Тайна долины Наска
2-го июля 2006 года в Кашкино должен был открыться Первый Всероссийский Конгресс по уфологии. С конца мая интеллигентную часть города уже начало будоражить от намечающегося экстранеординарного события. Будоражило интеллигенцию по разным причинам. Подавляющее большинство заходилось от возмущения, что недоучки и бездельники собираются в таком славном городе, чтобы распространять на наивных обывателей псевдонаучный дурман. Другая же часть, ничтожно малая по сравнению с первой, была возбуждена от того, что, наконец-таки, дождались они благословенного часа, когда к ним снизойдёт в виде нескольких научных светил манна небесная. Наши доморощенные уфологи пребывали в эйфории. Жизнь засветилась для них всеми гранями алмаза! Они достигли всех возможных наслаждений, а факт свершившегося конгресса снимет с них позорное клеймо научного сектантства. Они уповали, что широкая дискуссия, которая развернётся на научных площадках города, заставит тупоумных профессоров и доцентов различных дисциплин обратить на предмет их исследования заинтересованные взоры. Ибо должно же, наконец, проявиться сочувствие общественности к проблемам уфологической национальной школы в районном центре. А проблем этих было хоть отбавляй. Абсолютно отсутствовала обсерватория, которая могла бы устремлять свои мощные телескопы в глуби вселенной, где носятся со сверхсветовой скоростью летающие тарелки. Не хватало современных электромагнитных и лазерных приборов для осязания тонкой подчас эфирной оболочки пришельцев из космоса, если таковые бы пошли на контакт. Не было так же фоточувствительной аппаратуры для фиксирования гуманоидов и их кораблей. Что говорить, всего не перечислишь! Но кашкинкские энтузиасты не опускали рук. Они с имеющимися у них подручными средствами на свой страх и риск пытались выходить на контакты с инопланетянами, которые, как утверждалось, кашкинский район посещают с завидной частотою. Местные уфологи даже создали музей, посвящённый посещениям разумных существ, где любовно хранили вещественные доказательства и реликвии в виде любительских фотографий, прикреплённых на стендах, клоков шерсти, хранившихся в цилиндрических склянках, бурой жидкости, хранящейся в пробирках, отпечатков на глине перепончатых ног, аккуратно срезанных и помещённых под стекло и многое другое.
Музей находился в пригороде Кашкино Бараках. Это было одноэтажное кирпичное с высоким цоколем и с двускатной жестяной крышей здание, в котором раньше располагалось ателье. Когда ателье после реформ разорилось, здание переходило из рук в руки от одного владельца к другому. Наконец, его выкупил поклонник уфологических теорий Зураб Кумадце, крупный перекупщик (дистрибьютер, что ли) женского нижнего белья. Теперь кашкинские уфологи, скитающиеся из одной квартиры в другую, заимели свой угол, и тем подняли в глазах общественности свой статус, что давало основания, что в будущем «малое стадо» может увеличиться новыми «овцами». Ко всему прочему, свой угол, кроме упомянутого музея, давал возможность регулярно проводить под его крышей сборы районного и областного уровня. Активная деятельность кашкинских энтузиастов не могла быть не замеченной крупными российскими зубрами от уфологии. И поэтому за год до намечающегося события по факсу было извещено, что столичный академик социологии Петрушевский вынашивает идею о проведении в Кашкино Всероссийского Уфологического Конгресса. Итак, 2 июля 2006 года в Кашкино началась научная конференция с помпезным названием конгресс.
У меня начался отпуск, времени было навалом, а тут психологичка Валерия Тарасовна, увидев меня на улице, предложила сходить с ней на этот самый конгресс.
– Я падка до таких вещей, – заявила, закатывая глаза, эта тридцатипятилетняя плотоядная женщина, красящаяся под блондинку.
– Но туда, наверно, надо иметь специальное приглашение, – промямлил я, пожав плечами.
– У меня есть одно. Я ведь, кроме всего прочего, интересуюсь парапсихологией, – гордо ответила она, уже не закатывая глаза, а пронзая меня сощуренными глазами, должными у меня рассеять все сомнения насчёт её парапсихологических талантов. – Не беспокойтесь. Со мною вас пропустят.
Я подумал, странно, что она не пригласила своего мужа, но в принципе возражать не стал. Можно было сходить ради новых впечатлений.
Вышеописанный разговор состоялся тридцатого июня, а через день, то есть второго июля, мы утром уже ехали в переполненном автобусе в Бараки, где, собственно, и была основная площадка конгресса. С ночи лил хороший дождь и не собирался заканчиваться. В салоне было влажно, и я поминутно платком стирал с себя пот. Лера же (Валерия Тарасовна на остановке предложила мне называть её просто Лера) от давки и духоты, по виду её бодрого настроения, нисколько не страдала. Мы стояли у бокового заднего окна и держались за поручни. Народ беспардонно натискивал нас друг на друга. При этом я старательно вжимался в борт, но Лера только сильней прижималась ко мне. Она хищно покусывала свои ярко накрашенные губы профессиональной вампирши, и глаза её, цвета лесного омута, в котором отражаются не то умиротворяюще, не то зловеще качающиеся верхи деревьев, чему-то смеялись.
– А ваш муж, знает, куда вы собрались? – решил я задать вопрос с подвохом, смотря в окно, где из-за стекающих капель пейзажи представали мокрыми размытыми акварелями.
– Не-а, – легкомысленно, как подросток, ответила Лера. – Он на днях в Киров уехал к брату.
– Жаль, – сказал я, смеясь. – А то он бы нас подвёз на своём «фольксвагене». – Должность позволяет этому розовощёкому, уверенному в себе человеку зарабатывать на хлеб с икрой.
Лера ничего не ответила. Только улыбнулась и, продолжая покусывать губы, ещё плотней прижалась ко мне довольно крупным бюстом.
Одета она была вызывающе. Несмотря на дождь, плащом она почему-то пренебрегла. Её алый шёлковый батник с расстёгнутыми верхними пуговицами обнажал золотую цепочку и то, чем гордятся определённой фигурацией женщины. Бордовая юбка годе, спускавшееся чуть ниже колен, плотно обтягивала её широкие бёдра. Чёрные лакированные туфли на высоком каблуке изящно выгибали стопу. На плече висела дамская бордовая сумочка, из которой выглядывал на треть зонтик с перламутровым чёрным набалдашником на крепком витом шнурке. Белые крашеные волосы сзади стягивались японской заколкой кандзаси и приподнимались растопыренным задорным хвостом. Пальцы с длинными красными ногтями унизывали несколько колец и аметистовый перстень, чтобы запутанный взгляд не сразу мог отличить обручального кольца. Не понятно всё-таки, куда эта дама собралась? На конгресс доморощенных уфологов или в дорогой ресторан, где её ждёт масса наслаждений, а после и обещание чего-то ещё большего? Я уловил на ней взгляды несколько мужчин разного возраста, в том числе и двенадцатилетнего пацана и семидесятилетнего старца, сидящих на заднем сидении, которые так и глотали слюнки при виде этого деликатеса. Лера была в восторге от такого внимания. Меня, признаться, тоже заразила это массовая истерия по поиску идеала. В такой плотной среде, чреватой физиологической диффузией, коллективное бессознательное сильно, как никогда. Ой, Господи, скорей бы остановка! К счастью, моя молитва была услышана. Наконец, через пару минут списанный контрабандный немецкий автобус встал на нашей остановке. Мы, грубо выплюнутые десятком пассажиров, соскочили на тротуар. Свежий воздух избавил меня от наваждения и морока. Дождь, который не унимался, тоже действовал на меня целительно. Пока я радовался пространству, как вызволенный на свободу замурованный раб, Лера, нахмуренная и недовольная, демонстративно не раскрывала свой зонт, предпочитая мокнуть, коль её кавалер такой невоспитанный. Пришлось срочно раскрыть свой детский тростевой зонт с фотографиями котят. Этот зонт купили сыну, когда он ходил в начальную школу. Теперь ему двенадцать лет, и таскать ему эти кошачьи морды было вроде как бы стрёмно. Когда же мой зонт сломался, я не посчитал зазорным ходить под дождём с таким прикрытием. Это даже отдавало некоторой оригинальностью. Я раскрыл зонт, и Лера мгновенно прильнула ко мне, обдав меня влагой дождя и смешанным запахом духов и лёгкого пота.
– Так, где же у нас господа конгрессмены заседают? – задал я вопрос.
– Здесь недалеко. Идёмте, – сказала она, слегка поёживаясь, хотя никакого холода не было. Я ей полностью доверился с её тонким обонянием, чувственностью и интуицией парапсихолога. Мы пошли вдоль каштановой аллеи навстречу косым струям дождя, аккуратно обходя свинцовые с белой пеной у краёв лужи.
– Дионис, только ничему там не удивляйтесь, – на ходу объясняла Лера после некоторого молчания. – Люди же, в сущности, как дети. Нашли себе игрушку, и забавляются ею. Как говорил Бодлер «У каждого своя химера».
– Или каждый по-своему с ума сходит, – присовокупил я.
– Можно сказать и так, – Лера задумалась и в первый раз за сегодня стала серьёзной. – Вообще, если рассудить здраво, нас всех давно пора отправлять в сумасшедший дом.
– Если мы будем рассуждать здраво, – возразил я. – Уж куда-куда, а в сумасшедший дом нас точно не отправят.
– Не прицепляйтесь к словам, – продолжала в том же духе Лера. – Я много общалась с людьми, имеющими сверхъестественные возможности. – По понятиям нормальных людей, они психи. Но вся фишка заключается в том, что абсолютно нормальных людей не существует. И если очень постараться, то у всех можно найти, а потом и развить телекинез, ясновидение, телепатию, лозоходство, сенсорную депривацию.
– Но другая фишка заключается в том, – улыбнулся я. – Что ленные люди ничего этого не хотят. И поэтому ваши усилия осчастливить их такими замечательными качествами остаются втуне. Так что с чистой совестью можете отрясать прах от ног ваших.
– Просто мы живём в конец эпохи Кали-юги, когда…
– Лера, – наконец, решил я её назвать по имени, при этом грубо перебив – Оставьте эти темы лекторам на конгрессе. Надеюсь, и про Кали-югу, и про махапралайю, и про махакалпу – мы ещё услышим, не смотря на то, что там будут обсуждаться чисто уфологические проблемы со всякими там аннунаками и планетой Нибиру.
– Какой вы грубый, – сделала она вид, что обиделась. – Не очень-то учтиво перебивать даму.
– Извините. Не сдержался. Мы слишком – и в дело и не в дело – уснащаем свою речь индуистскими терминами.
– А какими же терминами её уснащать? – спросила Лера и высоко подняла бровь. – Из американской политэкономии, или из немецкой идеалистической философии?
– Вот вы задали вопрос, – озадаченно рассмеялся я. – А я ведь сам не могу на него вразумительно ответить. Даже многие сведения, касательно нашей славянской мифологии, мы вынуждены брать из Вед.
– Вот видите! – вздохнула Лера.
От неё шёл такой же волнующий запах, так же она покусывала губы, но было понятно, что женщина эта далеко не глупая, и когда надо, может управлять и своими чувствами и мыслями.
Через пять минут мы пришли к месту нашего назначения. Бывшее ателье снаружи походило на бюро ритуальных услуг. На окнах узорные металлические решётки, у входной лестницы выставлены две больших корзины с икебаной из иммортелей, по сути, из искусственных цветов, входная дверь – солидная, дубовая, словно её мастерил гробовщик, который специализировался по дорогостоящим мафиозным гробам. Мы зашли внутрь. Холла не было. Его заменял тесный предбанник. В самом его начале, сразу за дверью, нас встретил швейцар, какой-то безэмоциональной зловещестью, лысостью и землянистым цвета маски-лица напоминающий Фантомаса. Он спросил пригласительный билет. Лера раскрыла сумочку, вынула билет и уверенно заявила, что билет у нас один на двоих. Фантомас немного подумал и пропустил в предбанник. В нём уже толпилось несколько человек. Справа находилась ниша со стойкой, служившая раздевалкой. Некоторые сдавали плащи, но многие, сняв верхнюю одежду, шли прямо в зал. Там ведь зал? Нет, ещё не там. Там находился коридор с тремя боковыми со стороны предбанника дверьми. В самом конце две двери с буквами M/W. Посередине коридора напротив других дверей помещалась добротная дверь. Вот она как раз и вела в зал. Можно смело идти. Стоп! Мы ведь не зарегистрировались. Ведь в предбаннике стоял длинный – во всю ширину предбанника – стол с несколькими писцами – картина отсылающая к эпохе Ивана Грозного. Невелика потеря. А с бейджиком, которые выдавались там же, я вообще чувствовал бы себя, как с камнем на шее, приговорённый к утоплению. Какие, впрочем, бейджики, когда меня нет в числе приглашённого! Лере, которой бейджик полагался, он, очевидно, тоже был абсолютно не нужен. Странное с её стороны пренебрежение к формальностям. В своей работе с педагогами, она за каждую букву дерёт с них волосы.
Зал оказался примерно таким, как в среднем сельском клубе. Но сцена была с трибуной, где стоял микрофон, и стол с компьютером и проектором для показа на стене, на которой был развёрнут экран, для фото– и видеоматериала. Наверно, не обошлось без помощи Зураба Кумадце, ведь для ателье сцена как пятая нога собаке. По боковым стенам с полосатыми обоями слабо горели люминесцентные лампы, так что зал был погружён в интимный полумрак, который раньше стоял в кинотеатрах. На деревянных креслах сидел цвет российской уфологии. Но пока зал был наполнен только наполовину.
– А во сколько начало? – спросил я Леру, крутя головой, в надежде найти знакомое лицо.
– В десять. Через полчаса начало – ответила она, вновь приосанившаяся и чувственно улыбавшаяся.
– Давайте сядем, – предложил я. – А то нас разглядывают, как космических пришельцев.
Мы сели с краю в середине зала. Лера, гордо подняв голову и закинув ногу на ногу, снисходительно осматривала макушки уфологов. Я, поставил зонт между ног, начал сочинять очередную ахинею. Уфологический конгресс Для мозга подлинный компресс. Прижатый глыбой Радамес, Покажет нам телекинез.
– Наверно, здесь должен быть буфет, – спросил я от него делать.
– Да. Это вон там, – всё кому-то улыбаясь, сказала Лера, и театральным жестом указала на дверь в другой стороне зала. Я ещё раз посмотрел на Леру и подумал, вот ведь, работая бок о бок в одной школе уже лет шесть, она вообще со мной почти не общалась, если не считать минут, когда она с серьёзно-официальной миной раздавала психолого-методические рекомендации, а тут так раскрылась – как бутон цветка после ночи. Тогда, кто же я? Мотылёк, что ли?
– Ох, как я люблю подобные сборища, – заявила Лера, прикрывая в блаженстве глаза и обрывая мои рассуждения. – Представляете, нас окружают одни уникумы?
– Да уж, – согласился я. – Этих не надо учить сенсорной депривации или телепатии. Они сами ею во всей полноте обладают. Доказательством будут их рассказы о контактах с внеземной цивилизацией.
– Ах, скорей бы началось, – нетерпеливо сказала Лера, сложив перед собой ладони, как индусы на молитве.
– Терпение, – ответил я и сморозил банальность. – Ход вещей устроен так, что всё, чему должно начаться, обязательно начнётся.
Действительно, всё, чему должно начаться, началось. И эти, казавшейся вечностью полчаса прошли. Зал почти целиком заполнился. В ожидании звона колокола зал с делегатами гомонил, как обеспокоенный улей и в нетерпении ёрзал на стульях и чесал уши.
Наконец, раздался долгожданный звон колокола. Председательствующий, невзрачный и тщедушный старичок, с заострёнными ушами, как у гоблина, через микрофон призвал делегатов к тишине. Итак, мы присутствовали при начале исторического события. Первым слово дали товарищу из Москвы с импозантной бабочкой. Многозначительно прокашлявшись и погладив редеющую шевелюру, он торжественным голосом зачитал делегатам конгресса приветственное письмо от академика Петрушевского, который отсутствовал по причине занятости. В эмоциональном письме академика было сказано, что Первый Уфологический Конгресс это прорыв дамбы, которая много лет сдерживала свежие воды живой мысли и не давала постичь всю важность проблемы для прогрессивной общественности. Уфология наука будущего. Без неё невозможно развитие цивилизации на качественно новой ступени. С помощью неё можно создать щадящие природу технологии, создать новые цветущие города, полететь к далёким галактикам на кораблях, развивающие сверхсветовую скорость. Она может научить людей понимать своё физическое, астральное и эфирное тело, а душу сделать совершенной, которая, наконец, одолеет болезни и даже смерть. Теперь только понятно о чём писалось в Ведах, о чём говорилось в клинописных табличках Ашшурбанипала, чего скрывали жрецы древнего Египта, чего пытались достичь даосы и тантристы. Письмо заканчивалось уверенностью в торжество чудо-науки. Пускай же новые доказательства существования внепланетного разума увеличат количество наших сторонников по всей Великой Матушке России! Когда товарищ из Москвы окончил письмо, зал разразился бурными аплодисментами.
Теперь пришло время научных докладов. Один товарищ из Ярославля поведал собранию об особенной практики выхода на контакт с энлонавтами. Во время сеанса общения, чтобы состоялся полноценный контакт, контактёр должен, подобно дельфинам или летучим мышам, владеть эхолокацией, позволяющей ориентироваться в темноте. То есть, он, контактёр, обязан научиться издавать специфические звуки и при этом слегка шевелить ушами, чтобы улавливать отражаемые звуки. Искусству извлечению специфических звуков в их школе учит шаман с Таймыра. А шевелению ушами они овладевают под руководством учителя по джняна-йоге, который, между прочим, (товарищ из Ярославля поднял вверх палец) в единственном постигает единичное и, наоборот, в единичном – единственное. Делегатам очень хотелось всё это увидеть и услышать. Но товарищ из Ярославля не предложил ни видеоматериала, ни сам не продемонстрировал названные сверхспособности. Но практика, несомненно, многих заинтересовала. Отдельные её положения одни записывали в тетради, другие забивали на клавиатуре ноутбуков. Учитель рисования из города Камешково, что на Владимировщине, показал делегатам сканированные детские рисунки, выведенные на экран проектором. На рисунках были изображены планеты, космические вихри, летающие тарелки, сами пришельцы в виде то чудовищ со щупальцами, то гуманоидов с ушами-раковинами, то многоглазых крабов. Он страстно, часто заикаясь, объяснял, что дети, как наиболее чуткие существа, в противовес взрослым, могут в наивысшей степени войти в общение с пришельцами. Его идею развил другой холерик, местный стоматолог Демичев. Да, говорил он, дети наиболее способны, чтобы войти в контакт с пришельцами, и чем меньше ребёнок, тем успешнее будет «межпланетная коммуникация», особенно это касается грудничков. Поэтому грудничок самый совершенный «аппарат» для осуществления «семантических связей» с «субстратом разумной органики». Самое ценное место у младенца это родничок. Через него он мог бы усвоить «биологические токи, исходящие из нейроновой субстанции», и усваивать посылаемые символы, чтобы в дальнейшем их выразить либо звуками, либо графикой. Демичева нисколько не пугала неспособность грудничка ни говорить, ни рисовать. Он тут же объявил, что ему достаточно тех звуков, которые издаёт младенец, и тех пятен и зигзаг, которые младенец может поставить на бумаге измазанной ручкой. Специально им разработанная методика «неврологической герменевтики» позволяет шифровку этих звуков и знаков. Вся проблема состоит в прозаичном до слёз. Матери гипотетического младенца-контактёра недостаточны идейны, и решительно не хотят никаких экспериментов со своими детьми. Стоматолога сменил бородатый Лесничий из Новосибирской области, назвавшийся Тихонычем. В отличие от предыдущих докладчиков он не давал никаких теорий. Он предоставил собранию собственный опыт общения с пришельцами. По заявлению Тихоныча, они к нему приходят прямо в его сторожку, но только после принятия им нескольких стаканов самогона. Лесник этим не ограничился и принялся описывать их облик. По его словам, пришельцы могли менять обличие, в зависимости от количества принятых стаканов. Чем больше он принимал стаканов, тем отвратительней они становились на вид, что-то вроде глистов или коровьих солитеров. Из зала один ехидный гражданин спросил, почему лесник не попытался зафиксировать их на фотоплёнке? Тихоныч замялся, и только заметил, что когда… он того… то не владеет руками. Зал разразился хохотом. Опозоренному леснику срочно пришлось спуститься со сцены. Председательствующий призвал делегатов к тишине и порядку и после установившейся тишины объявил Клару Кантович, директора парфюмерной фирмы, представляющую город Самару. На трибуну взошла костлявая мужеподобная женщина с зачёсанными назад короткими волосами и тёмными очками. Она заострила внимание на, казалось бы, избитой теме пустыни Наска с их гигантскими пропаханными геоглифами. Но здесь она нашла свою изюминку. Дама утверждала, что, несомненно, эти рисунки создали пришельцы. Но создали они их не для ориентирования своих космических аппаратов, а для запечатления цепи вселенской эволюции. Цветы, паук, муравей, птица, обезьяна, химеры, человекообразное существо – всё это суть графическая система, показывающая возрастающую градацию от низшего к высшему. Спирали, трапеции, треугольники – это суть пояснения смысла этой системы. Женщина отхлебнула воду из стакана и продолжила развивать свою гипотезу, цепко ухватившись руками за борта трибуны. Но я её уже плохо слышал, так как Лера привалилась ко мне глыбой, которую так просто не спихнуть. Она своими окольцованными пальцами сжала моё запястье. Теперь всё моё внимание было сосредоточено вокруг неё. Нет, эта самка так просто не отстанет. Для полного счастья ей явно не хватает любовника. Надо скорей линять от сюда. Только бы придумать предлог. Но к счастью, она сама его мне подсказала.
– Ты видишь, как ненасытная женщина может пылать? – лихорадочным шёпотом спросила она, перейдя на ты.
– Да, – ответил я голосом нетерпеливого любовника. – У меня аж пересохло в горле.
– Правда? – обрадовалась она. – О, как я люблю бородатых мужчин! Они так брутальны!
– Но брутальный мужчина должен сходить в буфет, мой крольчонок, и выпить сока. Иначе он расплавится, как какой-нибудь выходец из ледовитых галактик. Я на одну минутку.
Всего на свете я боялся, что она может выйти со мной. Но видимо, её раздирали два противоречивых чувства: ни на секунду не оставлять уловленного в её сети мотылька и философские выводы мужеподобной женщины.
– А зачем зонт берёшь? – на мгновенье в её глазах вспыхнула искра.
– Ох, по привычке. Оставляю на твоё сохранение. Не беспокойся, я сейчас.
Искра потухла. Она упокоилась. К сожалению, мой милый кошачий зонт становится её трофеем, трофеем потому, что мужчина, не выдержавший накала, позорно капитулирует с поля боя. Но, чёрт возьми, надо чем-то жертвовать. Хорошо, что ещё свой «ядерный» чемоданчик я сюда не взял.
Чтобы не вызвать подозрения, мне действительно пришлось направиться в сторону буфета, который, как помните, находился в противоположной стороне от предбанника. Низко нагибая спину, я прошмыгнул через проход, разделяющий по ширине два сектора рядов. Открыв дверь, я оказался в коридоре почти таком же, как и в другой стороне. На одной из дверей я прочёл «Буфет». Так. Как мне пробраться к предбаннику? Неужели только через зал? Буфет, фуршет, клозет. На нервной почве у меня начал проявляться смех идиота. Буфет, балет, кисет. Я заглянул в буфет. Там за стойкой, на фоне всевозможной жратвы и пойла, стояла упитанная тётенька с какой-то гребешковой хренью на голове, в розовом фартуке и с очками на краю носа, и чего-то старательно вписывала, видимо, разгадывала сканворд. Шесть-семь столиков были пусты, не считая лесника Тихоныча. На его столике были рюмка, опорожнённая на три четверти бутылка портвейна и откусанный с краю плавленый сырок. Как пел когда-то корифей русского шансона Аркадий Северный «И давно разломленный в кармане, Засыхает плавленый сырок». Конечно, сырок не разломленный и не в кармане, но Тихоныч обязательно его разломает и сунет в карман, где он будет сохнуть. Этому леснику терять уже нечего. А мне есть чего?! Не знаю. Но надо было что-то делать. С ходу оценив обстановку, я быстро подошёл к буфетчице и как можно культурнее спросил её:
– Пшэпрашам, пани, как можно выйти на улицу, минуя зал?
Буфетчица, оторвав взгляд от сканворда, недовольно на меня посмотрела, потом сказала:
– Очень просто. Коридор огибает зал сзади.
– Благодарю, – залпом выпалил я и залпом же кинулся в коридор.
Теперь любительница бородатых мужчин – это точно – сведёт меня в могилу психологическим анализом. В каждой вещи есть своя обратная сторона. Может, бороду нафиг сбрить?
Обогнув коридор, я попал туда, куда мне было и нужно. Очутившись в предбаннике, я устремился к выходу. Но тут мне дорогу преградил Фантомас. Мне стало жутковато. А может быть, он и в самом деле Фантомас?
– Милейший, в чём дело? – возмутился я.
– Не вы ли Дионис Оскольников? – был вопрос.
Вместо ответа я кивнул.
– Вам записка, – без всякого выражения сказал он мне и сунул в руку сложенный в четверо блокнотный листок. Я было замялся, но надо было быстрей рвать когти из этого уфологического святилища.
Взяв записку и поблагодарив швейцара, я бросился к выходу. Только когда я спустился с лестницы, я вспомнил, что не дал Фантомасу на чай. Вот почему он так на меня глядел! Ничего. Делегаты дадут. Они сегодня будут щедры, как никогда.
Я быстро бежал по улице, шлёпая прямо по лужам и задевая осторожно бредущих прохожих. Добежав до остановки, я перевёл дыхания. Дождь почти кончился. Пели птицы. Кое-где пробивались лучи солнца. Я встал под каштаном и раскрыл записку. Её содержание было кратким и убийственным, как краткая очередь из «Шмайсера», после команды Фаер! «Приходите завтра в десять утра на Остров Бабочек.
Ирина».