Рыбалка
Зима здесь была мягкой – хоть и снежной, но без больших морозов. «Знающие» люди объясняли это близостью на юге тёплого течения Куросиво и преобладающими зимой ветрами с юга. А вот лето, мол, жарким не было из-за того, что ветра в основном летом дули с севера, со стороны Магадана, Оймякона – признанного полюса холода. Через Смирных протекала небольшая речка Орловка, протекала она с сопок и впадала в реку Поронай, была неглубокой и холодной. Пляжей в Смирных не наблюдалось, и желающих поплескаться в речке тоже. Но рыбы в Орловке было много. Особенно, когда в июле начинала заходить на нерест из океана через реку Поронай, горбуша и кета. Редко кто из техников и лётчиков не занимался, хотя бы в этот период, рыбалкой. Начиналось всё с известия – «серебро пошло»! Это означало, что в реке Поронай появилась первая горбуша. Она только вошла в реку из залива Терпения, была вся в серебристой чешуе и продвигалась вверх по течению, заходила в небольшие речки. Продвигалась выше, а некоторая шла до самого начала речек, – до ручьёв. Рыба упорно шла именно туда, где она вылупилась из икринок два года назад, чтобы отметать там свою икру и там же закончить свою жизнь. В начале этого пути мясо горбуши было ярко красным, упругим и вкусным. Рыбу вылавливали сетями, как бреднем, двигаясь по течению. Солили её, коптили, заготавливали впрок до следующего сезона.
Икра в это время была ещё не зрелой. Созреть ей предстояло, примерно через месяц, преодолев длинный путь, пробиваясь через каменные перекаты, теряя свою красоту и чешую. За всё время, что горбуша движется после океана в пресной воде, она меняет цвет – бока теряют синий цвет и приобретают зелёные поперечные полосы, у самца вырастает горб. Горбуша в пресной воде ничего не ест, мясо теряет красный цвет, становиться почти белым и несъедобным. Но созревает икра. Вот тогда, уже в речках и ручьях её ловят именно из-за икры. Интересна судьба этой рыбы. Она с большим трудом доходит до нужного места, отметает икру и, потеряв уже все силы, но выполнив задачу всей своей жизни, скатывается вниз по течению. Берега покрыты ещё бьющимися, скорее шевелящимися рыбинами, представляя собой обильный корм местным медведям и знаменитым сахалинским воронам, ну и остальной разной живности. Позже вся эта рыба с берега смывается набухшими водами от осенних дождей и становится кормом для речных и морских обитателей.
А сахалинские вороны знамениты тем, что при внушительном своём размере, жгуче чёрном окрасе, имеют огромный мощный клюв, которым способны пробивать даже консервные банки. А ещё они мощно и громко каркают – без буквы «Р». Но не в каждой сахалинской речке есть горбуша. Вот, например, – на побережье Татарского пролива есть посёлок Бошняково, который расположен рядом с устьем небольшой речки Августовки. Не знаю, насколько это правда, но рассказывают, что в этой речке нет горбуши из-за того, что в своё время, когда там строили что-то вроде угольной шахты, лес с сопок таскали тракторами прямо по речке – дороги то не было; и разрушили кладки икры. Не появились мальки, не уплыли в океан, не выросла из них рыба и не вернулась обратно в эту же речку, как полагается, не отложила икру, и не появились новые мальки. И так два года подряд. Вот и не появляется больше в этой речке горбуша. Правда, у других лососевых жизненный цикл отличается от горбуши. У кеты, кижуча, нерки и прочих – это не два года, а больше и у всех этот цикл разный. Так, по крайней мере, говорят знающие люди. Приобщались и мы к этому добыванию рыбы и икры. Сначала участвовали как помощники, учились премудростям, а потом и сами лихо ловили рыбу, солили, коптили и даже делали икру. Вообще-то это было браконьерство. Но как-то язык не поворачивался называть своих товарищей, себя и всех местных жителей браконьерами, когда вокруг столько рыбы, а брали её только для себя, не для какой-то там, как говорилось тогда, наживы. Хотя жадность человеческая границ не знает. Однажды один наш техник, большой любитель рыбалки, выбросил на помойку стокилограммовую бочку икры – она у него испортилась. И, наверное, была не единственной.
Была, конечно, в Смирных и какая-то рыбинспекция, призванная бороться с браконьерством, называли её «рыбнадзор». И однажды друзья мои с ним встретились, что говориться, нос к носу. К тому времени, мы с Колей Зайцевым уже переселились из профилактория в четырёхэтажку. Так же как и в Спасске, четырёхкомнатная квартира была вроде общежития, жили мы здесь вчетвером – в двух комнатах уже раньше проживали Володя Зибницкий и мой земляк Петя Сахаров, был он выпускником армавирского училища, на год старше. Володя был лётчиком-оператором, переведённым в заднюю кабину из лётчиков за какую-то провинность. Третью комнату занимали вдвоём мы с Колей Зайцевым, как самые молодые. Ну, а четвёртая комната, самая большая, была общей. Давно мы собирались приобщиться к рыбалке, да всё не было случая. И вот однажды, Петя Сахаров, как человек уже в этом деле бывалый, предложил нам поехать на рыбалку, благо был у него мотоцикл с коляской – «Урал». В это время в реке Поронай «шла» кета и было туда несколько километров. «Урал» был отличным мотоциклом и был в большом дефиците. Как уж он достался Пете, не знаю. Обычно за ним стояли в полковой очереди не один год. Стали готовиться к рыбалке, взяли у кого-то сетку и ждали ближайший выходной. Но мне не повезло – попал я на этот день в наряд помощником дежурного по полку. И уехали мои орлы, обитатели нашей квартиры, без меня.
Когда на следующий день вечером я вернулся с наряда, то обнаружил спящих «рыбаков», разбросанную одежду по квартире и полную ванную кеты. Удивила меня стоящая в коридоре туго свёрнутая сеть, совершенно сухая. Как рассказали позже, за рюмкой чая, довольные рыбаки, сеть им не понадобилась. Накануне вечером, как стемнело, двинулись они на «мероприятие». Подъехали к цели, мотоцикл оставили подальше от реки и с сетью двинулись через сплошные завалы деревьев в кромешной темноте. Сначала услышали голоса, потом сквозь деревья увидели свет фонариков и рыбаков с лодкой. Это было странно – обычно на рыбалке старались не шуметь, а использовать лодку – было уж слишком. Всё-таки все опасались рыбнадзора. Ответ напрашивался сам собой – не боятся рыбнадзора мог только рыбнадзор. Так оно и было – рыбинспекторы заготавливали кету. Кто-то из них шёл по воде вдоль берега, ведя сеть вниз по течению, а кто-то с другим концом сети на лодке медленно продвигался по реке. На берегу, где прямо к реке был свободный подъезд, что было большой редкостью, стоял трактор с прицепом, ярко освещая всё вокруг своими фарами, а в прицеп грузили мешки с рыбой. Наши рыбаки затаились, наблюдая такую образцовую рыбалку. Рыбнадзоровцы вытащили на берег очередную, полную сеть кеты, набили рыбой мешки и двинулись в новый заход. Идея спереть мешок с рыбой пришла как-то сама собой и всем сразу. Потихоньку, стараясь не шуметь, сначала оттащили мешок подальше, потом загрузили в коляску и покатили мотоцикл. Ну, а потом уже взгромоздились на него все и рванули домой.
Эта эпопея с «халявной» кетой так просто не закончилась. Пожарили, конечно, – одной рыбины хватило на всех. Остальную решили коптить. Для начала надо было её засолить. Руководил всем этим Петя, как местный старожил, а мы выполняли его указания. Солили кету прямо в ванне. Потом её надо было несколько дней сушить на воздухе. Чтобы не села муха, по Петиным указаниям, сделали конструкцию из реек, закрыли марлей и выставили на балкон. Петя сказал, что если сядет муха, рыбе «хана». Каждый из нас втихую бегал проверить – как там рыба. Петя договорился с одним техником за коптильню. Тот жил в посёлке в одноэтажном домике и там в огороде стояла коптильня. «Агрегат» был оригинальнейшим – самый обыкновенный старый деревянный шкаф безо всяких перегородок и без дна. Внутри на земле стоял перевёрнутый молочный бидон, в которых привозят в магазины молоко и сметану. Бидон был без дна и в нём тлели опилки. В верхней части шкафа на проволоке вешали рыбины. Закрывали дверцы, дым заполнял весь шкаф и шёл наружу из всех щелей. В этом и заключалось копчение, надо было только приходить время от времени, добавлять опилок и следить, чтобы они не горели, а тлели. При всей своей примитивности и непритязательности, «агрегат» работал безупречно. Прошло дня три. Забрали копчёную кету, привезли домой, предвкушая дегустацию продукта с таким длительным процессом приготовления. Можно сказать – «текли слюни». Вывалили рыбины на стол – аромат разносился изумительный, вид у рыбин был ещё лучше – золотистые, блестящие бока с крупными каплями янтарного жира. С нетерпением стали нарезать порции для пробы, аппетит зашкаливал. И тут обнаружились внутри рыбины крупные, жирные копчёные черви. Всё пропало! Пропал и аппетит. Причиной всему было наше дурное любопытство, когда заглядывали под марлю. Всё-таки села муха. Пришлось всё это копчёное великолепие выбросить. Больше мы ничего не коптили. Конечно, в отпуск «полагалось» везти и рыбу и икру. Кто не имел своего, а таких было меньшинство, шли на продсклад, показывали прапорщику – начальнику склада «отпускной» и тот выдавал и рыбу и икру. Такова была местная традиция.
В период хода рыбы в ОБАТО организовывали «команду» из солдат и прапорщиков для заготовки рыбы и икры для лётной столовой и солдатской. Эта «команда» какое-то время просто жила на реке где-нибудь в глуши. Заготавливали на весь год, с учётом претензий разных комиссий и периодически прибывающих больших начальников из Хабаровска и из Москвы. На эту тему была даже одна печальная история. Как обычно, в самый разгар икорного сезона прилетал в Смирных транспортник Ан-26, местный аварийно – спасательный Ми-8 летел к месту расположения «команды заготовщиков», там в него загружали заготовленную икру. Ми-8 быстренько возвращался на аэродром, перегружали икру в Ан-26 и тот летел в Москву. Кому везли икру – можно было только догадываться. Эту «операцию» проводили, естественно, каждый год. Разумеется, вся эта заготовка согласовывалась командирами с местными смирныховскими, а может и областными гражданскими начальниками и никакая рыбинспекция не обращала на всё это внимания. Но однажды что-то в этой «договорной системе» не срослось и прилетевший в очередной раз за икрой Ми -8, «повязал», сидевший в засаде, рыбнадзор. В этой истории крайним оказался командир вертолёта, в итоге он получил реальный тюремный срок. Вот такая печальная икорно-московская история.
Друг мой, Кока в письме сообщает радостную весть – восьмого февраля у него родилась дочь, назвали Алёнкой. Ну, а дальше вести совсем нерадостные – у них, в Запорожье, на «рембазе», произошла катастрофа Як-28У. На самолёте был какой-то отказ, и экипаж заходил на посадку на запасную полосу без задней стойки шасси и без закрылков на скорости четыреста. Сделали три «козла», на последнем самолёт взорвался. Переднего лётчика катапультой выкинуло, ещё жив. Второй погиб сразу. И ещё одно печальное известие – в конце января умер от кровоизлияния в голову наш однокашник Славик Гвозденко у себя дома во Ржеве. На этом печальные известия не закончились. Тут же пишет Артюхов, что у них в «Вайнёдах» погиб наш однокашник Саня Громов. Он взлетал на Су-15 ночью, на взлёте не выдержал направление, самолёт вошёл в снежный бруствер на полном форсаже, перевернулся. Фонарь сорвало вместе с Саниной головой. Самолёт разломился пополам, движки захлебнулись. Похоронили Громова в Ставрополе.
Потихоньку мы влились в коллектив нашей эскадрильи. Вначале нашего пребывания на новом месте чувствовали себя немного чужими. Но нас «влилось» сразу шесть человек. Поэтому было проще. Нас изучали «старожилы», мы обвыкались в новом коллективе. Народ в эскадрилье был в основном молодой. Операторы, правда, были постарше. Мой оператор, «за 40-летний» Александр Николаевич Левицкий, был по нашим меркам, вообще стариком. Комэск был вполне зрелый майор Остапенко, а вот моим командиром звена был старший лейтенант Батютин, старше нас всего на год. Замполитом был капитан Упоров, спокойный и уравновешенный. Замкомэск, встречавший нас по прилёту из Спасска, майор Бондарчук человеком был рассудительным и не строгим. Мы этим часто пользовались. А ещё он был примечателен тем, что был он в одном из первых отрядов космонавтов, в запасном составе. Кое-кто из их группы был вызван в Звёздный, и в дальнейшем слетал в космос. А Чук, так мы его называли за глаза, остался с нами. Практически все в какой-то мере занимались рыбалкой. Ну, за некоторым исключением. Но были и заядлые рыбаки – это операторы Терентьев и Балабайкин. Часто белорус Терентьев заходил в класс и громовым голосом спрашивал:
–Мужики! У кого есть вонючччая-вонючччая икра?
Это значит, собирается он на рыбалку.