Пассажиры и пешеходы
1.26
Шляпа с широкими полями, похожая на грязную шкуру чёрно-белого леопарда, на вытянутом глупом лице. Светло-оранжевые мелкие кудри разбросаны по пышному воротнику из хвоста хищника. Рот обведен карандашом, губы коричневы. На шее блестящий платок, на пальце перстень – налипшие друг на друга капли чёрного серебра.
Троллейбус остановился на перекрёстке. Перед ним зашагали пешеходы, переходя улицу в обоих направлениях. Одна пешеходка в рыжей и длинной шубе, но без головного убора, отделилась и подошла к открытому окну возле места водителя. Он, большой усатый, в рабочем оранжевом жилете, наклонился к ней и дружески улыбнулся. Она протянула ему ладонь для рукопожатия и начала короткую беседу.
Фиолетовый берет, сумка из синтетической ткани с синими линиями и белыми кружками. Читает газету: «Филипп Киркоров платит любовнику $1000 за ночь. Ольга Кабо живёт с крутым кавказцем». Страница прочитана, она ищет новую. Листов слишком много, часть из них падает на мокрый пол вагона, прислоняется к её ногам. Она не замечает их.
1.27
Кепка, очки, усы, чёрные электронные пластмассовые часы. Воротник отличается от остальной куртки цветом. Ярлычки застёгнутых молний висят на кармашках сумки ровно.
Такая ямочка на подбородке, что кажется, что подбородка нет. Широко расставила ноги, сжимает между локтём и коричневым пальто пакет яблочного сока «Добрый».
Три дворника сидят у памятника в оранжевых куртках как возложенные цветы.
На ногах кожаные туфли, похожие на тапочки. Короткая дубленая чёрная куртка. Очки-хамелеоны, и на глаза, закрывая лоб, натянута грязно-сине-белая шапка многолетней выдержки. На ней написано: «TURBO SPORT». В руках дешёвый пакет с чем-то.
Шагает левой – и приставляет к ней правую. Левая – и к ней правая. Болоньевая куртка до самых ахиллесовых жил, в левой – сумка, взятая в горсть, в правой – жёлтый хрустящий пакет. Левая – и к ней правая:
– Граждане, не переходить! Там собака! Пошла отсюда!!
В сумерках мелькает рыжая тень.
1.28
Широкое евразийское лицо. Глаза с зауженным внутрь уголком. В руках у нее книга «Секс в большом городе». Волосы стянуты на затылке, и пробор неровен и ломан.
Юноша с первыми волосами на лице и с бакенбардом на одной, левой стороне. Руки сжал, лежат на коленях.
1.29
Одышливая пожилая в синем пальто и с сумкой во множество клеточек. Обширный цветной платок обвязывает голову и спускается бахромой на колени. Клюшка привязана шнурком к ладони.
Нежно-голубая куртка и эластичная полоска ткани на мелированных волосах и чистом лбе. Тридцатилетняя кожа правой щеки стягивается в продолговатую ямочку: язык сильно ощупывает что-то внутри.
1.30
Из булочного окошка руки подают два нарезных батона.
1.31
Рыжий в чёрном пальто курит на корточках. Вокруг него копошится щенок пекинеса.
Чёрный плоский берет. Шерстяные нитки усыпаны капельками растаявшего снега. Поворачивается, и становится видна щека со старческими родинками. Подшёрсток воротника сух, а мех распрямился, мокрый.
2.1
Разговаривает на английском языке и подпрыгивает, и подплясывает на меховом ходу. Рядом идёт невзрачная и толстая в грязно-жёлтой шерсти на голове и бесформенной куртке цвета немытой машины.
Высокий седой и выбритый румяный милиционер с автоматом. Длинная пружинная петля чёрного провода свисает из кармана форменного полушубка.
– Ну что там, есть варианты?
– Что вы! Никаких вариантов. Травмы, вывихи, переломы.
– Я так и думала, что мы пойдём в сторону кролиководства. Там же ветеринария.
2.2
– Вечером или завтра утром. Вечером или завтра утром. Вечером или завтра утром.
2.3
Обстоятельно объясняет:
– То есть вы доедете не доезжая. Повернёте налево и по той стороне пойдёте.
Продавщица печатной продукции в красной накидке поверх искусственной шубы наклоняется на морозе поправить штанину, разгладить её по голенищу сапога. Две собаки встают на задние, лижут её в лицо, улыбаясь хвостами. Она прячется в воротник и закрывает глаза.
2.4
– Ну жила я при коммунистах, – ногу отставила, спину выгнула, рука на отлёте с раскрытой ладонью.
– Мы получили наши квартиры – а дети наши? А дети наши? – обиженно отворачивается, уходит.
А она закрывает глаза, открывает сжатые смехом металлические зубы.
Две жилки, две лопнувших веточки растеклись к кончику носа; спина прямая, чиновничья.
– Спросила, как у него дела: сказал, что всё шоколадно абсолютно.
Долго, пристально долго смотрит назад. Поворачивается и снова поворачивается.
– Одиннадцатый, – утверждает с уверенностью.
– Властелин всех чего?
– Властелин семи существующих галактик.
2.5
– Красные пруды и чистые ворота.
2.6
– Это раньше было страшно, нам показывали чёрно-белые фильмы. А сейчас-то мы живём в цветном мире.
Двигает беззубым ртом вверх-вниз, как будто ставит подписи факсимиле.
Полуоткрытый рот глухонемой.
Едет вниз, сморкая нос. На плече широкая сумка: «ТЕРАКТ ПОДРОБНОСТИ».
2.7
Палку воткнул в снег, держится за перила, нахмурил под ушанкой брови, изучает сберкнижку.
Морщинистое лицо смотрит белёсыми глазами сквозь витрину:
– Господи, я ничего не хочу!
2.8
Щёки заполнены родинками, и на руках коричневые пятна. Всё тело в родинках. Одета очень чисто.
Поднимает ребёнка, шлёпнувшегося на спину рядом с санками, загораживает дорогу:
– Нет, к урне не надо. Трамвай. Одиннадцатый. Какая радость.
2.9
…
2.10
– В день похорон у отца случился инсульт. А мне надо было срочно в Нью-Йорк улетать.
Левый глаз – стеклянный, как будто птичий, зелёный и круглый. Стекло мелко подрагивает, окружённое растянутой кожей. В профиль – удивлённое лицо, которое навсегда смотрит вверх. На голове шапка из чёрного искусственного меха.
Встал на красный гранитный куб в нише здания станции метрополитена. Говорит тихо, чтобы никто не услышал:
– Русское национальное единство.
Перед ним, ниже, стоит товарищ. Как будто фотографирует, но не фотографирует.
Брови срослись:
– Мужская классическая одежда. Аде-вайтесь у нас!
Она говорит дочери:
– Вот будешь как бомжиха, – представляешь?
В соседней арке женщина никак не встанет с деревянной скамьи, не в силах оторвать свой пакет от лужи тошноты.
Они угрюмо и полутрезво сидят перед плоским экраном в холодном кассовом зале. Они смотрят на блестящие губы, на то, как выходит из золотого тюбика ровная помада, как кипяток льётся на увеличенные завитки лапши, и счастливые оплаченные люди гладят животы с кисломолочными продуктами и с восхищением рассматривают сверкающее жерло унитаза. Они не двигаются, сберегая тепло, и терпеливо ждут дороги.
2.11
Около рельсов, спереди один и сзади другая, загородили от ветра третью, самую легко одетую – переливающаяся пурпурная куртка до таза, волосы неукрыты.
– Так я не понял, за что вас выгнали, я не понял?
– Женщина, позвольте выйти.
– С удовольствием.
Ничего не видно из-под зелёного капюшона с мехом. Но вот появляются нос и несколько крашеных и лакированных рыжих волос. Снова ничего. Выпуклая наполненная куртка.
2.12
Приближается к стене церкви с двумя загнутыми кусками проволоки в руках. Параллельные, они начинают скрещиваться, скрещиваются.
– Химия химии рознь. Я тебе полностью скажу. Это всё пиздёж, придуманный журналистами. Как у тебя конец повиснет, если ты наоборот мужские гормоны вкалываешь?
Целеустремлённая голова; закатанные рукава белой рубашки; сквозь волосы на руке проступают старые синие татуировки.
Рука перевязана скотчем, прижимающим грязный кусок бинта. Рядом на корточках сидит кавказский его земляк. Болтают на своём.
Идёт неспешно по утоптанному тротуару, согнул спину, мёрзнет. За ним семенят два низких чёрных терьера с одинаковыми движениями.
2.13
Поставил между коленями красные деревянные лыжи со словом «СПОРТ». Ровные, деревянные, без креплений, связаны верёвочками, острия завёрнуты в цветную газету. Седые неупорядоченные брови сторожат закрытые веки глаз. Вышел на станции, остановился, поправил сумку на плече, пошёл мимо милиционера дальше.
Женщина с лицом, похожим на лицо умной обезьяны. Губы вытянуты вперёд так, что видно, как она выталкивает из ротовой полости слова, состоящие из передних, задненёбных, альвеолярных, дрожащих, сонорных, губно-губных, глухих и звонких.
2.14
– Вы кто: сотрудник или посетитель?
Он, в камуфляжной кепке, самоуверенно прислонился к металлу у дверей, не двигая губами. Она целует его в щёку. Заплетённые косички – из своих и чужих волос, – качаются в такт движению поезда, перетянутые заколкой. Отблескивают пластмассовые кристаллы.
Разгадывает сканворд; дочь легла на плечо, покрытое шубой, шевелит губами, узнавая слова.
– Счас выходим, – встает мать.
Дочка сохраняет наклон усталого позвоночника.
Жёлтый пакет для сбора подношений стоит в стороне. Гармоника съезжается и разъезжается. Добавляет пронзительные вариации, изменяя тему качающейся рябины почти до неузнаваемости.
– Оплачивайте своевременно проезд. Появление контролёров неприятности создаёт.
2.15
– Вот ещё «Камасутра», отличается качеством, а принцип у них один.
Уперевшись рукой в пол, как будто это опора для её голоса, гладкого и звонкого из морщинистого рта:
– А любовь Катюша сбережёт!
Серый капюшон, напоминающий будёновку и презерватив. Платок укрыл лицо до глаз. Штаны обшиты вписанными в круги буквами «А». Из пакета торчит крашеный деревянный меч. Второй прислонил к себе круглый щит с нарисованной в центре растопыренной ладонью.
Четыре всадницы на четырёх лошадях едут по тротуару вслед за трамваем. Одна из них, в очках с толстыми круглыми линзами, курит, держа поводья серой в яблоках. Гнедая волнуется и встаёт на дыбы.
2.16
Передвигается по рёбрам кровли, держась за ограждение, крошит лёд в водосточной трубе, обивает гладкую поверхность металла.
2.17
Стоит возле размноженных рельсов конечной остановки в длинношерстной круглой шапке с помпончиками, с рук свешиваются связки чёрных утеплённых чулок. Удерживает покупательницу:
– Женщина, хорошо, отдам за шестьдесят. Я же понимаю, если человек берёт, значит ему нужно. Тем более пенсионеру.
Прижал голову девочки к себе, тычет в лицо плюшевым медвежонком светлого химически-зелёного цвета – успокаивает.
Из киоска выносятся нервные осенние листья Вивальди, а он, с седыми длинными волосами, прижатыми тугой шерстяной шапкой, кружит на роликовых коньках, танцует на пятачке между прохожими.
– Что случилось?
– Выйти хочу.
– Я только что останавливалась, объявляла. Храм, следующая конечная.
– А это что, не ваша остановка?
– Не моя.
– Но у вас же это на лбу не написано.
– Деловой. Верблюд, блядь.
2.18
С лопатой на плече:
– Сюзаннка, ко мне!
2.19
…
2.20
– Я, говорит, эту войну прошёл, у нас самые немцы в Орле были.
– Шатура – это удобство и комфорт для вас и ваших детей.
Это болезнь, но он выходит словно танцуя, подчиняя неуправляемое тело, расправленное в разные стороны, ищет вытянутыми пальцами опору.
2.21
Один идёт к первой двери, цепляется за поручень, озирается, разговаривает глазами со вторым – тот становится в освободившемся пространстве и громко говорит:
– Уважаемые пассажиры! Вашему вниманию! Карта Москвы и области! Метро и пригородные автобусы! Как дозвониться на мобильный без восьмёрки!
Первый выжидает, ожидает, дожидается. Выходят и не перемещаются в следующий вагон, а идут по станции, обсуждая.
Спит стоя, в глубоком картузе, из-под него бакенбарды спускаются по бритой щеке. На нём коричневый плащ на зелёном свитере и спортивные штаны с двумя белыми широкими полосами.
Суворовец в шинели на двоих, жёлтая рубашка с галстуком, наушники под шапкой, наклонился, будто сейчас упадёт.
– Да я шёл за билетом.
– А где ваш билет?
– Нас двое.
– Пойдёмте пройдёмте.
Контролёров тоже двое. Выходят на снежную остановку. Виноватые смотрят в глаза, убеждают.
2.22
– Зиг!
– Хайль!
– Зиг!
– Хайль!
– Зиг!
– Хайль!
– Наш «Спартак» – великий клуб!
– Это знают все вокруг!
2.23
Смеётся на берегу, глядя, как он разрывает снизу снежный покров, рисуя ногами буквы на снегу на льду на пруду.
– Да кто вас толкает? Тронула чуть-чуть, вот ещё.
– Перелезь, какие проблемы? Вот, блядь, к водителю по каждой херне.
2.24
Их пятеро, а шестой отделяется:
– Может, к деду зайду. Может, ещё денег даст.
Пятеро стоят у входа в универсам, высматривают знакомых людей. Шапки натянуты на щёки. Кто-то отсыпал мелочи. Кто-то пожал руку. Кто-то угостил сигаретой.
– Гандоны, не могут лёд, чтоб не падать, – тянет руку ещё один, перекладывая в другую клюку.
– Да я вчера пол-одиннадцатого с работы пришёл, значит, не видел, – говорят ему.
Они уходят вместе и молча, как птицы.
2.25
– Осужденная Пирожок, распишитесь, – куртка с прямоугольником «Охрана» заслоняет форточку ларька; чернявая смущённо ставит подпись. – Благодарю вас.
Говорит ему, заслоняя рот чёрной перчаткой, ладонью наружу. Его продолговатое лицо в образованных очках кивает в разные стороны, почтительно слушает. А она снова поднимает прямо голову и говорит – ладонью внутрь, растопырив пальцы.
Штанины исписаны шариковой ручкой. В продольных разрезах на коленях видны чёрные чулки.
Голова как на пружине с защёлкой, двигается вверх-вниз, смотрит на себя в дверь, стучит указательным пальцем по поручню, рука поросла бледная чёрными.
2.26
– Это же надо генеральную доверенность. Вы уверены, что их такой акт устроит?
Сорокалетняя в сорокалетней куртке, с сорокалетним лицом и сорокалетними ногами; на голове светло-фиолетовый парик.
Одна палка с жёлтым, другая с чёрным наконечником. Идёт на лыжах обычной походкой, как если бы на каблуках.
2.27
– У вас есть книжка про аборигенных кошечек? Очень жаль. А где полотенца? – Ниточка перпендикулярного усика торчит из ровной поросли верхней губы; очки в розовой пластмассе.
Школьница в облегающей потёртой зимней одежде: в правом ухе три, в левом – шесть булавок. Мочки не тронуты, проколоты хрящи. Чёрные ухоженные крашеные волосы.
Нагнулся, разогнулся, допил остатки джин-тоника, нагнулся, затоптал банку, уложил в оттопыренный пакет. Пакетов два, заполнены цветным алюминием. Любопытствующий нос взлетел над серыми усами.
2.28
Закидывает ногу на ступень трамвая в половину съёжившегося от старости роста. Нога в зелёной колготке болтается в сапоге, как зубная щётка в стакане. Взбирается, занимает место, усаживает рядом маленькую вьетнамку, обнимает рукой:
– Что же ты, моя хорошая, сидеть не хочешь?
Чёлка девочки закрывает лоб параллельно бровям. Трёхлетние ноготки сохраняют остатки розового лака с блёстками.
Огромный рыжий нос горбато опускается к губе, зависая крупным кончиком. Нижние ресницы достают до щеки, верхние – до бровей, увеличивая величину глаз.
– Мне на семьдесят седьмой мелитопольский, плацкартное нижнее, она беременна.
В ответ берёт рукой длинный стебель микрофона:
– Нижнее только боковое.
– А нижних нет? А сколько стоит это боковое?
– До Мелитополя? Документ давайте.
– До Краснохрада. Её нет, есть мой.
– Или паспортные данные. Имя-отчество.
– Шандыба Ольга Петровна. Напишите мои.
– Продажа осуществляется при наличии документа или паспортных данных.
– Напишите мои.
– Я напишу всё, что у вас в паспорте написано.
Берёт в руки челночные сумки, энергично отходит.
Держась за стену, поднимается по лестнице к платному туалету. Лицо бело-жёлтое, цвета жирного опарыша. Ногти кажутся нарисованными на трясущихся пальцах. Сжимает пластиковую пол-литровую бутылку из под «Пепси-колы». Он почти мёртв. Кажется, что это не одежда, а тёмный плотный запах настолько сгустился, загустел.
Низкий, но широкий восточный человек. Небрит, коричневая куртка и шапка нахлобучена, вступает в мелодию из динамиков киоска: вскидывает руки, ловко топчет ногой, двигается точно, дружелюбно кивает, хлопает. Сзади у него на деревянной прищепке надутый ребристый презерватив с помещением для тестикул. Напротив него, ему навстречу возле круглых столиков для стоячего приёма пищи самозабвенно двигается дама. Шарф на голове, просторные сапоги с разной длины голенищами. На лице разного рода ссадины и кровоподтёки, но она танцует и устремлённо улыбается. Человек с пол-литровой банкой коктейля «Отвёртка» походя суёт ей – «Браво!» – десятирублёвую бумажку. Она берёт машинально, не перебивая танца, не переменяя взгляда, не сбивая движений.
2.29
…
3.1
…
3.2
– Ведь добежали уже. Что вот уехала? Россия.
– При чём же Россия?
– Страна ведь Россия.
– Как что – сразу Россия. Эсэнге!
– Здесь у нас вошедшие что?
3.3
Военнослужащий в патрульной повязке на коротком зелёном полушубке стоит, склонившись, у киоска, перебирает кругляшки мелочи в ладони.
– Молодой человек, вам не хватает? Вам не хватает.
Кладёт ему монету. Он смущается. Берёт два пакетика майонеза.
Старательно нажимает кнопки уличного таксофона.
– Алё. Алё. Здрасьте. Ну и чиво?
Стоит в магазине, у дверей. Платок на голове, в руках коробка. Низко кланяется каждому выходящему:
– Пожалуйста, помолитесь обо мне.
3.4
– Здравствуйте, я корреспондент телекомпании НТВ. У нас сейчас проходит акция, – достаёт из пакета коробку с цветными фотографиями товара на боках, вертит в руках, суёт в руки. Отходят в сторону. Долго убеждает человек с аккуратной причёской с использованием движений рук человека с усталой спиной и обвисшей одеждой. Не получается: пакет переходит из рук в руки.
Стоят у колонны, окружённые плотными мягкими сумками с банками молока. Одежды коровьего цвета и платки на зачёсанных головах из тех же тканей, что и сумки. Перекусывают пирожками.
3.5
Обширная, весом согнувшая ноги, обвязанная платком, спрашивает сигареты у покупателей фруктового киоска. Затем, с сигаретой во рту, идёт к блинному ларьку, достаёт пластмассовый стакан:
– Рабочий день только начался, а у вас уже вода кончилась?
Чешет правую голень носком левой ноги. Кроссовка болтается на ступне как тапочка.
Стоят плечом к плечу, одна с тёмными, другая со светлыми волосами. Напряжённо смотрят в согнутый пополам тетрадный клетчатый лист. Сосредоточены. Не видя друг друга, лица их собраны в одинаковые выражения.
Увлечённо разрывает трамвайный билетик на бахрому. Сосредоточен, немного согнул голову, осторожные движения пальцев, его лицо освещено солнцем и лёгкие тени передвигаются по нему – от деревьев и зданий. Его товарищ ниже ростом не перестаёт говорить, глядя ему в глаза.
3.6
Ожидают на ступеньках открытия сберкассы после обеденного перерыва.
– Посмотрите: у меня тридцать девять и девять. Двухкомнатная квартира.
Из-под красной шубы с космическим рисунком кругов висят спортштаны с белыми полосками. Руки заложила за спину, качает квадратную сумку. Очки наклоняются к собеседнику.
3.7
– А у меня нет смысла жизни. Можно, я у тебя позаимствую?
– Самая большая мечта знаешь какая? Проснуться. Где?
Выходят.
В ушах музыка, двигает головой, работает губами, шевелит телом, сейчас вскочит, отбросив чёлку. Глаза открыты.
Вагон полон болельщиками. Куртки застёгнуты до шеи, шапки натянуты до скул – согреваются. На каждой станции – милиционеры и патрули. Коса лежит на спине в серой форме. У солдата на пальце болтается зелёный пластиковый сухпаёк.
Барабанщик сидит на стуле, как на табурете. Голова его брита так, как будто сзади хвост, но никакого хвоста нет. Легко отбивает ритмы. Гитарист смотрит на гриф и только на гриф. Басист ходит позади, двигает головой вперёд-назад, приседает. Человек в бледно-красной рубашке, с жёлтыми узкими очками на лбу, сидит за синтезатором с волосами торчком. Правая рука на клавишах, левая на кнопках фагота, надувает щёки. Они исполняют музыку как разговор.
Выбрасывает руку, прижимает к себе, снова выбрасывает, испуганно протягивая подснежники входящим в метро.
Продаёт «Еврейскую газету», заслонившись ею как щитом, раскрыв во весь формат. Поверх листа большие глаза.
Длинноволосый, сделал резинкой хвост. Становится на эскалатор, подносит ко рту рюкзак, наклоняет. Ткань стянута шнурком вокруг двухлитрового пластмассового горлышка. Рюкзак с белым на чёрном, с черепами.
В руке на палочке прозрачный с белыми напылёнными крупинками воздушный шар. Внутри него лежат горкой маленькие разноцветные шарики:
– Она улыбается в щёлочку. А так у неё красивые голубые глаза.
Индиец протягивает руку со связками бус: крупная бижутерия. За ним старушка с подснежниками в кулачке, а в другом – табличка: «Натуральная щетина».
3.8
– Я всё берет ношу, но тут ударили морозы, и я достала свою шапку, – говорит своей спутнице, шагая по краю пруда.
3.9
– Вам какой магазин нужен?
– Не нужен.
– Какой магазин?
– Продовольственный.
– Он дальше. Это сбербанк.
Показывает направление большим бумажным пакетом; другая рука на звонке. Старик неровно обходит ступеньки, палочка маленькая, он большой. Синие выцветшие тренировочные штаны висят свободно, как на ветру, но ветра нет.
Качается, никак не может открыть дверь. Пальцы ощупывают кнопки кодового замка, как будто держатся за них. Голову тянет к железу. Она обессилена в оранжевой шубке с воланами.
Две одинаковых рыжеватых гладких собаки неподвижно сидят одна за другой над оградой, как будто собака одна, но с двумя головами. Уши насторожены. Первая положила лапу на него, сторожит. Он перевалился через решётку, ноги свесились, а туловище и голова в затянутом капюшоне уткнулись в грязный снег.
3.10
– А ноги когда подвозили?
– В понедельник.
– Мне, знаете, сосисок пять штук.
– Вам каких?
– Молочных.
– А каких?
– Вот, оставьте. И вот всего такими же кусочками. Мне на солянку. Шейки.
– Сорок пять девяносто.
– Карбонатику тоже.
– А зачем он вам? Шинку возьмите.
– Шейку?
– Шинку. Вот шейка, а вот шинка.
– Давайте. Потом московской, там у вас полбатона лежит, мне половину.
– Полбатона?
– Нет, половину. Ой. Это мало. Ещё полбатона туда же положите. И краковской кружок.
– Всё?
– И в ваш пакет.
– Двести шестьдесят один тридцать.
– Спасибо.
– Спасибо вам.
– Спасибо.
– Спасибо.
3.11
– Мы сегодня идём тусоваться, я не знаю где. Ты с нами пойдёшь? Да, да, да.
Широко раскрыла глаз, вытащила соринку. Подвигала ресницами с кусочками туши, как бабочка крыльями.
3.12
Двое на скамейке, а третий перед ними на корточках – в чёрных кожаных куртках, и лица небритые тоже кажутся чёрными.
– Ты на свои волосы посмотри, и на мои волосы посмотри.
Дети хором:
– Па-ма-ги-те! Па-ма-ги-те! Па-ма-ги-те!
3.13
Дотягивается до домофона, шапка слезла на глаза:
– Мам, это я.
– Ну и чё?
– Я хочу домой, синего рейнджера взять.
3.14
– Вы за кого голосовали?
– Я… Ни за кого.
– А я ему сказала в глаза, я ему сказала в глаза, я ему сказала в глаза, и теперь он со мной не разговаривает.
Присел и снимает детей видеокамерой. Дети гуськом тянут на длинном ремне ледянку с самым младшим. С заднего плана подходят вплотную к отцу, проходят стройным шагом, молча поворачивая к нему лица.
Крупный молодой человек в зелёном костюме и белом галстуке идёт от учебного заведения, помахивает барсеткой, оглядывается на дорогу.
Двое сидят на бревне, двое стоят около бревна. Играют в карты с рубашкой в виде доллара. Им год или два после десяти, и табак они курят так, как люди старше курят марихуану: таинственно.
Обшлаги и воротник кожаного плаща заклепал алюминиевыми кружочками, на голове кожаная кепка. Внимательно смотрит на книгу входящего в трамвай, выглядывает название: «Фридрих Незнанский». Удовлетворен. Выходит вместе с матерью – крупной дамой, похожей на кассовый аппарат.
– Только целовацца, обнимацца и ебацца. Больше они ни на что не приспособлены.
– Да мы ещё не подъехали. Не ругайся.
– Мы квартиры получали, ремонтировали, детей воспитывали, высшее образование давали, а они ни на что не приспособлены.
На ней розовая шапка из синтетической неплотной шерсти. Выходит.
3.15
– Вещество, входящее в препарат, запатентовано, в других марках не встречается, – глаза опущены, смотрят на проспект лекарства. Его держит покупательница, глаза которой опущены тоже, но не смотрят, а слушают то, что говорит женщина в белом халате и с бледно-зелёными тенями на веках.
Стоит на мокрой плитке между рельсами, курит. Его рубашка в мелкую красно-белую клетку крепко застёгнута до горла. Прямоугольную сумку держит перед собой.
3.16
Она везёт перед собой плоскую коляску с близнецами, похожую на больничную широкую каталку. Близнецы лежат на спинах, подняв руки перед собой. Смотрит налево, смотрит направо, переходит дорогу.
Двое взрослых ведут между собой девочку в красной куртке и жёлтых колготках, держат её за поднятые руки, ножки бодро передвигаются. Над лужей девочку приподнимают и переносят бегом: ножки болтаются в воздухе. Потом опускают её, отпускают руки, и она идёт сама так же быстро.
3.17
Старательно прихорошившаяся, фирменного красного цвета, стоит возле такой же стойки: сигаретная рекламная акция. Плотные и густые чёрные кудри, блестят чёрные глаза. Никто не подходит. Зевает: сложенные пальцы тянутся ко рту, красивое лицо где съёживается, а где – растягивается.
3.18
Останавливается легковой автомобиль. Выходит водитель в рубашке, заправленной в джинсы. Выходит низенькая пожилая с морщинами, заполненными белой пудрой, и сухими губами, обозначенными помадой. Водитель открывает багажник, достаёт две сумки, сумку и пакет, ещё одну сумку, ставит к бордюру, закрывает багажник, уезжает. Она стоит, сложив руки на животе, и смотрит вперёд. Справа по дорожке подходит высокая с грубым лицом и самостоятельной причёской. Они разговаривают, высокая уходит в здание, а первая продолжает стоять и смотреть. Через несколько минут справа появляется сухощавый, но круглолицый и говорит:
– Можно брать?
– Можно, – отвечает низенькая пожилая в горбатой шапке.
Бросают с пятиэтажной крыши куски гнутого кровельного железа и рваного толя вниз, в контейнер. Они продираются через ветки дерева и попадают с грохотом.
Старушка в фиолетовой шапке и оранжевой юбке из-под старо-коричневой куртки переходит дорогу, останавливая автобус поднятой клюкой. Подходит к дверям, но автобус трогается дальше.
3.19
Мужчина откусывает от ромовой бабы, ставит бутылку можайского молока на прилавок молочного киоска. Положил сдачу в карман, идёт к своей машине.
Разноцветные тёмные шнурки, короткие, длинные и очень длинные, свисают по стене киоска. Ряд стелек. Она сидит в глубине, на стуле, покрыв ноги одеялом и положив руки на колени. В платке – многовековое ассирийское лицо, с полными молчания глазами. Приёмник очень громко транслирует бесхитростную блатную музыку. В трёх кварталах от неё в таком же киоске стоит старый человек в кепке с такими же глазами.
Растянутыми московскими ленивыми голосами:
– А што это за мелодия?
– Маё сердце астанавилось, – берёт телефон на поводке, подносит под кепку.
– Девки, бабы! – и врассыпную, и проснулась суета. Как ветром сдувает и ту, что стояла над десятком покрытых плёнкой ящиков и кричала «Клубника, клубника, свежая клубника!», и ту старую, с пакетами перемешанной с морковью квашеной капустой, и ту, что в синем платке. Она отходит последней, затолкав красный пластмассовый ящик под колбасный фургон, к таким же ящикам. Через минуту по опустевшему месту проходит милиционер с картонной коробкой в руках. Делает полукрюк в сторону двух таких же, как у него, коробок, стоящих на земле кое-как, но они пусты.
3.20
Посреди тающего парка лежит старый матрас. На нём возятся два мальчика и две девочки, они постарше. Одна грубовата, с пережжёнными волосами; вторая более благополучна, гладкие волосы стянуты заколкой. Курят. Затягиваются, потом крашеная что-то говорит подруге, и они целуются губами в губы.
Девочка с любопытными глазами держит пульт с антенной и жмёт кнопки. Игрушечный автомобиль делает виражи, женским голосом припевая: «I only kiss kiss kiss. I only kiss kiss kiss».
Пара старичков, она совсем маленькая, не спеша передвигаются в ногу, рука об руку. Вторая рука у него на груди, у неё – в кармане. Ровно и терпеливо преодолевают пространство.
Пожилые мужчины, сидя на зелёной лавочке, пьют водку. Маскируясь, вешают пластиковый стакан на бутылку с колой. Обсуждают, делая жесты. Напротив по диагонали сидят две пожилые женщины. Они положили на лавку тяжёлые сумки, держат в руках кошельки и подсчитывают свои расходы.
3.21
Втроём сидят на правом фальшборте парусника-песочницы. Один качает ногой, второй держит бутылку оранжада со стаканчиком наверху, третий посередине.
– Есть у вас что-нибудь классическое, но спокойное, без вот этого вот, – показывает руками дирижёра.
– А это что? – спрашивает лысый в длинном пальто и шарфе. – Убитый человек? Убитый мужчина?
– Это авторское кино. «Мертвец».
Лысый отходит рассматривать сдвоенные коробочки сериалов про бандитов.
3.22
Рука в стороне от тела простукивает палочкой пустоту весеннего воздуха. Другая рука держит под мышкой короб, похожий на перевязанный старый чемодан – картонный и перетянутый тканью. Фигура статна, откинутые волосы вьются, открывая лоб. Не доходя до звукового светофора, сворачивает по арматуре решётки налево.
Держась друг за друга, идут трое слепцов, два высоких старика и маленькая старуха. Тротуар выше дороги, и крайний слева щупает палочкой бордюр с внешней стороны. Двое других держат клюшки как зрячие, как будто опираясь на них. Старушка с краю словно отстаёт, но плотно прижалась к мужскому пальто.
– Это мне Ольга, – говорит она, – подарила на Восьмое марта.
– Хорошо-хорошо-хорошо, – повторяет средний.
А вот они возвращаются. Как будто бы в том же порядке: крайний продолжает похлопывать по бетону, – но они, конечно, перестроились.
Выходит из автобуса и передвигается осторожно: трогая палкой самую границу неоттаявшего серого льда, лижущего тротуар. Обходит выступы и углубления, точно кружится на месте. Встал у перехода, прислушивается к автомобилям, переходит – и снова кружится, обходя канализационный люк.
3.23
Подходит к зелёным бакам с белой трафаретной надписью «Престиж». Бросает опустевший картон, отведя руку за спину. Не добрасывает. Трёт глаз, потом второй. Подходит и довершает. Ноги её болтаются в резиновых сапогах.
– Здорово. Тыщу лет тебя не видел. Работаешь, наверно, после двух.
– Здорово. Работаю.
– Тыщу лет не видел. Чем занимаешься? Работаешь?
– Работаю, да. Давно тебя не видел. Сам-то работаешь?
– А куда я денусь? После двух работаешь? Чё-то давно тебя видно не было.
– Во вторую смену, после двух работаю. Давно не виделись.
– Всё работаешь, значит? Наверно, после двух, а то давно не видел тебя.
– Ага, ага.
– Это скотч-терьер. Он строптив.
3.24
Поднимается по неработающему эскалатору, и кусок жёлтого пластика подпрыгивает и елозит по её спине. Приходится высоко поднимать короткие тяжёлые ноги. «Скупаем книги у населения»: вправо, влево.
Японцы в коротких кимоно, похожих на доспехи самураев. На ногах шлёпанцы. Два европейски одетых замыкают процессию, у них чёрные туфли. На шнурочках болтаются ламинированные карточки с именами и фамилиями. Шлёпанцы бьют по пяткам.
В телефонной будке поставила на полочку открытую бутылку «Жигулёвского», положила на полочку пакет с пятью яйцами, обернулась вокруг себя, недоумённо посмотрела на улицу, достала мягкую пачку «Явы», снова обернулась. Наконец прикурила. Лицо измято мужскими морщинами.
– Да куда же вы, бабуля? – догоняет её, в синем пальто с воротником. Хочет провести, показать дорогу. Идут под руку, пока старушка не заговаривает с просящей подаяние более крупной ровесницей. Та скрючена, но срывается с места и идёт за синим пальто, которое настойчиво движется дальше, и провожатая продолжает провожать. Нищая отстаёт и останавливается, а они спускаются в переход, всё тем же быстрым шагом.
3.25
Два больших человека переходят дорогу, немного раскачиваясь. Тяжесть тела передаётся одежде дрожью. Один двигает большим большим, большим указательным и большими остальными как будто щёлкает, и крутит кистью. Говорят об автоматах Калашникова.
Бросают за спину монетки, и вся гурьба кидается вниз, прижимая к себе пакеты. Обшаривают камни и промежутки, поругивают друг друга и снова становятся полукругом в ожидании.
Чинит рога, стоя на лесенке троллейбуса спиной к нему, – бьёт молотком, придерживая пассатижами.
– Думаешь, я слепой, и тебя не видел? – привязанный шнурком к шее, на животе лежит раскрытый мобильный телефон. Она напряжена и бледна, словно покраснела, она пришла за заработанными деньгами, и она молчит, слушая слова с южным акцентом.
– Проезжай, сука, чё стоишь, – поправил боковое зеркало сломавшейся машины. Кепка сердитая, как и красное лицо.
Встал на подножку, голову наклонил ёжиком:
– Извините, пожалуйста, Эдик Баранов там далеко?
– А он на тридцать шестом сегодня?
Голова задумчиво уклонилась.
Заржал, подобно коню, в предвкушении.
– Здравствуйте, мне набор туриста, – снова прорывается радость. – «Немиров», «Джей Севен» и «Пэлл Мэлл».
Белёсая продавщица даёт мелкие дозы. Он уходит – рыжеватый и лысоватый – по ночной улице. Его собака – облезлый коричнево-серый пудель. Нет, это не его собака. Нет, его.
3.26
Лицо его похоже – и цветом тоже – на большую, сморщенную к весне картофелину. На большой, горбатый, сморщенный к весне клубень.
В меру сил перемещается наискосок с одной стороны дороги на другую. Машин мало, они притормаживают и обтекают его, не замечающего их, занятого своим трудным движением.
3.27
– Сколько стоит батарейка? – спрашивает цыганёнок. Пальцы из длинных рукавов перебирают монеты на стеклянной витрине.
– Десять рублей самая дешёвая. У тебя не хватит, – улыбается девушка.
– На все, – улыбается белобрысый человек, сидящий за фотостанком.
Цыганёнок оборачивается к улице. Собирает монеты и идёт к двери. Девушка зажмуривается: дверь хлопает.
Женщина в очках ставит ребёнка в красном комбинезончике на подоконник и любуется.
– Парнишка сгорел, из Пермской области приехал. В аварию попал, ещё в больнице долго лежал, жалко парнишку, но это не важно, в общем, дай три рубля десять копеек.
Белая кудрявая собака кружится на поводке.
Два светлых круглых пятна в зазоре открытого окна товарного вагона:
– Ребята, что за станция?
3.28
– Папа, у меня джойстик сломался. Нажимаешь вовсю, чтобы от ракет убежать, а он не нажимается.
На балконе с чёрной кошкой, держа её, как ребёнка. Вторая взобралась на что-то, смотрит поверх перил. Дверь приоткрыта. Там стоит ещё один человек, выглядывая.
Сестра выставляет сестру из аптеки. Та упирается, выставляет прямые ноги в асфальт, ищет лазейки. Так и несёт её, потому что бесполезно.
На асфальте стоит зелёная бутылка с красным вермутом. Трепещет оторванная акцизная марка, и жидкости там столько, точно только что отпили из горла по глотку те двое, что вокруг бутылки откидываются назад, размахивают руками, – разговаривая.
3.29
– Он проработал там один год, и она его укусила.
Качается металлическая авоська, полная яиц. Собаки греются снизу над теплотрассой и сверху на солнце.
Поставили на тротуаре деревянную горку. Сидят и стоят за ней, поправляют роликовые доски, принимают позы. Вот становится на доску, но переворачивает её и справляется с падением. Самый низкорослый согнулся на велосипеде – сам не выше него, – откуривает бычок, разгоняется, летит со сколоченных досок передним колесом вверх. На скамейке сидят три девочки, они не заняты, но всё это для них.
– Стой, – кричит она, срывая голос. – Остановись, – руки тянут к земле тяжёлые пакеты. – Остановись, там машины, остановись!
Но он, одетый во всё зелёное, оборачивается, смеясь, и снова бежит. Школьница хватает его за руку, мама подбегает и трясёт его за эту же руку:
– Там машины!
Школьница и её подруга переживают произошедшее, дёргая руками, изображая движение малыша. Снова делают лица неподвижными, выравнивают походку, взрослеют.
3.30
– Хватит крутить башкой! Стоя-ать! Гадюка.
Когти скребут за дверью.
Выпад ноги.
– Звоните, пожалуйста. Есть – есть. Нет – нет.
Двумя руками взялся за резиновый поручень, укрепив кейс на ступени. Безразлично смотрит сквозь очки лысеющей головой.
Перемычка наушников придавила рыжий гребень, ближе ко лбу.
Две болтающие на английском, перекрывая дорожный шум, везут перед собой по лёгкой сидячей коляске, обвешанной бумажными пакетами. У каждой сзади – на чёрном плаще и на коричневой юбке – по большому пыльному пятну. Дети молчат, замысловато изогнувшись.
3.31
Вдвоём – справа и слева – стаскивают сидящего ребёнка по металлической полувытертой горке, потому что сам не едет: ткань не скользит.
4.1
Дед прислонился спиной к солнечной стороне широкого ствола дерева. Две его внучки-близняшки, плотно упакованные в шелестящие комбинезоны с капюшонами, рассекают на самокатах асфальтовые дорожки. Они почти одинаковы, по крайней мере вещами: одеждой, обувью, самокатами. Но одна отталкивается левой, а вторая правой ногой.
Небритый и немытый мужчина – лица его не различить между курткой и шапкой – в разносортной одежде отталкивается от земли розовыми роликовыми коньками. На спине незакрывающаяся сумка через плечо, в ней есть пустая пластиковая бутылка и отрезок пластмассового шланга. У развилки пешеходных дорог остановился – прямо или налево? – поехал прямо, на ходу забросив сумку подальше за позвоночник.
Глухой хлопок, и на полу мгновенно – мультипликационное пятно пены, инкрустированное коричневыми осколками. Перешагивает через него, к эскалатору, не задерживаясь, не оглядываясь и молча.
4.2
Сэндвичмэн делает зарядку: холодно, вращает плечами.
Уточняет по телефону свою фамилию:
– Вы, соц, кий. Певец такой был. Бард.
– Как это вы стали неудобно, молодой человек.
– У меня помечено, что всё вами получено.
– Этот товарищ, он давно у нас не работает.
– В любом случае звоните. Я тогда с вами буду держать связь.
– Я вчера вечером приезжал, в семь. Около семи. Вы до семи работаете?
– До шести. Я ждал до восьми.
– В восемь с чем-то я приехал.
– С чем-то меня уже не было.
– Ну вот. Вот ваши материалы. Ещё нужно расписаться.
Один держит снизу, а другой тянет два чёрных пакета из третьего, четвёртого и пятого. Материалы застряли. Потом тянет один, а второй ищет лист для росписи в папке, зажав ещё один пакет между ног. Возня заканчивается, получатель уходит. Теперь курьер наводит порядок: роняет, поднимает, вынимает, осматривается, засовывает, зажимает коленями, укладывает, подбирает. Уходит, оглядываясь.
4.3
Пробежал по тележке, перескочил через ручку, задевая подошвой, развернулся, развернул и покатил за помидорами.
Две женщины, одетых одинаково, переговариваются через лежащую собаку, которая двигает рыжими ушами.
Очередь, столпотворение: пейзажи из мелких цветных камней – берёзы, ели, перелески, небеса. Торговка постукивает произведением о ладонь, чтобы осыпались лишние крошки. Зритель берёт за рамку, ищет взглядом и словами подругу, поднимает высоко, чтобы показать. «Пошли домой», – говорит она ему.
Грязный человек, одежда мятая как тело, лицо закрыто короткими чёрными волосами, которые кажутся длиннее, потому что кожа отступила. В руке пучок вербных распустившихся веток.
4.4
На задний буксирный отросток усаживаются две девочки, одна за другой, как ездят на мотоцикле. Трамвай трогается. Девичьи ноги почти касаются каменных плит.
Поймав трамвайную колею, она отпускает руль маленькой жёлтой машины, шарит руками внутри, что-то упорядочивает. Заднее стекло закрыто многими рядами мягких наваленных игрушек: разноцветные.
Садятся на скамейку возле неоттаявшего маленького пруда. Женщина, которой кепка закрывает уши полукругами, деловито достаёт шуршащие пакеты с пищей и напитками. Мужчина придерживает, чтобы не вырвал ветер. Пьют из белых стаканчиков, говорят, едят. Подходит и отходит собака, щёки её пусты.
4.5
В кожаных куртках окружили машину с распахнутыми дверями. Наблюдают, как их товарищ полуприсел и блюёт на коричневую землю.
4.6
Расположила ноги на его ногах. Старательно объедают друг другу губы.
На всех сиденьях трамвая сидят молодые милиционеры и смотрят в стороны.
– Я думал, она больше, – говорит один из них, видя телевизионную башню.
4.7
В одной руке – объявление, в другой – бутылочка клея. Делает три движения, прикладывает к доске остановки общественного транспорта. Неторопливо оглянулся. Крепит ещё два листка: «Сдаю!!!» Снова оглянувшись, поправляет на плече ремень портфеля, уходит по тротуару, высушенному утренним солнцем.
– На следующей, – говорит мать.
– Выходим на следующей? – спрашивает дочь.
– Нет. На следующей сядем.
Усевшись, мать (волосы собраны в хвост; те, что у лба, – с седыми корнями) подаёт чёрную книгу дочери (глава двадцать вторая; красная шапка и куртка красная, но с голубыми рукавами), а себе достаёт женский детектив.
– Экскурсия, – говорит вагоновожатая, подняв голову к зеркалу заднего вида, в открытую дверь кабины. – Над нами едет. Пока мы до метро доберёмся, там столкновение было, пока разъедемся, обратно поедет, увидите.
– Яблоко хочешь? – спрашивает мать.
– Печенье, – отвечает дочь.
– Две сумки, согнутая, и бежит. И чего не идётся спокойно. Кулёк, – говорит вагоновожатая.
Её волосы и стёкла очков выкрашены в тёмно-рыжий цвет.
С раскладного стула следит за неподвижным поплавком и лежащей на воде леской, которую сносит ветер. Костыли положил один на другой вдоль линии берега.
4.8
В его руках два искусственных поминальных венка: веточки, редкие простые цветы. Она говорит с ним на ходу.
Набирает номер, читая его с клетчатого листа, который держит в той же руке, сверяя каждую цифру. Окончив разговор, закуривает длинную тонкую сигарету. Убирает зажигалку в маленькую сумочку-параллелепипед. На безымянном правой толстое обручальное кольцо; на мизинце такое же.
4.9
– Теперь твоя очередь гадать. Постригся я или причесался?
Его глаза совершенно неподвижны.
– Люсь! – долго свистит протяжным звуком падающего самолёта. Машет руками: – Люсь! Лю-да! – снова свист. Подхватывает под мышку узкую коробку, напряжённо идёт вперёд быстрым шагом с повёрнутой влево головой.
Серьги, воткнутые в его губы, напоминают рыболовные мормышки: он пойман симметрично. Из подбородка растёт густая плотная борода, пущенная по середине лица, похожая на сжатые горстью ветки веника.
Дальневосточный иностранец вытягивает перед собой руки с маленькой металлического цвета коробкой. Кадр. Немного повернулся, прихватив другое здание. Кадр. Кадр. Кадр.
– Какие башмачки, а? По-моему, во всем мире конкурс проводится, кто нелепее оденется.
Слово «нелепее» трудно поддаётся его нетрезвому артикулярному аппарату.
– Ой, извините, – говорят девочки.
– Ничего. Очень даже приятно, – не глядя на них говорит лысоватый мужчина, который рассматривает атлас мира.
Девочки улыбаются, но он не видит.
– У меня есть песня про рыбку и песня про грибок.
Стоя, руку натянув за спину, набирает с клавиатуры аккордов. Круглая голова разговаривает со стульями и зрителями.
4.10
Держась за самокат, плавно двигает второй рукой, поворачивая запястье, и маленькая головка – блестящие влажные глаза, мелкие длинные завитки спускаются из-под шапки, – качается по-восточному от плеча к плечу на неподвижной шее.
– Не надо печалиться, – старательно поёт она, – вся жизнь впереди.
Одетый в коричневое с белыми полосами прямой белёсый старик идёт вдоль стены спортивной ходьбой, почти не сгибая худых ног.
4.11
Четверо мужчин стоят полукругом, задрав головы, и смотрят, как белые голуби делают круги на синем небе возле железных клеток голубятни. Руки они положили в карманы. Непричёсанные волосы треплет ветер. Ещё один мужчина постарше стоит чуть в стороне и тоже смотрит вверх; у него на голове шляпа.
– Сейчас судят очень плохо. Очень плохо.
– Вот Ходорковского-то вот недавно посадили за миллиарды. Евреев-то этих.
Одежда двух этих плотных старух слоиста, многослойна и подпирает лица, как вода выталкивает из себя предметы.
4.12
– Моя мама была, его мама была, его мама была, то есть её мама была.
Играют в хоккей на роликовых коньках между зелёной стеной и красным низким забором. Кто в куртке с бейсболкой, кто в футболке, подставляя руки вечернему солнцу. Тела и лица меняют траекторию движения внезапно, как это делают птицы в стае. Их около десяти. Скорее чуть меньше, чем чуть больше. Скорее девять, чем двенадцать.
Объясняет ему что-то возле светофора, трясёт кулак с выставленным указательным пальцем. А второй кудряв, и руки его опущены, держат по тяжёлой сумке.
Позади длинного блестящего ряда новых велосипедов, выстроенных по росту (подножки удерживают их склонёнными, рули развёрнуты) стоит и смотрит: то ли на вывеску завода, то ли на темнеющее небо. Руки греются в карманах куртки. Это женщина, женщине около сорока.
4.13
Милиционер и его женщина переходят улицу на красный пешеходный. Они держатся за пальцы. Из его кобуры видна металлическая пятка пистолета. Он в очках. Каштановая гладкая краска на её волосах.
Отставляет швабру, открывает прозрачный холодильник и достаёт пиво. Тёмно-розовый халат и белые носки поверх чёрных непрозрачных колготок.
Смотрит в окно, прижав к щеке вытянутый указательный и мягко сложенные остальные. Мелкие стянутые кудри. Глаза хватаются за предмет, бросают его и ищут новый.
Уроженцы Закавказья кормят монетами узкий прямоугольный ящик, обступив с трёх сторон. Не отрываясь смотрят на разноцветное мельканье. Ящик булькает, пищит и гугукает.
4.14
Бежит трусцой к открытым металлическим дверям, в руке авоська с четырьмя футбольными мячами; большая спортивная сумка бьёт по спине.
Одетая в фиолетовый плащ держит красный пластмассовый с прорезями ящик для перевозки домашних животных, в котором стеклянные банки.
Левой рукой обнимает сидящего на коленях ребёнка, правой сжимает раскрытую настежь книгу. Читает вслух: «Глава двадцать восьмая, самая весёлая». Ребёнок с желтоватым длинным лицом смотрит на буро-бордовый каменный забор.
На самом переднем, высоком сиденье троллейбуса читает мягкий детектив, лежащий на поднятых коленях. Правой кистью сжимает синюю полулитровую банку алкогольного коктейля, изящно оттопырив мизинец. Левыми пальцами достаёт со дна кармана семена тыквы. Освободив съедобное зубами и языком, проводит пальцами по круглому поручню над металлическим щитом, чтобы сбросить мокрую шелуху к дверным ступенькам.
4.15
В красной шапочке идёт прихрамывая, придерживаясь за костыли, выкидывает левую ногу, словно она раскладная.
Пережидая пробку, сел в красных штанах на корточки среди стоящих, опираясь на трамвайный стул, читает телевизионную программу. За окном, весь в красном, идёт между рядами машин с сумкой у бедра, просовывает листовки в щели опущенных стёкол. Возле закрытых чуть замедляется, но идёт дальше, не беспокоя.
– Не говори под руку!
– А-а?
Проносятся на роликовых коньках одна за другой, чтобы повстречаться за поворотом с подружками – одна чуть выше ростом, другая совсем маленькая.
– Это действительно не ты звонила? – спрашивает старшая.
– Честное слово, – шагает, ловко переставляя колёсики по асфальту.
4.16
– Ты знаешь – это тёмный лес. Абсолютно тёмный лес. И как ты потом будешь его искать?
Серебристый телефон прикреплён к тусклому кольцу, квадратному в разрезе, надетому на большой палец. Длинные неострые бледные ногти, яркая помада на белом лице.
Высыпали в коридоры участники конференции. Дамы в преподавательских лучших платьях. Мужчины бородаты, с пуловерами под пиджаками. Один подносит раскрытую книгу к огромным линзам в толстой-толстой чёрной оправе. Ещё один держит у волосатого лица белую чашку с кофе.
– На месте евреев я бы, – говорит женская спина в коричневом с искрой костюме мужскому лицу в тройке и галстуке.
Две юные жизнелюбивые и яркие армянки спрашивают дорогу у пары милиционеров. Милиционеры мешкают, отвечают и – снова замешкавшись – просят показать документы, удостоверяющие личность.
– С радостью! – шарят под мышками, в сумочках.
4.17
Полные женщины неловко, но сильно упираются в мётлы. На скамейке возле коммунальной машины выложен праздничный стол, состоящий из газет, пакетов, напитков и закусок.
На скамье сидят трое юношей в длинных и расстёгнутых чёрных пальто. У каждого в руке открытая бутылка игристого вина, которое они потребляют из горл. Позади них – длинный округлённый белый лимузин с непрозрачными окнами и другие украшенные автомобили. Невеста в белом платье с голой спиной пощипывает свой наряд и чокается с гостями и скованным костюмом женихом.
Вытянула ногу по асфальту, сбоку початая бутылка сидра, говорит ему вверх:
– Был один такой, ушёл – и с концами.
Он, в оранжево-коричневых вельветовых штанах, полуженской кофте и с круглой чёрной повязкой на глазу, отвечает так:
– Света, я не такой человек, отцепись-окстись! – и уходит по направлению к торговой палатке, приговаривая: – Эта церковь, она всегда работала, работала, работала, работала, всегда работала, слышь, работала, и во время войны работала, и эти, как их, работала, азеры, да, работала, работала, а батюшка – вот такой мужик.
В руке у него новая сторублёвка.
Снимают кино, окружив прожекторами и камерами подъезд старого общественного здания с колоннами. Из дверей выходят люди в чужих одеждах, делают нужные движения, говорят нужные слова и ждут в ответ нужных слов. Один рвёт бумагу, другой одет в сюртук с большими блестящими пуговицами.
4.18
Посередине трамвайной колеи вычёрпывает воду из прямоугольной щели длинным ковшом в металлическое ведро. При приближении вагонов отходит в сторону, убирая с путей деревянную красную решётку и смотрит вниз, под колёса, прогибающие рельсы. Косынка в розовый мелкий цветочек, оранжевый бушлат.
На балкон третьего этажа выбирается худой человек в беловатой майке. Чешет себе грудь и смотрит под ноги. Закрывает, уходя, дверь, где вместо стекла фанера с условными символами в углу: не кантовать, хрупкое.
– С велосипеда все падают, – учит отец кататься девочку, одетую в розовое просторное пончо с капюшоном.
Конец ознакомительного фрагмента.