ЗАПАДНЯ
Машина мчалась по трассе на огромной скорости. Эдуард сидел за рулем и негромко подпевал в такт, звучащей в салоне, музыке. Он обожал быструю езду. Никуда, конкретно, не спешил и ехал просто так. За окном сменялись пейзажи, мелькали деревушки, станции. Прямо впереди, где-то на острие прямой, как стрела, трассы висел багровый шар заходящего солнца. Это было необыкновенное зрелище. Да и занятие увлекательное – гонки за уходящим днём. Скорость перевалила за двести километров в час, но замечательная машина преодолела этот рубеж играючи. Ехал бы так вечно!
И, вдруг, в мозгу как будто включилось что-то. Вроде второго сознания. Как со стороны себя увидел. Он резко бросил машину вправо, не включая поворота, и начал тормозить. Едва-едва не столкнулся с кем-то, в последний момент услышав рев сигнала. «Ерунда!» – Подумал он. На этой дороге сто долларов решают любые проблемы». А сто долларов у него были. И не только сто…
Остановившись у обочины, напряжённо попытался понять, что же с ним произошло. Смотрел на огненный шар, на пылающие блики света в небе и на земле и чувствовал, как его переполняет, просто-таки вырывается наружу радость, счастье, веселье. Хотелось выскочить из машины, побежать по полю и кричать, петь, прыгать, махать руками. Давно с ним такого не было. Усилием воли обуздал свои эмоции и перевёл их в область интеллекта. «Что происходит? Откуда эта эйфория?»
И тут всё понял. Наконец-то прорвало. Хорошо, что наедине с собой. А ведь давно зрело. Всё сдерживал. В самый канун сорокалетия пришло. И ничего странного. Нормальная, заслуженная радость. Естественное чувство гордости и удовлетворения собой. Можно сказать, подводя итоги пройденного пути, увидал, что прошёл этот путь совсем неплохо. Весьма, весьма неплохо! Ну чего, ну чего ещё может желать нормальный, здоровый мужчина, прожив половину жизни?!
Даже странно как-то. Так и в сказках-то не бывает. Сказки ведь начинаются всегда плохо. А тут, как на облачке пронес кто-то через всю жизнь. Эдик мечтательно закрыл глаза и начал вспоминать.
Единственный ребенок в семье высокопоставленного военного, он никогда и ни в чем не знал отказа. Мать обожала сына, но была достаточно умной женщиной, чтобы не изуродовать его, сделав эгоистом и неженкой. Десять классов пролетело, как с горки на лыжах спустился. Золотую медаль не получил только потому, что не хотел сильно перед товарищами выпендриваться. Но, всё же, недолюбливал и не понимал тупарей часами потеющих над задачей, ответ на которую он знал ещё до того, как до конца услышал условие.
К концу школы сам выучил три иностранных языка. Имел дипломы всех олимпиад и конкурсов. И литературных, и научных, и спортивных, и музыкальных. Играл чуть ли не на всех инструментах, занимался всеми видами спорта, печатал стихи и рассказы в районной газете. И, при всем этом, был центром любой компании, душой всех девочек. Ну а после и женщин.
Не успел закончиться выпускной вечер, ещё музыка в ушах звучала, как новая победа – поступление в университет на ин-яз. И это без репетиторов, без протеже. На одном дыхании сдал все экзамены, почти не готовясь. И все на пять. Небывалый случай. Все шесть лет обучения в ВУЗе его имя не сходило с уст. Он был самым видным и замечательным студентом за всё время существования факультета. Правда, на втором курсе он перевелся на журналистику, но это не помешало ему выучить ещё два европейских языка.
Ни одна студентка не могла подступиться к нему во время занятий, так как все молодые преподавательницы были влюблены в него. Даже самый старый и строгий преподаватель был от него без ума. Его глаза, по необходимости, могли выражать и нежность, и ласку, и внимание, и напряжённую работу ума. И всё это была не поза! Вот что интересно!
Он действительно был такой. За товарища мог пожертвовать собой. Лазил в горы и прыгал в воду с самого высокого утеса. Последнюю копейку отдавал на выпивку или в долг, если надо. А, когда не возвращали – не жалел и не канючил. Прощал. Короче говоря, это было явление!
Он шёл по жизни победителем и, по пути милостиво, но и скромно принимал награды, любовь и почести. И вот, наконец, красный диплом и, как результат, назначение в одну из центральных газет.
Казалось бы, хватит. Фортуна – переменчивая женщина. Куда там! Фортуна была влюблена в него, как и все остальные. Этот смуглокожий красавец-атлет опроверг мудрую еврейскую пословицу: «Всегда так не будет!» У него всегда всё было только на Ять – и не иначе.
Пять лет работы в газете, и вот желанное назначение. Пост международного обозревателя и место личного корреспондента. Вот где пригодился и врождённый шарм и обаяние, спортивная осанка, а самое главное – пять иностранных языков. За границей бывал по десять месяцев в году. Забывал, как родная валюта выглядит. Но, между всем тем, успел жениться. И жену себе взял… Ну, такую!.. В общем, как и всё остальное. Да и ту чуть не из петли вытянул – так сохла по нему. Лет пять её мучил. Всё оттягивал счастливый миг. Или лучше искал…
Новые родственники тоже оказались не из последнего десятка. Оба дипломаты-международники. Тут же предоставили молодой семье четырехкомнатную квартиру в самом престижном районе, экипированную так, как, наверное, не снилось и Рокфеллеру. И вдогонку последний «Мерседес» и круиз по Средиземноморью и Атлантике.
Ну сколько можно валить на одного человека! Ну хоть бы ложечку дегтю в эту огромную сладкую бочку. Нет! Как будто на всей планете исчерпался лимит катастроф, измен и несправедливостей. Ко всему прочему, красавица жена на второй же год родила ему дочку-конфетку. Весь цвет города был на крестинах. Гордый отец не успевал принимать драгоценные подарки, а счастливая мать не сводила с него влюблённых глаз. Как, впрочем, и многие другие.
И вот с этого радостного дня прошло почти пятнадцать лет. Чего только не было за эти годы! Поездки, встречи, новые творческие успехи, новые победы, авторитет, всеобщее признание. И никогда, ни в чем, ни одного поражения или промаха. Ни одной болезни или потери. Только любовь, уважение и бесконечная, стремительная дорога наверх.
Эдик, Эдуард Андреевич, самый блестящий мужчина своего времени, сидел в кабине своего нового, уже третьего с тех давних пор, «Мерседеса», прикрыв глаза, и блаженно улыбался. Ему было очень хорошо. Ему всегда было хорошо.
– Чёрт побери! Ну чего бы мне ещё пожелать самому себе к своему дню рождения? Ничего не могу придумать! Вот ещё проблема на мою голову, – кокетливо мазохизничал он и, не переставая улыбаться, опять начал перебирать в памяти давние, и не очень, события своей блестящей жизни.
И вдруг, сначала, как будто лёгкая тень, потом тучка набежала на улыбку и стерла её. Лицо постепенно стало мрачным и напряжённым. Вот оно! Опять вспомнил. Это проклятое воспоминание. Единственное тусклое пятно на ясной и праздничной картине жизни. И зачем сегодня его принесло? Вроде бы и не горе и, даже, не неприятность. Так, неудовлетворенная прихоть. Но это для обычного, нормального человека. А, когда эта неудовлетворенная прихоть – единственная в жизни, она становится занозой, мукой, пыткой, проклятием.
Сколько лет прошло с тех пор? Лет двадцать, наверное. А то и больше. А как колет. Это было на третьем курсе университета. Где-то на танцах познакомился с девчонкой. Простая миленькая девчушка. Он бы и рядом прошёл – не заметил. Но как она на него смотрела… Чуть не съела глазами. Короче, пару раз потанцевали. Познакомились. Зовут Валей. Живет на восточной окраине Львова и поздно ходить боится. Значит надо провожать. Пошли. Сколько счастья у неё! Какое сияющее лицо! Он милостиво подарил ей этот праздник. Вот и маленький перекошенный четырехквартирный домик с садиком. Честно довёл до двери. Поцеловал_ – молчит, ещё раз – молчит. Ну что ж, тогда, гуд-бай! Домой добрался только к трем ночи. Ну и всё, хватит.
На следующий раз пытался даже не смотреть в её сторону. Но, что ты поделаешь! Как магнитами тянет. Оглянулся – смотрит. И опять пошёл провожать. Та же история. Довел, поцеловал и, не солоно хлебавши, дома в три ночи. Ну, всё, думает, дураков нет! Нагулялся под звёздами. И забыл, вроде. Даже в другой клуб ходить начал.
Нашла! Сама подходит. Пригласила потанцевать. Потанцевали, поговорили. И тут она, наконец, как бы невзначай, говорит, что у неё мама к родственникам в Одессу уехала. А дома так страшно одной… И так далее, и тому подобное. И в глаза не смотрит при этом…
Присмотрелся к ней Эдик. Глазки у неё карие, темные-темные. Волосы пышные-пышные и каштановые – ух, ротик маленький, носик курносенький. И, вообще, вся она такая аппетитная, что аж зубы у него свело. «Ну, думает, я ж сегодня тебе покажу за свои бессонные ночки и прогулки при луне, наедине с собою. Ладно, идем, рыбка моя золотая!»
Идти до её дома было далеко. Транспорт на эту окраину тогда вечером не ходил. Одни трактора, наверное. Улица так и называлась, ул. Трактористов. Такое гордое название. Дошли, наконец. Она головку опустила:
«Заходи, пожалуйста» – говорит. А сама дрожит вся. Квартирка бедная, маленькая. Пока пили чай, не спускал с неё глаз и распалялся всё больше. А она что-то всё говорила, говорила. От страха, наверное. Включили радио, нашли музыку, выключили свет. Танцевали. Потом сели на диван. Он целовал её губы, глаза, шею и был на седьмом небе. Всё тело горело от страсти и желания.
Но вдруг всё кончилось. Его пальцы едва дотронулись до груди девушки. И её как будто подбросило. Только что такая горячая, такая нежная, вся трепещущая, она вскинулась, как от удара током. Резко отбросила его руку. И напряжённо затихла.
«Ух ты, кокетка! Знаем таких!» – Злорадно подумал он и положил руку ей на колено. Она вся сжалась. Рука медленно продвигалась вверх по бедру. Одновременно целовал бархатную шею. Губы опускались всё ниже, искали грудь. И вдруг из этой груди вырвался глухой сдавленный стон, как крик. Девушка вырвалась из его пылающих рук и вскочила.
– Нет, Эдик! Нет! Не надо! Пожалуйста, не надо! – Эдик удивлённо смотрел на неё, действительно не понимая.
– Да что случилось? Я так противен тебе? – Самодовольно спросил он.
– Ну, нет же! Нет! Ну, что ты! Но не надо этого. Пожалуйста. – Она чуть не плакала. Видно было, как борется в ней целомудрие со страстью. Эдик опять взял её за руки и притянул к себе.
– Ну что случилось? Я же вижу, что нравлюсь тебе! – Он решил не сдаваться.
– Нравишься?! – Она помолчала. – Да я уже скоро год люблю тебя. Я дышать без тебя не могу! Три раза в неделю хожу на танцы, ни с кем не танцую и только смотрю на тебя. Я знаю, где ты живешь. Знаю твоих друзей, подружек. Я помню, когда и кого ты провожал, с кем оставался на ночь. Всё это время я ждала. Я знаю – ты создан для меня! Ты – мой! И вот ты, наконец, заметил меня. Это был самый счастливый день в моей жизни!
Никогда у меня не было мужчины. Я ещё девушка! – Её голос звенел. Она прижала свою голову к его груди и легонько всхлипывала. – Я очень хочу быть твоей, но поклялась, что буду с тобой только после свадьбы. Иначе ничего не получится. Прости меня, милый! – Она умоляюще заглянула ему в глаза и отшатнулась – там были только сталь, лед и злость.
– Ну, не сердись! Если ты так хочешь, то хоть пообещай мне, что женишься. Я знаю, ты сдержишь слово. – Умоляла она и была уже готова на всё, лишь бы задержать его и не рада, что наговорила всё это. Она чуть не плакала и это злило ещё больше. Схватила его руку и прижала к своей груди. Уже сама целовала и пыталась положить на постель. Ей не нужны были теперь даже обещания. Только бы удержать, только бы не дать подняться с этой постели. А там она сумеет привязать его к себе. Её любовь не отпустит, свяжет, заколдует. Но всё было напрасно.
Как будто кусок льда бросили ему за пазуху. Он и хотел её и не мог ничего с собой поделать. Он знал, что это будет первый и последний раз и не мог заставить себя ничего обещать. Хотел хотя бы обнять её на прощанье и даже этого не смог – руки не поднялись. В другой раз наобещал бы золотые горы, женитьбу, всю жизнь носить на руках и провёл бы прекрасную ночь. А тут не мог. Так чисты были эти глаза… Не мог и всё!
Еле-еле отодрал от себя её руки и, чуть не ударив, скрипя зубами, пошёл вон из квартиры. В голове билось: «Дурак! Дурак! Зачем? Куда? Остановись!» Она только вскрикнула: «Эдик!» – И этот крик до сих пор звенит в ушах. Проклятая гордость. Как пришёл домой, не помнил. На следующий день напился. Потом снова и снова. А потом отпустило, вроде. Забыл даже на время. Девчонку завел, другую, третью.
Так прошло полгода. Ни разу не встретил. На танцах голова сама, невольно, крутилась во все стороны. Не хотел, а искал. Когда понимал, кого ищет, уходил с танцев и опять напивался.
Однажды, дома собирался куда-то и, вдруг, так защемило сердце, хоть умирай. В чем был, встал и пошёл к ней. Только паспорт прихватил. Был уверен – ждет. Пришёл – уже стемнело. Вот и знакомая дверь. От волнения тошнило. Постоял немного, перевёл дух. Позвонил.
Дверь открыл невысокий растрёпанный парень в спортивных штанах и майке.
– Вам кого? – Внимательно и вежливо спросил он. Эдик, на миг, потерял дар речи и уже почти всё понял, но ещё надеялся на что-то – может брат!
– Валю позовите, пожалуйста, – пробормотал он.
– Она в ванной. Что ей сказать? – Спросил парень. Отчаяние сжало горло. В этот момент он был готов на всё, чтобы только здесь не было этого невысокого некрасивого парня. Со всей своей силой, со всем умом и красотой он ничего не мог поделать. Время не вернешь!..
– Передайте, что пришёл Эдик! – В этот момент, из глубины квартиры, видимо из ванной, раздался знакомый голос:
– Серёжа, кто там?
– К тебе Эдик пришёл! – сказал парень, не спуская с него настороженных и грустных глаз. Молчание глыбой повисло над тремя молодыми людьми, каждый из которых всё понимал и всё знал. Эта минута могла решить и изменить их судьбу.
Так длилось минуту, а может быть вечность. Наконец, донесся приглушенный, изменившийся голос:
– Передай ему: песенка спета! Назад возврата нет! – Тисками сжало сердце. Задеревенело всё тело. Он ещё смог развернуться и выйти из коридора. Сзади тихо закрылась дверь. Внизу прижался лицом к стене и так простоял целый час. Без слёз, без стонов. Чуть не умер. Но, наконец, сумел сцепить зубы и снова полетел по жизни, улыбаясь. Только, с тех пор, раз в году, осенью, в то же время, снится ему сон: держит он кого-то в объятиях, целует, ласкает. Вдруг приглядывается – а это страшная беззубая уродливая старуха.
И тут она, как студень выплывает у него из рук и с мерзкой улыбочкой, похлопывая по щеке, говорит: «Ну что, вырвался, дурачок?! Погуляй! Погуляй! Куда ты денешься?! Вернешься!» – и тут превращается в паука и слюнявыми синими губами целует его взасос.
Каждый раз он просыпался с криком и слезами и, поняв, что это только сон, всхлипывая, засыпал, успокоенный.
И вот прошло уже больше двадцати лет, а он всё так же хочет её. Всё так же мечтает. И, чёрт побери, если бы представилась такая фантастическая возможность, всё бы бросил и вернулся бы в ту маленькую бедную комнатку, к тем ищущим страстным маленьким рукам. Услышать бы ещё раз тот горестный возглас: «Эдик!» И на этот раз вернуться!
«Вот я и придумал себе подарок». – Подумал он грустно. Солнце зашло. Резко потемнело. Кассета закончилась. Эйфория прошла. Защемило сердце. «Да, много всякой ерунды мне завтра надарят. А вот этого не сможет никто. Прошлого не вернешь!» – Он положил голову на руки и закрыл глаза. В машине было почти темно. Из открытого окна повеяло холодом и тревогой.
– Ну, почему же не вернешь? Глупости! Этот подарок мы тебе сделаем! Пальчики оближешь! – Эдуард вздрогнул и окаменел. Голос раздавался в кабине и исходил с заднего сиденья, хотя он точно знал, что в машине, кроме него, никого нет. Леденея от страха, он медленно повернул голову и увидел сзади мрачного человека в чёрном. Одежда была несколько старомодная и эту старомодность подчёркивал чёрный цилиндр, лежащий на руках незнакомца, сидящего в непринуждённой позе, с лёгкой нагловатой усмешкой. Пока Эдик рассматривал его, ужас постепенно отступал перед любопытством.
– Кто вы такой?! – Прошептал он, глупо тараща глаза.
– Эдуард Андреевич! – Человек в чёрном театрально всплеснул руками. Ну вы же образованный человек! Небось и «Фауста» Гете читали. Да вот и «Мастер и Маргарита» у вас в бардачке лежит. Да! Да! Я как раз тот, о ком вы изволили подумать только что. Не переживайте, ваш испуг меня не обидел. Привык! – Он горестно покачал головой. – Зачем нам друг друга бояться? Всё в мире уравновешенно. Добро-зло, красота-уродство, радость-грусть! Куда нам деться друг без друга? Вот так, милый Эдуард Андреевич! – Развёл руками гость. – Ну, что ж. А теперь приступим к исполнению желаний! Сегодня, правда, не Новый Год, а я – не Санта-Клаус, ну да ничего! Рассмеялся он. – Хорошему клиенту, как говорится, всегда рады. Итак…
– Я не понимаю! В чем дело, гражданин? – растерянно тянул время Эдик, пытаясь сосредоточиться, и оглянулся по сторонам, как бы ища совет.
– Послушай ты, козявка! – Зашептали зло из темноты. – Прекрати дёргаться. Ты в своей жизни столько наворотил, столько нагадил, что и без всего этого наш. Да и осталось тебе недолго. Уж, поверь мне! Ровно через год всё равно встретимся. Ох и ждут тебя у нас! Накрутился ты здесь. Теперь у нас покрутишься. – Голос был тихий, но такой жесткий и властный, что сомневаться в возможностях его обладателя не приходилось. – Дам напоследок тебе ещё один шанс порезвиться. Такое желание грех не исполнить. Самому интересно. Ну что, подписываешь? – Он остановился и резко выдернул из рукава лист бумаги, на котором красным огнём горели буквы дьявольского договора. Внизу стояла точная дата и даже время, – посмотрел на часы – точно. Там же была и его собственная пылающая подпись.
– Решайся, глупый. Такого шанса не будет больше никогда. И считай, что жизнь состоялась на пять с плюсом! – Он вынул из цилиндра длинную булавку с черепашьим наконечником. – Вот, уколи только пальчик и приложи сюда. – Прошептал ласково, завораживая. Блики от огненной бумаги падали на угодливое лицо, лишая воли.
Эдуард чувствовал себя алкоголиком, который знает, что в стакане яд, но не выпить не может. Преодолевая сопротивление своей кричащей, зовущей на помощь души, он, не привыкший за долгие годы отказывать себе ни в чем, махнул рукой и схватил булавку:
– А! Чёрт с тобой! Давай! – Чёрт опять засмеялся.
– Со мной! Со мной! Куда ж мне от себя деться? Коли пальчик. Вот так! Молодец! Теперь сюда приложи. – И указал на кружок внизу.
Не успел Эдик приложить палец к бумаге, как она сверкнула молнией и исчезла, ослепив.
– Ну вот и всё, голубок! – Облегчённо вздохнул искуситель. – Теперь ты наш. – Мохнатой рукой погладил жертву по щеке и сразу заговорил коротко и делово.
– Значит, слушай внимательно! Сейчас возвращаешься прямо в постельку к своей любушке – Валюшке на двадцать лет назад. Времени тебе ровно три часа. Ни минуты больше. Да, я думаю, хватит. Что успеешь, то твоё. Ну, а потом обратно. В это самое время, в эту самую минуту. Готов?!
– А машину не украдут? – Глупо ляпнул соискатель утех. Бес откинулся на сиденье и расхохотался во всё горло.
– Там видно будет. – Выдавил он сквозь оскаленные клыки и исчез. Опять что-то сверкнуло и в тот же миг исчезла дорога, лес, машина. Стало совсем темно. Эдик прищурил глаза и начал всматриваться в окружавшую его темноту. Вдруг он понял, что сидит на кровати в давно почти забытой бедной маленькой комнатке. Перед глазами закрытые глаза Вали, её губы. Тело разрывается от желания. Рука несмело подвигается к груди. И вот коснулась. Девушка резко отбросила руку и вся сжалась.
Что-то зловещее показалось ей в только что таком нежном и ласковом парне. Всмотрелась в его искажённые похотью глаза и отшатнулась.
– Ну, нет! – Злорадно мелькнуло в воспалённом мозгу Эдика. – На этот раз ты не открутишься, птичка! – И, умудрённый своим сорокалетним, изощрённым в любых переделках опытом, набросился на шестнадцатилетнюю девочку, как зверь на добычу. Ох и потешился же он над ней. Испытал, не стесняясь, всё, что только могла придумать его мерзкая преступная фантазия. Всё, что он не решался предложить, даже умудрённым опытом «старушкам». Всё равно сейчас всё кончится.
Она, не сопротивляясь, молчала. Широко открытыми глазами наблюдала за его зверствами как бы со стороны. И только иногда глотала слезу или стонала. Три часа, как одну минуту, не отпуская, откуда только силы взялись, издевался он над бедным телом, с каждой минутой распаляясь и зверея всё больше. Он не понимал, что же случилось.
Ему было наплевать на девчонку, но сам не получал совершенно никакого удовольствия. Чего только ни придумывал! Как ни ухищрялся! Ну, ничего! Неужели всё зря? Вот так подарочек! Ну и ладно. Скоро этот дурдом закончится. И забуду, наконец, как и всех остальных. Мало ли их было и ещё будет! А там отмолю. Бог простит – Он добрый.
Вдруг в мозгу что-то сверкнуло и всё исчезло. «Слава Богу! Ну вот и всё!» – Подумал с облегчением и, не открывая глаз, хотел положить руки на руль. Но руки почему-то провалились, ничего не задев и упали на колени.
– Что за чёрт! – Выругался он и открыл глаза. Но в ужасе закрыл снова. Волосы на голове зашевелились. «Мерседеса» не было! Не было дороги! Не было леса, поля. Осторожно снова открыл глаза.
Он продолжал сидеть всё в той же комнате, только уже не на кровати, а на какой-то разломанной табуретке. Всё тот же старый торшер, тот же малюсенький телевизор, тот же перекошенный шкаф. Только девушки рядом не было.
– Обманул гад! Обманул! – Отчаянно мелькнуло в голове. – Но как же так? Этого быть не может. Он должен выполнить договор! А – а! Наверное, место перепутали. И у них неполадки с аппаратурой бывают. – Стало спокойнее. – Ничего, сейчас выберусь отсюда. Машину найду на трассе. Место помню. – Он решительно направился к выходу.
Отчего-то, вдруг, свело поясницу. И ноги чуть не подкосились. Болела голова. «Добаловался!» подумал он. Прямо перед дверью из комнаты, на стене коридора, висело огромное, в человеческий рост, зеркало. Единственная ценная вещь в этой квартире, неизвестно как сюда попавшее. Выходя, он автоматически взглянул на себя и остолбенел. Потом оглянулся вокруг. Кто это там, в зеркале? Нет! Рядом никого не было. Вместо бравого, холёного молодца, одетого от Кардена, перед ним стоял какой-то обрюзглый старик. Волос на голове почти не было, под тусклыми водянистыми глазами алкоголика огромные синяки. Недельная щетина на обвисших синюшных щеках и страшный шрам от уха до рта. Этот весьма экзотический портрет дополняла рваная засаленная майка, еле натянутая на вздутое уродливое брюшко и полуспущенные, тоже грязные, спортивные штаны.
«Маразм какой-то! Галлюцинации, что ли? – Мелькнуло в голове. – Тьфу ты, да это же чей-то портрет. Зеркало, видно, разбили. Ну и рожа!» Эдик уже взял себя в руки и, стоя в полумраке коридора, чуть не расхохотался, глядя на это страшное чучело. Но в горле странно запершило, всё пересохло. Даже рот не раскрывался…
И в этот момент с треском распахнулась входная дверь. Он повернулся к двери, краем глаза заметив, что чучело в зеркале повернулось тоже. На пороге стояло какое-то, очевидно, вдребезги пьяное существо омерзительной наружности, неопределённого пола и возраста. Оно опиралось на дверной косяк и, видно было, хотело упасть. Но упасть оно хотело внутрь, а тяжёлый толстый зад тянул его наружу. Оно боролось само с собой – дико мычало и хрюкало от напряжения. Изо рта текла слюна, а под ногами в огромных кирзовых ботинках, растекалась зловонная лужа.
– Господи! – Эдуард вздрогнул от омерзения. – Да что здесь творится? Ну и угораздило меня… Интересно, кто это? – Он хотел уже пройти мимо этого «чего-то», как оно, вдруг, подняло голову. Глаза попытались сосредоточиться. Они никак не могли навести фокус на том, что было перед ними и бессмысленно моргали и таращились. Что-то знакомое почудилось в этих глазах.
Оказывается, это была женщина, если её ещё можно было так назвать. Опухшее жирное лицо, искажённые мерзкой пьяной гримасой, разбитые в кровь синие губы-вареники, полувысунутый язык и вся грязная, рыхлая, вонючая внешность делали её похожей на всех остальных представителей гордой и независимой братии «Пивораков».
Опять что-то знакомое почудилось Эдику в, на секунду промелькнувшем, слегка осмысленном, взгляде. И тут же она, видно, увидав гостя, дико заорала:
– А-а, сука! Кобель проклятый! Ну, я тебя… – Она рванулась вперед, но промахнулась и со всего размаха грохнулась лицом прямо о противоположную стену коридора. Сделав удивлённую гримасу, сползла на пол и тут же, наверное, заснула или потеряла сознание.
Тяжело дыша, Эдик осторожно перешагнул через тело и, даже не закрывая дверей, выскочил в узкий тёмный подъезд и сразу на улицу. Ноги дрожали, руки, почему-то, тоже, в горле пекло.
– Ну и день рождения я себе отпраздновал! Подарочек придумал, идиот! Бред какой-то. Теперь срочно на трассу за машиной и домой. Домой! Ванну, пятьдесят грамм, нет, сто и спать. Завтра надо хорошо выглядеть. – Он машинально потянулся за сигаретами, курил только «Camel», но промахнулся мимо кармана. Ещё раз и снова промахнулся… – Да что за день такой! Всё не так. Как никогда. – Он взглянул вниз и с ужасом увидел вместо своих, тёмно-синих в полосочку, элегантных, отутюженных брюк, тёмно-синие же с полосочкой посередине грязные спортивные штаны.
Страшная догадка ещё только слегка задела мозг, как кто-то дернул его за голую руку:
– Привет, Эдька! – Раздалось из темноты. Ну слава Богу, хоть имя своё ещё осталось. Он резко, затравленно повернулся. Присмотревшись, увидел перед собой какого-то мужичка, изрядно подгулявшего и, видно, очень весёлого. Он улыбался и икал. – Ну, шо?! Видал свою? Ну, она сегодня в ударе. Еле приползла, но, всё же, приползла, я видал. Во, даёт баба, да? – Он замолчал, тупо улыбаясь. – А ты чего тут? Опять выгнала? Ну, стерва! Да, повезло тебе! – Он вздохнул сочувственно. – Ну, не трусись, братан. Идем сюда… У меня ещё есть! – Он многозначительно подмигнул и потащился в маленький садик за домом. Эдик пошёл следом. Он был в шоке. «Что происходит? Что со мной натворил этот проклятый… Может этот придурок что-то объяснит. Да и куда идти? Ни денег, ни сигарет даже. Да и с одеждой что-то не то. – Оглянулся вокруг. В километре за этим обшарпанным домиком сверкали огнями огромные дома новостроек. Он знал – этот микрорайон построен только недавно, лет за пять до его сорокалетия. Значит, время возврата правильное. Кошмар продолжался.
За кустами оказался маленький перекошенный столик и две такие же лавочки. Вокруг валялись и всё время попадали под ноги какие-то пустые банки, железяки, бумаги. «Ну и грязища!» Новый друг уселся на лавочку, вытянул из-за пазухи литровую бутылку из-под молока, в которой булькало, снял с ветки рюмку без ножки, положил на стол пачку какого-то дешёвого курева и налил. Ночь была светлая-светлая. Шёл уже конец сентября. Пахло осенью, яблоками, сухими горящими листьями и ночью. Но сивушный запах из рюмки мгновенно заглушил все ароматы.
Эдик схватил рюмку, поморщился, закрыл глаза и с ужасом глотнул. Сначала захотелось кричать, бегать и засовывать в сведенный судорогой рот всё подряд. Но через пять секунд отпустило. И даже полегчало. Перестало драть в горле. Ещё больше посветлело. Вообще, стало неплохо.
Собутыльник с восхищением смотрел на метаморфозы, происходящие с Эдиком. Эхнул счастливо. Потом налил полную, с удовольствием бросил в себя и остекленел. Но тоже секунд на пять.
– Эх, дружище! – Мечтательно сказал он, придя в себя. – Сколько же это лет мы с тобой пьём здесь?! – Напряг лоб. – Да уж, скоро двадцать будет! Ветераны! Нам бы с тобой по ордену, а тут из родной хаты гонят. – Он кивнул в сторону дома и всхлипнул театрально.
«Вот это да! – Изумился про себя Эдик. – С ума они что ли тут все посходили. – Послушай, Вася! – Начал он, но новый друг перебил удивлённо:
– Ты чё, перепил сегодня? Какой я тебе Вася? Двадцать лет вместе пьём и вот те на! Серёга я!
– Ой, извини, Серёжа! Что-то со мной сегодня не то. Послушай, ты только не удивляйся. Ну, давай ещё по одной выпьем, – начал издалека, – давай, дорогой. А потом я тебя кое-что спрошу, ладно?
– Ну, естественно! – Оживился друг. – Давай. – И он снова налил по полной. Выпили.
– Послушай, Серёга! Ты знаешь, я сегодня споткнулся дома и так треснулся головой, что всю память отшибло. Ну, ничего не помню. Ты видишь, даже забыл, как тебя зовут. А ведь двадцать лет вместе пьём! Да? Ты ж друг мне.
– Да! Да! Братан! – Загнусавил тот и начал наливать снова. – Да подожди ты, не наливай, а то и у тебя память отшибет вместе с речью. Ты бы рассказал мне всё. – Язык уже начал заплетаться. Надо было спешить. – Всё, всё расскажи. Но сначала, что это за баба там в доме. – Сергей протрезвел на миг от изумления.
– Ну, ты даешь, Эд! Это же надо так треснуться. У тебя и раньше бывали провалы по-пьяни, но такого… Шутишь ты, что ли? Свою бабу забыть!
– Да какие тут шутки! Расскажи всё. Умоляю! – Чуть не расплакался Эдик и даже руки молитвенно сложил перед собой, пытаясь убедить приятеля.
– Ну, уморил. Что за баба? Да жена же твоя родная! Вот уже скоро двадцать лет, как жена, склеротик!
– Жена! – Обалдело пролепетал несчастный супруг. – Как её зовут?! – Вдруг заорал он тут же.
– Да ты чё орешь? Обалдел. Люди спят. Как? Как? Валькой – вот как! А то как же? Да что с тобой, парень?
– Не может быть! Не может быть! Как это произошло? Расскажи, Серёженька! Всё, с самого начала расскажи! – Он схватился за голову и стал раскачиваться всем телом из стороны в сторону.
Увидев такую странную реакцию, новый друг пожал плечами, но перечить не решился. Да и поговорить, видно, хотелось. Эдуард слушал и по его щекам текли слёзы.
– Ну, как это было! – Начал Сергей. – Всем известно, как было. Ты ж тогда, двадцать лет назад, такой крутой перец был. Кобель натуральный. Не то, что сейчас – письку в штанах теряешь. Поиздевался ты над нашей Валькой. Как зверь дикий поиздевался. Искалечил девчонку и намылился. Она тогда неделю чумная ходила. Никого не узнавала. Вот, как ты сейчас. Потом оклемалась немного, чуть с собой не покончила. Отплакалась, ну и заявила на тебя. Долго не искали, ровно день. Вытащили из постельки какой-то дипломатской дочки, – Эдик застонал, – ну и, ясное дело, в тюрягу. Так и там же повезло тебе – подрезали. За красивые глаза, наверное. – Он указал на шрам на щеке. – Ну, а Валька и пожалела. Заявление забрала. Да и тебя, ублюдка, заодно прихватила. – Видно было, Сергей начинает сердиться, вспоминая давно забытое и пережитое. – Из института тебя тогда же поперли. И правильно сделали! Папашу где-то на службе угрохали. Мамаша твоя тоже его не надолго пережила. Квартиру вашу какой-то «секретарь», пока ты в камере проживал, оттяпал. Вот и вся история!
Ну, а ты же тогда, когда зверствовал над Валей, что-то повредил ей, или тронулась она немного, вот и не смогла рожать. А как хотела! Оттого и бухать начала. До чего дошла, бедняга! – Он покачал головой в сторону дома. – А всё ты, пёс поганый! – Сергей вдруг привстал и заскрежетал зубами. – Всё ты, падаль вонючая! Какая девонька была! Какая ласковая! Какая умница! Я ж с первого класса её любил. Да и кто не любил её… Если бы не ты, кобель, я бы женился на ней. Детки бы у меня были! Да я и сейчас её люблю! – Из его глаз брызнули пьяные слёзы и запал кончился. Он устало присел, обнял соседа. – Эх, дружище! Да что тут вспоминать?! Двадцать лет вместе пьём. Может так и лучше? Я ж так при вас и остался. Ну и ещё выпьем! – И он налил.
Эдуард Андреевич, умирающий от цирроза печени, полубезумный грязный старик, держал рюмку в дрожащей руке и ему не хватало воздуха. Он хотел поставить, но поставить её было уже нельзя – не было ножки. Налил – пей!
С тоской посмотрел на небо, застонал и залпом выпил. Он с ужасом понимал, что сам изменил своё будущее и попал в западню, выхода из которой не было. В одной игре, впервые в жизни, проиграл дважды! Одна лишь мысль утешала его. Прошло только три часа, три часа, которые сломали его жизнь и забрали душу. Но и жизни этой страшной остался только год!
1994