Оставьте ангелов без работы. ЧАСТЬ 1. СТРАННАЯ ПАРОЧКА (Елена Чиркова)

Глава 1

В аэропорту Амстердама стоит белый рояль.

А я никогда в жизни не видела рояля. Тем более белого. Поэтому обалдела.

– Ну что, Прекрасная, – настроение каково? – Пихнула я локтем Елену.

Елена даже бровью не ведет, катит чемодан к стойке регистрации, рассеянно глядит по сторонам, меня в упор не видит. Ну, ничего. За много лет я привыкла.

– Ну что, настроение каково? Во! – Сама себя веселю я, привычно сплетая из пальцев правой руки знакомый каждому ребенку, воодушевляющий жест. Левой – прижимаю к боку книгу кулинарных рецептов. Люблю почитать про еду, когда делать нечего.

Елена становится в очередь, на регистрацию, вытягивает из сумочки документы. Сижу, жду, подперев рукой щеку, по – пацански развалившись на пластиковом жестком стуле, вытянув ноги, глаз не свожу со своей Прекрасной.

Елена. Моя Елена…

Если посмотреть со стороны, мы та еще парочка.

Елена – балерина, сероглазая красавица с темными вьющимися волосами, словно речные водоросли.

Я – привет из девяностых. Обесцвеченная овечья челка низко-низко над желудевыми глазами; джинсы-варенки да белая майка-алкоголичка.

Мне тридцать. И мне всегда будет тридцать.

Регистрация на рейс окончена. Сидим, ждем теперь вместе. У Елены в глазах страх. Она всегда дрожит перед полетом. Дрожит всегда, а меня позвала в первый раз. Так что я не только рояль, но и аэропорт в первый раз вижу.

Ну, все. Нам пора.

– Самолет летит, самолет гудит… – Радостно шагаем по «рукаву», прямиком к одинаковым стюардессам. – У-у-у, мы летим в Москву-у-у.

Глава 2

Пассажиры толпятся в проходе. Занимают места.

Я прикасаюсь к запястью Елены. Пульс участился. Нервничает.

– Что делать?

С тех пор, как я рядом с Еленой, вопрос «что делать?» стучит в моих висках постоянно. Как звук колес в вагоне скорого поезда: « Что делать? Что делать? Что делать»?

Но этим утром я точно знаю, что делать. Заранее подсуетилась.

Заботливый город Амстердам.

Он уже разложил в ароматных кофейнях, газетных киосках, в аэропортах и на бортах самолетов свежую прессу с культурной новостью: звезда российского балета, Елена Черепахина, предпочитает на ужин жареную картошку.

Итак, пресса! На борту самолета есть свежая пресса.

Срываюсь с места по направлению к стюардессам. Еще перед взлетом они должны раздать пассажирам газеты.

…А вот и газетки. Свеженькие. Аккуратненькие! Стюардесса катит тележку и улыбается.

Улыбаюсь и я. Радостно сую руки в карманы потертых штанов. Привычка.

Наконец, улыбается и Елена, потому что на откидной столик ложится газета с ее фото.

«А ведь только вчера снимок сделали», – читаю я мысли Елены.

А дело было так. Труппа российского балета прилетела на гастроли в Амстердам, представлять балет «Щелкунчик». Елена – солистка, восходящая звезда. Она Машу танцует.

Выступление прошло успешно. После спектакля, в гримерку к Елене постучал интервьюер. Елена его впустила.

Я сидела, набычившись в углу, нервно теребила угол пыльной багровой шторы и думала: «Ну, как же галантен этот молодой голубоглазый голландец»!

Ревную?

Ревную.

Елена присела на краешек бардового, с золотым орнаментом, кресла, положив руку на изящный подлокотник. Острые Еленины позвонки, торчащие из усталой, едва опавшей спины; ноги, сплетенные в неправдоподобно красивую композицию – делали ее похожей на вымышленное создание из, только что оконченной сказки.

И мне вдруг жутко захотелось, чтоб перед голландцем сидела бы сейчас не Маша! Было бы забавно, если мгновение спустя, Еленин носик удлинился бы, вдоль позвоночника пробилась бы, и сразу ощетинилась серебристо-серая шерстка.

– Эге – гей! – Озорно вскрикнула бы Елена. – Где ты, Мышиный Король? Жди меня! Я с тобой.

Елена выскользнула бы из приторно – нежного, в атласных розовых ленточках, сценического платья, и мышью юркнула бы в норку, вслед за поверженным Мышиным плохим Королем.

А красавчик – интервьюер остался бы «с носом»! Вот такая фантасмагория.

Но – нет. Мои мечтанья не сбылись. Елена по-прежнему сидела в кресле. Красиво-каменная.

Самодовольный блондинчик считывал с бумажки заготовленные вопросы.

– Елена, что вас восхышает покушать?

– Покушать? О… Я обожаю картошку.

– Картошку? Но в Голландии много, очи-и-инь много элитной картошки!

– Здорово. У нас в России тоже много картошки. Моя бабушка отлично жарит картошку с луком и укропом.

– Не —е-ет! Вы такая тонкая. Вы что, почитаете картошку?

– Почитаю. Еще как почитаю. Особенно на ужин! – Картинно, якобы от раскаянья, вздохнула Елена.

– Елена, я не очень понял. – Неуверенно замялся красавчик. Вы шутите или нет? Или я так и писать: «Балерина Черепахина почитает на ужин жареную картошка».

– А давайте похулиганим! Так и пишите… – Хохотнув, подтвердила балерина. – Дескать, очень люблю картошку.

По виду блондина было видно, что он запутался. Однако уточнять смысл сказанного у Елены он не стал, видимо, чтобы окончательно не заблудиться в туманных дебрях едва для него уловимого словесного непонимания.

Интервьюер поставил точку в своем блокноте, рассыпался в благодарностях, попрощался и ушел. Я с облегчением вздохнула.

Глава 3

А теперь, вот они, газетки. Лежат перед «звездным» Елениным взором.

Елена сидит, свою фотку рассматривает. По лицу вижу, что шутка про ужин ей нравится.

Самолет набирает высоту. Пассажиры вжимаются в кресла.

Сую руку в карман. Орудую прямо как фокусник. Аккуратно вытягиваю из кармана «вареных» джинсов почти незримую тряпочку. Нет, это даже не тряпочка. Скорее, паутинка, что ли… Кладу ее на спину своей Прекрасной. Ближе к шее, чуть выше лопаток.

Паутинка живая. Прямо на глазах она, как облачко в июльском небе, начинает ползти и шириться по спине Елены. Под звук ветерка, гуляющего в пшеничном поле, невзрачная тряпочка превращается в два белых крыла, до поры до времени безвольно лежащие поверх тощих Елениных плеч, похожие по пуховую косынку ее бабушки Нюры.

Самолет летит ровно. Почти бесшумно.

Я вновь прикасаюсь к запястью дремлющей Елены. Пульс нормальный.

– Ну что же, Прекрасная. Мне пора.

Тихонько тяну послушные крылья с слегка захрапевшей своей «звезды».

Накидываю их себе на спину. Крылья обретают характер. Вздымаются, встают, как конь на дыбы.

Вгрызаются в позвоночник.

Рвут.

И выносят меня вон. Сквозь мутный кругляш замурованного иллюминатора.

Глава 4

– Здравствуй. Я Ангел-Хранитель. – С наслаждением ныряя в бирюзово-желтую лазурь бездонного неба, поприветствую я тебя, глядя, как ты стоишь на земле, подняв глаза к солнцу.

– Мой? – Наверняка, спросишь ты, заметив в летнем небе причудливое облачко, похожее на тельце с крыльями.

– Да. Я и твой Ангел тоже. Потому что Ангел – это любовь, как и сам Бог. А Бог любит каждого.

– Почему ты со мной говоришь? – Взволнованно обратишься ты ко мне, человечку с нимбом. – Что такое ВАЖНОЕ ты хочешь мне сказать?

– Я хочу сказать тебе, что ТЫ НЕ ОДНА (ТЫ НЕ ОДИН). – Отвечу я, необратимо растворяясь в бирюзе. – У тебя есть Ангел-Хранитель. Он всегда рядом. Он бережет тебя. Он очень любит тебя. Он отвечает за тебя перед самим Господом Богом.

Глава 5

В законе Божьем об ангелах сказано:

«Ангелы – духи бестелесные (потому невидимые) и бессмертные, как и наши души; но их Бог одарил более высокими силами и способностями, чем человека. Ум их совершеннее нашего. Они всегда исполняют волю Божию, они безгрешны, и теперь благодатью Божией так утвердились в делании добра, что и грешить не могут».

Эти слова – чистая правда.

Однако, сразу уточню: я не «чистокровный» ангел. Люди ошибочно полагают, что Ангелами могу т служить умершие люди, бабушки, дедушки, другая родня… Это мнение неверно. Ангелы – это существа, сотворенные Богом особо. Согласно свидетельству Священного Писания, Ангелы были созданы Богом еще до начала видимого мира, как служители Божьи.

А я не «чистокровный» Ангел. Потому что прежде чем стать Ангелом, в прошлой, земной жизни я была человеком.

Тогда кто же я?

Если я скажу, что я «полу – человек», «полу-Ангел» – это прозвучит очень дерзко; примерно так, как если бы капля воды громогласно заявила бы о себе: «Я – полу – капля, полу-океан»…

Да, очень жаль такую каплю…

Я не стою и перышка из Ангелова крыла, ни даже крохотной пушинки, ни единой его молекулки.

Однако, Бог так милостив и прозорлив, что дал мне на время воспользоваться инструментами Ангела. Бог дал мне крылья – как способ мгновенного перемещения из одной точки в другую; Книгу о Былом – источник информации о прошлом любого человека; и Пурпурное Сердце – измеритель любви в жизни человека.

При этом, моя гордыня, мой гнев, моя зависть, мое осуждение – по-прежнему мной помыкают. Я каюсь. Потом снова грешу. Говорю же, в прошлой жизни я была человеком.

Стало быть, называй меня Ангелиной, потому что во время земной жизни я была женщиной, Ангелиной Скороходовой.

Впрочем, все по порядку.

Когда я умерла, мне было тридцать. Но не горюй. Мне было не страшно. И мне было не больно. Хочешь узнать, как все случилось?

Умерла я в июле.

Но прежде, все тридцать лет почти безвылазно (хотя, признаюсь, был один эпизодик) я прожила в в глубинке Пермского края, в селе под названием Барак.

Согласна: название так себе. Звучит не очень.

А в детстве и вовсе я была в замешательстве. Помню, будучи дошкольницей, подошла к маме Марине с вопросом: «что такое Барак»?

Мама мыла посуду и думала о своем, скорей всего, о председателе колхоза, по которому она тогда сильно «сохла».

Я ее отвлекла.

«Барак? Ну, это, вообще-то, дом такой… Большой дом. Там много разных людей живет. Все веселые и счастливые. – Мама Марина сильно задумалась. – Когда праздник, люди из дома во двор выходят. Едят, пьют, обнимаются. Еще на гармошке играют».

Мама грохнула тарелкой, закинув ее на полку буфета, поставив тем самым точку в нашем разговоре.

Эх, мама, мама. А ведь ты была не права. Не все в Бараке счастливы и веселы.

Тем более, что какой-то местный умник, на топографической табличке, при въезде в село, в название «Барак» вклинил жирную черную букву «Д». Получилось «Бардак».

«Так- то оно честнее будет. – Решила я. – А то мама Марина, тоже мне, придумала: большой дом с песнями и плясками».

Вот и в моей жизни на ту пору был бардак. Даже в Бараке, по сравнению с ней, был относительный порядок.

В восьмидесятые годы, в годы развитого социализма, с которыми совпало мое пионерское детство, наш колхоз считалось богатым. Около десятка молочно-товарных ферм давали местным жителям возможность жить безбедно.

Я, после окончания десятилетки, и пары лет бестолкового мыканья в областном городе Пермь, тоже оформилась на работу в Бараковское хозяйство.

В двухэтажном деревянном скособоченном доме мне принадлежала крохотная комнатушка. Железная кровать; стол, покрытый цветной старой скатертью; хозяйственная плита с чайником, сидящим на ней «верхом» да алюминиевый рукомойник – вот все мое тогдашнее богатство.

В то утро я проснулась очень рано. Еще до верещания круглого, облупленного будильника. Я открыла глаза. Часы показывали пять. Нужно было бежать на работу.

Я одернула штору, выглянула в окно. От неожиданности отпрянула. Туман, как молодой озорной волшебник, играючи, сделал невидимыми все село и даже кусты шиповника, цветущие в полисаднике, перед моим домом. Я отпихнула от себя дряхлые деревянные створки окна. Они недовольно взвизгнули, но все же впустили влажный утренний воздух, настоянный на розовом запахе дикого шиповника, в мою затхлую конуру.

Работала я на ферме. В родилке.

«Родилкой» попросту назывался скотный двор, где, громыхая мощными нашейными цепями, несдержанно топтались в ожидании отела стельные колхозные коровы.

Я очень любила маленьких теляток. По своей новорожденной глупости они с громким чмоканьем и распусканием слюней сосали мой палец, который я им подсовывала, чтобы приучить их пить молоко из бутылочки.

В шутку я называла своих питомцев молокососиками.

Я заботилась о них, словно о детях. Тем более, что ни детей, ни мужа у меня не было.

Глава 6

В то утро, еще до того, как я умерла, отелилась Офелия.

Я волновалась за нее, думала, как все пройдет?

Прошедшей ночью с коровами оставался Андрюха Козырев. Козырь, вообще-то конюх. Он с лошадьми мастак, а не с коровами. Поэтому я ему не доверяла. Просто в ту ночь в дежурство поставить было не кого… Наш, коровий скотник запил.

Эх, Козырь, Козырь. Хоть и был он на десяток лет меня младше, красота его невозможная, она с толку меня сбивала!

Мне всегда казалось, что Козырь запутался во времени и месте своей жизни. Его темные локоны, живописно ниспадающие на затуманенные глаза, делали его похожим на фаворита знатной особы; на жгучего итальянца; на цыгана на коне и в поле. На кого угодно, но только не на конюха в селе Барак. Но Козырь – конюх в селе Барак. И это – его реальное место и время жизни.

А ему еще отел у Офелии принимать.

Короче, в тот день я не стала дожидаться, пока закипит нерасторопный чайник, хлобыстнула из него в стакан теплой невкусной воды, глотнула ее и вылетела на улицу.

Туман преградил мне путь. Он был такой густой и близкий, что хотелось сдернуть его, как висящую на веревке, прямо перед носом, белую простыню, и идти дальше.

Мне было хорошо идти сквозь туман. Торжественно и страшно.

Так, шаг за шагом – я оказалась на ферме. Оглянулась вокруг – Козыря в поле зрения не наблюдалось.

Я вошла в «Красный уголок», чтобы надеть черный рабочий халат и резиновые сапоги. Без этой одежки на ферме – никуда.

Тут мое внимание привлекла холщевая сумка Козыря. Она лежала на столе. Такие обычно носят, перекидывая их через плечо. Сумка оказалась открытой и из нее торчали какие-то цветные картинки.

Я протянула руку.

Козырь слыл в Бараке таинственным человеком. Про него в селе болтали разное. Дескать, парню двадцать с лишним лет, а ни разу ни с одной девушкой даже за ручку не держался. Рассказывали, что его слепой дед с самим чертом якшается. А с родителями Козыря случилась такая душераздирающая трагедия, что даже громогласные Бараковцы говорят о ней почтительно понизив голос.

Короче, Козырь завораживал.

Его сумка лежала с разинутой «пастью». Я не удержалась. Сунула руку «в пасть».

Я вытянула из холщевого нутра ворох открыток с изображением городов: Софии, Стамбула, Вены. Открытки были старые. Замызганные.

«Че он их таскает? – Перебирая Козыреву коллекцию, думала я. – Делать ему больше нечего?».

Одна из открыток все же показалась мне любопытной. Она отличалась от других. На ней изображался, болгарский городок Несерб, а как иллюстрация к нему – вертел над огнем с нанизанным на него молочным поросенком. На обратной стороне открытки был напечатан рецепт приготовления этого самого поросенка.

А кулинарные рецепты моя страсть! Я начала читать.

Но тут резко вспомнила: Офелия!

Нужно было бежать. Я, секунду подумав, сунула открытку в карман халата. Очень хотела дочитать рецепт. А просить ее у Козыря я даже не собиралась. Он бы сразу понял, что я в его сумке шарилась.

«Подумаешь, открытка. – Решила я. – Таких на почте – завались. Новую купит».

Так я украла открытку. И мне ни капельки не было стыдно.

Глава 7

Черная корова Офелия с белым пятном на беременном брюхе, выдавила из нутра пронзительный вопль. Теленок просился наружу. Мычание напуганной роженицы прокатилось по ферме. Но, туповатые животные, и ухом не повели: гремели нашейными цепями, перемалывали зубами жесткие, как проволока, перезрелые стебли тимофеевки, нажимали носами на рычаги поилок. Вода брызгала, обдавая «полированные» коровьи носы ледяной струей. Животные отфыркивались, у ноздрей надувались и сразу лопались большие пузыри.

Июльское утро лишь только забрезжило в засиженных мухами окнах, и коровьи роды Козырю были в тягость. Он, конечно, знал, что Офелия надумала телиться, но надеялся, что его «пронесет», и корова дотянет до моего прихода.

– Ты почему соломы корове не постелил? – Разъяренной фурией набросилась я на Козыря, когда тот замаячил долговязой фигурой в конце коридора – Ждешь, что теленок из коровы на голый пол выскользнет и до клетки сам докатится!?

– Да я же вечером солому стелил, – начал было оправдываться конюх. Но передумал. Под моим тяжелым взглядом бойко схватил вилы и поспешил в тамбур, чтобы притащить для теленка соломы.

А тем временем Офелии и вовсе стало плохо. Ее тужило.

Я побежала за веревкой.

Когда я вернулась, черная слизкая телячья голова уже торчала из—под хвоста Офелии. Я крепко, двумя руками вцепилась в телячьи уши и потянула. Вслед за телячьей головой из тела коровы выпрыгнули передние ноги. Я привязала веревку к ногам. Дернула, что есть мочи.

Теленок, окутанный слизью, словно пришелец из фильмов ужасов, вывалился из коровы прямиком в белый свет.

Новорожденного теленка в клетку волокли на весу, за ноги. Я – за передние, Козырь – за задние.

– Тяжелый. – Козырь первым плюхнул беспомощного коровьего младенца в кучу соломы и с облегчением вздохнул. – Слава Богу!

Я устало поплелась в «Красный уголок».

Хотела, наконец -то, попить чаю со зверобоем, да в темно – зеленом чайнике с травяным отваром, жужжа, билась муха.

Я обреченно опустилась на стул. Пролитая вчера на подол моего черного рабочего халата коровья каша, задеревенела, покрыла коркой и без того мрачную мою одежонку.

Психонув от нахлынувшей вдруг человеческой безысходности, я вылетела на улицу.

Мне нужно было с улицы загнать на ферму телят. Те, что постарше, летом, в хорошую погоду, спали в загоне, под открытым ночным небом.

Туман. Вокруг стелился туман.

Помню, как остервенело, с корнем выдернула жесткий огрубевший стебель Иван-чая, чтоб смастерить вицу подлинее. Помню, как огалтело взмахнула ею в воздухе, чтобы задать стаду телят движение…

Потом потеряла осторожность.

Рванула, как ненормальная. Так, что земля под ногами качнулась.

А туман свое дело знал туго.

Я просто оступилась. Вывернутая нога неуклюже завалила меня на бок, я полетела на сколоченную из старых бревен коровью загородку. Остро обломленный, торчавший из земли, полусгнивший колышек будто бы ждал меня. Словно давно меня караулил. Я упала виском на кол.

Мне ничуть не было больно.

Только очень, очень обидно.

Глава 8

Я слышу музыку.

Не грустную, не веселую.

Не медленную, не быструю.

Не тихую, ни громкую.

Нет слов на земле, чтобы описать эту музыку. Музыка неописуема прекрасна. Она звучит свысока. Ее источник – выше самих небес.

Я чувствую, как каждая незримая песчинка моей души, покидая мертвое тело, летит на зов этой божественной музыки.

Моя душа парит над землей. Я вижу свое тело. Неуклюже заваленное на бок. Открытые глаза…

Странно.

Мне отчего-то припомнилось, как в годы дефицита, я четыре часа «пилила» на автобусе в Пермь (и это только в один конец!) чтобы купить на рынке, у цыган перламутровые тени для глаз.

Косметики в магазине «днем с огнем не сыскать» было. А у цыган и наборы теней, и помады, и лаки для ногтей – все есть. Цыгане выдавали эту косметику за польскую, и продавали за бешенные деньги.

Только какая ж она польская?

Перламутровыми тенями я накрасилась один раз. Глаза щипало так, как будто бы я их натерла куском мыла.

Удивительно. Но глаза мне больше не нужны.

У меня больше нет тела. Не надо его кормить, поить, мыть и красить. Как хорошо…

Но у меня есть душа. Я ее чувствую.

Моя душа возносится ввысь. Под звуки восхитительной музыки она распадается на молекулки. Молекулы парят созвучно мелодии.

Но вдруг в одно мгновение музыка стихла.

Я услышала голос.

Глава 9

– Добро пожаловать, в царство небесное, Ангелина…

– Что за фигня такая?! Где я? – Мой голос звучал как будто бы из головы. Но вместо головы было пусто. Я себя не видела, но ощущала. Вокруг зияла лишь космическая черная пустота. Она, как разноцветными блестками, была усеянная песчинками разных планет. И рядом тоже никого не было видно: однако, голос, заговоривший со мной, был мужским и очень приятным.

– Ладно, Ангелина. Давай, будем действовать по-обычному, по – земному.– Видимо, поняв мою растерянность, решил невидимый дяденька.

Черная бездна вдруг опрокинулась в никуда, явив мне дневной белый свет.

– Ну что, Ангелина, теперь лучше?

Как только эти слова были произнесены невидимым мне человеком, я почувствовала свое тело. На мне были надеты любимые «вареные» джинсы и широченная рубаха – разлетайка. На рубахе – картинка: шайка молодежи у барной стойки дует пиво из литровых кружек.

– Видишь себя? – Спросил голос.

– Ну да… Вроде вижу. Руки, ноги на месте. А голова-то в целости, сохранности? А то ведь кровь вроде шла? – Засомневалась я.

– В сохранности. Сама, смотри…

Я огляделась. Оказывается, я находилась внутри незнакомого мне помещения. Комната была явно казенной, но совсем не унылой. Яркий солнечный свет щедрым потоком тек сквозь окно, радуя стены, окрашенные по треть человеческого роста темно – зеленой краской. Пол, похоже, только что кто-то протер, потому что он был влажным и запах затхлой тряпки в комнате пока не улетучился.

В помещении имелся невзрачный диванчик, цвет которого напоминал золотистый, и трехстворчатый полированный трельяж.

Я подошла к зеркалу. Внимательно рассмотрела себя. Голова и правда была цела.

Глава 10

– Ну, что, Ангелина Скороходова, настроение каково? Во! – Развеселый мужчина, как две капли воды похожий на Льва Лещенко, выпятил вперед большой палец правой руки. – Садись, Скороходова, поболтаем.

– Давайте, а вы кто?

– Называй меня Львом.

– Я так и подумала. – Буркнула я, недовольная тем, что Лев стырил и присвоил себе мою коронную фразу про настроение, и жест тоже. Странно, но меня ничуть не удивило: откуда он про них знает.

– Я рад, что ты меня узнала.

– Так как вас не узнать-то? Вы персона известная… А где я?

– Вообще – то, мы сейчас сидим в гримерке. – Недовольно сморщив нос, огляделся вокруг мой собеседник. – Гримерочка, конечно, так себе… Закинули на гастролях в захолустье. Но гримерка – это так. Декорация к нашему разговору. Мне нужно, чтобы ты меня поняла. На самом деле, это место, где мы сейчас находимся, называется Царство Небесное.

– Как называется? Не… Че-то я запуталась. – Озираясь по сторонам, засомневалась я. – Странно все это: то гримерка, то Царство Небесное…

– Объясняю. – Дружелюбно улыбнулся Лев. Потом положил мою правую руку между своих, теплых ладоней. – Я знаю, в детстве отец оставил тебя. Тебе тогда три года было. Ты тосковала. И когда ты видела по телевизору Льва Лещенко, то думала, что он, твой отец. Так сказать, фантазировала… В общем, считай, что это мой психологический трюк: я появляюсь перед людьми, попавшими на небеса в виде приятных им образов. Я думаю, ты понимаешь, что так общение протекает гораздо успешней… Скажем так, если бы ты во время земной жизни была бы влюблена в Максима Горького, то сейчас перед тобой сидел бы Макс, сверкал бы очами, тряс челкой, как ретивый конь, и твердил свое заветное: «Глупый пингвин робко прячет тело жирное в утесах…».

– Допустим. – Подозрительно глядя на собеседника, вслух предположила я. – А вы, извините, какую должность здесь занимаете?

– Главную. – Лев слегка сконфуженно, но благородно улыбнулся. – Самую главную.

– Ну, если вокруг меня Царство Небесное, а вы здесь главный, выходит, вы Бог что ли? – В моей, недавно проломленной голове вспыхнуло озарение. – Главнее Бога на небе вроде нет никого.

– Ты права. Я Бог. – Подтвердил мою догадку Лев.

Глава 11

Новость о том, что я в Царстве Небесном, меня не обрадовала. В тот момент я еще не успела подумать ни о рае, ни об аде. Мне просто было жаль себя, выходит, наступила смерть.

Я разревелась беспомощно и обреченно. От чувства неизбежности: была жизнь да вся вышла.

– Ты привыкнешь. – Отпустил мою руку Лев.

– Привыкну?! – Разъярилась я. – Мне тридцать лет! Я не была замужем. У меня не было детей. Я в жизни мухи не обидела! Какой же ты Бог, если допустил такую несправедливость. На земле поговаривают, что ты милостив. Я говорю тебе прямо, в лицо: все это вранье собачье! Я-то уж точно не хотела умирать! А ты меня не пожалел, от смерти не избавил!

– Ангелина, дорогая моя, девочка. – Ничуть не обидевшись, ровным спокойным голосом продолжал Лев. – Люди часто думают, что Бог несправедлив. Ты тоже, по-видимому, так считаешь. Это тема для длинного разговора. А сейчас ты должна понять: не я людей наказываю. Греша, люди сами себя наказывают. Как говориться, что посеешь, то и пожнешь. Какую кашку наварил, ту и кушай… А за тобой грешки-то тоже водятся! Считай, что я призвал тебя исправиться.

– Исправиться?! – Мне хотелось наброситься на Льва с кулаками. – Да по земле гуляют, воры, убийцы и маньяки. Чего плохого в жизни сделала я? В школе двойку получила?

– Стоп, Скороходова. Не спеши.– Лев по-прежнему спокойно улыбался. – Послушай меня внимательно. Воры, маньяки и убийцы за свои поступки ответят. А тебя мне нужно лишь слегка подкорректировать. Сама посуди.

Во-первых, ты предала свою мечту. При рождении я преподнес тебе дар. Дар – вкусно готовить еду. Я хотел, чтобы ты стала искусным поваром, чтобы испробовав твоих блюд, люди становились бы сытыми и довольными. Разве сытый и довольный человек пойдет творить зло? А ты что сделала? Ты мой дар профукала. Профукала?

– Профукала. – Смиренно согласилась я.

– Во-вторых, Ангелиночка, ты никого вокруг не любила. Ни одного человечка в огромном земном мире! Возможно, тебе покажется неожиданным мое обвинение, но это так. Давай-ка, сама подумай… Ты ж свое главное предназначенье женское не исполнила – ребеночка не родила!

Вот и выходит, Ангелиночка, ты была пустоцветом.

Я вдавилась в спинку дивана. Сидела ошарашенная. Не знала, что ответить Льву.

– Ну и в третьих, ты украла открытку.

– Че? Открытку? Да, ты шутишь. – Тут уж я взбрыкнула по – мощному. – Ты хочешь осудить меня за копеешную открытку?

– Вот именно. За открытку, Ангелиночка. – Настаивал на своем Лев. – За открытку с видом болгарского городка Несебр. Там еще поросенок на вертеле жарится.

Глава 12

– Ну не печалься. – Шутливо пихнул меня локтем в бок Лев. – Послушай, что скажу: я не собираюсь тебя отправлять ни в рай, ни в ад.

Да, да. Именно так, – качнул головой Лев в ответ на мой окончательно растерянный взгляд. – Я отошел от своего правила намеренно. Ты – исключение из правила. Это потому что у меня к тебе дельце есть. Так, сказать, важная миссия. Кроме того, если не станешь отлынивать от возложенных на тебя обязанностей, выпишу тебе премию: новенькую земную жизнь. Хочешь начать жизнь с «чистого листа»?

– Хочу! – Выпалила я. Упоминание об аде ого – го как добавили мне прыти.

– Ну, вот и договорились. Итак, Ангелина, назначаю тебя своей помощницей.

– Кому помогать-то надо? – Я уже была готова приняться за дело.

– Как кому? – Искренне изумился Лев. – Вашим. Бараковским. А то лечу недавно над Бараком, вижу, что кое-кто из местных алкашей пьет да кочевряжится, проникся я горьким сожалением к падшим людям, вздохнул, подобно тому, как вздыхает отец при виде нерадивых сыновей, пожелал им скорейшего духовного исцеления, и полетел дальше.

Я бы мимо пролетел, да вдруг вижу: на табличке, которая на въезде в село к столбу приколочена, название Барак исправлено на Бардак… Как «Бардак», думаю? Нет, «Бардак» – это непорядок. Пригляделся к душам селянам повнимательней, а там, и правда, у многих бардак.

– Допустим, и че?

– Как что?! В душах Бараковцев бардака быть не должно. В душах людей должен быть порядок Божий.– Грозно хрястнул кулаком по лакированному подлокотнику дивана посерьезневший Лев. – Всех ты, конечно, не осчастливишь, но двум-трем Бараковцем помочь сможешь.

– Это понятно?

– Понятно.

– Ну и о главном, – продолжал наставлять меня Лев. – Я ведь мог озадачить этой работой своих Ангелов, которые служат мне верой и правдой всегда. Но тут дело особое.

Заметил я в вашем селе маленькую девочку Лену Черепахину. Вижу, девочке нужна помощь. Огляделся я по сторонам, а Ангела-Хранителя рядом с ней нет. Что такое? На шее крестик висит копеешный, такой, алюминиевый, на синей ниточке, А не крещеная она! Выходит, что нет у нее Ангела-Хранителя.

А помочь – то хочется!

Ну, думаю, раз нет рядом с девчонкой Ангела небесного, пусть Ангел земной будет рядом.

Глянул тогда я на ваш Барак, а там ты пустоцветом живешь. Вот и решил я сделать исключение из правила, выдернул тебя из земной жизни. Так сказать, на время. Чтобы ты мне помогла: позаботилась бы о маленькой девочке, Лене Черепахиной. Как- никак, в одном селе живете.

– Выходит, я теперь настоящий Ангел? – Вожделенно зыркнула я глазами.

– Ну, ну, какой ты Ангел? – Охолонул меня Лев. – Ангелы безгрешны. А ты так… Бабенка с прилепленными крылышками, Ангелина Скороходова.

– Че сразу бабенка-то? Я вообще-то молодая женщина.

– Ну ладно, ладно. Не обижайся. Пошутил я! – Озорно встрепенулся Лев. – Буду звать тебя не Ангелом, а Ангелиной. Нормально?

– Нормально.

Глава 13

Потом Лев убедил меня, что в качестве небесной жительницы, работать с людьми куда как сподручнее: у меня не будет тела, а значит, не придется его мыть, кормить и красить. Что удобно.

Выходило, что для людей я буду невидимкой. Что забавно.

Однако, для выполнения служебных обязанностей, я могу использовать тело. Допускается наряжать его и красить, как нравится в случае рабочей необходимости.

«А, кроме того, я выдам тебе реквизит. Крылья – средство мгновенного перемещения по Вселенной. Книгу о Былом – источник полной информации о прошлом любого человека. И Пурпурное сердце – измеритель любви в жизни человека». – Пообещал мне Лев.

Начнем с крыльев. – В руках у Льва вдруг появилась крохотная тряпочка. Размером – с носовой платок. Она была сложена «в самолетик». Так выглядят самолетики, торопливо, на переменке сделанные школьниками из тетрадного листочка. Но Левин самолетик был тряпичным. Цвет тряпочки оказался какой-то невзрачно-серенький. Как будто бы «носовой платок» был сильно застиран.

Принцип работы крыльев весьма прост. – Нравоучительно сказал Лев, перекладывая из своей руки в мою руку крохотную, невесомую тряпочку. – Если ты желаешь мгновенно переместиться из одной точки Вселенной, в другую; либо ты хочешь подарить человеку любовь, то отращиваешь у себя за спиной вот эти ангельские крылья. Ну что, попробуешь?

Я раскрыла ладонь. Лев вложил в нее «тряпочку». Послышался тихий шуршащий звук, похожий на то, как легкий ветерок играет в поле зрелыми колосьями пшеницы. «Тряпочка» начала расти, увеличиваться в размерах. Росла, росла и вот она стала смахивать на пуховую бабкину косынку.

– А теперь набрасывай крылья на плечи! – Скомандовал Лев.

Я послушалась. Крылья вгрызлись мне в спину, взметнулись ввысь, взвились, как конь на дыбы.

Я вбуровилась в небо.

Глава 14

«Еще тебе понадобится Книга о Былом». – Продолжил Лев, когда я вволю налеталась.

Книга выглядела так: две человеческие ладони плотно, палец к пальцу, прижатые друг к другу. Это были руки старика. Узловатые суставы, натруженные вены, выпирающие наружу, давали понять, что Книга о Былом, по-видимому, вещь очень древняя.

– Такой вещице место в морге. – Сказала я и притронулась к подарку. От неожиданности вздрогнула. Кожа оказалась теплой! Словно это были руки живого человека, который дышит, ест и спит.

– Ну вот. А ты говорила, что моему подарку место в морге, – сказал Лев. – Открой книгу.

Я распахнула ладони. Никаких страниц внутри там, разумеется, не было.

– Смотри на линии. – Указал мне Лев на голубоватые бороздки. – Ты сможешь считать по этим линиям информацию о прошлом любого человека. Стоит тебе лишь открыть эту книгу…

– А о Книга о Будущем у тебя есть? – Возбужденно зыркнула я глазами.

– Даже не надейся. – Сказал, как отрезал Лев. – У человека нет предначертанного будущего. Каждый день человек делает выбор: как поступить ему на этот раз. Помнишь русскую сказку, там на вещем камне у развилки дорог было написано: «Направо пойдешь, коня потеряешь, себя спасешь; налево пойдешь – себя потеряешь, коня спасешь; прямо пойдешь – и себя, и коня потеряешь». Так, что у человека всегда есть выбор. Я, Бог, ни одного человека свободы выбора не лишал. Так что от человека зависит то, какое будущее он себе обеспечит. Как говорится, сам кашу заварил, сам и расхлебывай. Сладкую, вкусную наварил, с изюмом да маслом сливочным – наслаждайся. Горькую, ядовитую – все равно жуй, глотай. Тебе это ясно?

– Ясно. – Напуганная жестким объяснением, смиренно буркнула я.

Глава 15

Ну, вот, наконец, и Пурпурное Сердце. – Бог любовно держал на ладони ничуть не презентабельную на вид вещицу: брелок на цепочке. Подобными сердечками завалены прилавки всех дешевых рыночных развалов. Таким безделушкам красная цена в базарный день – три копейки.

У Пурпурного Сердечка есть пластмассовая кнопочка. Сейчас я ее нажму… Гляди что дальше будет. – Демонстрировал устройство Лев. – Сердечко пульсирует. Заметь, пурпурным ровным светом. Что норма. Но есть отклонение от нормы. Предупреждаю, Пурпурное Сердце – очень сложный механизм. Он предназначен для измерения любви в жизни человека.

…Как ты помнишь из школьного курса анатомии, кровь бывает венозная и артериальная. В пурпурном сердце любовь делится на синюю, ту, что поступает; и алую, ту, что отдается. То есть человека должен кто-то любить. И сам человек должен кого-то любить. К примеру, Лену Черепахину любит бабушка Нюра и пес Медведко. И Лена любит их. Поэтому Еленино сердце в твоих руках пульсирует ровным пурпурным цветом. Если они перестанут любить девочку, брелок загорится синим цветом. Синий будет сгущаться до тех пор, пока не почернеет. Если Лена перестанет любить, случиться то же самое. А там и до беды – рукой подать».

– Умрет?

– А без любви никто долго еще не жил.

Глава 16

– Ну, что по домам? – Довольный, что «обстряпал» намеченное дельце наилучшим образом, Лев возбужденно прихлопнул в ладоши.

– По домам? А где я буду жить?

– О, Царство Небесное не имеет пределов. Здесь нет расстояний, времени и все земное здесь не имеет цены. Ты можешь пожелать дворец с золоченой крышей – он появиться сразу. Как только ты о нем подумаешь.

– Но разве так бывает? – Не поверила я. – При жизни я пахала с утра до ночи и имела утлую конуру.

– Я ж говорю, Ангелина. Все земное на небе не имеет цены. – Терпеливо повторил Лев.

– А что имеет цену?

– Любовь. Только любовь. – Лев легко приобнял меня за плечи. – Ну что, заказываем дворец?

– Нет, нет. Не хочу! – Решительно запротестовала я. – Хочу конуру. Хочу, к себе домой.

Не успела я вымолвить эти слова, как поняла, что мы со Львом сидим в моей крохотной комнатушке, за столом, друг против друга. Окно распахнуто. Утренняя свежесть обильно наполняет мою холупку.

– Забыла закрыть окно, когда уходила. – С тяжестью в сердце подумала я.

– Мы договорились… – Заметив мою печаль, пресек меня Лев. – Когда-нибудь ты сможешь стать человеком.

– Договорились.

А теперь мне пора. А ты, Ангелина Скороходова, пообещай мне, что перед сном обязательно почитаешь.

– Обещаю. – Сказала я. Мы обнялись и Лев растаял.

Я открыла Книгу о Былом.