Остров бабочек. ε
Конечно, нужно бы было не ехать. Но что поделаешь, если чувство, которое испытываешь к женщине ещё не успело рассосаться, ещё нежная рана не заросла грубым бесчувственным швом! Можно было бы проявить волю, стиснув зубы, отклонить всякий соблазн. Но тут закрадывается лукавая мысль: а вдруг ей нужна помощь, вдруг она в чём-то нуждается? Опять же. Ну, тебе-то какое дело до всего этого? Тебя, вообще, не должны её проблемы (если бы!) колышать. К тому же, на тебе что? свет клином, что ли, сошёлся? Что я ей могу сверхъестественного предложить? Я ей абсолютно чужой человек. Тем более ничем неприметный. Правда, странный немного. Но это же не причина, чтобы видеть во мне какую-то панацею. Тем более у неё здесь тётя, родной человек. Или ей нельзя всего рассказать?! Тётя ведь человек простой, варит земляничное варенье, наверно, маринует огурцы, И на зиму солит грибы, Ведёт расходы, бреет лбы, И ходит в баню по субботам, И бьёт служанок осердясь – Все это мужа не спросясь.
Но может, всё проще? Ей опять стало скучно. Вот она и решила развлечься. Да, никогда не понять сразу, что на сердце у женщины. Сей важнейший орган у неё за семью печатями. А себя-то поймёшь? Я сам сплошной ребус. И с картами Таро не разгадать той темени, что в душе моей обитает. С Вергилием не пройти по всем кругам моего подсознания. И с нитью Ариадны не обойти изгибы моего лабиринта, где я одновременно и Тезей и минотавр. Чёрт ногу сломит. «Генерал в своём лабиринте». Ужасающий итог великого героя. А тут ещё усугубляет всю эту запутанность сложное чувство, вызванное этой принцессой! Ах, если бы Ирина была Ариадной! Как чувствовал себя б отрадно Я с золотою Ариадной! С Лерой бы было проще. Проще ли? Глупости! Ничего не проще! Все женщины, несмотря из-за разных (ха, ха! каламбур! из заразных!) взглядов и моральных установок скроены по одной мерке. И жена, и Лера, и Ирина… Ах, Ирина, Ирина! Ну, на кой я те такой нужен? В Кашкино полно суперменов. Один даже внешне похож на Брюса Уиллиса, вышибалой работает в стриптиз-баре. Бабы на него вешаются пачками. Но вся штука заключается в том, что с ним тебе будет не интересно. А со мной, значит, интересно? Ох. Порхать бы мне безмозглой бабочкой, не страдать ненужными вопросами. Просто жить вне времени и пространства. Вне законов причинности и необходимости. Без всяких априорных форм чувственности и рассудка. Вне истории. Правильно. Что может быть хорошего в истории? Беспомощная и разбитая кукла Симона Боливара, какой её очертил беспринципный Маркес…
Как полагается, доехав на рейсовом автобусе, вышел на обочину, пришёл на любимое своё место и стал оглядывать эту луговину в двадцать га. Даже ладонь приставил ко лбу – уж больно ярко солнце светило. Никого! Хотя… Нет, это, конечно же, не она. Это дамочка в цветастой панаме гуляет с американским шпицем. Умилительная картинка. Мы с Мухтаром на границе. Тоже не плохо. Унавоживание почвы никогда не будет лишним. Они находились в ста метрах от меня. Видимо, пришли из Загородного парка. Помаячив перед моей физиономией минут пять, они направились в сторону просеки. Туда, наверно, и следует мне держать взгляд.
Луг почти просох. За жаркую половину вчерашнего дня дождевая влага успела испариться. Правда, растения были немного влажны. Но может, это от росы? Нет, роса бы уже пропала. Значит, всё-таки какая-то дождевая влага сохранилась под лежащими листьями. Но воздух почему-то особенно влажным не ощущается. Это, наверно, кузнечики своим треском добавляют сухость, иллюзию знойности.
Однако на моих курантах уже двадцать минут одиннадцатого. Что же это такое! Её до сих пор нет! О женщины, вам имя – вероломство! (Frailty, thy name is woman!) Не могла же она забрести на другой край луга, если знает, что я должен ждать её в этой стороне, откуда видна просека.
От злости я рукой схватил какое-то травяное растение и так неудачно провёл по нему пальцами, что здорово порезался ребром листа. Чёрт! Я поднёс указательный палец к губам и начал его сосать. Но кровь продолжала течь. Я посмотрел, нет ли вблизи подорожника. Здесь он не рос. Он рос ближе шоссе. Придётся туда идти. Я развернулся и… замер. Передо мной во всей свое ослепительной красе стояла она… чьё имя вероломство. Она лучезарно улыбалась. О, так улыбаться может только она!
– Я хотела вам сделать сюрприз, – выпалила Ирина, сверкнув на меня синими глазами поверх стёкол очков. – Поэтому зашла со спины. Я знала, что вы будете смотреть на просеку.
Я бессмысленно хлопал на неё глазами.
– Ну, скажите, что я умница! – улыбалась она. Но тут, увидев, что по моему указательному пальцу стекает кровь, ахнула. – У вас рана? Откуда?
– Бандитская пуля, – сказал я, уже сам не свой от радости.
– Надо её срочно остановить, – безапелляционно заявила Ирина, а то можно сепсис схватить.
– Боже мой, – ответил я. – Не лень вам обращать внимание на пустяки.
– Нет, это не пустяки. Смотрите, как течёт. О траву, что ли порезались?
– Было дело, – неохотно ответил я. – Надо приложить подорожником.
– Никакого не надо подорожника. Я сама кровь остановлю… заговором. Понимаете?
– Сразу видно, что ещё не всё вы позабыли из школьного курса по мед подготовке.
– Помолчите с вашими неуместными остротами.
– Молчу, молчу.
Я был на седьмом небе от счастья. Ведь она должна была своей прелестной ручкой взять мою руку, если я что-нибудь понимаю в заговорах. Так она и сделала. Она взяла мою руку и поднесла к своим губам, и, отсосав немного крови, повернула мою руку ладонью к себе, начала шептать:
– На море на Окияне, на острове Буяне, стоит дуб ни наг, ни одет. Под дубом сидят тридевять три девицы, колят32 камку иглами булатными. Вы, девицы красные: гнётся ли ваш булат? Нет! Наш булат не гнётся. Ты, руда, уймись, остановись, прекратись. Слово моё крепко.
Пока она произносила заговор, я наслаждался созерцание молодой женщины. Волосы она заплела в мышиные косички и трогательно обвила их вокруг лба. Платье на ней было весёлое, жёлтый «цыплёнковый» трикотаж, спускавшийся подолом ниже колен и открывавший в рукавах локти. Шею украшала серебряная цепочка с витиеватой загогулинкой. На безымянном пальце левой руки красовалось колечко с крошечным камушком полудрагоценного минерала. С левого плеча свисала оранжевая сумочка. В ней наверняка находились корки от только что съеденного апельсина. Всё было прекрасно. И не хотелось думать, что лёгкие босоножки на низком каблуке могут увязать в почве, напитанной вчерашним дождём.
Да. Всё было прекрасно. Диск солнца лучистыми вспышками посылал на землю утреннее тепло, которое ещё не стало жарой. С небес, которые были чисты, как стёклышко, доносились серебряные трели жаворонков. Возвышенно парили проворные ласточки, поминутно стремительными взмахами крыльев набирая скорость. Растения, наполненные живительной влагой, обретали новый этап зрелости. Вокруг медвяных соцветий роились рабочие пчёлы. Бабочки различной окраски восторженно порхали над землёй, некоторые из них спаривались. Мимо пролетела, на мгновение застыв в воздухе, как вертолёт, бордовая стрекоза. Её совершенные крылья вроде пытался перенести на чертёж механического крыла великий Леонардо. Пустынный огромный мир не мог не быть несовершенным. Я упивался земными ароматами, безвольно плывя в течении космической реки. Пусть распадётся сумрачная личность. Пусть станет плоть кармической золой. Позабывая флейты мелодичность, Сольётся дух с космической рекой.
– Всё, – серьёзно произнесла Ирина. – Кровь остановилась.
И отпустила мою руку. Я сожалел, что заговор прекратился так скоро.
– Если бы вы, Ирина, – сказал я, абсолютно не думая. – Могли бы ещё заговаривать от кручины любовной!
– Хм, – усмехнулась она. – Зачем это вам? Позавчера на уфологическом сборище, вы очень не плохо чувствовали себя в обществе этой дамы, крашенной блондинки.
Тут пришла очередь уже усмехнуться мне.
– Эта наш школьный психолог Валерия Тарасовна. Предложила мне посетить этот конгресс.
– И вы, разумеется, не отказались, – иронично сказала Ирина. – Как такой интересной особе отказать! Или вы и впрямь так интересуетесь проблемами отечественной уфологии?
– В какой-то степени, но не до фанатизма. Любопытно было посмотреть, послушать, – ответил я, пожимая плечами. – Знаете ли, не каждый день приходиться слушать о «межпланетной коммуникации с субстратом разумной органики». Кажется, и вы там присутствовали? Разве не так? Записку-то через швейцара вы же мне передали?
Ирина вздохнула, немного нагнулась, погладила ладонью головки полевого василька, выпрямилась и посмотрела в сторону далёкой церковки, ярко блестящей на солнце.
– Меня пригласили, как и вас, – размеренно сказала она, не отрывая взгляда от дали, и её ресницы были пронизаны солнечными лучами. – Но долго я там высидеть не могла. Не то, что я в принципе чужда уфологических гипотез. Просто всё это было похоже на пародию.
Потом она резко повернулась ко мне и, цокнув языком, добавила:
– Но знаете. Увидев вас, я нисколько не удивилась. Даже в обществе этой замужней дамы.
– От которой, кстати, я сбежал, – небрежно проронил я. – И чувствую, приобретаю себе проблемы по части психолого-методического анализа.
– Да. Когда гордых женщин так бросают, – засмеялась Ирина. – Они будут мстить. Должны мстить. Ведь ваша дама не простая тетёрка, а роскошная пава.
– Может быть, – неопределённо ответил я. Мне уже порядком надоедал этот разговор о Лере и её неординарности.
Ирина это почувствовала и решила сменить тему. Почему-то инициатива исходила не от меня, а от неё.
– Наша прошлая встреча не совсем удалась, – сказала она, характерно поджав губки. – Конечно, я сама виновата. То предложила вам дружбу, то… наговорила нелепостей. Впрочем, вряд ли стоит говорить, что… встречаться с женатым мужчиной не совсем нравственно. Видите ли, в моих принципах не предусмотрено общение с глазу ни глаз с чужими мужьями.
– Это делает вам честь, – подыгрывая себе мимикой, сказал я.
– Я не понимаю, – прошептала она. – Вы серьёзно или с юмором сказали?
– Наверное, серьёзно, – что я ей мог ответить?
Она помолчала, глядя в ту же заветную даль. Она с чем-то боролась. Это было видно невооружённым взглядом. Наконец, Ирина продолжила:
– Когда вы тогда развернулись, я чуть не разрыдалась. Я понимаю, что поступаю против своих правил, но ничего с собой сделать не могу. Господи, помогите же мне! Не молчите!
– Ах, Ирина, – ответил я. – Чем я вам могу помочь? Мне бы кто помог! Я не могу не видеть вас. А внутренний голос мне запрещает это. Но не встречаться с вами уже не в моих силах. Вот, что только я могу сказать. Давайте, лучше не будем говорить об этом. И что мы стоим? Пройдёмтесь, что ли.
– Да-да, – быстро согласилась Ирина. – Нужно пройтись.
Мы пошли, не сговариваясь, в одном направлении, к той манящей сиянием дали. А нас уже окружали лиловые колокольчики, неслышно позвенивая бубенчиками. Но это же вымысел, вымысел чуткой к природе души. Так же пели жаворонки, парили ласточки, порхали бабочки, суетились шмели. А мы всё шли, убаюканные мечтою, и небо было над нами ясно, за пологом атмосферы которого подчинённые вселенскому ритму двигались древние созвездия.
– Ирина, – вдруг сказал я. – Расскажите мне что-нибудь из вашей жизни. Если, конечно, это не тайна.
– А что вас интересует? – отозвалась она, немного усмехнувшись. – Что я окончила, какая моя работа, за кем я была замужем?
– Допустим, – тихо ответил я.
– Что ж, можно кое-что сказать. Тем более о вас я самое главное знаю. Ну, что вы женаты, имеете… сколько детей? Двоих?
Я утвердительно кивнул.
– Ваша профессия – школьный учитель по биологии. О том, что вы учитель, я узнала сегодня, когда вы сказали, что эта дама, которая вас водила на уфологическое сборище, является вашим школьным психологом.
– Шерлок Холмс.
– Да ладно, – отмахнулась Ирина. – Теперь слушайте обо мне. Я окончила юридическую академию в Москве.
Я присвистнул.
– Ничего особенного. Это же не Оксфорд. Вышла замуж на третьем курсе. На четвёртом – развелась. Почему?! Просто любовная лодка дала трещину. Когда ты видишь, что собой представляет человек в подлинности, без флёра, всё становится на свои места. Если пешке суждено быть пешкой, королём она не станет никогда даже с красным дипломом в портфеле. Румберг отлично учился, но я никогда до конца не понимала, всё это его прилежание ради чего-то высшего, или просто для того, чтобы висеть на доске лучших студентов, а потом попасть на денежное место? Самое страшное, что я не переношу в людях, так это меркантильности и ещё, фальши. Можно посмеяться, в наше время и такой идеализм! Но дело не только в идеализме. Ложь отвратительна и при утилитаризме. Хотя бы иногда нужно быть самим собой. Румберг предпочёл искренности отношений искусственность. Больше я не хочу об этом говорить. Но, тем не менее, я его фамилию до сих пор ношу. Была Ириной Орешкиной, стала Ириной Румберг. Фамилия не то немецкая, не то еврейская. Но я её почему-то оставила, хотя воспоминания мои об этом человеке самые негативные.
– Да-а, – сказал я задумчиво. – Ирина Румберг – это звучит!
– Так уж и звучит! – усмехнулась она. – А Дионис Оскольников – не звучит?
– Федот, да не тот, – сказал я, и задал вопрос. – А сейчас чем занимается Ирина Румберг?
– Всем понемногу, – вздохнула она. – Долго говорить.
Я понял, что она не хочет рассказывать о своём настоящем. Что ж, каждый имеет право на собственные тайны.
Мы уже были на середине луговины, а даль всё не приближалась, манила то сиянием, шедшим от незримого источника, то кукованием кукушки, звучащим из бора, то еле уловимым эфирным запахом тимьяна, богородской травы, по-народному.
– Вам как ступать в ваших изящных босоножках? – спросил я. – Может, дальше не пойдём?
– Ваша правда, – ответила Ирина. – Хоть дождь шёл один день, но земля ещё не достаточно просохла. Немого вязну. Вот видите, – продолжала она, смеясь. – Шли к светлому будущему и увязли на самой середине.
– Вы пить не хотите? – спросил я, чувствуя, что постепенно нарастает зной. – У меня тут с собой бутылка с водой.
– Спасибо. Не хочу.
Конец ознакомительного фрагмента.