.
– Вот, – сказала Ирина и показала мне книгу обложкой вперёд, чтобы я увидел имя автора. – Знакомлюсь с российской современной прозой.
– И нравится? – поинтересовался я, уже успевший прочитать несколько произведений этого современного Чаадаева, и ценившего его за своеобразное изложение материала, где особенно мне нравилось сопоставление мифологического элемента с реалиями пришибленной рыночной действительности, реалиями которой сам автор, будучи всё-таки русским писателем, независимо от позиционируемого им либерализма, едко высмеивал.
– И да, и нет, – ответила Ирина. – У Пелевина много чего навороченного, лишнего. Форма подчинена капризам его изощрённой игры, и ничтожно мало, в отличие от русской классики, подлинных чувств. Интересные мысли – да. Но не создаётся впечатление цельности. В некоторых местах просто устаёшь от его нелепых логических построений. Стоило ли, право, всё усложнять и запутывать, ради одной мысли, что мы живём в мире иллюзий? Доморощенный буддизм во всём этом. Хотя автор, несомненно, очень талантливый и оригинальный.
– Вы весьма категоричны в своих оценках, Ирина, – сказал я, впервые назвав её сегодня по имени.
– О, это да, – вдруг рассмеялась Ирина. – Критиканша из меня ещё та!
– Вы любите читать? – спросил я, растирая в пальцах пучок колосков ежи и поднося его к носу, чтобы уловить пресновато-травянистый запах.
– Да, люблю, – спокойно ответила она. – Когда есть время, всегда читаю.
– Это похвально, – одобрил я, сыпля размолотой ежой себе на джинсы. – Сейчас молодые люди мало читают.
– Ну вот, Дионис! – воскликнула она. – И вы туда же! Поймите же, сейчас время такое. Зачем осуждать? Надо верить, что всё вернётся на круги своя.
– Ну, раз это говорите вы, – улыбнулся я. – Так непременно и будет. А сейчас, Ирина, нам обязательно нужно прогуляться.
И я уверенно поднялся на ноги и оправил белую майку.
– Да, я тоже как раз об этом подумала.
С этими словами она положила роман в белую дамскую сумочку с блестяще рамой и застёжкой и, опираясь на мою руку, проворно встала. Хотя она, как только встала, сразу же ладонь отняла, я благословил те мгновения, в течение которых держал её за руку с крупной синей веной на запястье.
– Какая у нас нынче культурная программа? – весело спросила Ирина.
– Интеллектуальная беседа на свежем воздухе, – рассмеялся я. – Точнее продолжение её.
– А бабочек ловить уже не хотите? – лукаво улыбнулась она.
– А зачем, когда в руках у меня сейчас самый прекрасный образец.
– Ой ли! – наигранно воскликнула Ирина. – Дионис, то, что я рядом, это ещё не значит, что я в ваших руках.
– Ну, уж и помечтать нельзя, – шутя, упрекнул я.
– Не-ль-зя, – отчеканила Ирина и жеманно сжала губки.
– Сакраментальная фраза Воланда, – продолжал я в том же духе. – Будьте осторожны со своими желаниями – они имеют свойство сбываться.
– Вот именно. Ведь вдруг потом жалеть будете. А?
– Если я о чём-нибудь и пожалею, так это о том, что исполнение желания будет отложено на неопределённый срок.
– А вы хотите прямо всё сразу?
– Угу.
– Нет, уж, – смялась Ирина. – Сначала помучайтесь, а там видно будет.
Не плохо для начала, подумал я, это дружба уже начинает приобретать форму лёгкого флирта.
Мы уже брели по травам и вовсю шутили, свернув в трубочку идею интеллектуальной беседы.
– Кстати, – спросил я. – Тётя осталась довольна вашим собирательством?
– Конечно. Она вообще от меня без ума. Так. А куда мы направляемся?
– Никуда. Просто прохлаждаемся. Можно заглянуть на речку. Она вон в той стороне.
Я показал пальцем левее той просеки, которая вела в Загородный парк.
– Ага! Утопите меня ещё, – сказала Ирина и сделал забавный жест рукой, что-то типа нервного отмахивание от слепня. – Может, вы маньяк.
– Да, маньяк, – подыгрывал я девушке. – Давно можно было бы догадаться.
– А что до речки далеко? – спросила Ирина.
– Нет. Не дальше, чем до домов Загородного парка.
– Надо будет как-нибудь искупаться.
– Для меня это будет большим соблазном, – испуганно воскликнул я и закрыл ладонями глаза.
– А вы мечтаете, что я купаться при вас буду? – фыркнула она.
– Даже не надеюсь. Но я буду незаметно подсматривать за вами, – сказал я громким шёпотом. – Вы даже не заметите.
– Фи, какой вы извращенец. Клинический случай. Это, между прочим, называется вуайеризмом.
– Так, уже пошла сексологическая терминология. Замужний опыт пошёл вам явно на пользу.
Она на минуту задержалась с ответом, видимо, что-то прикидывая. Потом единым духом выпалила:
– Если будете меня задевать, то вскоре пожалеете об этом.
В интонации Ирины я неожиданно для себя услышал нотку раздражения. Срочно нужно было менять тему. Как раз на моё счастье над лугом пролетал Ан-2. Надсадно гудя и вращая лопастями допотопного пропеллера и этим напоминая работу таких же допотопных комнатных вентиляторов, кукурузник делал разворот, открывая взору брюхо фюзеляжа с не убираемыми шасси и нижние плоскости спаренных крыл. Внимание своенравной девицы сразу переключилось на него. Она закинула голову и помахала ему рукой.
– Герои полярники летят покорять северный полюс, – пошутил я. – Пожелать им счастливого полёта никогда не лишне.
– Не остроумно, – отреагировала Ирина. – Я всегда либо поездам, либо самолётам машу рукой. Эта привычка у меня с детства.
– Машете даже тем, которые летят на уровне облаков?
– Слушайте, что-то вы много говорить стали, – серьёзно сказала она.
Мда. Уросливая, как необъезженная лошадь. То её занимать нужно, то молчать в тряпочку. Но чтобы нам не поссорится, я решил благоразумным для себя не спорить с ней.
– Извините. Я, правда, не хотел вас обидеть, – промямлил я, стыдясь своего малодушия.
Ирина не ответила. Она о чём-то думала. Вдалеке, где находилось высокотравье, начал «бить» перепел. Вскоре к нему присоединился другой. Мы стояли совсем близко друг к другу и, казалось, наши фигуры вырастали из самой земли, словной рослые стебли диковинных трав, и отбрасываемые нами тени сливались в одну. На мгновение мне показалось, что нас что-то объединяет, или, по крайней мере, должно объединять, только мы этого отрадного факта, ещё не уразумели. Мне вдруг захотелось сделать к ней шаг навстречу и заключить её свои в объятия, крепко, нежно, цепко! Я смотрел на неё с напряжением. И ждал, что она скажет.
– Хорошо, – наконец прервала она молчание, понизив голос. – Давайте договоримся так. Мы не должны больше так легкомысленно вести себя. Не должны!
– А что должны? – не удержался я, чтобы не задать этого каверзного вопроса.
Она странно поглядела на меня. Я отчётливо увидел, что она злится. Только не понятно на кого, на меня, или на саму себя?
– Вообще, не нужно нам было… сходиться, – раздумно ответила Ирина.
– Ирина, вы меня пугаете, – и чуть слышным голосом сказал я, и тут же докончил. – Не отнимайте у меня надежды.
– Ох, – вздохнула она. – Ну поймите же! Вы женаты. И говорите, чтобы я у вас не отнимала надежды. Горе луковое… Это я не про вас. Это я про себя.
Неспешно ступая рядом ней, я понимал, что, в сущности, Ирина права. Надо сразу и грубо оборвать нить. Чем болезненней ощущение, тем эффективней следующая за ним анестезия. Недалеко собирали землянику ягодницы из автобуса. Нагнувшись, они споро и радостно работали руками.
– Дионис, поймите, – вдруг необычно сочувственно проговорила Ирина. – Всё это до добра не доведёт.
Она остановилась, сняла очки с овальной оправой, подышала ни них и протёрла подолом платья. Потом двумя руками надела. Опять глубоко вздохнула и проникновенно воскликнула:
– Как всё-таки здорово жить на свете! Сколько всего много интересных вещей на земле! Ну, зачем я вам нужна? Я же знаю, что вы не примитивный Ловелас, который лишён истинной привязанности. Зачем вы взращиваете в себе глубокое чувство? Вы только сами потом изведётесь. Честное слово, мне вас жалко. Боже мой, какое у вас сейчас несчастное лицо! Умоляю, не переживайте так! Я этого не выдержу. Нельзя всё принимать так близко к сердцу. Дионис, милый, всё будет хорошо. Я больше не буду ходить на этот луг, и вы меня забудете. Тем более через месяц я уеду. Я для вас буду только сновидением. Занимайтесь вашим любимым делом, читайте книги, слушайте хорошую музыку, больше бывайте в семье, и ваша рана исцелится. Правда– правда. Вот у меня тоже была подобная ситуация. Хотела руки на себя наложить, а теперь видите? Господи, да что же я вам всё это говорю, будто вы сами не знаете? Фу-у! – Ирина дунула на прядь, которая упала ей на лоб. – Да что вы стоите как столб? Я вас хоть немного убедила?
Она выжидающе посмотрела на меня.
– Убедили! – хрипло сказал я, зло сузив глаза, и, резко развернувшись, пошёл прочь в сторону автобусной остановки. Играя на лице желваками, я безжалостно, с каким-то наслаждением топтал свою надежду, казавшейся мне прекрасными хрустальными розами. К чёрту всё! Пускай дальше радует тётю собранной земляникой, хорошим аппетитом, цитатами из умных книг. А с меня довольно! Хоть бы сердце разорвалось на части! За спиной царило каменное молчание, которое пронизывало меня холодом, точно там находилась глухая стена. Это только в других, счастливых мирах светило солнце, порхали бабочки, весело перекрикивались старушки ягодницы да «били» бойкие петушки-перепела.