II
Маловетрия продержали нас в пути до вечера 31-го августа, хотя весь переход от Петровского до Аяна не более 200 миль. Когда мы подходили к Аянским берегам, погода стояла прекрасная. Берег Охотского моря чрезвычайно скалист и суров. Природа его мертва; на его каменистых горах нет ни одного деревца, ни одного кусточка. Заштилев перед самым входом в бухту, мы бросили верп, и я поехал, по просьбе Невельского, к г. Кошеварову, начальнику Аянского порта, просить его приехать на судно. Мне была известна вражда их между собою, и я придумывал, как бы устроить так, чтобы они мирно повели переговоры. Необходимо было грузит как можно скорее товары на «Николая» и идти на нем на место высадки. Компания обязалась перевезти дессанты на своем судне и оставить это судно в распоряжении экспедиции. Бриг «Константин» был назначен для этого – но так как его не было, то Невельской имел полное право требовать, чтобы «Николай» был назначен вместо его. Компания, дорожа прекрасным и дорогим этим кораблем, разрешила Кошеварову послать его в Петровское, если он найдет безопасным это плавание. Теперь же приходилось заставить Кошеварова нагрузить товары на «Николая» и послать их в Петровское, а оттуда на Сахалин, где судну приходилось зимовать. Трудно было бы Кошеварову решиться дать свое согласие на это, если бы он даже был человек доброжелательный и готовый помочь и содействовать полезному делу. Зная же хорошо г. Кошеварова, я предвидел затруднения и столкновения, которые могли бы худо кончиться, при горячем характере Невельского. Итак, я решился взять на себя роль примирителя, намереваясь всеми способами стараться кончить дело тихо и мирно, и след. скоро и порядочно. С этими мыслями я вошел в дом г. Кошеварова. Он принял меня с своею обыкновенною натянутою и неискусною сладко-важною вежливостью, поздравив меня с благополучным приездом. Я застал его разговаривающим в зале с г. Фрейгангом, исправлявшим должность капитана Петропавловского порта и возвращавшегося по болезни в Петербург. Г. Фрейганг, как кажется, мягкосердный и чувствительный немец. С ним и с его семейством мы познакомимся после. Желая переговорить с Кошеваровым наедине, я предложил ему выдти в столовую, где мы имели с ним следующий разговор. Я его спросил, приходил ли в Аян «Константин».
– Не приходил, да я уверен, что и не придет, его задержали; отвечал он с комическою важностью.
– На чем же вы полагаете отправить товары в Петровское и на Сахалин и на каком судне занимать остров.
– Не знаю, – часть товаров может отвезти в Петровское «Иртыш»; «Байкал» находится в распоряжении Невельского.
– Но «Байкал» течет, да притом это военное судно, а компания обязалась дать свое судно для экспедиции.
– Не знаю.
– Геннадий Иванович Невельской пришел на «Николае» и просит вас приехать к нему на судно, чтобы поговорить, как лучше устроить дело. Он полагает единственным средством успешно исполнить высочайшую волю – нагрузить товары как можно скорее на «Николай» и идти на Сахалин, и по сделании высадки следовать на зимовку в Татарский пролив, где есть безопасная гавань.
– Это нельзя. «Николай» завтра не пойдет в Ситху, если бы даже пришлось самого Невельского отвезти туда.
– Я попрошу вас это же сказать лично г. Невельскому. Насчет же плавания «Николая» я полагаю, что ему следует заменить «Константина», потому что высочайшую волю, т.-е. занять Сахалнн нынешний же год, исполнить надо на каком бы то ни было судне, и поэтому, так как нет другого судна компании, то «Николай» должен идти – вот мнение г. Невельского.
– Я протестую против вас.
– В чем, позвольте спросить?
– Вы уговорили меня послать «Николая» из Камчатки в Петровск вопреки желанию Главного Правления, с тем, чтобы прислать его в Аян, снявши дессант, а теперь привезли на нем людей и груз.
– Ну позвольте вам сказать, ответил я, что ваш протест лишен всякого основания. Я уговорил вас послать «Николая» в Петровское потому, что это было желание г. губернатора, вы послали его, потому что Главное Правление разрешило вам это сделать. Дессант же привез из Петровского в Аян не я, а г. Невельской, который старше нас обоих и у которого я нахожусь под начальством, след. уже не управляю действиями экспедиции. Но оставимте это. Позвольте же вас попросить потрудиться ехать на судно.
– Я не могу ехать, потому что помощник мой уже послан.
– Когда он возвратится, вы приедете?
– Я не поеду.
– В таком случае прощайте.
Зайдя на минутку в гостинную, чтобы поздороваться с хозяйкою дома, я был представлен г-же Фрейганг. Извинившись, что дела меня призывают на судно, я поспешно пошел на берег, где ожидала меня байдарка.
Переезжая с судна на берег, я приметил в темноте три судна, стоявшие на якоре в бухте; от встретившихся со мною двух алеутов, посланных из порта узнать, какой корабль пришел в бухту, я узнал, что три судна эти были – китобой Р-ф. ком. «Суомио», китобой С.-А. Штатов и транспорт «Иртыш», пришедший в Аян прямо из Камчатки без захода в Петровское, как ему было предписано, потому что у него сломался на пути руль. Приехав на «Николай», я передал Невельскому мой разговор с Кошеваровым. По условию было решено нами ехать к Кошеварову, пригласить его и г. Фрейганга на совещание, и по соображении всех обстоятельств решить четырьмя голосами, как надо действовать. Невельской обещал удерживать себя от горячности, стараться дружески кончить дело с Кошеваровым и, как мы увидим, он вполне исполнил свое обещание. Я поехал вперед на байдарке для того, чтобы предупредить Кошеварова и уговорить его жертвовать пользе и успеху дела своими личными интересами и отношением к Невельскому. Приехав к Кошеварову я сказал ему, что Невельской тотчас будет к нему, и снова просил его, чтобы он хладнокровно обсудил с ним дело.
– Я никогда не горячусь, был его короткий ответ.
– Однако ваши слова, что вы протестуете против меня, показывают, что вы не всегда бываете в спокойном расположении духа, заметил я ему.
– Я протестовал против угрожающего тона, с которым вы говорили со мною.
Услышав такого рода возражение, я увидел ясно, с каким человеком мы будем иметь дело. При первом свидании моем с ним я говорил с ним как нельзя более спокойно. Угрожающий тон, – была неблаговидная увертка от бессмысленного протеста, высказанного прежде им. Скоро приехал Невельской. Он был одет в сюртуке с эполетами, в белой жилетке и с орденом Св. Аины на шее. Кошеваров остался в своем сером камзоле. Они церемонно поздоровались, и после пустых вводных фраз началось объяснение в столовой, куда мы вышли. Фрейганг остался в гостинной. Передаю слово в слово это объяснение, оно ярко очерчивает характеры главных действующих лиц.
Встав с г. Кошеваровым у обеденного стола, Невельской, дружеским и ласковым тоном, начал разговор.
– Я приехал к вам, любезный Александр Филиппович, чтобы просить вас, как товарища, содействовать мне в деле, которое требует решительных мер; просить вас, чтобы вы забыли, если вы что-нибудь имели против меня.
– К чему это предисловие, – все что вы можете требовать от начальника Аянского порта я исполню, если это в моей власти.
– Я повторяю вам, что я не требую, а прошу вас помочь упеху дела, возложенного на меня государем, т.-е. ускорить коль возможно нагрузку на «Николая» товаров. Осень уже настает, потеря одного дня может повредить экспедиции.
– «Николай» не может идти на Сахалин, он пойдет в Ситху. Вы знаете, что у меня есть то же начальство; я отвечаю, есть моя отвечает за интерес компании. Я не могу послать «Николая» на Сахалин.
– Но какое же судно пойдет вместо «Николая». Компания обязалась перед правительством перевезть дессант на своем судне.
– Бриг «Константин» назначен.
– Но его нет.
– Он придет еще.
– Однако вы сами сказали мне, что вы уверены, что «Константин» не придет, заметил я.
– У вас «Байкал» находится в распоряжении; на «Иртыше» можно будет отправить товары и людей, продолжал Кошеваров.
– «Байкал» течет и потому ненадежен. Да и перегружать груз с «Николая» на «Иртыш» возьмет столько времени, что начинать экспедиции не будет возможности.
– «Николая» я не могу послать.
– Вы должны послать, потому что компания обязалась поставить для экспедиции одно судно; какое – я не знаю. Высочайшая воля должна быть исполнена; вы согласны с этим? По делам компании вы распоряжаетесь здесь, след. на вас лежит долг выполнить её обязательство. Дожидать «Константина» нельзя; это значило бы отложить экспедицию, а этого я не могу сделать, сказал Невельской спокойным голосом.
– Я вас прошу не оскорблять меня, уважайте честь мою; позвольте вас просить оставить меня в покое.
– Чем же я вас оскорбляю?
– Вашим тоном.
– Да, Боже мой, я приехал к вам и просил вас принять мою просьбу, как товарища по службе, помочь мне в деле, которое должно быть общим для нас.
– Товарищества между нами нет уже давно. Вы виноваты передо мной, и я еще буду требовать, чтобы вы извинились.
– Я готов, если я виноват перед вами; но я вас Христом Богом прошу оставить теперь все личные отношения наши и думать только о деле. Необходимо ни минуты не теряя начинать экспедицию; вы знаете, что значит осеннее плавание, что значит высадка на пустом месте. Ради Бога давайте скорее товары.
– Товары готовы, но «Николая» я не пошлю в экспедицию.
– Но ведь это значит не занять Сахалина. «Николай» должен идти. Послушайте, Александр Филиппович, ведь вы видите, что это необходимо, ведь надо исполнить высочайшую волю.
– Я не могу исполнить вашего требования.
– Так скажите же, что надо делать, я вас прошу, г. капитан-лейтенант Кошеваров.
– Я не капитан-лейтенант.
– Как, не капитан-лейтенант.
– Я для вас начальник Аянского порта.
– Желаю быть вам адмиралом; я вас титулую кап. – лейт. потому, что это ваш чин. Итак, г. начальник Аянского порта, я предлагаю вам, во-первых, одеться как следует, пригласить капит. 2 р. Фрейганга и маиора Буссе, чтобы составить военный совет, для рассмотрения и совещания о деле, по которому я приехал.
– Извините что я вас принял в этом костюме, этому причина ваш неожиданный приезд (я приехал к Кошеварову с известием, что Невельской будет к нему, по крайней мере, за полчаса до его приезда), я сейчас иду переодеться. Через несколько минут он вышел в сюртуке, в это время и Невельской застегнул свой сюртук.
– Позвольте вам сказать, начал Кошеваров, что вы напрасно приехали сюда. Если вы затрудняетесь предпринять экспедицию, я ее беру на себя.
– Что это вы, Александр Филиппович, подумайте, что вы говорите, спокойно возразил Невельской.
– Я не Александр Филиппович, а начальник Аянского порта, и прошу вас с уважением говорить со мною, не оскорблять меня.
– Позвольте заметить мне, сказал я, подойдя к разговаривающим: я не слышал, чтобы кто-нибудь из вас, господа, произносил оскорбительные слова, и нахожу, что замечание наше, кап. – лейт., несрраведливо.
– А, вы не заметили, мы оба не говорили оскорбительно?
– Да, это я говорю, как свидетель вашего разговора.
– Итак, г. начальник Аянского порта, продолжал Невельской: я вас прошу тотчас же составить совет из 4-х штаб-офицеров.
– Здесь не место, позвольте вам заметить, и вообще вы забываете, что это моя квартира, что я здесь хозяин дома, проговорил с ужимками Кошеваров.
– Я вас просил к себе на судно, вы не хотели приехать, хотя это был ваш долг. Вам неугодно совещаться о делах в вашей квартире; в таком случае, состоящий по особым поручениям при ген. – губ. Вос. Сибири кап. 1 р. Невельской просит вас, начальник Аянского порта, отвести ему место в порту, где бы он мог потребовать начальника Аянского порта к себе по делам службы.
– Теперь поздно, уже ночь, вы так неожиданно приехали, теперь не время совещаться.
– Для службы всегда есть время, и я вас прошу тотчас же исполнить мое требование, или я должен буду признать вас неисполнителем высочайших повелений, и тогда принужден буду действовать по силе закона и данной мне власти.
В это время Фрейганг подошел ко мне и с беспокойным видом сказал мне: – чем это кончится, это ужасно, надо, чтобы они уступили друг-другу.
– Вы видите, что Кошеваров нарочно возбуждает Невельского и словами и голосом.
– Их надо помирить; я, как старый товарищ обоих, считаю это своим долгом.
Сказав это, он подошел к спорящим и, взяв их за руки, начал просить их помириться и забыв все прошедшее, дружески обняться. Невельской бросился на шею Кошеварову и начал целовать его; тот с своей стороны обнял его. Неприятно было смотреть на эти объятия: горячность их была маска, которая в особенности не шла к Кошеварову. Невельской, обнимая такого человека, как Кошеварова, делал великую и благородную жертву для пользы дела. После объятий, переговоры пошли смирнее и наконец согласились окончательно решить дело на другое утро в 8 часов. Поужинав, мы возвратились с Невельским на судно в 3-м часу ночи.
На другой день, мы встали в 6 ч. утра, чтобы приготовлять почту и, между прочим, составили бумагу, решительность выражений которой должна была бы заставить Кошеварова подумать о последствиях, если он еще будет противиться. В 8-мь часов мы оделись, чтобы отправиться на берег, но пришли доложить, что Кошеваров едет на шлюпке. Мы остались в каюте и приняли его там. Было решено, что «Николай» идет на Сахалин и оттуда на зимовку в Татарский пролив, если другое компанейское судно не явится сменить его. Товары должны были тотчас же грузиться. Переговорив об этом, Кошеваров уехал; скоро за ним и я поехал на байдарке, чтобы присмотреть за поспешностью отпуска и нагрузки товаров. При этом, ясно видно было, что вопреки предписания главного правления, разборка и сортировка товаров для экспедиции производилась до того непозволительно медленно, что, несмотря на то, что контора имела 35 дней времени (от 25 июля по 1 сентября), товары совершенно не были приготовлены для отправки; фактуры даже составляли при нас. Благодаря этому, нагрузка шла медленно и кончилась только 3-го числа, хотя работали даже ночью. Эта неисправность явно показывает, что Аянская контора держится в беспорядке, что Кошеваров, расхаживая по пристани, ничего порядочного не делает, хоть и хвастает всякому приезжему своею деятельностью. В продолжении 35 д., что «Николай» был в отсутствии, приходило в Аян только одно компанейское судно «Цесаревич», и то без груза. Прием в порту был только пластовому якутскому транспорту, отпуск солонины для Камчатки; все это не могло помешать приготовить товары для такой экстренной и важной экспедиции, как сахалинская. В продолжении трех дней проведенных в Аяне, я был с утра до вечера занят, то по работам нагрузки, где приходилось почти с бою брать вещи из пакгауза, то в приведении в порядок бумаг для отсылки по почте. Между прочим, я был несказанно обрадован получением писем от родных. Я так давно уже не имел известий из родного Петербурга. С каким-то трепетом радости и боязни распечатываешь письма, присланные из-за 10,000 верст. Благодаря Бога, все известия были хороши, только смерть друга дяди Федора Ивановича, Пор. Вас. Богословского, была печальною вестью.
Мы обещались с Невельским приехать с судна проститься с семейством Фрейганга, но, занявшись бумагами, опоздали, так что они уехали уже, когда мы вышли из шлюпки на берег. Взяв двух оседланных лошадей, мы догнали их в 3-х верстах от Аяна, где и простились с ними. Не могу не описать костюма m-me Фрейганг. Она надела брюки и пальто своего мужа, чепчик на голову и женские высокие ботинки и уселась амазонкой в этом костюме.