Заречная слободка Берендеевка
В ближайших окрестностях Щелыкова немало очаровывающих, запоминающихся мест: Субботин луг, Красный обрыв, Ярилина долина, Стрелка. И еще – любимые Бережки…
От сельца Щелыкова до селения Николо-Бережки всего около полутора верст. Когда Александру Николаевичу случалось проходить такое невеликое расстояние, он обычно его и не замечал – столь живописна была сама дорога, так откровенно приоткрывала там прохожему человеку свои укромные уголки природа. Извилистая Куекша с ее плесами, чистый и звонкий сосняк, глубокие таинственные овраги, гремучий ручеек… Все волновало, все хватало за душу…
…С приснопамятной зимы 1853 года, с внезапных похорон отца. Он получил известие о тяжелой болезни Николая Федоровича в Петербурге, где готовилась к постановке в императорском Александрийском театре, где еще ни разу не ставились его пьесы, комедия «Не в свои сани не садись». Бросил все, уехал. Тогда он, как ни торопился, попал в Щелыково только к похоронам, усталый с дороги, шел за санями с гробом отца по засыпанной снегом тропе, сильно горевал. И все-таки навсегда врезались в память увиденные единый раз в жизни не зелеными, а белыми Бережки, утонувшие в пушистых сугробах. Через двадцать лет Островский в «Снегурочке» воссоздал февральский пейзаж окрест погоста: «Направо кусты и редкий безлистный березник; налево сплошной частый лес больших сосен и елей с сучьями, повисшими от тяжести снега; в глубине, под горой, река». Если стоять у могилы отца лицом на запад, так все и есть: березник – фомицынский перелесок, на Красном обрыве – сосны, впереди под горой – Куекша. Настроение тогда, понятно, было тяжелым, удрученным, и виденное вокруг представлялось пасмурным и нерадостным. И отца, и землю равно покрыл саван.
Печальный вид: под снежной пеленою.
Лишенные живых веселых красок.
Лишенные плодотворящей силы,
Лежат поля остылые. В оковах
Игривые ручьи, в тиши полночи
Не слышно их стеклянного журчанья.
Леса стоят безмолвны, под снегами
Опущены густые лапы елей,
Как старые нахмуренные брови.
В малинниках, под соснами, стеснились
Холодные потемки, ледяными
Сосульками янтарная смола
Висит с прямых стволов. А в ясном небе,
Как жар, горит луна, и звезды блещут
Усиленным сиянием. Земля,
Покрытая пуховою порошей,
В ответ на их привет холодный кажет
Такой же блеск…
Бережки – сельский погост, там могила отца. Но погост – не просто кладбище, а слово с более емким смыслом. В старину это – место, куда сходились в обусловленное время окрестные жители на совет, для решения мирских вопросов. Погост был традиционным центром всей округи, тропы к нему протаптывались со всех сторон. Это – и приходская для Щелыкова Никольская церковь. Александр Николаевич не отстаивал в храме каждодневно обедни и заутрени, однако дедовские обычаи – так оно и спокойнее! – старался соблюдать, бывал у Николы на престольные праздники и в «царские» дни. Впрочем, сам светлый и веселый храм ему даже нравился, а особенно изящный иконостас с древними иконами, новые оклады для которых заказывал незадолго до кончины отец.
Овраг на пути в Николо-Бережки
В Бережках жили знакомцы: не по годам степенный и умный резчик Ванюша Соболев и смешной непоседа многосемейный дьячок Иван Иванович Зернов. С ними всегда приятно побеседовать, выспросить местные новости, напиться всласть чаю.
Никольская церковь
Основное же, что подвигало Островского на излюбленные прогулки в Бережки и в погожие и, подчас, в дождливые дни – красота погоста, которая умиляла, от которой щемило сердце. Недаром в весенней сказке «Снегурочка» он изобразил Бережки, приютившиеся над Куекшей, под именем «заречной слободки Берендеевки». «На правой стороне, – характеризуется в первом действии, – бедная изба Бобыля с пошатнувшимся крыльцом, перед избой скамья; с левой стороны большая раскрашенная изба Мураша; в глубине улица, через улицу хмельник и пчельник Мураша, между ними тропинка к реке».
Таковы были и Бережки, ежели подниматься к ним по тропинке от реки Куекши, из-под горы. Справа – изба Соболева. Замечательный столяр, Иван Викторович в силу загруженности разными заказами, а еще по собственной безалаберности, мало заботился о своем жилье, и изба выглядела бедной и неказистой. В начале 1870-х годов Соболев жил в избе вдвоем с женой, то есть «бобылем», – дети у них пошли позднее. Помимо Соболевского, при Островском в Бережках стояли всего два дома да кладбищенская сторожка, в коих разместился церковный причт. Раскрашенная изба Мураша слева – дом Никольского батюшки (он простоял до 1908 года, когда его, по ветхости, снесли и поставили новую избу, в которой ныне живет одна из основательниц щелыковского музея Наталия Константиновна Знаменская). Был священник человеком состоятельным и на участке через улицу, теперь занятом избами, устроил изрядную пасеку и, ради ублажения грешной плоти духовитым домашним пивом, хмельник, разделяемые сбегающей к Куекше тропинкой.
Конец ознакомительного фрагмента.